CC BY
64
ФИЛОЛОГИЯ И КУЛЬТУРА. PHILOLOGY AND CULTURE. 2012. №4(30)
УДК 821.161.1.06
ИСТОРИЯ СУЗДАЛЬСКО-НИЖЕГОРОДСКОГО КНЯЖЕСТВА В ЛЕТОПИСЯХ И ЛИТЕРАТУРЕ (НА МАТЕРИАЛЕ Н.А.ПОЛЕВОГО)
© М.Г.Пономарева
В статье анализируются произведения Н.А.Полевого «Повесть о Симеоне, Суздальском князе» и «Клятва при Гробе Господнем», особое внимание уделяется специфике литературно-эстетической позиции писателя при освещении истории Суздальско-Нижегородского княжества; акцентируется значимость восприятия и интерпретации исторических фактов самими героями, действующими в исторической прозе Н.Полевого, тем самым отмечается полифонизм повествования автора.
Ключевые слова: историческая повесть, творчество Н.А.Полевого, идея синтеза в романтизме, субъективный образ истории.
Историческая проза, как правило, обращена к событиям, всколыхнувшим все общество, изменившим традиционные жизненные устои целого народа. В такие эпохи действуют и сильные личности, стремящиеся подчинить своей воле исторический процесс, реализовать собственное представление о возможном и должном. Это позволяет писателям поставить в произведениях проблемы трагической вовлеченности частного человека в развивающийся исторический процесс, роли сильной личности в истории. Масштаб воссоздаваемой личности и масштаб исторического события неизменно привлекут к таким произведениям внимание читателей.
«Белые пятна» истории, позволяющие художнику не сдерживать воображение, опасны тем, что слишком вольная интерпретация к тому же еще и неизвестных фактов может вызвать настороженность читателей и критиков, которые могут воспринять художественную интерпретацию событий как псевдоисторическую. Может быть, именно поэтому далеко не каждый писатель, к тому же не обладающий достаточным писательским авторитетом, решится обратиться к подобному материалу. Такие спорные исторические факты чаще всего привлекают внимание писателей не общенационального, а регионального масштаба (в качестве примера можно обратиться к творчеству ярославского современного писателя Валерия Замыслова и нижегородского писателя Виктора Карпенко, каждый из которых является автором романа «Алена Арзамасская» о малоизвестной монахине Никольского монастыря города Арзамаса, которая во время восстания Степана Разина руководила отрядом в семь тысяч сабель).
Казалось бы, эпох, которые не были бы в том или ином виде освещены в художественной прозе регионального или общенационального масштаба, уже не должно быть. И все-таки можно
выделить группу событий и героев, «неудобных» по разным причинам и для историков, и для писателей. Современный немецкий историк Э.Клюг справедливо пишет о том, что «русской тенденции к государственному централизму соответствует также определенная историографическая тенденция, часто оставляющая вне сферы внимания регионы России или же отводящая им весьма незначительное место» [1: 13]. К таким «забытым» локусам можно отнести и Суздальско-Нижегородское княжество. Неоднократно привлекая внимание сначала летописцев (сведения о нем есть в Лаврентьевской и Никоновской, Софийской и Новгородской летописях, а также в Рогожском летописце), а потом и профессиональных историков (В .Н.Татищева, Н.М.Карамзина, Г.В.Абрамовича, В.А.Кучкина, П.И.Мель-никова и М.В.Седовой), оно долгое время оставалось terra incognito для литераторов и широкого круга читателей.
Центральными событиями жизни Суздаль -ско-Нижегородского княжества стали отношения с Москвой и Ордой. Как независимое оно просуществовало недолго - с того момента, как Го-родецкое княжество перешло к Константину Васильевичу, и до того времени, как Василий I Дмитриевич, сын Дмитрия Донского, захватил Нижний Новгород. В 1446 - 1447 гг. Федор и Василий, сыновья Юрия Васильевича Шуйского, при помощи Дмитрия Шемяки вернули себе Нижегородско-Суздальское княжество, но после его поражения окончательно перешли на сторону Москвы. После этих трагических событий княжество окончательно утратило самостоятельность. Симеон же, «добиваясь своей вотчины», был вынужден служить в Орде четырем ханам, но так и не смог отвоевать свое наследство.
