CC BY
106
УДК 130.3
Д. А. Беляев, У. П. Синицына
История восприятия философско-религиозных идей Л. Н. Толстого
в Японии
В статье реконструируется история рецепций философско-религиозных воззрений Л. Н. Толстого в общественной мысли Японии. Основываясь на методе историко-философской и компаративно-семантической аналитики, авторы рассматривают совокупность как комплементарных, так и критических отзывов на философско-религиозную концепцию русского философа. Фиксируется противоречивость теоретического и практического модусов восприятия идеи непротивленчества Льва Николаевича.
Отдельно воспроизводится прямой диалог Толстого с его японскими последователями-социалистами. Выявляются христианская, буддистская и социалистическая модальности интерпретации толстовства. Делается вывод, что, с одной стороны, многими японскими мыслителями признавалась правота этического посыла Толстого как целевого жизненного абсолюта, с другой стороны, как руководящий принцип в непосредственной жизненной практике толстовство воспринималось весьма избирательно, а иногда и вообще признавалось нежизнеспособным.
The article reconstructs the history of receptions of philosophical-religious beliefs of Tolstoy L. N. in the space of social thought of Japan. Based on the method of the historical-philosophy and comparative-semantic analytics, the whole range of both complementary and critical reviews on the philosophical-religious concept of the Russian philosopher is examined. Taking comments of Japanese authors as example, we can commit divergence of theoretical and practical moduses of perception of Tolstoy's ideas of non-resistance. Separately a direct dialogue of Tolstoy and his Japanese followers-socialists is replayed. Christian, Buddhist and socialist modality of tolstovstvo's interpretation are revealed. It concludes that, on the one hand, many Japanese thinkers recognized the rightness of the ethical thoughts of Tolstoy as the target of the life's absolute, on the other hand, as a leading principle in the immediate practical life tolstovstvo is perceived very selective, and sometimes even recognized as unlivable.
Ключевые слова: Толстой, толстовство, непротивленчество, Япония, морализм, христианство, социалистическая идея, буддизм.
Keywords: Toltoy, Tolstoyism, nonresistance, Japan, moralism, Christianity, socialist idea, Buddhism.
Л. Н. Толстой широко известен как писатель-романист, однако его философско-религиозные идеи оставили ничуть не меньший след в мировой культуре. Одной из стран, где идеи Толстого получили живой отклик и распространение, стала Япония. Существует стереотипное представление о японской национальной культуре как воинственной и милитаристской, а японская нация видится более склонной к «прагматическому действию, нежели к метафизическому размышлению об истине» [1]. Соответственно, кажется, что философские идеи Льва Николаевича с их идеалом непротивленчества, этикой ненасилия и христианского смирения вряд ли могут найти понимание и получить развитие в пространстве японской культуры. Между тем история восприятия философских воззрений русского мыслителя в Стране восходящего солнца многообразна и диалогична. Ее экспликация позволяет сформировать новый фокус виденья японского общественного дискурса и по-новому, через призму традиционной японской ментальности взглянуть на философию толстовства.
Нашей целью является системная реконструкция истории рецепций и интерпретаций философско-религиозных идей Л. Н. Толстого в пространстве общественной мысли Японии конца XIX-XX вв.
Первое знакомство Страны восходящего солнца с Толстым произошло в период реформ Мэйдзи. Они открыли страну не только для политического и экономического реформирования по западному типу, но и позволили начать культурный диалог, узнать о наиболее популярных духовных системах, порожденных европейской интеллектуальной традицией. Примечательно, что наряду с выходом в Японии в 1886 г. первого перевода романа Льва Николаевича «Война и мир» издается целый ряд философских работ мыслителя. Последние получили даже большее распространение, нежели художественные произведения. Можно сказать, что японское общество изначально больше узнало Толстого именно как религиозного философа-этика, а не писателя-романиста.
