История изучения терракотовой пластики Средней Азии Текст научной статьи по специальности «История и археология»

Монография

Н.Д.ДВУРЕЧЕНСКАЯ

ИСТОРИЯ ИЗУЧЕНИЯ

ТЕРРАКОТОВОЙ ПЛАСТИКИ СРЕДНЕЙ

АЗИИ

ВВЕДЕНИЕ

Важнейшей частью материальной культуры, ярко отражающей мировоззрение и идеологические представления древней и раннесредневековой Средней Азии, является терракотовая пластика. В решении вопросов идеологии и искусства некоторых культур она иногда становится определяющей, так как иные источники информации слишком фрагментарны и часто противоречивы. Важная роль терракотовой пластики определяет насущность историографического ее изучения. Общий критический обзор литературы, посвященный упомянутой теме, необходим для того, чтобы выявить основные направления исследований со своими закономерностями, достижениями и ошибками. Без этого невозможно наметить перспективы дальнейшей работы.

На сегодняшний день уже более ста исследователей занимались изучением терракотовой пластики Средней Азии, имеется более четырех сотен опубликованных работ. Весь этот объем литературы может быть разбит на два хронологических этапа. Начальный этап включает в себя отрезок времени от первых археологических изысканий в Средней Азии XIX века до создания региональных археологических экспедиций в середине XX века. Его характеризует изучение проблем терракотовой пластики в целом по всей Средней Азии. Второй этап характеризуется локализацией научного исследования по отдельно взятым регионам Средней Азии1.

В рамках общего историографического исследования терракотовой пластики основное внимание будет уделено применяемым методам, их соотношению и полученным результатам. В частности, пристальному анализу будет подвергнуто становление подхода, рассматривающего изделия терракотовой пластики как равно составную часть археологического комплекса, с формированием соответствующих методов. Работы, рассматривающие изделия терракотовой пластики как предметы искусства, в отрыве от археологического контекста, будут лишь упоминаться с констатацией основных выводов.

ГЛАВА 1.

ПЕРВЫЙ ЭТАП ИСТОРИИ ИЗУЧЕНИЯ ТЕРРАКОТОВОЙ ПЛАСТИКИ

СРЕДНЕЙ АЗИИ

Знакомство с терракотовой пластикой Средней Азии началось во второй половине XIX века (Шишкин, 1969). Долгое время оно носило характер случайной инициативы отдельных частных лиц. Важнейшую роль в начале планомерного научного изучения среднеазиатских древностей сыграло создание двух учреждений: Восточного отделения Русского императорского археологического общества (ВОРАО) в Санкт-Петербурге и Туркестанского кружка любителей археологии (ТКЛА) в Ташкенте. В состав ВОРАО вошла целая плеяда блистательных ученых-востоковедов: В.В.Бартольд, Н.П.Остроумов, К.А.Иностранцев, Н.И.Веселовский. Деятельность ТКЛА отличалась энтузиазмом и неподдельным пытливым интересом к изучению древностей. В состав кружка входили И.Т.Пославский, Н.С.Лыкошин, Б.И.Кастальский, А.Д.Калмыков, Е.Т.Смирнов. Между этими учреждениями установилась теснейшая связь, постоянный научный обмен и дискуссии. За три десятилетия было опубликовано более чем 20 научных исследований, затрагивающих проблемы терракотовой пластики.

Первые запланированные археологические исследования в Средней Азии, санкционированные Археологической комиссией, возглавил Н.И.Веселовский. Результаты их были отражены в статье «Сообщения о раскопках на городище Афрасиаб близ Самарканда в 1885 г.», опубликованной в столичном издании «Записок императорского археологического общества» (Веселовский, 1887).

Несмотря на критическую оценку проведенных археологических раскопок (Шишкин, 1969, с.26-31), в историографическом плане именно эта работа стала отправной точкой в научном изучении терракотовой пластики Средней Азии. В публикации Н.И. Веселовского ей было уделено особое внимание. На основе функционального назначения было выделено несколько видов изделий: фрагменты «глиняных гробов», статуэтки, головки - налепы на оссуариях; налепы, украшавшие сосуды. Решение вопроса о предназначении статуэток шло во взаимосвязи с решением вопроса о назначении оссуариев. Это позволило автору усомниться в представлении о статуэтках как детских игрушках, так как аналогичные головки являлись налепами на глиняных гробах и, следовательно, имели «какое-нибудь религиозное или символическое значение». Н.И.Веселовский отметил применение различных технологических способов для изготовления украшений лицевых стенок «гробов» и антропоморфных статуэток (лицо - штампом, а туловище лепное). Было выделено применение «особой поливы» на стенках оссуариев и головках, примазанных к ним. Подчеркнуты некоторые особенности стиля - особое внимание ваятелей к передаче лица; сасанидские элементы в головных уборах; широкий этнический состав, отраженный в головках, включавший «греческий и персидский тип», и «даже близкий к монгольскому». Оценивая возможные хронологические рамки бытования этих терракотовых изделий, Н.И.Веселовский исходил из существующего представления о запрете изображений людей и животных в мусульманской культуре, и отнес их к домусульманскому периоду.

Как предметы искусства изделия терракотовой пластики были рассмотрены в книге Н.Толстова и Н.Кондакова (Толстов, Кондаков, 1890). Кроме коллекции Н.И. Веселовского в ней были рассмотрены еще более сотни изделий, из вновь приобретенных Археологической Комиссией. Впервые были приведены рисунки. Основное внимание исследователей привлек изобразительный ряд. Выявив стилевые и иконографические особенности, очертив круг аналогий, авторы пришли к выводу о близости стиля изображений ряда статуэток к малоазийской школе греческого искусства III-II вв. до н.э., к этой же группе были отнесены статуэтки флейтистов и плакальщиц. Еще одна серия терракотовых статуэток была выделена как «помесь» греческих и азиатских типов. Перед нами один из первых случаев использования искусствоведческих методов исследования изобразительного материала в отрыве не только от археологических данных, но и от самих изделий.

В самом начале деятельности ВОРАО и ТКЛА наметился еще один метод изучения - поиск свидетельств письменных источников. В.В.Бартольд и Н.С.Лыкошин обращаются к известным фрагментам из Табари и Наршахи, повествующим об очищении костей умершего Бухар-худата Ташхады и их погребении. Эти фрагменты, интерпретировались как признак зороастрийского погребального культа (Лы-кошин, 1896; Смирнов, 1896; Лыкошин, 1897; Бартольд, 1908). Почти одновременно появляются работы, в которых ставится под сомнение однозначность предложенных интерпретаций. Так в статье Н.И.Веселовского приводится находка 6 «глиняных гробиков», использовавшихся для иудейского погребения (Веселовский, 1900). Дискуссия по этому вопросу проходила и на заседаниях ТКЛА. Так, И.Т.Послав-ский, опираясь на перевод Н.С.Лыкошина, отмечает не однозначность фрагмента о смерти Бухар-худата Ташхады, описанного Наршахи. В протоколах ТКЛА за 1903 год, упоминается обсуждение доклада И.Т.Пославского. Рефреном, высказанным им сомнениям, звучат сообщения Н.П.Остроумова и И.А.Иванова, свидетельствующие о бытовании обычая очищения костей умерших, ни коим образом не связанные с зороостризмом (Протоколы ТКЛА, 1903, с.9). Позднее В.В.Бартольд (Бартольд, 1908) также более подробно остановился на анализе упомянутых письменных свидетельств, отметив опасность увлечения исследователей в их трактовке, и необходимости осторожного и внимательного отношения к письменным источникам. Таким образом, пройдя через дискуссии, метод привлечения и интерпретации письменных

свидетельств в изучении проблем погребального культа получил не только обоснование необходимости его использования, но и выявил его слабые стороны.

На фоне всеобщего увлечения поиском свидетельств в письменных источниках и их толкования, особого внимания заслуживают исследования И.Т.Пославского (Пославский, 1903). Имея возможность практического ознакомления с оссуариями, исследователь тщательно и детально проанализировал форму оссуариев, технологию изготовления, преимущественное местонахождение, а так же сопутствующий материал во взаимосвязи с функциональным назначением этих предметов. Это дало возможность прийти к чрезвычайно важным выводам как по самим оссуариям, так и по оссуарному обряду погребения в целом, многие из которых подтвердились в дальнейшем. Так, судя по статистике мест нахождений (на Афрасиабе он локализовался в жилом массиве самого города, а не в отдельно стоящих курганах) он предполагает, что оссуарный обряд имеет совершенно иную природу в отличие от курганных погребений, и вероятно, принадлежал оседлому земледельческому населению. Анализ формы самаркандских четырехугольных оссуариев, наличие одной украшенной лицевой стороны приводит к предположению, что они не были предназначены для погребения, а, возможно, «хранились дорогие останки покойников на виду». Немногочисленность находок в отдельно взятых местах, может свидетельствовать о захоронениях отдельных дворов и семейств.

В этой работе И.Т.Пославский публикует в фотоснимках вместе с фрагментами оссуариев довольно объемную (49 изделий) коллекцию статуэток музыкантов и женских персонажей, различных головок от них, а также налепов как от оссуариев, так и неясного происхождения. Весь этот материал он обозначил, как «очень напоминающий собою украшения на гробах», и кажущийся однородным с ними по качеству работы, глины, обжига и другим деталям. Резюмируя свои наблюдения, автор выразил убеждение, что эти изделия «принадлежали народу, обладавшему уже значительной культурой и художественным вкусом». Замечание И.Т.Пославского о близости различных видов терракотовой пластики явилось одним из первых на пути к пониманию необходимости рассматривать ее в совокупности всех составляющих, так как они связаны единой технологией изготовления и отражением одних и тех же сторон мировоззрения (Пославский, 1903).

Рассуждения И.Т.Пославского вызвали критические отзывы Н.П.Остроумова (Остроумов, 1906) и Н.И.Веселовского (Веселовский, 1907). Критика первого была основана не на анализе оссуариев как археологического материала, а на интерпретации его. Н.П.Остроумов возражал против доводов И.Т.Пославского о возможности открытого хранения, объясняя наличие одной украшенной стороны оссуария подражанием «пышному фасаду жилища». Н.И.Веселовский высказался за обязательное наличие крышек apriori, даже если таковых не было найдено.

И.Т.Пославский, отвечая на критику (Пославский, 1908), указал еще на одну деталь в оссуариях - прорезные дверцы - что противоречит логике погребения под землей, а более подкрепляет версию об их хранении на виду. Соглашаясь с логикой необходимости крышек у четырехугольных оссуариев так же, как и у овальных, он предполагает их изготовление из быстро истлевающих материалов. На основе детального анализа формы оссуариев, был предложен вариант реконструкции всего процесса их изготовления2.

В этом же году в небольшой статье, посвященной проблеме оссуариев, В.В.Бар-тольд кроме упомянутого положения об осторожности в использовании письменных источников сделал еще одно важное предложение. Ученый призвал своих коллег держаться определенного направления в исследовании оссуариев, которое не отвлекало бы археологов от главного их подхода, основанного на изучении самого предмета материальной культуры: «сопоставление отдельных экземпляров, установление отдельных разновидностей и выяснение их зависимости от географических, этнографических и иных условий». При этом, констатируя, что «мы до сих пор не имеем

полного перечня местностей Туркестана, где были найдены оссуарии, ни точного описания отдельных типов, с указанием географических границ их распространения».

Можно лишь отметить проницательность этого выдающегося ученого, выделившего важнейшие археологические методы изучения терракотовой пластики. Его призыв вполне актуален и сегодня в отношении изучения различных видов терракотовой пластики Средней Азии.

Следующий 1909 год был ознаменован уникальной находкой биянайманских оссуариев. В протоколах ТКЛА этому открытию были посвящены две работы. В первой статье, написанной А.Д.Калмыковым (Калмыков, 1909), впервые предлагается обратиться к изучению архитектурного декора, среди которого расположены персонажи, как на источник, могущий пролить свет на вопрос происхождения. Кроме того, автор уделил такое же пристальное внимание изучению костюма изображенных персонажей. Эти предложения получат дальнейшее свое развитие в многочисленных работах советских археологов. По сути, А.Д.Калмыковым было намечено важнейшее направление - подход к изучению изобразительных сюжетов на терракотовых изделиях, как к достоверным историческим источникам. Представляется, что это направление в искусствоведческих исследованиях терракотовой пластики является наиболее плодотворным. Эта работа стала также одной из первых, предлагавших интерпретацию изобразительных сюжетов на бианайманских оссуариях. Коротким замечанием она была дополнена К.Т.Залеманом (Залеман, 1909), также предложившим свою интерпретацию бианайманских персонажей3.

Вторая статья представляла собой (Кастальский, 1909) предварительное, но вполне обстоятельное сообщение военного инженера Б.И.Кастальского, непосредственного открывателя бианайманских оссуариев. Оно содержало подробнейшие сведения об извлеченных 700 фрагментах, анализ технологии их изготовления с вариантом реконструкции последней, а также реконструкцию формы оссуариев. Эта работа за тщательностью анализа и обоснованностью выводов и сегодня не потеряла своего значения, определив на долго вперед уровень внимания к деталям исследуемого археологического материала. Достаточно упомянуть, что автор отметил состав теста, возможные примеси, способ его приготовления, качество и характер обжига, дополнительную обработку поверхности ангобированием, состав самого ангоба, толщину стенок, высоту рельефа. Кроме того, он установил штампованный характер рельефа, который был оттиснут при помощи матрицы. Последняя, по мнению автора, была изготовлена из глины или алебастра и имела вид доски равной высоте оссуарию.

Одним из интересных замечаний Б.И.Кастальского в рассматриваемой работе явилось его наблюдение, что при вминании глины в формы на поверхности оставались следы или вернее отпечатки пальцев «по коим, можно было бы различить мастеров». Это важнейшее наблюдение в дальнейших исследованиях терракотовой пластики не получило развития4.

С 1909 наступает не совсем ясный перерыв в восемь лет, отразившийся в отсутствии каких-либо публикаций на тему терракотовой пластики. Тем не менее, известно, что накопление этого материала продолжалось. Н.И.Веселовским была собрана уже довольно многочисленная коллекция, которая подготавливалась к публикации. В преддверии этой работы, Н.И.Веселовский опубликовал и сегодня широко известную статью «Греческие изображения на туркестанских оссуариях», в которой были рассмотрены фрагменты изделий, относимых к оссуариям (Веселовский, 1917). В статье автор относит к оссуариям также и рельефы на плитках5. Развивая искусствоведческие методы анализа изобразительных сюжетов при помощи выделения иконографии и стиля, в котором они выполнены, проводятся аналогии с изображениями греческой монументальной скульптуры. Автор видит в них «основу, переработанную в позднейшей сасанидской эпохе» и интерпретирует рассматриваемые образцы как отражающие образы Апполона, Александра Македонского, Силе-

на и сирен. Этот подход в дальнейшем также получит широкое развитие, вплоть до формирования мнения о безусловном подражании части мелкой терракотовой пластики образцам монументальной скульптуры.6

После длительного перерыва в 1926 году было опубликовано исследование В.Л.Вяткина «Городище Афрасиаб» (Вяткин, 1926). Оно содержало насущное обобщение по известным к тому времени видам терракотовой пластики Афрасиаба. В отдельной главе впервые были отделены от оссуариев и обозначены такие виды как «статуэтки, головки и рельефные фигурки на терракотовых плиточках». Все они рассматривались в совокупности, с выделением особенностей каждого вида в технологии, а также в стиле и иконографии. Впервые были приведены среднестатистические размеры статуэток, головок и плиток. Анализ технологии изготовления выявил, что терракотовые плитки встречаются только штампованные, статуэтки и головки так же штампованные, за редким исключением. Приводятся наблюдения за вторичными приемами изготовления: доработка острым инструментом по сырой глине после оттискивания, заглаживание тыльной стороны пальцами, а также окрашивание в черный и красный цвета с помощью погружения в краситель (вероятно, подразумевалось ангобирование). Отдельно упоминаются статуэтки лепные и комбинированные, т.е. со штампованными головками на вылепленных вручную туловищах. На основе анализа технологии, выявленной общности в приемах изготовления, а также находок здесь же на городище бракованных фрагментов статуэток, головок и форм для их оттискивания, автором был обоснован вывод о местном происхождении этих предметов.

При изучении стиля изображений В.Л.Вяткиным были выделены такие характерные черты, как отмечавшиеся уже ранее Н. И. Веселовским: акцентирование внимания на лице персонажей и «передней половины головных украшений»; так и впервые открытые: «почти всегда серьезное, несколько величавое» выражение лиц, не передающее никаких эмоций, с взглядом, «по отсутствию зрачков», неподвижным и холодным; отмечаются статичность поз, которые «не выражают движения, гибкости и свободы»; построение изображений строго в анфас; непропорциональность в изображении тела даже в штампованных изделиях, а в лепных, как правило, персонажи с укороченными конечностями, без выраженной мускулатуры. Эти важнейшие наблюдения легли в основу целого ряда последующих работ, посвященных исследованию стилей в изобразительном искусстве древней и раннесредневековой Средней Азии7.

Иконографическое исследование велось с особым вниманием ко всем деталям костюмов, позам и атрибутам изображенных персонажей. Были отмечены: приоритетное изображение мужчин, отсутствие изображений детей; возможно портретное изображение лиц, из нескольких сотен изделий не удалось обнаружить хотя бы двух, изготовленных одним штампом; выделение среди большого разнообразия иконографических образов, женских статуэток с атрибутами в виде круглого плода и трилистника в прижатых к груди руках, мужских статуэток со скипетром или булавой, вскинутыми на плечо, статуэток музыкантов, а также всадников на конях.

Иконография сюжетов и образов на «плиточках с рельефными изображениями» рассматривалась отдельно, но без подробного обоснования выводов. Здесь, как и ранее (Веселовский, 1887; Толстов, Кандаков, 1890) были выделены буддийские образки, отражающие «традиции...Индии», а также фигуры и сцены «с иранскими элементами искусства».

Благодаря вышеперечисленным наблюдениям, В.Л.Вяткин предложил первичную, по мнению самого автора, «грубую», классификацию образов статуэток и головок по этническому принципу, разбив их на три категории: греческую, сасанид-скую и тюркскую. Напомним, что ранее Н.И.Веселовским (Веселовский, 1887) была предложена классификация по «типу лица» с выделением «греческого, персидского и даже близкого к монгольской расе»8. Она позволила автору обозначить верхнюю

дату существования этих видов терракотовой пластики, временем арабского завоевания, когда ислам до прихода монголов уже успел вытеснить многие местные обычаи и культы. Это мнение В.Л.Вяткин базировал на отсутствии образов монголов, а также персонажей с арабскими головными уборами. Кроме того, была обозначена проблема происхождения и развития изготовления терракотовой пластики на изучаемой территории, так как исследуемый материал автор относил к «изделиям с уже сложившимся художественным стилем». Возникновение этого искусства В.Л.Вяткин предлагает отнести «к более ранней поре, чем основано было поселение на Афрасиабе»9.

В целом же, в исследовании В.Л.Вяткиным терракотовой пластики Афрасиаба сквозит сопоставление ее с причерноморскими терракотовыми статуэтками, более известными и значительно лучше изученными к этому времени. Например, в технологии изготовления он отмечает, что статуэтки, головки, и рельефные плиточки Афрасиаба получались плотными, не полыми внутри и без подставок, среди них не встречено окрашенных в разные цвета, как раз для причерноморских статуэток эти признаки наиболее характерны. В сопоставлении с греческими изделиями оценивается «чувство изящного» в Средней Азии как более грубое и сухое (Вяткин, 1926, с.20).

Особый интерес в рассматриваемой работе представляют размышления автора о назначении терракотовых статуэток, головок и плиток с рельефными изображениями. В.Л. Вяткин отметил следующие важные моменты для всех трех видов: отсутствие подставок, наличие только одной показной стороны, что приводит автора к дальнейшему выводу, о положении «статуэток, головок и плиточек с рельефами, при пользовании ими было лежачее, или стоячее в притык к какой-нибудь плоскости» (Вяткин, 1926, с.21). Это обстоятельство, по мнению В.Л. Вяткина, затрудняет версию о домашних божках или игрушках, при использовании которых более естественно их стоячее положение. Кроме того, некоторые изделия имеют следы изношенности или потертости, т.е. длительного использования. Далее, «по аналогии с танагрскими статуэтками» автором была предложена гипотеза о погребальном назначении терракотовых статуэток. (Отметим, что оба обстоятельства: длительное употребление и погребальное назначение, либо взаимно исключают друг друга, либо изделие могло после длительного использования попасть в погребальный инвентарь, иначе - получить новое назначение.) Предположение о погребальном характере статуэток основывалось на наличии головок-налепов, составляющих часть оссуариев с соответствующим назначением. В.Л. Вяткин считал, что разница голо-вок-налепов на оссуарии и головок от статуэток могла заключаться лишь в том, что первые были прикреплены к гробам, а другие - «просто клали на гроб или с гробом, или в тех случаях, когда хоронили без гроба». При этом автор отмечает отсутствие фактов, подтверждающих это предположение. Через семьдесят пять лет можно лишь констатировать, что нахождение в погребениях статуэток или плиток с рельефами единичны10. Для плиток с рельефными изображениями, в связи с выделенными буддийскими сюжетами представлялось естественным их культовое назначение. Тем не менее, на сегодняшний день, по-прежнему, нет ясного представления роли и способа применения терракотовых статуэток и плиток с рельефами.

В целом, нельзя не отметить, что обобщение велось В.Л. Вяткиным с большой тщательностью, были применены многие ранее обозначенные методики и подходы. В изучении изобразительного материала автор ограничился исследованиями стилевых особенностей и иконографии. В изучении материала как составляющей археологического комплекса особое внимание было уделено технологии изготовления, включавшее описание как самого черепка и его покрытия, так и приемы формовки. Впервые были указаны размеры изделий. Но, был упущен анализ таких важных археологических данных, как местонахождение и сопутствующий материал. Безусловно, это связано с тем, что анализировался в основном подъемный или коллекцион-

ный беспаспортный материал. И, тем не менее, при исследовании такой крупной коллекции терракотовых изделий (в несколько сотен экземпляров) сопоставление этих данных при помощи статистики могли существенно пополнить представления об этой категории изделий.

Оссуариям посвящена была отдельная глава книги. Но не случайным представляется начало их рассмотрения уже в главе «терракотовые статуэтки». Так как на примере части головок была установлена их непосредственная связь с оссуариями. Здесь же было высказано мнение, что оссуарии копируют по внешнему виду жилища не только в таких архитектурных формах, как карнизы, арочки и колонки, но и в подобии дверей, обозначенных с лицевой стороны погребальных «ящиков».

Намеченная В.Л.Вяткиным схема исследования изделий терракотовой пластики стала образцовой, и используется в различных вариациях до сегодняшнего дня. Она включает: а) размеры; б) описание технологии изготовления (состав теста, прием формовки, и дополнительной доработки в виде нанесения ангоба, либо раскрашивания, а также подправка штампа от руки) в) детальное описание изображения; в) выявление стилевых особенностей; г) классификацию.

Надо отметить, что схема эта в дальнейшем имела тенденцию к упрощению, и канонизации, а не к углублению анализа вновь накапливаемого материала. Так, к примеру, обязательное упоминание в публикациях размеров статуэток или плиток с рельефами, в большинстве случаев остается ни с чем не связанной информацией. Хотя спектр анализа только этой информации достаточно широк. Так, учитывая только размеры статуэток, можно было бы говорить о возможности их ношения11, или большей вероятности их стационарного использования, как в случаях, когда статуэтка или плитка являлась объектом культового почитания12. Практически так же, за редким исключением, обстоит дело и с анализом многочисленных особенностей технологии изготовления. Известно добавление в состав теста некоторых женских статуэток зерен пшеницы, что свидетельствует не только о культовом характере самого изделия, но и об особом отношении к процессу изготовления, который становился частью культа13.

Большое значение имело также рассмотрение В.Л.Вяткиным статуэток, головок и плиток с рельефными изображениями как самостоятельных видов терракотовой пластики, необходимое для понимания их особенностей и назначения. В дальнейшем обособленное изучение оссуариев, с одной стороны, и всех других видов терракотовых изделий, с другой, стало характерным. При этом, к сожалению, практически был прекращен анализ всех видов терракотовой пластики в совокупности и во взаимовлиянии друг на друга.

Яркой иллюстрацией необходимости специального рассмотрения статуэток и их самостоятельного исследования стал каталог «Terrakotas from Afrasiab» (Тревер, 1934). Он был издан в 1934 году К.В.Тревер и составлен на основе обширной коллекции терракотовых статуэток Афрасиаба, собранной Н.И.Веселовским, и хранящейся в стенах Государственного Эрмитажа. Этот труд стоит во главе ряда работ каталожного типа. Значение его заключается в первую очередь в публикации и освещении значительного изобразительного материала и вводе его в научный оборот, что имеет первостепенную важность для дальнейших исследований.

Позднее в книге К.В.Тревер «Памятники греко-бактрийского искусства» опубликованные ранее изделия рассматривались наряду с изделиями художественного металла, монетного материала и пр. (Тревер, 1940). В этом исследовании хронология терракотовых изделий становится более дробной. Выделяются «глиняные фигурки, относящиеся к ахеменидскому, и к селевкидскому, и к кушанскому, и к саса-нидскому времени, имеется и большая группа, относящихся ко времени греко-бак-трийских царств». Несмотря на подчеркнутое неясное назначение «фигурок», автор придерживается мнения об их, несомненно, вотивном и культовом характере. К сожалению, упомянутые положения не обосновываются, а лишь декларируются. В це-

лом же работа построена аналогично рассмотренной выше статье Н.И.Веселовско-го, (Веселовский, 1917) в отличие от которой К.В.Тревер использует разнохарактерный материал. Различные виды изделий рассматривались параллельно с выделением общих черт и близких сюжетов. На основе анализа иконографии изобразительного ряда, его интерпретации ведется сопоставление и поиск аналогий. В результате чего были вычленены те предметы, которые, по мнению автора, отражали эллинистические сюжеты, и являлись памятниками греко-бактрийского искусства14.

Параллельно с начавшимся самостоятельным изучением мелкой терракотовой пластики, продолжали исследоваться и оссуарии. Выходит ряд статей, посвященных отдельным и серийным находкам. А.С.Стрелков (Стрелков, 1930) опубликовал оссуарий, хранящийся в ГИМе, и происходящий с территории Афрасиаба. В этой работе отмечается характерность применения в украшениях туркестанских оссуари-ев комбинированной техники, а именно сочетание штампованных элементов и резного орнамента. Интересно, что выполненные штампом налепы отмечаются как «чрезвычайно тщательно» сработанные, из чего автор делает вывод о «большой художественной традиции (главным образом эллинистического порядка)». К этому же выводу А.С.Стрелков приходит в результате стилистического анализа, однако, подчеркивая наличие в стиле некоторых сасанидских элементов. Следствием этих размышлений становится вывод о безусловном изготовлении налепов импортными матрицами, либо матрицами изготовленными мастерами иностранцами, жившими в Согде. Тем самым, впервые затрагивается вопрос о происхождении традиции использования терракотовой пластики в различных видах изделий на территории Средней Азии. А.С.Стрелков видит исключительно привнесенный характер этой традиции. В этой работе впервые на основе одного из стилевых признаков - манеры изображения глаз, предлагается датировка оссуария 1У-У1 вв. н. э.

В 1938 году А.А.Потапов в статье «Рельефы древней Согдианы» вновь обращается к биянайманским сюжетам. В его исследовании сделаны некоторые обобщения, касающиеся орнаментации на костехранилищах. Было выделено 4 технологических приема украшений: полностью штампом; частично штамп и частично лепка; налепливание на сырую стенку валиков, из которых в последующем изготавливался узор; резьба по сырой глине. Кроме того, автор выделил более поздний тип оссуа-риев с украшением только одной лицевой стороны. Еще одно важное обобщение касалось иконографических сюжетов, которые были подразделены на сцены оплакивания, погребальные процессии, сцены суда. Бианайманские оссуарии на основе анализа ряда деталей костюмов - корон и ожерелий, были датированы У в. н.э.

Следующий год был ознаменован публикацией исследования А.Я.Борисова «К истолкованию изображений на биянайманских оссуариях». В этой работе предлагается датировать биянайманские памятники на основе анализа иконографии - временем не ранее VII в. н.э. Также предлагается развернутая интерпретация персонажей, изображенных на оссуариях, в которых автор видит олицетворение священных зороастрийских стихий - огоня, воды, земли и воздуха. Упоминанием этой статьи, ставшей образцом иконографического и интерпретационного исследования терракотовой пластики, можно завершить обзор литературы, выделенного нами начального этапа.

***

Подводя итоги, можно отметить, что изучение древней материальной культуры народов Средней Азии началось с рассмотрения такого вида терракотовой пластики как оссуарии, которые практически на всем протяжении начального этапа оставались в центре внимания. Исследования в большей части были основаны на имеющих случайное происхождение находках, либо происходящих из археологических

раскопок, ведущихся без соответствующих методов и паспортизации материалов. Несмотря на эти обстоятельства, первыми среднеазиатскими археологами и историками были обозначены все важнейшие методы изучения терракотовой пластики.

Наиболее полное и законченное развитие получили традиционные искусствоведческие методы исследования, ярким примером чему служит статья А.Я.Борисова (Борисов, 1940). Напомним, что подход к изделиям терракотовой пластики как к произведениям искусства, с концентрацией внимания на изобразительном ряде, последовательно был обозначен в исследованиях И.И.Толстова, Н.П.Кандакова (Тол-стов, Кандаков, 1890), А.Д.Калмыкова (Калмыков, 1909), К.Т.Залемана (Залеман, 1909), Н.И.Веселовского (Веселовский, 1917), К.В.Тревер (Тревер, 1934, 1940), А.А.Потапова (Потапов, 1938) и т.д.

Параллельно формируются методы исследования терракотовой пластики как предметов материальной культуры, которые концентрируют внимание на археологическом контексте, вопросах технологии изготовления и функционального их назначения. Напомним, что уже в первой работе Н.И.Веселовского (Веселовский, 1887) была сделана попытка, выделить различные виды терракотовой пластики, что необходимо для понимания назначения и особенностей каждого вида в отдельности. Были выделены и технологические особенности изготовления отдельных видов. Более разносторонний подход к археологическим данным по терракотовой пластике был представлен в работах И.Т.Пославского, который на практике проанализировал во взаимосвязи данные технологии изготовления, формы оссуариев с их местонахождением и сопутствующим материалом. Позднее В.В.Бартольдом было внесено теоретическое предложение такого исследования оссуариев, которое исходило бы в первую очередь из изучения самих предметов, «сопоставления отдельных экземпляров, установление отдельных разновидностей и выяснение их зависимости от географических, этнографических и иных условий». В этой скупой фразе, по сути, в сжатой форме была заявлена программа создания полноценных и универсальных археологических методов исследования предметов материальной культуры, и, в том числе, терракотовой пластики.

К сороковым годам появляются первые результаты, начавших свою работу стационарных археологических экспедиций, в которых раскопки памятников и фиксация предметов материальной культуры велись уже по определенной разработанной методике. В исследованиях ученых этих экспедиций терракотовая пластика не была предметом отдельного изучения, а рассматривалась в контексте всей материальной культуры исследуемого памятника или района (Григорьев, 1940; Массон, 1940; Якубовский, 1940). Впервые были получены терракотовые изделия с привязкой к стратиграфии и с сопутствующим материалом. Но, поскольку перед экспедициями стояли чрезвычайно широкие и емкие проблемы археологического изучения в целом крупных историко-культурных областей в больших хронологических диапазонах, то такие частные проблемы как изучение терракотовой пластики уже на новом этапе планомерных археологических исследований не получили самостоятельного развития.

Напротив, отдельное рассмотрение терракотовой пластики в работах искусствоведов, позволившее емче обозначить круг проблем, стало ведущим ко времени создания комплексных археологических экспедиций и исследователями последних, т.е. археологами были переняты основные искусствоведческие методы изучения терракотовой пластики. Вместе с методикой изучения, археологи позаимствовали и отношение к терракотовой пластике как к памятникам искусства, чем как бы и оправдывалось приоритетное применение искусствоведческих методов в исследованиях этого материала. Таким образом, терракотовая пластика, являясь уже полноценным археологическим материалом, происходящим из стратифицированных слоев, практически выпала из широкого спектра предметов материальной культуры, к изучению которых создавались и применялись археологические методы.

ГЛАВА 2. ВТОРОЙ ЭТАП

Второй этап изучения терракотовой пластики начинается в 30-40-е годы двадцатого столетия, когда научное исследование проводилось в отдельно взятых регионах Средней Азии. Связан он с деятельностью комплексных археологических экспедиций, большинство из которых действовало практически до распада СССР.

§ 1. История изучения терракотовой пластики Хорезма

Широкое археологическое изучение этого региона началось со времени создания С.П.Толстовым Хореземской археолого-этнографической экспедиции АН СССР в 1937 году.

Изучением терракотовой пластики Хорезма занимался узкий круг исследователей, включавший пятнадцать авторов. Ими было написано более 30 работ с освещением изучаемой проблемы. Основные итоги этих работ были суммированы и освещены в главе «Хорезм» очередного тома издания «Археология СССР» (Ягодин, Никитин, Кошеленко, 1985). В совокупности все виды терракотовой пластики не рассматривались. Семь работ посвящено изучению оссуариев (Рапопорт 1958, 1962, 1971; Рапопорт, Лапиров-Скобло 1968; Вязигин, 1948; Бижанов, Мамбетуллаев, 1972; Вайнберг, 1992), из них одна обобщающего характера (Рапопорт, 1971). Обзор по некоторым видам терракотовой пластики с выделением характерных стилевых особенностей был сделан С.П.Толстовым в 1948 году на базе подъемного материала в книге «Древний Хорезм» (Толстов, 1948). Позднее М.Г. Воробьевой в 1959 году в работе «Керамика Хорезма античного периода» были обобщены сведения по сосудам с применением терракотовой пластики, ею же в 1981 году в статье «Терракоты Хорезма» был обобщен материал по терракотовым статуэткам (Воробьева, 1959, 1981). Четыре работы посвящены некоторым частным проблемам: проблеме ранней группы хорезмийских статуэток; назначению, хронологии и интерпретации налепов в виде львов на ручках сосудов; отдельно рассмотрен комплекс терракотовой пластики с Кой-Крылган-калы (Воробьева, 1958, 1967 а, б, 1968; Воробьева, Гертман, 1991). Пять статей Р.Л.Садокова посвящены анализу сюжетов на музыкальную тему (Садоков, 1968, 1969, 1970а, 1970б, 1971).

В 1939 году публикуется обзорная статья «Древнехорезмийские памятники Каракалпакии» С.П.Толстова (Толстов, 1939), где впервые были затронуты вопросы, связанные с терракотовой пластикой Хорезма. Автор останавливается на рассмотрении «памятников искусства» первых веков нашей эры, к которым были отнесены зооморфные и антропоморфные статуэтки. Среди зооморфных статуэток, автор подчеркивает преобладание статуэток коней, а среди антропоморфных отмечает наличие статуэток, изображающих как женщин, так и мужчин. Анализируя детали изобразительного ряда, в частности костюм на антропоморфных статуэтках, автор рассматривает его как историческое свидетельство. Так, мужскому костюму на одной из статуэток по отдельным деталям автор находит аналогии в изображении древних хорезмийцев и саков на рельефах Накши-Рустама, а женский головной убор на другой статуэтке «напоминает убор ахеменидского времени» (Толстов, 1939, с.186-187). Этот подход был определен еще работами первых исследователей (Калмыков, 1909) и в дальнейшем широко использовался, в том числе и исследователями хорезмийской терракотовой пластики. Анализируя стиль изображений на статуэтках, С.П.Толстов приходит к мысли о том, что они являются памятниками «...весьма своеобразной и вполне самостоятельной художественной культуры. Они далеки от всех знакомых нам типов среднеазиатских терракот. Древнехорезмийская цивилизация породила свой самостоятельный художественный стиль» (Толстов, 1939, с.186).

В 1948 году выходит в свет фундаментальный труд С.П.Толстова «Древний Хорезм», в котором рассматриваемой проблеме посвящена отдельная глава (Толстов, 1948). Автор подходит к терракотовой пластике как к наиболее массовому материалу по искусству Хорезма. Он отмечает не только искусствоведческую ценность терракотовой пластики, но обращает внимание на то, что после истолкования этого материала, насколько это возможно, он может использоваться в качестве источника для изучения историко-культурных связей древнего Хорезма, проблемы этногенеза хорезмийцев и, особенно, проблемы истории хорезмийской религии.

Таким образом, были очерчены возможности этого материала, пролить свет на происхождение, связи и религию хорезмской культуры. Однако условием этих возможностей становится обязательное толкование или интерпретация изобразительного сюжета на терракотовой пластике. Базирование всего процесса изучения терракотовой пластики на интерпретации сюжетного ряда было определено отношением к материалу как к памятникам искусства, вследствие чего самостоятельное значение терракотовой пластики как археологического материала не получило освещения.

В исследовании С.П.Толстова рассматривается в основном подъемный материал. Все антропоморфные статуэтки разделены на три группы. В основу деления лег принцип стилевого различия, им же определялась датировка. Надо отметить, что при давлении стилевого принципа изучения были выделены также и технологические признаки. Для всех групп подчеркивается, что статуэтки с мужскими и женскими изображениями плоские и односторонние, выполнены техникой штампа, иногда с подправкой.

К первой группе, датированной ахеменидской эпохой, были отнесены изделия с изображениями, выполненными в архаическом стиле. Для них были отмечены характерные черты - фронтальность и плоскостность изображений; особое внимание изображению деталей, орнаментики одежды. Выделены такие технологические моменты, как использование красной глины, в одном случае покрытие статуэтки черным ангобом. В связи с плоскостностью изображений, отмечается возможное применение гравировки для нанесения деталей одежды.

Вторая группа датируется 111-1 веками до н.э. - I в. н.э., включает статуэтки мужские и женские, выполненные «с большим реализмом и круглым рельефом лицевой стороны». Круглый рельеф изображений рассматривается в данном случае более как стилевой признак, нежели технологический. Характерными признаками этого стиля автор считает: реалистичность изображений, вплоть до возможной портретной передачи черт лица; выдвижение на первый план передачи в объеме общей формы, но сохраняющиеся при этом фронтальность и напряженность. Из технологических особенностей подчеркивается лишь наличие красного ангоба. В целом, С.П.Толстов характеризует эту группу терракот как обладающую «большим художественным своеобразием», но при этом стилистически роднящуюся с некоторыми иранскими статуэтками ахеменидской и, особенно парфянской эпохи, равно как и с частью статуэток афрасиабского круга, датируемых более ранним временем.

Третья группа - была названа гандхароидной или кушанской и датирована временем не ранее I в. до н.э. В ней ряду статуэток были предложены аналогии в древнеиндийском искусстве по трактовке талии, перегиба тела, груди, а также был выделен ряд статуэток по отдельным чертам, близкий к статуэткам гандхарского круга. В этой группе были подчеркнуты такие технологические моменты, как отсутствие красного ангоба, желтоватая поверхность статуэток и желтоватый цвет самой глины. Также было отмечено появление достаточно крупных по размерам статуэток высотой до 25 см, наряду с мелкими - высотой до 12 см.

В каждой из выделенных групп, С.П. Толстов рассматривает отдельные иконографические типы, в итоге он останавливается на двух, которые интерпретирует

как образы, наиболее почитавшихся в древнем Хорезме божеств Анахиты и Сиявуша.

В рассматриваемом исследовании был затронут вопрос о функциональном назначении терракотовых статуэток Хорезма. Теоретически решение этой проблемы автору видится в ключе, общем для всей Средней Азии, «для всех археологически исследованных районов которой, включая и древние города Восточного Туркестана, одинаково свойственно нахождение многочисленных статуэток тех же категорий, что и хорезмийские, хотя и весьма отличных по своему художественному стилю». Представляется, что такое видение необходимости целостного решения проблемы терракотовой пластики как явления, распространившегося в Средней Азии почти одновременно, и обладающего бесспорным родством на долгие годы опередило время, и стало важным вкладом в изучение терракотовой пластики и в выработку методов ее исследований. Практически С.П.Толстов выдвигает ряд предположений о назначении антропоморфных терракотовых статуэток. В частности, он предполагает, что, вероятно, статуэтки имелись у каждой семьи как «идолы» дому-сульманской Бухары, описанные в тексте Наршахи. А также, вслед за В.Л.Вяткиным не исключает возможности использования этих статуэток в заупокойном культе. Основывая свои размышления на более многочисленном ко времени исследования афрасиабском материале, для которого ранее подчеркивалось разнообразие лиц и одежд статуэток, говорящее о стремлении к их портретной индивидуализации. Автор видит вероятным объяснение их как изображений умерших, сравнивая их «с чем-то вроде египетских ушебти».

Отдельно рассматривались зооморфные статуэтки. Были перечислены в порядке численного убывания все зафиксированные на тот период времени виды животных - кони, верблюды (причем, и бактрианы, и дромадеры), бараны, свиньи, обезьяны, носорог. Пристальное внимание было уделено наиболее многочисленным статуэткам коней. Их изображения были разделены на две категории. В основу деления были взяты как технологические, так и стилевые особенности. Так к первой категории относятся грубо сделанные, схематически трактованные статуэтки из отмученной чистой глины, покрытые красным ангобом или лаком. Ко второй - крупные головки из совершенно иного теста, с сильной примесью кварцевой дресвы, часто с плохим обжигом. В свою очередь, вторая категория подразделяется на основе стилевых особенностей на два варианта: грубый и изящный. На основе анализа стилевых особенностей хорезмийских изображений животных, как грубых, так и изящных, автор выделяет их «как и хорезмийские человеческие статуэтки, в особую группу, отличную и от согдийского и от восточно-туркестанского круга, несмотря на близость тематики изображений и несомненную идентичность их общественных функций» (Толстов, 1948, с.209).

К решению вопроса о функциональном назначении ряда зооморфных статуэток относится наблюдение автора, который счел часть крупных лошадиных головок протомами, украшавшими ручки крупных сосудов!5. Многочисленность находок статуэток животных С.П.Толстов объясняет предположением о сильных пережитках тотемических верований в быту у древних хорезмийцев. В этой связи отдельное эссе посвящено рассмотрению культа «небесного коня».

Итоговым размышлением автора стал выделенный им хорезмийский художественный стиль, отраженный в различных произведениях искусства, архитектуре, и, в частности, в изделиях терракотовой пластики. Характеризуя его, автор отметил, что «хорезмское искусство - более просто и скупо в своих выразительных средствах, вместе с тем более экспрессивно, чем изысканное искусство Согда и Сериндии. Резкие очертания хорезмийских статуэток, подчеркнутая экспрессия прекрасных головок коней, ясность и спокойствие линий человеческих изображений, строгих и подтянутых, внимание в первую очередь к объемной трактовке формы, строгая пропорциональность поз резко контрастирует с плавными и вычурными очерта-

ниями, внимание к пышному, декоративному оформлению деталей орнамента, одежды, убранства, столь типичными как для Согда, так и для Восточного Туркестана. Разница хорезмского, с одной стороны, и согдийского и восточно-туркестанского искусства, с другой - это разница между Дорикой и Коринфом. Перед нами две струи в художественной культуре одной исторической эпохи. Согд - в условиях малых олигархических городов-государств, в условиях непосредственных и сильных влияний со стороны искусства бактрийских городов, искусства Индии. Хорезм - в условиях аграрной страны, тесно связанной с окружающими кочевыми племенами, в условиях большой централизованной деспотии восточного мира, в условиях сохранения мощных пластов первобытно-общинного уклада» (Толстов, 1948, с.210).

В последующие годы выходят публикационные статьи С.П.Толстова, посвященные итогам работ Хорезмской археолого-этнографической экспедиции (Толстов, 1953). Так на памятнике Кой-Крылган-кала материалы терракотовой пластики Хорезма пополнились значительным количеством новых находок. Впервые были обнаружены фрагменты керамических фляг с рельефами на плоской стороне, что разъяснило принадлежность ранее находимых аналогичных фрагментов. Также появился еще один вид изделий с использованием терракотовой пластики - ритоны, украшенные протомой животного. Были обнаружены ручки сосудов, украшенные налепом в виде головы льва. Кроме того, был обнаружен новый вид оссуариев -статуарный - прямоугольный оссуарий с сидящей на нем женской фигурой в половину натуральной величины. Все эти категории находок перечисляются без уточнений, иногда имея лишь фотографическое изображение с подписью.

В публикации, посвященной итогам работ за 1953 год, С.П. Толстов обзорно перечисляет различные виды изделий терракотовой пластики, пополнивших хорез-мийскую коллекцию (Толстов, 1955). Отдельно освещается находка на городище Калалы-гыр I около 40 оссуариев с более 100 захоронениями в них. Автор в качестве датирующего момента использует анализ характера теста и обработки поверхности самих оссуариев (к сожалению не раскрывая суть этого метода), и относит к 1-111 вв. н.э. Предлагается одна из первых типологий, хорезмийских оссуариев. Они подразделены по форме на 4 типа: саркофагообразные на ножках, с небольшим квадратным отверстием сверху, закрытым крышкой; в виде горизонтально расположенного цилиндра «боченка» на ножках с отверстием и крышкой в торце; прямоугольные оссуарии без ножек, с крышкой в торце; подквадратный оссуарий без ножек с отверстием в пирамидальной верхней грани, закрываемом круглой или овальной крышкой, украшенной скульптуркой птицы. Отмечено, что почти все оссуарии украшены налепными жгутиками с насечками.

В 1958 году появляется первая специализированная работа М.Г.Воробьевой, посвященная отдельной категории хорезмийской терракотовой пластики - налепам в виде голов львов на ручках сосудов (Воробьева, 1958). Анализу была подвергнута массовая подборка этой категории изделий в 35 предметов. Налепы на основе типологического анализа отдельных деталей изображений льва были разбиты на 3 группы. В первой группе были установлены стратиграфически датированные экземпляры, опираясь на которые вся группа была датирована, как наиболее ранняя - IV в. до н.э. Вторая группа была датирована на основании одного налепа, датированного по сопутствующему комплексу керамики, «поздней порой раннекангюйского времени». Третья группа была определена как наиболее поздняя, на основе типологического анализа. Отдельно был рассмотрен сероглиняный налеп, как изделие не хорезмийского производства и в совокупности с двумя сероглиняными налепами с территорий занятых кочевыми или полукочевыми племенами вне Хорезма были отнесены к поздней поре раннекангюского времени.

Характерной особенностью исследований М.Г.Воробьевой является рассмотрение публикуемого материала, в частности налепов, в контексте изучения сосудов на которых эти налепы фиксируются. Анализ технологических особенностей этих со-

судов привел к выводу об изготовлении их в подражание металлическим формам. Что в свою очередь привело к определению функционального значения этой категории изделий как культовых, употреблявшихся для возлияний и имевших широкое распространение на обширных территориях ахеменидской империи, часто изготовляемых из драгоценных металлов. Привлекая данные о культовом характере памятника Кой-Крылган-калы, из которого происходит большая часть находок налепов, а также наличие сосудов с аналогичными налепами не хорезмийского происхождения, выдвигается предположение о вотивном характере сосудов с налепами в виде львиных голов на их ручках. Эта часть исследования представляется наиболее ценной с точки зрения максимального внимания к археологическим данным. Анализу были подвергнуты форма, качество и особенности (в частности налеп) этого вида изделий, а также стратиграфические данные и характер объектов, откуда происходили фрагменты, что в результате и позволило подойти к решению вопроса о функциональном назначении исследуемого вида изделий. Типология, построенная на иконографии изображений львов на налепах, с учетом стратиграфических данных, позволила внести дополнения к определенным уже в целом хронологическим рамкам существования этого вида изделий.

Вторая часть исследования посвящена интерпретации самого образа льва и связанных с ним мифологических и религиозных сюжетов. Она построена на методах привлечения различных аналогий, часто с большим временным разрывом и территориальной отдаленностью, что привело к построению многоуровневых гипотез с большим количеством допущений в ее основании.

В 1959 году М.Г.Воробьева издает книгу «Керамика Хорезма античного периода» (Воробьева, 1959). В этом фундаментальном исследовании рассматриваются все категории керамических изделий, в том числе и относящиеся к терракотовой пластике. Это сосуды с налепами на ручках, ритоны с зооморфными протомами, фляги с рельефами, фигурные сосуды. Надо отметить, что все эти виды изделий рассматривались автором в контексте изучения керамики. Безусловно, такой подход дал свои результаты. Так на фоне существования в один хронологический отрезок времени фляг с рельефными изображениями различных сюжетных сцен и фляг без украшений, дало возможность предположить особое значение первых. С.П. Толстов отмечал, что они могли быть «парадными, а может быть, и культовыми». Аналогичный вывод был сделан относительно редкого типа сосудов - ритонов с протома-ми животных. В многочисленной серии миниатюрных сосудиков выделяются опять же своей малочисленностью фигурные сосудики ручной лепки с антропоморфным изображением и так же, как большая часть изделий этой категории, предположительно относятся автором к культовым. Важно отметить, что все упомянутые виды керамики с применением терракотовой пластики были датированы раннекангюй-ским временем ГУ-П вв. до н.э. Более того, именно этот набор изделий составляет особенности хорезмского керамического комплекса, являясь хронологическим индикатором раннекангюйского времени. Автором также подчеркивается, что если керамический комплекс предыдущего архаического периода находил наибольшую близость с керамикой этого же времени других регионов Средней Азии - Согдом, Северной Бактрией, Маргианой, то в раннекангюйский период хорезмская посуда более чем в любой другой период отличалась от посуды остальных районов Средней Азии, в частности, отсутствием упомянутой категории изделий. Трудно предположить, что одномоментное возникновение традиции выражать определенные идеологические представления при помощи терракотовой пластики на различных видах изделий таких, как керамические сосуды, статуэтки и статуарные оссуарии, было явлением случайным. Нам представляется, что вопрос происхождения и датировки ранней группы изделий с применением терракотовой пластики тесно переплетен с вопросами становления собственно хорезмийской культуры, сложения ее особенностей, и требует пристального внимания.

В рассматриваемом исследовании автор освещает технологический процесс производства керамики разных периодов, частично реконструируя его. В отношении фляг с рельефными изображениями, тщательно восстанавливается способ их формовки, но при этом практически ничего не сообщается о формовке самой матрицы с рельефным изображением, благодаря которой получали оттиск на фляге (нет авторских соображений о нахождении таковых). Описывая технологию изготовления ритонов, М.Г.Воробьева не находит возможным что-либо сказать о формовке самих протом с изображениями животных. Аналогично кратко упоминается технология изготовления налепов на ручках кувшинов в виде голов львов, ссылаясь на свою работу (Воробьева, 1957). Таким образом, аспекты, заключенные непосредственно в технологии изготовления самой терракотовой пластики, здесь не изучались. Тем не менее, совокупное рассмотрение этого материала в контексте его функционального назначения, как посуды, дало возможность автору отметить ряд важных моментов. Мотив украшения сосудов головами животных автор относит к подражанию металлическим сосудам. К нему же относит появление такого орнаментального элемента как рельефные валики. Важно подчеркнуть, что ими украшались не только сосуды с применением терракотовой пластики, но и хумы и хумчи, что свидетельствует о единстве керамического комплекса раннекангюйского времени. Подражание металлическим изделиям представляется автору наиболее вероятным и в применении красноангобного покрытия особо выделяемых «парадных» или «культовых» фляг с рельефными изображениями, кувшинов с налепами на ручках и ритонов с протомами животных, нередко сопровождавшееся также лощением, которое придавало изделиям матовый «металлический» блеск. Исследования технологии производства керамики выявило, что налепы в виде голов львов делали те же мастера, что изготавливали посуду. Этот факт был установлен на основе анализа выбросов керамики у гончарной печи на Кюзели-гыре, датированной ранне-кангюйским временем. Было отмечено также, что в этот период все виды керамической продукции, в том числе и терракотовая пластика, обжигались в одних и тех же печах, в различных сочетаниях. Таким образом, раннекангюйский керамический комплекс объединен не только единством своих технологических особенностей, синхронным появлением и исчезновением, но также, по всей видимости, единством происхождения, что в полной мере относится и ко всем упомянутым видам терракотовой пластики.

Формируя представление о том, как складывалось своеобразие раннекангюй-ского керамического комплекса Хорезма, М.Г.Воробьева отмечает, с одной стороны, преемственность традиции, а с другой, объясняет резкое изменение в целом облика керамики повышением ее качества. В свою очередь, последнее обстоятельство связывается с эпохой вхождения Хорезма в ахеменидскую империю, знакомством с иными культурами и переработкой увиденного. Еще одной причиной своеобразия хорезмийского комплекса исследовательница видит в антиахеменидской и антигреческой политике, что якобы не располагало к прямому подражанию иноземным образцам16.

Исследование М.Г.Воробьевой внесло существенный вклад в изучение терракотовой пластики Хорезма, несмотря на то, что последняя не являлась объектом специализированного рассмотрения.

Продолжается исследование оссуариев. В 1958 году Ю.А. Раппопорт публикует работу, посвященную хорезмийским статуарным оссуариям (Раппопорт, 1958). Впервые они были обнаружены на Кой-Крылган-кале и опубликованы С.П.Толсто-вым (Толстов, 1953). Освещая новые находки статуарных оссуариев, в частности, изображающих всадников, автор обращает внимание на находку вместе с фрагментами оссуариев мелких древесных угольков и кусочков сгоревших человеческих костей. На основании чего, делается предположение, что пустотелые керамические скульптуры являются урнами. При раскопках Кой-Крылган-калы была обнаружена

лицевая маска с раскраской по алебастровой подгрунтовке, со сквозными ноздрями и ртом. Автор предполагает, что появлению статуарных оссуариев предшествовала определенная эволюция от урны-сосуда, а затем сочетания урны-сосуда с лицевой маской, т.е. маска рассматривалась как некое промежуточное звено. Аналогичный процесс автор отмечает в развитии погребального культа этрусков. Существующее разнообразие форм оссуариев стало основой для разнообразных гипотез их происхождения. Ю.А.Рапопорт выдвинул гипотезу о возможных вариантах перехода от урн к костехранилищам, отмечая при этом, что не все оссуарии происходя от урн, получили их форму: «в тех районах, где ранее преобладало трупоположение, они принимали форму саркофагов, гробниц, а в районах распространения выбрасывания - форму погребальных носилок». Также, ставя вопрос о происхождении оссуар-ного обряда, автор отмечает, что археологические данные свидетельствуют о возможном возникновении на основе двух или трех погребальных обрядов нового ритуала захоронения.

Отдельно рассматривался вопрос, кого изображали статуарные оссуарии. Ю.А. Рапопорт допускает предположение, что это боги, но, однако гораздо чаще, считает он, урна изображает покойного. Также предполагается, что статуарные оссуарии служили не только костехранилищем, но, вероятно, служили предметом поклонения, являясь по сути дела изображениями божеств особого рода. Дальнейшие размышления приводят автора к выводу, что на статуарных оссуариях мы видим изображения духов - фравашей, являвшихся обожествленными предками.

С точки зрения накопления фактического археологического материала, особое значение имеет приведенная автором находка терракотовой статуэтки, вероятно, круглой (судя по приведенной фотографии), найденной близ замка №59 Беркутка-линского оазиса, изображение которой является прямой аналогией изображению на одном из статуарных оссуариев. Последнее обстоятельство стало основой предположения о том, что при определенных условиях статуарные оссуарии могли быть заменены подобными статуэтками. Т.е. было обозначено еще одно из возможных функциональных назначений терракотовых статуэток.

В связи с этим, хотелось бы еще раз подчеркнуть необходимость совокупного рассмотрения различных видов терракотовой пластики. Даже в рамках искусствоведческих методов изучения нет работ, сопоставлявших, к примеру, стиль изображений людей на статуарных оссуариях и на терракотовых статуэтках. А, ведь, одновременное возникновение этих видов изделий говорит о безусловно родственных мотивах их возникновения. Можно, к примеру, отметить такую характерную и бросающуюся в глаза деталь, как передача в основном местных антропологических типов в этих видах терракотовой пластики.

В 1962 году Ю.А. Рапопорт в статье «Хорезмийские астоданы» приводит новые материалы по статуарным оссуариям, полученным при раскопках Кой-Крылган-ка-лы и усадьбы в ее окрестностях (Рапопорт, 1962). Было подтверждено ранее выдвинутое предположение о том, что статуарные оссуарии являлись урнами. Новые данные изменяют многие ранее выдвинутые предположения. Если ранее предлагалось датировать статуарные оссуарии I-II вв. н.э. (Рапопорт, 1958, с.54), то по уточненным археологическим данным, подкрепленным радиоуглеродным анализом, они датируются IV-II вв. до н.э., а возможный переход от урн к астоданам относится ко II веку до н.э. Кроме того, полученная при раскопках Кой-Крылган-калы серия однотипных оссуариев с изображением женщины, отметает версию о портретности изображений и соответствии их облику погребенных. Соответственно, меняется интерпретация изображений. Облик умерших воплощен в образах божеств: мужчин -в образе Сиявуша, женщин - в Анахите. Отмечается, что в крупном оссуарном некрополе, открытом на Калалы-гыр I и датированном II-IV вв. н.э., статуарных оссуариев нет. Таким образом, II в. н.э. - является верхней датой существования статуарных оссуариев.

В 1967 г в книге, посвященной археологическому исследованию городища Кой-Крылган-кала, Ю.А. Рапопорт в первом разделе главы «К вопросу о назначении памятника» поднимает комплекс вопросов, связанный с оссуариями, в том числе, с оссуариями, где применялась терракотовая пластика. В частности им публикуются статуарные оссуарии из усадеб, расположенных близ городища, в которых хранился кремированные останки. Так из усадьбы в точке 13/70 происходят два сосуда в виде стоящей женщины, и сидящего на кресле мужчины.

В 1968 году в отдельной статье Ю.А. Рапопортом и М.С. Лапировым-Скобло была рассмотрена еще одна группа оссуариев - башнеобразная (Рапопорт, Лапи-ров-Скобло, 1968). В связи с находкой оссуария, воспроизводящего архитектурное сооружение, было подтверждено мнение В.Л.Ворониной о том, что оссуарии могли изображать храмовые и погребальные постройки. Исследование построено на анализе всех деталей оссуария, говорящих об отражении реального сооружения, а также на сопоставлении с археологическими памятниками этого региона. К аналогичным убеждениям об отражении в оссуариях форм погребальных и храмовых сооружений пришел ряд авторов через анализ различных материалов (Пугаченкова, 1950, 1963; Кошеленко, Оразов, 1965).

В 1971 выходит книга Ю.А. Рапопорта «Из истории религии древнего Хорезма» (Рапопорт, 1971). Задачей этой работы явилось освещение религиозных представлений в Хорезме сквозь призму погребальных культов, и, в частности, обычая сохранения костей умерших в своеобразных керамических хранилищах - оссуариях. Ко времени написания этой книги был накоплен богатый материал по оссуариям Хорезма, в том числе происходящий из археологических раскопок, он был детально описан и проанализирован в контексте места и условий нахождения, а также сопутствующего материала. Костехранилища были подразделены на три типа: погребальные сосуды, статуарные и ящичные оссуарии. В основе выделения типов лежали как технологические особенности: первые два типа - статуарные, но у погребальных сосудов, основание изготовлено на круге и напоминает горшок или хумчу, у статуарных оссуариев - основание ящичное; так и функциональное назначение -первый тип автор считал возможными урнами, а второй оссуариями. Каждый тип был датирован с той долей вероятности, какую мог предоставить анализ сопутствующих археологических данных. Автором был предложен вариант реконструкции развития погребального обряда. Отдельно была составлена таблица данных по всем известным находкам оссуариев в Хорезме. Особенностью этого исследования явилось совокупное рассмотрение археологического материала, письменных источников, религиозных текстов, а также этнографических свидетельств. В первой главе книги содержится детальный историографический обзор литературы, посвященной изучению как самих оссуариев, так и погребального культа, связанного с ними. Погребальные сосуды и оссуарии Хорезма не рассматривались как изделия терракотовой пластики, а сугубо как памятники погребального культа. Поэтому, по-видимому, не был затронут, на наш взгляд, важный вопрос о безусловной связи появления различных видов терракотовой пластики в хорезмской культуре в раннекангюй-ский период с появлением нового элемента погребального культа - статуарных ос-суариев, масок и др., отражавших определенные мировоззренческие изменения, потребовавшие передачи определенной информации на языке пластики.

В ряде статей продолжается публикация получаемого при археологических работах богатого материала по терракотовой пластике (Толстой, Жданко, Итина, 1963). С.П.Толстой выделяет как наиболее распространенные статуэтки, изображающие женское божество, и интерпретирует его как богиню плодородия земли и амударьинских вод Анахит (Толстой, 1962).

В 1967 году выходит труд, посвященный археологическому исследованию городища Кой-Крылган-кала. Отдельная глава «Памятники искусства», написанная М.Г.Воробьевой, посвящена исследованию различных видов изобразительного ис-

кусства, в том числе и терракотовой пластике (Воробьева, 1967 а, б). Впервые исследуется комплекс с одного памятника, представленный крупной серией в 80 терракотовых изделий. На основе стратиграфических данных и совместно залегавшего датирующего археологического материала весь комплекс был разбит на три хронологические группы. Часть статуэток, не имевших этих данных, была внесена на основе сравнительно-стилистического анализа.

Автор приводит для всего комплекса обобщенные данные по технологии изготовления статуэток. Она отмечает, что почти все антропоморфные статуэтки выполнены в одностворчатых формах, причем голова - горельефно, туловище в более или менее высоком рельефе. Спинка плоская, обструганная ножом и заглаженная; поверхность покрывалась однотонным ангобом, в раннее время - только красным, или красно-коричневым; в наиболее позднее появляются и светлоангобированные статуэтки. Зооморфные статуэтки обычно лепные, в отдельных случаях изготовлены в одностворчатой форме. Глиняное тесто обычно хорошо отмучено, однородно. Обжиг для всех групп - горновой. Внутри каждой выделенной хронологической группы был произведен типологический и иконографический анализ. Часть статуэток выделена как ряд иконографических образов в развитии.

Исследование всех групп терракотовой пластики строилось автором по следующей схеме: выделение и обоснование на основе археологических данных хронологических групп; внутри таких групп выделялись типы; на основе стилевого анализа выделялись иконографические особенности отдельных типов, и прослеживалось их развитие и в других хронологических группах, далее на основе интерпретации образов и отдельных деталей приводятся аналогии и устанавливается взаимосвязь и влияния искусства тех культур, где обнаруживаются аналогии. В целом схема близка ранее предложенной С.П.Толстовым (1948, с.196). Важным достижением рассматриваемой работы является создание определенной базы данных, в форме таблицы, где приведены все терракоты с памятника.

В этой же главе М.Г.Воробьева рассмотрела большую группу рельефов на керамических флягах. Всего было представлено тридцать пять фрагментов фляг, происходящих из наслоений нижнего горизонта памятника, датированных УИН вв. до н.э., синхронных первой группе терракотовых статуэток.

Отдельно следует рассмотреть ряд вопросов, связанных с проблемой происхождения и датировкой начала массового производства терракотовой пластики. Выделив раннюю группу терракотовых статуэток и датируя ее, как и весь комплекс находок, IV-II вв. до н.э. М.Г.Воробьева через призму стилистического исследования приходит к выводу о переднеазиатских параллелях в иконографии образов. Анализ отдельных деталей изобразительного материала приводит к выделению 3-х статуэток, которые в схематическом виде повторяют «образцы, по всей вероятности, иноземного происхождения», что выразилось в неумелости мастера, пытавшегося изобразить неизвестный покрой одежды. Здесь же автором отмечается, что некоторые детали костюма статуэток с женскими персонажами напоминают «общую схему, по которой выполнена одна из групп греческих терракот У!-У вв. до н.э». Но на фоне преобладания характерных азиатских особенностей стиля, М.Г.Воробьева предполагает, что «и древнехорезмийские и архаические греческие изображения восходят к каким-то общим, бесспорно восточным образцам», «но какими путями их влияние проникло в Хорезм, пока проследить не удается».

В книге «Кой-Крылган-кала» в главе, посвященной керамике, М.Г.Воробьева рассматривает в комплексе различные виды терракотовой пластики в контексте изучения всей керамики памятника. Это позволило автору установить, что наряду с бытовой керамикой выделяется ряд сосудов прекрасной выработки, часто художественно оформленных, как то - кубки на высокой ножке, ритоны с протомой животного, сделанные, видимо, в подражание металлическим образцам, кувшины с изображением головы льва на ручке, баклаги с изображениями различных сцен.

Этот набор сосудов в совокупности с находками терракотовых статуэток, курильниц, ступенчатых жертвенников или алтариков, характерен для храмовых комплексов, известных на Древнем Востоке, что может свидетельствовать в пользу того, что центральное здание Кой-Крылган-калы служило храмом, в котором отправлялись культовые церемонии (Воробьева, 1959, с.129-130).

В 1968 году М.Г.Воробьева углубляет исследования терракотовой пластики, акцентируя внимание на самой ранней группе терракот и связанных с ней вопросах: происхождения, преемственности, влияний и др. (Воробьева, 1968). Так, рассматривается вопрос перерыва в изготовлении статуэток, который датируется периодом с конца II тысячелетия до н.э.- первой половиной I тыс. до н.э. Автор справедливо ставит под сомнение связь этого перерыва с распространением зороастризма, так как это заставит отодвинуть дату жизни самого Заратуштры, а главное не объясняет аналогичный перерыв на территории материковой Греции, где зороастризм не был распространен. Выдвигается точка зрения, что это было закономерное явление при переходе от родовых культов к развитым религиям классового общества.^7

Автор отмечает, что в IV в. до н.э. в различных районах Средней Азии появились иконографически и стилистически вполне сложившиеся статуэтки людей и животных.

Ранняя группа хорезмийских терракотовых статуэток происходит из археологически документированных слоев четырех памятников: Кой-Крылган-кала, Хаза-расп, Калалы-гыр 2 и Кюзели-гыр. Причем, сопутствующий археологический материал на всех памятниках однороден. К ранней группе терракот отнесены пятнадцать фрагментов женских фигурок, две мужских и двенадцать зооморфных статуэток из стратиграфических слоев и три статуэтки на основе аналогий и стилистических особенностей. Для всех статуэток характерна фронтальность изображений, лицевая сторона в более или менее высоком рельефе, и редко подправленная после выемки из одностворчатой формы, плоская спинка и бока подструганы, поверхность покрыта красным ангобом. М.Г.Воробьевой подчеркивала, что в терракотах отражались не только художественные вкусы древнего населения, но и религиозные представления и образы, «среди которых наиболее архаичные часто оказываются и наиболее устойчивыми».

Все женские статуэтки относятся автором к женскому божеству плодородия. Их изображения по иконографии были разделены на шесть типов. Анализ иконографии привел к выводу о переднеазиатских параллелях, которые могут свидетельствовать о направлении культурных связей Хорезма, тяготевших, по мнению М.Г.Воробьевой, к высокоразвитым земледельческим районам, а также о своеобразии хорезмийских терракот, отличающихся от изделий терракотовой пластики других центров.

С 1968 года Р.Л. Садоковым публикуется ряд работ, посвященных изучению музыкальной культуры древнего Хорезма. В качестве источника используются изображения на терракотовых статуэтках и рельефе на фляге с изображением музыкантов и сцены с музыкальным инструментом. В основе исследований лежит отношение к изобразительному материалу как к историческому свидетельству. Автор раскрывает достоверность свидетельств изобразительного материала, в частности по предмету музыкальных инструментов, и возможно, костюмов музыкантов, на многочисленном археологическом и этнографическом материале различных древневосточных культур. Интерпретируя изображенные музыкальные инструменты, автор приводит аналогии как в археологических материалах, так и в этнографических, и на этой основе частично реконструирует черты музыкальной культуры древнего Хорезма. В статье «Музыкальные инструменты древнего Хорезма в памятниках изобразительного искусства» обобщаются все изделия терракотовой пластики с изображением музыкантов (Садоков, 1969). Выделено изображение девяти инструментов: одна большая угловая арфа, пятиструнная кифара, четырехструнный лютневидный инструмент и шесть двухструнных, напоминающих дутары. При-

чем первые три инструмента, выделяются как тяготеющие к южным земледельческим районам, тогда как двуструнные дутаровидные инструменты связаны с музыкальным бытом степных кочевых племен. В статье 1970 года «Тайна сладкозвучной арфы» рассматривается фрагмент фляги с изображением мужского персонажа в полулежащей позе, рядом с которым изображена угловая арфа (Садоков, 1970б). Приводятся данные по особенностям этого музыкального инструмента: его самостоятельное значение, создание только в условиях «вполне развитой музыкальной культуры», большая свобода передвижения и легкость в заимствовании его одним народом у другого. Автор прослеживает возможные пути попадания на территорию Хорезма данного музыкального инструмента, отдавая предпочтение Передней Азии. Сам факт, что в памятниках древнехорезмийского искусства запечатлены различные по происхождению инструменты, автор связывает с тесными культурными взаимоотношениями народов. В итоге Р.Л.Садоков приходит к мнению «...о глубокой оригинальности древнехорезмийской музыкальной культуры, тесно связанной своими истоками с музыкальными традициями классического Востока и степного скифского мира» (Садоков, 1969, с.34).

Кроме вопросов музыкальной культуры древнего Хорезма, Р.Л. Садоков выдвигает свою гипотезу о функциональном назначении терракотовых статуэток в статье «Музыка на острие ножа» (Садоков, 1969). Автор акцентирует внимание на том, что большинство статуэток дошло до нас в поврежденном виде, на его взгляд, характер изломов свидетельствует о преднамеренном разбивании. Далее упоминается хорезмийский праздник, когда позволялось «бить посуду». В качестве аналогии приводится доныне существующий в Иране обычай в канун Нового года бить старую посуду «на счастье», и заменять ее новой, видя в нем «эхо древнейших культов умирающего и воскрешающего бога плодородия земли». Таким образом, устанавливается связь между битьем посуды и разбиванием статуэток. Древнехорезмийские терракоты с отбитыми головами знаменуют смерть божества. Подтверждение вышеприведенным размышлениям автор находит в описании Наршахи празднеств Нового года, когда жители разбивали глиняные статуэтки устаревших «умерших» богов, а потом шли на особый базар, где покупали новых. Купленных глиняных богов водружали на ворота усадеб, где они стояли до следующего Нового года. Высказанные предположения, безусловно, интересны и требуют от исследователей внимания к таким деталям, как сохранность статуэток, характер изломов для накопления статистических данных и фактического подтверждения или отрицания высказанной гипотезы.

В книге «Музыкальная культура древнего Хорезма» обозначен комплексный подход к решению поставленной проблемы, где роль археологических источников, в том числе терракотовой пластики максимально раскрыта (Садоков, 1970а). В этой работе суммируются все предыдущие исследования и решаются проблемы, обозначенные в заглавии книги. Терракотовая пластика вполне успешно используется как фактическое археологическое и историческое свидетельство - источник.

Отдельная статья М.Г. Воробьевой «Античные традиции в памятниках искусства и художественного ремесла древнего Хорезма» посвящена вопросам влияния греческой традиции на терракотовую пластику Хорезма, в частности на образы статуэток (Воробьева, 1978). Автор утверждает, что в IV веке до н.э. до прихода греков, в терракотовой пластике Хорезма столь отчетливо проявляются свои характерные черты, что «позволяют признать существование уже в то время особой хо-резмийской школы». М.Г.Воробьева считает, что до II вв. до н.э. ни эллинское, ни эллинистическое влияние в искусстве Хорезма сколько-нибудь заметно не ощущалось. Здесь хотелось бы обратить внимание, что решение проблемы влияния античных традиций на терракотовую пластику Хорезма предлагается через анализ сюжетной и изобразительной линии. Но поскольку вопрос происхождения не разрешен, то представляется открытым и вопрос, какая именно культура способствовала

возникновению терракотовой пластики в регионе как явления в целом.