Тем не менее суздальские князья внесли значительный вклад в историю Руси: с одной стороны, Дмитрий Константинович Суздальский был
союзником Дмитрия Донского в Куликовской битве, а с другой - войска Нижегородско-Суздальского княжества под руководством Василия Кирдяпы и Семена Дмитриевича присоединялись к армии Тохтамыша с целью атаковать Москву. Именно Семен и Василий уговорили москвичей открыть ворота, впоследствии участвовали и в разграблении Москвы.
В среде историков главным дискуссионным вопросом до сих пор остается вопрос о том, один ли или два раза побывал Василий Дмитриевич в Орде по поводу Нижегородского княжения. В Троицкой летописи, по словам Н.М.Карамзина, речь шла только об одной поездке, результатом которой и было получение ярлыка на Нижний Новгород [2: 280-281, примеч. 144]. Рогожский летописец и Симеоновская летопись, наоборот, говорят вроде бы о двух поездках Василия в Орду под 6900 г. Памятники, связанные с новгородским летописанием, также дважды говорят о поездках Василия в Орду. Вероятно, как отмечает
А.А.Горский, в новгородский свод начала XV века попали два известия о поездке Василия из разных источников [3: 122]. Однако этот факт не может существенно изменить наше представление о событиях того времени, а потому его обсуждение не выходит за стены академических аудиторий.
Еще большее невнимание к событиям, связанным с Нижегородско-Суздальским княжеством, заметно в собственно литературной традиции. В первой половине XIX века история его стала предметом осмысления только в произведениях Н.А.Полевого (роман «Клятва при Гробе Господнем» и «Повесть о Симеоне, Суздальском князе) и написанном романе П.П.Свиньина «Шемякин суд, или Последнее междоусобие удельных князей русских» (1832). События истории Нижегородско-Суздальского княжества не стали материалом для исторических романов и повестей и в ХХ веке, даже на региональном уровне.
Все это заставляет нас искать причины такого необычного интереса Николая Алексеевича Полевого, который не был уроженцем этих мест, к неоднозначным событиям русской истории конца XIV - начала XV века.
В «Повести о Симеоне, Суздальском князе» начало действия отнесено к 1391 г., московский князь Василий Дмитриевич (сын Дмитрия Донского), бывший нижегородский князь Симеон и нынешний нижегородский князь Борис стараются с помощью татар узаконить свои права на Суздальское княжество. Тохтамыш - татарский хан, напуганный нашествием войск Тимура и потому желающий видеть сильным союзником
правителя Суздальского княжества, отдает ярлык на царствование московскому князю. Перед Василием Дмитриевичем встает не менее сложная задача: заставить нижегородцев подчиниться, имея при этом на княжение менее прав, чем Симеон Димитриевич, которому это княжество досталось по наследству от отца, или Борис Константинович, который оспаривает права племянника на основании того, что является старшим после смерти брата в княжеском роде.
Завершается действие в 1402 г., когда войска Тохтамыша были побеждены Тимуром. После этого Симеон скрывался в «татарских местах», как пишет летописец. Это заставило московского князя в 1401 г. послать воевод Ивана Уду и Федора Глебовича искать князя Симеона. В земле Мордовской они отыскали жену Симеона, княгиню Александру, ограбили ее и привели вместе с детьми в Москву, где она «сидела» до тех пор, пока муж ее не покорился московскому князю. Самому Симеону пришлось покориться Василию и заключить с ним мир. Уже будучи больным, он уезжает в Вятку, где и умирает через пять месяцев.
Н.Полевой не только достаточно точно передает исторические события, но и завершает повесть отрывком из Никоновской летописи. Близость к летописным источникам проявляется в открытом сочувствии суздальским князьям, которые оказались обмануты московскими. Однако в произведении нет описательных вставок, наличие которых, как считает В.Я.Малкина, является отличительным признаком исторического романа (отметим, что в рамках ее диссертации термин «исторический роман» понимается предельно широко, а разграничения на повести и романы практически отсутствуют).
Обо всех важных событиях мы узнаем со слов самих героев. Исторические события оказываются, таким образом, многократно отраженными в их сознании. Изображение фактов распадается на множество «мысленно соположенных» аспектов. Событие отходит на второй план, да и «летописное» изображение «действований» подменяется Н.Полевым ментальным образом, выраженным чаще всего в слове персонажа. Герои Н.Полевого не столько действуют в истории, сколько говорят о ней.