© Беляев Д. А., Синицына У. П., 2016
Особый дискуссионный интерес в японской интеллектуальной среде вызвала статья Льва Николаевича «Одумайтесь!», ставшая реакцией мыслителя на начавшуюся русско-японскую войну. В ней Толстой излагает основы своей философии непротивленчества, транслируя их на конкретный военный конфликт [2]. Этой работой, появившейся в столь резонансный исторический момент, русскому мыслителю удалось привлечь внимание к своему учению широкие общественные круги Японии. Оно было воспринято полемично, вызвав дискуссию и неоднозначную оценку.
В большинстве официозных газет критика Льва Николаевича в адрес России была полностью поддержана, однако его одновременное осуждение Японии было оценено как несправедливое. В социалистически ориентированных изданиях полностью приняли критику Толстого, в том числе и в адрес Японии, надеясь, что призыв русского «Колосса мысли» сможет оживить «парализованную совесть людей» [3]. Одновременно многие социалисты полагали, что фундаментальные причины войны кроются отнюдь не в утрате религиозного чувства и общего нравственного оскудения среди людей, как полагает Толстой, а обусловлены экономическими факторами. Поэтому благой по своей сути призыв русского мыслителя явно недостаточен, так как он не может быть осуществлен без устранения социально-экономических предпосылок войны.
Этот заочный диалог между японскими социалистами и Толстым имел яркое продолжение. Христиански ориентированный социалист Изо-Абэ в 1904 г. направил Льву Николаевичу письмо с рядом своих работ. Здесь необходимо пояснить, что сам Изо-Абэ был давним поклонником русского мыслителя и еще в 1895 г. написал статью «Религия графа Толстого», в которой пытался донести суть религиозной позиции философа до японской общественности. Более того, японский мыслитель прямо отмечает, что его принятие христианства стало возможно только через Толстого, его интерпретацию евангелистских заветов [4]. Толстой в ответном письме Изо-Абэ категорически отмежевался от социалистической интерпретации его учения [5]. Лев Николаевич выразил свое негативное отношение к социализму, который, по его мнению, эксплуатирует потребности «ничтожной стороны человеческой природы», уводит людей от подлинной цели - духовного обогащения, которое возможно исключительно религиозным, нравственным способом [6].
Помимо расхождений во взглядах на социализм, Изо-Абэ не соглашался с призывом русского мыслителя открыто пропагандировать полный отказ от воинской повинности, так как в рамках идеи непротивленчества более естественно неизбежное подчинение человека внешней силе, и любое другое поведение будет внутренне подрывать саму непротивленческую установку [7].
Между тем религиозно-философская критика Львом Николаевичем социализма оказала влияние на ряд общественных деятелей Японии. Например, известный левак Киносито Наоэ именно под влиянием позиции Толстого, выраженной в ответном письме Изо-Абе, отходит от социализма [8]. Для Киносито оказалось невозможно сочетать христианскую веру, которую он воспринял от русского писателя, и социализм с его ориентацией на необходимость революции, которая неизбежно сопровождается насилием.
Вообще эта единая связка «Толстой - христианство» позволяет понять специфику восприятия в японской культуре как феномена толстовства, так и христианства. Несмотря на то что первые христиане проникают в Японию еще в XVI в., массовое знакомство с христианством начинается лишь с 1873 г., когда с него снимается государственный запрет. Собственно, узнавание христианства в Японии шло отчасти через философию русского мыслителя, его интерпретацию евангелистских заветов. Одной из первых японских работ о Толстом стало исследование Уэмуры Масахиса, в котором, с опорой на толстовскую «Исповедь», описывается духовная эволюция писателя и его приход в лоно христианской веры [9]. И именно религиозный опыт Толстого стал ключом к пониманию христианства в Японии.
Однако русско-японская война, помимо прочего, внесла раскол в ряды японских христиан, разделив их на два лагеря - противников и сторонников войны. Соответственно, поменялось отношение части христиан и к Толстому. В частности, условные «милитаристы» упрекнули его в языческом отходе от подлинных оснований христианства с претензией на роль нового пророка [10].