Проявление эллинистических черт в различных областях художественного ремесла, автор связывает с вхождением Хорезма в состав кушанского государства, подчеркивая при этом, что отслеживаются они везде в довольно ослабленной форме. Отмечается ряд однотипных статуэток кушанского времени с изображением обнаженного мужского божества с виноградной гроздью в одной руке и неясным предметом в другой, отнесенные к персонажу дионисийского круга. Но, наряду с этим подчеркиваются некоторые стилистические и иконографические детали, не характерные для эллинизма: безмускульная мягкая передача тела, крест на пупке, выделение сосков углубленными окружностями, браслеты, ожерелья и т.д., более характерные для памятников индийского искусства. Аналогична ситуация со статуэтками «атлантов», несущих более черты индийского искусства. Три фрагмента от статуэток с изображением пухлолицых детских головок со следами пальца у губ были отнесены к образу Гарпократа. Аналогии им отмечены в Таксиле. Такая деталь, как отверстия в ушах для серег, говорит в пользу того, что появился этот сюжет на территории Хорезма благодаря связям с Индией. Найдены головки на памятниках кушанского времени.

Основными итогами работы стали следующие выводы: только первое время в произведениях хорезмийских мастеров отразились черты искусства народов Передней Азии: к периоду раннего эллинизма Хорезм уже имел свою художественную школу; лишь в кушанский период появились мотивы с чертами воздействия эллинистической традиции, но в большей части опосредовано через индийское искусство. Эти выводы автор считает подкреплением ранее высказанному мнению С.П.Тол-стова, «что эллинистическое влияние на хорезмийское искусство распространилось не благодаря прямым контактам со среднеазиатскими греками, а опосредовано, но не в греко-бактрийской или парфянской, а в индийской обработке, в связи с вхождением Хорезма в состав кушанского государства».

В итоговой работе 1981 года «Хорезмийские терракоты» М.Г.Воробьевой оценивается весь известный материал по статуэткам и флягам с рельефными изображениями (Воробьева, 1981). Он включал 380 антропоморфных статуэток, из них 250 женских, более 115 мужских и несколько детских голов. Особое внимание было уделено женским персонажам, из которых выделены три иконографических типа, существовавших на протяжении всей античности: «богиня с шарфом», в кушанское время меняющей покрывало на повязку с бантом - 64 экземпляра; обнаженная богиня - 14 фрагментов; персонаж с зеркалом в руке - 19 фрагментов. В конце античного периода появляется образ женщины, сидящей в азиатской позе - 55 фрагментов. Основные хронологические рамки антропоморфных статуэток IV в. до н.э. -IV в. н.э. В раннем средневековье статуэтки единичны. Зооморфные статуэтки продолжают существовать и в развитом средневековье. По мнению автора, время производственного изготовления терракот в Хорезме совпадает с выходом региона из состава Ахеменидской державы. В терракотовой пластике Хорезма М.Г.Воробьева прослеживает черты, сближающие не только с иранским, но и с более древним искусством Месопотамии.

В работе В.Н.Ягодина, А.Б.Никитина и Г.А. Кошеленко «Хорезм», вышедшей в 1985 году, было представлено краткое резюме основных достижений в археологическом изучении региона, и, в том числе, в изучении терракотовой пластики. Ее различные виды рассматривались в контексте погребальных памятников и предметов искусства. Среди погребальных памятников были рассмотрены оссуарии. Была предложена новая типология, в которой выделено 6 видов оссуариев с уточнением их датировки: статуарные погребальные сосуды и керамические маски (IV-III вв. до н.э.); статуарные оссуарии (IV-III вв. до н.э. - II вв. н.э.); архитектурные оссуарии (до рубежа IV-V вв. н.э.); ящичные оссуарии (с III в. н.э.); сосуды-оссуарии и бытовые сосуды (со II вв. н.э.); оссуарии-саркофаги (III в. н.э.). По остальным видам тер-

ракотовой пластики были приведены ранее опубликованные выводы исследователей Хорезма.

В 1992 году к рельефным изображениям на флягах и крышках сосудов в своих исследованиях обратилась Б.И.Вайнберг (Вайнберг, 1992). Автор отметила, что керамические культовые сосуды из Калалы-гыр 2 были сделаны в подражание металлическим, которые в позднеахеменидское время связаны с западноиранскими центрами торевтики. Рельефы с памятника выявили более десятка новых сюжетов ранее неизвестных в материалах Хорезма. Как наиболее частые сюжеты, отмечаются изображения Гопотшаха, всадника на двугорбом верблюде. В предлагаемых интерпретациях сюжетов на рельефах, Б.И.Вайнберг исходила «из легенд и мифов, зафиксированных в авестийской традиции, либо из представлений, связанных с ними». Один из сюжетов, который был трактован, как календарный миф, по мнению исследовательницы, свидетельствует «о вероятной близости религиозных воззрений хорезмийцев в РУ-П вв. до н.э. к зарванизму поздних ахеменидов» (Вайнберг, 1992, с.59)18.

***

Таким образом, из рассмотренных выше работ, только восемнадцать были посвящены целиком или отдельной главой изучению различных видов терракотовой пластики и изображений на них. В остальных работах эти изделия лишь упоминаются в ряде прочего археологического материала, иногда с публикацией их изображений.

В первом исследовании терракотовой пластики Хорезма С.П.Толстовым (Тол-стов, 1948) был определен подход к этому материалу как к памятникам искусства, который стал основным на все последующие годы исследований хорезмской пластики. Соответственно подходу на первый план выдвинулись искусствоведческие методы изучения. Лишь после интерпретации изобразительный материал мог, по мнению автора, выступать в качестве исторического свидетельства. В этой работе на базе анализа стилистических особенностей изображений терракотовых статуэток в совокупности с остальным археологическим материалом были сделаны первые обобщающие выводы о существовании, сложившегося к IV в. до н.э. хорезмий-ского стиля, отличного от согдийского стиля «как дорика от коринфа». В этой главе представляется плодотворным и важным, но к сожалению не получившим развития, положение о необходимости исследовать терракотовую пластику в широких рамках как явление, распространившееся на всей территории Средней Азии и имевшее схожие общественные функции.

Позднее исследование терракотовой пластики идет в трех независимых группах. Исследованием оссуариев специализированно занимается, в основном, Ю.А.Рапоп-порт. Терракотовые статуэтки исследуются М.Г. Воробьевой. Терракотовая пластика в керамике, а именно: налепы на сосудах, протомы на ритонах, рельефы на флягах, миниатюрные фигурные сосуды - исследуются также М.Г.Воробьевой, как отдельно, так и в контексте изучения керамики.

Благодаря вышерассмотренным работам археологов Хорезмской археолого-эт-нографической экспедиции, был получен материал по целому региону, открыт своеобразный набор изделий терракотовой пластики, характерный только для этого региона - это и уникальные статуарные оссуарии, лицевые маски, ритоны с про-томами животных, и высоко художественные фляги с рельефными изображениями различных сюжетных сцен и т.д. Открытые виды терракотовой пластики получили широкое освещение. Также был опубликован, многочисленный материал, полученный из стратиграфически датированных культурных слоев археологических памятников. В отдельном исследовании терракотовых статуэток, датированных по стратиграфическим данным, и совместно залегавшему датирующему археологическому

материалу с памятника Кой-Крылган-кала, были выделены хронологические группы. Внутри каждой группы выделены иконографические типы, которые прослеживались в эволюции своего развития. Было отмечено непрерывное развитие терракотовой пластики с раннекангюйского времени вплоть до конца кушанского периода, с изменением сюжетов во II веке до н.э., и одновременно сохранение типов, существовавших на всем протяжении бытования антропоморфных статуэток. Аналогичному исследованию были подвергнуты костехранилища. На базе археологически датированных типов, была предложена реконструкция эволюции развития форм: от погребальных сосудов - урн к статуарным оссуариям, а от них к ящичным.

Исходя из работ хорезмийских археологов, можно отметить, что расцвет производства терракотовой пластики в Хорезме совпадает с ее появлением и массовым изготовлением в «раннекангюйский» период, т.е. в IV-II вв. до н.э. Именно в это время существует наибольшее разнообразие видов терракотовой пластики: рельефы на флягах, налепы в виде голов львов на ручках кувшинов, ритоны с протомами животных, миниатюрные фигурные сосудики, так называемые рогатые кирпичи, зооморфные и антропоморфные статуэтки, статуарные оссуарии, лицевые маски. В последующее время бытуют лишь костехранилища, и статуэтки, к периоду IV в. н.э. из этой группы остаются по сути лишь зооморфные статуэтки, и ящичной формы оссуарии.

Особый интерес представляют работы, в которых были подняты вопросы функционального назначения различных видов терракотовой пластики. Назначение ос-суариев ко времени их изучения в Хорезме уже было установлено, и исследование шло по пути выявления локальных особенностей, эволюции развития самого погребального культа, через исследование формы, в которой оно воплощалось - урн или оссуариев различных типов, от статуарных к ящичным, в хронологической последовательности. С другими видами терракотовой пластики положение было совершенно иное. Назначение терракотовых статуэток как зооморфных, так и антропоморфных твердо не установлено по сей день. Это связано, на наш взгляд, в первую очередь с теми методами, которые применялись для их изучения. Через исследование изобразительного ряда его интерпретацию выйти на вопросы функционального назначения самих изделий возможно лишь гипотетически. Фактически к решению этой проблемы можно подойти лишь через анализ в совокупности всех археологических данных. Основное направление исследования терракотовых статуэток лежало в поле изучения изображения, выявления стилистических особенностей, иконографических типов и интерпретации. В результате такого приоритета археологически ценные данные, а именно: место находки, условия залегания, сопровождающий материал, технология изготовления - состав теста и приемы формовки, -никогда не рассматривались в совокупности и не обрабатывались статистически. Но именно эти данные дают свидетельства об отношении людей к рассматриваемым изделиям, а следовательно, об их роли в жизни общества. За всю историю изучения терракотовой пластики Хорезма был высказан ряд предположений о функциональном назначении отдельных видов терракотовой пластики. С.П.Толстов считал, что антропоморфные статуэтки могли играть роль домусульманских идолов, описанных у Наршахи, при этом не отрицал возможности их принадлежности к заупокойному культу наподобие египетских «ушебти» (Толстов, 1948). Ю.А.Рапопортом, в связи с находкой статуэтки, близкой по изображению к персонажу от статуарного оссуария, было высказано предположение о возможной замене в некоторых случаях статуарных оссуариев на антропоморфные статуэтки, т.е. об их связи с погребальным культом (Рапопорт, 1971). Р.Л.Садоков также предполагал, что статуэтки использовались подобно бухарским идолам, разбивавшимся и приобретавшимся на празднике Нового года, дополняя свою версию наблюдением за характером сохранности статуэток, вероятности их искусственного разбивания, а также привлекая данные этнографии (Садоков, 1968).

К вопросам функционального назначения разных видов терракотовых изделий

неоднократно подходила М.Г.Воробьева. Отдельная ее работа, посвященная группе сосудов с налепами на ручках в виде голов львов, выявила ее функциональное назначение (Воробьева, 1957). Это было достигнуто через анализ приемов формовки, качества изготовления, местонахождения и ареала распространения исследуемых изделий и привело к выводу об их культовом и вотивном назначении. В данном случае терракотовая пластика не имела самостоятельного назначения, и рассматривалась она в контексте археологического материала - керамики, соответственно использовались аналогичные методы исследования, что привело к упомянутым результатам. Также были рассмотрены в контексте изучения керамики такие виды изделий как ритоны с протомами животных, фляги с рельефными изображениями, миниатюрные фигурные сосуды, что привело к выводу об их культовом и вотивном назначении (Воробьева, 1959). Нельзя не согласиться с мнением М.Г.Воробьевой в выборе метода изучения изделий с применением терракотовой пластики в контексте всего керамического комплекса, так как их функции переплетены. Однако представляется неясным, почему они не рассматриваются также глубоко в контексте исследования других видов терракотовой пластики в частности в контексте «составивших самостоятельную тему исследования» оссуариев и статуэток. Так, анализ набора вышеупомянутых сосудов с применением терракотовой пластики с памятника Кой-Крылган-кала, и только упоминание, что в это же время существовали и антропоморфные статуэтки, дали возможность М.Г.Воробьевой определить этот набор изделий как «очень близкий инвентарю, характерному для храмовых комплексов, известных на Древнем Востоке» (Воробьева, 1967).

И, тем не менее, после первых работ С.П.Толстова, изучение терракотовой пластики, как упоминалось выше, шло в рамках трех изолированных групп. Таким образом, проблема терракотовой пластики в целом как явления, имеющего свои хронологические рамки в регионе, вопросы происхождения и исчезновения, эволюции развития, а также связи с материальной и духовной культурой, как самого Хорезма, так и соседних областей не была поставлена ни в начале изучения, ни позднее. Вследствие этого не обрисован в целом круг всех видов терракотовой пластики, существовавших в регионе, не были выработаны подходы ни к изучению всей терракотовой пластики в совокупности, ни к каждому отдельному ее виду. Как результат, все три сложившихся группы исследовались практически без пересечения и без установления связи между различными видами терракотовой пластики в рамках общей хронологии. Внимание к материалу было распределено неравномерно, результатом чего явились лакуны в освещении отдельных видов изделий. На сегодняшний день нет ни одного каталога по региону ни по одному виду терракотовой пластики, в том числе и по оссуариям. Наиболее полно опубликована терракотовая пластика только с одного памятника - Кой-Крылган-кала.

Не высвеченными остаются следующие вопросы: феномен происхождения и существования в раннекангюйский период разнообразных видов изделий терракотовой пластики (как самостоятельного значения, так и являющихся дополнением); резкое сокращение видов изделий уже в позднекангюйский период; исчезновение антропоморфных изображений в терракотовой пластике, а также исчезновение статуарных с антропоморфными изображениями оссуариев на рубеже раннего средневековья в III-IV вв. н.э.; топография распространения и распределения изучаемых изделий по памятникам Хорезма; анализ технологии изготовления разных видов терракотовой пластики и т.д.

Тем не менее, накопленный богатый материал по терракотовой пластике Хорезма, а также уровень изученности хорезмийского комплекса позволяет подойти на новом уровне знания к решению вопросов происхождения, датировки и назначения терракотовой пластики в Хорезме, как в свое время предлагал С.П.Толстов, через исследование проблемы в целом, как явления, имеющего близкую природу в жизни народов различных историко-культурных областей Средней Азии.

§2. ИСТОРИЯ ИЗУЧЕНИЯ ТЕРРАКОТОВОЙ ПЛАСТИКИ МАРГИАНЫ

Широкое археологическое изучение этого региона началось с деятельности Юж-но-Туркменистанской археологической комплексной экспедиции, учрежденной в 1945 году на 1-й Всесоюзной конференции в Москве. Возглавлял экспедицию Е.М.Массон19.

Научные работы, связанные с проблемами терракотовой пластики региона, появились уже в первом томе Трудов ЮТАКЭ. В это время в Ашхабадском историческом музее хранилась уже целая коллекция терракотовых статуэток из древнего Мерва и Керков, полученные во время работы совместной экспедиции Института туркменской культуры и Наркомстариса РСФСР. Эта экспедиция работала в Туркмении с 30-х годов, но не оставила никаких научных публикаций. Материал, собранный ею, по большей части подъемный. Ее исследованием занялся искусствовед Л.И.Ремпель (Ремпель, 1949). Сложность задачи заключалась в том, что весь материал был подъемным. Естественно, что автором была применена традиционная искусствоведческая схема исследования. Все терракотовые статуэтки были разбиты на 6 групп по стилистическим признакам изображений. Внутри каждой группы проводилось исследование иконографии, поиск аналогий, на основе которых предлагалась возможная датировка и интерпретация. Почти все статуэтки были отнесены к парфяно-кангюйскому и кушанскому времени, исключение составили три фигурки, отнесенные к послекушанскому периоду. К первой группе были отнесены две головки, датированные по деталям костюма (мягкому головному убору), этническому типу, а также по стилистическим признакам (манере изображать глаза без зрачков). Автор, сравнивая Гяур-калинские головки с самаркандскими статуэтками, отмечает самостоятельность сюжета первых. Тем не менее, близость «этнического типа, манеры исполнения глаз, овала лица, укладки волос на голове женской статуэтки и характера головных уборов» позволяет автору датировать мервские головки III-II вв. до н.э. (Ремпель, 1949, с.336)20. Во вторую группу вошли изделия, в которых автор видел несомненную «близость произведениям эллинистического искусства». Л.И.Ремпель допускает возможность знакомства древнего Мерва с греческими и римскими образцами, но считает устаревшим мнение А.С.Стрелкова о том, что терракотовые статуэтки изготовлялись самими греками или римлянами, или их учениками. Напомним, что А.С. Стрелков кроме вышеупомянутых вариантов предполагал возможность импорта самих матриц (Стрелков, 1930, с.107-110). Л.И.Ремпель отмечает, что «в Мерве, видимо, существовала своя школа, более независимая в отношении античных образцов, чем школы Матхуры и Гандхары», и что ее наличие свидетельствует о большем, чем простое подражание (Ремпель, 1949, с.339). К сожалению, не было приведено обоснований выдвинутому тезису. Представляется, что автор мог основываться на своеобразии сюжетов терракотовой пластики Мар-гианы и ее стилевых особенностях.

К этой группе были отнесены три статуэтки с женскими персонажами (с утраченными головами). Костюмы греческого покроя в различной степени «варваризи-рованы»: у первой - из-под гиматия видна одежда с поперечными складками местного типа, у второй - подол украшен несколькими рядами нашивных бляшек, у третьей - лишь расположение складок отдаленно напоминает греческий покрой костюма. У всех трех статуэток при сравнении выявились сходные черты: они плоские, «обрезаны ножом по сырой глине, а не по контуру фигур, представляют рельефные плитки более плоские, чем ранние типы статуэток». Автор относит эти статуэтки «к развитию композиции, распространенной в искусстве эллинистического Востока» (Ремпель, 1949, с.342). Были отмечены канонические положения рук, которые, напоминая «ритуальные жесты Анахиты - Нанайи, представляют собой более свободную, светскую их интерпретацию (мотив женщины с зеркалом), что резко отличает женские статуэтки Мерва от женских статуэток Согда - всегда строго

придерживающихся своих ритуальных функций...». Эту группу терракотовых статуэток автор сравнивал не только с самаркандскими, но и с хорезмийскими, что привело его к предположению, «что они относятся к кругу памятников парфя-но-кангюйского периода, времени около начала н.э., когда вслед за широким распространением мотивов эллинистического наследия в местном искусстве зарождалась собственная традиция коропластики местной, среднеазиатской школы» (Рем-пель, 1949, с.342). Выдвинутое серьезное предположение также не получило расширенного обоснования ни по пункту - зарождения среднеазиатской школы, ни по предложенной датировке начала этого процесса рубежом эр. Анализ автором деталей костюма женских божеств, а именно греческого покроя одежд с богато украшенными подолами приводит к возможным путям проникновения этих сюжетов в различные регионы Средней Азии. В частности, отмечая, что подобные костюмы встречаются на кушанских монетах Канишки у NANA и у других божеств, а «это как раз период кушанской экспансии на север, - вниз по течению рек Оха и Оксуса, частью через Мерв - к Хорезму» (Ремпель, 1949, с.343). Напомним, что ранее С.П.Толстовым была выдвинута гипотеза, что в Хорезме процесс сложения местной школы терракотовой пластики происходил раньше и ко времени походов Александра Македонского, т.е. в IV в. она уже была сформирована. Таким образом, по мнению вышеупомянутых авторов, разница между временем зарождения местных пластических школ, в частности Хорезма и Маргианы составляет не менее трех столетий. Кроме того, встает вопрос и о путях проникновения иконографических сюжетов.

Мервским удлиненным статуэткам в варваризированных греческих костюмах с тяжелыми украшениями по подолу и рукавам Л.И.Ремпель видит аналогию в хорез-мийских статуэтках, у которых эллинистические одежды также орнаментированы широкой полосой украшений на подоле. Ссылаясь на Псевдо-Арриана, приводятся свидетельства римского купца, относящиеся к I в. н.э. о поставке «грубых невалян-ных гиматий для варваров», «поддельных окрашенных мантилий», рассчитанных специально на азиатский рынок (Ремпель, 1949, с.343).

«Мервские, согдийские и хорезмские терракоты кангюйского периода характерны в трактовке одежд сочетанием греко-римских и местных, «варварских» костюмов, новых сюжетов и старых традиционных поз, светской мотивировкой сцен и культовой, по существу, их трактовкой» (Ремпель, 1949, с.343). Здесь также отразился иной взгляд автора на интерпретацию костюмов женских статуэток Хорезма, т.к. М.Г.Воробьева считает, что в них отражение не греческих, а в большей степени переднеазиатских традиций (Воробьева, 1967, с.176). Автором не уточняется, какое конкретно время подразумевается под «кангюйским периодом» (хорезмийские исследователи подразумевают под ним IV-I вв. до н.э.).

В третью группу, датированную первыми веками н.э., вошли две плитки, отнесенные по стилю к кушанским. Исполнены они в плоском рельефе с заполнением фона выпуклостями, горошинами, что по представлениям автора, напоминает технику буддийских образков кушанского времени. В обоих случаях изображены фигурки с ногами, обращенными носками врозь. На плитке лучшей сохранности улавливается изображение женской фигуры в костюме с поперечными складками на рукавах, с круглым предметом в правой руке у груди и левой, опущенной ниже, аналогичная плитка была получена в раскопках на Гяур-кале в 1904 г. Все они представляются автору поздними звеньями в развитии предыдущей группы статуэток. Эта мысль будет в дальнейшем развита Г.А.Пугаченковой (Пугаченкова, 1959).

Отдельно была рассмотрена полученная из Гяур-калы головка буддийского типа. Датировка ее не была предложена, но отмечается близкая аналогия с глиняными головками из Шикшина, которые датируются VII-VIII вв. н.э. Отмечается, что терракоты Согда и Хорезма не дают прямых аналогий, тогда как в Термезе и в

Семиречье они есть, что может говорить о большей подверженности влиянию буддизма последних. Важно, что и по сей день, это замечание не утратило своего значения, несмотря на значительное пополнение материалов по терракотовой пластике упомянутых регионов.

В четвертую группу были включены две статуэтки, происходящие с Гяур-калы. На основании близости их сюжетов сценам с изображением женщин, несущих дары, известных в кушано-буддийской пластике северо-западной Индии, они были датированы II-III вв. н.э. Позднее аналогичные сюжеты в материалах мервского некрополя В.Н.Пилипко отнесет к изображению кариатид, датированных, как и весь комплекс, раннесредневековым временем (Пилипко, 1971, с.22).

В пятую группу вошли три изделия с различными сюжетами, которые, по мнению автора, были «навеяны одним общим для них кругом идей, связанных с «Дио-нисийскими» культами, имевшими в Средней Азии такое же широкое распространение в первых веках н.э., какое они имели в Северном Причерноморье и Армении...» (Ремпель, 1949, с.351-352). Изображение мужской головы на терракотовой плитке было интерпретировано как передающее образ сатира. Второе изображение - как фигурка танцовщицы; третья статуэтка, по мнению автора, изображала гермафродита. Автор констатирует, что по его наблюдениям сюжеты, связанные с культом Диониса получили в Средней Азии «чрезвычайно широкое распространение» (Ремпель, 1949, с.348). Последующие работы дали аналогичные образцы статуэток «гермафродитов», четко датированных по старатиграфии не позднее IV в. н.э., они были интерпретированы как отражающие образ Сиявуша (Усманова, 1963а, с.79).

Оценивая позу танцовщицы, Л.И.Ремпель делает еще одно важное обобщающее замечание: «среднеазиатские терракоты редко изображали сложные движения и, особенно, психологические жесты, - это было связано не с техническим неумением компоновать фигуры, а со специфическим назначением терракот. В то время как серебряные чаши, монеты, росписи изображали сложные фигуры и даже жанровые сцены, - штампованные терракоты, за очень редким исключением, изображали лица и фигуры в соответствии с традициями искусства древнего Востока замкнутыми, величавыми и неподвижными» (Ремпель, 1949, с.349).

Поиски аналогий сюжету гермафродита приводят автора к выводу о распространении его в эпоху эллинизма, особенно со II в. до н.э., когда начался расцвет Пергама за счет Сирии Селевкидов. В Пергаме автор находит и ближайшую аналогию в монументальной скульптуре.

В шестую группу вошли две статуэтки «идольчиков - всадников», которые были вынесены за рамки памятников докушанского и кушанского Мерва. Сопоставляя эту группу статуэток с согдийскими III-IV вв. н.э., автор предполагает, что и мерв-ские «грубые подобия человеческих статуэток» также явились «не столько падением искусства, сколько отказом от господствовавших до того образов и вытеснения их апотропеическими, устрашающими образами.... Значение фигурки, как оберега или амулета, должно быть оттеснило на задний план художественно-эстетическую функцию статуэток. Из произведений искусства, тесно связанных с художественным воззрением на мир, с мифологией древнего среднеазиатского античного общества, статуэтки становились в эпоху кризиса местной древней общественности, культуры и искусства домашними идольчиками, служившими для полу шаманских заговоров и заклинаний» (Ремпель, 1949, с.352). Анализируя детали этих статуэток, в частности седло с высокой лукой, на котором изображен второй всадник, отмечается близкая аналогия среди материалов Кафыр-калы и относится она к эпохи «са-санидской» для Мерва и «тюрко-согдийской» для Согда. Костюм всадника, по мнению автора, не находит аналогий ни в сасанидском ни в тюркском, но близок к костюму некоторых афрасиабских терракотовых фигурок. На основании этих наблюдений мервские статуэтки были датированы V-VIII вв. н.э., и отмечены как не несущие прямых следов воздействия «искусства или бытового уклада сасанид-

ских царей или тюркских каганов, хотя сам факт изображения в эту пору конной фигурки с каким-то напоминающим сосуд предметом в руке и седла с высокой лукой может быть, и стоит, действительно в связи с появлением на исторической арене Средней Азии тюрок, оказавших влияние на социальный и бытовой уклад жизни среднеазиатского общества, особенно Согда» (Ремпель, 1949, с.354). В итоге, автор констатирует, что терракоты «сасанидского» Мерва пока, случайно или закономерно не отражают искусства, связанного с господствующими классами раннефеодального общества (Ремпель, 1949, с.355).

Последующие исследования опровергли датировку всадников-идольчиков, предложенную Л.И.Ремпелем. Находки этих статуэток в квартале мукомолов в стратифицированных слоях помещений были датированы II-III вв. н.э.21 Кроме того, поставлена под сомнение версия о смене статуэток как «произведений искусства», несших «художественно-эстетическую функцию» и отражавших «художественное воззрение на мир», на обереги и амулеты с «апотропеическими, устрашающими образами». Совместное использование обоих типов статуэток (т.е. лепных -гротескных, и статуэток со штампованным изображением) в комплексе помещений со сходным функциональным значением позволяет констатировать, что в период II-IV вв. н.э. их смены или вытеснения не произошло.

Исследования ЮТАКЭ были успешно развернуты в самых различных направлениях, в том числе, и по сбору новых материалов по терракотовой пластике. Благодаря чему Л.И.Ремпель продолжает свое исследование, но уже на базе новых находок из различных археологических разведок (Ремпель, 1951). Статья получила название «Новые материалы к изучению древней скульптуры Южной Туркмении». В ней были рассмотрены архаические фигурки, происходящие из Ясы-депе, Намаз-гар-депе и Пештага.

К интересующей нас тематике относятся 7 статуэток, происходящих из Гяур-калы и Эрке-депе. Все они, также как ранее рассматриваемые, подъемные и не имеют стратиграфической привязки. Поэтому схема исследования автора осталась прежней.

Надо отметить, что автор рассматривал «терракоты» - под чем подразумевался в основном такой вид терракотовой пластики как статуэтки, но к этой же категории были отнесены и плитки с рельефными изображениями, которые не выделялись в особую группу и в некоторых случаях назывались также и фигурками, и статуэтками. При описании второй «терракотовой фигурки» автор подчеркивает, что контур обреза не совпадает с контуром фигуры, так что фигура имеет вид барельефа на миниатюрной стене. Уловив основную технологическую и одновременно функциональную разницу между двумя различными видами терракотовой пластики: статуэтками и плитками с рельефными изображениями, Л.И.Ремпель не отразил ее в подборе верной терминологии.

Автор замечает, что при всей малочисленности обнаруженных терракот, статуэтки с изображением женщины с зеркалом наиболее часты (8 экз.), и что вероятно «оригинал, которому следовала эта распространенная группа изображений, представляла собой статую, особо чтимую в одном из храмов Мерва» (Ремпель, 1951, с.178-179). В попытке интерпретировать образ, автор прибегает не только к анализу костюма, но также самого атрибута - зеркала, приводя различные легенды, а также свидетельства памятников материальной культуры сопредельных стран, в результате чего останавливается на родственных образах NANA и ORDOXPO. Обобщая данные по иконографии женских божеств на терракотовых изделиях, Л.И.Ремпель подчеркивает, что характерно «неизменное положение рук - левой, опущенной вниз, к животу, правой, поднятой к груди, и лишь мотивировка сюжета покроем платья (для левой руки) и атрибутами, или ритуальным жестом (для правой руки) отличает их между собой». Анализируя атрибуты женских божеств на терракотовых статуэтках различных государств, он приходит к выводу что: «Лотос, зеркало и

плод были, видимо, атрибутами общими именно для богинь Мерва, Согда и, отчасти, Тохаристана, в то время как атрибуты богинь индо-кушанских монет следовали в большей мере греческим образцам (Тихе, Исиды и Ники)» (Ремпель, 1951, с.181). Интересно, что Хорезм в этом перечне не был упомянут. Напомним, что исследователями хорезмийской пластики выделялись для кушанского периода именно индийские связи и параллели (Толстов, 1948, с.199; Воробьева, 1978, с.239-240).

Особый интерес представила фигурка из Пештага. Во-первых, потому что это, как отмечает автор, «первый известный нам случай обнаружения терракоты, исполненной оттиском по штампу, западнее Мерва на пути к Нисе, где, как и в других древних «парфянских землях» Южной Туркмении, терракот пока не найдено». Во-вторых, потому что автором было приведено аналогичное исполнение костюма на статуэтки Афины из Лагора, относящейся к произведениям гандхарского искусства (Ремпель, 1951, рис.17).

Рассмотренные выше статьи показывают, что Л.И.Ремпель, без базы археологических данных сумел первично обработать и осмыслить тот материал по терракотовой пластике, что был собран в коллекции музея Ашхобада. Суммируя работы Л.И.Ремпеля, можно отметить и по сей день не потерявшие своего значения, следующие его предположения: близость к мысли о некоторой обособленности иконографических типов среднеазиатских женских богинь, в отличие от индо-кушанских и возможности существования своего локального образа; отражение мелкой пластикой образов, воплощенных в монументальной скульптуре местных храмов; в эволюции развития иконографических типов: от подражания греческим образцам вначале, т.е. в Ш-! вв. до н.э., к созданию своей местной школы в I в. н.э., что отразилось в постепенном переходе в иконографии от изображений греческих костюмов к все более «варваризированным», а в технике исполнения от статуэток к все более уплощенным плиткам с рельефом.

Следующий этап в исследовании терракотовой пластики Маргианы ознаменован трудами Г.А.Пугаченковой. Ее работы для многих исследователей ЮТАКЭ стали опорными. К ним относится ряд статей: 1959 г. - «Маргианская богиня», 1962 г. - «Коропластика древнего Мерва», 1967 - «Искусство Туркменистана». В них автором предлагается развернутая реконструкция основных этапов развития терракотовой пластики Маргианы. Вследствие большой близости перечисленных работ, представляется возможным рассмотрение их в совокупности, во избежание повторений.

К моменту написания работы «Маргианская богиня» к 1959 году были уже получены некоторые археологические данные (судя по опубликованным работам автора, не представляется возможным определить какие именно, но вероятнее всего, это были устные сведения археологов, ведших раскопы на Гяур-кале). В основу разрабатываемой Г.А.Пугаченковой концепции или схемы эволюции иконографических образов в терракотовой пластике легли, тем не менее, не археологические данные, а анализ иконографии и стилевых признаков. Таким образом, работы велись в ранее заданном Л.И.Ремпелем ключе с использованием новых данных, в том числе датированных стратиграфических материалов.

Г.А.Пугаченковой было также выражено мнение об отражении в мелкой пластике «общих черт не дошедшего до нас монументального искусства, в частности скульптуры» (Пугаченкова, 1967а, с.72-73). Подчеркнуто, что наряду с притоком мраморных статуй «типа нисийских», происходил также и приток ближневосточной миниатюрной терракотовой скульптуры. У последних могла быть заимствована разработанная иконография популярной богини. Таким образом, мелкая пластика рассматривается отчасти как реплика, с одной стороны, монументального искусства, с другой - как реплика с импортных ближневосточных образцов мелкой пластики. В связи с этим вырисовывается взгляд о безусловно привнесенном характере описанных иконографических образов.

Из большого числа изобразительных сюжетов как количественно преобладающие были выделены статуэтки женского божества. Отсутствие статистических данных, подкрепляющих выводы автора, также как и уточнений, на какое именно время приходится данное преобладание, не позволяет считать эти выводы вполне обоснованными

Рассмотрению статуэток с женскими образами посвящена большая часть исследований автора. Ею были выделены два основных типа: богиня-мать и богиня-дева. Автор располагал уже находками терракотовой пластики, происходящими из стратиграфически датированных слоев, и именно на них были базированы основные выводы. Была подчеркнута особенность появления «терракотовых фигурок женского божества» на городищах античного времени, а не на старомаргианских поселениях. Самые ранние датированы III-II вв. до н.э. Оговорим, что, несмотря на приводимые датировки, нет никаких уточнений на основании чего таковые были даны, нет также никаких иных археологических сведений (точного местонахождения, сопутствующих находок и т.д.), что сводит научную ценность этого материала к уровню подъемного. Исследование статуэток с изображением женских персонажей автор начинает с построения гипотезы об их глубокой древности, уходящей своими корнями в эпоху матриархата. Затрагивается вопрос отсутствия женских статуэток в эпоху раннего железа и в раннеантичный период. Предлагается три варианта возможного объяснения: 1 - еще не найдены; 2 - не делали вотивных статуэток, но изготовляли изображения своей богини из менее долговечных материалов, например из дерева; 3 - богиня-мать древней Маргианы не имела иконографического образа и почитание ее обращали к какому-либо символу.

Рассмотрение материалов терракотовой пластики ведется Г.А.Пугаченковой в контексте исторических событий. Отмечается, что Маргиана в IV в. до н.э. входит в состав Селивкидского государства, а к середине III в. до н.э. в результате борьбы выходит из его состава. Именно в это время считает автор, проникают на территорию Маргианы культы Великой Сирийской богини. Ко II в. до н.э., когда значительная часть селевкидских владений от Месопотамии до Маргианы - вошла в состав парфянского государства сюда, считает Г.А.Пугаченкова, могли проникнуть некоторые формы культа Кибелы. Именно с этого времени, по мнению Г.А.Пугаченковой, появляются в Маргиане «миниатюрные образцы переднеазиатской коро-пластики» и «входят в широкий народный обиход». Предполагается, что изготовление и реализация терракотовых статуэток было «привилегией жреческих корпораций и осуществлялось при больших хозяйствах, посвященных богине храмах». Отметим, что эти выводы ни чем не аргументируются и не подкрепляются вещественным материалом. Но, тем не менее, интересно, что для соседнего Хорезма вполне характерна концентрация статуэток на территории храмов (Кой-Крылган-кала, Калалы-гыр II), хотя и здесь нет явных доказательств их производства.

Вернемся к рассмотрению ранее упомянутых, выделенных типов женского божества. Основываясь на деталях иконографии, Г.А.Пугаченковой статуэтки полуобнаженных женских «беременных» фигур с выпуклыми животами, одной рукой придерживавших грудь были отнесены к статуэткам, выражающим «концепцию Богини-матери»; к статуэткам, выражающим концепцию богини - любовницы Аттиса -Кибелы были отнесены статуэтки с изображением обнаженных молодых женщин в свободной позе. В исследовании Л.И.Ремпеля они интерпретировались как танцовщицы (Ремпель, 1949, с.349, рис.26).

Интересно, что в Хорезме нагие женские статуэтки в позе аналогичной маргиан-ским были датированы С.П.Толстовым не ранее конца III в. до н.э. (Толстов, 1948, с.199). М.Г.Воробьева по материалам Кой-Крылган-калы относила бытование обнаженной богини как к раннему периоду IV-III в. до н.э., так и к I в. до н.э. -III-IV в. н.э. (Воробьева, 1967, с.175-186). Г.А.Пугаченкова для территории Маргианы отмечает, что к I в. до н.э. иконография обнаженной богини здесь сходит на

нет (Пугаченкова, 1962а, с.125).

Из датированных по стратиграфии, была упомянута еще одна женская статуэтка из Гебеклы-депе, относящаяся к I в до н.э.22. Статуэтки женщин с зеркалами Г.А.Пугаченкова считала напоминающими эллинистические статуи Исиды и, что именно иконография этой богини сыграла в I в. до н.э. определенную роль в формировании маргианской «богини с зеркалом» (Пугаченкова, 1959, с.126).

Таким образом, из рассуждений автора вытекает, что на протяжении с III по I вв. до н.э. религиозные представления жителей Маргианы должны были испытывать влияние культов трех различных богинь: Великой Сирийской, Кибелы и Иси-ды. Дальнейшая эволюция образа выстраивается на анализе подъемного материала.

Для всего периода бытования терракотовых штампованных статуэток Маргиа-ны автором был отмечен ряд стилевых изменений. Так ранние статуэтки, считает автор, миниатюрны, объемно моделированы, пластичны и пропорциональны. Поздние - значительно более крупные по размерам и отличаются от ранних своей непропорциональностью (головки чрезмерно велики по сравнению с туловищем). Объемная лепка головы контрастирует с плоско-рельефным оттиском самой фигуры, на которой лишь орнаментально намечены одежды. (Пугаченкова, 1959, с.136). Интересно, что появление статуэток крупных размеров до 25 см С.П.Толстов отметил в Хорезме для времени не ранее I в. до н.э. (Толстов, 1948, с.23). К сожалению, наблюдения Г.А.Пугаченковой не были подкреплены указанием диапазона размеров для статуэток разных хронологических периодов. После публикации материалов с квартала мукомолов выявились статуэтки объемно моделированные, датированные II в. н.э. по монетным находкам (Кацурис., 1963, с.140).

В целом же процесс изменения стиля был обозначен следующим образом: «В изделиях III-II в. до н.э. отчетливо предстают изначальные влияния эллинистического искусства» (Пугаченкова, 1967а, с.74). В частности, ранняя иконография «Маргиан-ской богини» отмечает автор, близка к терракотовой и иной скульптуре переднеа-зиатского эллинизма (Пугаченкова, 1959, с.122).

«В I-II в. н.э. протекает процесс все большей парфянизации» образа «маргиан-ской богини», вытесняющего эллинизированный тип из ее иконографии» (Пугачен-кова, 1959, с.129). II-III вв. н.э., по мнению автора, стали «заключительным этапом трансформации образа «маргианской богини», что подтверждалось нумизматическими данными.

Под другим углом схожие тенденции были отмечены Г.А.Кошеленко в статье «О фронтальности в парфянском искусстве», вышедшей в 1962 году (Кошеленко, 1962). Автором анализировалось происхождение одной из определяющих характеристик стиля, а именно понятие фронтальности. Были рассмотрены различные памятники изобразительного искусства. Для мервской коропластики II-I вв. до н.э. были отмечены два типа терракотовых изображений богинь: «первый - передающий человеческую фигуру, свободно двигающуюся в пространстве, часто в сложной позе, очень пластичной и пропорциональной. При втором типе - очень статичная, фронтально застывшая, строго симметричная фигура». Автором было отмечено исчезновение в дальнейшем первого типа и изменение второго в сторону еще большей иератичности (Кошеленко, 1962, с.137).

В работах Г.А.Пугаченковой отдельно подчеркивается эволюция в технологии изготовления, которая, несмотря на обобщенность, представляет интерес. Употребление матриц для штамповки статуэток с их дальнейшей подрезкой с тыльной и боковых сторон на протяжении всего периода оставалось неизменным. Также было отмечено, что обжиг статуэток производился в тех же печах что и бытовая посуда. Опять же без уточнений на основании чего был сделан этот вывод (последний настораживает нас также в связи с ранее выдвинутой автором идеи прихрамового изготовления этих статуэток). Далее выявляются качественные отличия для разных

хронологических отрезков: ранние III-II вв. до н.э. изготовлялись из превосходно отмученной, плотной глины, которая в процессе обжига приобретала розоватый тон; поздние изделия II-III в. н.э. имеют более пористую структуру черепка, цвет терракоты желтоватый или зеленовато-серый. Было также отмечено большое количество различных матриц, что свидетельствовало о большом спросе. Интересно напомнить, что аналогичные наблюдения о смене качества теста были сделаны С.П.Толстовым на материале Хорезма - появление изделий из желтоватой глины без красного ангоба он относит не ранее I в. до н.э. (Толстов, 1948, с.23). Это тем более важно рассмотреть в контексте аналогичных изменений во всем керамическом производстве.

Важно также акцентирование внимания автором на местонахождение статуэток. Ею были отмечены жилой и производственных характер помещений с находками статуэток «маргианской богини». Присовокупляя к этому значительную потертость многих статуэток, Г.А.Пугаченкова выдвигает предположение об их функциональном назначении, считая, что они могли служить, подобно статуэткам Ларов и Пенатов у древних римлян.

Затрагивая вопрос о функциональном назначении статуэток, автор предполагает, что их могли устанавливать на особом киоте, т.к. одна из обнаруженных статуэток имела развилку в основании, также предполагается ношение статуэток, чем могла быть объяснена потертость многих из них. Отметим, что такая деталь как вилка внизу статуэтки известна только по материалам Маргианы.

Особый интерес представляет анализ географии распространения статуэток женского божества. Г.А.Пугаченкова отмечает, что в античную пору культ женского божества был распространен в основном в оазисах среднеазиатских рек Мургаб, Аму-дарья и Зеравшан. Терракотовых фигурок, которые так распространены на античных городищах этих областей, нет ни в северо-восточных районах Средней Азии, - например в Фергане, ни к западу от Маргианы - например, в Парфиене, где многолетние археологические исследования дали лишь единичные коропластиче-ские объекты. На базе чего автор делает вывод о близости идеологических воззрений у населявших Бактрию, Маргиану, Согд и Тохаристан народов (Пугаченкова, 1959, с.139). Можно лишь подчеркнуть актуальность этих наблюдений и на сегодняшний день.

Автором были сопоставлены в целом мервские и хорезмийские терракотовые статуэтки. В результате чего отмечена большая изысканность стиля первых. В иконографии «в своей статуарной концепции хорезмийские терракоты, как и терракоты Маргианы, сближаются со скульптурными образами ближневосточного мира» (Пугаченкова, 1967а, с.122). Напомним, что этого же мнения придерживалась М.Г.Воробьева (Воробьева, 1967, с.175-176).

В 1963 году в XII томе трудов ЮТАКЭ были изданы три статьи, где публикуются результаты археологических исследований на территории Эрк-калы и Гяур-калы, среди предметов материальной культуры описывается и мелкая терракотовая пластика.

В первой из них «Эрк-кала», написанной З.И.Усмановой в главе «Описание находок», дается обзор всех изделий терракотовой пластики, найденных на территории эрккалинского замка (Усманова, 1963а). Автор подошел к описанию материала, применяя разработанную к этому времени типологию терракотовых женских статуэток Г.А.Пугаченковой, одновременно ссылаясь на специальные работы, посвященные этой теме М.Филанович23. Статуэтки из забутовочных кладок раскопа №1 были разбиты на группы. К ранней были отнесены статуэтки «обнаженной выше бедер беременной женщины» (Усманова, 1963а, с.74, рис.35). Предлагается датировать ее II-I вв. до н.э. со ссылкой на работы Г.А.Пугаченковой. Вне разработанной типологии были описаны статуэтки сюжетно не находящие никаких аналогий. Таковой явилась статуэтка женщины-воительницы, интерпретированной ранее

Г.А.Пугаченковой (Пугаченкова, 1962а) как «дух хоросанской границы» в образе девы. Автором подчеркивается для понимания сюжета особое значение местонахождения ее в бойнице укрепленного форта на крепостной стене цитадели Эрк-калы. Предлагается вариант интерпретации образа, как охранителя границы или самого города, «имеющего в качестве символов культовый меч и шарф», а также приводится мнение М.И.Филанович о том, что статуэтки специально закладывались в кладки крепостных сооружений для неприступности крепости. (Усманова, 1963а, с.77). Датируется эта статуэтка автором на основе стилевых признаков I-II вв. н.э.

К другому типу, вероятно, «маргианской богини», была отнесена головка, передающая местный этнический тип женщины. Ранее аналогичные головки были описаны Л.И.Ремпелем. З.И.Усманова говорит о необходимости передатировки их на основе четкой привязки эрккалинского экземпляра к монетным находкам II-III вв. н.э. К этому же типу были отнесены еще две головки. Причем, чрезвычайный интерес вызывает наличие аналогичных образов на оссуариях из некрополя к северо-востоку от рабада Султан-калы, подчеркнутое автором. В целом эта группа была отнесена к отражающим образ богини-матери.

В кладке стены первого контрфорса была найдена мужская фигурка. Аналогичная статуэтка была интерпретирована Л.И.Ремпелем как гермафродит (Ремпель, 1949, с.350). З.И.Усманова расширяет круг аналогичных находок (отмечая находки их в «большом числе»), на основе чего говорит о такой же их популярности в народе, как и статуэток маргианской богини, и предлагает видеть в них образ Сиявуша. Датируется статуэтка не позднее III в. н.э.

В итоге, автор подчеркивает самую крайнюю дату бытования антропоморфных статуэток и плиток с рельефными изображениями из Мерва - III в. н.э.24 З.И.Усманова считает, что приведенные материалы подкрепляют, предложенную Г.А.Пугаченковой схему развития культа «маргианской богини», а также говорят о бытовании культа умирающих и воскресающих сил природы в образе нагого юноши -Сиявуша. В своих выводах автор близка мнению С.П.Толстова, выделившего для Хорезма в качестве основных антропоморфных образов на терракотовых статуэтках Анахиту и Сиявуша.

Вторая работа К.Кацурис и Ю.Бурякова «Изучение ремесленного квартала античного Мерва у северных ворот Гяур-калы» содержит чрезвычайно важные сведения по терракотовой пластике региона (Кацурис, Буряков, 1963).

Как отмечают авторы, в исследованном ими квартале в помещениях и на поверхности было найдено около сотни статуэток. Отмечено также, что среди антропоморфных статуэток большая часть женских статуэток представлена как высокорельефными экземплярами, так и плоскоплиточными.

Авторы предполагают, что в работе мукомолен были заняты женщины. Свидетельством этого являются многочисленные находки украшений: «причем во всех даже специально-производственных комнатах обязательно встречаются женские украшения... Широко распространены целые и в обломках терракотовые статуэтки с изображением женских божеств» (Кацурис, Буряков, 1963, с.160). Несмотря на то, что изделия терракотовой пластики в рассмотренной статье не является предметом специализированного исследования, публикация их, поданная в наиболее полном археологическом контексте, обращает на себя внимание. Представлен ряд терракотовых статуэток, вписанных в комплекс находок из помещений, вероятно, имеющих близкое функциональное назначение; описываемые комплексы четко датированы по монетным находкам; характер помещений, где найдено большее число статуэток, определяется автором как «женские»; в помещениях были обнаружены как женские статуэтки, так мужские и зооморфные, причем в разных комбинациях: только женские, или только мужские, или только зооморфные, а также в различных сочетаниях.

В третьей статье рассматривается аналогичный производственно-жилой квартал металлистов (Усманова, 1963б). Здесь, кроме описания комплексов археологиче-

ских материалов из каждого помещения, был дан план расположения отдельных предметов в этих помещениях, в том числе и изделий мелкой пластики. При анализе больших выборок терракотовых изделий, безусловно, не маловажное значение представила бы статистика их преимущественного расположения в помещениях. В целом же рассмотрение материалов по терракотовой пластике с этого памятника идет в ключе разработанной Г.А.Пугаченковой типологии. Повторяется большинство ранее сделанных Г.А.Пугаченковой выводов.

З.И.Усманова отмечает, что женское божество имело наибольшую популярность: «Она была самым близким и понятным божеством, и статуэтки ее были в каждом доме, как это показывает и наш раскоп 2» (Усманова, 1963б, с.177). Подтверждает бытование двух ипостасей «маргианской богини» - девы и богини-матери. Приводится ряд терракотовых статуэток, датированных монетами. К ранним II-I вв. до н.э. относится иконографический тип женщины с прижатой к груди рукой в платье с глубоким декольте. Как характерные черты ранних статуэток отмечены «тонкая разработка черт лица, пластическое изящество фигуры и драпировок мантии» (Усманова, 1963б, с.177). Ко времени I-II вв. н.э. отнесен тип женских статуэток, передающих местный этнический образ - «парфянизированный». И, наконец, к периоду поздней античности были отнесены «две фигурки, выполненные в два приема. Голова сделана в высоком рельефе отдельно от фигуры, которая оттиснута на высокой лепешке» (Усманова, 1963б, с.178).

В 1965 году Г.А. Кошеленко, О.Оразов в статье «О погребальном культе в Мар-гиане» публикуют материалы открытого оссуарного некрополя Мунон-депа парфянского времени (Кошеленко, Оразов, 1965). Находка данного объекта стала чрезвычайно важным звеном в понимании эволюции религиозного мировоззрения жителей этой области. Некрополь содержал несколько захоронений очищенных костей в хумах, а также под семью кубкообразными чашами, и в специально изготовленных оссуариях, от которых сохранилось семнадцать фрагментов. По монетам и керамике некрополь датируется рубежом н.э., и не позднее I в. н.э. Авторы дополняют выводы Ю.А.Рапопорта, сделанные на базе изучения погребального культа в Хорезме, «что не только в Хорезме, но и в других районах Средней Азии в это время происходит переход к оссуарному способу захоронения» (Кошеленко, Оразов, 1965, с.46). Под различными районами подразумевается также Бактрия, где были обнаружены оссуарные погребения в хумах на Халчаяне II-I вв. до н.э. Некрополь раннепарфянского времени известен также на городище Новая Ниса. Далее приводится важное замечание, что на всей остальной обширной территории Пар-фии неизвестен в этот период времени обряд захоронения костей в сосудах и оссуа-риях. Приводятся в пример такие области, как Персеполь «некрополь у источника», города Месопатамии Селевкия и Урука-Варка, а также Вавилон, Сузы и Ду-ра-Европос, где зафиксированы трупоположения и трупоположения в «туфлеобразных» гробах. В этой связи, подчеркивают авторы, Мунон-депа является единственным бесспорно оссуарным некрополем. В рассматриваемой статье затрагивается также вопрос об отражении в форме оссуариев каких-либо архитектурных форм. Авторы отмечают, что Г.А.Пугаченковой было доказано, что оссуарии воспроизводят не жилища, а помещения погребального характера. Необходимо отметить, что для мунондепинского круглого в плане оссуария характерно не только купольное перекрытие, но и зубчатый парапет, и стреловидные бойницы. Здесь нельзя ни отметить определенную связь в развитии оссуарного обряда в Маргиане и Хорезме. Отражение очертаний и деталей архитектурных сооружений было зафиксировано на целом ряде оссуариев Хорезма. Ю.А.Рапопорт предположительно отнес их к переходному типу от статуарных к ящичным.

Анализируя технику изготовления оссуария, авторы отмечают, что фигурки женщин изготавливались в комбинированной технике, т.е. лица оттискивались при помощи штампа, а туловища лепились от руки. При дальнейшем рассмотрении изо-

бражения, исследователи предположили, что имеющееся отличие в изготовление различных частей фигурки и диспропорциональном соотношении головы к туловищу (как 1:4) можно объяснить неправильным расчетом ширины орнаментального пояска, предназначенного для крепления фигур, в результате чего их пришлось расположить в горизонтальном положении. На широком этнографическом материале авторы рассматривают обычай погребальных плясок и предполагают, что таковые отражены и в рассматриваемом оссуарии: «представление, что на нашем оссуарии изображена сцена из такого ритуально-драматического действа, сочетавшего в себе местные народные верования и обряды с каноническими зороастрийскими». Подчеркивается давно отмечаемое в литературе своеобразие религиозных верований народов Средней Азии, близких, но не идентичных зороастрийским. Также подчеркивается близость с погребальным обрядом Согда. «Эта близость нашла свое выражение и в широком распространении и там и здесь терракотовых статуэток, изображавших божества, популярные в народной среде, несмотря на то, что «идолопоклонство» неоднократно осуждалось в зороастризме. Характерно, что в Парфиене терракотовые статуэтки почти не известны. Это может быть отражением большего влияния чисто зороастрийских представлений»25.

В 1966 году Г.А.Кошеленко пишет работу «О западных влияниях в терракоте Маргианы» (Кошеленко, 1966). В этой статье внимание уделено, как подчеркивает автор, наиболее многочисленной группе женских статуэток. Рассматривая выдвинутую Г.А.Пугаченковой типологию и эволюцию развития иконографии женских божеств, автор ставит под сомнение положение об изначальном влиянии на иконографию «маргианской богини» образа Кибелы, проникнувшего из Месопотамии. Подчеркивая, что Кибела имела свою четкую иконографию, не отраженную в статуэтках Мерва, отмечается также, что в «западных районах Парфии Кибела была сравнительно мало популярна, далеко уступая в этом отношении Атаргатис-На-найе». Далее анализируя детали иконографии и приводя новые образцы терракотовых статуэток, в частности с Джин-тепе, предполагается наличие переходного звена от образа Атаргатис к сложению образа «маргианской богини». Несмотря на это построение, автор оставляет возможность влияния на формирование маргианской богини также и иконографии индийских образов типа Якшини.

В.Н.Пилипко в заметке «Плитка, подтвердившая предание» публикует фрагмент терракотовой плитки с рельефным изображением несторианского креста под аркой с перлами (Пилипко, 1968, с.25 26). Автор по качеству глины и технике изготовления датирует ее ранним средневековьем. На примере этой плитки ярко вырисовывается картина борьбы религиозных течений за расширение своей паствы. Передача религиозных символов посредством привычного для культуры автохтонного населения материала, способа и формы изображения (в терракотовой пластике) религиозных образов, безусловно, говорит в пользу большой популярности последней.

Здесь же была опубликована еще одна заметка В.Н.Пилипко и А.Чеперис «Загадочное божество», посвященная плитке с рельефным изображением божества. Плитка была поднята в 5,5 км северо-западнее Чарджоу около дороги на Денау (Пилипко, Чеперис, 1968) и датирована по аналогиям в Согде V-VIII вв. н.э.

В 1969 году В.Н.Пилипко публикует статью «Терракотовые статуэтки музыкантов из Мерва» (Пилипко, 1969). Описав все имеющиеся на тот период времени статуэтки с изображением музыкантов, автор подразделил их на 2 группы. К первой были отнесены штампованные статуэтки с «закостенелыми канонизированными образами», которые, как предполагает автор, были связаны с определенными культовыми верованиями и могут считаться культовыми. Ко второй группе были отнесены лепные и свободно трактованные. Назначение этой группы статуэток было определено как детские игрушки, видимо, передающие образы эпических героев. Позднее будет опубликован материал с мервского некрополя, где выявятся оссуа-

рии с налепами «свободной лепки» и мысль о назначении аналогичных самостоятельных изделий как детских игрушек сама собой отпадет (Пилипко, 1971).

В 1970 году была опубликована статья М.И.Филанович «Уникальная статуэтка коня из Старого Мерва». Рассматриваемая статуэтка происходит из отвала битой керамики конца III-IV в. н.э., она залегала в 1, 5 м от поверхности в центральной части городища Гяур-кала. На ней сохранились следы в месте крепления всадника. Фигурка коня была расписана черной краской или тушью. Многочисленные знаки в виде крестов, свастик, кругов и сеток подчеркивают культовое назначение статуэтки, считает автор. Отмечается также, что «культ, связанный с обожествлением коня, либо с конем, посвященным божеству, а также поклонение мужскому божеству» с первых веков н.э. начинает выдвигаться на первый план.

В 1971 году В.Н.Пилипко публикует статью «Терракоты Мервского некрополя»26. Эта работа представляет большой интерес тем, что освещает наиболее поздний пласт терракотовой пластики Маргианы, датированный временем некрополя V-VII вв. н.э. Надо отметить, что в соседнем Хорезме для этого времени из различных видов терракотовой пластики сохранились лишь зооморфные статуэтки.

Мервский некрополь уникальный памятник, отражающий всю пестроту религиозных и идеологических представлений населения этого региона в эпоху раннего средневековья. В первую очередь это отразилось в различных способах погребения: здесь были представлены и погребения очищенных костей в оссуариях и керамических сосудах, трупоположение в крупных керамических трубах и кирпичных ящиках, простые трупоположения и массовые беспорядочные погребения.

В погребальном культе использование терракотовой пластики известно в основном для погребений оссуарного типа, иначе говоря, в виде налепов, штампов и резьбы на самих астоданах. В погребениях иного характера (трупоположение) терракотовые изделия самостоятельного характера типа статуэток исключительно редки.

Весь материал по терракотовой пластике, полученный с некрополя был разделен автором на «две неравные группы», к первой - наиболее многочисленной были отнесены «изделия, употреблявшиеся в оформлении оссуариев»; ко второй - «самостоятельные образцы мелкой пластики».

Обращает на себя внимание то, что в оформлении оссуариев были использованы изделия, изготовленные различными способами, в том числе, ручной лепкой. Так один сосуд оссуарного типа был оформлен зубчатым парапетом, из-за которого выглядывали поясные статуэтки «уродцы», изготовленные в «гротесковой» манере. Таким образом, можно предположить, что техника изготовления терракотовых изделий не имела принципиального значения в свете идеологической нагрузки изделия.

Рассматривая один из иконографических образов, украшавших оссуарий над прорезной дверцей в виде женской фигуры по пояс с поднятыми кверху руками, автор приходит к выводу, что это кариатида. В качестве аналогий приводится свидетельство Ибн-ал Факиха о существовавшем в Мерве храме, украшенном четырьмя статуями кариатид. В.Н.Пилипко считает, что эта группа терракот копировала крупные скульптуры подобных построек или древних культовых построек.

Также чрезвычайный интерес представляет оссуарий, верх которого украшает крупное статуарное изображение барана или козла, которое так же, как и в случае с лепной фигуркой «гротескного» типа свидетельствует о единой природе различных типов изделий и возможности отражения ими представлений погребального значения. Из изделий самостоятельного значения были упомянуты статуэтки лошадей со следами крепления всадников. К сожалению, не ясно их точное местоположение и можно ли их связать с какими-либо конкретными захоронениями. Из других изделий были упомянуты налепы на оссуарии в виде хищной птицы с распахнутыми крыльями, бородатых мужских лиц, а также скульптурки голубя. Если все эти сюже-

ты являются связанными с погребальным культом, то для дальнейших исследований данный факт должен являться одной из отправных точек. Отмечая, что оссуарии мервского некрополя по общепринятому мнению являются схемами моделями каких-то реально существующих архитектурных объектов, автор не отрицает возможности отражения гражданских зданий. В частности, изображение бойниц, оконных проемов, зубчатого парапета - все это «реальные элементы копируемых зданий».

Выдвигается предположение о функциональном назначении терракот мервского некрополя - как оберегов, ссылаясь на исследования Г.А.Пугаченковой и Л.И.Рем-пеля. Причисляя к оберегам также женские образки, автор видит в этом пережиток культа Маргианской богини. Фигурки всадников, предполагает автор, следует связать с поминальным обрядом. В этой связи встает вопрос - если изделия терракотовой пластики на оссуариях являлись оберегами, то, вероятно, они выполняли функцию охранения останков предков. Принятие данной интерпретации вынуждает допустить, что существовал целый пантеон охранителей, состоящий как из антропоморфных, так и из зооморфных образов.

В заключение статьи выдвигается следующий тезис: «Внутренняя связь идеологической нагрузки и типов терракот некрополя с подобными изделиями эпохи античности свидетельствует о глубоких корнях и живучести древних народных верований» (Пилипко, 1971, с.27). Здесь уместно было бы напомнить, что для Маргианы характерен на сегодняшний день неясный разрыв в традиции изготовления мелкой терракотовой пластики, который приходится на период с IV по VI вв. н.э. Несмотря на то, что В.Н.Пилипко выделил две группы изделий, связанных с оссуариями и «несущих самостоятельное значение», из перечисленных вещей к действительно самостоятельным можно отнести только статуэтки лошадей, все остальные изделия являются налепами, но были обнаружены вне связи с оссуариями.

В 1974 году выходит XV том трудов ЮТАКЭ. Здесь публикуется развернутое исследование М.И.Филанович «Гяур-кала». В этой работе суммируются основные итоги исследований на Гяур-кале за все предшествующие годы (Филанович, 1974). Изделия терракотовой пластики освещаются лишь попутно, без внесения новых сведений и обобщений.

В 1981 году в материалах конференции, посвященной культурным взаимосвязям Средней Азии и Кавказа с окружающим миром, были опубликованы тезисы А.Гу-баева «Мелкая пластика древнего Мерва». Автором было подчеркнуто наличие богатого материала по коропластике эпохи перехода от античности к средневековью в Мервском оазисе и необъяснимое отсутствие его в оазисах продгорий Копет-Да-га. Приводя основные положения концепции Г.А.Пугаченковой о господстве образа женского божества в двух ипостасях, А Губаев представляет три иконографических типа, которые, по его мнению, также играют важную роль в мервской коро-пластике. К ним относятся - образ юноши в прозрачных одеждах с воздетыми руками, который Г.А.Пугаченкова предположительно связывает с произведениями индо-кукшанского искусства; изображение всадника и группа мужских статуэток с образом царя в высоком, напоминающем сасанидские короны, головном уборе (Гу-баев, 1981, с. 44-45).

В 1985 году В.А.Мешкерис публикует статью «Змея - хтонический атрибут Мар-гианской богини» (Мешкерис, 1985а). Практическое ознакомление автора с терракотовыми статуэтками и плитками, несущими образ женского божества позволил выделить таткой атрибут - как змеи в различных сочетаниях, количествах и видах. Было выделено четыре разновидности: одна змея; две змеи; три змеи; дракон и змеи. В свою очередь в каждой разновидности выделены варианты. В целом же автор вписывает вновь открытый атрибут как дополнение в ранее предложенную Л.И.Ремпелем и Г.А.Пугаченковой интерпретацию образа Маргианской богини. «Его семантическая символика основана на переработке глубоких местных культовых представлений и совпадает с образной условностью изобразительного языка

парфянского искусства. Именно эта образная условность - существенный признак, определяющий самобытную природу образа маргианской богини» (Мешкерис, 1985а, с.41)27.

Краткие итоги изучения терракотовой пластики региона представлены в главе «Маргиана» очередного издания Археология СССР - «Древнейшие государства Кавказа и Средней Азии» (Усманова и др., 1985). Терракотовая пластика была упомянута, как связанная в бо'льшей своей массе с зороастрийскими верованиями в параграфе «Культовые предметы и сооружения». В разделе «Искусство», рассматривались статуэтки. Авторами были суммированы и изложены основные положения концепции «великая маргианская богиня», а также основные взгляды на развитие терракотовой пластики региона Г.А.Пугаченковой.

В 1995 году опубликована статья «Две богини?», в которой впервые подвергается сомнению концепция «маргианской богини» (Кошеленко и др., 1995). Авторами отмечается безраздельное господство с I по IV вв. н.э. среди женских статуэток образа стоящей строго фронтально женщины, одетой в богато украшенные одежды, правой рукой держащей у груди зеркало. На основе же материалов булл с Гебек-лы-депе утверждается, что помимо маргианской богини в Мервском оазисе парфянского времени почиталось еще одно женское божество, образ которой восходит к эллинистической Тюхе, но уже в синкретизированной форме. Отмечается, что син-кретизация греческой Тюхе и иранской хварена (фарна) задокументирована значительным количеством памятников на огромном пространстве от Нимруд-Дага в Каммагене до Пенджаба (Кошеленко и др., 1995, с.196).

В 1999 году были опубликованы новые материалы по терракотовой пластике, полученные при раскопках городища Гебеклы-депе. В.А.Гаибов, А.Губаев и Г.А.Кошеленко приводят графические изображения двух статуэток с женскими образами, отмечая, что один из них ранее не был известен (Гаибов и др., 1999, с.380, рис.5).

В этом же году В.Н.Пилипко и С.Д.Логинов публикуют материалы по терракотовой пластике античного времени, полученные с Каахкинского района Туркмении (Пилипко, Логинов, 1999). Авторы справедливо отмечают, что ранее с территорий западней области Маргианы находки изделий терракотовой пластики практически не были известны28. В связи с этим подъемный материал с нескольких памятников, в том числе небольших сельских поселений, представленный десятью образцами терракотовой пластики, имеет исключительно важное значение29. В.Н.Пилипко и С.Д.Логинов подчеркивают, что «по тематике - женские культовые (?) изображения, статуэтки музыкантов, всадников, налепы у основания ручек кувшинов - находки из Каахкинского района не отличаются от подобных изделий из других среднеазиатских областей». Одновременно ими отмечается, что иконография этих изделий «представляется своеобразной и не обнаруживает ожидаемого сходства с рядом расположенной областью Мерва...». В результате аналитического исследования авторы приходят к выводу о том, что на сложение в районе Этека традиции изготовления терракотовых статуэток, возможно, оказали влияние переселенцы из ин-до-парфянских территорий, появившиеся здесь под кушанским натиском (Пилипко, Логинов, 1999, с.384-385).

Г.А. Кошеленко и С.В.Новиков в своей работе «О коропластике Маргианы эллинистического периода», вышедшей в свет в 1999 году подвергли критике созданную Г.А.Пугаченковой, концепцию развития терракотового пластического искусства Мерва. Критика была выстроена в нескольких направлениях (Кошеленко, Новиков, 1999).

Авторами было поставлено под сомнение, что «культ женского божества на территории Южного Туркменистана и Мервского оазиса в частности имеет единый исток, кроющийся в идеологических представлениях эпохи матриархата, и затем -единую линию развития...». Также вызвало несогласие объяснение Г.А.Пугаченко-

вой отсутствия статуэток в раннежелезный век тремя выше перечисленными пунктами (Пугаченкова, 1962, с.119). Г.А.Кошеленко и С.В.Новиков связывают данный факт с распространением зороастризма в Маргиане, которому присущ строгий ани-конизм. Здесь хотелось бы привести мнение М.Г.Воробьевой, о том, что перерыв в изготовлении статуэток, в частности, женских в эпоху раннежелезного века отмечается также на территориях, где не было зороастризма, к примеру, на материковой Греции (Воробьева, 1968, с.138). Без ответа на это замечание высказанная по этому пункту критика не может считаться достаточно обоснованной.

Исследователями оспаривается мнение Г.А.Пугаченковой о том, что возрождение искусства коропластики после перерыва в эпоху железа было связано с «созданием развитых рабовладельческих империй, во главе которых стояли местные династии, поддерживавшие «широкие политические, экономические и культурные контакты с высокоразвитыми государствами эллинистического мира». Авторы высказали мнение, что «самым рациональным объяснением» причин «возрождения» этого вида искусства может служить возникновение в эллинистическую эпоху города - Антиохии Маргианской, «в составе населения которого греки-переселенцы составляли значительный процент», и в «высокой популярности в Элладе коропла-стики», что и было сюда привнесено (Кошеленко, Новиков, 1999, с.56). Действительно, можно отметить небывалый всплеск этого вида искусства на обширных территориях Передней Азии во времена походов Александра Великого. При всей соблазнительности этого предположения, настораживает тот момент, что в Средней Азии (не считая Хорезма, где ранний материал по мелкой терракотовой пластике датируется исследователями временем до походов Александра Македонского), нет образцов, датированных ранее III в. до н.э., причем к этому времени относятся редкие, часто спорные экземпляры, говорящие не в пользу массового их производства (Согд, Бактрия, Маргиана). Если принять предположение авторов о роли греков-переселенцев, то возникает вопрос, почему была принята столь мало характерная для материковой Греции форма изготовления односторонних штампованных изображений, отражающих образы, иконография которых также не находит в Греции прямых аналогий. Безусловно, можно было бы объяснить эти явления постепенным проникновением эллинизма в быт среднеазиатских народов, особенно в области, связанной с мировоззренческими аспектами, так как бытовая культура оставила немало свидетельств не только прямого импорта различных изделий, но и подражания им. В любом случае, необходимо отметить, что разрешение вопроса о происхождении терракотовой пластики в Маргиане далеко от своего разрешения и, вероятно, должно вестись в рамках всего среднеазиатского региона.

Совершенно справедливо подвергается критике в третьем пункте неясность выдвинутой Г.А.Пугаченковой нижней даты появления женских статуэток. Упоминая III в. до н.э., ни одна из конкретных статуэток этим временем не датируется (Кошеленко, 1999, с.56).

Также убедительно доказана необоснованность выделения Г.А.Пугаченковой двух ипостасей одного женского божества. Надо отметить, что начало критики этого пункта лежит в статье 1995 года «Две богини?». Коллективом авторов была исследована иконография некоторых образов богинь на буллах Гебеклы-депе. Эта работа показала важное значение рассмотрения терракотовой пластики во взаимосвязи с остальными видами изобразительного искусства, выявления, как схожести иконографических образов, так и их особенностей, но вместе отражающих единую культурную общность рассматриваемой территории.

Нельзя не согласиться, что изделий, четко стратифицированных для периода раннего эллинизма практически нет, но по другим хронологическим отрезкам дело обстоит противоположным образом. Так, в Маргиане известны уникальные комплексы терракотовой пластики, зафиксированные в рамках материальной культуры нескольких памятников (Кацурис, Буряков, 1963; Усманова, 1963б).

В итоге исследования, авторы статьи предлагают полностью отказаться от всех выводов Г.А.Пугаченковой и «совершенно заново рассмотреть проблему». Для чего предлагается использование совершенно иного метода - сравнительного. При этом отмечается невозможность использовать стратиграфические наблюдения, т.к. таковые сильно ограничены.

За отправную базу - «эталон» в исследовании ранней группы среднеазиатских «(в том числе маргианских)» эллинистических терракотовых статуэток предлагается использовать материалы «единственного центра, где в действительно серьезных масштабах вскрыты слои эллинистического времени» - городища Ай-Ханум. Далее авторами статьи были рассмотрены некоторые категории терракотовых статуэток Маргианы в сравнении с Ай-Ханум, а также с Афрасиабом. В результате чего были выделены два типа соответствующие айханумским - это женская стоящая фигура с прижатой к груди или к плечу правой рукой и опущенной к бедру левой, второй тип - сидящая на троне женская фигура. Тогда как в Ай-Ханум выделен еще один тип - вероятно, Ника, держащая в руках венок. Здесь немаловажным дополнением является отмеченное авторами наблюдение, что эти же два типа встречены «среди достаточно надежно стратифицированных находок терракотовых фигурок из раскопок Самарканда» в раннеэллинистическом слое. Авторы статьи ссылаются на проведенное К.Абдуллаевым исследование, основанное на сравнительном методе, при помощи которого им была выявлена группа эллинистических статуэток из центров правобережной Бактрии.