Не случайно «Повесть о Симеоне, Суздаль -ском князе» открывается спором на площади в Нижнем Новгороде трех купцов (Истомы, За-мятни и Некомата), обеспокоенных продолжающейся уже более 20 лет борьбой за Суздальское княжество. Заинтересованность купцов предметом беседы мотивируется Н.Полевым прежде всего социальными и личностными факторами.
ХУДОЖЕСТВЕННАЯ ИНТЕРПРЕТАЦИЯ ИСТОРИЧЕСКОГО ФАКТА
Об Истоме Захарове, московском купце, торгующем в Нижнем Новгороде, Замятня скажет так: «Истома Захаров любит только издалека греть руки, а нейдет сам в огонь», - а потом пояснит: «Сказывают, будто он и в люди пошел с тех пор, как погрелся у татарского огонька в Тохтамышево нашествие» [4: 6-9].
Некомата (второго участника спора), одного из самых богатых нижегородских купцов, боярин Димитрий характеризует следующим образом: «Язык его, как добрый жернов, вертится, куда повернут его на вороту, а ворот его серебро, да золото!» [4: 21]. Некомат, как и Истома, не прочь «погреть руки». Происходящие в Нижнем Новгороде волнения интересуют его ровно настолько, насколько они могут повлиять на его торговлю. Он и в дальнейшем будет постоянно стремиться остаться в стороне от непосредственного участия в событиях. Он обещает руку своей дочери Ксении сначала боярину Димитрию, стороннику князя Симеона, так как считает лестным для себя породниться с таким знатным человеком, а потом, после подавления волнений, - сыну московского боярина Белевута. Некомат обеспокоен только желанием сохранить во что бы то ни стало свое богатство. Даже гибнет он при обходе своего дома ночью.
Третьему участнику спора - молодому нижегородскому купцу Замятне - свойственно вольнолюбие, необузданная сила и удивительная прямолинейность. Боярин Димитрий скажет о Замятне: «Дурак в тебе все высмотрит, как в стеклянной чарке, и болтун собьет тебя с толку» [4: 22]. Замятня и сам признается: «Бог видит душу мою, как я стою за правое дело, да языкмой злодей мой...» [4: 23]. В дальнейшем мы увидим, что он не хуже других умеет скрывать свои истинные намерения (когда все приближенные московского князя были уверены, что «у За-мятни пируют на поминках Суздальского княжества» [4: 138], он на самом деле готовит побег князя Симеона).
По ходу спора трех купцов становится понятно, что они недостаточно осведомлены о готовящемся захвате Нижнего Новгорода московским князем (это основной факт в летописи, вокруг которого группируются все остальные) или умело скрывают это. Истома и Некомат стараются не говорить лишнего, особенно при Замятне, который не умеет вовремя промолчать. Да и разговаривая друг с другом, они постоянно что-то не договаривают. На слова москвича о том, что «Москва-то не сгорает... а вот у вас, в Нижнем, так раз выгорело, да зато ловко», напоминающие о поражении суздальцев при реке Пьяне, Неко-мат, обращая взор к небу, говорит, что на все
«его воля», явно не желая вступать в спор до тех пор, пока Истома не проговорится о том, что его интересует.
С другой стороны, можно говорить о том, что эти персонажи прекрасно ориентируются в событиях ближайшего прошлого. Возникает явный диссонанс между их знанием о прошлом и незнанием настоящего. Никто из них не наделен даром «предугадывать» события, хотя именно эта черта, с точки зрения писателя, отличает людей, знающих «полный силлогизм» истории. Получается, что в этом произведении такого персонажа просто нет. Но это не отменяет заинтересованности купцов при обсуждении событий исторического прошлого и настоящего. Кроме того, есть и сквозная «идея» их спора - это мысль о постепенном падении силы православного мира из-за корысти и стяжательства людей.
Некомат начинает рассказывать историю из «Временника» о том, как Александром Македонским были заперты поганые народы, с помощью этой истории он хочет объяснить происхождение «сынов Агариных» (татаро-монгол), пришедших на русскую землю. Однако Замятня указывает на то, что «они никогда не прорубились бы, если бы мы сами не помогли им» [4: 11]. По его мнению, христиане сами виноваты во всех бедах: «То-то, дружище, если бы в христианском мире побольше правды было, так и дело шло бы иначе. Все мы хнычем да головой качаем, а что руки наши нечисты да сердца наши омрачены, о том не подумаем» [4: 12]. В упадок приходит земля русская не потому, что князей в ней нет хороших, а потому, что «народ-то живет со грехом пополам».