Христиан-японцев, полностью поддержавших пацифистский радикализм Льва Николаевича, оказалось немного. В их числе особо выделяется Утимура Кандзо - христианин и убежденный пацифист, считавший невозможным сочетание исповедования христианства и милитаризма. Не случайны слова Котоко Сюсуй: «Если поискать среди японцев тех, кто целиком разделяет мнение Толстого, пожалуй, можно назвать только одного Утимура» [11]. Он полностью и без оговорок принял идею о непротивлении злу силой. Утимура призывает свое правительство попробовать применить к государственным делам Нагорную проповедь Иисуса, так как убежден, подобно Толстому, в превосходстве силы непротивления над силой противления. При этом позиция японского христианина не означала потворства злу, напротив, он настаивает на необходимости его выявления, которое и будет способствовать его разумному избеганию, а значит и борьбе с ним. 26
Однако непротивленчество и пацифизм Утимура Кандзо не проходят в полной мере проверку временем. Столкнувшись с реалиями уже начавшейся войны, японский мыслитель приходит к выводу, что современное общество не готово принять призыв к миру. В этой ситуации, считает Утимура, необходимо способствовать скорейшему миру, а это может допускать локальную интенсификацию ведения самой войны.
Сам Толстой подверг резкой критике такую позицию: «Война начата, и потому надо ее продолжать. Так это представляется самым простым, заблудшим, неученым людям, действующим под влиянием мелких страстей и одурения, которому они подверглись» [12]. Русский мыслитель не принимал возможность подобного нравственного компромисса с реальностью.
В свою очередь Утимура приходит к выводу, что Толстой сам совершил роковую ошибку в трактовке Евангелия, когда абсолютизировал моральную заповедь Нагорной проповеди, которая была дана, по мысли японского автора, не всему народу, а лишь избранным ученикам [13]. Этот христианский морализм - стратегическая цель, но тактика ее достижения в реальной жизни не может полностью исходить из «радикального морализма». Поэтому, по мнению Утимура, учение Льва Николаевича является скорее телеологическим законом истины, но никак не практическим руководством к действию.
Другим христианином-пацифистом и приверженцем непротивленческой идеи Толстого был Касиваги Гиен. Японский мыслитель вовсе не считает идеи Льва Николаевича радикальными и практически нереализуемыми. Они могут и в идеале должны быть применимы для всего человечества. Касиваги полагал, что именно этическая доктрина русского философа может превратить идею всеобщего мира из неисполнимой мечты в реальность [14]. Также он считает возможным сочетать учение Толстого, отвечающее за духовное перерождение общества, с социалистической доктриной, нацеленной на формально институционально-структурное переустройство социального бытия. Их единство позволит наиболее эффективно способствовать «искоренению зла войны» и достижению общественного благоденствия.
Кроме названных отдельных последователей Толстого необходимо упомянуть о возникновении в Японии толстовских общин, в которых усвоение идей мыслителя обрело новое практическое измерение. В 1905 г. Нисида Тэнко, находясь под мистическим влиянием от знакомства с работой Льва Николаевича «В чем моя вера?», создает первую в Японии общину толстовского типа. Несколько позднее под влиянием идей Толстого на сходных общинно-социалистических принципах была создана коммуна «Новая деревня».
В 1897 г. в Японии за авторством Токутоми Рока появляется одна из первых в мире биографий Толстого, в которой, помимо описания основных жизненных событий русского писателя, присутствовал, пусть и весьма краткий, обзор его философских воззрений. Японский мыслитель высоко оценивает Льва Николаевича, считая его уникальной личностью мирового масштаба [15], сочетающей в своем мировоззрении непротивленчество квакеров, государственно-политический нигилизм, социалистическое отрицание частной собственности и дзэн-буддистское вегетарианство. При этом Токутоми признает, что формально-догматически религиозные идеи Толстого сравнительно легко опровергаемы, но от этого они не становятся менее истинными. Однако, возможно, полагает японский исследователь, Лев Николаевич ошибался в модусе «применения истины к жизни» [16].