Остановимся подробнее на рассмотрении предложенного авторами сравнительного метода. Он не был оговорен детально, но, судя по приведенному примеру можно предполагать, что основан на сопоставлении иконографии терракотовых изделий из районов с четкой хронологией и стратиграфией с изделиями из районов, не дающих таковых. Безусловно, данный подход изучения терракотовой пластики имеет свои положительные стороны. А именно, рассмотрение развития этого вида изделий в широком географическом контексте, что позволяет отмечать общие и локальные черты развития терракотовой пластики различных среднеазиатских областей - государственных образований. Но необходимо понимать, что один этот метод позволяет подойти к решению только некоторых проблем терракотовой пластики. Как неоднократно ранее указывалось исследования, построенные на анализе изобразительного ряда, ничего не могут сказать о значении самих изделий, и имеют большую долю субъективизма в интерпретации изобразительных сюжетов, без чего не может вестись сопоставление иконографии. Так, в рассматриваемой статье уже всплывает различие в трактовке одного из иконографических типов - сидящая женская статуэтка интерпретируется ими как культовая, тогда как К.Абдуллаев относит ее к светским образам (Абдуллаев, 1996а, с.60).

Поэтому не менее важно, все же рассматривать изделия терракотовой пластики в контексте всей материальной культуры региона. В частности, терракотовая пластика как составная часть керамического производства, которая всегда соответствует уровню развития технологии производства той эпохи, в которой она была создана. В этой связи чрезвычайный интерес представили бы исследования по технологии производства терракотовой пластики в сопоставлении с технологией изготовления керамики. Напомним, что в исследованиях Г.А.Пугаченковой данное направление было обозначено в общих чертах, к сожалению, не получившее серьезных и детальных подкреплений обозначенным выводам.

***

Подводя итоги истории изучения терракотовой пластики Маргианы, отметим, что нами было проанализировано 29 работ, написанных восемнадцатью исследователями. Исследование различных видов пластики шло в двух направлениях: отдель-

ное рассмотрение терракотовых статуэток и рельефов на плитках и самостоятельное изучение оссуариев.

Подход к изделиям терракотовой пластики, как к произведениям искусства, был определен в первых публикациях материала Л.И.Ремпелем (Ремпель, 1949, 1953). Методы исследования были продиктованы отсутствием каких-либо археологических данных, т.е. подъемным характером рассматриваемых изделий. Весь материал был разбит на хронологические группы. Датировка предлагалась на основе анализа стилевых признаков и находимых аналогий в различных видах изобразительного искусства, в том числе в произведениях монументального искусства. Далее изучение шло преимущественно в направлении исследования иконографии, а также интерпретации образов ею отражаемых. В дальнейшем, как подход, так и методы были переняты последующими исследователями маргианской мелкой пластики. Отметим наиболее важные выводы и наблюдения автора. Одно из них утверждение о зарождении около или начала н.э. «собственной традиции коропластики местной среднеазиатской школы». Напомним, что С.П.Толстов аналогичный процесс в Хорезме относил ко времени IV в. до н.э. Если Л.И.Ремпель не исключал влияния греческой терракотовой пластики на раннем этапе III-I вв. до н.э., то для Хорезма характерно убеждение, о уже сложившейся ко времени походов Александра собственной школы. Также интерес представляют наблюдения Л.И.Ремпеля об обособленности иконографических типов среднеазиатских богинь и возможности существования своего локального образа, а также об эволюции костюма в иконографии некоторых типов статуэток от подражания греческим образцам в III-I вв. до н.э. до все более «варваризированных».

Упомянутые выводы были в дальнейшем развиты в работах Г.А.Пугаченковой и вылились в создание концепции развития основного иконографического образа «Маргианской богини» (Пугаченкова, 1959, 1962а, 1967). Безусловная заслуга исследовательницы в том, что терракотовая пластика впервые была рассмотрена в динамике, как отражающая единый связанный процесс от момента возникновения до исчезновения.

Благодаря крупномасштабным работам археологов ЮТАКЭ, к середине 70-х годов был собран объемный материал, отразивший основные виды терракотовых изделий, а также иконографических типов, бытовавших в Маргиане с III в. до н.э. по VIII в. н.э. Некоторые из них были внесены в теорию Г.А.Пугаченковой в качестве ее развития, не меняя основных выводов - по датировке, времени возникновения и по эволюции отдельных иконографических образов (Пугаченкова, 1962а).

Теоретическое построение Г.А.Пугаченковой вдохновило целую плеяду исследователей Маргианы 60-70-х годов, и они практически вплели данные своих исследований в ткань концепции «Маргианской богини». К таким работам относятся публикации материалов археологических исследований на Гяур-кале (Усманова, 1963б; Кацурис, Буряков, 1963). Не критический подход к теории Г.А.Пугаченковой во многом лишил вновь открытый материал самостоятельного конкретного содержания. Эти работы имели публикационный характер, в задачу которого входило освещение всего объема проведенных археологических исследований, что не позволяло подробнее остановиться на всестороннем рассмотрении отдельных категорий находок. Тем не менее, открытие большого количества изделий терракотовой пластики в не потревоженном состоянии в комплексе с другими предметами материальной культуры нескольких жилых и производственных объектов, таких как квартал мукомолов и дом металлиста сами по себе дали богатейший материал для понимания значения этих изделий. Безусловно, что терракотовая пластика с этих объектов требует специализированного исследования, с освещением всех специфических вопросов, а также с созданием каталога с необходимой графической или фотографической фиксацией всех изделий и аргументированными паспортными данными.

В отдельной работе В.Н. Пилипко была исследована терракотовая пластика с мервского некрополя (Пилипко, 1971). Рассмотрев все изделия, автор обрисовал последний раннесредневековый этап ее бытования на территории Маргианы. Исследователем были выделены основные иконографические сюжеты. Отмечено отражение в орнаментике оссуариев архитектурных деталей реальных как культовых, так и гражданских сооружений.

В середине 90-х годов были пересмотрены некоторые из основных положений концепции «Маргианской богини», а именно отражение развития одного божественного образа в терракотовой пластике на протяжении более половины тысячелетия. Для решения данного вопроса были привлечены материалы крупной коллекции булл с Гебеклы-депе, т.е. были сопоставлены данные различных видов изобразительного искусства. Можно лишь подчеркнуть необходимость использования такого метода для более объективированного взгляда на место и значение образов, запечатленных в терракотовой пластике.

Статья Г.А.Кошеленко и С.В.Новикова, посвященная терракотовой пластике Маргианы эллинистического периода, поставила под сомнение основные положения концепции «Маргианской богини». Авторы призвали вообще отказаться от всех ее выводов и заново подойти к рассмотрению этой проблемы. Для чего было предложено использовать сравнительный метод.

Отдельного внимания заслуживают работы, затрагивавшие проблемы назначения отдельных видов терракотовых изделий. Решение этой проблемы велось в том же направлении, что ранее было описано в историографии хорезмийских работ. Версии выстраивались следующим образом: Л.И.Ремпель считал, что статуэтки являлись произведениями искусства, отражавшими художественное воззрение на мир, а также мифологию. Они могли выполнять как культовую, так и светскую роль. В периоды кризиса они становились домашними идольчиками в виде грубых лепных антропоморфных статуэток. Г.А.Пугаченкова предположила, что маргианские статуэтки могли быть по своему назначению аналогичны Ларам и Пенатам древней Греции. З.И.Усманова приводит мнение М.И.Филанович, что некоторые статуэтки специально закладывались в кладки крепостных стен для их неприступности. В.Н.Пилипко, на основе анализа техники изготовления, относит часть статуэток к культовым - штампованные, часть к детским игрушкам - лепные от руки (Пилипко, 1969). Материалы мервского некрополя опровергли данное представление, т.к. лепные статуэтки, выполненные в той же манере, были зафиксированы на оссуариях.

В целом, благодаря усилиям исследователей ЮТАКЭ, мы можем отметить некоторые особенности терракотовой пластики Маргианы.

В первую очередь это ограниченное количество видов терракотовой пластики. Так по сравнению с Хорезмом, здесь известны лишь антропоморфные и зооморфные статуэтки, оссуарии с налепами, резным орнаментом, ритоны с зооморфными налепами и плитки с рельефными изображениями. Отсутствуют такие виды изделий, как статуарные оссуарии, урны, лицевые маски, рельефы на флягах, налепы на сосудах, фигурные сосуды. В связи с этим еще менее чем в Хорезме разработан вопрос выделения различных видов терракотовой пластики их своеобразия и взаимосвязи, в том числе связи терракотовых статуэток с оссуариями.

Несмотря на крупномасштабные исследования ЮТАКЭ одной из самых сложных и до конца неразработанных проблем стала достоверная датировка терракотовой пластики. К самым ранним изделиям были отнесены антропоморфные женские статуэтки, датированные III-II вв. до н.э. Проблема происхождения затронута несколькими авторами, при серьезных разночтениях сохраняется мнение о влиянии переднеазиат-ской иконографии на пластику Маргианы. Характерно, что такого же мнения придерживалась М.Г.Воробьева относительно женских образов на статуэтках Хорезма. Широкое распространение в Маргиане терракотовой пластики, а именно статуэток, относится ко времени вхождения ее в состав парфянского государства.

Иная ситуация в хронологии такого вида терракотовой пластики, как оссуарии. В частности, в Маргиане известен один оссуарий с антропоморфными налепами из некрополя, относящийся ко времени рубежа н.э. На территории соседнего Хорезма подобные оссуарии отсутствуют. По предложенной Ю.А. Рапопортом версии статуарные оссуарии, где собственно применялась терракотовая пластика, датируются IV-II вв. до н.э., но верхняя дата определяется по отсутствию их в некрополе Кала-лы-гыр I, т.е. вплоть до IV в н.э. Напомним, что терракотовая пластика практически перестала использоваться в изготовлении ящичных оссуариев, за исключением несложных валикообразных налепов. Для Хорезма не известны оссуарии четко датированные временем от II в. до н.э. - II в. н.э.

В Маргиане зафиксированы оссуарии с антропоморфными изображениями не только парфянского, но и раннесредневекового времени, что засвидетельствовано материалами Мервского некрополя - оссуариями, а также отдельными фрагментами изделий с рельефами. Это сближает Маргиану с Согдом, для которого раннее средневековье стало временем массового изготовления оссуариев с рельефами и на-лепами самого различного содержания, включая сюжетные.

Особенностью маргианской терракотовой пластики является также меньшее по сравнению с Хорезмом число памятников, на которых она была зафиксирована. Подавляющее большинство терракотовых статуэток обнаружено в городе Анти-охия Маргианская или Гяур-кале и на древней крепости Эрк-кале. Массовая их концентрация отмечается в жилых и производственных помещениях.

Неоднократно обращалось внимание на более тонкий и искусный стиль марги-анской пластики, в целом по сравнению с хорезмийской.

Таким образом, на сегодняшний день изученность терракотовой пластики Мар-гианы, несмотря на полувековую историю, находится в чрезвычайно противоречивом состоянии. Это можно объяснить рядом объективных факторов. Во-первых, в отличие от Хорезма этот вид изделий не имел «своего» исследователя, т.е. археолога, непосредственно изучающего не только регион Маргианы, но и специализированно терракотовую пластику в контексте археологических данных этой области на протяжении длительного времени. Во-вторых, Г.А.Пугаченкова при создании концепции «Маргианской богини» использовала преимущественно искусствоведческие методы. А поскольку, как это было выше оговорено, такой метод исследования терракотовой пластики был намечен еще в довоенное время (см. выше, гл.1), то работы Г.А.Пугаченковой явились закономерным звеном в наметившемся почти одностороннем исследовании этого вида материальной культуры. В-третьих, являясь исследователем широкого профиля, Г.А.Пугаченковой удалось наметить важнейшие связи развития терракотовой пластики Маргианы с другими регионами Средней Азии, но при этом не удалось сконцентрировать внимание на практическом разрешении многих конкретных проблем в развитии пластики Маргианы. В-четвертых, теория «Маргианской богини» на долгие годы вперед предопределила развитие мысли исследователей терракотовой пластики. Вновь получаемые материалы без серьезного анализа вплетались в теорию, не акцентировалось внимание на противоречиях и спорных вопросах. Таким образом, новый материал ничего нового в сложившиеся представления не вносил.

Необходимо отметить, что такому положению способствовала рассеянность данных по терракотовой пластике. Более того, как правило, описание изделий поверхностное, без деталей, часто без изображений, без указания характера местонахождения, сопутствующего инвентаря. До сих пор нет каталогов ни по одному памятнику. Крупные обобщающие труды Г.А.Пугаченковой, несмотря на то, что осветили основные иконографические типы терракотовой пластики, явились лишь кратким перечнем массового материала, требующего более детального исследования с применением различных методов.

Изученность терракотовой пластики Маргианы, в отличие от хорезмийской, не

позволяет подойти к серьезным обобщениям. Для решения проблем происхождения, датировки и назначения различных видов терракотовой пластики Маргианы необходимо восполнение перечисленных пробелов.

§ 3. ИСТОРИЯ ИЗУЧЕНИЯ ТЕРРАКОТОВОЙ ПЛАСТИКИ БАКТРИИ-ТОХАРИСТАНА

Итоги первых археологических работ на территории Бактрии нами были освещены выше (Стрелков, 1927; Тревер, 1934, 1940).

В историографическом плане археологическое изучение Бактрии в послевоенный период, в отличие от выше рассмотренных регионов, значительно сложнее. Оно описано в книге Г.А.Пугаченковой «Халчаян» (Пугаченкова, 1966), и детально в книге Ш.Р.Пидаева «Поселения кушанского времени Северной Бактрии» (Пида-ев, 1978). Благодаря, привлечению нескольких исследовательских учреждений к археологическому изучению региона30, библиография по рассматриваемой теме на сегодняшний день насчитывает более ста тридцати научных работ пятидесяти ученых. О глубине изучения говорит количество специализированных на этой проблеме исследований (более пятидесяти). Из них 3 диссертации, две из которых полностью (Мухитдинов, 1973а; Абдуллаев, 1985а), одна частично (Вивденко, 1990) посвящены вопросам терракотовой пластики региона.

В 1940 г. М.Е.Массон публикует материалы археологических исследований городища Старого Термеза, полученные в первые годы деятельности ТАКЭ (Массон, 1940). В емком труде, посвященном исследованию этого памятника, автор уделяет внимание и изделиям «терракотовой скульптуры» (по терминологии М.Е.Массона). Отмечая, что этот материал «благодарный в историческом отношении», М.Е.Мас-сон сразу выделяет изделия самостоятельного характера и «декорирующего керамические предметы». Среди зооморфных образов отмечаются образы лошади, верблюда, горного козла, обезьян, а также антропоморфизированных львиных голов в виде плоских налепов на сосуде. Упомянут фрагмент ритона завершающийся головой крупного хищника кошачьей породы. Немалое число относится и к неопределяемым, возможно, фантастическим существам. Подчеркивая неясное назначение этих изделий, М.Е.Массон считает неверным относить их всех к детским игрушкам. Приводится ссылка на этнографические данные, что «продажа глиняных игрушек, изображающих фигурки животных, производилась еще недавно в некоторых областях Узбекистана и Таджикистана, но приурочена была исключительно к базарным дням двух годовых мусульманских праздников» (Массон, 1940, с75). Переходя к антропоморфным образам и отмечая их не малочисленность, автор останавливается на вопросе генезиса изобразительного искусства в Средней Азии. В частности, предполагается «среди древнейшей скульптуры ожидать объекты, целиком принадлежащие местному искусству...». Отмечается также несомненность влияния малоазийской эллинистической школы и лишь в адаптированном виде классического греческого стиля. Автор указывает на народный характер изделий и их местное производство, подтвержденное находками колыбов. Среди женских образов отмечаются статуэтки богини Анахиты с инвеститурным кольцом и Ордохшо, десятки всадников и так называемых «примитивов».

Отдельно рассматриваются памятники буддизма, к которым были отнесены терракотовые плитки с изображением Будды, боддисаттвы и мужского персонажа ку-шанского типа (Массон, 1940, с.77-79).

В результате первых лет работы Термезской археологической комплексной экспедиции был получен материал из стратиграфических слоев кушанского времени. В 1945 году он получил широкое освещение в статье М.И.Вязьмитиной, которая основное внимание уделила анализу керамического комплекса первых веков н.э. с го-

родища Айртам (Вязьмитина, 1945, с.49-53). В частности, ею были обобщены приемы и характер декорировки керамики. Отмечено, как характерное, расположение орнамента в горизонтальных поясах, идущих вокруг сосуда непрерывной полосой; широкое использование геометрических элементов в декоре, таких как прямые и волнистые линии, зигзаги, черточки, дужки, квадратики и треугольники, а так же растительных мотивов - листочки, пальметки и др. Кроме того, отмечен декор в виде звездочек, «вертуна», свастики, ступней Будды. Среди керамического материала автор отмечает находку ритона с окончанием в виде головы львицы, изготовленного с большим мастерством и напоминающего «хорошие образцы античной керамики». М.И.Вязьмитиной также упомянуты изделия терракотовой пластики, как подъемного характера, так и происходящие из раскопок. Описаны статуэтка с образом кушан-ца с сосудом у груди, с женским образом с высокой прической, а также «две статуэтки барашков». Последние, по мнению автора, могли играть культовую роль, как образы «излюбленных участников детских игр Будды» (Вязьмитина, 1945, с.52).

В 1957 году выходит книга Ж.К.Гардена, посвященная исследованию керамики Бактры (Gardin, 1957). Многочисленный материал был получен из зондажей (общим числом более 60), заложенных на территории всего городища. Отдельная часть книги посвящена изучению статуэток и декора на керамике, которые были подразделены на две группы: с антропоморфными и зооморфными образами. Для декора на керамике было введено дополнительное уточняющее деление: декор на ручках; и декор на других частях сосудов. Ж.К.Гарден отмечает, что все изделия происходили из слоев кушанского времени и датировались I в. до н.э. - III в. н.э.

Среди антропоморфных образов на статуэтках основное внимание было уделено женскому персонажу с зеркалом, дающему серию изделий разной сохранности. Статуэтки с образом «дамы с зеркалом», по мнению автора, испытывают значительное влияние эллинистических традиций, несмотря на наличие в ее костюме местных черт. Ж.К.Гарден находит аналогии образу в Месопотамии, Персии и Средней Азии (Афрасиабе, Тали-Барзу, Мерве). Мнение многих исследователей этого иконографического образа, интерпретирующих его как Анахиту, автор считает необоснованным, оставляя вопрос открытым. Описаны также и другие виды терракотовой пластики (Gardin, 1957, р.55).31

В целом, автор считает все рассматриваемые изделия продукцией местного производства, испытывающей влияние эллинистического стиля. Гипотеза импорта признается невероятной для «столь бедных объектов», кроме того, эллинистические изображения этой же эпохи в северо-западной Индии или в «иранской империи», не находят прямых аналогий со статуэтками Балха. В целом, по мнению автора, они напоминают больше «средиземноморские» модели (Gardin, 1957).

Во второй половине пятидесятых годов широко разворачиваются археологические исследования на территории Северной Бактрии-Тохаристана. Это способствует появлению целого ряда работ, характерной особенностью которых является публикация новых материалов по терракотовой пластике, происходящих из стратиграфических слоев памятников. Важным явлением становится сам метод описания этих изделий в контексте всего археологического материала, зачастую с определением функционального назначения мест нахождений изделий.

Одной из первых в этом ряду является статья А.М.Мандельштама и С.Б.Певзне-ра, публикующая материалы по терракотовой пластике северо-восточной Бактрии - городищ Кей-Кобад-Шах и Мунчак-тепе II (Мандельштам, Певзнер, 1958).

Кроме четкой хронологической привязки часть материала описана в ясных с функциональной точки зрения условиях месторасположения32: Анализируя иконографию антропоморфных женских статуэток, авторы используют сравнительный метод и приходят к выводу о «значительном иконографическом сходстве» терракотовых статуэток, изображающих сидящую женщину, из городища Кей-Кобад-Шаха с согдийскими статуэтками. Из этого был сделан вывод о том, что «в кушанский пе-

риод, как в Согде, так и в Бактрии имел широкое распространение культ одного и того же женского божества, облик которого был в значительной степени канонизирован». Предполагалось, что этим божеством являлась Анахита (Мандельштам, Певзнер, с.310).

Авторы приводят комплекс находок из раннесредневекового городища Мун-чак-тепе. Публикуется фрагмент терракотовой антропоморфной статуэтки, вылепленной от руки (Мандельштам, Певзнер, рис.27, 18), и фрагмент зооморфной статуэтки.

В шестидесятые годы были опубликованы и обобщены результаты археологических разведок и раскопок, проводившихся ранее Институтом истории и археологии АН УзССР на территории Северной Бактрии (в Ангорском районе). В книге Л.И.Альбаума «Балалыктепе» отмечается многочисленность материалов по керамике с городища Зар-тепа с применением терракотовой пластики (Альбаум, 1960). В частности, применение штампованного орнамента в виде елочек, кружков, ромбов, розеток, ступней Будды, которое датируется автором 1-111 вв. н.э. Подчеркивается высокое качество глины, наличие ангоба с лощением. Кроме штампованного орнамента отмечается и налепной, часто в форме антропоморфизированных голов львов. Для последних приводятся аналогии с Чингиз-тепе в Термезе. Есть налеп в виде реалистично переданного горного козла. Терракотовая пластика встречается не только на стенках сосудов, но и на их ручках и имеет вид различных, часто фантастических, по определению автора, животных. Зооморфный сюжет характерен также в оформлении сливов у некоторого числа сосудов. Среди сюжетов отмечается голова оленя. Л.И.Альбаум, отмечая большое число терракотовых статуэток с городища Зар-тепе, подчеркнул их подъемный характер в большинстве случаев33.

Рассмотренные в книге изделия показали пестроту и богатство иконографических образов, представленных на различных видах терракотовой пластики. Характер работы не предполагал глубокого раскрытия каждого изделия, чему способствовало также отсутствие для большей части археологического контекста. Основное внимание в работе традиционно уделялось иконографии и интерпретации.

В статье В.Д.Жукова были опубликованы материалы кушанского времени из раскопок городища Хайрабадтепе, расположенного в 30 км от Термеза (Жуков, 1961). Автор приводит фотографию плитки с рельефным изображением (стоящей фигуры в одежде с драпировкой) и фрагменты от двух лепных статуэток животных (верблюда и мартышки), которые предположительно являлись ручками сосудов (Жуков, 1961, с.189-190, рис.8, 9)34. Изображение на плитке и статуэтка мартышки впоследствии будут связываться с буддийской тематикой (Абдуллаев, Завьялов, 1985а).

С начала действия экспедиции Института Искусствознания на территории древней Бактрии к проблемам терракотовой пластики этого региона обратилась Г.А.Пугаченкова. С 1961 года начинается цикл исследований, включивший в себя более 17 статей и отдельных глав книг.

В книге «Выдающиеся памятники изобразительного искусства Узбекистана», написанной Г.А.Пугаченковой совместно с Л.И.Репелем, в главе «Коропластика» рассматриваются изделия Согда, Хорезма, а также Северной Бактрии. Авторы описывают всего два изделия с территории последней - головку бородатого мужчины из Зар-тепе, и плитку с рельефным изображением «раба в кандалах» из Термеза. Изделия высвечены с интересующей авторов стороны - изобразительный ряд и его интерпретация (Пугаченкова, Ремпель, 1961).

В статье «Образ чаганианского правителя на терракотовом медальоне» рассматривается изобразительный сюжет, характер сцены автору видится чисто светским, на основании чего исключается вотивное назначение медальона. Датируется изделие на основании стратиграфических (не указывается, каких именно) и стилистических данных I - началом II в. н.э. Г.А.Пугаченкова считает, что сюжет воспроизво-

дит какую-то монументальную скульптуру и стилистически предшествует скульптуре Сурх-Котала, Матхуры (Пугаченкова, 1962б, с.95).

В 1965 году выходит статья, посвященная группе лепных терракотовых статуэток, где Г.А Пугаченкова рассмотрела антропоморфные статуэтки всадничков (применяется термин «всадники-идольчики») и обобщила представления о них на базе новых материалов из Халчаяна (Пугаченкова, 1965). Отметив широкое распространение этого сюжета в самых различных частях Азии в довольно продолжительный отрезок времени, были проведены аналогии со среднеазиатскими памятниками. Автор отмечает, что статуэтки этого типа есть везде, но в основном они происходили не из стратифицированных слоев, поэтому датировка их осуществлялась на базе стилистического анализа. Материалы Халчаяна позволили датировать эту группу статуэток I в. до н.э. -1 в. н.э., I-II вв. н.э., III -IV вв. н.э.

Для нас данная статья является ярким примером того, как часто из-за фрагментарности изделия терракотовой пластики получают ошибочную интерпретацию своего функционального назначения. В данном случае находка основания курильницы, украшенная тремя фигурками лепных антропоморфных статуэток, схожих с лепными всадниками, позволила правильно интерпретировать функциональное назначение изделия. Это подводит к мысли о необходимости совместного рассмотрения изделий терракотовой пластики как самостоятельного функционального значения (статуэтки, плитки с рельефами), так и вспомогательного (налепы на сосудах, курильницах, статуэтки-подставки и т.д.). Иначе говоря, на сегодняшний день уровень знаний материала кроме узко специализированного исследования отдельных видов требует постоянного перекрестного рассмотрения разных видов терракотовых изделий.

В книге «Халчаян», вышедшей в 1966 году, в отдельной главе «Мелкие художественные изделия», Г.А.Пугаченкова впервые обобщает материалы по терракотовой пластике, полученные за годы действия археологических экспедиций на территории Бактрии. Обосновывая историческое значение коропластики, автор отмечает, что она «принадлежит к той категории «малых искусств», которая не просто повторяет главные линии развития искусств монументальных, но и содержит свои специфические черты. Важнейшая из них заключается в том, что изготовленные в виде массовых изделий и обслуживавшие таким образом различные социальные слои древнего общества, терракоты тем самым в наибольшей мере отвечали идеологическим и художественным запросам широких общественных групп определенной эпохи» (Пугаченкова, 1966, с.217). Упоминая находки терракотовых изделий, обнаруженных в ходе археологических исследований, автор отмечает, что если «из всего этого комплекса исключить многочисленных лепных коньков и некоторых иных животных, то окажется, что количество людских изображений пока весьма незначительно».

Статуэтки описываются автором «в типологическом и хронологическом ряду», контекст археологического комплекса опускается. Выделяются следующие группы: женские статуэтки, мужские, статуэтки животных, и, наконец, отдельно был рассмотрен терракотовый медальон. Эта типология благодаря своей простоте получила широкое признание и стала образцовой. Но уже на начальном этапе ее применения стали очевидны недостатки, заключающиеся в упрощении подхода к изделиям. Особняком стоит категория изделий, передающих, к примеру, сюжетные сцены. Данная типология не может быть применена к фрагментам антропоморфных статуэток, не дающих четкого представления о поле изображаемого.

Рассматривая женские терракотовые статуэтки, автор повторяет основные положения выдвинутой ранее концепции «Маргианской богини». В первую очередь - о «глубоких корнях», восходящих к временам матриархата, образа обнаженной богини и его последовательной эволюции вплоть до времени рабовладельческих государств; о переднеазиатских корнях иконографии женских образов среднеазиатских

терракотовых статуэток со строго фронтальным изображением и в «неподвижных позах». К древнейшим статуэткам, отражающим образ богини-матери, Г.А.Пугаченкова относит костяную подвеску из Халчаяна, обнаруженную в районе Кой-Ту-рабектепа в подъеме. По иконографии и стилю подвеска датируется автором VI-V вв. до н.э35. Концепция «Маргианской богини», сформированная на базе анализа маргианского материала, позднее подверглась обоснованной критике (Коше-ленко, Новикова, 1999, с.54-63). Почти механическое перенесение основных выводов этой концепции на материал Бактрии также требует критического анализа.

Выстраивая на материалах Бактрии характерную эволюционную цепь женских образов, автор к ранним изделиям (III-II вв. до н.э.) относит тип обнаженной женской фигуры с вытянутыми вдоль туловища руками (находка во дворце Халчаяна). Подтверждается хронология этого образа через привлечение хорошо датированных аналогов из соседних регионов. Позднее возникает тип обнаженной богини с опоясками (по мнению автора, не ранее I в. до н.э.). В данном случае датировка приводится на основании анализа стиля и иконографии. Тезис Г.А.Пугаченковой о характерном для всей Средней Азии «процессе облачения фигурок богинь сначала в эллинизированные одежды, а затем в одежды местного покроя» со времени I в. до н.э. и особенно первых веков н.э. не достаточно аргументирован для исторической реконструкции. В первую очередь, это связано с отсутствием каталога с надежно датированным материалом по каждому из регионов Средней Азии, или какой-либо достоверной статистики по комплексно датированным изделиям. Сегодня же беглый обзор материалов опровергает это предположение36.

Образы женских богинь - как обнаженных, так и в одеяниях - автор связывает «с тем же циклом Великих богинь» «местной античной мифологии» (Пугаченкова, 1966, с.223, 225). В отношении интерпретации большинства женских образов как богини Анахиты Г.А.Пугаченкова высказалась критически: «...Бактрия, Согдиана, Маргиана, Хорезм, очевидно, имели своих особых богинь, чьи функции великих покровительниц жизни, плодородия, благоденствия и прочих людских чаяний были сходны, но чей мифологический облик сохранял свои особые, локальные черты» (Пугаченкова, 1966, с.225). В качестве аргумента отмечается разнообразие божеств, представленных на монетах I-III вв. н.э - Нана, Хванинда, Ордохшо. Подчеркивается также мнение С.П.Толстова, отошедшего от представления о монополии образа Анахиты37. Кроме того, автор отмечает локальные особенности Великих богинь не только в крупных областях, таких как Маргиана, Бактрия или Сирия, но и внутри отдельно взятой историко-культурной области (Пугаченкова, 1966, с.226).

Среди мужских статуэток к греко-бактрийскому периоду по качеству терракоты и ее цвету, а также по стилю и сюжету была отнесена статуэтка обнаженной фигуры. Обоснованность первого принципа (как составной части комплексного подхода) позднее будет доказана результатами естественнонаучных исследований (Вив-денко, 1990). В целом же, предложенная интерпретация образа как «апполоническо-го», вызовет критические замечания ряда авторов (Литвинский, Седов, 1983). Статуэтка была обнаружена в кладке стен Южного дома на Ханакатепе, вследствие чего автор предполагает намеренную закладку статуэтки с магическими целями во время строительства дома. Напомним, что такая версия была опубликована З.И.Усмановой со слов М.И.Филанович в отношении статуэтки, заложенной в крепостной стене Гяур-калы (Усманова, 1963б, с.77).

Две фрагментированные статуэтки с мужскими образами в поколенных кафтане и рубахе автор на основании «технологического качества» обеих и происхождения одной из стратиграфического слоя II в. н.э. предлагает датировать не ранее II-III вв. н.э.

Отдельно была рассмотрена группа статуэток ручной лепки, передающих мужские образы - «идольчики»; часть из них являлась налепами на фигурном сосуде, причем нижняя часть 3-х статуэток одновременно являлась ножками сосуда (Пуга-

ченкова, 1966, с.229). Интересно, что был обнаружен фрагмент подобного же сосуда, но в основании его - налепы в виде лепных фигурок коня. Сосуды эти интерпретировались как курильницы либо жертвенные подставки, аналогии им приводятся с целого ряда памятников38. В отличие от предыдущей статьи (Пугаченкова, 1965), автор удревняет датировку этой группы халчаянских статуэток до II-I вв. до н.э., одновременно омолаживая верхний рубеж до III в. н.э. (Пугаченкова, 1966, с.231).

Касаясь вопроса о назначении этих изделий, автор предполагает, что для каждого времени могло быть и свое функциональное значение - от детской игрушки до отражающих мифологические образы и имеющих культовый характер (Пугаченкова, 1966, с.231). Не отрицая мнения Л. И. Ремпеля об апатропеическом значении домашних идольчиков, игравших роль амулетов и фетишей,39 тем не менее, Г.А.Пугачен-кова считает, что халчаянские материалы более говорят в пользу их ритуального значения. Интерпретировался образ - как божок-покровитель сакского воинства40.

Со второй половины шестидесятых годов публикуются материалы по терракотовой пластике Северо-Восточной Бактрии. В 1967 году в «Археологических открытиях» были опубликованы первые материалы с городища Саксонохур. Б.А.Литвинский отметил находки терракотовых статуэток и матриц в камерах керамических печей, а также находку ритона. В следующем году Х.Мухитдинов начинает развернутую публикацию терракотовой пластики с этого памятника. Впервые, благодаря археологическим исследованиям, были получены многочисленные и разнообразные терракотовые изделия, зафиксированные in situ на месте их производства, в комплексе с другими археологическими материалами (Мухитдинов, 1968, с.29-35). Автор анализирует характер находок из заполнений печей и из отвалов, отмечая, что здесь обжигались и посуда, и терракотовые изделия. Последние были представлены более чем пятьюдесятью предметами. Автор подразделяет их на: статуэтки, фигурки людей и животных, а также многочисленные матрицы для оттиска статуэток всадников и женских статуэток. Можно лишь подчеркнуть не разработанность методов классификации терракотовых изделий и соответственно терминологии. Так, не совсем ясно, чем отличаются у автора статуэтки от фигурок. Автор четко выделяет по функциональному назначению сами изделия - статуэтки, фигурки и изделия вспомогательного характера - матрицы. Иконографический анализ изображений привел Х.Мухитдинова к выделению следующих групп: статуэтки женщины с бокалом в правой руке; женские статуэтки с зеркалом, поддерживаемым у груди обеими руками, и штампы для их формовки; статуэтки мужчин и матрицы для их формовки; статуэтки всадников и отдельно коней; фигурки животных. Имеется ручка сосуда, оформленная в виде собаки, ритон, оформленный в виде верблюда.

Самая многочисленная - вторая группа, она зафиксирована в верхнем и нижнем горизонте. Одним из интересных наблюдений автора явилась фиксация технологического и одновременно стилистического различия между статуэтками из нижнего горизонта, датированного греко-бактрийским временем и статуэтками из верхнего горизонта, датированного временем правления ранних кушан. Оно проявилось в том, что первые выполнены более плоским рельефом, а вторые более массивные (на примере иконографического типа женщины с зеркалом) (Мухитдинов, 1968, с.29-35)41.

Отдельной статуэтке из Северо-Восточной Бактрии была посвящена статья Н.Н.Негматова (Негматов, 1970). Автор опубликовал статуэтку «воина», описав ее традиционно по схеме, основы которой были заложены В. Вяткиным (Вяткин, 1926). Статуэтка происходила из Регарского района, была найдена в подъеме и датирована автором на основе стилистического и иконографического анализа первыми веками до н.э.

В это же время продолжали публиковаться материалы, полученные Термезской археологической комплексной экспедицией. В.А.Мешкерис ввела в научный обо-

рот ряд статуэток из Кара-тепе (Мешкерис, 1969). В частности, была приведена иллюстрация женской статуэтки в «складчатой тунике» и статуэтки сидящей фигуры с жестом обхайя-мудра, выполненной в горельефе42.

Б.Я.Ставиский опубликовал «глиняную пластину», с изображением богини с сосудом или цветком в правой руке (подъем на основной части городища Старого Термеза) (Ставиский, 1969). Применение термина «пластина» в отношении плитки с рельефом свидетельствует о поиске и попытке найти принципиальное отличие статуэток от плиток. Выбрав термин «пластина», автор, вероятно, желал подчеркнуть большую плоскостность изделия по сравнению со статуэтками, видя именно в этом показателе основное отличие этих двух видов изделий.

В 1967 году Узбекистанская искусствоведческая экспедиция начала стационарные археологические раскопки на крупнейшем городище Северной Бактрии Даль-верзинтепа. Были получены уникальные материалы по духовной и материальной культуре столичного города. Среди них немалое значение отводилось изучению терракотовой пластики. В 1971 г. в статье «Новое в изучении Дальверзинтепа» Г.А.Пугаченкова рассмотрела изделия, вновь полученные из стратиграфических слоев. К ним относятся статуэтки «Великой богини» в головном уборе типа «кокошника», фрагменты статуэток коньков с всадниками, датированные II в. н.э. по стратиграфии. Отмечается, что при кушанах Дальверзинтепе был одним из пунктов производства гончарных изделий и, в том числе, изделий терракотовой пластики, о чем свидетельствует находка матрицы для оттискивания небольших статуэток с изображением бородатого мужчины в кушанском костюме. В стратиграфических слоях, отнесенных ко времени от конца II в. до н.э. до рубежа н.э., были обнаружены еще две небольшие, выполненные в высоком рельефе, статуэтки «бактрийской богини» в эллинизированных одеждах (Пугаченкова, 1971б, с.188-190). Характерной особенностью этой статьи является публикация автором изделий в отрыве от контекста всего археологического комплекса, и, следовательно, сильное сужение их информативности.

С начала семидесятых годов публикуются материалы археологических исследований, полученные Советско-Афганской экспедицией с территории Южной Бактрии. Разнообразные терракотовые изделия рассмотрены И.Т.Кругликовой и В.И.Сарианиди в статье «Древняя Бактрия в свете новых археологических открытий». Часть их получена из раскопок на городище Емши-тепе, существовавшем в греко-бактрийский и кушанский периоды (Сарианиди, Кругликова, 1971). Материал подан с детальным описанием характера местонахождения, условий залегания и сопутствующего комплекса предметов.

Как основной иконографический тип, авторами были выделены статуэтки с женскими персонажами, которые происходят из слоя над полами помещений с очагами и алтариками, расположенных с внутренней части крепостной стены кушанского времени43. Акцентируется внимание на том, что, несмотря на происхождение материалов из кушанских слоев, стиль некоторых изображений относится к гре-ко-бактрийскому, что говорит о достаточно размытых границах такой категории, как стилевые признаки и возможного хронологического перетекания этих особенностей далеко за рамки своего основного периода существования, либо о переотложенном характере залегания изделий.

Упоминаются находки статуэток всадников и лошадок, происходящие также из кушанских слоев. Отмечается характерная деталь: передача глаз у одной из лошадок в виде круглых лепешечек с оттиснутыми кружками в центре. Авторы отмечают, что такой способ изображения глаз у лошадок датировался В.А.Мешкерис эф-талитской эпохой44. Однако находка подобных статуэток на Халчаяне в здании, погибшем в III в. н.э., удревняет начало применения такого оформления глаз45. Приводятся описание и фотографии еще нескольких статуэток из различных юж-но-бактрийских памятников46.

Продолжая публикацию материалов раскопок с городища Емши-тепа, И.Т.Кругликова уточняет местонахождение некоторых ранее опубликованных изделий, описывая новые материалы, полученные из стратиграфических слоев47 (Кругликова, 1973).

В 1973 году Г.А.Пугаченкова вновь обращается к проблемам терракотовой пластики в обзорной статье «Новые данные о художественной культуре Бактрии». Она посвящает отдельный параграф изделиям мелкой пластики, большей частью терракотовой (Пугаченкова, 1973). Подчеркивая массовый характер последней, автор считает, что «в подавляющем большинстве» различные виды терракотовой пластики «были связаны с культовыми представлениями широких кругов населения, в одних случаях с великими древними религиями Среднего Востока, в других - с узколокальными культами и мифологией, в третьих - с суевериями и пережитками примитивной магии» (Пугаченкова, 1973, с.104). Причем главное отличие от греко-римской коропластики автор видит в отсутствии чисто светских сюжетов, типа статуэток Танагры. Обзор новых данных построен автором по типологическим признакам. Были выделены следующие типы: статуэтки Великих Бактрийских богинь - из них как наиболее архаизирующий выделен тип нагой богини; богиня в эллинизированных одеждах; богини в азиатских одеждах; а также мужские образы и зооморфные.

К типу нагих богинь отнесены статуэтки, происходящие из Барат-тепа и Хал-чаяна. Одна статуэтка происходила из слоев, датированных монетами «Сотер Ме-гаса». К типу богинь в эллинизированных одеждах были отнесены статуэтки с изображением сидящих женщин в складчатых одеждах. Описывается один тип из Сав-ринджан-тепе. Отмечается, что аналогичные статуэтки широко распространены на поселениях Средней Амударьи, несколько было обнаружено на Дальверзинтепе, причем две в слоях «Великих Кушан». Особый интерес представляет упомянутая автором аналогичная статуэтка сидящей богини из Куль-тепе, выполненная из камня почти в полном объеме. Выстраивая эволюционную цепь развития этого иконографического образа, Г.А.Пугаченкова отмечает «постепенное уплощение торса и стилизацию форм и деталей» в итоге «торс сидящей богини оттискивается на плоской, трапецевидной плитке». Эти заключения основаны на анализе стиля, так как четкой аргументации на основе хорошо датированных изделий нет.

К завершающему этапу эволюции образа сидящей богини были отнесены статуэтки в «азиатских одеждах». Датированы они позднекушанским периодом без каких-либо уточнений. Среди них калыб из Шор-тепе с женской фигурой в одежде, украшенной рельефными кружками. А также калыб из Барат-тепе с изображением женского персонажа с точками на щеках и лбу, и статуэтки с женским образом местного этнического типа с плодом и ромбовидным предметом в руках. Размышляя над иконографическими типами бактрийских женских статуэток, автор пришла к следующему выводу: «...в пределах единого историко-культурного района господствует лишь несколько стойких иконографических типов, которые претерпевают определенную стилистическую эволюцию во времени». Развивая эту мысль, автор выделила несколько районов: верхнесурханский с центром на Дальверзинтепе, ниж-несурханский и Приамударьинский с центром в Термезе. (Мысль о выделении районов со своими локальными особенностями в стиле и иконографии изображений на терракотовых изделиях была высказана еще С.П.Толстовым и позднее будет развита рядом авторов (Толстов, 1948; Седов, 1987; Мешкерис, 1975, 1992б).

Интерпретируя иконографические типы рассмотренных женских статуэток, автор отмечает их местонахождение в хозяйственных и жилых помещениях как свидетельство «широкого почитания, особенно среди женщин». «Покровительница животворящей природы и семьи», она, как считает автор, наиболее близка к Аши-Ва-нухи. Основная группа связывается с Ордохшо. Обобщая основные вехи в эволюции иконографии бактрийских богинь, автор считает, что на последнем этапе

«это уже не идеализированный образ, но идольчик, магическая функция которого оттесняет задачи пластической выразительности» (Пугаченкова, 1973, с.114).

К мужским образам были отнесены статуэтки всадничков. Автор связывает их образ с культом предков «тех степных народов «среднеазиатских скифов», из которых... выдвинулась династия Кушан» (Пугаченкова, 1973, с.117). Г.А.Пугаченкова считает, что народный культ предков позднее был сменен династическим культом Кушан. Один из мужских образов на статуэтке из Айртама в характерных для ку-шанской знати одеяниях и с сосудом в руке интерпретируется автором как «видный представитель династии Кушан в образе покровителя буддизма». Еще один иконографический тип, запечатленный в матрице и на плитке с рельефным изображением, происходит из Барат-тепе. Он передает образ нагого юноши. Опровергая мнение Л.И.Альбаума об аналогичной статуэтке с Зар-тепа, что это Лаокоон, автор предлагает свою версию - Зохак. Ряд иконографических образов связывается с ин-до-кушанским кругом: статуэтка боддисаттвы из Барат-тепе; фрагмент плитки с рельефным изображением двух женщин «с обнаженным до чресел торсом, в богатых ожерельях». Оба изделия, как подчеркивает автор, из характерного для керамических изделий памятника материала. К циклу индийских образов были также отнесены статуэтки обезьянок, обнаруженные на Шор-тепа, Айртаме, Барат-тепа.

Зооморфные сюжеты местного характера были встречены на керамических сосудах в виде ручек. Статуэтка, вернее головка обезьяны, украшала ручку одноручного кувшинчика из Шор-тепа, который был найден в слое с монетой Канишки. Здесь же были обнаружены ручки в виде животного кошачьей породы, а также ручки в виде «львоподобного зверя» и «ежей», но уже вне слоя. Из Хатын-рабада происходят ручки сосудов в виде «ежей», датируемые временем Канишки. Обобщая сведения о применении этого элемента в керамике, автор отмечает, что в Бактрии оно не получило широкого распространения, что «в своей основе оно было связано с примитивной магией, с верой в их способность оберегать от сглаза и отвращать зло от еды или питья, содержащегося в сосуде» (Пугаченкова, 1973, с.124-125).

Считая уровень культуры бактрийцев достаточно высоким, автор подчеркивает узкий круг зооморфных мотивов - обезьяны, ежи и собаки, - совершенно отличный от круга северных районов. «Но сам факт появления их во II-III вв. н.э. знаменует вторжение какого-то нового фактора в идеологию народонаселения Бактрии периода Великих Кушан» (Пугаченкова, 1973, с.125). Упоминается уникальная находка единорога из Денау. Самое же большое число среди зооморфных изображений имеют лошадки. Часть из них, считает автор, могла иметь вотивное значение, часть могла быть детскими игрушками. Использование образа коня отмечается не только в монетном чекане, но и на подставках-светильниках, относимых к ритуальным предметам (Халчаян, Куль-тепа). Здесь автор не акцентирует внимание на том, что зооморфные статуэтки часто находятся в том же контексте, что и антропоморфные, а также просто вместе с ними в жилых и хозяйственных помещениях. Это само по себе наталкивает на мысль о сходном функциональном назначении этих видов изделий.

В этом же году появляется публикация материалов Айртама из слоя, хорошо датированного монетами Канишки (Тургунов, 1973). Среди них: статуэтки «Великой бактрийской богини», причем, один фрагмент, передающий облик сидящей богини с округлым предметом; мужская фигурка в кушанском кафтане и статуэтка «всадника-уродца»; несколько коньков со следами крепления всадников; статуэтка птицы, обезьянка; ручка сосуда с головой ахрара.

В семидесятые годы продолжается публикация материалов Саксонохура. Х.Ю.Мухитдиновым была рассмотрена серия из семи терракотовых статуэток с женским персонажем с зеркалом из нижних слоев городища III-II вв. до н.э. Основное внимание в своей работе автор уделил вопросам интерпретации этого образа (Мухитдинов, 1973б).

В 1973 году Х.Ю. Мухитдинов, защищает диссертацию, которая является первой из трех специализированных на исследовании терракотовой пластики Северной Бактрии - Тохаристана48. Состоит она из трех объемных глав: I гл. - Стратиграфия терракот Саксонохура; II гл. - Ранние терракоты: а) женские статуэтки богини с зеркалом; б) женские статуэтки богини с сосудом и венком, датированные III-II вв. до н.э.; III гл. - Терракоты кушанского времени: а) женские статуэтки и матрицы; б) статуэтки всадников и матрицы; в) др. терракотовые изделия.

В первой главе автор акцентирует внимание на том, что изделия терракотовой пластики извлечены из строго зафиксированных стратиграфических условий и в составе больших археологических комплексов. Кроме того, обращается внимание на функциональное назначение самого городища - как дворцово-храмового комплекса. Подчеркивается, что все изделия терракотовой пластики происходят из гончарного квартала (в 4-х горизонтах античного времени).

Все виды терракот распределены по стратиграфии на 4 периода: 1-й - III-II вв. до н.э.; 2-й - II-I вв. до н.э.; 3-й - I-II вв. н.э.; 4-й - II-III вв. н.э.49 Уделяется внимание несамостоятельным видам терракотовой пластики, таким как штампованный орнамент на керамике. Их появление автор относит к I в. до н.э. - I в. н.э., что существенно отличается от датировок штампованного орнамента из Тулхара, датированного - II-I вв. до н.э., Ай-Ханум - III вв. до н.э., а также Средиземноморья, где штампованный орнамент на керамике известен с IV в. до н.э.

Рассматривая группу ранних терракотовых статуэток, автор уделил большое внимание вопросам интерпретации двух полученных иконографических образов. Женский образ с атрибутом зеркала был интерпретирован как богиня Аши-Рти, а женские статуэтки с сосудом и инвеститурным кольцом - как Анахита. Х.Ю. Мухитдинов использует модель Г.А.Пугаченковой о трех составляющих бактрийского искусства: профессиональное искусство античных бактрийских городов, впитавших греческое влияние; архаизирующая старо бактрийская струя, фиксируемая на сельских памятниках; культура кочевой степи, для характеристики стилистических особенностей терракотовой пластики Саксонохура. Именно в старо бактрийской архаизирующей составляющей автор видит наиболее близкую аналогию стиля сакса-нохурских статуэток.

В III главе, посвященной материалам кушанского времени. Отмечается увеличение количества изделий и ухудшение их качества, увеличивается не только количество, но и число иконографических образов. Отмечается появление большого числа мужских статуэток. Продолжает бытовать женский образ с зеркалом, появляется изображение обнаженной женщины с выпуклым животом. Продолжают бытовать статуэтки всадников и, в том числе, всадницы. Появляется тип безбородого воина с палицей на плече и в остроконечной высокой шапке или шлеме.

Таким образом, в диссертации Х.Ю.Мухитдинова различные виды терракотовой пластики рассматривались в рамках жесткой хронологической привязки, полученной в результате археологических исследований, при помощи искусствоведческих методов: выявления иконографических типов, стилевых особенностей и интерпретации. Корреляция с сопутствующим археологическим комплексом производилась только в общих чертах (Мухитдинов, 1973 а).

С 1974 года выходят в свет публикации материалов археологических работ с южно-бактрийского памятника Дильберджин. И.Т. Кругликова опубликовала находки изделий терракотовой пластики в контексте археологического комплекса, предоставив краткое описание и фотографии или рисунки. Из храма в северо-восточном углу городища происходят: статуэтка с женским стоящим персонажем в эллинизированной одежде; сосуд с зооморфной ручкой в виде кабанчика; фрагменты сосудов со штампованным орнаментом в виде пальмет. Исследовательница останавливается на рассмотрении последних и, приводя аналогии из бактрийских городов (Ай-Ханум, Балх, Кобадиан, Беграм, Таксила), отмечает различия между изде-

лиями греко-бактрийского периода и более поздних I-III вв. н.э. В северо-восточном пристенном комплексе были найдены две однотипные статуэтки, трактованные, как «юноша с попугаем и виноградом в руках»; налеп на сосуд в виде козла и фрагмент антропоморфной статуэтки. В жилом комплексе у западной оборонительной стены были обнаружены: плитка с рельефным изображение стоящего мужчины; статуэтка с изображением женщины с ребенком на руках; зооморфные статуэтки, в том числе с всадниками; фрагменты чаш с рельефным орнаментом (Кругликова, 1974).

В 1975 году Х.Ю.Мухитдинов в своей обобщающей работе «Терракоты Сакса-нохура» рассматривает изделия терракотовой пластики как источник для изучения идеологии древних племен и народностей, а также как предметы искусства. Автор отмечает, что исследование иконографических образов способно вывести на решение таких проблем, как направление культурных и экономических связей отдельных областей древней Бактрии (Мухитдинов, 1975).

На примере такого образа, как богиня с зеркалом, бытовавшего в ряде регионов Средней Азии, автор, подчеркивая наличие стилевых и хронологических отличий, приходит к выводу, что наличие одного иконографического образа в Парфии, Хорезме, Бактрии «свидетельствует о духовной близости народов, населявших эти области Средней Азии» (Мухитдинов, 1975, с.381).

Суммируя предварительные исследования материалов Саксанохура, автор считает, что в докушанское и кушанское время существовали различные школы коропластики.

В 1976 году вышла в свет книга, в которой были представлены результаты работ Бактрийской экспедиции (Бактрийские древности, 1976).

В.А.Козловский и Е.Г.Некрасова опубликовали данные стратиграфического шурфа, заложенного на цитадели древнего Термеза, в том числе целый ряд изделий терракотовой пластики (Козловский, Некрасова, 1976). Шурф не дал монетных находок, хронологическая идентификация слоев шла на основе анализа керамического материала, и в том числе - характерных изделий терракотовой пластики50.

В.А.Завьялов и В.И.Осипов опубликовали археологический комплекс с жилого квартала городища Зар-тапе, датированный III-IV вв. н.э. В их контексте упоминаются изделия терракотовой пластики (Завьялов, Осипов, 1976).

Авторы отметили, что зооморфные головки использовались в основном для украшения ручек сосудов, в частности, головки обезьян. Приводится круг памятников с аналогичными находками51.

Как весьма распространенные в кушанской коропластике упоминаются фигурки лошадей, как с всадником, так и без него. Предполагается, что часть статуэток лошадей могла использоваться в оформлении сосудов или светильников (Пугаченкова, 1973, с.127). Это предположение подкрепляется находкой оригинальной статуэтки барана со сколом на спине (Завьялов, Осипов, 1976, с.56-57).

Ш.Р. Пидаев упоминает изделия терракотовой пластики в контексте археологического комплекса Мирзакултепа, датированного монетными находками I в. до н.э. -I в. н.э. (Пидаев, 1976).

Наибольший интерес, по мнению автора, представляют статуэтки богинь, мужчин, обезьян. Подчеркиваются общие стилистические признаки: фронтальность, симметричные пропорции, скованные и неподвижные позы.

В 1976 году Г.А. Пугаченкова опубликовала амфоровидный сосуд, украшенный у шейки низкой из пяти налепных кружочков, а под нею головкой. Особый интерес вызывают условия залегания этого сосуда в помещении, культовый характер которого не вызывает сомнений у автора52. Кроме этого сосуда в этом же помещении располагались два терракотовых поставца на четырех ножках, огражденных с трех сторон стенками, которые оформлены в духе крепостной архитектуры - со стреловидными прорезями в виде бойниц и с зубчатым карнизом (Пугаченкова, 1976,

с.88-89, рис. 4). Важность данной статьи заключается в фиксации фактического применения терракотовой пластики в изделиях, имеющих культовый характер и найденных в помещении, определяемом как культовое.

Б.А.Тургунов в статье «Малоизвестные кушанские памятники северной Бак-трии» упоминает в материалах с поселения Шахри-Гульгуль среди подъемного материала терракотовые фигурки животных, а также статуэтку всадника-идольчика (Тургунов, 1976, с.104-105, рис.2, 1-3). Керамика сопутствующая упомянутым изделиям соответствует кушанской керамике Дальверзинтепе, в целом же комплекс датируется I в. до н.э. - началом II вв. н.э.

Подъемные материалы из этого поселения были упомянуты в статье Э.В.Ртве-ладзе «Новые древнебактрийские памятники на юге Узбекистана»: плитка с рельефным изображением женщины со скрещенными ногами; головка богини; налеп на ручке сосуда, изображающий обезьянку, а также с поселения Ялангтуш-тепе «две фигурки богинь» (Ртвеладзе, 1976, с.100-101).

На фоне публикации новых материалов продолжается работа над осмыслением ранее открытого. Ф.А.Заславская и Э.В. Ганевская предложили новый вариант интерпретации образа на терракотовой плитке с рельефным изображением, передающим «обнаженную» мужскую фигур, ранее интерпретировавшуюся как «раб в кана-далах»53 (Заславская, Ганевская, 1977). Авторы видят в этом образе бодхисаттву Авалокитешвару.

Особый интерес представляют материалы с территории Южной Бактрии. В 1977 г. И.Т.Кругликова и Г.А.Пугаченкова публикуют книгу «Дильберджин», где представлен «новый иконографический вариант широко распространенных в коропла-стике Бактрии образов местных великих богинь»54.

В 1978 году публикуются итоги археологических исследований на городище Дальверзинтепе. В ряде статей рассматриваются изделия терракотовой пластики.

Так, в работе Т.С.Вызго «Изображение музыкантов в коропластике Дальверзин-тепа» описывается статуэтка лютнистки, матрица с аналогичным изображением и фигурка с несохранившейся головкой I в. до н.э. -1 в. н.э. (Вызго, 1978).

Обобщающий характер имеет статья «Терракоты Дальверзинтепе», авторы которой считают, что коропластика была наиболее распространенным видом изобразительного искусства и связана «с различными культами, древними религиями Среднего Востока, суевериями и пережитками примитивной магии» (Исхакова, Ис-хаков, 1978, с.161). Терракотовые статуэтки рассматривались отдельно: женские, мужские и зооморфные55.

В этом же издании в статье «Дом рядового горожанина» приведены рисунки 12 статуэток лошадей без описания (Тургунов, Пугаченкова, 1978, с.67-68, рис.40).

В 1978 г. выходит в свет книга Ш.Р.Пидаева «Поселения кушанского времени северной Бактрии», где он публикует в контексте археологического комплекса изделия терракотовой пластики из поселения Мирзакультепа, расположенного на северо-востоке от Термеза, а также из поселения Аккурган, расположенного на юго-западе от г. Шерабада.

Анализируя материалы из упомянутых памятников, Ш.Р.Пидаев отмечает, что статуэтки - «один из основных видов изобразительного искусства античного мира, в том числе и Бактрии» и что «благодаря ним стали известны новые образцы чтимых божеств с сопутствующими им религиозными воззрениями, символами и эстетическими взглядами» (Пидаев, 1978, с.42, 46).

В комплексе Мирзакультепе были описаны находки статуэток и терракотовых «поделок», интерпретируемых как алтарики56. Особое внимание уделяется женским статуэткам, на которых, как считает автор, изображается Анахита или др. местное божество, идентичное Анахите. Тип женских статуэток с кубком в руках и трилистником, по мнению автора, находит параллель с саксанохурскими ранними статуэтками. Ш.Р.Пидаев предполагает, что в «мирзакултепинской статуэтке отразился

процесс эволюции изображения образа богини с кубком и инвеститурным кольцом, которую можно отнести к переходному этапу - от докушанского к кушанскому... В последующий, кушанский период, статуэтки богинь с кубком полностью вытесняются статуэтками местных богинь в местных одеждах» (Пидаев, 1978, с.45-46). Среди антропоморфных статуэток своеобразием отличается статуэтка с изображением стоящего мужчины с булавой в левой руке. Среди зооморфных статуэток уникальна статуэтка обезьяны-гермафродита (Пидаев, 1978, рис.14, с.46-47).

В комплексе Аккургана описаны среди антропоморфных статуэток изображения: музыкантки, беременной женщины, головки человека, Будды, головы «богини», фигурки всадника. Среди зооморфных статуэток, автор отметил изображения: леопарда, лошади, головы оленя, головки лошадей, отличающиеся реалистичностью, эмоциональной подвижностью и передачу их в поворотах и живом движении. Часть описываемых статуэток дается вне археологического контекста: статуэтка барана, голубь, птица. Анализируя возможное функциональное значение отдельных помещений поселения Аккурган, автор выделили категорию культовых помещений. В частности, определение культового назначения помещения 19 восточного комплекса было основано на находке здесь статуэтки Будды. Предполагается, что она устанавливалась в нише южной стены, к которой были пристроены вертикальные стены с двух сторон, назначение которых автор видит в направлении взгляда входящего в помещение на Будду. При такой интерпретации и остальные предметы, найденные в этом помещении (уникальные по форме кувшин и деревянный сосудик), также были интерпретированы как культовые.

В книге был рассмотрен такой вид терракотовой пластики, как штампованный орнамент на керамике. Автор отмечает, что временем его появления на керамике Бактрии до 1957 года считали конец II - начало III в. н.э57. М.М.Дьяконов считал, что штампованный орнамент сменяет ангобирование и лощение, т.е. появляется в III-IV вв. н.э.58, хотя отдельные находки в слоях Кобадиана III датируются I в. до н.э. -1 в.н.э. Чаши с орнаментом на днищах из Кей-Кобад-Шаха, стратиграфически датированные II в. до н.э. - I в. н.э. изменяют бытовавшие представления59. Кроме того, появление штампованного орнамента на Зартепа Л.И.Альбаум также относил к более раннему времени к I в н.э60. При сравнении наблюдений Ш.Р.Пидаева и Х.Ю.Мухитдинова (Мухитдинов, 1973а, с.51) по данному вопросу, можно отметить тенденцию к удревнению времени распространения штампованных орнаментов на керамике Бактрии - не позднее I в. до н.э. Сопоставляя керамический материал Ак-кургана с материалами других памятников Северной Бактрии, отмечено, что в Сур-хандарьинской области обнаружено много ручек-налепов в виде обезьян, не известных на Яване, где встречали больше налепы в виде человеческих лиц и бычков. Для Явана характерен растительный орнамент, а для памятников Сурхандарьинской области - геометрические мотивы. Автором был затронут вопрос о приемах орнаментации со штампом. Ссылаясь на находки каменных матриц штампов в Таксиле, Мерве, он возражает против мнения М.И.Вязьмитиной о том, что «обычно штампом мог служить всякий находящийся под руками предмет... » (Вязьмитина, 1945, с.40). Кроме налепов и штампов, был отмечен предмет с нарезным орнаментом в виде многолепесткового цветка лотоса.

Ш.Р.Пидаев описал большую часть терракотовых статуэток в контексте археологического комплекса, что является несомненной заслугой данной работы. Несамостоятельные виды терракотовой пластики, такие как налепы и штампы на керамике, описывались уже без указаний места их нахождения и без упоминания сопутствующего материала. Это представляется не вполне обоснованным, так как идеологическая нагрузка этих видов терракотовой пластики не менее информативна61.

Вышерассмотренная работа не является специализированным исследованием по терракотовой пластике. Тем не менее, характер контекстной подачи материала ставит ее в один ряд с работами, максимально расширяющими информативность пуб-

ликуемого материала.62

Со второй половины семидесятых годов началась развернутая публикация материалов городища Зар-тепа. Налепы на керамике получили освещение в статье В.А.Завьялова «Раскопки квартала позднекушанского времени на городище Зар-те-па в 1975-1976 гг.» (Завьялов, 1979). Автор отмечает, использование зооморфных, антропоморфных и геометрических налепов в качестве украшения посуды. Среди зооморфных встречены налепы в виде морд львов. Ими украшались миски и нижние части ручек кувшинов. В заполнении улицы открыты 2 фрагмента стенок кувшинов с налепами в виде голов козлов, а также головка обезьянки, украшавшая ручку кувшина. Зооморфными мотивами декорировались также сливы и носики сосудов. Один из найденных сосудов был украшен носиком, изображающим, по-видимому, ежа. Среди изделий с налепами упоминается фрагмент глиняного ритона, нижний конец которого, оканчивается головкой барана.

Антропоморфные налепы в керамическом комплексе зафиксированы в 2 случаях. В первом - мужская голова ручной лепки украшала нижнюю часть ручки крас-ноангобированного кувшина. Во втором случае налепом является женская головка. Налеп изготовлен при помощи матрицы. «Геометрический» налеп в виде трех ребристых полусфер, напоминающих шлем, обнаружен пока в единственном числе» (Завьялов, 1979, с.145-153).

Автор отмечает ряд аналогий в приемах орнаментации и украшения керамики зооморфными налепами и антропоморфными штампами с керамическим комплексом Дильберджина63. К изделиям керамики автор отнес также антропоморфные и зооморфные «терракоты»64 (Завьялов, 1979).

В.А. Завьялов в 1981 году публикует новые материалы терракотовой пластики, полученные из 5 и 6 раскопов Зартепа, характеризующие позднекушанский археологический комплекс (Завьялов, 1981, 65-69). Описание материалов приводится по их обнаружению в помещениях65.

Все описываемые изделия изготовлены при помощи матриц из тонко отмученной и хорошо промешанной гончарной глины с небольшой примесью песка. Состав теста терракот практически не отличается от состава теста некоторых видов «столовой» посуды, найденной в пределах раскопа 5 и 6. Отмечаются общие приемы обработка тыльной стороны и контуров ножом, ангобирование целиком, либо только лицевой поверхности. Кроме того, автор отметил, что «принимая во внимание предполагаемую технологией изготовления серийность терракот, предметом специального исследования могли бы служить отпечатки пальцев на тыльных сторонах изображений (имеются в виду дактилоскопический анализ и возможность определения мастера)»66 (Завьялов, 1981, с.65).

Анализируя описанный комплекс изделий, автор пришел к ряду заключений. Наиболее важным представляется мнение о том, что буддизм оказал сильное воздействие на все виды искусства, в том числе и на коропластику67. Помимо буддийских образов отмечается и древнеиранские образы68. Было отмечено характерное строгое соблюдение фронтальности в иконографии рассматриваемого комплекса изделий69.

Публикация материалов археологических исследований с территории Южной Бактрии продолжилась в 1979 г, и была представлена в книге Г.А.Пугаченковой «Жига-тепе»70 (Пугаченкова, 1979б).

В этом же году вышла в свет еще одна книга Г.А.Пугаченковой «Искусство Бак-трии эпохи кушан», в третьей главе которой отдельный параграф посвящен керамике и коропластике. Совместным рассмотрением этих изделий автор подчеркивает их производственную близость (Пугаченкова, 1979а).

Большой интерес представляют наблюдения автора за таким видом терракотовой пластики, как штампованный, а также налепной орнамент на керамике. Г.А.Пугаченкова отмечает, что среди фрагментов сосудов греко-бактрийской эпо-

хи из Ай-Ханум есть небольшой процент черепков с оттиснутыми на них посредством штампиков пальмет. В северных районах Бактрии они не отмечаются. Оформление штампованным орнаментом сосудов распространяется на территории всей Бактрии лишь в кушанское время.

В эту же пору появляются объемно-пластические украшения. В их числе - зооморфные ручки, обычно вылепленные от руки, но иногда с фестончатыми оттисками глаз, ноздрей, налепы с отдавленной в формочке личиной, изредка оттиски фигурок, уникальные экземпляры с отдавленными в матрицах многофигурными композициями.

При сопоставлении вышеприведенных наблюдений Х.Мухитдинова, В.А.Завьялова и Ш.Р.Пидаева с мнением Г.А.Пугаченковой по времени распространения приемов украшения керамики налепами и штампами обозначается некоторое разночтение. Если широкое распространение этих видов терракотовой пластики признается всеми авторами в кушанский период, то возникновение и локальные бытования отмечаются перечисленными авторами в более раннее время II-I вв. до н.э., Г.А.Пугаченкова считает, что они отсутствовали в этот промежуток времени в Северной Бактрии.

Г.А. Пугаченкова отмечает, что материалом терракот (имеются в виду статуэтки) служила тонко отмученная, плотного вымеса гончарная глина, без примесей. Статуэтки были как лепные, так и формованные, выполненные с помощью открытых матриц. Поверхность штампованных терракот нередко покрывалась светлым или красным ангобом. На статуэтках II в. - одной из Айртама и 2-х из Дальверзин-тепе - видны следы белой и красной краски, нанесенной на уже обожженное изделие. Терракоты из слоев II в. до н.э. -1 в. н.э. обычно высокого объема; во II-III вв. н.э. статуэтки либо уплощены вообще, либо имеют выполненную в высоком рельефе голову при барельефной передаче туловища. Ранние терракоты миниатюрнее по размерам, поздние - крупнее. Особую группу составляет «скульптура с фоном», то есть рельефы, оттиснутые на плоских плитках в форме медальонов или образков, включающих иногда одну фигуру, или целую сцену. Формочки с рельефными изображениями использовались керамистами для оттиска налепов на сосудах. Эти обобщения, как уже отмечалось выше, требуют аргументации, основанной на статистике. А пока, они лишь могут предполагать тенденции в эволюции стиля.

С I в. до н.э. и на протяжении всего кушанского периода широко изготовлялись лепные статуэтки - главным образом, фигурки конных всадников и разных животных. Они выполнялись от руки. Очень схематично передавая формы голов и торсов, лиц и морд. Иногда лепные фигурки прикреплялись к сделанным на гончарным круге культовым подставкам или светильникам. Известны приемы комбинированной техники: штампованная головы при лепном туловище или лепной конь с формованной штампом фигуркой всадника (Пугаченкова, 1979б, С.90, 97, 98).

В подглавке «Темы и образы» рассматриваются различные виды изобразительного искусства, в том числе и терракотовая пластика часто в сопоставлении с монументальным изобразительным материалом.

В заключение рассмотрения книги, хотелось бы отметить, что Г.А. Пугаченко-вой, благодаря анализу разнообразных источников, в том числе новых археологических материалов, удалось не только ярко обрисовать искусство Бактрии эпохи кушан, но и представить свой взгляд на историю его формирования и развития.

К разряду исследований иконографии изображений на терракотовой пластики относится заметка «Бактрийско-сасанидские параллели в коропластике», где публикуется налеп на кувшине с Ак-тепе II в виде мужской головки, с усами и бородой, с очельем на голове и гривной на шее. А.В. Седов находит близкие параллели изображению в сасанидской глиптике, при помощи анализа иконографии и стиля датирует налеп IV-началом V в. н.э. (Седов, 1979, с. 68-70).

В материалах Всесоюзного симпозиума по проблемам эллинистической культу-

ры за 1980 год были опубликованы тезисы А.Д.Бабаева, в которых рассмотрены эллинистические традиции культуры Северной Бактрии на примере раскопок Чим-Кургана. Среди разнообразных материалов памятника, свидетельствующих о влиянии эллинизма на культуру Бактрии, упоминается статуэтка с образом обнаженного мужчины, трактованного автором как Лаокоон (Бабаев, 1980, с. 8-9).

Здесь же была представлена работа Х.Мухитдинова, посвященная эллинистическим традициям в материалах Саксонохура. Автор отмечает, что изделия коропла-стики несут преимущественно «местные образы», и изготовлены они в «местной традиции» (Мухитдинов, 1980, с.50-51). Из греко-бактрийского слоя памятника происходят два иконографических образа - статуэтка женщины с зеркалом и женщины с инвеститурным кольцом. В первой автор склонен видеть «божество круга Митры», а во второй Анахиту. Рассматривая иконографию этих статуэток, Х.Мухитдинов отмечает, что они являют собой «результат какого-то сочетания элементов местной культуры и религии с эллинистической культурой и религией». В частности, в иконографии статуэтки Анахиты это отражено в наличии заимствованного греческого костюма, который напоминает о функциональной близости этого божества Диметре, Афине, Афродите, Артемиде. Однако при наличии греческого костюма, атрибуты у статуэтки трактуются, как «сугубо ей принадлежащие». В заключение автор приходит к выводу о кратковременном влиянии греческой религии на народные культы, а эллинистической иконографии на образы ранних саксонохурских терракот (Мухитдинов, 1980, с.51).

А.В.Седов публикует в 1981 году тезисы, посвященные археологическим комплексам Кобадиана середины 1У-У вв. н.э. Автор, характеризуя этот комплекс, приводит как одну из его отличительных черт - отсутствие терракот. Это мнение основывается на материалах таких памятников, как Ак-тепа II, Дарахша-тепа, Клыч-Дувал, Шодмонкала и др.

В материалах конференции, посвященной культурным взаимосвязям Средней Азии и Кавказа с окружающим миром, за 1981 год были опубликованы тезисы В.А.Мешкерис, посвященные терракотам кушанской Бактрии. В работе была предложена классификация изделий терракотовой пластики. На основе единой техники изготовления и пластической манеры изображений автор выделила 6 классов: статуэтки (штампованные и лепные); рельефные оттиски на ручках сосудов; скульптурные налепы на ручках сосудов; фигурные зооморфные ручки; медальоны и плитки; зооморфно оформленные ритоны71.

Кроме того, автором были выделены два стилистических направления: «развитие местных самобытных традиций» и «переработка чужеземных влияний (эллинистических, греко-иранских, греко-буддийских, индийских и сакских)». В рамках первого направления были упомянуты такие иконографические образы как богиня в сидячей позе, донаторы, жрецы и музыканты, а также идольчики-примитивы. В рамках второго - к эллинистическим отнесены образы Геракла, Селена, римского воина, Сатира с авлосом, женских фигур в хитоне и гиматии; к греко-иранским -зооморфные ритоны и образы обнаженного музыканта, богини в складчатом хитоне; к индо-буддийским - образы Будд, бодисатв, греко-гандхарские женские образы, индийские якшини, изображения обезьян; к сакской традиции были отнесены зооморфные ручки (Мешкерис, 1981, с.11-112).