Стараясь попасть в тон Замятне, Истома жалуется на то, что Москва осталась «сиротиной», что единодушие русских княжеств, проявленное в битве на Куликовом поле, осталось в прошлом, но невольно только обостряет конфликтную ситуацию. Спор двух купцов переходит на одну из самых болезненных тем - Суздальское княжество и его противостояние с Москвой. В него втягивается даже Некомат: «Если бы Симеон был муж праведен, то, по глаголу, должно бы ему быть счастливым и благоденственным, и роду его величаться. Писано бо есть, что «память праведнаго с похвалами, и род его яко древо на-сажденно при исходищи вод». Где же Симеон? Погиб? Где род его? В тюрьме!» [4: 16]
Обратим внимание на тот факт, что, доказывая истинность своего «сюжета» истории, купцы спорят только на уровне интерпретации, а не фактографии. Каждый из них «прочитывает» один и тот же факт по-своему. Спор идет об истинном «языке» прочтения факта, а не о самом
факте. Историческое прошлое становится текстом, который может быть не только прочитан, но и интерпретирован.
В предисловии к роману «Клятва при Гробе Господнем» Н.Полевой отмечает, что хотел бы «прообразить нам прошедшее». «Люди сказали все, что видели, слышали, чувствовали, а время, на гробах действователей, досказало эпилог жизни их и общества их» [5: ЫХ].
Внимание писателя привлекает не событие как факт, а интерпретация его героем («смысловой след» события). Ему представляется необходимым создать образы («прообразить... прошедшее») людей прошедшей эпохи - не только действователей, но и мыслителей. История для Н.Полевого измеряется не фактом, но словом людей о нем (отсюда, по всей видимости, и интерес к данным историческим фактам, допускающим различные трактовки).
Участники спора и боярин Димитрий становятся свидетелями выезда нижегородского князя Бориса. Замятне и боярину Димитрию - сторонникам Симеона - он напоминает въезд в город Дмитрия Донского и Симеона в тот момент, когда московский князь возвращает нижегородскому князю его наследство - Суздальское княжество. «Не тот ли самый народ, - замечают они, - смотрел на Димитрия, как на орла быстропарного, а на Симеона, как на сокола золотокрылого и не мог нарадоваться красоте двух братьев?» [4: 23].
Восхищенные возгласы народа, увидевшего князя, обрываются с появлением на площади вятичей, которым князь Борис отказывается помочь в борьбе с татарами. В князе в этот момент говорят местнические интересы, нежелание ссориться с татарским ханом, который только что дал ему ярлык на царствование. Отказ князя воспринимается читателем на фоне предыдущего разговора героев об упадке христианской морали. Желание Замятни и Симеона видеть энергичного и законного князя в Нижнем Новгороде противостоит стремлению самого князя Бориса во что бы то ни стало сохранить только что приобретенную власть. Он охотно соглашается с мнением московского боярина Румянца по поводу вятичей: «Они сами разгневали великого Хана» [4: 29].
В.Ю.Троицкий, сравнивая повесть Н.Полевого с романом В. Ф. Одоевского «Русские ночи», пишет: «... Н.Полевой сумел найти новый способ освещения истории: сквозь призмы восприятия героев неодинаково освещаются люди, противоборствующие лагеря и прочее. Все это придает повествованию известный полифонизм» [6: 137]. Однако стоит отметить, что «полифонизм» у Полевого выражается в том, что две противополож-
ные точки зрения озвучиваются героями, которые дополнительно имеют еще и личные разногласия (это скорее можно назвать полифоническим эффектом, чем истинным полифонизмом).
Стоит отметить и другой аспект: удивительная «погруженность» героев в историю, что выражается в оперировании большим количеством фактов, в ощущении ими самих себя в эпицентре событий и т.д. Они воспринимают все происходящее как исторический и осмысляемый ими факт (это не отменяет их незнания замыслов других персонажей). Любовная интрига на этом фоне отодвигается на второй план. Эпическому характеру речи персонажей противоречит отсутствие пространственной широты повествования -практически все действие происходит в стенах Нижнего Новгорода.