Интересен и по-своему характерен формат принятия толстовского учения Мусянокодзи Санэацу. Мыслитель, с одной стороны, проникается философией непротивления Льва Николаевича и желает стать ее последователем, с другой стороны, понимает свою неспособность реализовать принципы толстовства во всей их бескомпромиссной полноте в реальной жизненной практике. Мусянокодзи решает следовать толстовству в той мере, в которой оно не нарушает его духовного равновесия и не подавляет собственного достоинства [17].
В конце 10-х гг. XX в. в Японии намечается смена фокуса заинтересованности Толстым. Акценты смещаются с учения о непротивлении как теоретической концепции и практического руководства к социальному действию, на психологические аспекты толстовства. Больше внимания уделяется личности Льва Николаевича и узловым точкам его духовного проживания. Этот интерес к психологическому измерению толстовства затрудняет выявление конкретной проявленности идей Толстова в японской культуре, так как оно обретает эмоциональный характер личностного прореживания, которое зачастую не транслируется вовне. Русский мыслитель ранее больше выступал как духовная опора для внешне выраженной жизненной позиции-действия, но теперь он становится инициатором глубинных переживаний экзистенциального порядка.
Одновременно в среде японских интеллектуалов появляются и критические отзывы на толстовство. В частности, Като Асатори полагает, что идея непротивления в действительности является формой признания и социального конституирования слабости. Ее реализация на прак-
тике потворствует злу, а значит и приводит к его умножению. Между тем упреки Като больше адресованы не самому русскому философу, а его японским сподвижникам, которые, по его мнению, «не до конца переварили толстовское учение» [18].
В 20-40-е гг. XX в. интенсивность говорения о философии Толстого в Японии снижется. Это связано с курсом на форсированную милитаризацию государства и идеологическим подавлением инакомыслия. Толстовская идея непротивления была принципиально чужда экспансионистски настроенному японскому правительству. Соответственно оно способствовало ее «вымыванию» из общественного сознания.
После Второй мировой войны в Японии начинается период профессионально-академического изучения творческого наследия Толстого. Теперь работами Льва Николаевича по преимуществу занимаются исследователи-русисты. Это привело к повышению уровня исследовательской достоверности толстовских идей, более качественным переводам его работ и применению строгой научной методологии. Одновременно философско-религиозные воззрения Толстого уходят из пространства актуальной социальной действительности, перестают быть частью повседневного общественного дискурса. Учение русского мыслителя превращается из субъекта духовной социально-философской и религиозной реальности японской культуры в академический объект исследований, оторванный от опыта непосредственного проживания людей [19].
В заключение можно сделать вывод, что философско-религиозные воззрения Толстого стали заметным явлением в общественной мысли Японии. Идеи русского мыслителя стали частью как теоретического дискурса, так и непосредственной жизненной практики.
Несмотря на то что сам Толстой отрицательно относился к социалистической идее, толстовство стало особенно популярным именно в среде японских социалистов. Они увидели в концепции русского мыслителя нравственно-духовное обрамление теории социализма, способное дополнить его материалистически-экономическую ограниченность. Также Толстой стал одним из проводников христианской религии в Японии. Именно его интерпретация христианства оказалась понятна и близка японскому религиозному сознанию. Одновременно Лев Николаевич был понят и как продолжатель буддистской традиции, что вызвало к нему дополнительный интерес в связи с распространением в Стране восходящего солнца дзен-буддизма [20].
Между тем необходимо отметить, что принятие толстовства в Японии зачастую носило компромиссный характер, приводящий к усеченному и избирательному его применению в жизненной практике. Последователи русского мыслителя, с одной стороны, признавали истинность его нравственного посыла непротивленчества, понимая его как «высокую жизненную цель», с другой стороны, констатировали невозможность в повседневной реальности жизненно практически воплощать его этический императив. Соответственно, он корректировался исходя из внешних условий социальной действительности и личных духовных предпочтений человека.