В восьмидесятых годах появляется ряд публикаций новых материалов с территории с Восточной Бактрии. В статье Е.П.Денисова представлена терракотовая плитка с рельефным изображением стоящей мужской фигуры с трезубцем, поднятой на территории г. Курган-Тюбе (Денисов, 1981). Образ был интерпретирован как божество Хварено (Фарн). Рассматривая такую иконографическую деталь как «языки пламени из-за плеч», единственные аналогии автор находит в искусстве Месопотамии, аргументируя не случайность этой аналогии наличием влияния ближневосточного компонента на культуру Бактрии в самые разные периоды. На основе

анализа иконографии и стиля изображения плитка была датирована кушанским временем. В статье автор критикует мнение В.А.Мешкерис о бытовании так называемых плиток-образков только в эфталито-тюркское время как основанное на очень узком материале. Кроме того, Е.П.Денисов высказал мнение, что «Типологически терракотовые плитки очень близки буддийским образкам. Думается, что они генетически связаны и плитки происходят именно от буддийских образков» (Денисов, 1981, с.42-44). Перед нами пример, когда чисто иконографическое исследование плодит количество не разрешаемых точек зрения как по вопросам хронологии разных видов терракотовой пластики, так и по вопросам происхождения и интерпретации отдельных образов.

В 1982 году А.Д. Бабаев публикует ряд изделий с Шахринауского городища (Чим-Кургана) (Бабаев, 1982). Исследование построено на анализе иконографии статуэток72, в результате которого автор приходит к датировке изделий кушанским периодом, «подтверждая тем самым датировку всего археологического комплекса из Чим-Кургана». В ходе исследования автор приходит к выводу, что характерной чертой кушанской эпохи является одновременное использование в пластике различных материалов. В частности, «в Бактрии наряду с глиной играет большую роль камень». Это наблюдение автор сделал на материале Сурх-Котала и Чим-Кургана (Бабаев, 1982, с.235).

Помимо публикаций новых материалов, исследователями Северо-Восточной Бактрии были затронуты вопросы методологии изучения терракотовой пластики. Т.И.Зеймаль предложила в тезисной форме основы археологической периодизации терракот Северного Тохаристана (Зеймаль, 1983). Автор отметила значительное количество антропоморфной терракоты, происходящей из хорошо датированных памятников73, а также, что «общие методические принципы их изучения остаются неразработанными, а господствующая в литературе практика датировки и определения терракот путем подбора аналогий и стилистического анализа далеко не всегда дает надежные результаты» (Зеймаль, 1983, с.42). В свою очередь Т.И.Зеймаль предложила методику построения типологии с учетом деградации терракот в процессе многократного тиражирования матриц и создания новых терракот-реплик, примененную ранее Б.И.Маршаком74. Она считала важным при датировке терракот не только поиск аналогий в монументальной скульптуре, но и определение удаленности исследуемого изделия от прототипа, стоящего во главе генетического ряда.

Т.И.Зеймаль отметила, что на территории всего Северного Тохаристана антропоморфных статуэток, датируемых ранее кушанского времени, нет. Самыми ранними автор считает серии статуэток сидящей женщины с цветком или чашей из слоев 3-го периода (по периодизации Е.В.Зеймаля) Чим-Кургана, Кутон-тепе, Курганча, Кей-Кобад-Шах и обнаженной женщины с вытянутыми вдоль тулова руками (из Чим-Кургана и Тепаи-шах).

В заключение Т.И.Зеймаль подчеркивает, что «терракоты, происходящие из надежных археолого-стратиграфических комплексов, могут быть использованы как опора в датировке беспаспортных находок, а также находок из раскопок, датировка которых неопределенна или требует уточнений» (Зеймаль, 1983, с.44). Несомненность этого заключения остается актуальной и по сей день так же, как и необходимость создания сводов упомянутых изделий.

В 1983 году Б.А.Литвинский и В.А.Седов опубликовали книгу «Тепаи-шах. Культура и связи кушанской Бактрии». В отдельном параграфе были рассмотрены фрагменты скульптуры и терракоты с городища Тепаи-шах. Кроме того, авторами были приведены описания всех обнаруженных на памятнике терракотовых изделий в отдельном каталоге с указанием условий их обнаружения. Хотелось бы отметить, что авторами был применен, на наш взгляд, крайне важный новаторский прием. К сожалению, в дальнейшем он не получил широкого распространения.

Авторы книги публикуют ряд терракотовых изделий, в том числе происходящих из погребального комплекса75. Отдельное внимание уделяется статуэтке обнаженной женщины в опоясках на бедрах и с ожерельем на груди, найденной в одном из помещений Тепаи-шаха. Отмечается, что фигурки нагих богинь неоднократно находили на памятниках Северной Бактрии, но иконографически они резко отличаются от тепаишахской статуэтки. Так, авторами приводится аналогичная статуэтка, найденная Л.И.Альбаумом на Зар-тепе в Сухандарьинской области, интерпретированная как танцовщица76.

Обобщая данные по рассмотренному иконографическому типу, Б.А.Литвинский и В.А.Седов пришли к выводу, что эти статуэтки, несомненно, бактрийского происхождения, но свидетельствуют о знакомстве с индийскими прототипами и об использовании последних в Бактрии. Кроме того, предполагается, что в Бактрии на рубеже эр и в первые века н.э. существовали три группы таких изображений-статуэток: 1) развивающие какую-то местную традицию; 2) восходящие к греко-эллинистической традиции; 3) отражающие сплав местной и индийской традиций. К последним отнесены тепаишахская и зартепинские статуэтки. Они, по мнению исследователей, относятся к заведомо более позднему времени, чем сиркапская77. Однако не исключается, что развитие этих статуарных образов протекало параллельно, не без воздействия восточно-эллинистических эталонов. Упоминается мар-гианская коропластика, и, в частности, замечание Г.А.Кошеленко о возможном влиянии индийских образов типа Якшинь (Литвинский, Седов, 1983, с.24-25).

Дальнейшее развитие иконографии рассматриваемой статуэтки авторы видят в двух изданных Г.А.Пугаченковой статуэтках нагой богини из Бараттепе78, которые утратили многие ее характерные черты. Противоречие заключается в том, что издательница датирует эти статуэтки III-II вв. до н.э., а авторы монографии считают, что типологически они должны следовать за тепаишахской и зартепинской.

В книге авторы критикуют предложенную Г.А.Пугаченковой стратиграфическую колонку для памятников долины р. Сурхандарьи. В том числе, высказываясь насчет мелкой пластики: «При описании археологических слоев терракоты использованы для их датировки, как якобы имеющие дату по их стилистическим особенностям. В разделе же, посвященном самим терракотам, отмечается, что часть из них «извлечена из археологически датированных слоев»79. Намеченная схема эволюции кушанских терракот Северной Бактрии, мягко говоря, довольно своеобразна. Все женские статуэтки определяются как изображения Великой матери-богини; наиболее ранними считаются обнаженные фигурки; постепенно происходит одевание: сначала появляются браслеты и пояса стыдливости, а затем и все остальное. Следуя логике изложения, чем больше одежд или они «плотнее», тем более позднюю дату имеет терракота.

Не менее своеобразен и способ датировки мужской обнаженной фигурки, определенной как изображение Аполлона, правда, «при отсутствии головы вопрос о тождественности ее с Аполлоном нельзя считать окончательно решенным»80. Один из главных аргументов для установления ранней даты фигурки, а следовательно, и слоя, из которого она происходит, - «цвет и качество терракоты» (Литвинский, Седов, 1983, с. 32).

Нельзя не согласиться с большей частью приведенной критики, но в вопросах ссылки Г.А.Пугаченковой на «цвет и качество терракоты», как на датирующий фактор, можно утверждать, что в свете более поздних исследований технологии изготовления терракотовых статуэток (Вивденко, 1987, 1990, 1992) эти показатели в комплексе с другими, могут вполне достоверно указывать на хронологию изделий.

В этом же году Т.С.Вызго и В.А.Мешкерис были вновь рассмотрены материалы Термезской археологической экспедиции 30-х годов. Анализируя иконографические детали изображений на статуэтках, авторы предлагают новую их интерпретацию. Исходя из последнего, реконструируется история музыкальной культуры, в

частности - время и место распространения такого инструмента, как угловая арфа с прямым резонатором, хорошо известная по рельефам Айртама (Вызго, Мешкерис, 1983).

В 1984 году выходит в свет очередной том трудов Французской археологической делегации в Афганистане. В нем освещены результаты археологических исследований в «Храме с уступами» на городище Ай-Ханум. Богатый материал по терракотовой пластике был представлен в этом томе Г.П.Франфором, посвятившим ему две главы (Francfort, 1984, Ch. V-VI). В первой главе были рассмотрен такой вид изделий, как статуэтки, штампованные и лепные, во второй - модели статуэток и матрицы для изготовления масок и эмблем (протом).

В храме с уступами было, по мнению автора, обнаружено небольшое число изделий - всего 20, с учетом декора на керамике. Г.П.Франфор разбил их на две группы: зооморфные и антропоморфные, дополнительно выделив в последней группе подгруппы (женские и мужские). Зооморфные образы представлены статуэтками слона, обезьяны, барана и быка. Автор прослеживает ареал распространения аналогичных образов в Бактрии, в том числе, правобережной, а также в соседних регионах. Среди зооморфных статуэток был рассмотрен фрагмент статуэтки в виде седла. Женские статуэтки представлены одним иконографическим образом стоящей женской фигуры в складчатых одеяниях (3 экземпляра). Анализируя характер костюма, Г.П.Франфор подчеркивает, что, несмотря на греческие одеяния, в костюме присутствуют детали, которые собственно отличают «искусство эллинистическое от эллинизированного». Автор также подчеркивает, что происхождение одной из женских статуэток позволяет ее относить к периоду поздней оккупации Ай-Ха-нума, или даже она может быть кушанской (Francfort, 1984, р.40). Аналогии этому образу автор видит в целом ряде бактрийских памятников, но не уверен в приводимых интерпретациях этого образа как богини плодородия Анахиты или Ордохшо (Francfort, 1984, p. 39-41).

К мужским образам были отнесены: фрагмент плитки с рельефным изображением «бюста под аркадой»; голова «варвара в тюрбане» и статуэтки всадников. Для последних автор приводит обширный реестр их бытования (Francfort, 1984, р.41).

В заключение автор отмечает малочисленность статуэток в Храме с уступами по сравнению с их количеством на памятниках эллинистической Месопатамии или ку-шанской Центральной Азии. Статуэтки, по мнению автора, не все являлись декоративными, подобно Танагрским, а в большинстве своем отражали идеологию. Г.П.Франфор считает, что материалы коропластики наряду со скульптурой Ай-Ха-нума свидетельствуют о рождении школы, которую в дальнейшем разовьет кушан-ская империя. Среди изобразительных мотивов наряду с животными основными станут образы всадника и «богини», так мало характерные для греческой мифологии. Между тем автор считает, что техника изготовления статуэток (моделирование, оттиск, обжиг) была привнесена в Бактрию греками так же, как, вероятно, и костюм «богини». Отмечается, что именно элементы художественной техники, а не идеологии или иконографии, очень широко будут возобновлены в кушанское время.

Среди моделей статуэток описаны маленькая стилизованная коринфская капитель и мужская голова высотой 6, 5 см, во «фригийском колпаке». В вопросе интерпретации последней автор склонен видеть образ Аттиса, подчеркивая не бесспорность этого мнения. В греческом искусстве такой головной убор характерен в иконографии образов Сабазия, Мена, Митры, Орфея, Ганимеда и различных восточных пастухов, а также Эротов и крылатых гениев.

Матрицы были подразделены на два вида: 1) матрицы для изготовления масок; 2) матрицы для изготовления эмблем (протом).

Маски (всего четыре) передают разной сохранности образ с выпученными глазами, с открытым большим ртом, без бороды. Возможно, это маски, используемые в

постановках «новой комедии» (типа - отца, или, менее вероятно, старой женщины). Г.П.Франфор подчеркивает, что в древности театральные маски часто изготавливались в терракоте. Находка их в нескольких десятках метров от алтаря храма, может говорить о постановке здесь религиозных драм, как это происходило, например, в храме Артемиды и Атаргатиса в Дура Европос. Кроме того, автор приводит перечень памятников Средней Азии, где были найдены маски81.

Матрица для изготовления эмблемы (протомы) была изготовлена из необожженной, тонкой глины. Изображение на оттиске представляет собой высокохудожественно исполненный бюст женщины в хитоне. Автор отмечает, что матрицы из необожженной глины известны для эллинистической и римской эпохи. Они использовались в производстве золотых и серебряных изделий и позволяли получить в воске точную копию с модели. Использовались они также для отливки скульптур из гипса.82 Г.П.Франфор, детально анализируя иконографию женского персонажа, отмечает его близость ряду произведений эллинистического искусства, изображающих богинь. Автор не исключает также, что рассматриваемый бюст передает идеализированный портрет царевны. Датируется изделие не позднее III в. до н.э.

Приведенные материалы в работе Г.П.Франфора проливают свет на ранний этап становления терракотовой пластики в регионе и напрямую связаны с вопросами ее генезиса. Автор основывается на искусствоведческих методах исследования (иконография, стиль, интерпретация). Но поскольку Ай-Ханум является практически однослойным памятником греко-бактрийского периода83, а рассматриваемые изделия получили графическую привязку, произведенную автором для всех предметов материальной культуры «Храма с нишами», то перед нами богатый материал, в дальнейших исследованиях которого можно использовать всю полноту археологических данных.

Материалы по Южной Бактрии продолжают освещаться также и советскими археологами. Г.А.Пугаченкова публикует материалы, обнаруженные в стратиграфических слоях Дильберджина. Среди них статуэтка, изготовленная штампом, лепные статуэтки, налеп от сосуда, изготовленный оттиском штампа. В перечисленных изделиях отражены такие сюжеты, как: обнаженный женский персонаж с руками у лона; конь и лепной всадник; лошадка со сбруей; отбитый еще в древности налеп на керамический сосуд в виде человекообразной личины с ощеренным ртом, типа кри-тимукхи, выполненный штампом (Пугаченкова, 1984).

Публикация северобактрийских материалов продолжается в статье «Предметы малого искусства», вышедшей в 1984 году (Савчук, 1984). С.А.Савчук представляет ряд изделий с крепости Кампыртепа. Среди них статуэтка обнаженной богини, полученная из слоя конца I-II в. н.э., хотя автор не исключает возможность переотложенного характера этой находки. В крепостной стене была обнаружена головка богини, отнесенная автором к «высокохудожественным произведениям». Временем Хувишки была датирована находка калыба с изображением мужской головы не характерных размеров 132х78х56см. Автор предполагает, что патрицей могла послужить мраморная или бронзовая статуэтка «римского типа». Это мнение позднее получит свое развитие в статьях Т.К.Мкртычева (Мкртычев, 2000, с.162).

К.Абдуллаев в 1984 году обобщает северобактрийские материалы с изображением музыкантов (Абдуллаев, 1984). Автор публикует статуэтки из коллекции Сур-хандарьинского областного краеведческого музея (с памятников Шор-тепа, Старого Термеза и Бабатага). Обобщая иконографию изображений на этих статуэтках, а также на ранее изданных из Дальверзинтепа, К.Абдуллаев приходит к выводу о наибольшей популярности в античный период в музыкальной среде - струнных лютнеобразных инструментов.

Статья К.А.Абдуллаева и К.Шейко «Новые поступления в Термезский краеведческий музей», вышедшая в 1985 году, посвящена трем статуэткам. Две женских статуэтки, аналогичных статуэткам из Тепаи-шах, Барат-тепе и Зар-тепе, происхо-

дят из Фаяз-тепе и Кургантепе (слои Ш-1У вв. н.э.). Этот тип обычно относится к отражающему индийские скульптурные образы. Третья статуэтка была поднята на Кара-тепе, изображение на ней интерпретируется как «сидящий Будда» (Абдуллаев, Шейко, 1985).

В 1985 году публикуется еще три изделия (две статуэтки и ритон) из фондов Тер-мезского музея, которые на основании круга аналогий датируются В.А.Мешкерис 111-1 вв. до н.э. (Мешкерис, 1985б, с.63-65).

В этом же году впервые получили широкое освещение материалы археологических исследований с территории западной Бактрии (с поселений средней Амуда-рьи). В книге В.Н.Пилипко большое внимание было уделено многочисленным изделиям терракотовой пластики, которые были найдены как в подъеме, так и в стратиграфических слоях (Пилипко, 1985)84.

Материал был представлен автором в последовательно сменяющихся археологических комплексах. Так, древнебактрийский комплекс представлен только подъемным материалом с Чопли-депа, терракотовая пластика в нем отсутствует. Гре-ко-бактрийский комплекс представлен материалами 1 и 2-го горизонтов Мирзабек-калы. К нему, предположительно, относится случайная находка статуэтки «обнаженной богини». Юэджийский комплекс получен по материалам Мирзабек 3. Автором предполагается «дальнейшее развитие коропластики, но отсутствие терракот в стратифицированных слоях не позволяет выделить типы, характерные для этого времени». Кушанский комлекс представлен на целом ряде памятников: Чопли 1-8, Мирзабек 4-8, Хатаб 1-3, Бургучи 1-2, Шор-депе Ходжамбаское 1-3, за исключением самых нижних, слои шурфа №2 на Мирзабек-кала. В него входят такие виды изделий, как декор на керамике и статуэтки. Автор отмечает, что орнаментация штампом не была распространена в этом районе. Сосуды с таким орнаментом были привозными (Пилипко, 1985, с.82). Основная часть статуэток (112 экземпляров), относящаяся к кушанскому времени, рассматривается по известной схеме. Выделяются женские культовые статуэтки, мужские статуэтки, статуэтки всадников и животных.

В кушано-сасанидский период для памятников долины средней и верхней Аму-дарьи, по мнению автора, массовое изготовление терракотовых статуэток было прекращено.85

Приводя общее описание женских культовых статуэток, автор отмечает, что «для изготовления терракот использовалось несколько исходных моделей, выполненных квалифицированными мастерами. В дальнейшем в результате многократного тиражирования, использования в качестве моделей бракованных статуэток, постепенно происходит огрубление первоначальных типов» (Пилипко, 1985, с.86). На период написания книги, автор по материалам Чопли и Мирзабек выделил 7 типов фигурок и 3 типа головок86.

В.Н.Пилипко, анализируя археологические комплексы с поселений западной Бактрии, отмечает отсутствие в них ряда изделий, характерных для бактрийского археологического комплекса кушанского времени. Среди этого ряда упомянуты статуэтки музыкантов, «следы буддийского культа», а также орнаментация керамики штампованными и налепными изображениями (Пилипко, 1985, с.107-108). С другой стороны, для рассмотренных женских статуэток, автор отмечает целый круг близких аналогий в других районах Бактрии. Об этом свидетельствует также наличие такого известного бактрийского иконографического типа, как «сидящая богиня» на поселении Чопли-депе. Особенностью иконографии западнобактрийских женских статуэток, по мнению автора, является отражение женщин только европеоидного типа.

Как наиболее почитаемое божество рассматриваемого региона В.Н.Пилипко отмечает иконографический тип «богини с виноградной гроздью». При этом, подчеркивая «многобожие» местного населения, автор приходит к интересному выводу:

«В повседневной практике эти божества, дарующие удачу, хранительницы домашнего очага, воплощения производящих сил природы нередко заменяли друг друга. Проявление такой практики мы видим в статуэтках с лепным туловом, снабжавшихся головками разных типов» (Пилипко, 1985, с.110).

Таким образом, освещение материалов с пограничных западных районов, позволило глубже понять особенности формирования и развития археологического комплекса Бактрии в целом.

Вторая диссертация, посвященная терракотовой пластике Бактрии, была защищена К.А.Абдуллаевым в 1985 году. В преамбуле исследования автор формулирует свое отношение к рассматриваемому материалу как к «отрасли искусства малых форм, близкой по своему характеру к народному художественному творчеству и, возможно, наименее подверженной влиянию тех явлений, которые происходили в монументальном искусстве. И, пожалуй, в силу этого обстоятельства, образцы терракотовых статуэток демонстрируют наиболее значительные стороны эволюции монументальной скульптуры» (Абдуллаев, 1985а, с.9).

«В то же время, терракотовая скульптура, являясь частью разработанного религиозно-культового комплекса, показателем духовного уровня древнего общества, может в определенной мере отразить художественные явления эпохи. Художественные образцы, созданные коропластами, нередко являются репликами произведений монументального искусства, причем они отражают наиболее популярные культы в среде населения. В этом отношении область коропластики сопоставима с древними областями изобразительного искусства.

При написании данной диссертации автором ставилась задача выявить типологию, хронологические и стилистические группы в коропластике Бактрии-Тохари-стана. На основе иконографического и стилистического признаков при количественной возможности, терракоты были объединены в определенные сюжетные группы, которые рассматривались в хронологической последовательности, выявляя развитие иконографии и художественных приемов в передаче определенного культово-мифологического образа» (Абдуллаев, 1985а, с.11).

Таким образом, принципы классификации и типологии в работе строились на основе анализа иконографического и стилистического признаков.

Возвращаясь к диссертации К.Абдуллаева, отметим, что автор относится к «области коропластики» как к «одной из благодатных отраслей искусства малых форм, которые наиболее полно могут отразить специфику идеологических и художественных представлений древнего общества, его культово-мифологический комплекс» (Абдуллаев, 1985а, с.12). В соответствии с этим взглядом, автор определил одну из задач своей диссертации: показать на примере терракотовой пластики наиболее популярные и наиболее почитаемые в народной среде культы Бактрии-Тохаристана.

В диссертации К.Абдуллаева впервые на материалах, полученных ТАКЭ (1936-38 гг.) и в ходе дальнейших археологических исследований на памятниках Сурхандарьинской области, был создан «корпус» терракот, представлявший собой альбом иллюстраций. Работа К.Абдуллаева включала главы: «Буддийская тема в коропластике», где рассматривались изображения Будды, боддисаттвы, адорантов и донаторов, Якшей; во второй главе «Культы и образы» - анализировались изображения «хотя и близкие к буддийской теме, но имеющие более древние иконографические истоки и связанные с древними культами (Абдуллаев, 1985а, с.9). Здесь были рассмотрены изображения музыкантов, женского сидящего божества, групп с женским божеством, мужчин в кушанских костюмах, изображение воина (Ге-ракл-Веретрагна), терракотовые «плитки - образки» с изображением царственного воина, терракотовые головки, богиня с инвеститурным кольцом (Анахита), терракотовые плитки с многофигурными композициями, гротески раннего средневековья.

В ходе исследования автор приходит к некоторым обобщениям: для подавляю-

щего большинства терракотовых изделий Бактрии-Тохаристана характерна техника одностороннего штампа; оттиск в одностворчатой матрице делится на различные формы рельефа, но все подчинены единому принципу фронтальности; для ран-неэллинистического периода автор считает характерной технику высокого 3/4 рельефа; для великокушанского - невысокого рельефа. (Этот вывод согласуется с мнением Г.А.Пугаченковой (Пугаченкова, 1979а, с.97), но, к сожалению, не приводится статистических данных в его подтверждение); характерной особенностью стиля бактрийской терракотовой пластики с антропоморфными изображениями является акцентировка внимания на трактовке головы. Автор подчеркивает, что «технология - неотъемлемая часть производства керамических изделий; материал терракотовых скульптур в полной мере соответствует единовременным и локальным керамическим комплексам».

К.А.Абдуллаев склоняется к широко распространенному мнению, что многие образцы терракотовых изделий являются репликами монументальных произведений и создавались на принципах ваяния монументальной скульптуры. При этом, отмечая, что авторами их могли являться скульпторы, изготовлявшие модели по заказу керамических мастерских. С другой стороны, К.Абдуллаев подчеркивает наличие в одних стратиграфических условиях отдельных образцов терракотовых статуэток, выполненных с совершенно различными стилистическими особенностями. Терракотовые статуэтки, которые отличает предельная схематизация плоскостность условность передачи отдельных деталей и образа в целом приемы декориров-ки в виде нанесенных продленных линий продавленные кружочки, нанесенные полой трубочкой, т.е. все те приемы, которые характерны для орнаментации керамической посуды, предлагается рассматривать как изделия мастера гончара (Абдуллаев, 1985а, с.183-184).

Представляет интерес выделение А.К.Абдуллаевым в производстве терракот двух основных этапов. Первый - связан с созданием модели, на основе которой изготовляется матрица; второй - подчинен навыкам и традициям мастера-гончара, здесь ряд операций, которые он сам осуществляет: выбор глины, формы заготовки, обжиг, окраска - эти признаки технологии дают возможность поставить вопрос о выявлении отдельных школ и мастеров, изготовлявших серии изделий терракотовой пластики. (Здесь хотелось бы отметить неуловимость на сегодняшний день первого этапа. При всем обилии изделий терракотовой пластики, практически нет твердо признанных моделей. Количество матриц уже достаточно велико, но они только косвенно характеризуют оригинальные модели. Такая ситуация породила мнение о том, что собственно в Бактрии не было «художников-коропластов», и часто в качестве патриц использовались произведения мелкой пластики из других материалов (металл, камень и т.д.)87. Тем не менее, сводить достаточно широкое производство изделий, несущих, как правило, идеологическую нагрузку, к исключительно случайному характеру, наподобие современной моды, не имеющей устойчивой обратной связи с искусством, представляется не достаточно обоснованным. Отсутствие твердо установленных высокохудожественных моделей, предназначенных для изготовления терракотовых матриц, вероятно, можно объяснить их высокой ценностью и не многочисленностью. При этом, действительно, не исключена возможность изготовления их из других материалов (тех же металла или камня), и соответственно использования не только как моделей. Тем не менее, важно понять, что от взгляда на этот вопрос зависит адекватное понимание значения изделий терракотовой пластики в жизни населения древней Средней Азии, которое до сих пор не ясно. Ни одно мнение, ранее высказанное, не подкреплено фактическими доказательствами, а выстроено обычно на предположениях. Известно, что значение изделия, его место в жизни людей всегда отражено в подходе к его изготовлению, в самом процессе. Достаточно вспомнить комплекс идеологических представлений, связанных с изготовлением предметов вооружения, или ювелирных изделий. Уста-

новление фактических основ подхода к производству предметов терракотовой пластики во многом позволит подойти к решению вопроса о культовом, сакральном или более тривиальном их значении).

В этом же году К.А Абдуллаев и В.А. Завьялов в статье «Буддийские мотивы в городской культуре Северной Бактрии (по материалам Зар-тепа)» опубликовали два новых иконографических образа: стоящего Будды и сидящего с чашей. В достоверных стратиграфических условиях, в жилой застройке Зартепа, принадлежавшей, видимо, рядовому населению, было обнаружено: много моделей ступ, головка из алебастра Будды, сосуды украшенные штампом «ступни Будды», крышка с лотосами от реликвария, сосуды с ручками-обезьянками. Датируются эти находки временем от IV - до середины V вв. н.э. Подчеркивается обнаружение их на сельских поселениях, свидетельствующее о проникновении буддизма в среду сельского населения (Абдуллаев, Завьялов, 1985а).

В 1985 году К.А.Абдуллаев и В.А.Завьялов в отдельной статье «Сосуды на зооморфных подставках из поселений кушанской Бактрии» рассмотрели уникальный для Средней Азии и характерный для Бактрии вид терракотовой пластики88 (Аб-дуллаев, Завьялов, 1985б).

Отмечается, что материал фигурок-подставок и резервуаров один и тот же, только первые изготовлялись вручную, а последние - на гончарном круге. Сходство было обнаружено в окрашивании кушанской столовой посуды и сосудов на зооморфных подставках путем обмакивания в раствор ангоба, который наносился только на верхнюю часть сосудов, доходя до уровня груди фигурок-подставок. Цвет ангоба полностью совпадает в оттенках с ангобами на столовой посуде, обнаруженной в верхних слоях городища Зар-тепе.

Для этой группы изделий авторы отмечают характерные признаки: все они имеют скол от шеи до хвоста овальных очертаний; в процессе изготовления мастер оставлял в придонной части запас глины, который позже разглаживался по спине фигурки; в результате скола обнажается гладкая спина, иногда с косыми насечками, которые делались для лучшей сцепки тулова с сосудом. По форме скола в месте головы можно определить, конь или баран, у первых скол подтреугольный, у вторых - округлый. В отличие от обычных зооморфных статуэток у рассматриваемой категории изделий пропорционально вытянутые туловища, размеры которых колеблются от 9 до 12 квадратных см. Зооподставки в ряде случаев орнаментированы пуансоном, а также прочерченными линиями, нанесенными острым инструментом. Приемы орнаментации достаточно характерны для зооморфной терракоты в целом и, кроме того, встречаются на столовой посуде, происходящей из тех же слоев. Дается описание всех фигурок-сосудов в количестве 17 штук. Такой детальный технологический анализ позволил авторам выделить как изготовленные одним мастером и происходящие из одного домовладения две фигурки коней с очень тонким вытянутым туловом.

Рассмотрение фигурок-подставок дополняется широким списком аналогичных изделий, в основном концентрирующихся на территории Бактрии (Талашкан-Тепе II, Аккурган, Жига-тепе). Кроме того, авторы освещают вопросы назначения этих изделий. Среди аналогий, полученных в ясных стратиграфических условиях, упоминаются подставки-слоны, обнаруженные в Беграме. Р.Гиршман определял их как вотивные предметы (так как их находили в домашних святилищах слоя Беграм III) и связывал их с почитанием жителями древней Каписы божества, представленного в виде слона. К предметам культового назначения относится подставка-светильник, оформленный фигурками трех коней из Куль-тепа. Г.А.Пугаченкова относит ее к культу коня89. Подчеркивается, что следы копоти на ней отсутствуют, также как и на вышеприведенных резервуарах. Анализ условий местонахождения позволяет автору усомниться в ритуальном назначении рассматриваемой группы изделий.

Наибольший интерес в данной статье вызывают выводы авторов о том, что «се-

мантическая связь зооморфных изображений на керамике с распространенными культами вовсе не предполагает использование всех сосудов как ритуальных. Если к зооморфным изображениям присовокупить также и антропоморфные, многие из которых, по-видимому, смогут занять свое место в числе бытовавших культов, то едва ли не треть всей «столовой» посуды будет украшена различными изображениями. Это обстоятельство, а также видовое разнообразие изображений на керамике, найденной в пределах одного квартала, предполагает, кроме того, декоративную их функцию в оформлении «столовой» посуды. В данном случае, очевидно, что обе функции неразрывно связаны и дополняют друг друга, отражая господствовавшие идеологические представления того времени. Что же касается ритуальной функции сосудов на зооморфных подставках, то, видимо, следует признать, что ритуальной эта категория посуды может стать только в том случае, если она будет изъята из повседневного бытового обращения (например, положена в могилу)» (Абдуллаев, Завьялов, 1985б, с.210). Исследователи считают, что наибольшее распространение фигурки-подставки получают в позднекушанское время на территории Бактрии и составляют часть керамического комплекса.

В 1985 г. В.С. Соловьевым представлены материалы раннесредневекового времени (Соловьев, 1985). Кроме терракотовых плит, автором публикуется чаша со штампованным рельефным изображением на дне, найденная на цитадели в одном из дворцовых помещений на Кафыркале. Интересно, что при высоте рельефа в 3 мм, он занимал всю внутреннюю поверхность чаши до перехода стенок к венчику диаметром до 10 см. В центре - фигурка оленя с кольцом на шее, с лентами сзади и с колокольчиком спереди. Вокруг - кайма с растительным орнаментом гуптского толка. Анализ стилистических особенностей изображений на плитах и чаше привел автора к мысли об их связи с местной торевтикой. В тематике изображений В.С.Соловьев видит направление связей - с Индией и Ираном.

В 1986 году В.А.Мешкерис в статье «Отражение индийского культового синкретизма в коропластике кушанской Бактрии» рассматривает образы, так или иначе связанные с индийской иконографией. Подробно останавливаясь на отраженных в терракотовой пластике буддийских образах, их иконографии, отмечается также наличие не канонизированных типов Будды и боддисаттвы. Помимо чисто буддийских образов, автор останавливается на образах, отражающих иконографию иных традиционно индийских культовых образов. В частности, отмечается группа изделий, несущая образы в разных вариантах джайнских аскетов. Продолжается дискуссия по образу на терракотовой плитке из Термеза с обнаженным персонажем90, В.А.Мешкерис поддерживает мнение Г.А.Пугаченковой о том, что это образ Тирт-ханкара или Джина.

В стоящих рядом персонажах на терракотовых плитках из Батырабад-тепе и Зар-тепе автор предлагает видеть образы Шивы и Парвати.

Истоки бактрийского образа сидящей на троне богини В.А.Мешкерис считает необходимым искать «не только в полиэтнографических деталях изображений - в своеобразии этнических черт одежды, в оригинальности атрибутов, но и в особенностях пластики - в монолитной трактовке формы...».

Подводя итоги иконографического анализа бактрийских терракот, автор приходит к выводу о «многоплановых сложных проявлениях, отражающих проникновение в Бактрию различных культов Индии» (Мешкерис, 1986, с.19-30).

Результаты исследований советских и французских археологов на территории Южной Бактрии были представлены в ряде книг, вышедших во второй половине восьмидесятых годов.

И.Т.Кругликова среди материалов археологических исследований на Дильберд-жине, в контексте всего комплекса материальной культуры, приводит краткие описания изделий терракотовой пластики (Кругликова, 1986). Среди находок из стратиграфических слоев отмечены антропоморфные статуэтки (женская в хитоне с ви-

ноградной гроздью) и зооморфные статуэтки (лошади), а также сосуды с зооморфными ручками (кабанчики).

Интересно, что опубликованная статуэтка с женским персонажем имела десятисантиметровую подставку. Подставки или устойчивость статуэток указывают на установку их на какой-либо горизонтальной поверхности и возможность осмотра без мануального контакта. Датируется она кушано-сасанидскими и сасанидо-ку-шанскими монетами. Обломки аналогичных статуэток автор упоминает среди подъемного материала на поверхности поселения. При этом отмечается, что они различаются деталями, нанесенными стекой после оттиска фигурки в форме.

В 1987 году была продолжена публикация изделий терракотовой пластики с городища Ай-Ханум (ви11аише, Яо^е11е, 1987). В книге, где рассматривались мелкие предметы с территории всего городища, освещению терракотовой пластики было отведено две главы. В одной из них были рассмотрены статуэтки, в другой - декор на керамике. Кроме того, в первой главе опубликованы два керамических ритона91. Статуэтки были разбиты на две группы: антропоморфные и зооморфные92. Декор на керамике был подразделен на три группы: эмблематы, налепы на ручках и фрагменты изделий с зооморфными образами неясного назначения. Образы, используемые на «эмблематах» все антропоморфные, в основном представлены женскими головками или погрудными изображениями в различных головных уборах: зубчатой короне, калатосе. Декор на ручках был подразделен авторами на антропоморфный и зооморфный93.

Авторы книги подчеркивают, что в их задачи входила лишь публикация, изучение иконографии и поиск близких аналогий94. Предельная краткость в описании выше рассмотренных предметов, акцентировка внимания только на иконографии изображений частично компенсируется уникальностью материала, массово иллюстрирующего греко-бактрийский период развития терракотовой пластики в регионе. Кроме того, нельзя не отметить, что материал хорошо подан графически и фотографически. Важное значение имеет также представленный авторами индекс, благодаря которому можно определить местонахождение изделий.

В 1987 году Х.Ю.Мухитдинов представляет уникальную серию матриц с разными иконографическими типами с городища Саксонахур (Мухитдинов, 1987). Все публикуемые изделия происходят из гончарного квартала, в большинстве найдены в печах или помещениях, датируются автором раннекушанским временем (I в. до н.э. - I в. н.э). Изображения с матриц передают мужской образ в кафтане с широко расставленными ногами, часто с «палицей» в руках. Одной матрицей представлен иной иконографический тип - обнаженного мужского персонажа, также с широко расставленными ногами и подчеркнутыми признаками пола. От матрицы сохранилась только нижняя часть, судя по которой, общая высота, автор считает, была не менее 50 см (при средней высоте остальных в 14 см). Анализируя иконографию мужских изображений, автор приходит к предварительному заключению, что они передавали образ Ахура-Мазды.

Суммируя материалы предыдущих своих исследований по терракотовой пластике Саксанохура, Х.Ю.Мухитдинов приходит к выводу, что «...в Бактрии, может быть в пределах северной ее части, в Ш-Г вв. до н.э. зороастризм являлся господствующей религией» (Мухитдинов, 1987, с.114).

В этом же году вышла статья С.А.Совчук и А.А.Малькеевой «Терракотовые статуэтки музыкантов из Кампыртепа». Опубликованные изделия с образами музыкантов, кроме заложенной в них информации о музыкальной культуре региона, интересны еще в двух аспектах. Две статуэтки выполнены в комбинированной технике (штампованное лицо и лепное туловище). Одна из них происходит из слоев !-П вв. н.э. Напомним, что ранее Г.А.Пугаченкова датировала статуэтки, выполненные в аналогичной технике, раннесредневековым временем95 (Пугаченкова, 1966). Тогда как Кампыртепе так же, как и памятники Средней Амударьи (Пилип-

ко, 1985) дали изделия с комбинированной техникой, датированные раннекушан-ским временем.

Т.Дж. Аннаев в статье «Об одной группе раннесредневековой керамики Северного Тохаристана» рассматривает достаточно распространенный в Средней Азии вид изделий с использованием терракотовой пластики - кружки с зооморфными ручками. Интерес представляет описанный автором ареал распространения подобных кружек и их особенности в Бактрии. Кружки с подобными ручками обнаружены на Куевкургане, цитаделях городищ Зартепе и Хосияттепе, а также на Балалык-тепе, Кулаглытепе (Зангтепе) и Айсарытепе (Аннаев, 1987).

Отмечается также, что кружки характерны для скотоводческо-земледельческих племен севера Средней Азии. В археологических комплексах Бактрии кушанского времени кружки имеются в Мирзакултепа (верхний строительный горизонт), Хал-чаяне (западный дом, IV период), Дильберджине (комплекс Сардоба), Кухнакале и позднекушанских комплексах Аккургана и Актепе, кружка из Дильберджинтепе с зооморфной ручкой в виде обезьяны. Подводя итоги, Т.Дж. Аннаев выделяет 3 типа кружек, которые сформировались к У в. на правобережье Тохаристана: с зооморфной ручкой, с округлым корпусом и одноручные цилиндрические. Прототипами первых двух автор считает кружки с зооморфными ручками и кружки с округлым корпусом культуры Каунчи. Третий тип выделяется как автохтонный.

Важное значение имело появление статьи «Применение спектрального анализа для изучения керамики Северной Бактрии», написанной С.В.Вивденко. Впервые в исследованиях терракотовой пластики были использованы естественно-научные методы (Вивденко, 1987). Эмиссионный спектральный анализ применен автором в исследовании 50 образцов керамических форм с памятников различного хронологического диапазона (бронза, раннежелезный век). В их числе рассматривались 12 образцов керамики, в том числе образцов с использованием терракотовой пластики, с кушанского поселения Ялангтуштепе. Причем именно эти последние образцы выделились в особую группу с повышенным содержанием меди, что позволило автору предположить, что «изготовление керамики, украшенной штампованным рисунком, было монополией отдельных гончарных мастерских, имевших свои технологические традиции» (Вивденко, 1987, с.40). Безусловно, результаты исследований предварительны, в связи с малыми выборками проб. Кроме того, автор видит необходимость использования в дальнейшем комплексного метода с помощью химического, рентгеноструктурного, петрографического и других видов анализа.

В 1987 году в статье «Стратиграфия городища Старого Термеза в свете новых раскопок» Ш.Р.Пидаев характеризует археологические комплексы по хронологическим периодам. Представляется важным отметить обобщения автора, связанные с развитием основных иконографических образов в терракотовой пластике.

В слоях греко-бактрийского периода отмечается находка женской статуэтки из слоновой кости (Пидаев, 1987, с.89). В кушанском периоде автором было выделено 3 этапа. Для первого - раннекушанского - были отмечены терракотовые статуэтки всадников-идольчиков, сидящих богинь в плотной верхней одежде и статуэтки Будды (Пидаев, 1987, с.90). Для среднекушанского этапа отмечается увеличение изделий со штампованным орнаментом. В позднекушанском - особое место занимают сосуды, украшенные штампованными налепами зооморфного характера, а также декоративного. Появляются штампы: «ступни Будды», «колеса Будды», имеющие символическое значение. В слоях этого этапа обнаружены статуэтки лошадей, всадников и богинь (Пидаев, 1987, с.92). Для раннесредневекового периода был отмечен налеп на кувшине с реалистичным изображением головы богини, кроме того, была упомянута статуэтка верблюда.

В 1987 г. Г.А.Пугаченкова в контексте археологического исследования многослойного памятника Шортепе публикует ряд изделий терракотовой пластики96.

Помимо публикации, автор высказывает мнение, что изготовление терракото-

вых статуэток было связано с городской традицией. А так как на Шор-тепе были найдены две матрицы97 с изображением женских персонажей, автор предполагает их производство на памятнике. Более того, характеризуя Шор-тепе как крупное многоотрослевое хозяйство (крупные размеры комплекса и огромное число помещений (до 150); разнообразие хозяйственных функций, сочетавших сельскохозяйственный труд (изготовление муки, вина), и всевозможные ремесла (обработка металлических изделий, ткачество, изготовление терракотовых статуэток Великой бак-трийской богини)), принадлежавшее, возможно богатому владельцу, но, скорее всего, храму, Г.А.Пугаченкова связывает его с культом богини, изображенной на матрицах (Пугаченкова, 1987а, с.44). Представляется, что две матрицы с разными иконографическими типами женских образов, полученные не in situ в месте производства, и даже вне стратиграфических условий - недостаточное основание для высказанных предположений.

Еще одна статья Г.А.Пугаченковой «Геракл в Бактрии», вышедшая в 1987 году, была посвящена рассмотрению иконографии Геракла, отраженной в различных видах материальной культуры, в том числе в изделиях терракотовой пластики98. Кроме образа Геракла, в статье затрагиваются вопросы интерпретации группы лепных фигурок, найденных в Дильберджине.99

В исследовании приводится несколько обобщающих выводов. В составе бак-трийско-кушанской коропластики Г.А.Пугаченкова выделяет 2 группы терракот -штампованные и лепные, - считая, что те и другие выполнялись одними мастерами, в одних и тех же керамических печах, и радикально отличались только иконографией. Одни, по мнению автора, представляли ремесленный повтор художественных образцов, другие - выполнялись обобщенно, идолоподобно. Из чего вытекает, что эта разница демонстрирует «не профессиональное неумение - и те и другие терракоты встречаются в единых археологических слоях, но специальный спрос на такие абстрактно трактованные статуэтки» (Пугаченкова, 1987б, с.75).

Использование типичных лепных всадников со схематически намеченными защипом чертами лиц в оформлении ритуальных курильниц автор считает фактом, «не оставляющим сомнений в их связи с какими-то культами - скорее всего культами племен, нахлынувших во II в. до н.э. в Бактрию и продвинувшихся затем дальше на юг, к которым и принадлежал род Кушанов. Иконографическим воплощением их обожествленного предка становятся упомянутые идолоподобные всадники и на-лепные фигурки бактрийской коропластики» (Пугаченкова, 1987б, с.75). Можно только еще раз подчеркнуть значимость перекрестного рассмотрения различных видов терракотовой пластики, которое дает иногда принципиально новый взгляд на значение, как самих изделий, так и образов, ими отображенных.

В заключение статьи Г.А.Пугаченкова предполагает синтез культуры бывших степняков и местного населения, считая вероятным наслоение культа воинственного предка на близкий по своему значению культ бактрийского божества, пользовавшегося особым почитанием в военной среде. К культу последнего, автор предполагает, имеют отношение мужские лепные статуэтки из дильберджинского бастиона.

В 1987 году выходит книга А.В.Седова «Кобадиан на пороге раннего средневековья», где автор суммирует и анализирует археологические материалы памятников долины Кафырнигана, выделяя комплексы узкого промежутка времени (куша-но-сасанидского) и сопоставляет их с комплексами соседних районов Бактрии. Среди прочего материала анализу были подвергнуты некоторые виды терракотовой пластики100, часть из них только упоминается101 (Седов, 1987).

В главе «Вопросы хронологии. Кобадиан в IV-V вв. н.э.» А.В.Седов приводит археологические комплексы кушано-сасанидского времени из разных районов Бак-трии. Вопросы терракотовой пластики были затронуты при сопоставлении материалов Кобадиана с данными из городища Яван, Халкаджар, Зар-тепа, Ак-курган.

Сравнивая материалы разных районов Бактрии, А.В.Седов приходит к ряду вы-

водов: в отличие от Явана «для Кобадиана не характерен прием украшения бортиков чаш налепами-масками в виде детских головок или головок животных. Значительно более разнообразны варианты штампованного орнамента, в основном -пальметы различного рода» (Седов, 1987, с.79). Кроме того, автор считает, что в слоях Яванского городища довольно много терракотовых статуэток, а в Кобадиане они практически отсутствуют.

Среди материалов Халкаджара автор выделяет и публикует статуэтки женщин, мужчин, всадников, коней, а также «зооморфные изображения на керамике», относя к последним фигурные ручки и налепы. Статуэтки представлены несколькими иконографическими типами: стоящая женская фигура в длинной одежде, на голове которой кокошник с расходящимися лучами (рис.31, 1); всадники - антропоморфные схематичные лепные с коническим головным убором. К числу статуэток автор относит также плитки с рельефными изображениями мужских персонажей в кафтанах, применяя к ним одновременно термины «пластины, фигурки, терракоты, статуэтки». Наиболее многочисленной группой статуэток считаются фигурки коней.

Среди зооморфных изображений на керамике отмечается головка барана, смотрящего вверх, украшавшая ручку красноангобированной кружки или кубка-чаши. Голова козла с витым рогом в виде налепа украшала основание ручки тагора (Седов, 1987, с.83-84, рис. 32, 4).

При сопоставлении кобадианского археологического комплекса с зартепин-ским, А.В.Седов отмечает многочисленные совпадения в керамических материалах. Так, близкими кобадианским являются «основные типы столовой кухонной и тарной посуды, приемы ангобирования и орнаментации сосудов, вплоть до антропоморфных налепов у нижнего основания ручек кувшинов, правда, иного, неизвестного для Кобадиана типа»102 (Седов, 1987, с.87).

Отличие автор видит в обилии в керамике Зартепа всевозможных зооморфных, антропоморфных и геометрических налепов (головки львов, обезьян, козлов и др.), декорировавших не только основания ручек кувшинов, но и стенки чаш, носики и сливы сосудов, верхние части ручек кубковидных чаш или кружек. Кроме того, отличительной чертой зартепинского комплекса является и обилие антропоморфных и зооморфных терракотовых статуэток103.

Ак-курганские материалы отличаются от кобадианских наличием чаш с налепа-ми по краю в виде головок львов и широкогорлых кувшинов с налепами на ручках104. На Ак-кургане найдена довольно большая коллекция терракот - образок с изображением Будды, статуэтки женщин, животных, птиц. Не исключено, что какая-то часть находок перемещена из более ранних слоев памятника, однако многие из них относятся к кушано-сасанидскому времени. В Кобадиане же, за исключением одного образка с изображением Авалокитешвары из Тепаишахского науса, терракотовые статуэтки не найдены, как считает автор105. Целый ряд памятников Южной Бактрии - Дильберджин, Джига-тепе, Чакалак-тепе, Дурмон-тепе также находят широкие аналогии с Кобадианом рассматриваемого периода.

В связи с находкой на Ак-тепе II налепа под ручкой ойнохоевидного кувшина, автор отдельно останавливается на анализе аналогичных изделий, месте и времени их бытования. Традиция налепов и оттисков на керамических сосудах с изображениями человеческих головок была широко распространена в Средней Азии106, в частности, в ее южных районах. Кроме упомянутых налепов на сосудах из Яванского городища, Зартепе и Джига-тепе, автор приводит несколько головок-налепов с городища Тали-Барзу, найденных в слоях ТБ-111 и ТБ-1У. Один из них, с оттиском мужского лица, помещен у основания ручки ойнохоевидного кувшина107. На городище Туткаул в Южном Таджикистане, в слоях У11-У111 вв. найдена «верхняя часть кувшина с налепом человеческой головы». Здесь налеп помещен на плечиках передней части сосуда, под сливом108. Аналогии налепам в виде человеческих головок, в том числе расположенным под ручками сосудов, автор видит в керамике Хотана.

На основании детального анализа иконографии изображения налепа из Ак-тепе II, А.В.Седов приходит к выводу о его стилистической близости сасанидским геммам. Сопоставляя время возникновения отдельных иконографических элементов в этом виде изобразительного искусства с деталями Ак-тепинского налепа, автор датирует налеп IV - началом V вв. н.э. Одновременно это изделие становится одним из аргументов в предложенной автором датировке рассматриваемого археологического комплекса Кобадиана.

В 1988 году К.А. Абдуллаев вновь обращается к образу Геракла в бактрийском изобразительном искусстве109. Анализ и сопоставление автором деталей иконографии изображений Геракла с различных памятников приводит его к выводу о том, что в коропластике Бактрии этот образ приобретает синтезированные черты греческого (нагота, поза, атрибуты) и иранского (корона с лентами, мягкая трактовка тела, изменение деталей) ваяния (Абдуллаев, 1988б).

Г.А.Пугаченкова в статье «Образы божеств в скульптуре Тохаристана времени Кушан» дает обзор основных иконографических типов терракотовых статуэток (Пугаченкова, 1989а). Она считает, что статуэтки богинь наиболее распространены среди терракот, находимых на городищах Бактрии-Тохаристана. Подчеркивается преобладание «оттиснутых» изделий по сравнению с лепными. К самым ранним были отнесены фигурки нагой богини с вытянутыми вдоль тела руками и венцом на голове, имеющие почти круглый объем. Изменяется отношение к типу женских обнаженных образов с тяжелым ожерельями и в опоясках110. Теперь автор связывает появление этого типа с влиянием Индии в кушанское время. К основным атрибутам женских персонажей относятся: плод, ветвь, цветок, зеркало, иногда младенец. Отмечается малое количество мужских статуэток, преобладание лепных всадников (Пугаченкова, 1989а, с.29-31). Также отмечается, что в коропластике Тохаристана встречаются канонические фигурки будд, боддисаттв, стоящих или в основном сидящих, находки которых немногочисленны.

Э.В.Ртвеладзе в статье «Культовые и погребальные памятники кушанского времени на Кампыр-тепе» публикует лепную статуэтку женщины с голубем в одной и плодом в другой руке111. Описание приводится в контексте всего археологического комплекса с детальным описанием инвентаря (Ртвеладзе, 1989). Автор отмечает, что обычай помещения статуэток в погребения, столь широко распространенный в странах эллинистического мира, не свойственен Бактрии, что идолы в погребениях широко распространены у сармато-аланских, а также тюркоязычных племен, подчеркивая, что кампыртепинская статуэтка не имеет общих черт с их иконографией.

В итоге Э.В.Ртвеладзе заключает, что «помещение данной скульптуры в могилу имеет определенное сакральное значение, отражающее ее связь с погребальным культом» (Ртвеладзе, 1989, с.232).

В этом же году Г.А.Пугаченкова, рассматривая ранее опубликованную лепную статуэтку обнаженной женщины с голубем из захоронения в крепостной башне Кампыр-тепа, делает следующее обобщение: «В многочисленных исследованных к настоящему времени погребениях Северной Бактрии с трупоположением, или сохранением костных останков или с кочевническим обрядом, хотя и содержащих разнообразный инвентарь, статуэтки крайне редки. Наличие таковой в кампырте-пинском захоронении позднекушанского времени указывает на воззрения, допускавшие помещения здесь скульптурного образка богини-матери» (Пугаченкова, 1989б, с.18)И2.

Терракотовая плитка с изображением сидящей богини, в левой руке которой обнаженный мальчик -сатир(?), в другой - птица Сирин(?) или Сфинкс(?), была упомянута в статье «Цитадель Кампыртепа». Изделие было обнаружено в помещении 2, над нижним полом (Савчук, 1989, с.73-80).

В 1990 году К.А.Абдуллаев и Т.Аннаев в контексте археологических материалов Зартепа описали ряд изделий терракотовой пластики!!3. Исследование упомянутых

изделий приводит авторов к выводу, что «в целом для У-УШ вв. н.э. на территории Северного Тохаристана наблюдается значительное сокращение изделий мелкой пластики. Так, около 50 изученных раннесредневековых памятников дали 22 терракотовые статуэтки. Сходная картина наблюдается среди синхронных раннесредне-вековых комплексов юго-восточного Таджикистана, где до настоящего времени отмечается отсутствие образцов терракотовой пластики. Резкое сокращение терракотовой скульптуры объясняется особенностями архитектурного развития раннесредневековой поры, для которой характерно преобладание высотной архитектуры в сельском ландшафте, а также тем, что наличие в культовых комплексах монументальной скульптуры и настенной живописи ограничивало употребление статуэток в качестве культовых предметов» (Абдуллаев, Аннаев, 1990, с.24). В своих размышлениях авторы опираются на ранее высказанное А.В.Седовым обобщение 114, спорность которого ранее нами рассматривалась (см. выше). Относительно второго аргумента - особенностей архитектурного развития - можно противопоставить аналогичные процессы в архитектуре, к примеру, Южного Согда в период раннего средневековья, которые никак не сказались на количестве терракотовых изделий.

Одной из немногочисленных работ, построенной на естественнонаучных методах исследования терракотовой пластики, стала диссертация С.В. Вивденко (Вив-денко, 1990). Примененные методы позволили автору установить, что терракотовые изделия греко-бактрийского периода существенно отличаются от изделий ку-шанского периода. Для раннего периода установлена следующая технологическая схема: тщательный отбор и очистка глиняного сырья, о чем свидетельствует низкое содержание естественной обломочной примеси, ее небольшие размеры и равномерное расположение; низкий уровень технологии обработки, что очевидно из почти полного отсутствия искусственно введенного отощителя и низкой температуры обжига.

Для изготовления терракотовой пластики кушанского периода характерно и высокое качество отбора и очистки глиняного сырья, аналогичное греко-бактрийско-му периоду, и высокая технология обработки. О последнем обстоятельстве говорит оригинальное новшество: обильное включение в тесто слюдистых отощителей до 35-40%, которые при низкой температуре обжига (650-750, реже 850 °С), позволяют получать плотный и прочный качественный черепок.

Более того, если в греко-бактрийский период производство терракот и керамики не имело принципиальных различий, то в кушанский период керамика и терракотовая пластика отличаются и составом теста, и температурой обжига. В свою очередь и между отдельными категориями терракотовой пластики были выявлены технологические различия. Так, статуэтки «бактрийского типа», всадники на лошадках, фигурные сосуды изготавливались по технологическому канону, сформировавшемуся в раннекушанский период и дающему высококачественную продукцию. Статуэтки коней, богинь «юэджийского типа» выполнялись более примитивно, со смешением технологических элементов (Вивденко, 1990, с. 14-55).

В 1990 году Ш.Р. Пидаев продолжает публикацию материалов Зартепа (Пидаев, 1990). В слое, датированном по керамике 111-1У вв. н.э., были найдены статуэтки лошадей с всадниками и без них (8 экземпляров). Автор отмечает, что ареал распространения всадников и лошадок широк, самые близкие аналогии автор видит на Дальверзинтепа115, в Старом Термезе116, Аккургане117, Зартепа118, Мирзакул-тепа119 и во многих других памятниках. Одним экземпляром представлена уникальная статуэтка барана с двумя головами, обращенными в противоположные стороны. Кроме статуэток с раскопа были получены 3 сосуда с фигурными ручками: одна в виде свиньи, и две в виде ежей. При этом автор упоминает другой вариант трактовки последних как голов козлов120. Особое значение имеет интерпретация в целом «холма», давшего вышеупомянутые изделия, как места расположения военного

форта, а помещения - как казарм, поскольку это может косвенно указывать на назначение этих изделий.

В 1990 г. К.А.Абдуллаев вновь обращается к ранее рассмотренному иконографическому типу статуэток, изображающему женский полуобнаженный персонаж с ожерельем на груди121. Автор анализирует группу статуэток, несущую близкие образы из Бараттепе, Зартепе, Кургантепе, Тепаи-шах, Фаяз-тепе и Старого Термеза. Сопоставляются и анализируются все иконографические детали. Особое внимание уделяется рассмотрению украшений. По итогам этого анализа, а также на основе приведенных аналогий в различных видах искусств, в том числе, в монументальных, предлагается интерпретация образа как синкретического, отражающего иконографию как якшинь, так, возможно, и Атаргатис. В целом хронологические рамки данной группы терракот К.А.Абдуллаев предлагает расширить до II-IV вв. н.э., отмечая, что наибольшее распространение они получают в III-IV вв. н.э. (Абдуллаев, 1990б, с.70).

В этом же году Г.А.Пугаченкова опубликовала тезисы доклада «Парфянский след в Северной Бактрии», в которых среди произведений монументального искусства, нумизматических материалов и предметов погребального обряда, свидетельствующих о связях с парфянской культурой, упоминает также терракотовую статуэтку из Дальверзинтепа (Пугаченкова, 1990а, с.82-83).

Изображениям кандиза в кушанском искусстве была посвящена работа Т.К.Мкртычева (Мкртычев, 1990а). Анализ этого вида иранского костюма на произведениях монументальной скульптуры позволил автору увидеть в двух однотипных терракотовых статуэтках из Старого Термеза и Айртама - изображение донатора в кандизе. Автор отметил, что эти изделия «демонстрируют процесс тиражирования монументального искусства в малых формах, который способствовал распространению буддийского искусства среди населения Северной Бактрии» (Мкртычев, 1990, с. 68)

В 1991 году Г.А.Пугаченкова в статье «Культовые курильницы Северной Бак-трии» обобщила имеющиеся данные по этому виду изделий. На основе морфологии, ею было выделено два типа курильниц122.

На Кампыртепе в помещении с длинной суфой, интерпретировавшемся как «ката», был обнаружен целый комплекс курильниц. Это находка, а также обнаружение курильниц в храме Бактрийской богини на Дальверзинтепа, по мнению автора, «не оставляют сомнений в их связи с культами и божествами Авесты» «Ритуальное назначение курильниц определило пластическое оформление некоторых из них» (Пугаченкова, 1991, с.102, 104). Скульптурно украшались в основном профилированные курильницы, на расширенном основании которых размещались три фигурки, либо головки животных, в одном случае - три мужские статуэтки.

Зверь кошачьей породы на курильнице из Дальверзинтепа, по мнению Г.А.Пугаченковой, «мог попасть с сако-юэджами, в культуре которых, он ярко высвечен, но не исключено и местное верование, так как снежный барс водится в Притяньша-нье». Как редкий отмечается мотив козла, это указывает на ритуальное значение сосуда, считает автор.

Описывая курильницу из Культепе, оформленную тремя фигурками коней, а также фрагмент аналогичной курильницы из Халчаяна, автор отмечает популярность образа коня в коропластике Бактрии-Тохаристана. Приводя данные письменных и этнографических источников о культе коня и зонах его происхождения, Г.А.Пугаченкова отмечает, что Тухоло (Тохаристан) являлся зоной разведения лошадей. Автор связывает также этот культ с юэджами. (Не отрицая возможность такой связи, стоит напомнить об отсутствии статуэток коней в Фергане - области, традиционно связанной с разведением высоко породных лошадей. Статуэтки коней во многих регионах Средней Азии известны с III-II вв. до н.э., что позволяет усомниться в предположении Г.А.Пугаченковой. Во всяком случае, могли быть и внут-

ренние причины возникновения культа коня.)

Отмечается также, что «в бактрийской коропластике одновременно со статуэтками коня получают распространение фигурки всадника на коне, выполненные вручную грубоватой лепкой, передающей антропоморфный образ божка-идольчи-ка, по-видимому, связанный с культом степного предка. Три таких идольчика оформляют курильницу из Халчаяна, найденную под полом дворца. Датировка ее, как было указано, - не позднее рубежа н.э. То есть курильница восходит ко времени закрепления в Северной Бактрии юэчжей, когда, возможно, они приобщались к местной авестийской религии и ее обрядам, которые, в свою очередь, адаптировали близкий недавним номадам культ предков и связанные с ним представления» (Пу-гаченкова, 1991, с.107).

На курильницах второго типа украшение имеется только на балалыктепинской, на одной ее стороне матрицей оттиснута женская головка, как подчеркивает автор, типологически близкая античным образцам Великой Бактрийской богини, встречающейся во всем регионе в первых вв. до н.э. и начале н.э. Г.А.Пугаченкова предполагает, что могла быть использована старая матрица, так как в раннее средневековье культ Великой богини уже не играл в Тохаристане былой роли.

Автор отмечает, что ареал распространения курильниц достаточно узок, вне Бактрии курильницы редки123. Нет их в буддийских комплексах. В Согде в храме Великой богини на Еркургане, возведенном во II-III вв. н.э., и окончательного заброшенном в VI вв. н.э., оказались фрагменты нескольких курильниц и одна целая, на резервуаре которой три женских скульптурных изображения, как считает Г.А.Пугаченкова, - явное указание на связь предмета с культом, которому был посвящен храм.

Г. А. Пугаченкова отметила, что курильницы Северной Бактрии входили «в состав ритуальных объектов местной разновидности религии Авесты, употреблявшихся в доисламские времена в церемониях почитания Великой богини (богинь?) и празднества поминовения усопших в дни Фравартигана. Они дают представление об одной из разновидностей инвентаря богослужений и ритуалов, а элементы их украшения - об образах и символах, связанных с местными верованиями» (Пугаченкова, 1991, с.109).

В 1991 году был издан каталог археологических находок с памятников юга Узбекистана, т.е. с части древней территории Северной Бактрии - Тохаристана. В книге представлены фотографии изделий терракотовой пластики. Можно отметить их высокое качество, позволяющее полноценную работу с отснятым материалом. Все фотографии имели сопроводительный комментарий, включавший краткое описание материала, техники изготовления, размера, места находки и датировки. В каталоге представлены изделия из нескольких памятников эпохи античности и раннего средневековья: Халчаян, Дальверзинтепа, Кампыртепа, Бараттепа, Будрач, и т.д.

В.А.Мешкерис в 1991 году публикует статью «Опыт периодизации коропласти-ки Бактрии-Тохаристана». Автор предлагает хронологическую колонку, в построении которой использовались данные стратиграфических шурфов и разрезов. Выборка этих комплексов осуществлена на основе изучения материалов стратиграфически датированных слоев Ай-Ханум, Кей-Кобад-шах, Халчаяна, Дальверзинтепе, Зартепе, Кампыртепе, Тепаи-шах и шурфов Старого Термеза. В.А.Мешкерис было выделено две фазы развития коропластики региона: архаическая (восточноэллини-стическая) и классическая (самобытная, бактрийско-тохаристанская). Первая подразделялась на айханумский комплекс III-II вв. до н.э. и халчаянский II в. до н.э.-серЛ в. н.э. Классическая фаза подразделена на дальверзинский комплекс I-III в. н.э. и зартепинский IV-V вв. н.э. Крайне важна, на наш взгяд, корреляция автором каждого из выделенных комплексов с монетным и керамическим материалом памятников. Ранее корреляция конкретных изделия терракотовой пластики с археологическим комплексом, из которого они происходят, и шире - которым они дати-

руются - на таком уровне не проводилась. Это, несомненно, большой прорыв в подходе к рассматриваемому материалу. Однако интересная модель классификации с важными нововведениями при ближайшем рассмотрении вызывает ряд вопросов. В частности, рассмотрим Айханумский комплекс, в который были включены изделия из кости из Ай-Ханум, Халчаяна, Старого Термеза и терракотовые статуэтки из Ай-Ханум и Кампыртепа. Неясен принцип отборки иконографических типов из материалов Ай-Ханум. Выбор изделий, на наш взгляд, произволен и не отражает даже основных иконографических типов, представленных на терракотовой пластике памятника, в частности - женского стоящего персонажа в одежде эллинизированного типа (Gullaume, Rougelle, 1987, р.60-61 (№1124-1129). Относительно представленной статуэтки из Кампыртепа можно только отметить, что она происходит из переотложенного слоя. Это неоднократно подчеркивалось публикаторами статуэтки, и как следствие, в литературе она несколько раз пере датировалась на основании анализа стиля и иконографии с I-II вв. н.э. до II в. до н.э.—I в. н.э. (Савчук, 1984 с.40; Древности Южного Узбекистана, 1991, с.289 №176.). Основания вычленения именно этой группы изделий в большей мере автор находит в единых иконографических истоках - передневосточного эллинизма. Оценивая ранние терракоты Саксонохура, которые датируются III-II вв. до н.э., автор сочла возможным не включать их на основании наличия аналогичных типов в более поздних комплексах и в несвойственном для изделий архаической фазы лениарном приеме, сочетающимся с минимальной объемностью. Таким образом, несмотря на заявленное построение периодизации на изделиях, надежно датированных стратиграфически, на наш взгляд, фактического и последовательного вычленения изделий по стратиграфическим данным автором не проводилось. Выборка изделий, характеризующих отдельный период развития коропластики, проводилась, на наш взгляд, под давлением выстроенной на стилевом анализе искусствоведческой концепции.

В 1992 году С.В.Вивденко публикует тезисы «Исследование древних технологий Северной Бактрии». Здесь суммируются результаты, полученные в ходе применения естественнонаучных методов исследования керамического материала, и в том числе изделий терракотовой пластики.

Автор считает, что в каждом регионе Средней Азии существовали свои технологические особенности, связанные либо с процессом выбора и подготовки сырья, либо с режимом обжига. «Для керамического изделия Бактрии характерен определенный набор обломочных пород, среди которых преобладают слюдисто кварцевые и кварц-полевошпатные, в керамике Согда обязательным обломочным материалом становятся кремнистые породы» (Вивденко, 1992, с.36).

В результате проведенных С.В.Вивденко исследований было установлено, что изготовление культовой посуды и терракот отличалось от обычного керамического производства, в частности - пониженной температурой обжига.

С процессом эллинизации Северной Бактрии автор связывает «резкое изменение технологического характера греко-бактрийской керамики, ее явную технологическую обособленность, повторившуюся затем позже в терракотах бактрийской богини в эллинизированных одеждах» (Вивденко, 1992, с.36).

Интересны наблюдения автора, сопоставившего изделия с одного памятника, давшие различные технологические особенности. «Керамика из науса Дальверзин-тепа-14 обнаружила удивительное сходство с терракотами бактрийских богинь «юэчжийского типа» в характере специально вводимых отощающих пород, которые отсутствовали в остальных керамических изделиях Северной Бактрии. Очевидно, керамика из науса и данный тип терракот связаны с приходом на бактрийские земли кочевых народов» (Вивденко, 1992, с.36). На наш взгляд, данное наблюдение требует уточнений, так как связь с юэджами предполагает у кочевников наличие своей устойчивой традиции изготовления терракотовых изделий, что в свою очередь требует отдельной аргументации.

С.А.Совчук в тезисах «К истории культурных связей крепости Кампыртепа» описал круг основных иконографических типов терракотовых статуэток, найденных на территории памятника124 (Савчук, 1992). Суммируя свои наблюдения, автор пришел к мнению, что в некоторых произведениях малой пластики, наряду с местной основой, прослеживается индийское, эллинистическое, парфянское и ближневосточное влияние125 (Совчук, 1992, с.131-132).

В 1992 году во втором томе «Silk road and archeology» была опубликована статья Д.Я.Ильясова и Т.К Мкртычева «Бактрийские боги из Дальверзинтепа (попытка типологического анализа)» (Ilyasov, Mkrtychev, 1992). Авторы на базе дальвер-зинских статуэток, передающих образ сидящей женской фигуры, разработали типологию, впервые развернуто применив методы, учитывающие процессы редукции в производстве терракотовых статуэток и выявляющие серии изделий разноудаленных от прототипа или художественного оригинала.

Прототип иконографии сидящей женской фигуры в хитоне и гиматии, с определенным рисунком складок, авторы видят в эллинистической сидящей богине, имевшей широкое распространение с середины I в.н.э. по середину II в. н.э. (например, статуэтки Кибелы из Палестины и Баальбека периода Антонинов). Образы разных богинь отождествлялись благодаря атрибутам в их руках.

Важно отметить, что в создаваемой типологии авторы опирались главным образом на иконографический анализ и размеры изделий. Археологический контекст статуэток, происходящих из стратиграфических раскопов, не рассматривался. Д.Я.Ильясов и Т.К.Мкртычев выделили четыре типологические группы (A, B, C, D). Образцом для иконографии самой ранней группы статуэток (А) послужила, по мнению авторов, парфянская иконография I-II вв. н.э. (в частности, приводятся образцы монументальной скульптуры Пальмиры, Хатры). Необходимо отметить, что приводимые авторами аналогии лишь отдельными деталями (нагрудным украшением и рисунком складок хитона) близки исследуемой группе дальверзинских статуэток. Кроме того, аналогии в мелкой пластике (в том числе не терракотовой) отсутствуют. Вероятно, обосновывая идею о, безусловно, привнесенном характере оригинальных матриц для изготовления рассматриваемых статуэток Бактрии, авторы отмечают, что парфянские формы-матрицы, изготовленные квалифицированными коропластами, могли завозиться в Кушанскую Бактрию. Кроме того, они могли быть изготовлены с привозных статуэток, выполненных из различных материалов, в том числе металла и дерева. Подтверждение этому авторы видят на примере кампыртепинских материалов, в частности, в статуэтке из дерева в серебряной обкладке с изображением мужчины в «парфянском» костюме, а также некоторых матриц. Однако эти факты можно рассматривать как косвенные свидетельства, что заставляет нас относиться к выводам авторов, о сильном влиянии парфянской идеологии и религии на Бактрию эпохи Кушан, как к предварительным.

В результате своего исследования авторы пришли к выводу, что формы для изготовления статуэток, «принесенные из других мест», были изменены с учетом местных бактрийских особенностей, что видно уже на статуэтках группы B. В иконографии последней группы (D), по мнению авторов, отразились этнические изменения в составе населения. Вне зависимости от иконографических изменений все группы были трактованы, как отображающие один и тот же образ, господствовавший на территории Бактрии и, в частности, на Дальверзинтепа в кушанский период.

В 1996 году К.А. Абдуллаев в статье «Терракотовая пластика Ай-Ханум», обобщает материалы по терракотовой пластике, полученные французско-афганской экспедицией с эталонного для греко-бактрийского периода памятника (Абдуллаев, 1996а).

Соглашаясь с мнением Ж.К.Гардена, автор считает, что большая часть керамических форм восходит к греческим образцам. Соответственно, характерные для

Ай-Ханума сосуды с налепами на дне чаш и штампованный декор, имея местное происхождение, несут в себе черты «иноземных влияний». Налепы на ручках и донцах сосудов К.А. Абдуллаев считает образцами мелкой пластики, внедренными в керамическое производство, и предлагает рассматривать их как категорию, пограничную между ремеслом и искусством. Автор предполагает, что головки, венчающие ручки или украшающие днища чаш, были оттиснуты в матрицах, предназначенных для изготовления терракотовых фигурок. В декорировке посуды Ай-Ханум особое место занимают чаши с налепами на дне и ручках сосудов с образами: Афины, Медузы, Сатира, а также Силена, Гелиоса.

Анализ терракотовых статуэток позволяет К.А. Абдуллаеву также заявлять, что они выполнены в традициях, наиболее характерных для местного производства. Это оттиски в одностворчатых матрицах с подрезкой контуров и тыльной стороны инструментом. На данном этапе изучения памятника не найдено каких-либо следов специализированных мастерских по производству терракот. Отсутствуют также объемные изображения, получаемые в двустворчатой матрице, подобные образцам Танагры (Абдуллаев, 1996а, с.56).