На первый план в художественном мире повести выходит идея, не совпадающая полностью ни с летописной, ни с официальной. Суздальско-Нижегородское княжество, с точки зрения Н.Полевого, могло и должно было стать центром русской государственности. Но в силу того что московские князья проводили «нечестную» политику, они отобрали это право у новгородцев, которые отличались душевной прямотой, размахом характера и удивительным вольнолюбием. Если бы «должное» произошло, то тогда княжеская власть не была противопоставлена народу, она была бы всенародно поддержана. Но... это та история, которая была гипотетически возможна, но не свершилась как факт. В повести Полевого нам показано, что история на самом деле «поли-сюжетна», она управляется волей не одного человека. Волей случая будет выбран один сюжет, он будет потом зафиксирован в летописях, в документах официальной фактографии, но подлинная история всегда интереснее и богаче, о чем и свидетельствует «Повесть о Симеоне, Суздальском князе».
Как замечал В.И.Герье, историк начала ХХ века, «настоящая историография основывается на синтезе данного и действительного с идеальным. Этого возможно достигнуть только посредством искусства» [7: 159], о чем и свидетельствует произведение Полевого. В нем синтез документального и художественного представлен на идеологическом уровне через подчинение материала «оцельняющей» идее, что позволяет писателю увидеть не только произошедшее, но и возможное. М.А.Зенкин утверждает, что идея синтеза может быть рассмотрена как эстетическая доминанта русских маргинальных литераторов 1820 - 1840-х гг. [8: 7]. Непривычность же подобного подхода к историческому материалу определяется тем, что симпатии и автора, и чита-
ХУДОЖЕСТВЕННАЯ ИНТЕРПРЕТАЦИЯ ИСТОРИЧЕСКОГО ФАКТА
Полевой Н.А. Повести Ивана Гудошника: в 2 ч. -Ч. 1. - СПб.: В типографии А.Бородина, 1843. -285 с.
Полевой Н.А. Клятва при Гробе Господнем. Русская быль XV века: в 4 ч. - Ч. 1. - М.: В Университетской типографии, 1832. - 258 с.
Троицкий В.Ю. Художественные открытия русской романтической прозы 20 - 30-х годов Х1Х века. - М.: Наука, 1985. - 280 с.
Герье В. Философия истории от Августина до Гегеля. - М.: Товарищество «Печатня С.П. Яковлева», 1915. - 268 с.
Зенкин М.А. Мировоззрение и творчество Г.С.Ба-тенькова в контексте русской культуры 1820 -1840-х гг.: автореф. дис. ... канд. филол. наук. -Томск: Изд-во НИТГУ, 2012. - 22 с.
HISTORY OF SUZDAL-NIZHNIY NOVGOROD PRINCIPALITY IN CHRONICLES AND LITERATURE (BASED ON N.A.POLEVOY’S WORKS)
M.G.Ponomareva
The article analyzes N.A.Polevoy’s works «The Story about Simeone, the Prince of Suzdal» and the novel «The Oath at the Holy Sepulchre». Special attention is given to the literary and aesthetic position of the writer in covering the story of Suzdal-Nizhniy Novgorod principality. The importance of perception and interpretation of the historical facts by the characters of N.A.Polevoy’s historical prose is emphasized. It is the evidence of the polyphony in the author’s narrative.
Key words: historical story, N.A.Polevoy’s works, idea of synthesis in romanticism, subjective image of history.
Пономарева Маргарита Гелиевна - кандидат филологических наук, заведующий кафедрой книжного дела Ярославского государственного педагогического университета им. К.Д.Ушинского.
E-mail: mgstepanova@mail.ru
Поступила в редакцию 17.05.2012
телей на стороне тех, которым не удалось реали- 4.
зовать свою «волю» в истории. Несмотря на то что современники обвиняли автора в антиисторичности, очевидно, что он вместе с тем борется 5 с идеологической заданностью в осмыслении событий прошлого, не отказываясь в то же время 6. от достоверного их изображения.
* * * * * * * * * * 7
1. Клюг Э. Княжество Тверское (1247 - 1485 гг.): пер. с нем. - Тверь: РИФ ЛТД, 1994. - 432 с.
2. Карамзин Н.М. История государства Российского: 8 в 12 т. - М.: Наука, 1993. - Т. 5. - 560 с.
3. Горский А.А. Москва и Орда. - М.: Наука, 2000. -214 с.