Примечания
1. Эгути М. Учение Л. Н. Толстого о непротивлении злу и его влияние на общественную мысль Японии: дис. ... канд. филос. наук. М., 2001. С. 46.
2. Толстой Л. Н. Одумайтесь! // Полн. собр. соч. Т. 36. М.: Гос. изд-во худож. лит., 1956. С. 100-148.
3. Цит. по: Эгути М. Указ. соч. С. 54.
4. Хоккио К. Толстой в Японии // Месячный бюллетень к Полн. собр. соч. Л. Н. Толстого. 1973. № 15. С. 6.
5. Синицына У. П. «Я Лев Толстой, а не толстовец»: к истории взаимоотношений Л. Н. Толстого и толстовства // Материалы XXXIV Междунар. Толстовских чтений. Тула: Тульский гос. пед. ун-т им. Л. Н. Толстого, 2014. С. 303-307.
6. Толстой Л. Н. Письмо Абэ-Изо // Полн. собр. соч. Т. 75. М.: Гос. изд-во худож. лит., 1956. С. 177.
7. Хоккио К. Указ. соч. С. 8-9.
8. Янаги Т. Толстой в Японии. Токио, 1998. С. 30.
9. Там же. С. 15.
10. Хоккио К. Указ соч. С. 7.
11. Цит. по; Эгути М. Указ. соч. С. 58.
12. Толстой Л. Н. Полное собрание сочинений. Т. 34. М.: Гос. изд-во худож. лит., 1952. С. 110.
13. Хоккио К. Толстой в Японии // Месячный бюллетень к Полн. собр. соч. Л. Н. Толстого. 1972. № 7. С. 8.
14. Японские последователи христианства Л. Н. Толстого // Русская литература XIX века и христианство. М.: МГУ, 1993. С. 311-315.
15. Токутоми Р. Полное собрание сочинений. Т. 1. Токио, 1999. С. 20-21.
16. Цит. по: Эгути М. Указ. соч. С. 68.
17. См.: Эгути М. Указ. соч. С. 73.
18. Като А. Освобождение зла и переломный момент г-на Толстого // Исследования Толстого. 1918. №1. С. 5.
19. Беляев Д. А. Мультикультурализм как стратегия создания дискретного «сверхобщества» в контексте постмодернистской культуры: теория и практика // Исторические, философские, политические и юри-
дические науки, культурология и искусствоведение. Вопросы теории и практики. Тамбов: Грамота, 2012. № 8 (22). Ч. 1. С. 46-50.
20. Синицына У. П. Образ «чистой религии» в произведениях Л. Н. Толстого, на примере отношения к христианству и буддизму // Система ценностей современного общества. Новосибирск, 2010. С. 111-115.
Notes
1. Eguti M. Uchenie L. N. Tolstogo o neprotivlenii zlu i ego vliyanie na obshchestvennuyu mysl' YAponii: dis. ... kand. filos. nauk [L. N. Tolstoy's doctrine about non-resistance to evil and its influence on public opinion in Japan: dis. ... Cand. Philosophy] M. 2001. P. 46.
2. Tolstoy L. N.Odumajtes'! [Think again!] // Full. coll. Vol. 36. M. State Publ. of fiction. 1956. Pp. 100-148.
3. Cit. by: Eguchi M. Op. cit. P. 54.
4. Hakkyo K. Tolstoj v Yaponii [Tolstoy in Japan] // Mesyachnyj byulleten' k Poln. sobr. soch. L. N. Tolstogo -Monthly bulletin to Full coll. of Tolstoy's works. 1973, No. 15, p.6.
5. U. P. Sinitsyna «YA Lev Tolstoj, a ne tolstovec»: k istorii vzaimootnoshenij L. N. Tolstogo i tolstovstva ["I am Lev Tolstoy, but not the tolstovets": the history of relations of L. N. Tolstoy and the Tolstoyship] // Materialy XXXIV Mezhdunar. Tolstovskih chtenij - Proceedings of XXXIV Int. Tolstoy readings. Tula. Tula State Ped. Univ.named after L. N. Tolstoy. 2014. Pp. 303-307.