Иконографическое исследование затронуло незначительную часть типов, представленных в коропластике городища Ай-ханум. В частности, особое внимание было уделено статуэткам с женским стоящим персонажем в эллинизированной одежде. К одному иконографическому образу были отнесены девять фигурок.126 Отмечается, что одеяния женского персонажа сохраняют лишь общую схему греческого костюма. Об ориентализации греческих образов, по мнению автора, говорит и женское изображение с венком в руках, отдаленно напоминающее образ Нике. Наиболее близкую аналогию К.А.Абдуллаев видит в статуэтке с городища Саксонохур!27, датированной ГШ вв. н.э. Автор считает, что с III в. н.э. божеством с инвеститурным кольцом может быть и Анахита, иконография которой формируется с эпохи сасанидов. Ай-ханумскую статуэтку автор предлагает датировать первыми веками н.э. К этому же кругу К.А.Абдуллаев относит статуэтки с лицом, исполненным приемом защипа, с грубо процарапанными асимметричными щелями узких глаз, корпус статуэток украшен сплошными рядами треугольных вдавлений, отмечая, что встречаются они в слоях, датированных I в. до н.э. - II в. н.э.

На территории Ай-ханумского театра была найдена статуэтка сидящей богини с ромбом-веером. Автор относит ее к имеющим светский характер. Ближайшую аналогию видит в статуэтке из Кей-Кобад-шаха, датированной II в. до н.э. -1 в. н.э. К этому же времени относятся две фигурки всадничков-идольчиков. Есть случайная находка обезьяны в Ай-Ханум.

Рассмотрение терракотовой пластики Ай-Ханум имеет, безусловно, важнейшее значение. В частности, для освещения вопросов о происхождении этого вида материальной культуры в Бактрии (поскольку перед нами один из самых ранних комплексов терракотовой пластики, зафиксированный в археологических слоях). Кроме того, айханумский комплекс терракотовой пластики способен пролить свет на вопросы происхождения и развития технологии производства терракотовых изделий, бытования целого ряда иконографических типов в греко-бактрийский период. Важным является установление связи между иконографическими типами, бытовавшими в Ай-Ханум и на ряде памятников Северной Бактрии. Нельзя не отметить, что исследователь, опираясь лишь на часть основных типов изделий Ай-Ханума, и базируя свое исследование приоритетно на анализе иконографии и стиля изображений, значительно урезает спектр возможных источников для получения объективной картины. Кроме того, привлечение в качестве аналогий к айханумским изделиям преимущественно более поздних иконографических образцов вносит неоднозначность и противоречивость в выводы исследователя, в результате чего так и не складывается ясного представления о характерных особенностях терракотовой пластики греко-бактрийского периода.

В этом же году К.А.Абдуллаев посвящает отдельную статью рассмотрению зооморфного образа на сосуде IV - начала V вв. н.э. из северобактрийских материалов. Сюжет на оттиске с двумя симметрично расположенными друг против друга животными, пьющими из одного сосуда, автор интерпретирует как символ плодородия, в котором элемент воды наиболее значим (Abdullaev, 1996, с.49-53).

В 1997 году К.Абдуллаев в статье, посвященной эллинистической традиции в искусстве Согда и Бактрии, затрагивает вопросы генезиса и развития мелкой пластики.

Автор отмечает, что именно в эту эпоху «в искусстве пластики намечается тенденция персонификации идей, связанных с такими понятиями, как изобилие, богатство, благоденствие, причем это достигается посредством воплощения их как в конкретно-исторические образы, так и в культовые статуи божеств» (Абдуллаев, 1997, с.55-56). К.Абдуллаев, рассматривая группу терракотовых изделий из Ай-Ханум, находит в них черты близкие школе Лисиппа^28. Иконографический анализ изображения шествия богини на колеснице с серебряного диска из айханумского «храма с уступами» позволил автору выделить круг этого эллинистического образа, представленного в терракотовой пластике Бактрии. По мнению автора, богиня Кибела, отражена на статуэтках из Ай-Ханум (Gullaume, Rougelle, 1987, табл. XXIV, 1; XXVII, 11), Дальверзинтепа (Исхакова, Исхаков, 1978, с.161), Хаитабадтепа (Ртве-ладзе, Хакимов, 1973, с.23), а также сохранение этого образа автор видит в статуэтках из Поенкургана (Абдуллаев, 1999). Как основные иконографические детали, соответствующие этому образу, были отмечены высокий головной убор типа калафа и плащ. В заключение анализа художественных процессов, происходящих в Бактрии и Согде, К.Абдуллаев приходит к мысли «о мощном импульсе эллинистического искусства», который отразился на изобразительном комплексе двух регионов и в дальнейшем развивался разными путями (Абдуллаев, 1997, с.59). С 1997 года публикуются материалы полевых исследований совместной узбекско-японской Узбекистанской искусствоведческой экспедиции (УЗИСКЭ). В первом выпуске этого издания вновь открытым изделиям терракотовой пластики, обнаруженным в раскопах ДТЦ-4 и ДТЦ-5 на цитадели Дальверзинтепа, посвещена статья Д.Я. Ильясова. Автор, сохраняя археологический контекст, привел краткое описание 14 предметов, в том числе, статуэток с изображением женских богинь, зооморфных персонажей, плитки с рельефным изображением воина, налепов на сосуды, передающих антропоморфные образы (Ильясов, 1997а). Во втором выпуске также были опубликованы новые материалы по терракотовой пластике в статье Д.Я.Ильясова (Ильясов, 1998). Автор подробно описал три изделия с ранее неизвестными иконографическими сюжетами, среди которых: плитка с изображением стоящего персонажа со скрещенными руками; плитка с изображением воина в чешуйчатом доспехе; лепная статуэтка всадника в пластинчатом доспехе и упомянул находки трех фрагментов стратуэток с известным типом женских богинь и шести фрагментов зооморфных статуэток.

В 1997 году Дж.Ильясов рассматривает группу из трех терракотовых статуэток с одним иконографическим образом, происходящую с бактрийских городищ Даль-верзинтепа, Будрач и из Сурхандарьинской области. Статуэтки с городищ были датированы VII-VIII вв. н.э. Иконографический анализ изделий, а также аналогии в росписях Бамиана, Кокрака и Фундукистана и на Мервских терракотовых плитках, приводят автора к выводу о передаче в упомянутых статуэтках образа бодхисаттвы в эфталитской интерпретации. Ранее эта группа изделий трактовалась как «женское божество». Не будучи уверен в предполагаемой интерпретации, автор, однако убежден в том, что в иконографии этих изделий, несомненно, отразились эфталитские черты!29 (Ильясов, 1997а, с.30-32).

В этом же году Э.В.Ртвеладзе и И.Э.Косовская посвящают работу генезису и эволюции образов Силена и Сатира в искусстве Центральной Азии. Отмечая, что

ареал распространения дионисийских персонажей чрезвычайно широк, авторы, однако видят его наибольшее распространение в районах Согда и Бактрии, «ставших ядром филэллинистической культуры, на юго-западе Ирана и Гандхаре». Рамки бытования этих образов определяются от III в. до н.э. до исламского периода (Ртве-ладзе, Косовская, 1997, с. 69-71).

В 1998 году В.А.Мешкерис тезисно излагает «Методические основы комплексного изучения терракот Бактрии-Тохаристана». Единый принцип типологизации массового источника она видит в применении трех аспектов его изучения: географического, хронологического и классификационного (Мешкерис, 1998, с.64-66).

Географический аспект. Пространственно-типологическая характеристика терракот Бактрии-Тохаристана, по определению автора, дала возможность решить следующие задачи: «1) определить ареал коропластики с выделением ее локальных очагов в пределах историко-культурной области; 2) составить карту распространения терракот с нанесением и ранжировкой памятников - центров коропластики различной значимости с учетом типологической градации (город, городок, сельские поселения, пункт); 3) выявить картину географического распределения основных статуарных иконографических типов» (Мешкерис, 1998, с.65).

В.А.Мешкерис была составлена карта распространения терракот Бактрии-Тохаристана. В результате было отмечено более чем 60 памятников (6 из которых в Южной Бактрии), где были зафиксированы «терракоты». Соответственно на территории Северной Бактрии отмечается более 50 памятников, и более 350 «терракот». В результате картографирования автор выявила: локализацию династийного культа - Дальверзинтепинский комплекс; отражение официального направления кушан-ского искусства, местных бактрийских культов - Саксанохур, Чимкурган, Яван, Емши-тепе; распространение буддизма - Старый Термез, Караул-тепе, Ак-курган. Нельзя не отметить важность предложенного географического аспекта изучения терракотовой пластики и напомнить, что подход этот был ранее предложен в работах В.В.Бартольда (Бартольд, 1908, с.65-66).

Обосновывая «хронологический аспект», В.А.Мешкерис подчеркивает, что «периодизация терракот Бактрии-Тохаристана находится на стадии накопления стратиграфических данных и разработки самостоятельных колонок в исследовании отдельных городищ (Халчаян, Саксонохур, Дальверзинтепа, Старый Термез)». Автор видит необходимость решения задачи сведения в единую хронологическую таблицу локальных комплексов. Далее предлагается подразделить коропластику Бак-трии-Тохаристана на 4 хронологические группы, но уже на основе стилистического анализа. По мнению автора, исторически сложилось два стиля: архаический и классический. В рамках первого предлагается выделить группу докушанской эпохи III-II вв. до н.э. (Айханумский комплекс) и раннекушанской эпохи I в. до н.э. - I в. н.э. (Халчаянский комплекс). В рамках «классического» стиля предлагается выделить группу кушанской эпохи II-III вв. н.э. (Дальверзинский комплекс) и позднеку-шанской эпохи IV-V вв. н.э. (Зартепинский комплекс).

Представляется, что предложенный В.А.Мешкерис хронологический аспект крайне важен в изучении терракотовой пластики региона. Однако в связи с упомянутым отсутствием хронологических колонок по этим изделиям не только в рамках региона, но и для отдельных памятников (за исключением Саксонохура),130 решение проблемы автор видит через призму искусствоведческого анализа, а именно, через анализ стиля. Опыт предыдущих десятилетий показывает, что результаты этих работ сильно зависят от субъективных качеств исследователей, и часто, они бывают полезны в улавливании лишь основных тенденций в рамках крупных хронологических этапов. Поэтому представляется необходимым помимо предложенного пути решения проблем хронологической периодизации терракот Бактрии создание хронологической колонки на базе стратиграфически датированных материалов.

Классификация бактрийских терракот предлагается В.А.Мешкерис «на основе функционального принципа деления материала с учетом категорий изделий». Автор делит тарракоты на «скульптурные изделия самостоятельного значения (статуэтки, рельефные плитки, медальоны) и художественную коропластику (налепы и оттиски на керамике, фигурные зооморфные ручки, зооморфные ритоны)». За исходную классификационную единицу автором был принят иконографический тип. Разработанная искусствоведческая типология, по мнению автора, выявила компоненты бактрийского регионального стиля: местно-бактрийские, династийно-кушан-ские, эллинистические, индийские (Мешкерис, 1998, с.65-66). Автор предлагает использовать свои методики для обработки материалов из других регионов Средней Азии. В этой связи особенно важным представляется обоснование принципов выделения иконографического типа, которые в рамках тезисов не были озвучены.

В 1998 г. в статье «О терракотовой плитке с образом Будды из Караул-тепе» К.Кавасаки подтверждает мнение Мешкерис о том, что образцы буддийской коро-пластики Тохаристана целиком скопированы с монументальных памятников северо-западной Индии. Рассматривая иконографию упомянутой плитки с Караул-тепа, автор приводит ей аналогию - каменный рельеф из Сикри, на котором изображен Индра и арфист, навещающие Будду. «Можно предположить, что прототипом образа Будды на караултепинской терракоте послужили изображения на гандхар-ских рельефах» (Кавасаки, 1998, с.45-46).

Проблеме буддизма в Средней Азии была посвящена книга Б.Я.Ставиского, опубликованная в 1998 году. В работе два параграфа были посвящены обзору «Терракоты» и «Налепов и оттисков штампиков на керамических сосудах», несущих буддийскую иконографию. В первом параграфе были приведены материалы с памятников Бактрии, Южного Согда и одна находка из Чача; во втором - из городища Зартепа и памятников Семиречья. Однако автор сомневается, что последние бесспорно отражают буддийские образы. По всей видимости, автором не ставилось задачи составления исчерпывающего свода предметов терракотовой пластики с буддийской тематикой, поэтому был приведен лишь наиболее наглядный и известный материал, в целом иллюстрирующий изучаемую автором проблему (Стави-ский, 1998, с. 137-150).

В 1999 году Ш.Р.Пидаев рассматривает вопрос появления образа Будды в коро-пластике Бактрии (Пидаев, 1999). Автор предлагает рассмотреть две статуэтки, найденные на уровне УШ строительного горизонта на территории цитадели Старого Термеза. Комплекс керамики из слоя, в котором были обнаружены статуэтки, по мнению автора, имеет решающее значение для датировки последних. Он был отнесен ко второй половиной I в. н.э. - первой половиной II в. н.э. Такая датировка статуэток - делает их одними из самых ранних изделий с иконографией буддийских образов на территории Бактрии. Статуэтки были обнаружены в помещении с алтарем, что позволило автору интерпретировать помещение как домашнее святилище. Последнее, в свою очередь, позволило поставить под сомнение представление об отсутствии в городах терракотовой пластики с образами будды и боддисаттв как характерной особенности (К.Абдуллаев считал, что мелкая пластика с этими образами не пользовалась спросом, так как на территории городов имелись храмы с монументальной скульптурой) (Абдуллаев, 1985а, с.7-9). Ш.Р.Пидаев справедливо отметил, что наличие храмов с монументальной буддийской скульптурой не могло полностью удовлетворять потребности верующих. В доказательство приводятся находки статуэток не только из Старого Термеза, но и такого хорошо изученного города, как Зартепа, где при наличии буддийских храмов, отмечается значительное число находок терракотовых буддийских статуэток из жилых кварталов.

В этом же году выходит в свет статья, посвященная вопросу интерпретации ранее опубликованной 131 терракотовой плитки с рельефным изображением «воина» с памятника Кампыртепа. З.В.Сердитых и Г.А.Кошеленко рассматривая иконогра-

фию этого образа, приводят широкий круг аналогий для отдельных деталей и приходят к выводу о том, что плитка несет изображение тяжеловооруженного македонского воина (Сердитых, Кошеленко, 1999, с.363-366).

И.Т.Кругликова в 1999 году опубликовала результаты археологических исследований с 1974 по 1977 годы западного храма на Дильберджинтепе. Среди представленных автором материалов упоминаются также и изделия терракотовой пластики (13 изделий, в том числе статуэтки, налепы на керамике) (Кругликова, 1999, с.8-9, 15, 19, 21, 22; рис.12, 7; 15, 4, 5; 19, 1.3;22, 1, 2; 30, 4; 33, 8-10; 42, 1, 3-4).

В 1999 году К.А.Абдуллаев публикует ряд изделий терракотовой пластики, полученный при раскопках северо-бактрийской кушанской крепости Поенкурган!32 (Абдуллаев, 1999). В статье рассматриваются изделия, в которых, по мнению автора, отражены эллинистические мотивы. В частности описываются статуэтки, в изображении которых автор видит иконографию таких образов, как Геракл, Афина и Кибела. К эллинистическим образам дионисийского круга была отнесена лепная статуэтка обезьянки. На примере рассмотренных образов, К.А.Абдуллаев приходит к выводу о том, что «эллинистическая культура проникла глубоко в народную среду и отразилась в произведениях местных мастеров» (Абдуллаев, 1999, с.131).

В 2000 году К.А.Абдуллаев обращается к ранее неоднократно исследованному иконографическому типу бактрийских статуэток с изображением женских персонажей, сидящих на тронах (Абдуллаев, 2000). Автор приводит новые материалы аналогичных статуэток из крепости Паенкурган, датированной комплексом археологического материала и, в том числе, монетами, периодом Великих кушан - I-II вв. н.э. Условия находки этих терракотовых статуэток, характер их залегания в культурных слоях с керамикой и монетами позволяют прояснить проблемы датировки не только паенкурганских, но и аналогичных типов с памятников Чаганиана. Пять статуэток, публикуемых в статье, относятся к одному иконографическому типу. Причем две из них изготовлены в одной матрице. Одна статуэтка представлена несколько иным типом - сидящая фигурка «выполнена в обобщенной манере» (Аб-дуллаев, 2000, рис.1, 6). У нее сохранилась голова, лицо несет монголоидные черты. Все статуэтки покрыты красным ангобом разных оттенков, кроме одной без какой-либо краски и одной окрашенной в белый цвет. У некоторых статуэток нижняя часть подрезана, и они могут находиться в вертикальном положении.

Анализируя детали иконографии, автор выявляет влияние месопатамского пластического искусства парфянского времени. По изображениям на головках, которых было найдено 7 экземпляров, автор отмечает наличие 2-х расовых типов: европеоидного и монголоидного. По наличию атрибутов в руках, манере изображения деталей одежды, а также типу головного убора, в частности изображению на нем месяца с повернутыми наверх рожками, автор идентифицирует паенкурганские изображения с богиней Наной. Напомним, что первая интерпретация этих образов была сделана Г.А.Пугаченковой, которая считала их наиболее близкими к Аши-Ва-нухи, а также к Ордохшо!33. К. Абдуллаев подкрепляет свои выводы аналогиями в кушанском монетном материале, а также сопоставлением с материалом бактрийских поселений и аналогий с Ближнего Востока, к примеру, с поселений Дура-Евро-пас парфянского периода. Отмечается, что в монетах Канишки в титулатуре впервые упоминается имя Наны, употребляется два иконографических типа - стоящая с жезлом с протомой животного и чашей Нана, и тип сидящей богини на льве. В обоих типах в иконографии богинь есть такая деталь головного убора, как полумесяц, обращенный рожками вверх. О роли этой богини свидетельствует, по мнению автора, также ее упоминание в Рабатакской надписи.

В статье критикуются положения, высказанные ранее Дж. Ильясовым и Т.К. Мкрты-чевым (Il'ysov, Mkrtychev, 1992). В частности то, что в кушанский период вся масса терракотовых статуэток воспроизводилась в «эллинистических и парфянских матрицах» с поправкой на бактрийский вкус. К.Абдуллаев считает, что в эпоху эллинизма формирова-

лась «бактрийская школа ваяния, которая сама могла оказывать влияние на другие школы». Автор также счел неправомерным мнение Дж. Ильясова и Т.К. Мкртычева о невозможности отождествления дальверзинских сидящих женских статуэток с изображениями Наны на основании отсутствия в ее иконографии характерной для ближневосточного прототипа вертикальной складки в одежде.

Дж.Я. Ильясов в статье «Терракота раннесредневекового Чаганиана», вышедшей также в 2000 году, излагает иной взгляд от общепринятого на вопрос прекращения бытования терракотовой пластики в раннем средневековье.

Автор обобщает материалы этого хронологического отрезка, полученные при археологических исследованиях Северного Тохаристана. Три ранее опубликованные терракотовые статуэтки с изображением одного иконографического типа -персонаж в кафтане с правосторонним отворотом и в короне с тремя полумесяцами - автор предлагает интерпретировать иначе. Он приводит ряд аналогий из росписей Бамиана, Балалыктепа, Кызыла, Кучинского реликвария и т.д. и предлагает интерпретировать как «образ идеализированного или обожествленного правителя, и датировать на основании анализа таких деталей, как венец с тремя полумесяцами и треугольный отворот - в пределах V-VII вв. н.э. (Ильясов, 2000а, с.155).

К числу эфталитских, на основании близких аналогий с персонажами на росписях Балалыктепе, автором была отнесена терракотовая статуэтка с Будрача. С этого же городища происходят две статуэтки, передающие образы в крылатых коронах, также характерные для раннесредневекового периода. Была пересмотрена датировка и ранее предложенная интерпретация терракотовой плитки с изображением персонажа в доспехах на зооморфном существе под аркой, найденная на цитадели Дальверзинтепе. Возражая против датировки III-IV вв. н.э., предложенной Г.А.Пугаченковой и основанной на сопоставлении с росписями Диль-берджина, Дж.Я. Ильясов подчеркивает, что для Тохаристана вообще «не очень характерны» плитки, упоминая также, что для согдийской коропластики «плитки с изображением персонажей, стоящих под орнаментированными арками, характерны для VI-VIII вв.». Кроме того, автор отмечает работы, предлагающие омолодить до V-VI вв. росписи Дильберджина (Ильясов, 2000а, с.156), приводит ряд терракотовых изделий, найденных в последние годы на цитадели Дальверзинтепа, которые он относит к раннесредневековым134.

Итогом исследования Дж.Я. Ильясова явился вывод «о безусловном существовании здесь (Северная Бактрия) коропластического искусства в эфталитский и тюркский периоды» (Ильясов, 2000а, с.157).

Еще одна статья Д.Я.Ильясова, вышедшая в 2000 году, была посвящена аналитическому обзору терракот Кампыртепе (Ильясов, 2000 б). Автор отмечает, что памятник дал более тридцати антропоморфных терракотовых статуэток, в тематике которых заметно «ощутимое присутствие эллинистических мотивов». В частности, рассматривается сюжет терракотовой плитки с рельефным изображением воина. Автор приводит историографию работ, посвященных этому сюжету, в которой насчитывается более 10 статей!35. Анализируя различные точки зрения по интерпретации изображения, Дж. Ильясов склоняется к мнению К.Абдуллаева и В.Никоно-рова о том, что на плитке представлен греко-бактрийский воин. В статье были также рассмотрены такие сюжеты, как женский персонаж в хитоне и гиматии с атрибутом в правой руке, а также Афина (матрица). По поводу последней автор приводит мнение Ф.Гренэ, об использовании иконографии Афины при создании образа Ришто-Арштат (Гренэ, 1993, с.154) и в целом соглашаясь с этой точкой зрения отмечает, что кампыртепинская матрица в силу ранней датировки III-II вв. до н.э. «стояла в начале того процесса религиозного и художественного синкретизма, который привел к перевоплощению олимпийской Афины в зороастрийскую Ар-штат» (Ильясов, 2000 б, с.99-100). К эллинистическим были отнесены две матрицы для оттискивания мужской головы крупных размеров и приведена их интерпрета-

ция Э.В.Ртвеладзе как портрета юного Евтидема (Ртвеладзе, 1999, с.56). Среди эллинистических образов были рассмотрены сатиры.

К юеджийским сюжетам был отнесен образ бородатого персонажа в головном уборе с наушниками, исполненный в комбинированной технике (лепное тулово и оттиснутая в матрице голова). Автор согласен с интерпретацией этого образа как «правителя из среды номадов» (Абдуллаев, 1998; Nikonorov, Savchuk, 1992).

К кушанским сюжетам были отнесены статуэтки женского персонажа с ребенком на руках, а также головки богинь с раскосыми глазами. Упомянут также такой иконографический тип, как обнаженная женский фигура.

Особое значение имеет публикация статуэтки сидящего Будды, найденной на Кампыртепа в 1999 году, так как это первое свидетельство о присутствии буддистов в этой крепости (датировка верхних слоев памятника не выходит за пределы II в. н.э.). В заключение исследования Дж. Ильясова сравнил тематику терракот с двух городищ Дальверзинтепа и Кампыртепа и пришел к выводу об их значительном отличии. Однако автор, выявив локальные различия, подчеркнул, что они «уступают место интеграционным процессам в тех случаях, когда вступают в силу идеологические представления, общие для региона в целом» (Ильясов, 2000б, с.103).

В сборнике материалов Тохаристанской экспедиции за 2000 год важное значение имеет статья С.Курбанова, которая освещает археологический контекст изделий терракотовой пластики с цитадели Кампыртепа. На базе значительного объема изделий, зафиксированных внутри архитектурных построек, автор пришел к выводу о наиболее частом расположении произведений коропластики «в святилищах, их кладовых и молитвенных залах, реже в помещениях с очагами, а иногда в коридорах» (Курбанов, 2000, с.43). Наблюдения автора, столь важные для установления функционального назначения различных видов терракотовой пластики, могли бы стать эмпирическим обобщением в случае их подкрепления статистическим анализом.

Декорированной керамике Кампыртепа посвящена специализированная работа О.Цеповой (Цепова, 2000). Внимание автора в большей степени было уделено проблеме интерпретации изображений, исполненных на керамике разными техническими приемами. Автором были выделены следующие приемы декорировки: прочерченный орнамент; штампованный орнамент; объемно-пластические украшения; лощение и ангобирование.

Обобщающий характер носит статья Т.К.Мкртычева «Буддийская терракота Бактрии-Тохаристана: к вопросу о ее роли в искусстве и культе», вышедшая в 2000 году в сборнике, посвященном юбилею Г.В.Шишкиной.

Т.К.Мкртычев считает, что «в Бактрии отсутствовали художники-коропласты», а производство терракотовых статуэток осуществляли ремесленники-керамисты, использовавшие оригинальные глиняные модели, сделанные скульпторами. При этом отмечается, что моделей было ограниченное количество, и вместо них часто использовались «штампы-матрицы с оригинальных произведений мелкой пластики (металлической, каменной, возможно, терракотовой), которые выступали в качестве патриц» (Мкртычев, 2000, с.162). Учитывая особенности технологии изготовления изделий терракотовой пластики по принципу патрица-матрица-патрица, автор предлагает изучение штампованной терракоты основывать на составлении генетических рядов и выявлении прототипов!36. Для изучения буддийской терракоты предлагается также учитывать тематический и хронологический аспекты.

Исходя из вышесказанного, Т.К.Мкртычев анализирует накопленный материал по буддийской тематике, рассматривая отдельно образы Будды, бодхисатвы, донаторов и адорантов, якшинь, митхуны, а также джайнских персонажей, последовательно распределяя их в кушанском, посткушанском, «тохаристанском» хронологических этапах. К сожалению, даже в рамках иконографического анализа автор не сопоставляет свои выводы с наблюдениями других авторов, работавших в этом направлении. К примеру, не упоминается работа В.А.Мешкерис, в которой также

были обобщены материалы по буддийским и другим образам, привнесенным из соседней Индии. Множатся мнения в интерпретациях отдельных сюжетов, в частности, двух полуобнаженных фигур на терракотовых плитках (Мешкерис, 1986, с.21-23).

Базируясь на стратиграфически датированных изделиях, и учитывая особенности распространения буддизма и отстраненности изображения на статуэтках и плитках от прототипа, Т.К.Мкртычев уточняет, или сужает рамки датировок части изделий. Анализ терракот буддийской тематики через призму особенностей технологии ее изготовления, через установление (гипотетическое) генетических рядов приводит автора к ряду итоговых выводов. Отмечается преобладание сильно редуцированных образцов. В свою очередь, это приводит к мысли о ремесленном производстве, «в котором использовались не только оригинальные модели, но и произведения мелкой пластики, взятые в качестве патриц». Значительная часть изделий была обнаружена на поселениях вдали от буддийских памятников. Упоминая дискуссию К.Абдуллаева и Ш.Р.Пидаева о том, что терракотовые статуэтки использовались для домашних святилищ и часовен (только на сельских поселениях или также и в городах), автор не отрицает такой возможности. Анализируя состав храмовых подношений ряда буддийских памятников, отмечается, что терракотовые статуэтки в кушанское время не играли роль вотивных подношений, и не имели пропагандистских и культовых задач, как монументальная скульптура или живопись. Т.К.Мкртычев предполагает, что буддийская терракота кушанского периода - «своеобразный отблеск моды», отражавший «приверженность буддизму среди ку-шанской знати». Именно поэтому приоритет был за изображениями митхун, як-шинь и донаторов, «значение которых связано с плодородием, процветанием и богатством - универсальными понятиями, не касающимися специфики буддийского учения» (Мкртычев, 2000, с.167).

В посткушанское время роль буддийской терракоты меняется. Автор считает, что «появляются терракотовые образки, которые играют роль индивидуальных иконок». Т.К.Мкртычев считает, что в раннесредневековом Тохаристане терракота «обретает статус полноправного участника буддийских ритуалов и всей системы

буддийского искусства» (Мкртычев, 2000, с.167).

***

Подводя итоги истории изучения терракотовой пластики Бактрии-Тохаристана, напомним, что нами было рассмотрено более 130 работ, опубликованных в период с 1940 по 2000 годы включительно. Нельзя не отметить ряд обстоятельств, усложнявших исследование бактрийской пластики. В первую очередь - это расположение Бактрии на территории четырех современных государств. Это привело к тому, что исследование региона велось большим количеством научных организаций, I37 что в свою очередь отразилось на определенной обособленности исследователей, а также в разнице используемых методов. Кроме того, принципиальной особенностью и сложностью в осмыслении полученных материалов была и до сих пор является несогласованность абсолютной хронологии, возникшей из-за разногласий по начальной дате правления кушан, решаемой исследователями с существенной разницей. Нельзя не отметить значительное число исследователей (более пятидесяти), затрагивавших проблемы терракотовой пластики этого региона. В целом же характерно, что большая часть исследований приходится на восьмидесятые и девяностые годы, т.е. можно отметить их практическую новизну.

Несмотря на перечисленные сложности, представляется возможным вычленение нескольких основных групп исследований. Одна из них, представленная значительным числом работ, была посвящена публикации отдельных изделий терракотовой пластики с последующим иконографическим изучением изобразительного ряда.

Широко представлены обобщающие исследования по таким видам изделий, как терракотовые статуэтки, плитки с рельефными изображениями, декор на керамике и т.д. (Гарден, 1957; Пугаченкова, 1966, 1967б, 1973, 1979а; Aбдуллаев, 1996а, б; Abdulaev, 1998; Francfort, 1984; Gullaume, Rougelle, 1987; Седов, 1987). Tри работы посвящены изучению редких несамостоятельных видов терракотовой пластики: сосудам на зооморфных подставках, курильницам с основанием в виде зооморфных и антропоморфных статуэток и кружкам с фигурными зооморфными ручками (Пугаченкова, 1965, 1991; Aннаев, 1987; Aбдуллаев, Завьялов, 1985б). Особенностью и заслугой исследователей Бактрии-Tохаристана является значительное количество трудов, в которых изделия представлены в стратиграфических условиях, особенно когда показывается их расположение в контексте всего археологического комплекса отдельно взятого памятника.!38 ^смотря на то, что в них нет корреляции изделий терракотовой пластики со всем археологическим комплексом исследуемых памятников, полнота приводимых данных дает возможность восполнить эти пробелы в будущем. Hапомним, что в подавляющем большинстве случаев по данным, содержащимся в опубликованных работах, такие связи восстановить чрезвычайно трудно, если вообще возможно. B совокупности или во взаимосвязи все виды изделий терракотовой пластики (самостоятельного и несамостоятельного характера) не рассматривались. Принципиально новым словом стали специализированные работы по изучению технологии изготовления различных изделий, и влиянию ее особенностей на изобразительный ряд ^ивденко, 1990, 1992, 1994; Ilyasov, Mkrtychev, 1992; Mкртычев, 2000).

B изучении терракотовой пластики Бактрии превалировал подход к ее изделиям как к памятникам искусства, с соответственным приоритетом искусствоведческих методов исследований. Появление работ ^И.Зеймаль, Д.Я.Ильясова и T.K.M^™-чева, использующих выводы экспериментальной археологии в области влияния процессов редуцирования на изобразительный ряд, в целом принципиально не меняют устоявшегося взгляда. Предлагая перенести значительную часть изделий из категории памятников искусства в разряд ремесленной продукции, они, тем не менее, не формируют нового подхода в изучении пластики как археологического источника, с применением соответствующих методов. Однако уже на базе этих методов, в восьмидесятые и в конце девяностых годов предлагается пересмотр устоявшихся мнений по интерпретации иконографических образов на терракотовой пластике, а также их датировке !39. Bажно отметить, что на фоне искусствоведческого изучения массовость материала сподвигает ряд археологов начать стихийно рассматривать изделия терракотовой пластики внутри археологического комплекса во взаимосвязи с археологическим контекстом. Однако в специализированных исследованиях изучение терракотовой пластики остается в рамках искусствоведческих методик, без привлечения методов исследования, которые подразумевают создание надежной базы стратиграфически датированных изделий; корреляцию внутренних связей изделий с комплексом памятника, внешних связей в рамках материальной культуры региона и государства; корреляцию терракотовых изделий как внутри одного вида, так и между различными видами; применение статистических методов и др.

За рассматриваемый период исследователям бактрийской терракотовой пластики удалось получить колоссальный по количеству и разнообразию материал с десятков городов и сельских поселений Бактрии!40. B результате археологических исследований получено большое число зафиксированных в стратиграфических условиях находок. Установлен хронологический диапазон бытования основных видов изделий от греко-бактрийского времени по раннесредневековое время включительно. Было выявлено бытование в регионе различных видов изделий с применением терракотовой пластики, таких как: статуэтки; плитки с рельефными изображениями; зооморфные подставки; курильницы с основаниями оформленными статуэтками; поставцы в виде крепостных стен; декор на керамике (штампы и налепы), в том

числе кружки с фигурными зооморфными ручками; ритоны с налепами; модели буддийских ступа. Исследования иконографии образов позволили выделить значительное количество изделий, отражающих влияние буддийской идеологии и иконографии!4!. В рамках Бактрии отмечаются локальные особенности терракотовой пластики северо-восточной, северо-западной и юго-восточной областей. Прошли дискуссии, затронувшие исследователей коропластики как самой Бактрии, так и других регионов: об образе и влияние индийской иконографии, иконографии Анахиты; местной бактрийской богини и образах, передающих влияние греческой мифологии на мировоззрение бактрийцев, на возможный синтез греко-бактро-ин-до-ближневосточный.

Несмотря на вышеупомянутые достижения, необходимо отметить, что все обилие опубликованного и описанного материала не сложилось в обобщенную картину генезиса, эволюции и взаимосвязи основных видов терракотовой пластики Бак-трии-Тохаристана. Далеко не разрешенными остаются вопросы их взаимовлияния и функционального назначения. Накоплено большое количество непересекающихся точек зрения по вопросам датировки, генезиса и эволюции отдельных иконографических образов. Выход из создавшегося положения видится в развитии обозначенных выше тенденций, характеризующихся рассмотрением изделий терракотовой пластики в рамках археологического контекста. Первостепенной остается задача создания свода археологических источников по терракотовой пластике Бак-трии-Тохаристана, базирующегося на шкале стратиграфически датированных изделий. Лишь на этой основе в дальнейшем видится восполнение вышеобозначенных пробелов.

§4. ИСТОРИЯ ИЗУЧЕНИЯ ТЕРРАКОТОВОЙ ПЛАСТИКИ СОГДА

Новый этап в истории изучения терракотовой пластики Согда сопряжен с созданием ряда новых экспедиций и отражает переход к новым методам исследования археологических памятников!42. С начала сороковых годов прошлого столетия по 2000 год включительно было издано более полутора сотен работ, написанных шестьюдесятью семью авторами. Из них сорок восемь обобщающих работ, специализированных на изучении терракотовой пластики.143

Начало этого этапа знаменуют исследования Г.В.Григорьева, в которых впервые представлена стратиграфия ряда памятников Самаркандского Согда. В частности, уделяется внимание находкам терракотовых статуэток, которые впервые получают привязку к стратиграфическим слоям памятников и всему комплексу материальной культуры. Так, в статье «Поселения древнего Согда» была представлена хронологическая периодизация памятника Тали-Барзу. Археологические комплексы пяти (из шести выделенных) хронологических периодов характеризуются изделиями терракотовой пластики. Благодаря последовательному описанию стратиграфически выделенных комплексов прослеживается их эволюция144 (Григорьев, 1940). В другой своей работе, посвященной художественному ремеслу домусульман-ского Согда, Г. В. Григорьев рассматривает ряд изделий из городища Кафыр-калы (Григорьев, 1946). В частности, анализируя штампованный декор на керамике, происходящий их гончарных печей, датированных УТУП веками, автор приходит к выводу о близости используемых приемов орнаментации керамического материала к сасанидскому металлу. Вывод подкрепляется находкой «целого ряда» форм, посредством которых украшались как керамические, так и металлические сосуды 145. Кроме того, подчеркивается, что способ нанесения на керамический сосуд путем оттиска, характерен только для раннесредневекового периода, тогда как в эллинистический период такие изображения налеплялись на стенки сосуда. Описывая ряд изделий, автор предлагает интерпретацию антропологического типа изображенных

персонажей. Выделяются сосуществующие «тюркский» и «арийский» типы.

Благодаря иконографическому анализу была установлена связь между несколькими различными по функциональному назначению видами изделий. Так налеп на сосуде с изображением лица человека, обнаруженный в гончарной печи на Ка-фыр-кале, по мнению автора аналогичен налепу на оссуарии, изданном Н.И.Весе-ловским!46. Фрагменты от другого сосуда с женским лицом аналогичны изображению, венчающему крышку оссуария из кишлака Тайляк (Григорьев, 1946, рис.47, 1). Подчеркивается, что на городище Тали-Барзу «подобные статуэтки» появляются в слое IV. Заметно, что для автора еще не принципиально важно функциональное назначение изделия, налеп на сосуде, оссуарии или статуэтка.

Г.В.Григорьев упоминает «неоднократные находки конных статуэток» в слое ТБ-IV, отмечая, что если все остальные статуэтки, находимые на городищах Согда, сделаны штампом, то только этого типа статуэтки сделаны всегда от руки.

Не утратили своего значения высказывания исследователя о назначении изделий терракотовой пластики. Автор в целом согласен с мнением Н.И.Веселовского, который считал, что статуэтки являлись не игрушками, а ритуальными изображениями, так как встречались на оссуариях. Подтверждая последнее, Г.В.Григорьев считает, что на сосудах статуэтки служили апотропеями, а отдельные конные статуэтки могли служить онгонами и связываться с культом предков, который был широко распространен в Средней Азии в это время. Позднее эти идеи прозвучат в работах Г.А.Пугаченковой147 и многих др. исследователей.

Анализируя изделия, отражающие уровень изобразительного искусства Согда (серебряные сосуды, Ноин-уланские ткани и терракотовую пластику), автор отмечает, что здесь мы имеем «один из центров, где художественная промышленность достигла высокого развития и влияла в свою очередь на окрестные страны».

Несмотря на устарелую периодизацию, стратиграфическая последовательность выделяемых Г.В.Григорьевым этапов по сей день, представляет интерес в вопросах хронологии и последовательности смены иконографических образов отдельных видов терракотовой пластики.

В послевоенный период продолжалась обработка музейных коллекций. М.Э.Во-ронец на основе иконографического анализа более чем 300 антропоморфных «фигурок и головок» из фондов Музея Истории АН УзССР (Воронец, 1947) выделил древнейшие иконографические типы. Они представлены на трех изделиях, изображающих так называемый «древнеперсидский» тип, представляющих собой: «бюстик», головку статуэтки и «оттиск лица на ручке сосуда». Все изделия воспроизводят мужские персонажи в своеобразных головных уборах и происходят из Афрасиаба148. Привлечение антропологов для выяснения расового типа изображенных персонажей позволило отнести их к переднеазиатскому типу. Аналогии были установлены на пластинках из амударьинского клада. Датируются рассматриваемые изделия IV вв. до н.э., на основании чего предлагается пересмотреть датировку Афрасиаба, предложенную В.Вяткиным, И.Толстым и Н. Кандаковым (III-II вв. до н.э.)149.

В 1950 году выходит в свет статья Г.А.Пугаченковой «Элементы согдийской архитектуры на среднеазиатских терракотах». Здесь автор подключается к дискуссии, разгоревшейся еще в начале века по отождествлению и трактовке изображений на оссуариях и очажках. Автор рассматривает весь спектр мнений, сложившийся к моменту написания данной статьи 150. Анализ архитектурных деталей, изображенных на Биянайманских оссуариях, позволил отметить, что арки с повышенным эллепти-ческим очертанием встречаются чаще полуциркульных арок. «Традиционно согдийским является метод заполнения арочной дуги кружками или розеттами», в подтверждение этому высказыванию приводятся находки терракотовых кружков диаметром 10-13 см из дворца Тараза и Сукулукского городища. Кроме того, подчеркивается радикальное отличие арок, изображаемых на оссуариях, от арок на очажках. Автор считает, что фестончато-килевые арки чужды иранской архитекту-

ре, где при сасанидах использовалась эллептическая, а в эпоху ислама - стрельчатая дуга.

Отмечая, что в архитектуре древнего Согда отсутствуют наружные световые проемы, автор предполагает, что на оссуариях отражены не реальные стены согдийских домов, но «некие условные декоративные композиции, заключающие, несомненно, реальные элементы согдийского зодчества - арку, колонну».

Исходя из «культового характера персонажей оссуариев Биянаймана», предполагается связь архитектурных деталей с храмовыми.

Автор предлагает датировать не позднее IV в. н.э. те оссуарии, где привлечены эллинизированные элементы архитектурного декора: пальметты, волюты, штампованные маскароны; к IV-VI вв. н.э. изображения с более грубым и упрощенным рисунком, когда стиль штампованных головок и сам прием использования таковых для декорировки стен сближается со стилем парфянских построек II-III вв. н.э.; к VI-VII вв. н.э. - биянайманские оссуарии.

В изображениях на очажках автор выделяет два стиля: «рельефные, сочные» и «плоские... с геометрической сеткой узоров». Первые предлагается датировать VIII-X вв. н.э., вторые XI-XIII вв. н.э. (Пугаченкова, 1950, с.47).

В 1951 году А. М. Мандельштамом была защищена диссертация «Сложение таджикской народности в Среднеазиатском междуречье», в которой, в частности, «терракоты Самаркандского Согда» рассматриваются как источник по исторической антропологии. Под «терракотами» подразумеваются: «статуэтки, головки от них, оссуарные налепы, «образки», оттиски штампов на керамике» (Мандельштам, 1951). Работа А.М.Мандельштама была основана на новой периодизации, разработанной А.И.Тереножкиным151, также был использован накопленный археологически датированный материал по терракотовой пластике. Основным принципом классификации А.М.Мандельштама являлся антропологический тип, который в совокупности с анализом одежды, атрибутов, техники выполнения и стиля позволил выделить несколько групп, подразделенных на 4 разряда.

Первый - кушанский. Все статуэтки изготовлены в формах и большинство покрыто красно-коричневым, темно-коричневым или (реже) черным ангобом, сочетающимся с лощением. Наиболее архаичная группа характеризуется плотным белым ангобом. В этом разряде преобладают женские изображения, мужских очень мало и большинство из них являются одиночными. Отмечается, что женские изображения датируются археологическими данными II-I вв. до н.э. и показывают наличие двух европеоидных типов - «узколицый» и «широколицый». Эти же типы прослеживаются автором в статуэтках I-III вв. н.э.

Второй разряд автор характеризует как имеющий «весьма разнообразный» стиль и технику изготовления, а также как включающий большое число «примитивов».

Третий разряд включает большое число оссуарных налепов и ограниченное число статуэток, головок от них и «образков». Датировка и этническая атрибуция изображений этого разряда затруднена тем, что в его состав входит только один археологически датированный предмет - головка от статуэтки из слоя Тали-Барзу IV -V-VI вв. н.э. Весь третий разряд автор датирует более широко V-VII вв., считая, что в нем отражен облик эфталитов.

К четвертому разряду отнесены статуэтки всадников. Все они были датированы VII - началом VIII вв. н.э. Отмечается, что лица несут черты ослабленной монголо-идности - «облик тюрков». Подчеркивается преобладание в данном разряде всадников и абсолютное отсутствие налепов оссуарных с изображениями лиц тюркского облика. Это, по мнению автора, «как будто» указывает на то, что тюрки в VII -начале VIII вв. н.э. не составляли значительной части населения Согда, и, вероятно, являлись воинами.

Обобщая данные, полученные при анализе изображений на различных видах

терракотовых изделий (статуэтки, плитки с рельефами, оссуарии), А.М.Мандельштам приходит к мнению, что антропологический тип согдийцев на протяжении длительного периода со II в. до н.э. по VIII в. н.э. не претерпел сколько-нибудь существенных изменений.

Таким образом, в работе А.М.Мандельштама была продолжена традиция привлечения изобразительного ряда на различных изделиях терракотовой пластики как источника по истории, в том числе этнической. Отметим, что в пятидесятые годы было опубликовано несколько статей с таким подходом. К ним относятся работы Г.А.Пугаченковой, Ф.А.Заславской и др.152

В 1953 году Б.Я.Ставиский, О.Г.Большаков и Е.А.Мончадская публикуют статью «Пенджикентский некрополь». В статье публикуется ряд оссуариев, полученных из вскрытых в 1948-1950 гг. 29 наусов. Подводя итоги по комплексу находок из некрополя, авторы подчеркнули, что «орнаментация, тщательность выделки, качество теста и обжига отдельных экземпляров сильно варьировали, но вариации эти имели место в одном и том же наусе». В целом отмечается 4 типа оссуариев. Большинство оссуариев изготовлены из хорошо отмученной глины, хорошего обжига, украшенные штампованным орнаментом, состоящим из знаков, которые встречаются в окрестностях Самарканда (фигуры в виде мальтийского креста, колеса с 4 или 6 спицами, зигзага и т.п.). Важно, что знаки эти украшали целыми рядами одну из стенок оссуария, лишь в виде исключения частично заходя на боковые стенки. Этот тип имел форму продолговатого ящика с закругленными углами.

Иногда закругленность углов оссуариев такова, что форма приобретает вид овальной расширяющейся кверху ванночки. Эти оссуарии авторы относят к «незначительной разновидности» прямоугольных.

К другому типу были отнесены обломки оссуариев с прочерченным орнаментом под налепной полосой с защипами, помещающимися ниже верхнего края на лицевой стенке. Орнамент прочерчивался от руки. Поверхность часто покрывалась красным ангобом. Тесто грубое с дресвой. Форма этого типа овальная в плане, с выпуклыми суживающимися кверху стенками или «юртообразная». Отмечаются промежуточная группа оссуариев с формой первого типа, среднего качества обжига, с различным орнаментом!53. Особняком рассмотрены оссуарии со штампованными человеческими изображениями.

Кроме оссуариев, первичной типологии были подвергнуты и крышки от них. Так, выделяются сферические с ручкой в центре и круглым отверстием вблизи него; и крышки, состоящие из двух плиток, которые, накладываясь на оссуарий, не сходились и образовывали в центре просвет. Первые украшались врезанным орнаментом в виде стилизованных веток, один экземпляр имеет ручку в виде обнаженной женщины, прижимающей к животу левую руку. Крышки в виде плиток украшались налепными валиками с защипами, налепными кружками или покрывались ангобом (Ставиский и др., 1953).

В 1954 году вышла книга «Живопись древнего Пенджикента», в которой публикуется статья М.М.Дьяконова «Росписи Пенджикента и живопись Средней Азии». Обобщая накопленный материал по изобразительному искусству, М.М.Дьяконов рассматривает изделия мелкой пластики, выполненные из обожженной глины. Автор относит их к «произведениям народного искусства, считая, что в большинстве своем это «идольчики для домашних алтарей, своего рода ларарии», а также что они «поразительно разнообразны и интересны в художественном отношении». М.М.Дьяконов считает необходимым привлечь внимание исследователей к возможным точкам соприкосновения «терракот» с монументальными росписями. Подчеркивая разницу между народным характером и массовым, ремесленным методом производства первых и высокой художественностью вторых, созданных для знати, автор видит много общего в них. Эта общность прослеживается автором в изображениях, «оттиснутых рельефом на глиняных, затем обожженных пластинках, при-

менение которых неясно (украшения астоданов - глиняных гробиков?)». На плитках с рельефами представлены изображения по сюжету и стилю, «тесно связанные» с пенджикентскими росписями. Один из близких сюжетов - воины в боевом облачении. Отражение форм монументального искусства М.М.Дьяконов видит в рельефах Биянайманских оссуариев. Не находя непосредственной связи, автор сопоставляет их по характеру одеяний с фигурами пенджикентской росписи и находит ряд совпадающих иконографических деталей (Дьяконов, 1954, с.131, 134).

В середине пятидесятых годов начинается публикация материалов археологических исследований городища Варахша и Бухарского оазиса, в том числе были введены в научный оборот изделия терракотовой пластики, происходящие из стратиграфических слоев154.

Ф.А.Заславская в 1956 году публикует статью «Терракотовые статуэтки всадников с булавами с Афрасиаба в собрании Музея истории УзССР». Это многогранное исследование посвящено образу всадника, отраженному в ряде терракотовых статуэток, происходящих из Тали-Барзу и Кафыр-калы, его значению и месту в культуре раннесредневекового Согда. Рассматриваемую группу статуэток автор относит ко времени Тюркского каганата (УГУП вв. н.э.). На основании антропологического анализа Ф.А.Заславская выделила 4 иконографических типа: монголоидный - в круглых шапках с булавой в правой руке и кинжалом у пояса; слабо монголоидный - без головных уборов, с булавой в правой и сосудом в левой руке; европеоидный -в высоких головных уборах с булавой в правой руке; европеоидный - в высоком колпаке, с булавой в левой руке и сосудом в правой.

Рассматривая детали, исследователь отмечает, что заусенцы, образовывающиеся при оттиске ряда статуэток не срезались, как в кушанское время, а сминались, образуя фестончатый фон. Последнее, по мнению Ф.А.Заславской, придавало статуэткам «объемный вид каменного изваяния». Желанием подражать камню автор объясняет отсутствие ангоба на многих статуэтках. Обращаясь к политической ситуации в Согде периода Тюркского каганата, предполагается, что рассматриваемые «статуэтки были изображениями умерших, созданы для их почитания».

Изучение головных уборов, костюмов, атрибутов и украшений изображений на статуэтках, привел автора к выводу о незначительной роли тюркского влияния на согдийскую культуру.

В результате проведенного исследования, Ф.А.Заславская предлагает интерпретировать 4 выделенных типа статуэток как соответственно: тюрки-иноземцы, обладающие полнотой светской власти, не связанные с местной религией; местные правители - ихшиды, со светской и духовной властью; представители дехканства золо-топоясная военно-феодальная знать; духовная феодальная знать.

Подводя итог, автор подходит к некоторым историческим выводам. В частности, о разнородности этнического состава Согда во время Тюркского каганата («монголизации»). Тюрки, по мнению Ф. А. Заславской, не оказали серьезного влияния на культуру и искусство Согда, и приняли местную культуру, ассимилировавшись. В частности отмечается, что «тюркская погребальная скульптура под влиянием Согда, принимает оригинальную форму культовой коропластики» (Заславская, 1956).

Еще одна работа Ф.А.Заславской - «Богиня плодородия в коропластике Афра-сиаба кушанского времени» - вышла в 1959 г. Автор исследует группу терракотовых статуэток, передающих женские образы с атрибутами в руках, которые автор относит к кушанскому времени.155 На основе детального изучения иконографии автор выделяет 9 типов изображений. Анализируя изображения на статуэтках, автор отмечает ряд исторических моментов. Так, с точки зрения антропологии, прослеживаются первые элементы процесса монголоизации местного брахикранного европеоидного расового типа. Отдельному рассмотрению были подвергнуты следующие иконографические детали: атрибуты, костюмы, орнаменты, головные уборы, при-

чески, украшения. Среди атрибутов преобладают изображения цветов, плодов, злаковых культур. Многочисленные изображения богинь плодородия с перечисленными атрибутами, по мнению автора, характерны именно для кушанского времени в связи с наибольшим развитием в этот период ирригационной системы и, соответственно, земледелия. Анализируя орнаменты, которыми украшалась одежда богинь, автор приходит к мнению, что они отражают реально бытовавшие мотивы, используемые в кушанский период для вышивок и украшений тканей (Заславская, 1959).

В 1960 году продолжает исследование терракотовых статуэток из музейных коллекций А. М. Мандельштам. Оговаривая сложность построения хронологической классификации терракот Согда, автор, тем не менее, считает возможным сгруппировать и датировать определенное число подъемных статуэток, благодаря привлечению небольшого числа археологически датированных изделий (в частности, кушанского времени). В работе рассматриваются только женские статуэтки, которые, по мнению автора, в кушанский период составляют подавляющее большинство. А.М.Мандельштам, привлекая стратиграфически датированный материал, «в качестве принципа классификации использовал специфические черты передаваемого физического типа, особенности иконографии, техники выполнения, стиля и т.д.» (Мандельштам, 1960, с.144). В результате применения выше описанных принципов было выделено 12 групп статуэток, датированных от II в. до н.э. по III в. н.э. На протяжении этого периода автор отслеживает присутствие двух этнических типов -«узколицего» и «широколицего». Отсутствие последнего типа в терракоте V-VIII вв. н.э. приводит автора к мысли о том, что он отражает облик каких-то пришлых народов, а «узколиций» тип соответствует облику коренного населения -согдийцев. Не давая расширенной критики рассматриваемого исследования, необходимо отметить значительную роль субъективных качеств и возможностей исследователей, работающих в рамках предложенных классификационных принципов.

В 1961 году выходит статья Б.Я.Ставиского «Оссуарии из Бия-наймана». Автор обращается к ранее не опубликованному материалу, исследуя все 700 обломков ос-суариев, найденных и реконструированных Б.Н.Кастальским. Анализ всех фрагментов приводит автора к выводу о реконструкции, предложенной Б.Н.Кастальским как «не только наиболее вероятной, но даже единственно возможной». Б.Я.Ставиский произвел статистику встречаемости отдельных элементов изображений, при этом выявив новые детали, ранее не опубликованные. Рассматривая существующие точки зрения по вопросу датировки, автор счел более аргументированной датировку VI-VII веками156. По вопросу интерпретации автор отметил, что существующие основные две точки зрения: А.Д.Калмыкова, А.А.Потапова, дополненная и развитая Г.А.Пугаченковой, с одной стороны, и А.Я.Борисова - с другой стороны, на сегодня остаются в силе, и исследование всего объема фрагментов не позволяет прийти к окончательному решению.

В статье «Две терракоты из долины Кашкадарьи» в 1962 году С.К. Кабанов публикует целую плитку с рельефным изображением и статуэтку, найденные в районе Шахрисябза (Кабанов, 1962а).157

Начиная с 60-х годов, терракотовая пластика Согда становится объектом специализированных исследований В.А.Мешкерис. Опубликовано более 20 книг, статей, в том числе диссертация, которые оказали значительное влияние на многих исследователей в изучении терракотовой пластики Согда.

В 1962 году выходит каталог В.А.Мешкерис «Терракоты Самаркандского музея». Автор, анализируя историю изучения терракотовой пластики Средней Азии, отмечает, что к шестидесятым годам появился ряд исследований, посвященных изучению отдельных «тематических групп» (к примеру, фигурки жрецов ахеменидско-го времени; статуэтки музыкантов; женское божество; всадники тюркского времени). Цель своей работы В.А.Мешкерис видит в полном изучении музейных собраний, с применением определенной системы.

В этом издании применяется новая классификация изделий терракотовой пластики. Автором в основу «классификации больших хронологических групп» взят принцип деления терракот на отдельные «виды художественных изделий, по типам, связанным общим содержанием или единой иконографией и по категориям, отличающимся единой техникой и стилем». Далее подчеркивается, что задача сводится к четкому разграничению изделий коропластики на основные виды: статуэтки, на-лепы и штампы (служащие украшением сосудов и оссуариев), фигурная керамика, образки и плитки». Принцип выделения «основных видов» не указан.

Кроме «больших хронологических групп»!58 автором выделяются «крупные объективно существующие группы», определению основных признаков которых уделяется особое внимание. Принципом их деления выступают разные характеристики: семантика (женские кушанские статуэтки); техника изготовления (лепные статуэтки эфталито-тюркского времени); стиль изображений.

Разработанная классификация будет модернизироваться В.А.Мешкерис на протяжении десятков лет без изменения основного принципа (выделение хронологических групп, внутри которых - групп «объективно существующих»). Несмотря на накопившиеся противоречия и критику, тем не менее, эта классификация остается и по сей день безальтернативной. Безусловно, такое положение определяется рядом факторов.

Для своего времени предложенная классификация имела новаторский характер - автор решительно отошла от традиционной классификации по этническим признакам!59, резко ограничивавшей возможности обработки материала. Классификация В.А.Мешкерис позволяла рассматривать изделия различной сохранности, в том числе и статуэтки без голов. Значение придавалось всем иконографическим деталям, месту происхождения, технологии изготовления, стилю, размерам и т.д. Рассмотрение этих характеристик в итоге позволяло складывать целостное представление об исследуемых изделиях, благодаря чему заявленная схема изучения сохраняет свое значение уже сорок лет.

Дальнейшее развитие нового подхода изучения терракотовой пластики региона нашло отражение в трех взаимосвязанных работах (Мешкерис 1964б, 1977, 1989а). Во избежание повторов, представляется целесообразным рассмотреть их вместе без хронологической разбивки.

В диссертации «Коропластика Согда» автор не ограничивалась коллекцией одного Музея, а попыталась обобщить все материалы по терракотовой пластике Со-гда, собранные в коллекциях музеев и исследовательских центрах Советского Союза. Здесь, также как и в предыдущей работе, из рассмотрения были исключены изделия с зооморфными изображениями. Классификация терракот, по мнению В.А.Мешкерис, должна послужить «основой для выявления динамики художественных стилей». В основу предлагаемой классификации был положен принцип характеристики терракот, «предполагающий определение качественных черт стилей». В диссертации отмечается, что хронологическая классификация основана не только на сопоставлении с археологически датированными материалами160, но и с помощью иконографическо-стилистического анализа. На основе последнего был выделен новый хронологический период - «поры Ахеменидов и первых эллинистических государств (вторая половина I тысячелетия до н.э.»), ранее он обозначался как «наиболее древние терракоты» и датировался только по верхней дате - «до II в. до н.э.».

В диссертации предложено несколько схем классификации согдийских терракот. Для первого хронологического периода - «Терракоты середины первого тысячелетия до н.э.» - схема основана на принципе выделения двух основных иконографических типов: переднеазиатские типы и эллинистические, которые в свою очередь подразделяются на конкретные отдельные образы.

Для второго периода - «Терракоты эпохи расцвета рабовладельческого строя II в. до н.э. - IV в. н.э.» - схема включает в себя первоначальную разбивку на три

вида изделий по функциональному назначению: статуэтки; барельефные оттиски; налепы. Внутри «статуэток» дается разбивка на три основных стилевых группы: архаические фигурки; стилизованные статуэтки (с фоном); статуэтки зрелого стиля. Последняя группа подразделяется на несколько иконографических типов: женское божество; мужчины; музыканты. Они в свою очередь состоят из отдельных иконографических образов. Барельефные оттиски не имеют никаких подразделений. На-лепы отмечаются только Ш-^ вв. н.э. Среди них выделяются два иконографических типа: головки с орнаментальными элементами; портретные и идеализированные изображения без орнаментального декора.

Для третьей хронологической группы V-VIII вв. н.э. представлены две схемы.

Первая схема - «Виды коропластических изделий V-VIII вв. н.э.» - подразделяет коропластику этого периода на виды: статуэтки; образки и плитки; налепы и штампы; фигурные керамические изделия. В свою очередь статуэтки состоят из «разных штампованных фигурок, воинов-всадников и лепных и лепных с применением штампа»!6!. Образки и плитки автор подразделяет на три основных составляющих: образки, миниатюрные плитки и крупные плитки.

Принцип выделения видов не обозначается автором, но включает в себя выделение видов по функциональному назначению - при этом неясно, почему налепы и штампы объединены, а также чем функционально различаются образки и плитки. Внутри этой схемы используется деление на основе технологии изготовления (лепные, штампованные), размеров (миниатюрные, крупные), выделения иконографического типа (воины-всадники), а также стиля (оформление бордюрами с декором и без него).

Вторая схема - «Классификация сюжетов в позднесогдийской коропластике V-VIII вв. н.э.» - построена исключительно на выделении иконографических типов, которые подразделяются на два отдела: изобразительные сюжеты и образы-типы и индивидуализированные портретные изображения.

Книга «Коропластика Согда», вышедшая в 1977 году, в отличие от одноименной диссертации не затрагивает вопросы классификации и хронологии. Задачей для автора является «общий исторический обзор коропластики Согда с середины I тыс. до н.э. по VIII в. н.э. с попыткой характеристики главных тенденций и направлений исторических стилей». В этом издании привлекаются коллекции нескольких музеев и институтов. Практически не изменилась схема разбивки всех рассматриваемых изделий на три крупные хронологические группы, с той лишь разницей, что в первой группе были уточнены хронологические рамки бытования - вторая половина I тысячелетия до н.э.

Своеобразным итогом, в котором нашли свое отражение все предыдущие работы В.А.Мешкерис, стала книга «Согдийская терракота», вышедшая в свет в 1989 году. Объем исследуемого материала, поставленная автором задача - классификации его и представление в аналитических таблицах «с максимумом информации», а также с графическими рисунками основных иконографических типов - все это должно было вывести данное исследование на уровень свода или каталога согдийской терракотовой пластики!62.

Сознательно не затрагивая проводимого В.А.Мешкерис иконографическо-сти-листического анализа, остановимся на рассмотрении двух основных компонентов книги. К ним относятся принципы классификации и аналитические таблицы, которые являлись основным средством подачи информации об исследуемых объектах.

Рассмотрим основные принципы классификации, примененные В.А.Мешкерис.

Весь материал был разбит на классы (всего XII) и подклассы в рамках трех хронологических комплексов.

В отличие от правил построения классификации, которые строятся при условии, когда характеристики предмета, помещаемые на одном уровне, отвечают на один и тот же вопрос, 163 В.А.Мешкерис классы выделила по разным признакам:

- на основании хронологии - класс I - «древнейшие терракоты»; класс II - «терракоты середины второй половины I тыс. до н.э.»;

- по функциональному назначению - классы III, УГХП - статуэтки; медальоны; статуэтки; образки; плитки; налепы на оссуариях; оттиски штампов на керамике; фигурные крупные изделия;

- по обоим вышеперечисленным признакам - класс !У - рельефные оттиски на ручках сосудов II в. н.э., класс У - налепы на сосудах ПЫУ вв. н.э.

Второй важнейший принцип классификации - хронологический. Весь объем исследуемого материала был разделен на три хронологических комплекса. Принцип выделения второго и третьего комплексов, т.е. кушанского и раннесредневекового не вызывает возражений - он сопряжен с реальной исторической канвой развития Согда, подтверждаемой всем комплексом материальной культуры. Принцип выделения первого комплекса ничем не обоснован, так как объединяет значительно отстоящие друг от друга исторические эпохи: бронзу и вторую половину I тыс. до н.э (класс I и II). Кроме того, искусственным выглядит отрезок времени - вторая половина I тыс. до н.э., - не представляющий какой-либо конкретный исторический период.

Все изделия первого класса («древнейших терракот») включены в него исключительно на основании иконографически-стилистических аналогий, что вполне объясняется отсутствием археологически датированных изделий, а также отсутствием данных о месте происхождения. Название же класс получил с акцентом на хронологический признак.

Во второй класс («терракоты докушанской эпохи») были включены всего четыре археологически датируемых изделия, но лишь в одном случае В.А.Мешкерис соглашается с датировками археологов 164. Таким образом, и в этом случае основной признак выделения класса основан на иконографическо-стилистическом анализе, а назван по хронологическому признаку.

Второй хронологический комплекс, названный «Виды и типы терракот кушан-ской эпохи - II в. до н.э. - ГУ в. н.э.» включает 4 класса: статуэтки, оттиски на ручках, налепы на сосудах и медальоны. Весь материал этого комплекса представлен в 42 таблицах. Каждый класс является отдельным видом изделий терракотовой пластики по функциональному назначению. Два класса имеют более узкую хронологию: «рельефные оттиски на ручках сосудов» датированы II в. н.э.165; «скульптурные горельефные налепы на ручках сосудов» - ПЫУ вв. н.э. 166 Как и в первом комплексе, основная масса изделий датируется на основании иконографическо-сти-листического анализа. Тем не менее, уже значительная часть изделий этого комплекса археологически датирована.

Необходимо отметить специфику привлечения автором археологических материалов. Автор приводит датировку сразу нескольких исследователей (А.И.Тере-ножкина, Б.Я.Ставиского и С.К.Кабанова или А.И.Тереножкина, А.М.Мандельштама и С.К.Кабанова). К примеру, все находки из Тали-Барзу и часть из Афрасиа-ба получили тройную датировку, без выражения какого-либо авторского отношения к временному разрыву этих датировок от рубежа н.э. до У-УП вв. н.э (Мешкерис, 1989а, с. 126, 128, 134, 136, 152-153, 153, 164, 166). Еще менее логичной выглядит двойная датировка изделий: одна на основе мнения автора, исходящего из иконографически-стилистического анализа, другая на основании археологически датированных изделий (Мешкерис, 1989а, с.113) также без какой-либо корреляции. Используя разработки по согдийской хронологии А.И.Тереножкина, Б.Я.Ста-виского и С.К.Кабанова, автор полностью проигнорировала исследование Г.В.Шишкиной, в котором была аргументированно пересмотрена, изменена и дополнена стратиграфическая шкала Афрасиба167. Кроме того, в этой работе отдельные периоды имеют более узкий хронологический диапазон.

Третий хронологический комплекс - раннесредневековые терракоты (У-УШ вв.

н.э.) - представлен шестью классами, каждый из которых является отдельным видом (статуэтки, образки, плитки, налепы, оттиски штампов на керамике, крупные фигурные изделия). Весь комплекс представлен в 124 аналитических таблицах, где значительная часть изделий датирована археологически.168 Так пенджикентские материалы датируются в соответствии с археологическими данными (Мешкерис, 1989а, с. 172, 221, 229, 244, 246, 249, 251, 252, 253, 255, 259, 264, 266, 267, 273, 278, 299, 300, 305, 312, 313).

Однако в рамках третьего хронологического комплекса предлагаемая автором датировка части изделий основана преимущественно на косвенных данных, которые не всегда могут быть признаны объективными:

- «по аналогиям с оссуарными налепами» (Мешкерис, 1989а, с.175, 178, 180, 181, 182). В качестве оснований для датировки даются ссылки на образцы малоазиатского искусства ^-Ш вв. до н.э., а также эллинистического запада и на исследования Н.И. Веселовского;

- «по технике изготовления, характерной только для эпохи раннего средневековья» (Мешкерис, 1989а, с.183, 189, 210, 211) имеется в виду комбинированная техника изготовления статуэток (лепное тулово и штампованное лицо). Ранее С.К.Кабанов отмечал изделия с такой техникой в наслоениях Китаба, датируемых не позднее II в. н.э.169, а также в слоях Афрасиаба ПЫ вв. до н.э.170 Для Бактрии статуэтки, выполненные в комбинированной технике известны с раннекушанского времени, что подтверждено находками из датированных стратиграфически и монетами слоев171;

- «по типичным приемам ручной лепки» (Мешкерис, 1989а, с.207, 207а.) - без указания, чем эти приемы отличаются от тех, что употреблялись в кушанский период (например, в лепке всадников);

- «по технике изготовления глаз углубленными ямками» (Мешкерис, 1989, с.193, 201, 203, 308, 309) - без аргументации;

- «по техническим особенностям (глина серая, отсутствие ангоба)» (Мешкерис, 1989, с. 223, 226) - учитывая, что в графе «техника» наличие или отсутствие ангоба и цвет глины указывается произвольно, то нельзя проверить, являются ли они датирующим фактором;

- «временем бытования оссуариев» (Мешкерис, 1989а, с.186, 286, 287, 288, 290, 291, 292, 296, 297, 300). Особенно сомнительно в отношении предметов, которые сам автор идеологически не связывает с представлениями зороастрийского круга, такими как «персонажи эллинистического типа», «персонажи греко-буддийского типа».

Аналитические таблицы являлись основным средством подачи материала, помимо фактических паспортных сведений включали результаты иконографо-стилисти-ческого анализа, зачастую отражающиеся на датировке изделий. Однако информация, включенная в таблицы, характеризуется рядом серьезных недочетов. В частности, отсутствует указание размеров изделий; происхождение, количество и место хранения объединены в одну графу, что отразилось в качестве сбора сведений об обстоятельствах находки изделий, в том числе происходящих из археологических раскопов - они практически сведены к минимуму; в графе «техника» дается произвольный набор сведений о способе формовки, дополнительной обработке инструментом и ангобом, о цвете обожженного изделия (выбор одного или нескольких показателей, указываемых в этой графе, не аргументируется); качество предоставленного графического материала отличается схематизмом, отсутствием масштаба и акцентированием внимания исключительно на изобразительном ряде. Все вышеперечисленное не позволяет подходить к этим таблицам как к своду археологических источников.

Подводя итог важнейшего направления по созданию каталога и классификации всех видов терракотовой пластики Согда, который на протяжении более трех деся-

тилетий вела В.А.Мешкерис, необходимо отметить следующее. Впервые предпринята попытка, рассмотреть в совокупности все виды терракотовой пластики как самостоятельного характера, так и несамостоятельного. Выявлены точки соприкосновения и взаимовлияния одних видов на другие. Был учтен весь накопленный ранее и доступный в музейных коллекциях материал, представленный в аналитических таблицах - что является колоссальным по объему трудом. Впервые была предложена классификация всех видов терракотовой пластики, основанная как на ико-нографическо-стилистическом анализе, так и на привлечении археологических данных. Автору, безусловно, удалось выявить и проанализировать эволюцию художественных стилей на протяжении нескольких исторических эпох. Не вызывает сомнений характеристика кушанского стиля с присущим ему иератизмом, который сменяет раннесредневековый стиль более свободный и динамичный с массой жанровых сцен. Были намечены магистральные линии развития художественной мысли, отражающие дух исторической эпохи. В истории изучения терракотовой пластики Средней Азии В.А.Мешкерис впервые попыталась обобщить накопленный материал по всем видам терракотовой пластики целого отдельно взятого историко-культурного региона - Согда.

Отдавая отчет в том, что для дальнейшей работы с представленным в книге материалом требуются как уточнения по происхождению, качественным характеристикам отдельных изделий, так и логическая переработка классификации, тем не менее, на сегодня этот труд так же, как и предыдущие работы В.А.Мешкерис, содержит исключительно богатый материал для дальнейших исследований.

С середины шестидесятых годов начинают накапливаться противоречия между датировками, предложенными В.А.Мешкерис, и данными археологических раскопок. В опубликованной Г.В.Шишкиной в 1965 году заметке «О датировке некоторых терракот Афрасиаба» подчеркивается «большая вероятность ошибки» при датировке изделий терракотовой пластики на основе одних стилистических признаков (Шишкина, 1965).

Автор предлагает рассмотреть изделия, полученные из стратиграфических шурфов, нижние слои которых относятся к первым векам до н.э. и рубежу н.э., на основе керамического материала. Так, из нижнего слоя происходят две фрагментиро-ванные фигурки всадников и один налеп от крупного сосуда с изображением мужской головы, интерпретируемой как «сатир».

Аналогичные налепы из собрания Самаркандского музея В.А.Мешкерис относила к эфталито-тюркской эпохе и датировала У-УШ веками. Комплекс, сопутствующий налепу из шурфа заставляет относить всю группу подобных изделий «не позднее, чем к первым векам до н.э.».

Торсы всадников найдены в одном слое с налепом. Один из них сохранил изображение бороды, а второй украшен частыми угловыми вдавлениями, образующими на талии перекрестие полос, идущих от плеч к ногам, а также по обоим рукавам. В.А.Мешкерис аналогичные статуэтки относила к группе терракот У-УШ вв.

Статуэтку сидящей женщины, найденную в наслоениях помещения усадьбы близ самаркандской Кафыр-калы, Г.В.Шишкина датирует У-У! вв. н.э, так как в усадьбе не зафиксировано материалов ранее этого времени. Аналогичная статуэтка из собраний Самаркандского музея В.А.Мешкерис была отнесена к группе древнейших, датированных временем до II в. до н.э., Г.В.Шишкина отмечает также находки в этой усадьбе еще двух изделий с изображением женских персонажей в виде налепа на оссуарий и статуэтки. Налеп передает поясное изображение женщины с узким лицом, а статуэтка, сохранившаяся по пояс, широколицею женщину в высоком кокошнике. Наличие двух антропологических типов подтверждается и краниологическими исследованиями, что приводит автора к убеждению в сосуществовании в один период двух европеоидных антропологических типов, удачно отраженных также и в мелкой пластике. В этой работе представляется наиболее удачное совме-

щение различных подходов и методов изучения терракотовой пластики. Автор рассматривает его в контексте археологического комплекса, соответственно датируя. Далее на основании иконографического анализа дается интерпретация с историческими выводами, которая сопоставляется с данными антропологических исследований.

В 1967 году в статье «Глиняная головка с согдийской надписью с Афрасиаба» И.Ахраров публикует фрагмент статуэтки с изображением мужской головы с воздетыми кверху глазами, из слоя VII-начала VIII в. н.э.172 На статуэтке нацарапана надпись в несколько букв, поверх надписи ангоб. Надпись сделана до обжига. Она была прочтена В.А.Лившицем. Сохранилось одно согдийское слово из двух-трех возможных: «бог» или «господин». Лившиц датирует надпись примерно VI-VIII вв. н.э.

Со второй половины пятидесятых годов Ф.А. Заславская последовательно разрабатывала подход к изделиям терракотовой пластики как к историческим источникам, что нашло отражение в названии ее диссертации - «Терракоты Афрасиаба как источник по истории и культуре Согда». Ф.А. Заславская отмечает необходимость создания Среднеазиатского каталога терракот. Она выделяет важные аспекты в подходе к изучению терракот, как то: непрерывность существования этого памятника культуры с середины I тыс. до н.э. до VII-VIII вв. н.э., «более ранние периоды опускаются вследствие некоторых проблем»; развитие и изменение, как форм, так и содержания сюжетов терракот происходит в непосредственной связи и под влиянием исторических событий. «Терракоты, - считает автор, - как самый демократичный вид искусства лучше многих других, даже более документальных памятников, отражают мировоззрение и культурные запросы рядового населения Со-гда. Терракоты являются интересным источником для выяснения внешней истории и значения культурных взаимосвязей» (Заславская, 1970б).

В 1968 году в тезисах конференции по проблемам археологии Средней Азии М.Пачос освещает новые находки оссуарных захоронений на Афрасиабе. Автор по обилию захоронений и расположению их за пределами раннесредневековой городской стены, определяет их как загородный городской некрополь и датирует V-VIII вв. н.э.

В семидесятые годы продолжается публикация материалов терракотовой пластики из археологических раскопок. Так, в статье С.К.Кабанова «Изображение Шивы на оссуарии», вышедшей в 1971 году, рассматривается фрагмент оссуария, происходящий из бадраба VIII в. н.э. При описании изделия автор отмечает, что «это была изготовленная отдельно терракота, прикрепленная затем к стенке оссуа-рия». От самого оссуария сохранилась часть прорези. В иконографии изображенного мужчины отмечаются такие детали, как обнаженный торс, украшенный перевязью, перехваченной на груди кольцом, браслеты на руке, повязка у плеча. Несмотря на то, что изделие было обнаружено в бадрабе VIII века, автор считает, что изготовлен он был в VII веке. Образ на оссуарии интерпретируется как Шива.

В 1972 году в сборнике научных статей, посвященном истории искусств Афрасиаба, выходит статья Т.С.Вызго «Афрасиабская лютня». Восстанавливая историю музыкального инструмента на территории Согда, исследователь обращается к письменным источникам, фольклору, к разным видам изобразительного искусства и в том числе к терракотовым изделиям. Вся группа музыкантов в терракотовой пластике датируется автором со ссылкой на В.А.Мешкерис кушанским временем I в. до н.э. - III в. н.э. Наибольшее число музыкантов изображено с лютнями. Упоминается лепная терракотовая лютня, изготовленная отдельно от музыканта. Говоря о многочисленности изображений музыкантов, автор считает, что их «фигурки олицетворяли могущественную силу искусства». «Образ музыканта почитался, видимо, столь же глубоко, как образы мифологических божеств или эпических героев» (Вызго, 1972, с.284).

В этом же году были опубликованы тезисы доклада Б.И.Маршака «Согдийские

терракоты». В этой работе автор затронул источниковедческие аспекты изучения согдийских терракот на примере группы «штампованных фигурок всадников» VII-VIII вв. из коллекции Эрмитажа. Опытные наблюдения за серией однотипных статуэток привели автора к выводу об использовании коропластом готовых статуэток в качестве патриц и последующего их использования в качестве матриц. Такая технология давала сокращение от 1 до 12 % длины готового изделия. Разница на 1/3 по линейным размерам, по мнению автора, могла быть достигнута через два-три «поколения» терракот. Кроме того, отмечается, что «фигурки и формы подправляли», обычно в низком рельефе, что приводило к огрублению рисунка. «Правка формы дает резкий рельеф и небрежный рисунок, что определяет впечатление гротеска». По мнению автора, «серии в десятки образцов, принадлежащих не менее чем к 4-5 «поколениям», восходят к одной скульптуре», из чего автор делает вывод о редком и случайном поступлении новых скульптур173. Как следствие из вышесказанного, Б.И.Маршак считает, что коропластика не могла стать профессией. Образцы изготавливались изредка скульпторами широкого профиля, что объясняет монументальность трактовки лучших терракот.

В заключение автор делает достаточно радикальное заявление о том, что «вопросы о значении атрибутов, о портретности, об антропологическом типе изображенных и о стиле терракот» были поставлены заново, «т.к. мы имеем, по крайней мере, для VII-VIII вв., не обильный набор мелких скульптур, изготовленных в одном центре, как это полагали, а около полутора десятка разнородных образцов и их многочисленные реплики». При исследовании терракотовых изделий автор предлагает выделять те признаки, которые отражали бы место фигурки в серии. Можно сказать, это мнение отражало всю глубину накопившихся противоречий и радикально призывало поставить под сомнение достаточно многочисленные исследования, основанные на старых традиционных методах изучения (Маршак, 1972, с.176-177)174.

К разряду публикаций относится статья М.К.Пачоса, вышедшая в 1973 году, где суммируются материалы оссуарного некрополя Афрасиаба175. Автор отмечает преимущественно продолговатую форму оссуариев с закругленными углами, лицевая поверхность которых покрывалась рельефным орнаментом. Приводится описание нескольких наиболее выразительных фрагментов. Анализируя орнаменты на оссуа-риях, автор приходит к мнению о синкретизме разных религиозных течений, а также о сосуществовании двух этнических типов.

Публикации новой серии оссуариев из Иштыхана посвящена статья Г.А.Пугаченковой, вышедшая в 1975 г. В ней описываются находки фрагментов оссуариев, и дается иконографический анализ, интерпретация оттиснутых изображений. Автор, отмечая близость изображений сюжетам на биянайманских оссуариях, считает, что для иштыханских использовались иные матрицы с аналогичными, но не идентичными изображениями. Интерпретируя сюжет с расположенными под аркадой персонажами с атрибутами, автор приходит к мнению, что он был связан с «погребальным ритуалом - но не со сценой бытовых похорон, а с особым обрядом какого-то среднеазиатского культа умирающей и воскрешающей природы, может быть, с мистерией погребения останков Сиявуша» (Пугаченкова, 1975, с.38).

М.Исамиддинов и Р.Х.Сулейманов в 1977 году в статье «Комплекс ритуально-культовой керамики IV-V вв. из Южного Согда» опубликовали ряд керамических изделий, в том числе с применением терракотовой пластики, происходящих из раскопок храма женского божества на Еркургане. Авторы подчеркивают, что на территории храма было найдено несколько десятков обломков сосудов для возжиганий и воскурений, тогда как на всех остальных пяти раскопах за небольшим исключением их вообще не найдено. Курильниц было найдено 40 штук. Одна из них, целая, обнаружена в центральном помещении храма, высотой 30 см, в виде вазы на высокой ножке, с манжетом и резервуаром в виде полусферической чаши. Куриль-

ница украшена орнаментальными поясками в виде ромбовидной сетки, выполненной насечками, а также рядом штампованных колечек, резервуар курильницы украшен тремя налепами в виде антропоморфных личин.

Кроме курильниц, авторами были рассмотрены крупные плоские блюда-жаровни. Всего их отмечено 20 больших и малых обломков. Эти изделия изготовлены ручной лепкой. Одна из жаровен в отличие от остальных разделена на 4 секции пересекающимися крест на крест перегородками. В местах стыка последних и края жаровни помещены налепные головки животных, обращенные мордой внутрь.

Третий тип культовых сосудов, рассмотренный в статье - светильники в виде лепных чашек с большой фигурной ручкой. На этих светильниках, также орнаментированных насечками, лепными зубчатыми защипами, отмечается зооморфный облик ручек, имеющих вид схематичных фигурок животных.

Среди публикуемой коллекции отмечается наличие пяти экземпляров схематических лепных головок животных, по мнению авторов ранее прикрепленных к ручкам светильников и краям жаровен. Подчеркивается своеобразие наверший в виде миниатюрного лепного оленя или барана с рогами, украшенными шипами на небольшой конической формы горловине сосуда с зубчатыми краями.

Авторы видят в представленном материале, безусловно, ритуальную утварь, назначение которой заключалось в посвященном божеству воскурении в них масел и ароматических веществ. Мотивы лепных и штампованных украшений, опоясывающих рядами края и углы данных сосудов, интерпретируются как обереги. В зооморфных изображениях и антропоморфных личинах авторы предлагают видеть символ «фарна» - носителя удачи и благополучия в зороастризме.

В 1978 году вышла статья В.А.Мешкерис «Эллинистические образы в коропла-стике Средней Азии». К эллинистической традиции автором были отнесены следующие изделия терракотовой пластики Согда: головки воина в коринфском шлеме, Медузы, дионисийского персонажа в стиле пергамской скульптуры, а также статуэтки в эллинистических одеждах.

В том же году М.Саадиев публикует заметку «Терракотовые статуэтки с городища Афрасиаб». Автор отмечает обнаружение десяти терракот при раскопках на территории соборной мечети, расположенной в северной части Афрасиаба176.

Связи терракотовой пластики и монументального искусства Согда посвящена очередная статья В.А.Мешкерис. В ней отмечается «нарушение прямой преемственности» между терракотами раннесредневекового и предшествующего периодов, что отразилось в появлении видов коропластики: «барельефах, образках, плитках», кроме того, «начали применять штампы для художественного оформления керамики, изготовлять своеобразные фигурные керамические изделия»177 (Мешкерис, 1979а, с.3).

Вторым аспектом изменений автор считает смену техники изготовления, отмечая, что после применения только штампа, именно в средневековый период появляется комбинированные техники из различных сочетаний ручной лепки и использования штампа178. Автоматически выпадают из рассмотрения зооморфные статуэтки, т.к. они, за редким исключением, во все периоды были лепными.

Третий аспект изменений проявляется в смене «характера пластики статуэток», что отразилось в переходе от иератичности к большей свободе, от бесстрастности к эмоциональности. Эти аспекты воспринимаются как следствие коренного изменения, произошедшего в системе образного мышления, и возникшими новыми задачами и содержанием искусства.

В изучении согдийского стиля раннесредневековой эпохи автор видит большую роль сопоставления терракот с произведениями монументального искусства Согда. Ранее на значение этого метода указывал М.М.Дьяконов179 , который сопоставил сюжеты росписей с сюжетами на терракотовых рельефных плитках и сюжетов на стенках оссуариев - в результате чего выявился единый тематический круг.

В.А.Мешкерис рассматривает ряд сюжетов в упомянутых выше видах изобразительного искусства и приходит к следующим выводам. Общие стилистические черты в монументальном искусстве и терракотах отражают общее направление свет-ско-династического и эпосного содержания искусства раннесредневековой эпохи. Выявились они в сюжетности, декоративности, пространственности, движении, типизации, индивидуализации, эмоциональности образа человека в позднесогдий-ском искусстве.

В следующем году в статье «К постановке вопроса о согдийском стиле в искусстве раннего средневековья» В.А.Мешкерис отмечает богатство художественной культуры согдийцев в раннесредневековый период, что ярко отражено в росписях Пенджикента (Мешкерис, 1980). Подчеркивается, что при исследовании этой монументальной живописи вопрос «Что изображено?» затмил эстетическую самоценность живописи и вопрос «как сделано само изображение?». В выявлении и обосновании факта существования согдийского стиля немаловажную роль В.А.Мешкерис видит в определении стилистической общности между разными областями согдийского искусства, в частности, сопоставляя произведения монументального искусства и терракоты Согда. В качестве предыдущего опыта упоминаются работы М.М.Дьяконова и А.М.Беленицкого. Сопоставлению были подвергнуты изделия терракотовой пластики и росписи со следующими сюжетными линиями: мужская фигура, опирающаяся на меч; мужчины, сидящие со скрещенными ногами; мужские и женские персонажи, сидящие в свободных позах на тахте; персонажи в рыцарских одеждах, трехрогих шлемах; персонажи на зооморфных тронах; плакальщики; персонаж в лучистом нимбе; кариатиды; демоны, критимукхи, персонажи с пламенем из-за плеч; персонаж, держащий ягненка.

В.А.Мешкерис выявила не только общие сюжетные линии для двух областей согдийского искусства, но и проследила общность «в постановке одних и тех же художественных задач». К последнему были отнесены: «повествовательная сюжетность» - изображение фигуры в пространстве, в конкретной обстановке, в движении и т.д.; «декоративность» - использование орнаментики, введение различных деталей в изобразительный ряд и внимание к ним; «ритмика и размеренность композиционного строя».

Выявив эти компоненты, составляющие основу согдийского стиля, В.А.Мешке-рис поставила задачу сравнения согдийского стиля со стилем соседних регионов. Отмечается, что Согд «самый долгоживущий среднеазиатский центр коропластики, так как в этот период (У-УШ вв.) когда происходит всеобщее затухание коропла-стического искусства на Среднем Востоке, в Согде наблюдается его расцвет». В качестве примеров, рассматриваются области Хорезма, Мерва, Ирана, Восточного Туркестана.

В итоге сравнения автор приходит к выводу не только «об общности между двумя параллельно развивающимися видами искусства Согда (коропластика, настенная живопись)», но и «о своеобразии (согдийского стиля) в общем развитии искусства Среднего Востока».

В своем исследовании автор ставит вопрос о том, как возник согдийский стиль и считает, что при современном уровне знаний можно дать ответ на этот вопрос только с помощью исследования терракот. Именно этот материал, бесспорно, признается местным, массовым и хронологически более широко представленным, нежели произведения монументального искусства.

«Сравнение терракот двух хронологических периодов даст возможность констатировать нарушение прямой преемственности... Статуэтки кушанского времени -это, в сущности, ярко выраженные канонизированные образы, среди которых преобладали изображения женского божества. Религиозная мифология, традиционные культы составляют основу образной системы». Позднесогдийская коропластика -«цари, знать, героизированное рыцарство, обстановка роскоши феодалов, юмори-

стические смешливые образы, фантастические демоны. Подчеркнутое внимание к сословности изображаемых лиц, светский характер самих образов и сцен также выдержаны в духе феодальной идеологии, которая ярко выражена в согдийских фресках» (Мешкерис, 1980, с.226).

В 1982 году И.Д. Иваницкий опубликовал в статье «Образ богини Анахиты в коропластике Согда» статуэтку, приобретенную у частного коллекционера, предположительно происходящую из Афрасиаба180.

Коропластике Бухарского Согда посвящена работа Ш.Т.Адылова. Исследование представляет собой осмысление большей части материала по терракотовой пластике, полученной из раскопок в Бухаре и с территории Бухарского Согда в целом (Адылов, 1983). Необходимо отметить, что ранее этот материал не был освещен, в том числе нет сведений о нем в вышерассмотренных каталогах В.А.Мешке-рис. В работе изделия разбиты на группы по технологии изготовления и по функциональному назначению: статуэтки, изготовленные в матрицах; лепные статуэтки; налепы на сосудах; фигурные сосуды. Основу исследования составляет иконографи-ческо-стилистический анализ.

Центральное место в иконографии Бухарского Согда, по мнению Ш.Т. Адылова отводится образу богини Анахиты, который в античную эпоху достигает наивысшей популярности. Самая ранняя из богинь датируется I в. до н.э. -1 в. н.э. Отмечается, что статуэтки II-III вв. н.э. выглядят реалистичнее. По мнению автора, шесть статуэток Анахит, которые отражают «коропластику сельской округи», датируются III-IV вв. н.э. Отмечается, что все они предназначались для подвешивания, так как имели по два сквозных отверстия.

В результате общего анализа изделий терракотовой пластики Западного Согда Ш.Т.Адылов счел возможным выделить бухарскую школу коропластики. В отличие от самаркандской здесь преобладает иконография статуэток Анахит в виде женщин солидного возраста, а также отмечается наличие двух женских образов в башенных венцах. Иконографические особенности отмечаются для всех рассматриваемых видов пластики за исключением зооморфных статуэток.

С начала 80-х годов отмечается целый ряд публикаций терракотовых изделий, происходящих из археологических раскопок Южного Согда. Так, в 1983 году Г.Я.Дресвянская публикует статью «Раннесредневековые оссуарии из Южного Согда», в которой впервые после Н.И.Крашенинниковой (Крашенниникова, 1977а, 1986) вновь обращаются к вопросу погребального обряда в данном регионе. Этому способствовало обнаружение оссуарного некрополя во время земляных работ в Уз-кишлаке Яккабагского района Кашкадарьинской области, которые описываются и изображениям которых дается интерпретация. Два идентичных оссуария были переданы на кафедру археологии ТашГУ.181

В 1983 году С.Б.Лунина в статье «Статуэтка лютнистки из Кашкадарьинского оазиса» рассматривает вопрос о разновидностях бытовавших в древности и средневековье музыкальных инструментов, о возможном влиянии искусства Бактрии на Южный Согд, а также о местных особенностях музыкальных инструментов.182

В 1985 году выходит совместная статья С.Б.Луниной и З.И.Усмановой «Уникальный оссуарий из Кашкадарьи». Отмечая находки оссуариев последних лет в Согде, авторы считают, что «столь сложные сюжеты, изображенные на стенках ос-суария, могут говорить о развитии своеобразного искусства в Кашкадарьинском Согде и наличии сложной символики, связанной с культовой идеологией в целом и с погребальной обрядностью в частности»183.

В следующем году С.Б.Лунина и З.И.Усманова публикуют статью «Персонаж со змеями на фрагменте оссуария». Публикация дополняет представления о составе пантеона божеств, почитавшегося в раннесредневековом Согде.184 Иконографический анализ изображения на фрагменте оссуария приводит авторов к мысли о «хто-нической природе» изображенного божества.

Очередная статья С.Б.Луниной, вышедшая в 1987 г., была посвящена изучению сюжетов в искусстве средневекового Кеша. В работе рассматривается такой вид терракотовой пластики, как «небольшие терракотовые плитки - иконки».185 Сравнивая плитки с арочным обрамлением с монументальной живописью, автор считает, что «плитки-иконки также в первую очередь несли изображение божества, будучи предназначенными либо для домашних святилищ, либо для индивидуального ношения. Кроме того, автор подчеркивает, что наличие в Кеше «плоских терракотовых иконок» показывает «общность развития некоторых видов искусства со всей территорией Согда, равно как и развитие сходных идей отправления культа». Отмечается, что за пределами Согда подобные изделия редки. Кешские же плитки сходны с согдийскими, как отмечает С.Б.Лунина, только общим решением и отдельными деталями.

В этом же году З.И.Усманова и С.Б.Лунина в статье «Изображение музыкантов на оссуарии Яккобага» возвращаются к ранее опубликованному оссуарию и отдельно рассматривают изображенных на нем музыкантов и музыкальных инструментов. Авторы переходят от частного рассмотрения изделий терракотовой пластики к постановке обобщающего вопроса о роли музыкального искусства в жизни согдийцев. Суммируя данные археологических находок и письменных источников, а также исследования музыковедов, отмечают, что образ музыканта столь же глубоко почитался, как образ мифологического божества и эпического героя.

В 1989 году Д.В.Чунихиным была опубликована статья «Терракотовая плитка с Кургантепе».186 Анализируя иконографию образа, изображенного на терракотовой плитке, автор приходит к предварительному варианту интерпретации образа, предлагая видеть в нем образ зороастрийского бога Воху-Мана.

В начале 80-х годов также продолжается накопление материалов по терракотовой пластике, происходящих из Центрального Согда. В 1983 году Л.Павчинская публикует статью «Оссуарий из Моллакургана», в которой представлены два ос-суария из полностью разрушенного тепе Моллакурган в Самаркандской области.187 Датируются оссуарии из Моллакургана аналогично биянайманским и ишты-ханских УГУП вв. н.э.

В статье «Раскопки древнего Пенджикента в 1977 г.» упоминается находка типично хотанской терракотовой головки (Беленицкий, Маршак, и др., 1983). Авторы видят в ней первое изделие «бесспорно восточно-туркестанского происхождения» в Пенджикенте.

В 1984 году С.К.Кабанов публикует статью «Терракоты из раскопа на Афрасиа-бе». Важность данной статьи заключается в материале, полученном из стратиграфических условий, среди которых представлены редкие изделия эллинистической эпохи. К первым векам до н.э. автором были отнесены три находки, из них две - налепы на сосудах. Автор подчеркивает ошибочность мнения В.А.Мешкерис о том, что налепы-головки в Согде появляются только в ШЛУ вв. н.э. К МУ вв. н.э. отнесены три терракоты, передающие изображения «богинь переднеазиатского типа». ПЫУ веками было датировано изображение мужчины, как считает С.К.Кабанов, нового этнического типа, возможно, хионита. В заключение автор отмечает, что в период раннего средневековья в У-УШ вв. Согд «оставался центром коропластиче-ского искусства Средней и Передней Азии».

В 1985 году в очередном томе «Археология СССР», посвященном древнейшим государствам, в главе «Согд» Г.В.Шишкиной, Р.Х.Сулеймановым и Г.А.Кошелен-ко обобщаются данные по терракотовой пластике региона. Авторы, рассматривая терракотовые статуэтки, относят их к бесспорно культовым изделиям, воспроизводя основные выводы из обобщающих работ В.А.Мешкерис (Мешкерис, 1977а). Отмечается распространение в Согде в ШЛУ вв. налепов на керамике, где реалистические тенденции изображений выражены ярче, чем на самостоятельных видах терракотовой пластики, которые более жестко следовали канону. В целом, данный труд

характеризует уровень изученности проблем терракотовой пластики и господство разработанных В.А.Мешкерис схем.

В 1986 году появляются две статьи, посвященные зооморфным очажным подставкам Согда. В одной из них суммируются данные по этому виду изделий на территории Нахшеба. Отмечается, что находки, стратиграфически датированные периодом раннего средневековья, несут изображения бараньих голов, характерные в культуре Каунчи для II в. до н.э. - ^ в. н.э., из чего Б.Д.Кочневым делается вывод о появлении и консервации этого вида изделий на территории Нахшеба на значительный срок (Кочнев, 1986, с.44-45). Вторая статья посвящена анализу зооморфных очажных подставок Самаркандского Согда, в частности, с памятника Булакба-ши (Пугаченкова, 1986, с.34-37). Г.А.Пугаченкова отмечает в составе теста подставок большую примесь песка, что придавало им большую огнеупорность. Выделяются два типа: продолговатые (часто именуемые «шашлычницами») и короткие со среднестатистическими размерами первых 40х11-18см и вторых 20-24x15-17 см. Продолговатые подставки украшаются помимо традиционных голов быка и козла, личинами, близкими к антропоморфным. Рассматривая скульптурное оформление подставок, автор выражает сомнение в высказанном ранее Б.А.Литвинским мнении об изображениях на них барана как овеществленной символики зороастрийского фарна.

Продолжает серию публикаций новых оссуариев из Центрального Согда статья Г.А.Пугаченковой «Мианкальские оссуарии». В этой работе автор анализирует материалы, полученные в долине Зеравшана (Мианкаль) с момента открытия Бия-найманских оссуариев. Отдельное внимание уделено изучению иконографии и интерпретации образов с оссуариев Иштыханского погребального комплекса. Ос-суарии из этого комплекса фрагментарны, но поддаются реконструкции, которая выявила их форму в виде прямоугольных ящиков с крышками четырехскатной формы. Г.А.Пугаченкова восстановила технологию изготовления оссуариев. Было отмечено, в отличие от мнения Б.Н.Кастальского, который считал, что формовались оссуарии из одной ленты, что каждая из сторон оссуариев формовалась отдельно и, лишь затем они соединялись между собой и с днищем. Это утверждение относится как к мианкальским, так и биянайманским оссуариям. При описании отмечены на ряде изделий следы многократного использования штампов, что отразилось на качестве рельефов, а также использование в качестве штампов контррельефа с оссуар-ных рельефов (Пугаченкова, 1987в).

Описывая оссуарий, автор подразделила их на 7 типологических групп, которые отражают этапы иконографической эволюции. Анализируя детали иконографии, автор приходит к возможной интерпретации образов на оссуариях Иштыхана, Дур-мон-тепе, Моллакургана, а также Бия-Наймана как образы священнослужителей, которые «творят литургию, как бы воспроизводя действия Амешаспентов». Автор подчеркивает особенности стиля изображений на мианкальских оссуариях в отличие от оссуариев из Самарканда.

В этом же году выходит работа Ф.Гренэ, в которой была предложена новая версия интерпретации изобразительного ряда на оссуариях Биянаймана и Мианкаля, суть которой сводилась к видению в персонажах на оссуариях образов шести Аме-ша Спента (Гренэ, 1987, с.53).

В статье Л.В.Павчинской и О.М.Ростовцева «Оссуарии из Сарытепе», опубликованной в 1988 г., рассмотрены два костехранилища, найденные у крепостной стены городища Сарытепе в Самаркандской области.188 Авторы детально исследуют иконографию изображений на двух рассмотренных оссуариях и приходят к предположению, что стилизованный орнамент в виде виноградной лозы на стенках второго оссуария мог быть заменой антропоморфных изображений на первом и эквивалентом им. Такое предположение становится обоснованным при выявлении у рассматриваемых оссуариев «удивительных сходств между собой в композиции, выражен-

ных в однотипности изображений под тремя арками». Относительно композиции персонажей со скрещенными руками Л.В.Павчинская и О.М.Ростовцев высказывают свою интерпретацию, «как сцены моления (вариант сцены служения божеству), связанной, вероятнее всего, в данном случае с погребальными культами». Оба ос-суария авторы предлагают датировать не ранее середины VII в н.э. (Павчинская, Ростовцев, 1988, с.91-101).

К.Абдуллаев в 1990 году в статье «Сасанидские параллели в Согде и Бак-трии-Тохаристане на примере некоторых памятников пластического искусства» рассматривает ряд изделий терракотовой пластики раннесредневекового периода. Исследование автора лежит в плоскости искусствоведческого анализа с выходом на исторические обобщения. Так, анализируя детали иконографии на ряде согдийских статуэток, он выделяет влияние сасанидской прокламации изображений обожествленного царя, что наиболее четко отразилось в передаче характерного головного убора - короны с распластанными крыльями. Автор рассматривает изделия из Южного Согда - головку, поднятую на Кафыртепа и две статуэтки с Шортепе (Кашка-дарьинского), происходящих из слоев V-VI вв. Материалы Бактрии-Тохаристана, по мнению автора, менее выразительно показывают «вторжение сасанидского комплекса в этот регион». Упоминается налеп на сосуде из Ак-тепе, датированный А.В.Седовым по иконографии изображения IV - началом V в. н.э., головка из Зар-тепа с мужским образом в крылатом венце, датируемая тем же временем, статуэтка из Дальверзинтепе, извлеченная из смазки пола здания VI-VII вв.; головка с городища Будрач раннесредневекового времени.

Е. Абдуллаев отмечает, что рассматриваемый вид головных уборов, получил свое развитие на сасанидских монетах, начиная с чекана Варахрана IV (388-399) на специальных выпусках, но более характерен для царей от Пероза (459-484) до Иез-дигерда (632-651), а как самые близкие отмечаются короны на монетах Хосрова II (590-628).

В заключение автор, опираясь на приведенные материалы, датирует проникновение и распространение в Бактрии-Тохаристане изображений, иконографически связанных с сасанидским прокламационным искусством IV - началом V вв. К этому же кругу К.Абдуллаев относит «широкий круг эфталитских подражаний» (Абдуллаев, 1990в).

В 90-е годы XX столетия продолжается накопление и публикация изделий терракотовой пластики Южного Согда. В ряду публикационных работ следует упомянуть статью «Терракотовая плитка с изображением Будды из Сарыктепа», опубликованную С. Б. Луниной и З. И. Усмановой в 1990 году, где рассматриваются две находки, несущие изображение с иконографией Будды на территории Кеша 189 и затрагивается вопрос о распространении на этой территории буддизма.

В статье «Изделия художественного ремесла Кеша» за 1990 год С.Б.Лунина описывает небольшой комплекс находок - статуэток, терракотовых плиток и декор на керамике.190 Все изделия описываются со вниманием к иконографическим деталям, для некоторых автором предлагается интерпретация. В частности, высказывается мнение о местном варианте иконографии Будды. Постулируется кешское происхождение терракот на основе анализа ряда технологических деталей191 и тематики иконографических образов (Лунина, 1990б).

Г.Я.Дресвянская в статье «Терракоты Чечак-тепе» публикует терракотовую плитку с изображением женского персонажа и налеп с изображением мужской головы. Используя термин «плакетка», автор описывает первое изделие. Автор связывает находку с функционированием культового помещения с двумя алтарями в ран-несредневековой крепости Чечак-тепа. Основная часть статьи посвящена анализу иконографии и интерпретации. Женский персонаж автор предлагает интерпретировать как божество, покровительствующее аграрному культу. При описании налепа отмечается, что головка лежала на ручке лицом вверх, макушкой во внешнюю сто-

рону. Автор отмечает, что аналогичный прием горизонтального размещения изображений мужских ликов встречается на серебряных согдийских кружках (Дресвян-ская, 1990).

В 1990 году Е.Пругером и Г.Я.Дресвянской были опубликованы две терракотовые плитки с рельефами из Афрасиаба и Калакантепа (округа Шахрисябза). Авторами был рассмотрен иконографический тип с изображением персонажа, держащего в руке или опирающегося рукой на антропоморфную личину. Аналогии этому редкому иконографическому типу были найдены в материалах Афрасиаба (на ос-суарии Н.И.Веселовского), а также в мелкой пластике Тохаристана (дальверзин-ская плитка, интерпретированная как «небесный воин»).192

В этом же году публикуется большая серия находок терракотовой пластики из западной части Южного Согда (Нахшеба) (Сулейманов, Исамиддинов, 1990). В научный оборот была введена уникальная находка серии из 10 терракотовых статуэток, обнаруженная на раскопе квартала керамистов Еркургана, состоявшая из одинаковых статуэток, готовых к реализации. Они были уложены попарно тыльными сторонами друг к другу на полу помещения подле стены. Все фигурки передают образ «царя» в каноничной позе в анфас опирающегося на меч. Датируются они концом У - началом VI в. н.э. По всей видимости, статуэтки сохранились в результате внезапной гибели дома керамиста от сильного пожара.

Чрезвычайно важны наблюдения авторов за технологией изготовления статуэток. Так отмечено, что «для изготовления статуэток одного типа (иконографического) мастер имел несколько вариантов, которые воспроизводились не одной, а несколькими матрицами» (Сулейманов, Исамиддинов 1990, с. 56). Это было отмечено и для статуэток женского божества на Саксонохуре. Кроме того, как более поздние и являющиеся следующим поколением еркурганских статуэток были оценены статуэтки с Шор-тепа.193

Примечательно, что для изготовления всего 10 статуэток мастер имел под рукой минимум три матрицы, каждая из них была изготовлена с отдельной модели, о чем свидетельствует существенная разница в иконографических деталях, которые нельзя подправить рукой в ходе штамповки, и которые нельзя отнести к последствиям редукции. Таким образом, были получены материалы, сильно корректирующие выводы Б.И.Маршака о крайней малочисленности матриц, изготовленных непосредственно с моделей (Маршак, 1972).

Этот же иконографический тип статуэток был рассмотрен в тезисах С.Н.Воробьевой и А.Раимкулова (Воробьева, Раимкулов, 1990). Авторы исследовали две терракотовые статуэтки с поселений Кунжутлитепа (пригород Еркургана) и Коште-па (тяготеет к Шуллюктепа), датируемых раннесредневековым временем. Статуэтки передают мужские фигуры в парадном одеянии с мечом, подвешенным на перевязи. В качестве аналогий также были приведены две статуэтки из слоев V-VI вв. Шортепа. С.К. Кабанов трактовал образы на этих статуэтках, как «царственные особы... в одежде, характерной для парфянских культовых изображений». Авторы тезисов усматривают в иконографии упомянутых изделий влияние сасанидского династийного искусства.

Еще одна группа изделий из Еркургана была рассмотрена в этом же году С.Н.Воробьевой. Предваряя описание комплекса из Еркургана, автор отмечает «многообразие антропоморфных терракот», среди которых преобладают женские, а также большое количество зооморфных образов (Воробьева, 1990а, с. 116, 117). Статья посвящена одному иконографическому типу статуэток с женским персонажем с «традиционным жестом рук» без атрибутов, в платье со складками, на которое накинут плащ или шарф, также образующий вертикальные складки. Все три рассматриваемые статуэтки происходят из стратифицированных слоев городи-ща.194 Все статуэтки изготовлены оттиском матрицы из теста хорошего качества. С.Н.Воробьева склоняется к мнению, что этот тип статуэток отражает как обще

среднеазиатские традиции вообще, так и влияние Бактрии (судя по особенностям костюма). Отмечаются особенности, характерные только для Нахшеба: «пропорции, передача кистей рук, достаточно свободная и точная моделировка складок платья». Последнее позволяет предполагать автору «существование местной коро-пластической школы». Кроме того, С. Н. Воробьева подчеркивает длительность существования рассмотренного иконографического типа с I по V вв. н.э. (Воробьева, 1990а, с. 125).

С.Б.Лунина и Н.П.Столярова в 1990 году публикуют статью о находке, обнаруженной близ Шахрисябза - «Оссуарий из Хантепа». Оссуарий прямоугольный с вдавленным изображением на всех стенках. Авторы предлагают рассматривать изображение на стенках оссуария как повтор двух сцен с тремя персонажами: центральным, сидящим на зооморфном троне с алтариком в одной руке и стоящими возле него фигурами музыкантов с лютней и арфой. Датируется находка VI-VII вв. н.э.

В 1991 году С.Н.Воробьева публикует еще одну группу терракотовых женских статуэток в статье «Женская терракота из городского храма Еркургана». Автор подчеркивает, несомненно, местное изготовление рассматриваемого в статье типа статуэток, представленного двумя экземплярами хорошей сохранности и двумя фрагментами. Статуэтки, изготовленные оттиском штампа, передают облик полуобнаженной женской фигуры с крестообразной перевязью с кольцом в месте пересечения. Одна из статуэток имеет подставку, благодаря которой она устойчива. Лишь одна статуэтка происходит из стратиграфических слоев: в заполнении между 1 и 2 полами айвана городского храма. Характерны условия залегания: статуэтка была замурована между полами, причем предварительно отделена от земли фрагментами стенок хума. С.Н.Воробьева датирует время использования и последующего замуровывания статуэтки II-III вв. н.э.

Анализируя детали иконографии, автор отмечает: не характерность позы (одна рука у бедра, другая отведена в сторону), также и «одеяние не имеет ничего общего с бытовой женской одеждой Средней Азии». Найдя целый ряд аналогий для иконографических деталей рассматриваемого типа, 195 С.Н.Воробьева приходит к мнению об отражении «синкретичности мышления создателей этого образа». При этом подчеркивается не прямое заимствование, а творческая переработка и переосмысление, благодаря чему появился этот оригинальный образ «местной богини плодородия» (Воробьева 1991, с.116).

В 1992 году С.Н.Воробьева публикует тезисы статьи «Некоторые эллинистические мотивы в искусстве Нахшеба» (Воробьева, 1992). Здесь автор указывает на влияние греческого искусства в материальной культуре городища Еркурган. В первую очередь это отразилось в настенных росписях здания III-I вв. до н.э во внешней части города, а также в росписи святилища пригородной усадьбы Еркургана II в. н.э. Но наиболее длительное влияние эллинизма, по мнению автора, проявилось в коропластике. Так, вплоть до V-VII вв. н.э. доживают изображения богинь в хитонах и гиматиях. Причем отмечается не только схематичные изображения, но и реалистичные, отражающие «хорошее знакомство мастеров если не с образами, то, по крайней мере, с образцами эллинистического искусства». С.Н.Воробьева отмечает популярность образа Афродиты с крестообразной перевязью на груди в терракотовой пластике Нахшеба.

В этом же году Н.И. Крашенинникова в статье «Кешская богиня со змеями и колосом» публикует терракотовую статуэтку, поднятую при распашке Оксак-тепе. Памятник датирован V - началом XIII вв. н.э. Статуэтка, по характеру теста, ангоба, а также по форме (отформована в матрице) была датирована автором V-VI веками. Автор отнес ее к переходной форме от «объемной» к «плиточной, сохраняя еще контур тела». Описывая и анализируя иконографические детали изображения, Н.И.Крашенинникова предлагает интерпретацию - «женское божество Южного Согда из круга богинь плодородия, вероятнее всего узкой аграрной направленно-

сти, или, может быть, одна из ипостасей многофункционального божества» (Крашенинникова 1992, с.117-118).

С.Б.Лунина публикует статью «Терракоты Сарыктепе». Автор представляет разнообразный материал с территории зарождающегося города Сарыктепа, функционировавшего с V-VI до начала XII в.196

Большинство описываемых изделий автор относит к раннесредневековому периоду и считает, что в Кеше в этот период «явно был центр или центры по изготовлению плиток-иконок», анализ иконографии изображений, на которых позволил утверждать, что «здесь была разработана локальная иконография божеств, включавшая традиции как местного, так и индо-буддийского искусства» (Лунина, 1992, с.107-116).

В 1992-2000 годы вышел в свет ряд статей публикационного характера, где рассматриваются терракотовые изделия, найденные на территории Южного и Центрального Согда.197

В статье А.Мусакаевой «О воинственном божестве с пламенем» публикуется терракотовая плитка, поднятая с Лалми-тепе (Шахрисябзский район). Плитка овальной формы, в тесте имеет примесь извести, с тыльной стороны ее - глубокая вмятина на уровне головы. В верхней, чуть заостренной части плитки имеется сквозное отверстие. Изображение мужского персонажа с пламенем из-за плеч и восьмилучевой розеткой на уровне щиколоток между ног получено при помощи сильно изношенной матрицы (Мусакаева, 1992, с.150-152).

Д.В.Чунихин в тезисах «Вишну-Гаруда» предложил вариант интерпретации изображения на ранее опубликованной терракотовой плитке с городища Сарык-тепе (обл. Кеша), на которой был изображен персонаж, передающий иконографический тип шествующего Будды и бодхисаттв, имеющего, по мнению С.Б.Луниной, вместо ног птичьи лапы (Чунихин, 1992).

Г.Я.Дресвянская и З.И.Усманова на примере изделий терракотовой пластики, а именно на общности некоторых иконографических типов, намечают связи между двумя историко-культурными регионами - Согдом и Бактрией (Дресвянская, Усма-нова, 1993, с.38-39).

В 1999 году Н.Д.Двуреченская публикует терракотовую плитку с рельефным изображением бодхисаттвы, происходящую из сельского поселения Культепа (обл. Кеша). Помимо публикации в статье обобщаются накопленные материалы по буддийской иконографии в терракотовой пластике Южного Согда (Двуреченская, 1999).

В 2000 году А.В. Омельченко публикует статуэтку с изображением обнаженной женской фигуры с младенцем в руке, происходящую из поселения сельского типа Сарай-тепа (обл. Кеша). Образ возводится к культу богини-матери (Омельченко, 2000, с.176-177).

О.В. Кириллова в этом же году публикует головку статуэтки подъемного характера, изображение на которой интерпретируется как богиня Арштата и датируется «VI в. н.э. или несколько более поздним временем» (Кириллова, 2000, с.159-161).

В 2000 году К. Абдуллаев и С. Раджабов публикуют терракотовую плитку, обнаруженную близ селения Камаши Кашкадарьинской области у размытого края Са-полтепа (в 45 км по дороге из Шахрисябза в Карши). Авторы относят ее ко II-I вв. до н.э., отмечая, что изготовлена она при помощи штампа, подрезана ножом, имеет с тыльной стороны вмятины напротив наиболее рельефно выступающих деталей. На плитке изображен возлегающий на банкетке персонаж с фиалой в левой руке и неясным предметом в правой, на втором плане персонаж, который виден из-за банкетки только по грудь. Образы интерпретируются как Диониса и сатира (Абдулла-ев, Раджабов, 2000).

С.Б.Лунина публикует находку подъемного характера с городища Хантепа в окрестностях Шахрисябза. Хантепа датируется раннесредневековым временем. Изде-

лие, описанию и интерпретации которого посвящена статья, представляет собой круглый медальон со штампованным изображением на одной стороне. Сюжет геральдического характера несет изображение двух животных, опирающихся передними лапами на «ствол», на котором в свою очередь сидят две птицы. Первые интерпретируются как собаки, под ними расположены фигурки еще двух животных, которые интерпретируются как козлята. Автор предлагает рассматривать изделие как связанное с погребальным или поминальным культом (Лунина, 2000).

В эти годы продолжается публикация изделий из Бухарского Согда. И.Ахраров и З.И.Усманова рассматривают ранее неопубликованные изделия, которые разделяют на статуэтки, изготовленные с помощью матриц, и налепы на сосудах 198 (Ах-раров, Усманова, 1990). Помимо детального описания технологии изготовления, авторы отмечают, что «одной из особенностей рассмотренных бухарских терракот является то, что в своем большинстве она использовалась в качестве налепов и образков для ношения».

В 2000 Т.Г. Алпаткина публикует оссуарии из 19 некрополя Пайкенда, делая обобщения по пяти классификационным признакам типологии Л.В.Павчинской, для оссуариев всего некрополя Пайкенда. Отмечается, что большая часть оссуариев не орнаментирована. На остальной части применяются следующие приемы декора: прочерченный орнамент, резьба, ручная лепка, налепы, оттиски штампа, процарапывание, пуансирование. Среди сюжетов отмечаются «плакальщица», композиции с птицами, аркадой и др. (Алпаткина, 2000, с.128-137).

На фоне обилия публикационных статей, появившихся в девяностые годы прошлого столетия, выделяется обобщающая работа Л.В.Павчинской, посвященная раннесредневековым оссуариям Согда (Павчинская, 1990). В этой работе был сведен материал, накопленный более чем за столетний период изучения этого вида изделий. Автором была произведена систематизация и разработана формальная типология, изучена территориальная специфика оссуариев Согда, а также была рассмотрена датировка, основанная на археологическом материале с привлечением сравнительного анализа и выявлением эволюции. Особую ценность представляет разработанная хронология, которая основана, прежде всего, на археологических данных с учетом развития городских оссуарных некрополей в общей схеме исторической топографии согдийских городов V-VIII вв. н.э.

Основой классификации явился каталог, составленный по географическим признакам из 172 оссуариев Центрального, Южного и Западного Согда.

При разработке типологии учитывались такие признаки, как: материал, техника изготовления, форма, техника декора, виды декора.

В истории изучения терракотовой пластики Согда Л.В.Павчинской впервые были рассмотрены и суммированы все техники и виды декора, которые применялись для такого несамостоятельного вида терракотовой пластики, как пластика на оссуариях. Благодаря приведенным автором обобщениям можно выявить особенности именно этого вида изделий.

Кроме того, в главе, посвященной территориальным особенностям согдийских оссуариев, можно почерпнуть важные наблюдения, относимые к оссуариям с терракотовой пластикой. Территория Согда подразделяется на Южный, Западный, Центральный Согд. В свою очередь в Центральном Согде выделяются три группы: Восточная, Северная и Западная.

В главе «Хронология и эволюция...» Л.В.Павчинская предлагает удревнить на 50-100 лет начало бытования оссуарного обряда, относя его к концу IV- первой половине V вв. н.э. «Появление первых оссуариев фиксируется с рубежа V- первой половины VI вв. в трех городских центрах: в Самарканде, Пенджикенте, Еркургане. О массовом распространении оссуарного обряда в оссуариях по всему Согду можно говорить пока не раньше, чем с VII века» (Павчинская, 1990, с.16).

Пересматривается предложенная ранее Б.Я.Стависким схема развития согдий-

ских оссуариев - от прямоугольных типа Биянайманских - к овальным ленточным. Автором установлено бытование ленточных овальных и прямоугольных оссуариев на протяжении V-VIII вв. Л.В.Павчинская считает, что процесс развития форм согдийских оссуариев «обусловлен не упрощением, а внедрением новых технологических приемов, и появление прямоугольных оссуариев раздельной формовки было связано с применением крупных матриц».

Автор диссертации рассматривает развитие техники и видов декора. Так, к примеру, выявлено, что «ранние (V-VI - первая половина VII вв. н.э.) оссуарии Самарканда были связаны с эллинистической традицией, а поздние утрачивают эту связь: исчезают маскароны, стилизованная гирлянда или аркада, которые заменяются орнаментальным декором, близким монументальному декору Согда VII-VIII вв.» (Павчинская, 1990, с.17).

В 1997 году Г.А.Пугаченкова вновь обращается к вопросу интерпретации образов на биянайманских оссуариях (Пугаченкова, 1997). Ею был исследован фрагмент оссуария, отнесенного ранее Б.Я.Стависким к группе 2. Реконструкция Л.И.Ремпе-ля позволяет считать, что рассматриваемый фрагмент принадлежал оссуарию, увенчанному карнизом с треугольными зубцами, под которым была расположена аркада с фигурами в каждой из полуциркульных арок. Одна из таких фигур, передающая «персонаж царственного облика, восседающий на покрытом ковром зооморфном троне» - явилась темой исследования рассматриваемой статьи. Иконографический анализ с привлечением широкого круга аналогий в изобразительном искусстве Средней Азии и Ирана проводит Г.А.Пугаченкову к убеждению, что «все персонажи на зооморфных тронах, в отличие от тех, что представлены сидящими на едущих или возлежащих животных, не божества, но царственные особы, в ряде случаев определяемые по имени». В частности, исследуемый образ интерпретируется как «Джемшид, в Авесте - Йима, основатель первограда - вары» (Пугаченкова, 1997, с.49, 50).

В 1998 году А.А.Раимкулов вводит в научный оборот материалы памятника Коштепа (Западная Кашкадарья), датируемые второй половиной VI - началом VII вв. н.э. Памятник был интерпретирован автором как культовый. Среди изделий, функции которых также были отнесены к культовым, автор отмечает две башнеобразные курильницы (Раимкулов, 1997, с. 113-114, рис. 3, 3, 4).

В 1999 году вышел в свет очередной том «Археология. Средняя Азия и Дальний Восток в эпоху раннего средневековья. Средняя Азия в раннем средневековье». В главе «Согд V-VIII вв. Идеология по памятникам искусства», написанной Б.И.Маршаком, широко затрагиваются вопросы терракотовой пластики региона, которые в свою очередь подводят итоги полувекового исследования согдийской терракотовой пластики.

В своем обзоре Б. И. Маршак раскрыл общую канву развития согдийской терракотовой пластики (коропластики, в терминологии автора), тем самым, обозначив свой взгляд на основные этапы (вехи) этого развития. Появление терракотовых статуэток в IV-III вв. до н.э. после длительного периода их отсутствия автор предположительно связывает с влиянием эллинистических традиций. Так, целая серия мужских головок возводится к иконографии Александра Македонского. Автор считает, что «размноженные путем неоднократного репродуцирования колыбов, они просуществовали до V в. н.э. в качестве хорошо смоделированных головок на фигурках музыкантов и плакальщиков примитивной лепки и самостоятельных оттисков на стенках оссуариев» (Маршак, 1999, с.190-191).

Для IV в. н.э. автор видит сохранение прежней эллинизированной иконографии богини, фронтально поставленной в плаще с плодом, ветвью или зеркалом в поднятой к груди руке, иногда с младенцем. Отмечается изменение в изображении музыкантов, которые теперь изготавливаются в комбинированной технике, штампованная голова на лепном тулове. Появляются «упрощенные фигурки обнаженных муж-

чин, женщин и гермафродитов, часто в эротических позах». К V в. было отнесено появление сюжетов, связанных с буддизмом.

Автор отмечает распространение в Согде VI в. «керамических иконок-образков», на которых часто изображены божества в храмовой нише. Подчеркивается, что статуэтки без ниш часто были изображениями тех же богов, что и на образках. Кроме того, автор отслеживает изображение этих же богов в росписях и деревянной скульптуре VII-VIII вв. Б.И.Маршак вновь подчеркивает, что многие терракоты являлись массовыми репродукциями с известных храмовых статуй.

Для VII - первой половины VIII века Б.И.Маршак отмечает значительные перемены в коропластике. «Техника ее не изменилась, но образки почти исчезли, зато широко распространились фигурки всадников со штампованным изображением человека на вылепленном от руки ездовом животном» (Маршак, 1999, с.179, табл.30, 5). Интересна интерпретация этих фигурок как праздничных игрушек, изготавливаемых зороастрийцами к Фарвардагану. Исчезновение же «штампованных иконок» автор связывает с их заменой «в богатеющих городах Согда» на живописные.

Подчеркивается, что именно для VII в. характерны лицевые оссуарии с рельефными культовыми изображениями199. Значительная часть исследований Б.И.Маршака посвящена вопросам культовой иконографии и интерпретации образов. В частности, предлагается видеть в изображениях персонажей с лирой или кифарой на терракотах Пенджикента и Самарканда бога Абдага, уподобленного царю богов Индре. На образке и статуэтках VI-VII вв. из Пенджикента, Краснореченского городища и района Китаба с изображением юноши, трижды опоясанном поясом кус-ти - Сраоша. Образ юноши в короне в виде крылатого верблюда и сидящего на верблюде на образках VI в. интерпретируется как авестийский Веретрагна.

Исследователь вновь раскрывает закономерности в технологии изготовления статуэток и плиток, ранее описанные в тезисах (Маршак, 1972), утверждая, что изначальных патриц было так мало, что не приходится говорить о коропластике как о профессии. Б.И.Маршак отмечает, случайный характер изготовления патриц «те, кто выполнял глиняные статуи и рельефы храмов или резные деревянные фигуры и рельефы, очевидно, лишь от случая к случаю делал образцы для мастеров-керамистов» (Маршак, 1999, с.177), из чего вытекает вторичность или не самостоятельность данной отрасли изобразительного искусства. Б.И.Маршак приводит примеры использования одной и той же матрицы для изготовления статуэтки божества и демонического существа. Кроме того, автор считает, что «в коропластике, как правило, представлены персонажи, не отмеченные в обширном пантеоне, известном по стенописи, можно думать, что терракотовые статуэтки изображали второстепенных божков, оберегавших их обладателей в повседневной жизни. Какая-то часть терракот могла представлять популярных героев, быть детскими игрушками. Среди этой категории статуэток наиболее многочисленны были всадники с поднятой на плечо булавой» (Маршак, 1999, с.191). Несмотря на выше сказанное, отмечается, что «с терракотовыми образками высокопрофессиональное искусство и новая иконография богов вошли в дома рядовых горожан» (Маршак, 1999, с.177).

В своей работе Б.И.Маршаку удалось широкими мазками наметить основные тенденции в развитии терракотовой пластики Согда. Однако, на наш взгляд, автор, исходя из «концепции о рудукции», переоценил значение последней, в результате чего, изделия из терракотовой пластики в массе своей сведены до уровня репродукций и реплик. С выводами автора трудно согласиться, если учесть открытые in situ керамические производства Еркургана и Саксонохура (Мухитдинов, 1975, с.25; Су-лейманов, Исамиддинов, 1990, с.56). Материалы этих памятников показали, что для изготовления только небольшой серии идентичных статуэток (до 10 изделий) коро-пласт использовал два варианта матриц. Кроме того, отмечается, что снашивае-мость последних была такова, что количество, необходимое для осуществления массового производства, было значительно выше, чем это вытекает из выводов

Б.И.Маршака. Соответственно меняется и отношение ко всему производству этих изделий, инфраструктуре, обеспечивающей это производство, и как следствие, к значению терракотовой пластики в целом как вида материальной культуры и предметов, отражающих идеологические представления. Можно добавить, что достаточно длительный путь эволюции различных видов терракотовой пластики также позволяет усомниться в его несамостоятельном и зависимом от случайностей характере.

На фоне вышерассмотренного обзора контрастно выглядят выводы М.Х.Иса-миддинова и М.Х.Хасанова, опубликовавших в 2000 году книгу «История древнего и средневекового керамического производства Нахшеба».

В данной работе большой интерес представляет анализ социальной дифференциации ремесленных хозяйств, которую авторы проследили на материалах целого ряда гончарных мастерских, в контексте значительного хронологического интервала. «Изготовление редких форм керамики или терракотовых статуэток, представлявших художественную ценность или имевших культовое значение, являлось весьма прибыльным для керамиста-мастера. Такие крепкие хозяйства могли подчинять себе другие» (Исамиддинов, Хасанов, 2000, с.176). Важно, что эти выводы подкреплены анализом таких показателей, как размеры и местоположение хозяйств, наличие парадных помещений и т.д.

По мнению авторов, статуэтки изготавливали в специализированных по производству тонкостенной керамики мастерских. Имея значительный по количеству материал с производственных комплексов Еркургана, исследователям удалось отметить статуэтки, изготовленные «специальным коропластом, имевшим достаточно тонкий вкус и талант художника» и статуэтки, которые «свидетельствуют о том, что они могли быть изготовлены и обыкновенными гончарами попутно с другой работой».200 Специализация керамического производства достигла своего апогея в первые века н.э.

Исследователи связывают возобновление производства терракот с включением территории Согда, Бактрии, Маргианы и Хорезма в эллинистический мир, а также с «идеологическими новшествами в воззрениях народов Средней Азии». Терракотовые статуэтки, по мнению М.Х.Исамиддинова и М.Х.Хасанова, «в преобладающем большинстве отражают широко известные образы мифов эллинистического мира, в том числе мифы народов Средней Азии» (Исамиддинов, Хасанов, 2000, с.168).

***

Историографический анализ работ по изучению терракотовой пластики Согда за период с 1940 по 2000 год позволил выявить основные направления научной мысли, степень обобщения и анализа накопленного материала. Как уже писалось выше, всего было издано более полутора сотен работ, написанных шестьюдесятью семью авторами. Из них сорок восемь специализированных; в том числе - четыре диссертации на звание кандидатов исторических наук201 и четыре каталога, 202 более пятидесяти статей и заметок, посвященных публикации отдельных изделий и их интерпретации, 203 в остальных работах изделия терракотовой пластики публикуются или упоминаются в контексте археологического комплекса отдельного памятника и в данной работе были рассмотрены выборочно.204 Простая тематическая разбивка общего объема литературы показала приоритетные направления, преобладавшие на протяжении всего второго этапа в изучении терракотовой пластики Согда.

Одно из направлений, по сути, было сформировано в первой половине XX века - в нем исследованию подвергался в первую очередь и в основном изобразительный ряд, который давал основание для интерпретации и вытекающих из них широких

исторических выводов. В рамках этого подхода выделяются труды Ф.А.Заславской (Заславская, 1956, 1959, 1970, 1971). Широко представлены исследования, рассматривающие ряд изделий с близкой сюжетной линией: древнейшие терракоты (Воронец, 1947); статуэтки музыкантов (Мешкерис, 1954); ранние статуэтки богини-матери (Мешкерис, 1964); эллинистические образы (Мешкерис, 1978); женские образы в чалмообразных головных уборах (Мешкерис, 1979); статуэтки с женскими персонажами из Еркургана (Воробьева, 1990, 1991).

Второе направление - обозначено в работах археологов Г.В.Григорьева, С.К.Кабанова, Г.В.Шишкиной, А.М.Беленицкого, и многих других.205 В нем изделия представлены в первую очередь как предметы из археологического комплекса, уделяется большое внимание хронологии, основанной на стратиграфически датированных экземплярах, и уже на базе полученных данных исследуется изобразительный ряд при помощи искусствоведческих методов.

В рамках этого подхода необходимо отметить новаторские исследования Б.И.Маршака в области технологии изготовления статуэток и плиток с рельефами и вытекающих закономерностей (Маршак, 1972, 1999). Большое значение имеют исследования особенностей производства терракотовой пластики, проведенные М.Х.Исамиддиновым и М.Х.Хасановым (Исамиддинов, Хасанов, 2000).

Несколько особняком на этом фоне выглядят исследования В.А.Мешкерис, предпринявшей попытку классифицировать все виды терракотовой пластики, за исключением оссуариев, на универсальных с точки зрения археологии и искусствоведения принципах (но с безусловным приоритетом последних). Впервые по целому региону был составлен каталог самостоятельных видов терракотовой пластики (Мешкерис, 1964, 1977, 1989). Работы этой исследовательницы оказали самое большое влияние на изучение терракотовой пластики не только Согда, но и других историко-культурных среднеазиатских регионов.

Из опубликованного многочисленного материала можно суммировать, те виды терракотовой пластики, что бытовали в Согде в древности и раннем средневековье. Так, самостоятельные виды - представлены статуэтками, плитками с рельефными изображениями; несамостоятельные - декором на керамике в виде штампов и нале-пов, фигурными сосудами, очажными подставками с зооморфными украшениями, курильницами с налепами, декором на оссуариях в виде штампов и налепов.

В отличие от Хорезма и Маргианы, в Согде не сложилось жесткого разграничения в рассмотрении разных по функциональному значению изделий терракотовой пластики. В частности, в изучении оссуариев, очень часто налепы и другие пластические детали на них рассматриваются совместно со статуэтками или плитками с рельефными изображениями. В первую очередь этому способствовало большое количество изделий, функциональное значение которых из-за сохранности трудно ус-тановимо, а также из-за частых перекличек иконографических образов на статуэтках с образами на оссуариях. Оссуарии Согда получили полное освещение и формальную типологию в работе Л.В.Павчинской (Павчинская, 1990).

Заслугой исследователей согдийской коропластики является выход в ее изучении на уровень выделения особенностей не только Самаркандского (Центрального), но и Бухарского (Западного) и Кашкадарьинского (Южного) Согда. Так, обоснованию бухарской школы коропластики посвящена работа Ш.Т.Адылова (Ады-лов, 1983), И.Ахрарова и З.И.Усмановой (Ахраров, Усманова, 1990). Обоснованию восточно кашкадарьинской школы посвящены работы археологов кафедры археологии ТашГУ - С.Б.Луниной (Лунина, 1990б), Н.И.Крашенинниковой (Крашенинникова, 1977 а, б).

Необходимо отметить работы, посвященные специфическим для Согда видам терракотовой пластики, а именно очажным подставкам (Кочнев, 1986; Пугаченко-ва, 1986). Вопросам ритуально-культовой керамики с применением терракотовой пластики посвящена работа М.Исамиддинова и Р.Х.Сулейманова (Исамиддинов,

Сулейманов, 1977). Таким образом, благодаря усилиям археологов и искусствоведов практически все виды изделий терракотовой пластики Согда отражены в публикациях и находятся в поле научного осмысления.

Однако, несмотря на перечисленные достижения, нельзя не отметить явления, которые, безусловно, говорят о назревшем кризисе в изучении терракотовой пластики Согда, характерные, впрочем, и для других регионов. На сегодня мы имеем десятки работ, главное внимание которых уделено интерпретации изобразительного ряда в отрыве от самих изделий терракотовой пластики с формальным привлечением того археологического контекста, в рамках которого они были найдены. Особенности сложения иконографии образов Средней Азии, их значительное количество, отсутствие письменной традиции, раскрывающей содержание этих образов (в отличие от терракотовой пластики Древней Греции) делают иконографические исследования на материалах Согда менее эффективным. Поэтому работы с приоритетом искусствоведческих методов в высшей степени зависят от уровня исследователя и его субъективных качеств. Они приводят к накоплению иконографических интерпретаций, идеологической подосновы изобразительного ряда, параллельно увеличивая рост непересекающихся точек зрений, не становятся объективным знанием. Вырывание же материала из археологического контекста приводит к потере значительной части объективной информации, способной стать основой для разрешения скопившихся противоречий и усугубляет складывающееся положение. Как следствие, растет скептицизм по отношению к уже накопленным наблюдениям (Маршак, 1972, Зеймаль, 1983, Кошеленко, Новиков, 1999, Мкртычев, 1992).

Разрешение ситуации видится не столько через пополнение коллекций (экстенсивный способ), но главным образом через углубление знаний об уже добытом и первично освещенном материале. Для этого настоятельно требуется проведение корреляций различных археологических данных с изделиями терракотовой пластики на разных уровнях, что, собственно, и составляет основу археологического подхода. Установление этих связей разрешит значительную часть противоречий, в частности, хронологических. Это поможет вывести часть изделий в ранг более надежных хронологических индикаторов.

§5. ИСТОРИЯ ИЗУЧЕНИЯ ТЕРРАКОТОВОЙ ПЛАСТИКИ ЧАЧА

В историографическом плане регион Чача наиболее прост. Изучением терракотовой пластики здесь занимался узкий круг исследователей, которыми было написано 15 работ (из них 8 специализированных) с освещением изучаемой проблемы. В совокупности все виды терракотовой пластики были рассмотрены в работе Ю.Ф.Бурякова (Буряков, 1982). Девять работ посвящено изучению оссуариев,206 из них три обобщающего характера (Минасянц, 1990б; Филанович, 1990; Буряков, Филанович, 1999); пять статей посвящены остальным видам изделий - статуэткам, плиткам с рельефными изображениями, налепам на сосудах и очажным подставкам.

В конце XIX века случайно найденные близ Ташкента оссуарии определили пристальный интерес археологов и историков к предметам терракотовой пластики на первом этапе ее изучения. Кроме оссуариев, становится широко известным применение терракотовой пластики на керамике Каунчинской культуры, открытой Г.В.Григорьевым в 1934 году. Проблемам этой культуры и, в частности, ее керамике, посвящена обширная литература207. Поставленные перед нами задачи позволяют не рассматривать весь спектр этих работ, так как собственно изделия терракотовой пластики в них затрагиваются косвенно. Лишь во второй половине XX века в результате планомерных археологических исследований появляются материалы по самостоятельным видам терракотовой пластики Чача.

В 1953 году М.Е.Массон издает книгу «Ахангеран. Археолого-топографический очерк». Автор описывает свидетельства о находках оссуариев в Ахангеране и публикует 11 целых оссуариев овальной формы, найденных им в 1928 году восточнее современного поселения Той-тюбе. Отмечает, что большинство этих оссуариев «покрыто прорезным орнаментом и налепными фестонами с лицевой стороны. Крышки некоторых из них увенчаны небольшими примитивными человеческими головами (то бородатыми, то безбородыми и птицеподобными) или фигуркой летящей птицы» (Массон, 1953, с.29). Анализ характера захоронений той-тюбинских оссуариев, их групповая обособленность, а также оссуарии одного типа дали возможность М.Е.Массону высказать предположение, что «местное кладбище служило в VI-VII вв. некрополем для отдельных дворяно-дехканских семей» (Массон, 1953, с.28-30). Несмотря на случайный характер обнаружения, той-тюбинские оссуарии практически впервые были открыты специалистом-археологом.

В шестидесятых годах вышел еще ряд статей, посвященных новым находкам оссуариев. Были опубликованы оссуарии из Тюябугузских наусов (Агзамходжаев, 1962). Одиннадцать вскрытых наусов были датированы археологическим комплексом, в том числе монетным материалом, VII-VIII вв. н.э.208 Годом позже публикуется два оссуария, найденных при земляных работах на юго-западной окраине Ташкента (Агзамходжаев, 1963). Оба они овальной формы, лицевые стороны их украшены врезным орнаментом, процарапанным до обжига. Орнамент состоит из стилизованных деталей растительного характера: веточек, «елочек», четырех лепестковых розеток. По аналогиям из Ахангарана и Тюя-Бугуза Т.Агзамходжаев предлагает датировать оссуарии VII-VIII вв. или более ранним временем -VI-VII вв. н.э.

В 1968 году Ю.Ф.Буряков публикует статью «Пскентские наусы». На основании анализа погребального инвентаря оссуарии из этих наусов были датированы серединой I тыс. н.э. Форма оссуариев описывается как переходная от прямоугольника к овалу, размерами 63х31см при высоте вместе с крышкой 56 см. Интерес представляет навершие крышек. В одном случае это две головы животного на одном тулове -козла и дикого барана (Буряков, 1968, рис.4, с.134). В другом - более схематичные две головы, не поддающиеся определению. Автор отмечает, что «изображения головок животных, особенно на ручках сосудов или на подставках, известны в ряде районов Бухарской области, Фергане, Южном Казахстане. Но особенно они распространены в каунчинской культуре Ташкентской области». Аналогию ручкам крышек Ю.Ф.Буряков видит в хорошо известной в каунчинской культуре группе подставок («шашлычниц») в виде спаренных головок (Буряков, 1968, с.135). Автор считает, что «наличие подобных головок на оссуариях позволяет вновь подчеркнуть культовый характер данных изображений. Несомненно, эти животные охранители от злых духов». Здесь мы снова сталкиваемся с необходимостью перекрестного рассмотрения, казалось бы, столь не близких как по функциональному назначению, так и по происхождению изделий - оссуариев и подставок «шашлычниц». При изготовлении их использована терракотовая пластика, которая, возможно, отражает не только сходные зооморфные образы, но и близкие идеологические представления.

В начале восьмидесятых годов были опубликованы материалы по различным видам терракотовой пластики (в том числе самостоятельным) из археологических раскопок городища Канка (Усова, Буряков, 1981). Изделия, которым посвящена работа, подразделяются авторами на «объемную скульптуру», «барельефные плакетки», налепы на ручках или оформления венчиков сосудов. Все материалы происходят из слоев середины I тыс. н.э. По сюжетной линии они были разбиты на зооморфные и антропоморфные. Среди первых описывается статуэтка кабана, которая интерпретируется как передающая образ Вретрагны. К первой половине I тыс. н.э. авторами была отнесена группа кувшинчиков и кружек с зооморфными изображениями на ручках. Отмечается, что среди сюжетов преобладают фигурки баранов «от реалистических до стилизованных», иногда с такими элементами, как «имита-

ция руна, головы». Авторами приводится мнение Б.А.Литвинского о фарне, воплощение которого видится в рассматриваемых фигурках (Усова, Буряков, 1981, с.46).209 Изделия с антропоморфными изображениями авторами по технике исполнения были подразделены на две группы: «объемная скульптура и плакетки». Первая группа представлена двумя мужскими фигурками, найденными в жилом ком-плексе.210 Они выполнены в комбинированной технике: лепное тулово и штампованная голова. Авторы отмечают как отличительную черту - трактовку глаз в виде углублений и датируют их на основе аналогий с согдийскими статуэтками У-УШ вв. н.э.211 В тексте упоминается находка близ городища Канка женской фигурки с подлепленной спереди чашевидной курильницей. Вторая группа представлена двумя плитками с рельефными изображениями. На первой изображен в фас под стрельчатой аркой всадник с копьем на низкорослой лошади. На второй - сидящая женская фигура с овальным музыкальным инструментом в руках под нишей-аркой. Оба изделия датируются V-VI вв. на основании аналогичных изделий, получивших распространение в это время в Согде,212 а также сопутствующего материала середины I тыс. н.э.

В заключение авторы отмечают, что если часть изделий находила близкие аналогии в материалах Согда и была создана под их влиянием, то изделия с зооморфными сюжетами «более оригинальны». Не затрагивая вопросов генезиса различных видов терракотовой пластики Чача, Е.Усова и Ю.Ф.Буряков предлагают в целом считать их «особой отраслью искусства ташкентского региона».

В книге Ю.Ф.Бурякова «Генезис и этапы развития городской культуры Ташкентского оазиса», вышедшей в 1982 году, наряду с выделенными археологическими комплексами городской культуры Ташкентского оазиса описывается комплекс керамики Каунчинской культуры, в том числе керамики с применением терракотовой пластики. В частности, автор считает, что КаунчиЛ (II в. до н.э. - II в. н.э.) присущи горшочки-кружки с ручкой-петелькой, часто завершающейся фигуркой животного, а также керамические поделки «шашлычницы», завершающиеся по бокам протомами с головками баранов. Для Каунчи-П (МУ вв. н.э.) характерны эти же изделия. А для периода Каунчи III (IV - первая половина VI вв. н.э.) - отмечается появление терракотовой скульптуры и смены «шашлычниц» подставками в виде головы быка. Ю.Ф.Буряков отмечает «изменения в составе мелкой пластики: в верхних слоях Каунчи была найдена терракота с зооморфными и антропоморфными сюжетами в виде объемной скульптуры и плакеток». Автор базирует свои наблюдения на ранее опубликованных изделиях (Буряков, 1982, с.77, 78).

Следующий хронологический период - Мингурюкский (УТУШ вв. н.э.) - подразделяется автором на ранний и поздний этапы. Для первого характерно появление оссуарного обряда погребения и, соответственно, самих оссуариев. При описании последних автор отмечает, что обычно они овальной формы, «орнаментированы насечками, растительными мотивами, зооморфными и антропоморфными фигурками и композициями. Интересны навершия крышек с изображениями птиц, животных и т.д.» (Буряков, 1982, с.82). В предарабское время оссуарный обряд проникает в район Гиджигена, и вплоть до Фарнкета «оссуарии имеют в основном овальную форму с древовидным орнаментом стенок. Крышки оформляются скульптурными навершиями в виде мужской головы (Гиджиген), протом козлов и баранов (Пскент), фигурки птицы (Тойтепа, Югонтепа). Интересно украшение стенки оссуария из Чанги сценой с женскими фигурами в тонких облегающих одеждах с развевающимися лентами» (Буряков, 1982, с.140).

В кухонном комплексе керамики встречаются подставки в виде совершенно стилизованных бычьих голов, характерных для Каунчи-Ш. В столовой посуде применяются налепы в виде бараньих рожек, прочерчивается крест, или насечки под ручками грушевидных кувшинов. На вершине ручек иногда видны налепы-пуговички, являющиеся рудиментом зооморфных фигурок. В мингурюкский период кружки

также обильны, но уже без зооморфных ручек. Для позднего этапа характерно украшение носиков группы кувшинов головками быка.

Таким образом, благодаря исследованию Ю.Ф.Бурякова, мы имеем возможность проследить в общих чертах развитие и смену одних видов терракотовой пластики другими, а, кроме того, проследить изменения в сюжетной линии.

В 1985 году вышел в свет очередной том «Археологии СССР», в котором пятнадцатая глава была посвящена Чачу (Кошеленко, Буряков, 1985, с.297). В этой работе была дана развернутая историография по археологическому исследованию Ташкентского оазиса. По вопросам датировки и периодизации культуры Каунчи была приведена ссылка на обширную литературу, из которой авторы признали как наиболее обоснованную точку зрения Ю.Ф.Бурякова, изложенную выше (Буряков, 1982).

Описывая основные черты материальной культуры Каунчинской культуры, в том числе изделия с применением терракотовой пластики, авторы повторяют основные выводы Ю.Ф.Бурякова (Кошеленко, Буряков, 1985, с.434, табл. СХЦУ!; с.435, табл. СХЬУИ; с.436, табл. СХЦУШ; с.437, табл. СХЫХ, 46-48).