6. Tolstoy L. N. Pis'mo Abeh-Izo [Letter to Abe-Izo] // Full coll. Vol. 75. M. State Publ. of fiction. 1956. P. 177.
7. Hakkyo K. Op. cit. Pp. 8-9.
8. Yanagi T. Tolstoj v Yaponii [Tolstoy in Japan]. Tokyo. 1998. P. 30.
9. Ibid. P. 15.
10. Hakkyo K. Op. cit. P. 7.
11. Cit. by: Eguchi M. Op. cit. P. 58.
12. Tolstoy L. N. Polnoe sobranie sochinenij [Complete works]. Vol. 34. M. State Publ. of fiction. 1952. P. 110.
13. Hakkyo K. Tolstoj v YAponii [Tolstoy in Japan] // Mesyachnyj byulleten' k Poln. sobr. soch. L. N. Tolstogo - Monthly Bulletin to Full coll. of Tolstoy's works. 1972, No. 7, p. 8.
14. YAponskie posledovateli hristianstva L. N. Tolstogo - Japanese adherents of Christianity of L. N. Tolstoy // Russkaya literatura XIX veka i hristianstvo - Russian literature of the XIX century and Christianity. M. Moscow State University. 1993. Pp. 311-315.
15. Tokutomi R. Polnoe sobranie sochinenij [Complete works]. Vol. 1. Tokyo. 1999. Pp.20-21.
16. Cit. by: Eguchi M. Op. cit. P. 68.
17. See: Eguchi M. Op. cit. P. 73.
18. Kato A. Osvobozhdenie zla i perelomnyj moment g-na Tolstogo [Release of evil and the turning point of Mr. Tolstoy] / Issledovaniya Tolstogo - Tolstoy Studies. 1918, No. 1, p. 5.
19. Belyaev D. A. Mul'tikul'turalizm kak strategiya sozdaniya diskretnogo «sverhobshchestva» v kontekste postmodernistskoj kul'tury: teoriya i praktika [Multiculturalism as a strategy to create discrete "overholdelse" in the context of postmodern culture: theory and practice // Istoricheskie, filosofskie, politicheskie i yuridicheskie nauki, kul'turologiya i iskusstvovedenie. Voprosy teorii i praktiki - Historical, philosophical, political and law sciences, Cul-turology and study of art. Issues of theory and practice. Tambov. Gramota. 2012, No. 8 (22), part 1, pp. 46-50.
20. Sinitsyna P. W. Obraz «chistoj religii» v proizvedeniyah L. N. Tolstogo, na primere otnosheniya k hristian-stvu i buddizmu [Image of the "pure religion" in the works of L. N. Tolstoy, for example, the relationship of Christianity and Buddhism] // Sistema cennostej sovremennogo obshchestva - System of values of modern society. Novosibirsk. 2010. Pp. 111-115.
УДК 141.2
С. А. Пушкин
Экзистенциализм как квинтэссенция неонуара
Статья посвящена проблеме философского осмысления комиксов, принадлежащих к литературному жанру нуар. Утверждается, что такие спорные и дискуссионные вопросы философской школы экзистенциализма как интерпретация понятий «существование» и «сущность», описание процесса обретения сущности (Ж.-П. Сартр), размышления о взаимосвязи личности и общества, феномене общества "man" (М. Хайдеггер), рассуждения о теории «пограничных ситуаций» (К. Ясперс) находят отражение в нуар комиксах. Анализ сюжетов и персонажей комиксов раскрывает сущность содержания парадокса, сочетающего в себе абсолютную свободу действий и бремя ответственности за совершаемые личностью поступки. Автор считает, что основные тезисы философии экзистенциализма направляются в сознание реальных и потенциальных потребителей комикс-продукции жанра нуар подспудно под прикрытием увлекательных сюжетов комиксов.
© Пушкин С. А., 2016