В 1986 году Г.И.Богомолов обращается к интерпретации образа всадника на ранее опубликованной терракотовой плитке с городища Канка, происходящей из слоя V-VII вв., и на бронзовой подвеске, найденной в подъеме. Сопоставление изделий, несущих один образ, но выполненных в разных материалах и разных традициях, стоящих за ними, не может не вызвать интерес. Автор считает, что терракотовая плитка как изделие тяготеет к традициям коропластики Согда, Тохаристана, Мар-гианы. Это мнение основывается на аналогиях в материале, технике нанесения изображения (штамп), иконографии образа. Автор сопоставляет плитку с бронзовой бляшкой, в которой он видит влияние искусства «более северных территорий», выявляет переклички в иконографических деталях образа всадника и лошади: бородка клинышком, каплевидная серьга у всадника на плитке, низкорослая степная порода лошади у обоих всадников и т.д. Предполагается, что оба изделия близки по функциональному назначению и являлись оберегами-амулетами. Отмечая малочисленность рассматриваемых изделий, автор склоняется к мнению Г.А.Пугаченковой, видящей в образах всадников покровителей представителей степи, связанных с закли-нательной практикой. Г.И.Богомолов, подчеркивая влияние тюркского искусства, отмечает, что «образ божества-охранителя слился с другим местным божеством -воителем Вретрагной, а специфика местных изобразительных средств привела к замене бронзовых подвесок терракотовыми всадниками» (Богомолов, 1986, с.78-79).

Еще одна статья, посвященная вопросам интерпретации изображений на терракотовой пластике, вышла в 1986 г. Ю.Ф.Буряков и Г.И.Богомолов опубликовали в ней оссуарий, случайно найденный близ Паркента (Буряков, Богомолов, 1986). Форма оссуария овальная, крышка утеряна. Орнамент на лицевой и задней стенках представлял собой сочетание простого процарапанного со штампованным. Исследователи пытаются раскрыть содержание сюжета, несущего женский образ в короне и с шарфом, склоняясь к мысли, что это дева-совесть или Анахита. Представляет особый интерес технология изготовления: оттиск одним крупным штампом 20 х 13, 5 см трех оттисков на одной стороне оссуария и дополнение процарапанным орнаментом и налепным жгутом с защипами, оконтуривающим всю композицию. Датируется изделие авторами не позднее VI-VII вв. н.э., что говорит о распространении в этот период комбинированной технологии орнаментации оссуариев.

В 1990 году публикуются тезисы доклада, посвященного находке четырех целых оссуариев, с сохранившимися в них костными останками в нетронутом виде, с территории Тойтепа. Все оссуарии овальной формы, были украшены налепным и прорезным орнаментом в виде цветочных розеток, а также налепами, «имитирующими изображения лиц-маскаронов, часто встречающихся на оссуариях Ташкентской области» (Минасянц, 1990а, с.64-66). Анализ техники изготовления и орнаментации

оссуариев позволил автору отнести новые материалы к УГУН вв.

В другой статье В.С.Минасянца, вышедшей в этом же году, дается типология оссуариев Ташкента и Ташкентской области по орнаментации (Минасянц, 1990б). Наряду с краткой историей нахождения оссуариев, автор представил описания этих изделий, практически не уделяя внимания технологии изготовления. Он подразделил описанный материал на 4 типа. Предложенная типология основывалась, главным образом, на анализе орнаментации. Так, к первому типу были отнесены 7 ос-суариев, на которых имеется налепной волнистый бордюр у линии среза крышки, со спускающимися на лицевую часть тремя аналогичными лентами. В поле между лент расположены четырех лепестковые розетки. Ко второму типу отнесено 6 ос-суариев. Основным элементом орнаментации их является растительный орнамент в виде веточек «елочкой». Третий тип - как указывает автор, «самый многочисленный», но без конкретных цифр - несет антропоморфные и зооморфные изображения. При описании сюжетов остается неясной технология изготовления орнаментов. Упоминаются фигурки женщин с согнутыми и поднятыми руками - «плакальщицы», стилизованные фигурки под аркой, а также ручки крышек в виде стилизованной лепной антропоморфной головы различных вариантов. К четвертому типу был отнесен один оссуарий, украшенный по корпусу налепным волнообразным бордюром, имеющий на левой торцевой стенке прорезное «окошечко» в форме неправильного квадрата.

Предложенная В.С.Минасянц типология практически не выявляет никаких новых закономерностей ни в хронологическом аспекте, ни в топографическом, т.е. не дает представления о локальных особенностях оссуариев из разных районов Ташкентского оазиса. Типология по орнаментации дает лишь представление о разнообразии используемых изобразительных сюжетов, без выявления их эволюции.

В этом же году вводятся в научный оборот новые находки оссуариев из некрополя тепа Ходжа Фархон в Ташкенте (Филанович, 1990). Помимо публикации, М.И.Филанович обобщает ранее накопленные материалы по оссуариям Ташкентского оазиса. Анализируется генезис оссуариев и их формы.

Оссуарии из Ходжа Фархона представлены тремя типами: неорнаментирован-ная урна с крышкой, напоминающая вазу; подпрямоугольный ящичек с округлыми углами и овальной крышкой; овальный ящичек с овальной же крышкой. Причем последний тип отмечается как преобладающий. Кроме того, автору удалось выявить, что оссуарии овальной формы имеют постоянный стандартизированный набор орнамента - много лепестковые розетки в кругах, крестовины, косые решетки, елочки и ветви. Этот набор характерен для овальных оссуариев Согда и Семиречья, а также для прямоугольных со скругленными углами из Согда. Прорезной орнамент в виде грибовидных «бойниц» встречен в Чаче лишь на одном экземпляре из Ханабада, причем наиболее позднем VIII - начала IX вв. н.э.

М.И.Филанович упоминает выводы Ф.Гренэ, полученные в результате обобщения археологических данных по погребальному обряду Средней Азии. А именно то, что оссуарии Согда и его окраин (Чач и Семиречье) являются самым поздним типом оссуариев VI вв. н.э. В Согд оссуарии пришли из Хорезма, что, по мнению автора, подтверждается не только хронологической последовательностью, но и наличием «фортификационных» элементов орнамента, ранее всего отмеченных на башнеобразных оссуариях Хорезма. Далее М.И.Филанович сомневается в происхождении овальных оссуариев от прямоугольных с закругленными углами, что отмечалось в работах Б.Я.Ставиского (Ставиский и др., 1953, с.95). Подчеркивается сосуществование обеих форм оссуариев при явном преобладании оваль-ных.213 М.И.Филанович считает, что различие между ними «не хронологическое, а территориальное. Набор элементов орнамента овальных оссуариев Чача достаточно стандартизирован, ему не свойственны фортификационные детали» (Филанович, 1990, с.94).

В статье автор показывает развитие представлений о происхождении форм ос-суариев. Если изначально считалось, что прямоугольная и овальная формы отражают формы наземных жилищ оседлых прямоугольных и кочевых юрт,2!4 то позднее появилось мнение о передаче в орнаменте оссуариев деталей фасадов погребальных построек215. М.И.Филанович видит черты согдийского кубического науса с пирамидальной крышей в прямоугольном оссуарии с пирамидальной же крышкой. Предполагая, что и овальный оссуарий мог отражать аналогичную по функции юртообразную постройку, видя истоки формы в курганах и курумах, а также намогильных каменных и пахсовых сооружениях (Кальмакыр, Ангрен, Куль-ата, Актам и Муртали в Пскенте, Туябугуз), которые имели округлый абрис постройки и купол.

Автор считает, что в Чаче форма оссуариев подражает именно погребальным наземным юртообразным сооружениям и не имеет никакого отношения к этому же типу жилища кочевников. «Полусферические наусы принадлежали оседлому населению, располагаясь лишь в близком соседстве с курганными погребениями кочевников» (Филанович, 1990, с.95).

В 1996 году в статье «Очажные подставки с Эгар и Куруктепе: (к вопросу о зооморфных подставках Чача)» вводятся в научный оборот новые материалы (Богомолова, Алимов, 1996). Авторами на городище Эгартепе была зафиксирована мастерская по изготовлению так называемых «рогатых кирпичей» - стилизованных изображений рогатой головы быка. В одной комнате было обнаружено пятьдесят однотипных необожженных изделий, которые датированы, как и весь археологический комплекс памятника, V-VI вв. Фрагменты обожженных изделий были выявлены в гончарной печи, расположенной поблизости от вышеупомянутой мастерской.

Авторы статьи, отмечая отсутствие специальных работ по исследованию «кирпичей-подставок», приводят аналогии им, очерчивают ареал распространения (Ташкентский оазис, памятники средней Амударьи, Южного Казахстана, низовьев реки Арысь, Отрарского оазиса) и хронологические рамки бытования этого вида изделий (I-VIII вв. н.э.). Рассмотрение кирпичей-подставок в широком географическом и хронологическом срезах позволили авторам выйти на ряд важных наблюдений, которые изменяют ранее сложившиеся представления об эволюции этого вида изделий.

Как наиболее ранняя выделена группа подставок в виде бычьей головы с лункой в передней части (широко бытовали в районе средней Сырдарьи в I-IV вв. н.э.); дальнейшее развитие - «подставка с ноздрями - вмятинами (чаще сквозными) в носовой части кирпича» (датируются ^-У! вв. н.э.); на позднем этапе - «подставки пирамидальной формы с едва намеченными рогами, кирпичи с острым углом линии носа и рогов, они заметно уменьшаются в размерах (датируются VI-VIII вв. н.э.) (Богомолов, Алимов, 1996, с.165-166).

В 1999 году выходит том «Археология» «Средняя Азия и Дальний Восток в эпоху средневековья», в котором четвертая глава посвящена раннесредневековому Чачу и Илаку (Буряков, Филанович, 1999). Описывая раннесредневековый комплекс керамики Чача, авторы отмечают применение терракотовой пластики со стилизованными зооморфными образами на ручках кувшинов, котлов (Буряков, Филанович, 1999, с.290, табл.46, 32, 33, 38, 39), а также бытование очажных подставок со стилизованным изображением бычьей головы (Буряков, Филанович, 1999, с.290, табл.46, 40).

В рассматриваемом периоде авторы отмечают широкое распространение «терракоты», подразумевая самостоятельные виды изделий - статуэтки и плитки с рельефами. К последним применяется термин «плакетки». Упоминаются все ранее опубликованные изделия, получившие графическое отражение (Буряков, Филанович, 1999, с.289, табл. 45, 2, 3, 6, 8-10). Приводимые обобщения дублируют выводы, опубликованные ранее Ю.Ф.Буряковым (Буряков, 1982, с.77, 78).

В разделе «Погребальный обряд» Ю.Ф.Буряков и М.И.Филанович отмечают начало распространения в раннесредневековый период захоронений в наусах, в которых отмечены как трупоположения, так и погребения в оссуариях. Из наусов известны два Туябугузских с захоронениями в оссуариях (Агзамходжаев, 1962, с. 71-79).

Оссуарии, обнаруженные в Ташкенте, Тойтюбе, в Ниязбаше, близ Янгиюля, у с. Чанги и близ городища Канка - являются оссуарными захоронениями в земле. Авторы отмечают основные приемы орнаментации в виде налепов, прорезного и процарапанного орнамента. Среди применяемых сюжетов как преобладающие отмечены растительного и космогонического характера (Буряков, Филанович, 1999, с.287, табл.43).

***

Таким образом, по результатам анализа вышерассмотренных работ, можно реконструировать следующую картину эволюции терракотовой пластики Чача, главная отличительная черта которой нам видится в отсутствие прямой взаимосвязи и единой линии развития различных видов терракотовой пластики. Представляется, что изделия, характерные для культуры Каунчи I и II эволюционируют автономно, без определенного влияния извне. В раннем средневековье появляются такие виды изделий, как оссуарии с применением терракотовой пластики, а также изделия самостоятельного значения статуэтки и плитки с рельефными изображениями. Последние практически не связаны с изделиями терракотовой пластики каунчинского периода. Некоторая связь лишь частично прослеживается в сюжетах орнаментации, в частности, используемой на оссуариях (зооморфные фигурки-навершия на крышках оссуариев и др.). Как отмечают Е.Усова и Ю.Буряков (Усова, Буряков, 1981), статуэтки и плитки с рельефными изображениями испытывают сильное влияние согдийской коропластики.

Важно при этом отметить, что в ряде соседних с Чачем регионов - Согде, Тоха-ристане неоднократно отмечаются изделия, традиционно связанные с культурой Каунчи. Но обратного процесса на территории Ташкентского оазиса не отмечалось вплоть до эпохи раннего средневековья.

Подводя итоги исследования изделий терракотовой пластики в Чаче, отметим незначительный объем их. Всего семь специализированных работ, большая часть из которых посвящена публикациям и частным вопросам. Такое положение объясняется малым числом изделий терракотовой пластики самостоятельного назначения, таких как статуэтки и плитки с рельефными изображениями. Этим же, вероятно, можно объяснить заимствование традиционного подхода с основным вниманием к изображению и стандартным описанием характеристик самих изделий без корреляции с другими категориями предметов археологических комплексов. Исследования оссуариев Чача достигли уровня широких обобщений. Практически учтены и опубликованы все оссуарии, найденные в Ташкентской области, начиная с 1871 года. Предложена типология орнаментации на оссуариях (Минасянц, 1990б). Проведено обобщающее исследование оссуариев Чача с выделением типов форм, их датировкой и интерпретацией (Филанович, 1990). Богатый материал по оссуариям, в том числе опубликованный, делает насущным создание каталога и классификации этих изделий.

§6. ИЗУЧЕНИЕ ТЕРРАКОТОВОЙ ПЛАСТИКИ В РАМКАХ ВСЕГО СРЕДНЕАЗИАТСКОГО РЕГИОНА ВО ВТОРОЙ ПОЛОВИНЕ XX ВЕКА

С начала действия региональных археологических экспедиций был накоплен значительный материал по терракотовой пластике отдельных регионов, что способствовало появлению в семидесятых годах XX столетия работ с первичным обобщением и анализом терракотовой пластики в рамках всего среднеазиатского региона. В таком масштабе изучение терракотовой пластики проводила преимущественно В.А.Мешкерис. Одной из главных заслуг исследовательницы является сравнительный анализ накопленного материала по терракотовой пластике отдельных историко-культурных регионов. Так, в статье «Среднеазиатские школы коро-пластики в кушанскую эпоху» В.А.Мешкерис были рассмотрены основные характерные черты «школ» Согда, Хорезма, Бактрии-Тохаристана и Маргианы, выявлены отличия и общности (Мешкерис, 1975, с.363-368).

В качестве характерных черт согдийской коропластики исследовательница отмечала, что этот регион не являлся оплотом ни эллинистической, ни буддийской культуры. Основное содержание коропластики автор связывает с «местными культами среднеазиатского маздеизма». Статуэтки-идольчики рассматриваются как «домашние божества, покровители рода, семейного очага...». Иконография женских божеств, по мнению автора, восходит к древнейшим образцам Передней Азии (Нейраб, Нимруд) и поздним западно-парфянским (Селевкия на Тигре, Вавилон и Ниппур). Связи с Западной Парфией прослеживаются и в других тематических группах согдийских терракот. Отмечая «зрелость согдийской школы», В.А.Мешкерис подчеркивает устоявшуюся традицию канона и художественное мастерство.

Хорезмийская школа характеризуется как наиболее близкая согдийской. Ее начало также связывается автором с переосмыслением переднеазиатских образов в IУ-III вв. до н.э. Отмечается тематическая близость, устойчивость иконографических типов, те же стилистические принципы. Отличие школ видится в иконографии женских богинь, «в многообразии образов-типов» для Хорезма в рамках одного канона, различия в пропорциях и пластике.

Для Бактрии-Тохаристана отмечается в первую очередь большое влияние буддийской культуры и «в какой-то мере - эллинистической». В традиционно местных фигурках женского божества отмечается специфические иконографические типы: плоскостно решенных сидящих богинь, в том числе с «рогом изобилия», а также женского образа с инвеститурным кольцом и т.д. В целом, подчеркивается «ярко выраженное влияние восточного эллинизма, ассимилированного в бактрийской среде» (Мешкерис, 1975, с.366).

Маргиана, по мнению автора, представляется «очагом передневосточного эллинизма». Последнее отражено в устойчивом местном иконографическом образе богини с зеркалом. Своеобразие эллинистических терракот Маргианы автор видит в «изысканной, тонкой разработке деталей, тенденции к миниатюрной масштабности». Отмечается отсутствие традиционно иранских тематических групп статуэток («мужчин-жрецов, музыкантов в скифо-иранском костюме»). Среди статуэток местного типа некоторые имеют удлиненные пропорции. Позднепарфянские статуэтки крайне условны и приземистых пропорций, не находят аналогов в других регионах Средней Азии.

Несмотря на прогрессивность примененного сравнительного анализа терракотовой пластики различных регионов Средней Азии, представленные в статье наблюдения автора остаются в основе своей неоднозначными. Подход автора к выделению и анализу школ коропластики в Средней Азии, базирующийся лишь на анализе стилистического и иконографического разнообразия изобразительных сюжетов является, на наш взгляд, зауженным. Без привлечения такого важного материала, как материально-экономическая и социальная составляющая возникнове-

ния и бытования терракотовой пластики как вида материальной культуры, а именно вопросов производства, технологии, выявления различных по функциональному назначению видов изделий окончательно вопрос существования школ в разных регионах с их характерными особенностями решен быть не может.

Среди работ, посвященных изучению иконографии и интерпретации образов, имеющих значение для всех регионов Средней Азии, где бытовали терракотовые статуэтки, необходимо отметить статью Л.А.Лелекова (Лелеков, 1985). Это исследование представляет чрезвычайный интерес, так как ставит под сомнение устоявшуюся, упрощенную схему интерпретации большинства женских статуэток, как передающих образ Анахиты. Опираясь на анализ письменных источников, автор отмечает, что из всех функций этой богини наибольшее внимание уделено ее функции в качестве девы-воительницы (вероятно, тождественной «Афине Илионской»).

В 1992 году В.А.Мешкерис была защищена докторская диссертация «Коропла-стика Средней Азии IV-III вв. до н.э. - VII-VIII вв. н.э. (периодизация, типология, динамика стилей)»216.

Свою работу автор видит в рамках «новой научной дисциплины, выкристаллизованной из археологии» - художественной культуры древней и раннесредневеко-вой Средней Азии. Автор характеризует подход в исследовании обозначенной темы как комплексный, включающий в себя археологический и искусствоведческий. Однако В.А.Мешкерис не конкретизирует, что именно подразумевается под «археологическим подходом» в изучении терракотовой пластики, а также кем и когда он был сформирован. Представляется, что лежащие на поверхности методы археологического исследования предметов материальной культуры как массового материала никем не были определены и оговорены и, тем более, комплексно применены на больших выборках материала предметов терракотовой пластики. Постулируя утверждение «нового археологического метода» в комплексных региональных экспедициях, автор отмечает, что вопросы «топографии, стратиграфии и систематизации стали приобретать первостепенное значение». На наш взгляд, безусловное внимание и учет археологического контекста еще не означал появления нового метода, тем более археологического. Происходило лишь вплетение дополнительной информации наряду с прочей в традиционную канву искусствоведческих методов исследования терракотовой пластики.

Исследуется пять тысяч изделий из Хорезма, Маргианы, Согда, Бактрии, Семиречья. Предлагается новый метод организации массового материала на единых принципах совмещения географических, хронологических и классификационных аспектов.217

Подчеркивается, что «впервые изучение коропластики предпринято в широком пространственном и хронологическом диапазонах». Нельзя не согласиться с автором в закономерности применения данного подхода и его научной значимости. В частности для постановки и ответа на вопрос: «обладала ли среднеазиатская коро-пластика какими-либо общими специфическими чертами, существовала ли она в виде дробных мозаичных независимых друг от друга локальных комплексов или в виде суммы сложившихся традиционных школ единого среднеазиатского стиля?» (Мешкерис, 1992б, с.5). Работа В.А.Мешкерис, пожалуй, одно из самых объемных специализированных исследований терракотовой пластики Средней Азии в конце ХХ века. В ней были значительно развиты критерии художественных качеств изобразительного ряда. В частности автором предложена более универсальная и объективированная терминология, а также введен статистический метод для выявления пропорций изображенных фигур.218

В исследовании автор вплотную подошел к решению комплекса проблем: генезиса среднеазиатской коропластики, функционального назначения и значимости терракот как источника художественной культуры.

Однако используемая автором выборка «стратиграфически датированных» из-

делий терракотовой пластики не представлена. Отсутствие принципов этой выборки, а также статистки и невозможность проверки ставят под сомнение результаты этой работы. Тем не менее, представляется необходимым подробнее остановиться на нескольких узловых моментах анализируемого исследования.

Выделенный В.А.Мешкерис «географический аспект» даже в самом общем плане позволил подойти к крайне интересным и важным выводам, проливающим свет на функциональное назначение изделий: «большинство находок сосредоточено в жилых и храмовых комплексах, редко зафиксировано в погребальных сооружениях (Тепаи-шах) и династийных комплексах (Ниса)» (Мешкерис, 1992б, с.9). К сожалению, автор не подкрепляет своих выводов статистикой.

Статистическая обработка мест нахождения терракотовой пластики на разных уровнях конкретизации, на наш взгляд, может открыть целый пласт проверяемой информации, которая может стать фактической базой для дальнейших исследований. Примером разных уровней конкретизации географического аспекта являются: историко-географический регион, характер поселения (город, сельское поселение, крепость), характер сооружения (фортификационное сооружение, жилой дом, производственный комплекс, храмовое сооружение и т.д.), характер частного местоположения внутри сооружения (замуровка в стене фортификационного сооружения; культовое помещение в жилом доме, хозяйственное помещение в храмовом комплексе, производственное помещение) и дальнейшая конкретизация (на полу у стены, в нише в стене, замуровка в пол, под полом и т.д.).

Хронологический аспект. В.А.Мешкерис представлен стратифицированный материал с ведущими формами керамики и нумизматики, сведенный в колонки. Однако представленные колонки заключают в себе «типичный материал»,219 принципы выборки которого не оговорены и вызывают сомнения. Вследствие отсутствия или непредставленности статистической обработки материала в целом, любая выборка без опоры на последнюю выглядит необъективной.

Классификационный аспект. Представляется значимой классификация терракотовой пластики по функциональному принципу. Однако две выделенные категории (скульптурные произведения и художественная керамика) схематичны и не отражают многообразие различных видов изделий. В работе не прослежено соотношение различных видов изделий терракотовой пластики в рамках исследуемых историко-культурных регионов. Позднее эта классификация автором будет развита.220 Дальнейшая классификация, начиная с уровня выделения классов, на наш взгляд, содержит противоречие, которое возникает при механическом соединении искусствоведческих методов классификации с частью археологического контекста находки изделия (география, хронология и сопутствующий комплекс керамики и нумизма-тики).221

В заключение можно констатировать, что В.А.Мешкерис вплотную подошла к разработке действительно универсального подхода в исследовании предметов терракотовой пластики, сочетающего археологические и искусствоведческие методы. Однако, несмотря на разработанную методику исследований В.А.Мешкерис не смогла преодолеть приоритет искусствоведческого анализа. Вследствие этого предложенная периодизация и типология коропластики Средней Азии с точки зрения археологии не может быть признана объективной. По-прежнему остается насущной проблема составления археологического свода (с выделением надежно датированных предметов, паспортизацией и статистикой мест находок, с обязательным указанием размерных показателей, анализом технологии изготовления, стиля и иконографии), который мог бы стать базой для последующего изучения и разрешения основных проблем, стоящих перед исследователями терракотовой пластики Средней Азии.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Историографическая работа всегда освещает историю не только отдельного вопроса, но и науки в целом. В процессе отбора литературы по терракотовой пластике Средней Азии стало очевидно, сколь велико значение отечественной науки в изучении среднеазиатского региона, сколь фундаментально и многогранно знание, скопленное трудами нескольких поколений российских и советских исследователей. Огромное значение и авторитет этого знания делает любую историографическую работу важной и актуальной, и в то же время накладывает на исследователя тяжелое бремя ответственности. Осознавая это, еще раз подчеркнем, что в задачи нашей работы входил сбор и анализ всех доступных трудов археологов и искусствоведов, касающихся проблем терракотовой пластики Средней Азии, с целью восстановления картины развития научной мысли по этой проблематике. Кроме того, были выявлены основные направления исследований, их закономерности и эволюция, достижения и проблемы. Главное внимание было уделено становлению археологических методов изучения. Анализу было подвергнуто более чем четыреста работ, вышедших в период с 1887 по 2000 год включительно, что представляет на сегодня значительную с точки зрения статистики выборку. Рассмотренная литература была оформлена в виде базы данных, позволившей статистически подкреплять все основные выводы.

В истории изучения терракотовой пластики Средней Азии нами было выделено два этапа. Первый этап включает в себя отрезок времени от первых печатных работ в последней четверти XIX века до середины XX века. Его характеризует незначительная по объему источниковедческая база, основанная в подавляющем большинстве на находках случайного происхождения, а также на немногочисленных материалах первых археологических раскопок, методы которых еще только начинали формироваться. Исследование материалов терракотовой пластики велось в рамках всего среднеазиатского региона. На протяжении всего этапа основное внимание уделялось исследованиям оссуариев.

В рассмотренных нами работах этого периода, как в зеркале, отразился живой и непосредственный процесс становления археологии как самостоятельной исторической дисциплины. В первую очередь это относится к деятельности Восточного отделения русского археологического общества, Туркестанского кружка любителей археологии, Русского комитета для изучения Средней и Восточной Азии, которая нашла свое отражение в Записках ВОРАО, Протоколах ТКЛА и Известиях РКИСВА. Благодаря таким выдающимся и ярким исследователям этих организаций, как В.В.Бартольд, Н.И.Веселовский, К.А.Иностранцев, И.Т.Пославский, Б.И.Кастальский, А.Д.Калмыков, памятники изобразительного искусства Средней Азии не только вошли в широкий научный оборот, но и надолго привлекли к себе внимание ориенталистов мира. Позднее, после революционных потрясений и гражданской войны, не менее яркими уже советскими исследователями В.Л.Вяткиным, К.В.Тревер, А.А.Потаповым, А.Я.Борисовым были продолжены сбор, первичное обобщение и публикации изделий терракотовой пластики, в том числе издание каталога терракотовых статуэток Афрасиаба.

Начало второго этапа изучения терракотовой пластики было отнесено нами к середине XX века. Именно в послевоенный период советской эпохи археологические исследования получили по истине беспрецедентный размах. В каждом историко-культурном регионе Средней Азии одновременно работало от одной до нескольких комплексных археологических экспедиций. Помимо масштабов широко развернувшихся археологических работ, нельзя не отметить принципиальное изменение в стратегии научных исследований, основанных на планомерном и последовательном археологическом изучении целых историко-культурных регионов, а не отдельных ярких памятников или находок. Кроме того, к началу действия комплексных экспе-

диций были значительно усовершенствованы методы полевых исследований, которые нашли отражение в соответствующей документации и систематических публикациях вновь открываемого материала.

Открытие и воскрешение из небытия материальной и духовной культуры Бак-трии, Согда, Маргианы, Хорезма, Чача - это грандиозный успех советской археологии. Достаточно вспомнить монументальные труды ЮТАКЭ, ХАЭЭ, ТАЭ и многочисленные издания Искусствоведческой, Афрасиабской, Пенджикентской, Бак-трийской, Кара-тепинской, Советско-Афганской, Кешской и мн. других экспедиций, чтобы представить каков истинный вклад советских археологов в изучение этого региона. Введение в научный оборот новых материалов осуществлялось также посредством выхода в печать целого ряда общесоюзных и республиканских периодических научных изданий, тематических сборников и монографий. Постоянное внимание значительного числа высококвалифицированных исследователей уделялось вопросам среднеазиатских идеологий древности и средневековья, в том числе посредством изучения предметов изобразительного искусства. Плеяда таких блистательных ученых, как Л.И.Альбаум, А.М.Беленицкий, С.К.Кабанов, М.Е.Массон, А.М.Мандельштам, Б.И.Маршак, В.А.Мешкерис, Г.Я.Пугаченкова, Л.И.Ремпель, Ю.А.Рапопорт, С.П.Толстов, М.Г.Воробьева, В.А.Шишкин, Г.В.Шишкина, Т.И.Зеймаль, Б.А.Литвинский окончательно утвердили позиции и значение среднеазиатской археологии, выдвинув ее в первые ряды по уровню и глубине научной проработки разнообразных тем, в частности касающихся проблем терракотовой пластики.

В ходе общего критического обзора литературы были выявлены два основных направления в изучении среднеазиатской коропластики. Наиболее четко они высвечиваются в конкретной исторической ретроспективе.

С самого начала археологического изучения Средней Азии терракотовая пластика как яркая иллюстрация древней культуры оказалась в центре внимания. Несмотря на отсутствие в большинстве случаев археологического контекста и случайное происхождение большинства находок, первыми среднеазиатскими археологами и историками были обозначены опорные точки важнейших методов изучения этого материала, которые в дальнейшем определили суть двух направлений: искусствоведческого и археологического. Нужно отметить, что в период поиска и формирования методов исследования терракотовой пластики отмечается синкретизм в использовании обоих направлений, и лишь к 1940-м годам наметилась их четкая дифференциация. Примером чему служит классическая статья А.Я.Борисова, построенная на методах исключительно искусствоведческих (Борисов, 1940). Напомним, что выделению этого направления способствовали работы Н.И.Веселов-ского (Веселовский, 1887; 1917), затем последовательно искусствоведческие подходы были обозначены в работах И.И.Толстова и Н.П.Кандакова (Толстов, Канда-ков, 1890), А.Д.Калмыкова (Калмыков, 1909), К.Т.Залемана (Залеман, 1909), К.В.Тревер (Тревер, 1934, 1940), А.А.Потапова (Потапов, 1938) и других.

Работы искусствоведческого направления представляли собой специализированные исследования терракотовой пластики, которые рассматривали эти изделия как памятники искусства и использовали несколько методов: каталожный, т.е. публикация коллекций и их анализ; интерпретационный, т.е. разъяснение, толкование идейного содержания изображений, отождествление их с известными в искусстве посредством привлечения различных аналогий, а также свидетельств письменных, археологических и этнографических источников; иконографический, изучающий изобразительный ряд и процессы, происходящие в нем; стилевой - выявление для определенного хронологического отрезка своей манеры оформления мысли в изобразительном искусстве.

Характерной особенностью этого направления является не только вычленение терракотовой пластики из комплекса археологического материала и ее отдельное

рассмотрение, но и зачастую вычленение изобразительного ряда и исследование его отдельно от самих терракотовых изделий. Такой подход имеет свои преимущества, но лишь до тех пор, пока он составляет один из компонентов в целостном изучении предмета. На фоне формирующихся основных принципов археологического изучения древней материальной культуры специализированное рассмотрение терракотовой пластики в работах искусствоведческого направления с его отточенными методами позволяло более емко обозначить круг информационных возможностей этого материала, наметить связи с другими видами искусства и предметами материальной культуры. Благодаря применению этих методов стали накапливаться данные для восстановления представлений о существовавших в отдельные исторические промежутки времени пантеонов богов и мифологических героев с выходом на вопросы религиозного мировоззрения в целом. Кроме того, исследования иконографии и стиля изобразительных сюжетов терракотовой пластики выходили на проблемы взаимовлияний различных культур и взаимопроникновения религиозных и идеологических представлений.

Поиск и становление археологических методов исследования терракотовой пластики, понимание их важности было, безусловно, взаимосвязано с процессом становления и развития основных принципов самой археологической науки: начиная со стратиграфического исследования памятников со строгой привязкой и фиксацией всех предметов материальной культуры, и кончая разработкой методов исследования каждой отдельно взятой категории изделий через анализ археологических данных в совокупности и во взаимосвязи. В первой статье, где были представлены изделия терракотовой пластики Средней Азии, Н.И.Веселовский попытался выделить различные виды изделий терракотовой пластики по функциональному назначению (Веселовский, 1887, с.XCII-CIV). Позднее, в работе И.Т. Пославского был представлен анализ в совокупности и во взаимосвязи таких данных, как: технология изготовления; форма изделий; местонахождение и его характер; сопутствующий материал (Пославский, 1903). В это же время В.В.Бартольд призвал своих коллег держаться определенного направления, которое не отвлекало бы археологов от их главного подхода, основанного на изучении самого предмета материальной культуры: «сопоставление отдельных экземпляров, установление отдельных разновидностей и выяснение их зависимости от географических, этнографических и иных условий» (Бартольд, 1908, с.65). На наш взгляд, в этой сжатой фразе, по сути, заключается основа полноценных и универсальных археологических методов исследования памятников материальной культуры и, в том числе, терракотовой пластики.

Молодость археологической науки, неоформленность ее основных принципов -целостного изучения материальной культуры во всех ее проявлениях - повлияли на то, что для исследования терракотовой пластики обозначенные археологические методы не получили в дальнейшем детальной разработки. В результате прерогативой стали искусствоведческие методы исследования памятников изобразительного искусства, апробированные уже в течение нескольких столетий. Заодно с методами археологи позаимствовали отношение к терракотовой пластике как к памятникам искусства, чем как бы и оправдывалось применение этих методов. Таким образом, терракотовая пластика, происходящая из раскопок, являясь уже полноценным археологическим материалом, с 1940-х годов XX столетия практически выпала из широкого спектра предметов материальной культуры, для изучения которых создавались и применялись археологические методы.

Преобладание искусствоведческого направления исследований прослеживается на всем рассматриваемом нами хронологическом отрезке и во всех историко-культурных регионах Средней Азии. Однако нельзя не отметить существенные региональные отличия в разработке тем, касающихся терракотовой пластики.

Благодаря крупномасштабным работам археологов ЮТАКЭ был собран объемный материал, отразивший основные виды терракотовых изделий, а также иконо-

графических типов, бытовавших в Маргиане с III в. до н.э. по VIII в н.э. Свое освещение он получил в 29 исследованиях восемнадцати авторов.

В истории изучения коропластики этого региона центральную роль сыграла концепция «Маргианской богини», разработанная Г.А.Пугаченковой (Пугаченко-ва, 1959, 1962а, 1967а), суть которой заключалась в построении схемы эволюции основных иконографических образов. Последующие статьи вплоть до 1990-х годов, были посвящены публикациям новых находок терракотовых изделий или рассмотрению отдельных иконографических образов, и вписывали все их многообразие в существующую концепцию «Маргианской богини», используя те же методы искусствоведческого направления.

Давление субъективно-искусствоведческого подхода становится наиболее очевидным при рассмотрении уникальных, с точки зрения возможности применения комплексного подхода, материалов из нескольких жилых и производственных объектов, таких как «квартал мукомолов» и «дом металлиста» на городище Гяур-калы (Усманова, 1963б; Кацурис, Буряков, 1963). Открытие большого количества изделий терракотовой пластики in situ в хорошо датированном комплексе с другими предметами материальной культуры само по себе дало богатейший материал для понимания значения этих изделий. Безусловно, терракотовая пластика с этих объектов на сегодня требует глубокого специализированного исследования на базе новых методов.

Накопление новых материалов, а также критический анализ археологического контекста ранее опубликованных изделий по терракотовой пластике региона позволили Г.А.Кошеленко и С.В.Новикову (Кошеленко, Новиков, 1999) увидеть внутреннюю противоречивость концепции Г.А.Пугаченковой, недостаточную обоснованность основных положений и призвать отказаться от основных выводов и заново подойти к рассмотрению проблем терракотовой пластики, в частности эллинистического периода. В свою очередь, предложенная авторами концепция сравнительного метода также лежит в плоскости искусствоведческого направления, возможности которого принципиально не могут затрагивать весь спектр проблем, связанных с коропластикой. Следовательно, они не могут принципиально разрешить накопившиеся противоречия.

Терракотовой пластике Согда посвящена обширная литература - более чем сто семьдесят статьей, монографий, каталогов и диссертаций, написанных более чем се-мидесятью авторами. Изучение материалов Согда началось с конца XIX века, усилиями нескольких поколений исследователей был собран и обработан огромный по объему (более 3000 изделий222), разнообразию и богатству материал. В большинстве исследований использовался подход к изделиям терракотовой пластики Согда как к памятникам искусства. На общем фоне выделяются труды В.А.Мешкерис (Мешкерис, 1962, 1977а, б, 1989а), оказавшие значительное влияние на изучение согдийской терракотовой пластики. Автором впервые была предложена определенная систематизация полученных данных по терракотовой пластике региона, вылившаяся в создание каталогов по Афрасиабу и по Согду в целом. Однако исследования В.А.Мешкерис формально сочетали в себе искусствоведческие и археологические подходы, по сути, все концептуальные построения автора были основаны на приоритете искусствоведческих методов, и не удовлетворили в полной мере нужд в создании археологического свода источников. В начале 1970-х годов Б.И.Маршак подверг сомнению рациональность общепринятого подхода к большинству изделий терракотовой пластики, как к предметам искусства, и в том числе как к историческим источникам, предложив заново подойти к интерпретации изобразительного ряда с учетом отмеченных им особенностей технологии изготовления (Маршак, 1972, с. 276-277). Увиденная Б.И.Маршаком необходимость рассмотрения изобразительного ряда терракотовых изделий во взаимосвязи с особенностями технологии их изготовления, только часть комплексного подхода, которая, тем

не менее, позволила наметить новые перспективы в изучении этого материала. Тезисные предложения автора нашли отклик лишь у нескольких исследователей (Зей-маль, 1983; Мкртычев, Ильясов, 1992) и в дальнейшем на материалах Согда не были развиты. Значительно позднее археологическое исследование уникальной находки серий терракотовых статуэток в контексте функционирования всего квартала керамистов Еркургана позволило значительно углубить наши представления об организации производства этих изделий, технологических особенностях изготовления, значении этого вида материальной культуры и внести существенные поправки в сложившиеся ранее представления (Хасанов, Исамиддинов, 2000).

Таким образом, за более чем столетнюю историю изучения терракотовой пластики Согда, была получена палитра источников, иллюстрирующая многообразие значений, которое имели различные виды изделий терракотовой пластики в жизни согдийцев. Однако, несмотря на большую источниковедческую базу, использование традиционных методов исследования в данном регионе привело к накоплению многих непересекающихся точек зрения по различным проблемам терракотовой пластики и, зачастую недоверию к информативным возможностям этого материала.

История изучения бактрийской пластики претерпела аналогичные процессы. В целом было написано более ста тридцати работ более чем пятидесятью исследователями. Собран значительный по объему материал. Все виды изделий терракотовой пластики получили свое освещение как в специализированных работах, так и совместно с другими предметами материальной культуры и искусства. Очерчен круг локальных особенностей терракотовой пластики Бактрии. В частности большое внимание уделено значительному буддийскому компоненту в иконографии бак-трийских терракот. Подход к терракотовым изделиям как к памятникам искусства последовательно разрабатывался К.В.Тревер (Тревер, 1940), Л.И.Альбаумом (Аль-баум, 1960), Г.А.Пугаченковой (Пугаченкова, 1966, 1973, 1979а), Х.Мухитдиновым (Мухитдинов, 1973а, в), К.А.Абдуллаевым (Абдуллаев, 1985а, б) и многими другими. Из общего искусствоведческого направления выбиваются несколько исследований. К ним относятся тезисы доклада Т.И.Зеймаль, в которых была предложена методика построения типологии с учетом деградации терракот в процессе многократного тиражирования матриц и создания новых терракот-реплик, примененная ранее Б.И.Маршаком. Автор также высказала давно назревшую мысль о том, что «терракоты, происходящие из надежных археолого-стратиграфических комплексов, могут быть использованы как опора в датировке беспаспортных находок, а также находок из раскопок, датировка которых неопределенна или требует уточнений» (Зеймаль, 1983, с.44). В девяностых годах XX столетия впервые в истории изучения терракотовой пластики были апробированы естественнонаучные методы и представлены в диссертации С.В. Вивденко (Вивденко, 1990). Исследование технологии изготовления предметов терракотовой пластики Северной Бактрии во взаимосвязи с технологией производства керамики помогло установить закономерные особенности технологии различных исторических эпох, в частности греко-бактрий-ской и кушанской. Более того, были выявлены особенности взаимовлияния керамического производства и изготовления терракот и различия в технологии изготовления отдельных категорий терракотовой пластики, например, статуэток всадников «бактрийского» типа и статуэток богинь «юэджийского» периода. Работа раскрыла возможности археологических методов исследования изделий терракотовой пластики, обрисовав часть возможных перспектив. Еще одна работа была выстроена на изучении материала через анализ технологии изготовления (Мкртычев, Ильясов, 1992). В ней был апробирован ранее выдвинутый Б.И.Маршаком подход и пересмотрены предложенные ранее интерпретации отдельных иконографических образов.

В рамках части северо-бактрийской территории К.Абдуллаевым был составлен

каталог, который является существенным вкладом на пути к созданию общего свода таких видов бактрийской терракотовой пластики, как антропоморфные статуэтки (Абдуллаев, 1985а).

Нельзя не отметить значительный вклад в историю изучения терракотовой пластики Бактрии Французской археологической делегации, опубликовавшей уникальный комплекс греко-бактрийского периода с городища Ай-Ханум, а также отдельные находки кушанского периода из бактрийской столицы.

Изучением терракотовой пластики Хорезма занимался узкий круг исследователей. Пятнадцатью авторами было написано более 30 научных работ. Особенностью исследований терракотовой пластики Хорезма, при использовании искусствоведческого подхода, является отсутствие внутренней противоречивости построенных схем эволюции отдельных видов терракотовой пластики. Это в частности было достигнуто рассмотрением многих видов изделий в контексте исследований керамического производства в целом (Воробьева, 1958, 1959). Оссуарии и погребальные урны с применением терракотовой пластики получили подробное и детальное освещение, более того, по ним был составлен перечень (Рапопорт, 1971). Значительное внимание хорезмийские исследователи уделили вопросам происхождения, хронологии основных иконографических типов, зарождения в Хорезме собственной школы терракотовой пластики.

Подводя итоги истории изучения терракотовой пластики Средней Азии, необходимо отметить громадное значение материалов, полученных в результате археологических исследований, масштаб работы, проделанной по осмыслению и систематизации накопленных материалов. Для сохранения и развития достигнутых успехов, а также для сведения различных точек зрения в объективную систему знаний необходимо понимание процесса развития научного поиска и его ошибок. На наш взгляд, приоритетное применение искусствоведческих методов, успешно освещающих часть проблем, принципиально не позволяет исследовать проблему целостно, в итоге вязнет в большом количестве субъективных взглядов без качественного приближения к новому уровню осмысления роли и назначения различных видов терракотовых изделий. Необходимо отметить, что частичное использование археологических данных в работах этого направления несет не самостоятельное значение, а зачастую идет как подкрепление основных выводов исследователей.

Выход из создавшейся ситуации могут обеспечить уже разработанные универсальные археологические методы исследования различных категорий изделий, которые подразумевают создание надежной базы - свода стратиграфически датированных изделий; изучение технологии изготовления с применением естественнонаучных методов; корреляцию внутренних связей изделий с комплексом памятника, внешних связей в рамках материальной культуры региона и государства; корреляцию терракотовых изделий как внутри одного вида, так и между различными видами; применение статистических методов в целом. В рамках этих методов и во взаимосвязи с ними необходимо применение искусствоведческих методов для изучения изобразительного ряда.

СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ

1. Абдуллаев К.А., 1984. Изображение музыкантов в коропластике Бактрии //МАИКЦА. Вып.7. М.

2. Абдуллаев К.А., 1985а. Коропластика Бактрии-Тохаристана в античную и ранне-средневековые эпохи. Автореф... канд. дис. М. ИА АН СССР.

3. Абдуллаев К.А., 1985б. Новые поступления терракотовых статуэток в Термезский краеведческий музей //ОНУ. № 7. Ташкент.

4. Абдуллаев К.А., 1988а. Об одном сюжете в коропластике Бактрии //ТДК, посвящен-

ной 80-летию академика Я.Гулямова. Ташкент.

5. Абдуллаев К.А., 1988б. О культе Геракла в Бактрии (некоторые вопросы иконографии) //ИМКУ. Вып.22. Ташкент.

6. Абдуллаев К.А., 1990а. Эллинистическая традиция в пластическом искусстве Согда и Бактрии //Культура древнего и средневекового Самарканда и исторические связи Согда: Тез. докл. сов.-фран. коллоквиума. Ташкент.

7. Абдуллаев К.А., 1990б. Об одном буддийском образе в коропластике Бактрии-Тоха-ристана //ИМКУ. Вып.24. Ташкент.

8. Абдуллаев К.А., 1990в. Сасанидские параллели в Согде и Бактрии-Тохаристане на примере некоторых памятников пластического искусства //Изобразительное и прикладное искусство. Ташкент.

9. Абдуллаев К.А., 1991. К символике архитектурных деталей на оссуарных рельефах //ИМКУ. Вып. 25. Ташкент.

10. Абдуллаев К.А., 1995. Портретные изображения в терракоте из Кампыр-тепа //ТДК Искусство Узбекистана: древность, средневековье, современность. Ташкент.

11. Абдуллаев К.А., 1996а. Терракотовая пластика Ай-ханум //РА. № 1. М.

12. Абдуллаев К.А., 1996б. Религии и культы эллинистической Бактрии //Тез. докл. Самарканд.

13. Абдуллаев К.А., 1997. Эллинистическая традиция в искусстве Согда и Бактрии //ИМКУ. Вып. 27. Самарканд.

14. Абдуллаев К.А., 1998. Номады в искусстве эллинистической Бактрии //ВДИ. №1. М.

15. Абдуллаев К.А., 1999. Эллинистические мотивы в терракотовой пластике Паенкур-гана //ИМКУ. Вып. 30. Самарканд.

16. Абдуллаев К.А., 2000. К атрибуции тронных изображений в кушанской коропластике //ВДИ. № 2. М.

17. Абдуллаев К.А., Аннаев Т., 1986. Изображение слона в искусстве античной Бактрии //Природа. №5. М.

18. Абдуллаев К.А., Аннаев Т., 1990. Раскопки на городище Зартепе в 1979-1981 гг. //ИМКУ. Вып. 23. Ташкент.

19. Абдуллаев К.А., Завьялов В.А., 1985а. Буддийские мотивы в городской культуре Северной Бактрии (по материалам Зар-тепа) //ВДИ. № 4. М.

20. Абдуллаев К.А., Завьялов В.А., 1985б. Сосуды на зооморфных подставках из поселений кушанской Бактрии //СА. №1. М.

21. Абдуллаев К.А., Пидаев Ш.Р., 1989. Раннекушанская терракотовая пластика из Мир-закултепа //ОНУ. №9. Ташкент.

22. Абдуллаев К., Раджабов С., 2000. Терракотовая плитка с изображением Диониса и Сатира из Кашкадарьи //ИМКУ. Вып. 31. Самарканд.

23. Абдуллаев К.А., Шейко К., 1985. Новые поступления терракотовых статуэток в Тер-мезский краеведческий музей //ОНУ № 7. Ташкент.

24. Аванесова Н.А., 1976. Терракоты кабинета археологии Самаркандского Государственного университета им. А.Навои //Матер. по истории Узбекистана (археология, древняя история, этнография). Нов. сер. Вып. 307. Самарканд.

25. Агзамходжаев Т., 1962. Тюябугузские наусы //ИМКУ. Вып.3. Ташкент.

26. Агзамходжаев Т., 1963. Оссуарные захоронения на окраине Ташкента //ИМКУ. Вып.4. Ташкент.

27. Адылов Ш.Т., 1983. О коропластике Бухарского Согда //ИМКУ. Вып.18. Ташкент.

28. Алимов У., 1969. Раскопки на Культепа в Каршинском оазисе //ИМКУ. Вып.8. Ташкент.

29. Алпаткина Т.Г., 2000. Оссуарии из объекта 19 некрополя Пайкенда //Средняя Азия. Археология, история, культура. Матер. междунар. конф., посвященной 50-летию науч. деятельности Г.В.Шишкиной. М.

30. Альбаум Л.И., 1955. Некоторые данные по изучению Анхорской группы археологических памятников (1948-1949) //Тр.Ин. ист. и археологии АН УЗССР. Т. VII. Ташкент.

31. Алъбаум Л.И., 1960. Балалыктепе. Ташкент.

32. Аннаев Т.Д., 1987. Об одной группе раннесредневековой керамики Северного Тоха-ристана//ИМКУ. Вып.21. Ташкент.

33. Атаханов Т.М., 1968. Средневековое городище Туткаул (VII-VIII вв.) //ИООН АН Тадж. ССР. Вып.3(53). Душанбе.

34. Ахраров И., 1967. Глиняная головка с согдийской надписью с Афрасиаба //СА. №4. М.

35. Ахраров И., Усманова З.И., 1990. Терракоты Бухары //Изобразительное и прикладное искусство. Ташкент.

36. Бабаев А.Д., 1980. Местные эллинистические традиции культуры Северной Бактрии (на примере раскопок Чим-Кургана //Тез. докл. Всесоюз. симпозиума по проблемам эллинистической культуры на Востоке. Ереван.

37. Бабаев А.Д., 1982. Коропластика Чим-Кургана (Северный Таджикистан) //СА. №4. М.

38. Бартолъд В.В., 1908. К вопросу об оссуариях Туркестанского края //ИРКИСВА. №8. СПб.

39. Беленицкий А.М., 1953. Из археологических работ в Пенджикенте в 1951 г. //СА. Т. XVIII. М.

40. Беленицкий А.М., 1958. Общие результаты раскопок городища древнего Пенджикен-та //Тр. ТАЭ. Т. III. МИА СССР. № 66. М.

41. Беленицкий А.М., 1959а. О раскопках городища древнего Пенджикента 1956 году //АРТ в 1956 г. Вып. IV. Тр. АН Тадж. ССР. Т. XCI. Душанбе.

42. Беленицкий А.М., 1959б. Древний Пенджикент//СА. №1. М.

43. Беленицкий А.М., 1961. О работе пенджикентского отряда ТАЭ в 1959 г. //АРТ. Вып. VII. Душанбе.

44. Беленицкий А.М., Маршак Б.И., Распопова В, И., 1980. Раскопки городища древнего Пенджикента //АРТ. Вып.XV. Душанбе.

45. Беленицкий А.М., Маршак Б.И., Распопова В.И., 1983. Раскопки древнего Пенджикента в 1977г. //АРТ. Вып^П. Душанбе.

46. Бентович И.Б., 1953. Керамика Пянджикента //МИА СССР. №37. ТАЭ. Т.2. М.Л.

47. Бентович И.Б., 1964. Керамика верхнего слоя Пенджикента //Тр. ТАЭ. Т.Ш. МИА СССР. №124. М.Л.

48. Бердимурадов А.Э., Пардаев М.Х., 1990. Раскопки верхнего здания Алмантепа //ИМКУ №23. Ташкент.

49. Бижанов Е., Мамбетуллаев М., 1972. Уникальный оссуарий с некрополя древнего Дарсана //В Каракалпак. ФАН УзССР. №3.

50. Богомолов Г.И., 1986. Изображения всадников с городища Канка //ИМКУ. Вып.20. Ташкент.

51. Богомолов Г.И., Алимов К.А., 1996. Очажные подставки в Эгар и Куруктепе: (К вопросу о зооморфных подставках Чача) //ИМКУ. Вып.27. Ташкент.

52. Болъшаков О.Г., Негматов И.Н., 1958. Раскопки в пригороде древнего Пенджикента //Труды ТАЭ. Т.Ш, МИА СССР. № 66. М.

53. Борисов А.Я., 1940. К истолкованию изображений на биянайманских оссуариях //ТОВЭ. Т.2. Л.

54. Букинич Л.Л., 1969. Руины двух раннесредневековых поселений близ г. Карши //ИМКУ. Вып.8. Ташкент.

55. Бурханов А.А., 1948. Терракоты Средней Амударьи(новые находки) //Тез. докл. Второго Всесоюз. симпозиума по проблемам эллинистической культуры на Востоке. Ереван.

56. Бурханов А.А., 1991. Изображения животных в коропластике и на керамической посуде Средней Амударьи //Изв.АН Туркменистана. Гуманит.науки. №5. Ашхабад.

57. Буряков Ю.Ф., 1968. Пскентские наусы //СА. №3. М.

58. Буряков Ю.Ф., 1982. Генезис и этапы развития городской культуры Ташкентского оазиса. Ташкент.

59. Буряков Ю.Ф., Богомолов Г.И., 1986. К семантике изображений на оссуарии из кишлака Чанги //ИМКУ. Вып.20. Ташкент.

60. Буряков Ю.Ф., Филанович М.И., 1999. Чач и Илак //Средняя Азия и Дальний Восток в эпоху средневековья. Археология. М.

61. Вайнберг Б.И.., 1992. Древнехорезмийские керамические рельефы из культового центра Калалы-гыр 2 (IV-II вв. До н.э.) и их интерпретация //Тез. докл. конф. Культура востока: проблемы и памятники. СПб

62. Веселовский Н.И., 1887. Сообщения о раскопках на городище Афрасиаб близ Самарканда в 1885 г. //ЗИРАО. Сер. II. СПб.

63. Веселовский Н.И., 1900. О находке глиняных гробов в Самарканде //ЗВОРАО. T.XIII. Вып. 1. СПб.

64. Веселовский Н.И., 1907. Еще раз об ассуариях //ЗВОРАО. Новая сер. T.XVII. СПб.

65. Веселовский Н.И., 1917. Греческие изображения на туркестанских оссуариях //ИАК. Вып. 633. Пг.

66. Вивденко С.В., 1987. Применение спектрального анализа для изучения керамики Северной Бактрии //Городская культура Бактрии-Тохаристана и Согда. Ташкент.

67. Вивденко С.В., 1990. Исследование и реставрация кушанской пластики Северной Бактрии. Дис. ... канд. ист. наук. Ташкент.

68. Вивденко С.В., 1992. Исследование технологий Северной Бактрии //Тез. докл. Меж-дунар. конф. «Средняя Азия и мировая цивилизация». Ташкент.

69. Воробьева М.Г., 1958. Изображение львов на ручках сосудов из Хорезма //КСИЭ. Вып.ХХХ. М.

70. Воробьева М.Г., 1959. Керамика Хорезма античного периода //ТХАЭ. Т.ГУ. М.

71. Воробьева М.Г., 1967а. Памятники искусства. Терракоты, рельефы и алебастровые статуэтки //Кой-Крылган-кала - памятник древнего Хорезма IV в до н.э. - IV в. н.э. М.

72. Воробьева М.Г., 1967б. Керамика //Кой-Крылган-кала - памятник древнего Хорезма IV в до н.э. - IV в н.э. М.

73. Воробьева М.Г., 1968. Ранние терракоты древнего Хорезма //История и этнография Средней Азии: Сб. ст. М.

74. Воробьева М.Г., 1978. Античные традиции в памятниках искусства и художественного ремесла древнего Хорезма (По материалам коропластики) //Античность и античные традиции в культуре и искусстве народов советского Востока: Сб. ст. М.

75. Воробьева М.Г., 1981. Хорезмийские терракоты //Культура и искусство древнего Хорезма. М.

76. Воробьева М.Г., Гертман И.А., 1991. Раскопки двух усадеб второй половины I тыс. н.э. в Джанбаскалинском оазисе //Новые открытия в Приаралье. М.

77. Воробьева С.Н., 1990а. Об одной группе женских терракот с городища Еркурган //ИМКУ. Вып.24. Ташкент.

78. Воробьева С.Н., 1990б. Эллинистические традиции в коропластике Центрального и Южного Согда //Культура древнего и средневекового Самарканда и исторические связи Согда: Тез. докл. сов.-фран. коллоквиума. Ташкент.

79. Воробьева С.Н., 1991. Женская терракота из городского храма Еркургана //ИМКУ. Вып.25. Ташкент.

80. Воробьева С.Н., 1992. Некоторые эллинистические мотивы в искусстве Нахшеба //Тез. докл. Междунар. конф. «Средняя Азия и мировая цивилизация». Ташкент.

81. Воробьева С.Н., Раимкулов А., 1990. К постановке вопроса о сасанидском влиянии в искусстве раннесредневекового Южного Согда //Тез. докл. Археология Средней Азии. Ташкент.

82. Воронец М.Э., 1947. Древнейшие терракоты Музея АН УзССР //Бюллетень АН УзССР. №5. Ташкент.

83. Вызго Т.С., 1970. Судьба афрасиабской лютни //Советская музыка. №11. М.

84. Вызго Т.С., 1972. Афрасиабская лютня //Из истории искусства великого города. Ташкент.

85. Вызго Т.С, 1978. Изображение музыкантов в коропластике Дальверзинтепа //Даль-верзинтепа - кушанский город на юге Узбекистана. Ташкент.

86. Вызго Т.С., Мешкерис В.А., 1983. Терракотовые статуэтки музыкантов из Термеза //ОНУ. №2. Ташкент.

87. Вязигин С.А., 1948. Оссуарий с городища Калалы-Кыр I Ташаузской обл. Туркменской ССР //ВДИ. №3. М.

88. Вязьмитина М.И., 1945. Керамика Айртама времени Кушанов //Термезская археологическая экспедиция. Т. 2. Тр. АН УзССР. Ташкент.

89. Вяткин В.Л., 1926. Городище Афрасиаб. Ташкент.

90. Гаибов В.А., Губаев А., Кошеленко Г.А., 1999. Итоги исследования Гебеклы-депе в 1998 г. //Проблемы истории, филологии, культуры. Вып. VII. М.

91. Ганевская Э.В., Заславская Ф.А., 1977. К атрибуции одной из терракот Сурхандарь-инского краеведческого музея в г. Термезе //Средняя Азия в древности и средневековье. М.

92. Гренэ Ф., 1987. Интерпретация декора оссуариев из Биянаймана и Мианкаля //Городская культура Бактрии-Тохаристана и Согда. Ташкент.

93. Грене Ф, 1993. Знание яштов Авесты в Согде и Бактрии по данным иконографии //ВДИ. №4.

94. Григорьев Г.В., 1940. Поселения древнего Согда//КСИИМК. ВыпУ! Л.,М.

95. Григорьев Г.В., 1946. К вопросу о художественном ремесле домусульманского Согда //КСИИМК. XII. М.,Л.

96. Губаев А., 1981. Мелкая пластика древнего Мерва/ТДК Культурные взаимосвязи народов Средней Азии и Кавказа с окружающим миром в древности и средневековье. М.

97. Гулямов Я.Г., 1956. Археологические работы к западу от Бухарского оазиса //Тр. Ин-та истории и археологии АН УзССР. Вып. VIII. Ташкент.

98. Дадабаев Г., 1968. Оссуарий из Афрасиаба //ОНУ. №10. Ташкент.

99. Двуреченская Н.Д., 1999. Терракотовая плитка с рельефным изображением Бодхи-саттвы из Кашкадарьи //РА. №3. М.

100. Двуреченская Н.Д., 2000. Изучение терракотовой пластики Средней Азии //Средняя Азия. Археология, история, культура. Матер. междунар. конф., посвященной 50-летию науч. деятельности Г.В.Шишкиной. М.

101. Денисов Е.П., 1981. Терракотовая плитка из Курган-Тюбе //Матер. по истории и истории культуры Таджикистана. Душанбе.

102. Древности Таджикистана. Каталог выставки. 1985. Душанбе.

103. Древности Южного Узбекистана. Каталог. 1991. Токио.

104. Дресвянская Г.Я., 1983. Раннесредневековые оссуарии из Южного Согда //ОНУ. 1983 №3. Ташкент.

105. Дресвянская Г.Я., 1987. Основные результаты изучения раннесредневекового памятника Чечак-тепе //Культура юга Узбекистана в древности и средневековье. Ташкент.

106. Дресвянская Г.Я., 1990. Терракоты Чечак-тепе //Изобразительное и прикладное искусство. Ташкент.

107. Дресвянская Г.Я., 1993. Шахрисябз. Ч. I. Ташкент.

108. Дресвянская Г.Я., Усманова Е.И., 1993. Древние связи Южного Согда и Бактрии-То-харистана //Бактрия-Тохаристон кадимда ва урта асрларда. Самарканд.

109. Дьяконов М.М., 1954. Росписи Пенджикента и живопись Средней Азии //Живопись Древнего Пенджикента. М.

110. Дьяконова Н.В., 1940. Терракотовая фигура Зохака VII-VIII вв. //ТОВЭ. Т. 3. Л.

111. Ершов С.А., 1959. Некоторые итоги археологического изучения некрополя с ассуар-ными захоронениями в районе города Байрам-Али //ТИИАЭ. АН ТуркмССР. Т.5. Ашхабад.

112. Жуков В.Д., 1956. Материалы к изучению Баш-тепинской группы памятников в западной части Бухарского оазиса согдийской коропластике //Тр. Ин-та истории и археологии АН УзССР. Вып. VIII. Ташкент.

113. Жуков В.Д., 1961. Археологическая разведка на шахристане Хайрабад-тепе //ИМКУ. Вып.2. Ташкент.

114. Жуков В.Д., 1966. Археологическая разведка Киндаклитепа //ИМКУ. Вып. 7. Ташкент.

115. Завьялов В.А., 1979. Раскопки квартала позднекушанского времени на городище Зар-тепе в 1975-1976 гг. //СА. №3. М.

116. Завьялов В.А., 1981. Позднекушанская антропоморфная терракота Зар-тепа //КСИА. №167. М.

117. Завьялов В.А., Мешкерис В.А., 1985. Бактрийский музыкант с флейтой Пана //ОНУ. №1. Ташкент.

118. Завьялов В.А., Осипов В.И., 1976. Раскопки жилого комплекса на г. Зартепе в 1973 г. //Бактрийские древности. Л.

119. Залеман К.Т, 1909. Отчет о поездке в Туркестан летом 1908 г. //ИРКИСВА. №9. СПб.

120. Заславская Ф.А., 1956. Терракотовые статуэтки всадников с булавами с Афрасиаба в собрании Музея истории УзССР //Тр. музея истории УзССР. Вып.3. Ташкент.

121. Заславская Ф.А., 1959. Богиня плодородия в коропластике Афрасиаба кушанского времени //ИМКУ. Вып.1. Ташкент.

122. Заславская Ф.А., 1970а. Коллекция афрасиабских терракот Государственного музея искусства народов Востока (к вопросу о типологических группах в афрасиабской коропластике) //Тез. докл. II Всесоюз. конф. по проблемам искусства народов Закавказья, Средней Азии, Казахстана и восточных республик РСФСР. М.

123. Заславская Ф.А., 1970б. Терракоты Афрасиаба как источник по истории и культуре Согда. Автореф. ... канд. дис. АН СССР ИВ.

124. Заславская Ф.А., 1971. Терракотовые фигурки из Афрасиаба в «сасанидских коронах» (к вопросу о произведении искусства как историческом источнике) //Искусство и археология Ирана: Всесоюз. конф. 1969. ГИМНВ. М.

125. Земаль Е.В., 1961. Археологические разведки в Гиссарской долине //АРТ. Вып. VI. Душанбе.

126. Зеймаль Т.И., 1964. Раскопки объекта XIV на Пенджикентском городище (1956-1957 гг.) //Тр. ТАЭ. Т.Ш. МИА СССР. №124. М.

127. Зеймаль Т.И., 1983. Терракоты Северного Тохаристана: вопросы археологической периодизации //Бактрия-Тохаристан на древнем и средневековом Востоке: Тез. докл. конф., посв.10-летию Ю-Тадж.Арх.Э-ции. М.

128. Зеймаль Т.И., Ртвеладзе Э.В., 1999. Северный Тохаристан //Археология. Средняя Азия и Дальний Восток в эпоху средневековья. Средняя Азия в раннем средневековье. М.

129. Иваницкий И., 1982. Образ богини Анахиты в коропластике Согда //ИМКУ. №17. Ташкент.

130. Ильясов Д.Я, 1997а. Бодхисатва из Чаганиана //Верования и культы домусульман-ской Средней Азии: Тез. докл. конф. М.

131. Ильясов Д.Я., 1997б. Мелкая пластика //Матер. полевых исследований УзИскЭ. Вып.1. Ташкент.

132. Ильясов Д.Я., 1998. Предметы художественной культуры //Матер. полевых исследований УзИскЭ. Вып.П. Ташкент.

133. Ильясов Д.Я., 1999. Шахревар в Чаганиане //Изучение культурного наследия Востока: Матер. междунар. конф. Спб.

134. Ильясов Д.Я., 2000а. Терракота раннесредневекового Чаганиана //Матер. междунар. конф., посвященной 50-летию научн. деят-ти Г.В.Шишкиной. М.

135. Ильясов Д.Я., 2000б. Терракоты Кампыртепе //Матер. Тохаристанской экспедиции. Вып.1.Ташкент.

136. Иностранцев К.А., 1907. Туркестанские оссуарии и астоданы //ЗВОРАО. Новая сер. TXVII, СПб.

137. Иностранцев К.А., 1908. К изучению оссуариев //ЗВОРАО. TXVIII. вып.1. СПб.

138. Иностранцев К.А., 1909. О древнеиранских погребальных обычаях и постройках //ЖМНП. Нов. сер. Ч. XX.

139. Исаков А.И., 1977. Цитадель древнего Пенджикента. Душанбе.

140. Исамиддинов М., Хасанов М., 1986. К вопросу о специализации ремесленного производства древнего Согда (по материалам Еркургана) //ИМКУ. Вып. 20. Ташкент.

141. Исамиддинов М., Хасанов М., 2000. История древнего и средневекового керамического производства Нахшеба. Ташкент.

142. Исамиддинов М., Сулейманов Р.Х., 1977. Комплекс ритуально-культовой керамики IV-V вв. из Южного Согда //ИМКУ. №13. Ташкент.

143. Исхакова Е.А., Исхаков М.Х., 1978. Терракоты Дельверзинтепа //Дальверзинтепа -кушанский город на юге Узбекистана. Ташкент.

144. Кабанов С.К.., 1950. Археологические работы 1948 г в Каршинском оазисе //Материалы по археологии и этнографии Узбекистана (Тр. Ин-та истории и археологии АН УзССР. Т. II). Ташкент.

145. Кабанов С.К., 1954. Археологические раскопки на Шор-тепа близ Карши //Изв. АН УзССР. 1954. №1. Ташкент.

146. Кабанов С.К., 1956. Археологические данные по истории Нахшеба в III-V вв //ВДИ. №2. М.

147. Кабанов С.К., 1962а. Две терракоты из долины Кашкадарьи //ИМКУ. Вып.3. Ташкент.

148. Кабанов С.К., 1962б. Керамический комплекс из наслоений древнего городища в Китабе//ИМКУ. Вып.3. Ташкент.

149. Кабанов С.К., 1963. Археологические данные к этнической истории Южного Согда в III-VI вв //СА. №1. М.

150. Кабанов С.К., 1964. Раскопки на Шор-тепа, близ Карши, в 1952-53 гг. //ИМКУ. Вып. 5. Ташкент.

151. Кабанов С.К., 1966. К изучению аграрного строя Согда в V-VI вв //СА. №3. М.

152. Кабанов С.К., 1969. Изучение стратиграфии городища Афрасиаб //СА. №1. М.

153. Кабанов С.К., 1971. Изображение Шивы на оссуарии //СА. №2. М.

154. Кабанов С.К., 1973. Стратиграфический раскоп северной части городища Афрасиаб //Афрасиаб. Вып.2. Ташкент.

155. Кабанов С.К., 1977. Нахшеб на рубеже древности и средневековья III-VII. Ташкент.

156. Кабанов С.К., 1981. Культура сельских поселений Южного Согда III-IV вв. Ташкент.

157. Кабанов С.К.., 1984. Терракоты из раскопа на Афрасиабе //ИМКУ. Вып. 19. Ташкент.

158. Кавасаки К., 1998. О терракотовой плитке с образом Будды из Караул-тепа //Древние цивилизации Евразии. История и культура. Тез. докл. конф. М.

159. Калмыков А.Д., 1909. Открытия Кастальского. Бианайманские оссуарии //ПТКЛА. 13-й год. Ташкент.

160. Кастальский Б.И., 1909. Бианайманские оссуарии//ПТКЛА. 13-й год. Ташкент.

161. Кацурис К., Буряков Ю., 1963. Изучение ремесленного квартала античного Мерва у северных ворот Гяур-калы //Тр. ЮТАКЭ. Т.ХП. Душанбе.

162. Кириллова О.В., 2000. Богиня в шлеме с городища Афрасиаб //Матер. междунар. конф., посвященной 50-летию науч. деят-ти Г.В.Шишкиной «Средняя Азия. Археология, история, культура». М.

163. Козловский В.А., Некрасова Е.Г., 1976. Стратиграфический шурф на цитадели древнего Термеза //Бактрийские древности. Л.

164. Кочнев Б.Д., 1977. Раскопки и разведки в Каршинском оазисе//АО 1976 года. М.

165. Кочнев Б.Д., 1986. Зооморфные очажные подставки из Нахшеба //Городская среда и культура Бактрии-Тохаристана и Согда IV в до н.э. - VIII в н.э.: Тез. докл. конф. Ташкент.

166. Кошеленко Г.А.., 1962. О фронтальности в парфянском искусстве //Историко-архео-логический сборник. М

167. Кошеленко Г.А., 1966. О западных влияниях в терракоте Маргианы //Культура античного мира. М.

168. Кошеленко Г.А., Буряков Ю.Ф., 1985. Ташкентский оазис (Чач) //Древнейшие государства Кавказа и Средней Азии. Археология СССР. М.

169. Кошеленко Г.А., Гаибов В.А., Бадер А.Н., 1995. Две богини? //ВДИ. №2. М.

170. Кошеленко Г.А., Десятчиков Ю.М., 1966. Раскопки некрополя древнего Мерва //АО

1965. М.

171. Кошеленко Г.А., Никитин А., 1991. Монетные находки и проблемы стратиграфии Гебеклы-депе //МАИКЦА. Вып.18. М.

172. Кошеленко Г.А., Новиков С.В., 1999. О коропластике Маргианы эллинистического периода //СА. №4. М.

173. Кошеленко Г.А., Оразов О., 1965. О погребальном культе в Маргиане в парфянское время //ВДИ №4. М.

174. Крашенинникова Н.И., 1971. Работы в Китабе //АО 1969. М.

175. Крашенинникова Н.И., 1977а. Маршрутное обследование китабского района //АО 1976 года. М.

176. Крашенинникова Н.И., 1977б. Два комплекса керамики II-I вв. до н.э. из нижних слоев Китаба //Археология Средней Азии. СНТ № 533. Ташкент.

177. Крашенинникова Н.И., 1983. Верхний строительный горизонт Караул-тепе в зоне Гиссарского водохранилища //Матер. по археологии Средней Азии. Вып. 707. Ташкент.

178. Крашенинникова Н.И., 1986. Два штампованных оссуария из окрестностей кишлака Сиваз Китабского района //Городская среда и культура Бактрии-Тохаристана и Согда IV в. до н.э. - VIII в. н.э.: Тез. докл. конф. Ташкент.

179. Крашенинникова Н.И., 1992. Кешская богиня со змеями и колосом //Времен связующая нить. Ташкент.

180. Кругликова И.Т., 1973. Городища Емши-тепе в северном Афганистане //КСИА. №136. М.

181. Кругликова И.Т., 1974. Дильберджин. Ч. 1. М.

182. Кругликова И.Т., 1986. Дильберджин. Храм Диоскуров. М.

183. Кругликова И.Т., 1999. Раскопки западного храма в Дильберджине (Афганистан в 1974-1977 гг.) //Проблемы истории, филологии, культуры. Вып. VII. М.

184. Кругликова И.Т., Пугаченкова Г.А., 1977. Дильберджин. М.

185. Культура и искусство древнего Узбекистана. 1991: В 2-х кн. М.

186. Курбанов С., 2000. Археологические исследования цитадели Кампыртепа //Матер. Тохаристанской экспедиции. Вып 1. Ташкент.

187. Лебедева Т.И, 1990. Керамика Афрасиаба V-VI вв. н.э. //ИМКУ. №23. Ташкент.

188. Лелеков Л.А., 1985. Вопросы интерпретации среднеазиатской коропластики эллинистического времени //СА. №1. М.

189. Лившиц В.А., 1987. Согдийский документ из древнего Самарканда //Центральная Азия. Новые памятники письменности и искусства. М.

190. Литвинский Б.А., 1967. Археологические работы Ин-та истории АН ТаджССР //АО

1966. М.

191. Литвинский Б.А., Мухитдинов Х., .1969. Античное городище Саксонохур //СА. №2. М.

192. Литвинский Б.А., Седов А.В., 1983. Тепаи-шах. М.

193. Лунина С.Б., 1983. Статуэтка лютнистки из кашкадарьинского оазиса //ОНУ. Вып.9. Ташкент.

194. Лунина С.Б., 1987. О некоторых сюжетах в искусстве средневекового Кеша //Культура юга Узбекистана в древности и средневековье: Сб. науч. тр. Ташкент.

195. Лунина С.Б., 1990а. Монументальное здание у ворот Сарыктепе //Древняя и средневековая археология Средней Азии. Ташкент.

196. Лунина С.Б., 1990б. Изделия художественного ремесла Кеша //Изобразительное и прикладное искусство. Ташкент.

197. Лунина С.Б., 1992. Терракоты Сарыктепе //Времен связующая нить. Ташкент.

198. Лунина С.Б., 2000. Мифологический сюжет на глиняном изделии //ИМКУ. Вып. 31. Самарканд.

199. Лунина С.Б., Столярова Н.П., 1990. Оссуарий из Хантепа //ОНУ. № 8. Ташкент.

200. Лунина С.Б., Усманова З.И., 1985. Уникальный оссуарий из Кашкадарьи //ОНУ. Вып.3. Ташкент.

201. Лунина С.Б., Усманова З.И., 1986. Персонаж со змеями на фрагменте оссуария //ОНУ. Вып.5. Ташкент.

202. Лунина С.Б., Усманова З.И., 1987. Изображение музыкантов на оссуарии из Яккоба-га //Музыка народов Азии и Африки: Сб. науч. тр. Вып.5. Ташкент.

203. Лунина С.Б., Усманова З.И., 1990. Терракотовая плитка с изображением Будды из Сарыктепа //ОНУ. Вып. 4. Ташкент.

204. Лыкошин Н.И., 1896. Очерк археологических изысканий в Туркестанском крае до учреждения кружка любителей археологии //ПТКЛА 1.Ташкент.

205. Лыкошин Н.И., 1897. Сообщение члена-секретаря правления кружка о случайных археологических находках //ПТКЛА II. Ташкент.

206. Мандельштам A.M., 1951. Сложение таджикской народности в Среднеазиатском междуречье. Автореф. дис.... канд.ист.наук. Л.

207. Мандельштам A.M., 1960. К вопросу о хронологической классификации древних терракот Согда //Искусство таджикского народа: Сб. ст. Тр. АН ТаджССР. Т.ХХ1Х. Сталинобад.

208. Мандельштам A.M., Певзнер С.Б., 1958. Работы кафырниганского отряда в 1952-1953 гг. //МИА СССР. № 66. М.

209. Маршак Б.И., 1961. Археологические материалы к истории Согда VI-VIII вв. //Тез. докл. научной сессии, посвященной итогам работ Гос.Эрмитажа за 1961 г. Л.

210. Маршак Б.И., 1964. Отчет о работах на объекте XII за 1955-1960 гг. //Тр. ТАЭ. Т. ГУМИА СССР. №124. М.

211. Маршак Б.И., 1972. Согдийские терракоты //Тез. докл. на лекциях, посвященных итогам полевых исследований 1971 г. М.

212. Маршак Б.И., 1999. Согд V-VIII вв. Идеология по памятникам искусства //Археология. Средняя Азия в Дальний Восток в эпоху средневековья. Средняя Азия в раннем средневековье. М.

213. Маршак Б.И., Распопова В.И., Шкода В.Г., 1996. Раскопки в Пенджикенте в 1995 г. //Новые археологические открытия и изучение культурной трансформации. СПб.

214. Массон М.Е., 1937. Раскопки зороастрийского кладбища в Таджикистане в 1936 г. //НиТ. №5.

215. Массон М.Е., 1940. Городища старого Термеза и их изучение //Тр.Уз. филиала АН СССР. Сер!. Ист. арх. Вып. 2. ТАКЭ. Ташкент.

216. Массон М.Е., 1953. Ахангаран. Археолого-топографический очерк. Ташкент.

217. Мешкерис В.А., 1953. Изображения музыкантов в согдийской коропластике //Сб. студ. работ Средаз. гос. ун-та. Вып.5. Ташкент.

218. Мешкерис В.А., 1954. Терракотовые статуэтки музыкантов из собрания Музея истории АН УзССР //Тр. музея истории УзССР. Вып. II. Ташкент.

219. Мешкерис В.А., 1962. Терракоты Самаркандского музея. Л.

220. Мешкерис В.А., 1964а. Ранние согдийские статуэтки богини-матери //Сообщения ГЭ, 25. Л.

221. Мешкерис В.А., 1964б. Коропластика Согда. Автореф. канд. дис. АН СССР ИВ. Душанбе.

222. Мешкерис В.А., 1965а. К вопросу об истоках согдийской коропластики //Искусство Таджикского народа: Сб. науч. тр. Вып.3. Душанбе.

223. Мешкерис В.А., 1965б. Коропластика и монументальное искусство Согда раннего средневековья //Тезисы докладов сессии, посвященной живописи стран Азии. М.

224. Мешкерис В.А., 1965в. Ранние терракоты Согда. //Искусство таджикского народа. Вып. 3. Душанбе.

225. Мешкерис В.А., 1967. Коллекция терракот музея Истории АН УзССР //Изв. АН ТаджССР. Отд. общ. наук. №1 (47). Душанбе.

226. Мешкерис В.А., 1968. Согд. Культура и искусство Средней Азии в кушанскую эпоху. М.

227. Мешкерис В.А., 1968. Согдийская школа коропластики в кушанскую эпоху //Изв. АН ТаджССР. Отд. общ. наук. 2(58). Душанбе.

228. Мешкерис В.А., 1969. Терракоты из Кара-тепе //Буддийские пещеры Кара-тепе в Старом Термезе. Т.Н. М.

229. Мешкерис В.А., 1970. Эволюция художественных стилей в искусстве домусульман-ского Согда на материалах коропластики //Тез. докл. 2-й Всесоюз. конф. по проблемам искусства народов Закавказья, Средней Азии, Казахстана и вост.республик РСФСР. М.

230. Мешкерис В.А., 1973. Канон и проблема стиля в согдийской коропластике кушан-ской эпохи //Проблема канона в древнем и средневековом исусстве Азии и Африки. М.

231. Мешкерис В.А., 1975. Среднеазиатские школы коропластики в кушанскую эпоху //Центральная Азия в кушанскую эпоху. Т.2. М.

232. Мешкерис В.А., 1977а. Коропластика Согда. Душанбе.

233. Мешкерис В.А., 1977б. Из истории художественного наследия таджикского народа: Древняя пластика Бактрии-Тохаристана и Согда //Декоративное искусство. №9.

234. Мешкерис В.А., 1978. Эллинистические образы в коропластике Средней Азии //Античность и античные традиции в искусстве Советского Востока. М.

235. Мешкерис В.А., 1979а. Терракоты и монументальное искусство Согда //Искусство таджикского народа. Вып. 4.

236. Мешкерис В.А., 1979б. Женские челмообразные головные уборы на кушанских статуэтках Согда //Костюм народов Средней Азии. М.

237. Мешкерис В.А., 1980. К постановке вопроса о согдийском стиле в искусстве раннего средневековья //Памяти А.А.Семенова: Сб. ст. по истории, археологии, этнографии и искусству Средней Азии. Душанбе.

238. Мешкерис В.А., 1981. Самобытные и чужеземные черты в терракотах кушанской Бактрии //Культурные взаимосвязи народов Средней Азии и Кавказа с окружающим миром в древности и средневековье: Тез. докл. конф. М.

239. Мешкерис В.А., 1982. Самобытные и чужеземные черты в терракотах Кушанской Бактрии //Культурные взаимосвязи народов Ср.Азии и Кавказа в древности и средневековье. Тез. докл. М.

240. Мешкерис В.А., 1983. Переднеазиатские и индийские параллели в искусстве Бактрии и Тохаристана //Бактрия и Тохаристан на древнем и средневековом востоке: Тез. докл. конф., посвящ. 10-тию Ю.-Тадж. археол.эксп. М.

241. Мешкерис В.А., 1985а. Змея - хтонический атрибут Маргианской богини //КСИА. №184. М.

242. Мешкерис В.А., 1985б. Три новых памятника коропластики Бактрии //КСИА. №182. М.

243. Мешкерис В.А., 1986. Отражение индийского культового синкретизма в коропластике Кушанской Бактрии //МАИКЦА. Вып. 11. М.

244. Мешкерис В.А., 1989а. Согдийская терракота. Душанбе.

245. Мешкерис. В. А., 1989б. Некоторые аспекты изучения терракот Бактрии-Тохариста-на как источник урбанистической культуры //Зоны и этапы урбанизации, теоретические аспекты. Город и процесс урбанизации в Ср. Азии: Тез. докл. конф. Ташкент.

246. Мешкерис В.А., 1990а. Феномен художественной культуры Согда (По данным коро-пластики) //Культура древнего и средневекового Самарканда и исторические связи Согда: Тез. докл. сов.-фран. коллоквиума. Ташкент.

247. Мешкерис. В. А., 1990б. К вопросу об ахеменидских традициях зооморфной пластики Согда//КСИА. Вып. 199. М.

248. Мешкерис В.А., 1991. Опыт периодизации терракот Бактрии-Тохаристана //КСИИМК. №204. М.

249. Мешкерис В.А., 1992а. Коропластика Средней Азии как явление художественной культуры (к вопросу периодизации) //Междунар. конф. «Средняя Азия и мировая цивилизация». Ташкент.

250. Мешкерис В.А., 1992б. Коропластика Средней Азии IV-III вв до н.э. - VII-VIII вв н.э. (периодизация, типология, динамика стилей). Автореф. дис.... д-ра ист. наук. Л.

251. Мешкерис В.А., 1998. Методические основы комплексного изучения терракот Бак-трии-Тохаристана //Древние цивилизации Евразии. История и культура: Тез. докл. М.

252. Мешкерис В.А., Беленицкий А. М., 1986. Змеи и Драконы в древнем искусстве //СА. №3. М.

253. Мешкерис В. А. Луковский О. С. , Погребная Д. И., 1990. Критерий математической статистики при исследовании согдийского канона в коропластике кушанской эпохи //ОНУЗ. №2. Ташкент.

254. Минасянц В.С., 1990а. Новые находки оссуариев из Тойтепа //Археология Средней Азии: Тез. докл. конф. Ташкент.

255. Минасянц В.С., 1990б. Оссуарии Ташкента и ташкентской области, история комплектования коллекции, их иконография и символика //Изобразительное и прикладное искусство. Ташкент.

256. Мкртычев Т.К., 1990а. Об одном виде иранского костюма у кушан //Археология Средней Азии: Тез. докл. конф. Ташкент.

257. Мкртычев Т.К., 1990б. Уникальные терракоты из Тали-Барзу //Культура древнего и средневекового Самарканда и исторические связи Согда: Тез. докл. сов.-фран. коллоквиума. Ташкент.

258. Мкртычев Т.К., 2000. Буддийская терракота Бактрии-Тохаристана: к вопросу о ее роли в искусстве и культе //Средняя Азия. Археология, история, культура. Матер. междунар. конф., посвященной 50-летию науч. деят-ти Г.В.Шишкиной. М.

259. Мусакаева А., 1992. О воинственном божестве с пламенем //Времен связующая нить. Ташкент.

260. Мухитдинов X., 1968. Гончарный квартал городища Саксонохур //Изв. АН ТаджССР ООН. №3. Душанбе.

261. Мухитдинов X., 1972. Ранние терракотовые статуэтки Бактрии из Саксонохура //Тез. докл. СПИПАИ. 1971. М.

262. Мухитдинов X., 1973а. Терракоты Саксонохура как источник по истории и культуре Северной Бактрии. Автореф. дис. ... канд. дис. наук. Душанбе.

263. Мухитдинов X., 1973б. Статуэтки женского божества с зеркалом из Саксонохура //СЭ. №5. М.

264. Мухитдинов X., 1973в. Терракоты Саксонохура и их интерпретация //Тез. докл. сесс., посв. итогам арх. исследований 1972 г. в СССР. Ташкент.

265. Мухитдинов X., 1975. Терракоты Саксонохура //Центральная Азия в кушанскую эпоху. Т.2. М.

266. Мухитдинов X., 1980. Местные и эллинистические традиции в материалах Саксано-хура //Всесоюзный симпозиум по проблемам эллинистической культуры на Востоке: Тез. докл. Ереван.

267. Мухитдинов X., 1987. Саксонохурские матрицы для формовки мужских статуэток //МКТ. Вып. №4. Душанбе.

268. Наливкина М.Р., 1947. К изданию каталога терракот домонгольского периода в собраниях Самаркандского музея. //Рефераты науч.-исслед. работ за 1945 г. АН СССР ОИФ. М., Л.

269. Негматов Н.Н., 1970. Терракотовая статуэтка воина из Регарского района //АРТ. Вып. X. Душанбе.

270. Нефедов Н.Ю., 1990. Культово-мемориальное сооружение Еркургана II-IV вв. н.э. //Археологические работы на новостройках Узбекистана. Ташкент.

271. Нильсен В.А., 1959. Кызыл-кыр //ИМКУ. Вып.1. Ташкент.

272. Омельченко А.В., 2000. Терракотовая статуэтка из Сарай-тепе //Средняя Азия. Археология, история, культура //Матер. междунар. конф., посвященной 50-летию науч. деят-ти Г.В.Шишкиной. М.

273. Остроумов Н.П., 1906. Новые данные о глиняных погребальных урнах //ПТКЛА. Год XI. Ташкент

274. Павчинская Л.В., 1983. Оссуарий из Моллакургана //ОНУ. №3. Ташкент.

275. Павчинская Л В., 1990. Раннесредневековые оссуарии Согда как исторический источник (типология, районирование, хронология). Самарканд) //Дис. ... канд. ист. наук.

276. Павчинская Л.В., Ростовцев О.М., 1988. Оссуарии из Сарытепе //ИМКУ. № 22. Ташкент.

277. Пачос М., 1962. Три терракоты из Афрасиаба //ОНУ. №10. Ташкент.

278. Пачос М., 1968. Новые находки оссуарных захоронений на территории Афрасиаба //Проблемы археологии Средней Азии. Л.

279. Пачос М., 1969а. Три терракоты из Афрасиаба //ОНУЗ. №2. Ташкент.

280. Пачос М., 1969б. Новые находки терракот на Афрасиабе //ОНУЗ. №2. Ташкент.

281. Пачос М., 1973. Находки оссуарных захоронений на Афрасиабе в 1967 году //Афрасиаб. Вып. II. Ташкент.

282. Пидаев Ш.Р., 1975. Кушанская терракота Мирзакультепа. Ташкент.

283. Пидаев Ш.Р., 1976. Мирзакул-тепа - памятник раннекушанского времени в Северной Бактрии //Бактрийские древности. Л.

284. Пидаев Ш.Р., 1978. Поселения кушанского времени Северной Бактрии. Ташкент.

285. Пидаев Ш.Р., 1987. Стратиграфия городища старого Термеза в свете новых раскопок //Городская культура Бактрии-Тохаристана и Согда. Ташкент.

286. Пидаев Ш.Р., 1990. Археологические работы на юго-восточном холме Зартепа //ИМКУ. Вып. 24. Ташкент.

287. Пидаев Ш.Р., 1999. К вопросу о появлении образа Будды в коропластике Бактрии //ИМКУ. № 30. Самарканд.

288. Пилипко В.Н., 1968. Плитка подтвердившая предание //ПТ. № 1. Ашхабад.

289. Пилипко В.Н., 1969. Терракотовые статуэтки музыкантов из Мерва //ВДИ. №2. М.

290. Пилипко В.Н., 1971. Терракота Мервского некрополя //ИАНТССР. Сер. общ. наук. 1971. №5. Ашхабад.

291. Пилипко В.Н., 1977. Женские культовые статуэтки с берегов средней Амударьи //СА. 1977. № 1. М.

292. Пилипко В.Н., 1985. Поселения Северо-западной Бактрии. Ашхабад.

293. Пилипко В.Н., Логинов С.Д., 1999. Терракотовые статуэтки античного времени с территории Каахкинского района из Мерва //Проблемы истории, филологии, культуры. Вып. VIII. М.

294. Пилипко В.Н., Масимов И.С., 1969. Буддийская статуэтка из Ак-кала //СА. №1. М.

295. Пилипко В.Н., Чеперис А., 1968. Загадочное божество //ПТ. №1. Ашхабад.

296. Пославский И.Т., 1903. К вопросу о глиняных гробах //ПТКЛА. Год 8. Ташкент.

297. Пославский И.Т., 1908. Еще несколько слов об оссуариях //ПТКЛА. Год 12. Ташкент.

298. Потапов А.А., 1938. Рельефы древней Согдианы //ВДИ. №2-3. М.

299. Пругер Е.., Дресвянская Г.Я., 1990. Материалы к согдийской коропластике //Археология Средней Азии: Тез. докл. конф. Ташкент.

300. Пугаченкова Г.А., 1950. Элементы согдийской архитектуры на среднеазиатских терракотах //Тр. Ин-та истории и археологии АН УзССР. 4.II. Ташкент.

301. Пугаченкова Г.А., 1952. Некоторые изобразительные сюжеты на памятниках древнего Согда //Изв. отд. общ. наук АН ТаджССР. Вып. 2. Душанбе.

302. Пугаченкова Г.А., 1959. Маргианская богиня//СА. XXIX -XXX. М.

303. Пугаченкова Г.А., 1962а. Коропластика древнего Мерва //Тр. ЮТАКЭ. Т. XI. Ашхабад.

304. Пугаченкова Г.А., 19626. Образ чаганианского правителя на терракотовом медальоне из Халчаяна //ВДИ. №2. М.

305. Пугаченкова Г.А., 1963. Халчаянская Афина//ВДИ. №2. М.

306. Пугаченкова Г.А., 1965. Об одной группе лепных терракотовых статуэток Тохари-стана //Новое в советской археологии //МИА. № 130. М.

307. Пугаченкова Г.А., 1966. Халчаян. К проблеме художественной культуры Северной Бактрии. Ташкент.

308. Пугаченкова Г.А., 1967а. Искусство Туркменистана. М.

309. Пугаченкова Г.А., 19676. Материалы по коропластике Бактрии-Тохаристана//Эллинистический Ближний Восток, Византия и Иран. М.

310. Пугаченкова Г.А., 1971а. Скульптура Халчаяна. М.

311. Пугаченкова Г.А., 19716. Новое в изучении Дальверзин-тепе //СА. №4. М.

312. Пугаченкова Г.А. , 1973. Новые данные о художественной культуре Бактрии //Из истории античной культуры Узбекистана. Ташкент.

313. Пугаченкова Г.А., 1974. О культах Бактрии в свете археологии //ВДИ. №3. М.

314. Пугаченкова Г.А., 1975. Иштыханский оссуарий - новый памятник согдийского искусства //ОНУз. №3. Ташкент.

315. Пугаченкова Г.А., 1976. Раскопки Узбекистанской экспедиции на античных памятниках в 1973 г. //Бактрийские древности. Л.

316. Пугаченкова Г.А., 1979а. Искусство Бактрии эпохи Кушан. М.

317. Пугаченкова Г.А., 1979б. Жига-тепе. //Древняя Бактрия. Вып. 2. М.

318. Пугаченкова Г.А., 1982. Бактрийско-индийские связи в памятниках искусства //Древняя Индия. Историко-культурные связи. М.

319. Пугаченкова Г.А., 1984. Раскопки южных городских ворот Дильберджина //Древняя Бактрия. Вып. 3. М.

320. Пугаченкова Г.А., 1986. Очажные подставки из Булакбаши //ОНУ. №5. Ташкент.

321. Пугаченкова Г.А., 1987а. Шортепе//ИМКУ. Вып. 21. Ташкент.

322. Пугаченкова Г.А., 1987б. Геракл в Бактрии //Из художественной сокровищницы Среднего Востока. Ташкент.

323. Пугаченкова Г.А., 1987в. Мианкальские оссуарии//Из художественной сокровищницы Среднего Востока. Ташкент.

324. Пугаченкова Г.А., 1989а. Образы божеств в скульптуре Тохаристана времени Кушан //Краеведение Сурхандарьи. Ташкент.

325. Пугаченкова Г.А., 1989б. В поиске культурных ценностей прошлого //Античные и раннесредневековые древности Южного Узбекистана. Ташкент.

326. Пугаченкова Г.А., 1989в. Римский воин на терракотовой плитке из Кампыртепа //ОНУ. №4. Ташкент.

327. Пугаченкова Г.А., 1989 г. Древности Мианкаля. Ташкент.

328. Пугаченкова Г.А., 1989д. Об одном иконографическом образе в искусстве Бактрии //ВДИ. №4.М.

329. Пугаченкова Г.А., 1990а. К интерпретации одного из персонажей на биянайманском оссуарии //Культура древнего и средневекового Самарканда и исторические связи Согда. Тез. докл. сов.-фран. коллоквиума. Ташкент.

330. Пугаченкова Г.А., 1990б. Парфянский след в Северной Бактрии //Археология Средней Азии: Тез. докл. конф. Ташкент.

331. Пугаченкова Г.А., 1991. Культовые курильницы Северной Бактрии //ИМКУ. Вып.25. Ташкент.

332. Пугаченкова Г.А., 1992. Роль эллинизма в формировании художественной культуры Трансоксианы //Средняя Азия и мировая цивилизация: Матер. междунар. конф. Ташкент.

333. Пугаченкова Г.А., 1997. Интерпретация одного из персонажей на биянайманском оссуарии //ИМКУ. № 27. Самарканд.

334. Пугаченкова Г.А., Ремпель Л.И., 1961. Выдающиеся памятники изобразительного искусства Узбекистана. Ташкент.

335. Пугаченкова Г.А., Ртвеладзе Э.В., 1990. Северная Бактрия-Тохаристан. Ташкент.

336. Раимкулов А.А.1998. Своеобразный культовый комплекс Южного Согда //ИМКУ. №28. Самарканд.

337. Рапопорт Ю.А., 1958. К вопросу о хорезмийских статуарных оссуариях //КСИЭ. Вып. 30. М.

338. Рапопорт Ю.А., 1962. Хорезмийские астоданы //СЭ. №4. М.

339. Рапопорт Ю.А. , 1967. К вопросу о назначении памятника //Кой-Крылган-кала - памятник древнего Хорезма IV в до н.э. - IV в н.э. М.

340. Рапопорт Ю.А., 1971. Из истории религии древнего Хорезма. М.

341. Рапопорт Ю.А., Лапиров-Скобло М.С., 1968. Башнеобразные хорезмийские оссуарии. (К вопросу о домусульманских мавзолеях в Средней Азии) //История, археология и этнография Средней Азии. М.

342. Ремпель Л.И., 1949. Терракоты Мерва и глиняные статуи Нисы //Тр. ЮТАКЭ. Т. I. Ашхабад.

343. Ремпель Л.И. , 1951. Новые материалы к изучению древней культуры Южной Туркмении //Тр. ЮТАКЭ. Т.П. Ашхабад.

344. Ремпель Л.И., 1972. Об отражении образов согдийского искусства в исламе //Из истории великого города. Ташкент.

345. Ртвеладзе Э.В., 1989. Культовые и погребальные памятники кушанского времени из Кампыртепе //Уч. зап. М.

346. Ртвеладзе Э.В., 1976. Новые древнебактрийские памятники на юге Узбекистана //Бактрийские древности. Л.

347. Ртвеладзе Э.В., 1989. Культовые и погребальные памятники кушанского времени из Кампыртепе //Уч. зап. М.

348. Ртвеладзе Э.В., Касовская И.Э., 1997. Генезис и эволюция образов Силена и сатира в искусстве Центральной Азии //Искусство Центральной Азии: своеобразие исторического развития: Тез. докл. конф. Ташкент.

349. Ртвеладзе Э.В., Согдуллаев А., 1986. Памятники минувших веков//Узбекистан. №41. Ташкент.

350. Русанов Д.В., 1992. Бактрийские костяные амулеты //Средняя Азия и мировая цивилизация: Тез. докл. междунар. конф. Ташкент.

351. Саадиев М., 1978. Терракотовые статуэтки с городища Афрасиаб //ОНУз. Вып. 1. Ташкент.

352. Савчук С.А., 1984. Предметы малого искусства из Кампыртепа //ОНУ. №7. Ташкент.

353. Савчук С.А. , 1989. Цитадель Кампыртепе //Античные и раннесредневековые древности Южного Узбекистана. Ташкент.

354. Савчук С.А., 1992. К истории культурных связей крепости Кампыртепе //Средняя Азия и мировая цивилизация: Тез. докл. междунар. конф. Ташкент.

355. Савчук С.А., Малькеева А.А., 1989. Терракотовые статуэтки музыкантов из Кам-пыр-тепа. Ташкент.

356. Садоков Р.Л., 1968. Музыка на острие ножа. (Новое о древнем Хорезме) //ВИ. №7. М.

357. Садоков Р.Л., 1969. Музыкальные инструменты древнего Хорезма в памятниках изобразительного искусства IV-III вв. до н.э. - III-IV вв. н.э. //Музыка народов Азии и Африки. Вып.1. М.

358. Садоков Р.Л., 1970а. Музыкальная культура древнего Хорезма. М.

359. Садоков Р.Л..1970б. Тайна сладкозвучной арфы //СЭ. №2. М.

360. Садоков Р.Л., 1971. Загадочные глиняные музыканты //СЭ. №3. М.

361. Сарианиди В.И., Кругликова И.Т., 1971. Древняя Бактрия в свете новых археологических открытий //СА. №4. М.

362. Седов А.В., 1979. Бактрийско-сасанидские параллели в коропластике //Культура и искусство народов Средней Азии в древности и средневековье. М.

363. Седов А.В., 1981. Археологические комплексы Кобадиана середины IV-V вв. н.э //Культурные связи народов Средней Азии и Кавказа с окружающим миром в древ-

ности и средневековье: Тез. докл. конф. М.

364. Седов A.B., 1987. Кобадиан на пороге раннего средневековья. М.

365. Сердитых 3.B., Кошеленко Г.А., 1999. Память о Македонии в Бактрии //Проблемы истории, филологии, культуры. Вып. VIII. М.

366. Смирнов Е.Т., 1896. Древности в окрестностях Ташкента //ПТКЛА I. Ташкент.

367. Соловьев B.C., 1985. К характеристике искусства раннесредневекового Тохаристана (Кафыркала) //СА. №1. М.

368. Ставиский Б.Я., 1961. Оссуарии из Бия-Наймана //Тр. ГЭ. Т.5. Л.

369. Ставиский Б.Я., 1969. Основные итоги раскопок Кара-тепе в 1963-1964гг //Буддийские пещеры Кара-тепа в Старом Термезе. М.

370. Ставиский Б.Я., 1998. Судьбы буддизма в Средней Азии. М.

371. Ставиский Б.Я., Большаков О.Г., Мончадская Е.А., 1953. Пенджикентский некрополь //МИА 37. ТАЭ. Т.2. М.

372. Стрелков А.С., 1927. Доисламские памятники древнего Термеза //Культура Востока: Сб. науч. тр. Т.1. М.

373. Стрелков А.С., 1930. Оссуарий государственного исторического музея //Искусство Средней Азии: Сб. науч. тр. М.

374. Сулейманов Р.Х., Исамиддинов М.Х., 1990. О находке серийной продукции коропла-ста Еркургана //Изобразительное и прикладное искусство. Ташкент.

375. Сулейманов Р.Х., Нефедов Н.Ю., 1979. Раскопки святилища храма городища Еркур-ган //ИМКУ. №15. Ташкент.

376. Тереножкин А.И., 1950. Раскопки в кухендизе Пенджикента //Труды ТАЭ. Т.1. МИА. СССР. №15. М.

377. Толстов С.П., 1939. Древне-хорезмийские памятники в Каракалпакии //ВДИ. №3. М.

378. Толстов С.П, 1940. Хорезмская экспедиция 1939 г. //КСИИМК. М.

379. Толстов С.П, 1948. Древний Хорезм. М.

380. Толстов С.П., 1953. Работы Хорезмской экспедиции по раскопкам памятника IV-III вв. до н.э. Кой-Крылган-кала //ВДИ. №1. М.

381. Толстов С.П., 1955. Итоги работ Хорезмской археолого-этнографической экспедиции в 1953 г. //ВДИ. №3. М.

382. Толстов С.П., 1962. По древним дельтам Окса и Яксарта. М.

383. Толстов С.П., Жданко Т.А., Итина М.А., 1963. Работы Хорезмской археолого-этно-графической экспедиции АН СССР в 1958-1961 гг. //Полевые исследования Хоре-земской экспедиции в 1958-1961 гг. М.

384. Толстой И., Кондаков Н., 1890. Русские древности в памятниках искусства. Вып. III. СПб.

385. Тревер К.В., 1940. Памятники греко-бактрийского искусства. М.,Л.

386. Тургунов Б.А., 1973. К изучению Айртама //Из истории античной культуры Узбекистана. Ташкент.

387. Тургунов Б.А., 1976. Малоизвестные кушанские памятники северной Бактрии //Бак-трийские древности. Л.

388. Тургунов Б.А., Пугаченкова Г.А., 1978. Дом рядового горожанина //Дальверзинтепа - кушанский город на юге Узбекистана. Ташкент.

389. Ураков Б., 1975. Керамические комплексы позднеантичных памятников Кызылкыр 1 и Сеталак 1 //ИМКУ. Вып.12. Ташкент.

390. Урманова М.Х., 1956. Раскопки на центральном бугре городища Варахши в 1953 г. //Тр. Ин-та истории и археологии АН УзССР. Вып. VIII. Ташкент.

391. Усманова З.И., 1963а. Эрк-кала //Тр. ЮТАКЭ. Т. XII. Ашхабад.

392. Усманова З.И., 1963б. Раскопки мастерской ремесленника парфянского времени на городище Гяур-кала //Тр. ЮТАКЭ. Т. XII. Ашхабад.

393. Усманова З.И., Кабанов С.К., 1975. К стратиграфии верхних (VIII-XIII вв.) наслоений памятников зоны Чимкурганского водохранилища //ИМКУ. Вып.12. Ташкент.

394. Усманова З.И., Филанович М.И., Кошеленко Г.А., 1985. Маргиана //Древнейшие государства Кавказа и Средней Азии. Археология СССР. М.

395. Усова Е., Буряков Ю.Ф., 1981. Терракотовые поделки с городища Канка //ИМКУ. Вып.16. Ташкент.

396. Федоров М.Н., 1969. Стратиграфический шурф в восточной части городища Афрасиаб //Афрасиаб. Вып. 1. Ташкент.

397. Филанович М.И., 1970. Уникальная статуэтка коня из старого Мерва //ПТ. №1. Ашхабад.

398. Филанович М.И., 1974. Гяур-кала //Тр. ЮТАКЭ. Т. XV. Ашхабад.

399. Филанович М.И., 1990. По поводу оссуарного обряда погребения в Ташкенте //Древняя и средневековая археология Средней Азии. Ташкент.

400. Фонарев С.В., 1988. К планировке архитектурного комплекса на Кара-тепа //ИМКУ. №22. Ташкент.

401. Цепова О., 2000. Декорированная керамика Кампыртепа //Материалы Тохаристан-ской экспедиции. Вып.1.Ташкент.

402. ЧунихинД.В., 1989. Терракотовая плакетка с Кургантепе //История и культура Южных районов Средней Азии в древности и средневековье. Ташкент.

403. Чунихин Д.В., 1992. Вишну-Гаруда //Средняя Азия и мировая цивилизация: Тез. докл. междунар. конф. Ташкент.

404. Шишкин В.А., 1955. Варахша (предварительное сообщение о работах 1949-53 гг.) //СА. XXIII. М.

405. Шишкин В.А., 1963. Варахша. М.

406. Шишкин В.А., 1969. К истории археологического изучения Самарканда и его окрестностей //Афрасиаб. Вып. 1. Ташкент.

407. Шишкина Г.В., 1961. Раннесредневековая сельская усадьба под Самаркандом //ИМКУ. Вып.2. Ташкент.

408. Шишкина Г.В., 1965. О датировке некоторых терракот Афрасиаба //ИМКУ. Вып.6. Ташкент.

409. Шишкина Г.В., 1969. Древний Самарканд в свете стратиграфии западных районов Афрасиаба. Автореф. ... дис. канд. ист. наук. Ташкент.

410. Шишкина Г.В., Сулейманов Р.Х., Кошеленко Г.А., 1985. Согд //Археология СССР. Древнейшие государства Кавказа и Средней Азии. М.

411. Щетенко А.Я., 1974. Раскопки монументального археологического комплекса на Зар-тепе //Древняя Бактрия. Л.

412. Ягодин В.Н., 1963. Новые материалы по истории религии Хорезма //СЭ. №4. М.

413. Ягодин В.Н., Никитин А.Б., Кошеленко Г.А., 1985. Хорезм //Древнейшие государства Кавказа и Средней Азии. Археология СССР. М

414. Якубовский А.Ю., 1940. Археологические исследования Зеравшанской долины //ТОВЭ. Т.2. Л.

415. Abdullaev K, 1995. Armour of Ancient Bactria //In the Land of Gryphons. Papers on Central Asian Archaeology in Antiquity/ Ed. Fy A. Invernizzi. Firenze.

416. Abdullaev K., 1996. A Stuck Moulding with Zoomorphical Image and some Problem of Symbolism in North Bactrian Coroplastic Art //Information Bulletin IASCCA №20. М.

417. Abdullaev K., 1998. Buddhist Terracota Plastic Art in Norten Bactria //Silk Road Art and Archaeology 5 (1997-98). Kamakura.

418. Francfort H.P., 1984. Le sanctuare du temple a niches indentees //MDAFA, t XXVII; Fouilles d ai khanoum t. III. Paris.

419. Gardin J.-C., 1957. Ceramiques de Bactres // MDAFA. t.XV. Paris.

420. Gullaume O., Rougelle A., 1987. Les Petits obyets // MDAFA, t XXXI; Fouilles d Ai khanoum t. VII. Paris.

421. Ilyasov D.Y., Mkrtychev T.K., 1992. Bactrian goddess from Dalveryintepe - attampts of typological analysis //Silk road art and archaelogy 2. Kamakura.

422. Yastrow, E. 1941. Abformung und Typenwadel in der Antiken Tonplastik //Opuscula Archeologica, № 2, p.1-28.

423. Lyonnet B., 1997. Ceramique et peuplement du chalcolithique a la conquete arabe //MDMAFAC, t VIII, v. 2. Paris.

424. Marshak B.I., Raspopova V.I., 1994. Worshipers from the Northern Shrine of Temple II, Penjikent //Bulletin of the Asia Institute. Vol. 8.

425. Marshak B.I., Raspopova V.I., 1998. Buddha Icon from Penjikent //Silk Road Art and Archaeology 5 (1997-98). Kamakura.

426. Neutsch, B. Studien zur vortanag raisch-attischen koroplastik. Berlin.

427. Niconorov V.P., 1997. The Armies of Bactria 700 BC - 450 AD. Vols 1-2. Montvert Publications.

428. Niconorov V.P., Savchuk S.A., 1992. New Data on Ancient Bactrian Body-armour (in the light of finds from Kampyr Tepe) //Iran. 30. The British Institute of Persian Studies.

429. Pavchinskaia L.V., 1994. Sogdian ossuaries Bulletin of the Asia Institute. Vol. 8.

430. Pugachenkova G.A.;1978. Les tresors de Dalverzin-tepe. Leningrad.

431. Pugachenkova G.A., 1992. New Terracottas from North Bactria //East and West. Vol. 42.

432. Pugachenkova G.A., 1994. The Form and Style of Sogdian ossuaries //Bulletin of the Asia Institute. New series. Vol. 8.

433. Rapin C., 1992. La Tresorerie du palais hellenistique d'Ai Khanoum //MDAFA. t.XXXIII. Fouilles d'Ai Khanoum. T. VIII. Paris.

434. Shishkina G.V., 1994. Ancient Samarkand: Capital of Soghd //Bulletin of the Asia Institute. Vol. 8.

435. Vainberg B.I., 1994. The Kalali-Gir 2 Ritual Center in Ancient Khwarazm //Bulletin of the Asia Institute. New series. Vol. 8.

436. Vivdenko S.V., 1994. A Technological Examenationof of the Plastic Art of Nort Bacria in the Kuchan Period //Silk Road Art and Archaeology. 3. Kamakura.

437. Trever K.V., 1934. Terracotas from Afrasiab. М.Л.

ПРИМЕЧАНИЯ

1. Существует несколько историографических работ, частично отражающих историю изучения отдельных видов терракотовой пластики. Так, изучение пластики Согда освещено в работах В.А. Мешкерис (Мешкерис, 1962; 1989а) и В.А.Шишкина (Шишкин, 1969), Хорезма - в книге Ю.А.Рапопорта (Рапопорт, 1971). Историографических исследований, посвященных специализированно изучению терракотовой пластики всей Средней Азии с задачей выявления применяемых методов и подходов, ранее не проводилось.

2. В этот же период публикуется ряд работ, посвященный изучению оссуариев в контексте древнеиранского погребального обряда (Иностранцев, 1907, 1908, 1909).

3. К.Т. Залеман видел в изображенных под арками фигурах олицетворение четырех сословий зороастрийцев: жрецов, воинов, ремесленников и земледельцев.

4. Причем, в обыкновение вошла констатация факта наличия отпечатков на многих изделиях, но использовалась эта информация только как свидетельство определенной технологии изготовления. Другая же сторона, которая косвенно могла вывести на целый круг важнейших проблем, связанных с выявлением мастерских, хронологии, происхождения и т.д. ни кем до сих пор не использовалась. В 1981 г. Завьялов В.А. в статье «Позднекушанская антропоморфная терракота Зартепа» вновь выскажет аналогичное предложение.

5. Интересно, что в первой своей статье (Веселовский, 1887), он упоминает находку идолов, часть их была интерпретирована им как «чисто буддийские», а часть как «неизвестного происхождения». В публикации И.И.Толстова и Н.П.Кондакова (Толстой, Кандаков, 1890), где описываются материалы Н.И.Веселовского, полученные из раскопок на Афрасиабе, а также часть новых поступлений терракотовой пластики, на приведенных рисунках представлены плитки с рельефными изображениями, частью интерпретированные как буддийские. Вероятно, можно предполагать, что изначально плитки с рельефами были названы Н.И.Веселовским - «идолами». Позднее, в рассматриваемой статье (1917), часть из них он относит уже к фрагментам лицевых стенок оссуариев.

6. Ремпель, 1951; Дьяконов, 1954; Маршак, 1964; Пугаченкова, 1966; 1967а; Абдуллаев, 1985а; Кавасаки, 1998 и мн. др.

7. Тревер, 1940; Толстов, 1948; Ремпель, 1951; Пугаченкова, Ремпель, 1961; Кошеленко, 1966; Мешкерис, 1975, 1978,1980, 1992б; Воробьева, 1978,1981 и т.д.

8. Классификация В.Л.Вяткина по этническому принципу нашла свое развитие в работах: Тревер, 1934; Стрелкова, 1930; Мандельштама, 1951.

9. В.Л.Вяткин время основания города на Афрасиабе определял ранним средневековьем.

10. Данное замечание не относится к идолообразным статуэткам из алебастра и др. материалов.

11. Иосиф Флавий. Иудейские древности. Кн.18. Гл.9, 5. 1994. М. Т. 2. С.243.

12. Смогулов Е.И, 1990.Археологические данные к истории идеологии раннего средневековья из отрарского оазиса //Культура древнего и средневекового Самарканда и исторические связи Согда: Тез. докл. сов.-фр. коллоквиума.

13. Бибиков С.Н., 1949. Поселение Лука-Врублевецкая и его значение для истории раннеземледельческих племен юга СССР //СА. XI. Он же, 1951. Культовые женские изображения племен Юго-Восточной Европы //СА. XV. Он же, 1953. Раннетри-польское поселение Лука-Врублевецкая на Днестре //МИА. № 38.

14. Из изделий терракотовой пластики к ним были отнесены: круглый медальон с изображением «богини Анахит-Нанайи» или царицы, статуэтка «богини Дхишну с ребенком у ног», музыкант с лирой на плитке с рельефом, передвижной на колесиках наиск с изображением трех харит, голова медузы в виде налепов на сосуды, рельеф на светильнике с изображением подвига Геракла - победы над Лирнейской гидрой.

15. Дальнейшие исследования позволили уточнить, что эти протомы являлись украшением керамических ритонов раннекангюйского времени.

16. Соглашаясь в целом с размышлением автора о своеобразии хорезмского керамического комплекса, представляется необходимым отметить, что политические события далеко не всегда прямо влияли на бытовую культуру. На сегодняшний день накоплен материал, подтверждающий наличие подражания изделиям выше упомянутых культур (Болелов С.Б., в печати).

17. Не вступая в полемику с доводами автора, отметим лишь, что упомянутый перерыв на материковой Греции имеет гораздо более узкие рамки. Производство, к примеру, терракотовых статуэток известно там с IX в. до н.э. (Кобылина, 1961, с.6).

18. Позднее терракотовая пластика с памятника Калалыгыр -2 была вновь рассмотрена в контексте археологического комплекса этого памятника (Vainberg, 1994).

19. История археологического изучения Маргианы до создания ЮТАКЭ описана в работе Е.М. Массона (Массон, 1963, с.9-11). Что касается терракотовой пластики, то за этот период только в материалах американской археологической экспедиции, возглавляемой R. Pompelly была опубликована фотография терракотовой статуэтки с изображение женского персонажа, найденной на поверхности Гяур-кала в 1904 г.

20. Отметим сразу, что данное определение было опровергнуто находками аналогичных статуэток из раскопок Гяур-калы, датировка которых была подтверждена монетами II-III вв. н.э. (Усманова, 1963б, с.78)

21. Позднее анализ нумизматического материала с Гяур-калы, позволит омолодить датировку рассматриваемого комплекса до IV в. н.э. (Loginov, Nikitin, 1993, p. 226).

22. Приводимая датировка статуэтки отрицается исследователями Гебеклы-депе, т.к. слоев ранее I в н.э. на памятнике не зафиксировано (Кошеленко, Никитин, 1991, с. 108).

23. О каких именно работах идет речь, установить не удалось.

24. Позднее, по результатам анализа нумизматического материала данную дату было предложено омолодить до IV в. н.э. (Loginov, Nikitin, 1993).

25. Необходимо отметить отсутствие в Парфиене не только статуэток, но и, казалось бы, чисто зороастрийского погребального обряда - захоронения очищенных костей

в сосудах и оссуариях, и его наличие именно на территории Средней Азии, более того, в областях, где широко использовалась терракотовая пластика.

26. Ранее краткая справка об изделиях терракотовой пластики из некрополя Мерва была опубликована в 1966 (Кошеленко, Десятчиков, 1966).

27. Позднее, тема образа змеи-дракона получит свое дальнейшее развитие в совместной статье В.А.Мешкерис и С.М.Беленицкого (Мешкерис, Беленицкий, 1986, с.16-27).

28. Терракотовая статуэтка с Пештага ранее была опубликована Л.И.Ремпелем (Рем-пель, 1951, с.182-184).

29. Находки происходят из городищ Пештаг (1 - фрагмент статуэтки с женским персонажем), Ярык-депе (3 - ф-т статуэтки с женским персонажем, штампованный налеп на ручке кувшина в виде головки, фигурка всадника?), с поселений Ходжа-кала Южная (1 - матрица для изготовления статуэток с изображением музыканта), Яс-сыджа-депе (2 - плитка с рельефным изображением обнаженной женщины в опояске и плитка с изображением стоящего мужского персонажа), Афган-депе (2 - статуэтка с женским стоящим персонажем в платье с бляшками, статуэтка с мужским стоящим персонажем), близ Меана (1 - плитка с рельефным изображением женского персонажа, отражающего влияние индийской иконографии).

30. С 1946 г. начала работы Таджикская археологическая экспедиция, состоявшая из ИИМК АН СССР, ИИАЭ АН ТаджССР и ГЭ (Кафырниган, Вахш, Куляб); с 1947 г. начала работы Французская Археологическая Делегация на территории левобережной Бактрии (Бактры-Балх); с 1948 г. начал работы Институт истории и археологии АН УзССР на юге Узбекистана (Сурхандарьинский отряд); с 1960 г. Институт искусствознания (Халчаян, Дальверзинтепа и др.); с 1961г. совместная экспедиция Государственного Эрмитажа и Музея искусств народов Востока на Кара-тепе; с 1969 г. начала работу Советско-Афганская Археологическая экспедиция, возглавляемая ИА АН СССР (Дильберджин, Жига-тепе, Емши-тепе и др.). С 1972 г. - совместная Бактрийская экспедиция Института археологии АН УзССР и ЛОИА АН СССР (Зартепе и Шерабадский оазис).

31. Описаны фрагменты статуэток с образом женщин, выполненных в эллинистическом стиле и держащих на руках детей; фрагмент статуэтки - головка в головном уборе типа калатоса; фрагмент плитки с изображением обнаженного Геракла с дубиной и шкурой льва; фрагмент плитки с изображением воина в тунике; фрагмент статуэтки с персонажем в азиатском одеянии, держащим чашу и неясный предмет, прижатый к левому плечу; как голова «варвара» был трактован фрагмент статуэтки, несущей образ широколицего мужчины с длинными усами и шевелюрой. Аналогии этому образу автор находит в буддийских памятниках Хадды, Таксилы и др. Кроме того, упоминается находка аналогичного персонажа в Термезе, где предмет в левой руке трактуется как плеть (Вязьмитина, 1945). Публикуется также антропоморфная фигурка ручной лепки грубого исполнения, с формованными стекой глазами. Гарден считает, что подобного рода статуэтки крайне широко распространены на Востоке в самых различных эпохах, и относятся то к культовым изделиям, то к простым игрушкам. Статуэтки животных представлены лошадками, в том числе оседланными, датируются от рубежа эр до XV в.

Декор на керамике представлен налепными ручками в виде подпрямоугольной формы оттисков с изображением персонажей в высоких корзинообразных головных уборах, которых Гарден считает женскими персонажами. В одном случае женщина изображена в иератической позе с прижатой к груди рукой, в другом, наоборот, улавливается индийский стиль изображения изогнутого динамичного тела также с прижатой к груди рукой. Последний персонаж автор склонен связывать с индийским искусством, и находит ей аналогии в Беграме среди статуэток из слоновой кости. Оба изделия происходят из слоев кушанского времени. Еще один налеп на дне кубка с изображением мужской головы, повернутой вправо, имеет крупные размеры 7, 8 см. Автор видит в нем вероятное изображение одного из греко-бактрийских

правителей, хотя из-за фрагментарности не уточняется, какого именно. Так как изделие происходит из слоя предкушанского времени, то автор не отрицает возможности его датирования греко-бактрийским периодом. Зооморфный декор на ручках представлен образами льва, барана, птицы и др. Все изделия происходят из слоев не ранее эпохи кушан, или сасанидов, часть может быть отнесена к раннемусульман-скому времени VII-VIII вв. н.э., когда Бактрия входила в состав «туранской империи» (Gardin, 1957, р. 61-63).

Единственное изображение животного на тулове сосуда не имеет точной датировки, аналогичные медальоны с образом горгоны относятся к эллинистическому времени, и с образом льва - к парфянскому времени. В книге был также рассмотрен штампованный декор на керамике в виде геометрического и растительного орнамента. Автором отмечается его многочисленность, но, тем не менее, большая фрагментарность, не позволяющая в полной мере восстановить характер сосудов. Предполагается, что штампованный орнамент украшал кувшины и вазы. Всего выделено 19 типов штампов: розетки многолучевые, вихревые, ромбовидные и пальметты в виде листочков (Gardin, 1957, р. 21-22).

32. В завале с внутренней стороны стен у оборонительных сооружений городища Кей-Кобад-шаха и в их кладке, в слое на полу межстенного коридора с другими пришедшими в негодность и выброшенными предметами.

33. Среди иконографических типов описываются следующие: женский персонаж с крыльями из-за плеч и венком в руке - интерпретируется как Ника; фрагмент изделия с женским персонажем в прозрачном одеянии - трактован как Силена; обнаженный мужской персонаж, интерпретирован как Лаокоон; «образок с Буддой на коврике»; статуэтки обезьян, одна из них играет на сириксе; статуэтки бодхисаттв; статуэтка Анахиты и т.д.

34. Изделия не описываются, указывается лишь, что первое из них происходит из нижних слов помещения №1.

35. Значительно позднее в 1992 г. Д.В. Русанов опубликует в заметке «Бактрийские костяные амулеты» находки еще 4 аналогичных костяных статуэток с изображением нагой богини. Статуэтки происходят с крупных городищ и крепости: Халчаяна, Ай-Ханум, Старого Термеза, Кампыртепе. Причем статуэтка из Кампыртепа была обнаружена с оболом Евкратида. В целом же эта группа изделий датируется -III-II вв. до н.э. В стиле рассматриваемых статуэток Д.В.Русанов наряду с эллинистическим влиянием не отрицает возможность влияния месопотамского прототипа. Важно подчеркнуть, все упомянутые статуэтки являлись подвесками, так как имели сквозные отверстия. Что в свою очередь проливает свет на их вероятное функциональное назначение - талисманов-амулетов (Русанов, 1992, с.128-129). Датировка III-II вв. до н.э., приведенная Д.В.Русановым, лишает гипотезу Г.А.Пугаченковой начального звена, утверждавшего факт промежуточного существования (между эпохой бронзы и эллинистическим периодом, когда они вновь появились) женских статуэток, предположительно исполнявшихся из иных менее сохраняемых, чем терракота, материалов.

36. Во многих регионах одновременно сосуществуют и обнаженные женские образы, и облаченные в одежды, а развитие иконографических образов идет вне рамок построенной эволюционной схемы (к примеру, в Хорезме, на памятнике Калалы-гыр 2). Материалы по этому памятнику готовятся к печати Б.И.Вайнберг. Кроме того, материалы некоторых памятников Бактрии представляют обратную картину: в гре-ко-бактрийский период существуют только облаченные в одежды женские персонажи, и лишь в кушанское время появляются обнаженные женские статуэтки (по материалам Саксонохура) (Мухитдинов, 1973а).

37. Толстов, 1962. По древним дельтам Окса и Яксарта. С. 126. Р. 66.

38. В материалах Кую-Мазарского могильника в позднепарфянских слоях Гяур-калы из квартала мукомолов; при раскопках Балалыктепе V в. н.э. и Хайрабадтепа

VI-VII вв. н.э.; а также из кушанского слоя Сиркапа в Таксиле.

39. В качестве подтверждения этого предположения автор ссылается на этнографические данные (W van Ingen, 1939. Figurines from Seleucia on the Tigris, Ann Arbor, pl. XXX, XLVI, p.74-75).

40. Отдельно был рассмотрен фрагмент статуэтки, выполненной также ручной лепкой, но с введением растительного каркаса внутрь. Статуэтка передает массивное лицо с крутыми дугами бровей, огромными миндалевидными глазами. Аналогии в коро-пластике раннесредневекового Согда, в частности в Варахшинском штуке. Статуэтка, как предполагает автор, «либо ставилась на особом поставце, либо вводилась наподобие пробки в какой-то специального назначения сосуд». В разделе «статуэтки животных» автор подчеркивает, что основную часть их составляют фигурки лошадок. Все они лепные от руки. Ранние отличаются качеством теста и тщательностью лепки. У ряда статуэток отмечается введение выгораемого растительного каркаса. Отмечается, что наряду с оседланными лошадками есть и неоседланные. Последние, по мнению автора, могли играть как вотивную роль, так и являться детскими игрушками. Эти заключения не аргументируются. Из животных на Халчаяне были обнаружены статуэтки быка и обезьянки. Их рассмотрение ограничено указанием среднеазиатских областей, где эти образы были зафиксированы. Ранее опубликованный круглый терракотовый медальон с сюжетной композицией был рассмотрен отдельно, так как в типологии, основанной на упрощенном иконографическом подходе, ему места не нашлось (Пугаченкова, 1962). Медальон был выделен по морфологическому и, отчасти, функциональному признакам.

41. В 1969 году материалы по Саксанохуру в обобщенном виде публикуются в статье «Античное городище Саксонохур» Б.А.Литвинским и Х.Мухитдиновым. Авторы отдельно рассматривают изделия терракотовой пластики, но уделяется внимание лишь иконографии статуэток и ареалу распространения этих иконографических образов. Никаких новых сведений в статье не содержится.

42. Необъяснима крайняя скупость в описании материала специалистом по исследованию изделий терракотовой пластики. К терракотовой плитке с рельефным изображением одновременно применяются термины: статуэтка и горельеф. Вероятно, неразработанность терминологии можно объяснить тем, что статуэтки Средней Азии представлены не в круглом объеме, а сформованы при помощи односторонних штампов, как правило, имеющих разную глубину рельефа. (Позднее автор при разработке классификации терракот Согда отметит, что принципиальное отличие статуэток от рельефов заключается не в глубине рельефа, а в наличии или отсутствии фона).

43. К ним относятся статуэтка женщины в хитоне, в греко-бактрийском стиле, вторая более стилизованная, и как предполагают авторы, является развитием типа богини с зеркалом (напоминает статуэтку из Саксонохура), третья - схематично изображающая одежду с рукавами до пола, застегивающуюся спереди во всю длину (аналогична статуэтке из Гола-Моллы); головка от женской статуэтки также в гре-ко-бактрийском стиле.

44. Мешкерис, 1962, XI, с. 124.

45. Пугаченкова, 1966, с.230, с. 251, рис.108.

46. Как наиболее интересные отмечены статуэтки мужчин со скрещенными ногами, с гривной на шее и поднятой к груди рукой (Сарианиди, Кругликова, 1971, с.162-166, рис.5, 2 и 3). Рисунок женской головки в высоком рельефе дан без описания. В центральной части города Емши-тепе, являвшегося центром сельскохозяйственного оазиса, был вскрыт комплекс помещений жилого и хозяйственного назначения. Здесь в помещениях нижнего горизонта имелись статуэтки лошадок и собаки. В помещениях верхнего горизонта вместе со статуэтками животных: быка, собаки, лошади найдены статуэтки всадников. Упоминаются находки с Дальверзинтепа (Южнобак-трийского), где была вскрыта часть жилого комплекса у западной стены города,

примыкавшего с внутренней стороны к панцирю стены. Здесь было обнаружено много разнообразных сосудов: краснолощеные миски и кубки с рельефными нале-пами в виде голов животных и без них, сосуды с зооморфными ручками, со штампованным орнаментом в виде вдавленных пальметок, а также терракотовые статуэтки лошадок и рельеф с нижней частью человеческой фигуры.

47. Так, в одном комплексе были встречены статуэтки всадника, быка, собаки, лошадки и фрагменты каменных блюд с резным орнаментом по краю, обломки сосудов с росписью красной и черной красками, дно сосуда с рельефным медальоном в центре, с погрудным изображением девушки с распущенными волосами. Из культурного слоя кушанского времени постройки у крепостной стены происходят: статуэтка женщины с ожерельем на шее и с яблоком или зеркалом у груди; статуэтка всадника, сидящего на лошади; мужские сидящие статуэтки; головки женских статуэток.

48. Годом ранее автор издал тезисы, в которых были освещены изделия терракотовой пластики из Саксанохура (Мухитдинов, 1972).

49. К раннему этапу были отнесены 4 терракотовые статуэтки: 2 фигурки женщин с зеркалом, 1 статуэтка божества с сосудом и венком и 1 головка от подобной же статуэтки. Ко второму, датированному II-I вв. до н.э. -1 в. н.э., было отнесено 7 изделий: матрица для изготовления женских статуэток; матрица для изготовления женского образа с руками на животе; штамп для формовки статуэток воинов; штамп для изготовления крупной мужской фигуры; керамический ритон; головка лошади; матрица для формовки статуэток воинов с булавой. К третьему, датированному I-II вв. н.э., было отнесено 11 изделий. Среди них грубые матрицы для формовки женских статуэток с зеркалом, миниатюрная матрица для изготовления воинов, штамп для изготовления всадников, статуэтка всадника с конем, статуэтка всадницы, женская статуэтка с выпуклым животом и руками на нем, женская головка. К четвертому периоду, датированному II-III вв. н.э. были отнесены материалы из вспаханного слоя: матрица для изготовления женских статуэток с зеркалом; статуэтка всадника с носом в остроконечной шапке; ручка сосуда в виде головы собаки; ручка сосуда в виде головы барана; фигурка козы или оленя; статуэтка всадника с отбитой головой. Итого, во всех 4-х периодах было зафиксировано 31 изделие.

50. В слое греко-бактрийского периода были отмечены такие виды изделий, как антропоморфные статуэтки и фигурные ручки сосудов. Первые отражают два иконографических образа: лютнистки и сидящей богини. Ручки отражают, по мнению авторов, образы хорьков. Сопутствующая керамика идентична посуде греко-бактрийского слоя Дальверзинтепе, Афрасиаба и Айханума, тепе Нимлик близ Балха. Налепные круглые ручки тонкостенных сосудов с изображением морды льва, найденные в 4 слое шурфа, благодаря своим характерным особенностям становятся датирующим материалом. Авторы отмечают их бытование в комплексах Кара-тепе и Зар-тепе кушанского времени и датируют не только ручки, но и сам слой этим же временем. В вышележащих слоях были обнаружены зооморфные (лошадки, уточка) и антропоморфные статуэтки (воин в чешуйчатых доспехах).

51. Пугаченкова, 1973, с.121-122; Щетенко, 1974, рис.4.

52. Здание ДТ-9 ВЗ - шифр верхнего строения в наиболее возвышенной, северо-западной части квартала керамистов ДТ-9, в помещении 1 у суфы, где располагались две скульптуры (композиции) близ центральной скульптуры. Возведение этого объекта относится к I-II вв. н.э.

53. Пугаченкова, Ремпель, 1961, с.63, рис.63.

54. Терракотовая статуэтка богини, обнаруженная на полу пом.20 западного крыла Большого дома, относимого ко времени Великих Кушан, получила богатый перечень аналогичных образов на территории всей Бактрии (Зар-тепе, Термез, Шор-те-пе, Барат-тепе, Культепе, Дальверзин, Халчаян, Кобадиан, Саксонохур и др. (Аль-баум, 1960, с.28; Пугаченкова, 1970, с.217; она же, 1973, с.105; Мандельштам, Певзнер, 1958, с. 304; Литвинский, Мухитдинов, 1969, с.167). На городище Балхско-

го оазиса они представлены находками из самого Балха, Шахри-Бану, Емши-тепе, Дильберджина (Gardin, 1957. h.54 и др.). Было отмечено, что стиль статуэтки и характер одеяний сближают ее с маргианскими статуэтками I в. до н.э. -1 в. н.э.

55. Статуэтки, как наиболее многочисленные были разбиты на группы. В первую вошли статуэтка нагой женщины, две головки и погрудный фрагмент женской фигурки, датированы от II в. до н.э. - до I в. н.э.; вторая группа разбита на V типов: I - сидящая богиня в 5 экземплярах из слоев, датированных I- II вв. н.э; II - стоящая богиня, ручная лепка; III - сидящая богиня в высоком кокошнике, датированная II вв. н.э; IV - богиня в складчатой накидке, датированная I- II вв. н.э; V - сидящая богиня в накидке, датированная I в. до н.э. -1 в.н.э.; в третью группу вошли статуэтки стоящей богини, в плотном одеянии, датированные I в до н.э. - I в н.э. Статуэтки мужчин: торс штампованный II-III вв. н.э., торс лепной; статуэтка всадника лепная; мужская головка лепная из завала III-IV вв. н.э. Статуэтки животных: лепные фигурки лошадок (5 шт.); козлов, баранов; налеп - штамп на сосуде в виде тигра или льва.

56. 4 статуэтки всадников из разных помещений, в том числе в комплексе с монетами Гелиокла, с монетами группы «Сотер Мегас» (лишь в одном случае сохранилась фигурка всадника на лошадке), у 3-х остальных лошадок сохранились только сколы от всадников, также статуэтка всадника была найдена в забутовке пом.6; терракотовые «поделки», интерпретируемые как алтарики (Р №1, в пом. 22, .5 и 5а, (с.30, 32), терракотовые статуэтки с изображением женщины с трилистником и неясным предметом в руках (в разрезе Р2 у обводной стены; женская статуэтка с кубком в правой руке и инвеститурным кольцом в левой (на полу пом. 23 из Р №1; (Пидаев, 1978, с.30- 44, 47-48).

57. Ghirshman R. Begram. 1946, p. XXXVIII, XLIX, L; Gardin, 1957, p. 26-27.

58. Дьяконов, 1950, с. 166.

59. Мандельштам, Певзнер, 1957, с. 302.

60. Альбаум, 1960, с. 18-19

61. Важно указание типов керамической посуды, которая украшалась налепами или штампами. Так, автором указывается находка 9 чаш. с налепами в виде голов льва у венчика. Тагора часто украшались штампованным орнаментом в виде стилизованного дерева, а одна из них была украшена налепом в виде обезьяны у края венчика, исполненным реалистично. На одном экземпляре сосуда был налеп в виде горного козла на тулове. Налеп в виде горного козла-архара был обнаружен на стенке крас-нолощеного кувшина. На одном из кувшинов был отмечен налеп в виде хищника или обезьяны, на другом - в виде головы человека. На горшках также были отмечены ручки в виде головы животного, а также штампованные орнаменты. На миниатюрном кувшинообразном сосуде отмечено сочетание штампованного антропоморфного штампа, изображающего человеческую фигурку с копьем в руках, с налепами, которые не сохранились. Необычен налеп со штампованным изображением лошади в круглом контуре (Пидаев, 1978, с .65-68, табл^, XI, XIII, XIV).

62. Впервые материалы по терракотовой пластике были поданы в подробном археологическом контексте в публикациях по результатам археологических раскопок в Мерве (Кацурис, Буряков, 1963; Усманова, 1963б).

63. Кругликова, 1974, с. 89-95, р.65.

64. Антропоморфные изображения представлены на двух статуэтках. Первая изготовлена при помощи матрицы и изображает богиню в длинных складчатых одеждах. Вторая статуэтка - лепная, по всей видимости, изображает мужчину. Изображение по облику похоже на сатира. Зооморфная терракота обнаружена в комплексе в 6 экземплярах. Три из них В.А.Завьялов с уверенностью относит к изображению коня, причем 2 имеют следы отбитых всадников. Три остальные плохой сохранности. Как и у первых, на спинах двух прослеживаются следы. Все статуэтки лепные, обожженные, на некоторых наблюдаются остатки красноангобного покрытия. Часть из них

украшена орнаментом, нанесенным полой трубочкой на грудь или заднюю часть по обеим сторонам хвоста.

65. Приводится 4 фрагмента оттисков статуэток, 1 налеп на сосуде, 1 барельефный оттиск и 1 матрица-калыб. Антропоморфные статуэтки были представлены следующими иконографическими типами: торс фигуры в складчатых одеяниях с жестом обхайя-мудра и аналогичный тип из 6 раскопа; образ, близкий сатирическим из вылепленного от руки жгутика, верхний конец которого был оттиснут в матрице; фрагмент нижней части статуэтки, где изображены фалды ниспадающего платья.

На примере одного изделия автор отмечает, что одно и то же женское изображение, использовавшееся в качестве налепа на сосуде и выполненное в той же технологии, что и статуэтка, имело разные функциональные значения (Завьялов, 1981, с.67). (Разница функционального назначения различных видов терракотовой пластики, передающих один иконографический тип, и отражение этой разницы на смысловом значении изображения, по сей день в литературе чаще всего не принимается во внимание. Как следствие, нет исследований, специализированных на выявлении видов изделий, к примеру, несущих изображения отдельных иконографических типов).

66. Ранее подобное предложение было выдвинуто Б.И.Кастальским (Кастальский, 1909).

67. Две первые статуэтки автор отнес к изображениям Будды. Барельефный оттиск на плитке имеет близкую аналогию из Батыр-рабада, определенную Г.А.Пугаченковой как принадлежащую к буддийскому кругу.

68. Сидящая богиня была предположительно интерпретирована как Ордохшо.

69. Кроме статуэток и налепа, был опубликован фрагмент барельефного оттиска, который сохранил часть изображения с двумя стоящими рядом фигурами. Особый интерес представляет матрица-калыб. Она была определена как производственный брак - «слишком глубокая, потому вероятно, почти не использовавшаяся». Матрица передает образ сидящей богини в высоком головном уборе с наушниками и с рогом изобилия в руках.

70. Как подъемный материал с поверхности Жига-тепе была найдена матрица круглого терракотового медальона с изображением сцены венчания женщиной полулежащего мужчины венком. Медальон датируется по стилю изображения началом н.э. Автором отмечается «бесспорное местное изготовление» (с.79-81). В слое верхнего здания, кушано-сасанидского периода был найден сосуд с налепом в виде женского персонажа в раструбовидном головном уборе и руками, прижатыми к груди, в одной - округлый плод, в другой - вытянутый предмет. Изображение интерпретируется как культовый образ, возможно Анахиты (Пугаченкова, 1979б, с.87, 88, рис.17, 2; рис.26, 1). К кушано-сасанидскому периоду III-IV вв. н.э. Г.А. Пугаченкова также отнесла: лепные статуэтки коней с хохолками между ушей и налепными глазами; баранов, один из которых с продолговатым сколом, возможно, является подставкой под сосуд; фигурные ручки сосудов в виде антропоморфного идолообразного лица, обезьянки и др.; сосуды с украшением штампами в виде пальметок, листочков с прожилками, кружков-колес, ступней будды, ромбов, «короной»; сосуды с налеп-ным штампованным орнаментом в виде колеса (рис. 26, 2-9, с.87) - животные; (рис. 20, 22, 23, 24) - штампы и пальметты и т.д. (Древняя Бактрия, вып. 2).

71. Позднее классификация бактрийских терракот будет существенно переработана (Мешкерис, 1998), вследствие чего не представляется целесообразным останавливаться на ее детальном анализе.

72. Отмечено преобладание лошадок среди зооморфных статуэток. Антропоморфные статуэтки представлены 5 образами. Статуэтки, передающие образ женщины, стоящей с ребенком у ног и сидящей с ребенком на коленях. Среди статуэток с мужскими образами представлен образ сидящего старца в остроконечном колпаке, каменная статуэтка старца, а также лепная фигурка (Бабаев, 1982, с.232-234, рис.1-3).

73. К ним относятся городища Узбеконтепа, Яванское, Шахринауское, Тепаи-шах, Гис-

сарская крепость, поселения Кутон-тепе, Курганча и др.

74. Работа Б.И.Маршака за 1972 г. «Согдийские терракоты» будет рассмотрена подробно ниже, в параграфе «Согд».

75. Из городища Тепаи-шах происходят четыре антропоморфные статуэтки, ручка сосуда с изображением человеческой фигуры, а также 8 статуэток коней. Кроме материалов с городища, авторами приводятся уникальные находки из одноименного погребального сооружения. Терракотовую плитку с рельефным изображением, происходящую из сооружения I некрополя Тепаи-Шах, авторы считают передающей образ Авалокитешвары, и датируют ее IV-V вв. н.э. Интерпретация и датировка изображения на плитке была предложена на основании анализа стиля и иконографии изображения. Из сооружения IV происходит налеп на сосуде в виде головки женщины. Обе статуэтки относятся к уникальным и в обеих обнаруживают влияние индийской иконографии (Литвинский, Седов, 1983, с.52, 150, 159, 231, табл. XXVI, 1,3).

76. Альбаум, 1960, с. 32-33, рис.17.

77. Авторы видят близкую аналогию в статуэтке голубого сланца из Сиркапа (Marshall J., 1951. Taxila. (Vol.II, p.701; III, pl.211, 4a-b). Cambridge.

78. Пугаченкова, 1979а, с.178-179.

79. Пугаченкова, 1966, с.217; с. 60 и с. 221-222.

80. Там же, с. 227.

81. В Центральной Азии, маски известны на памятнике Ниса (маска из гипса бородатого старика); Шахри-Гульгуль (мраморный маскарон, возможно римский импорт); две маленькие маски из гипса происходят из Шахри-Бану и из Топрак-калы (?) (типа критимукха).

82. В Таксиле; на Дальверзинтепе.

83. В одном из последних томов по результатам работ на Ай-Хануме К.Рапэн исключил возможность датировки городища временем позднее II в. до н.э. (R^pin, 1992).

84. Ранее вопросам терракотовой пластики с памятников Средней Амударьи была посвящена отдельная статья (Пилипко, 1977).

85. Ссылка на работы: Завьялов, 1979; Пидаев, 1978; Кругликова, Пугаченкова, 1977; Седов, 1981.

86. Богиня с виноградной гроздью и плодом или сосудом (10 экз.); богиня с сосудом (3 экз.); богиня без культовых атрибутов (4 экз.); богиня в длинных одеждах (6 экз.); богиня с лепным туловом - найдено 2 целых и 7 фрагментированных фигурок. Для последнего типа характерно вылепленное от руки тулово в виде цилиндра или конуса, основание плоское, устойчивое. Иногда полое внутри, руки условно переданы очень короткими конусовидными налепами, прижатыми к груди или расставленными в стороны, у некоторых экземпляров небольшими выпуклостями намечены груди. Судя по целым экземплярам, головки изготовлялись отдельно в односторонней форме, затем соединялись с туловом. В настоящее время известно 2 статуэтки с совершенно разными по типу головками. Находки матриц, предназначавшихся специально для изготовления головок, и головок, явно изготовленных в подобных матрицах, заставляют предполагать использование в сочетании с лепным туловом еще нескольких типов головок. Обе целые статуэтки происходят из стратиграфически фиксированных слоев, относящихся к раннекушанскому периоду не позднее правления Канишки.

87. Мкртычев, 2000, с.162.

88. В процессе изучения Зар-тепа с 1973 по 1982 годы на раскопах 6 и 3 в двух верхних строительных горизонтах было обнаружено: 2 фигурки коней с остатками резервуаров на спине; 7 фигурок коней со следами характерного скола от резервуаров; 2 фигурки баранов; 4 фрагмента фигурок, видовую принадлежность которых определить трудно. Кроме того, найдены фрагменты двух резервуаров.

89. Пугаченкова, 1973, с.127, рис. 45.

90. Пугаченкова, Ремпель, 1961, с. 63, рис. 63 Ганевская, Заславская, 1977, с. 87-92, рис.16а, б; Кругликова, Пугаченкова, 1977, с.101, рис.103, 2; Пугаченкова, 1982, с. 254.

91. Ритоны с головой слона и головой льва(?) или широкомордой собаки (Gullaume, Rougelle, 1987, p.5, Pl.2,1 et I, 1, 2).

92. Среди антропоморфных статуэток: серия женских статуэток одного типа (стоящая в хитоне, с рукой у груди); стоящая женщина укороченных пропорций; сидящая женщина с ромбовидным предметом в руке; обнаженная женщина; мужской обнаженный персонаж; мужская голова. Зооморфные статуэтки представлены лошадками и «петухом с лапами».

93. Первый представлен образом «Виктории», одетой в хитон, мужскими головками с различными прическами, второй - неясными экземплярами. Фрагменты изделий с зооморфными образами неясного назначения представлены образами грифона, утки, льва и др.

94. Аналогии образам в греческих костюмах (№1124-1129) авторы находят в материалах Варки, селевкидской и парфянской эпох; в Центральной Азии, на Гяур-кале. Статуэтка (№1130) аналогична найденной на Средней Амударье, на Омар-кале, и датированной II-IV вв. н. э. (Пилипко, 1977, стр. 191 и рис. 2 №4, рис. 3 №2). Тип сидящего женского персонажа (№1132) был найден в Бактрии на Дальверзинтепе, датирован II-I вв. до н. э. (Пугаченкова, 1979а, стр. 154, рис 182), на Савринджантепе и Культепе, датирован I-II вв. н.э. (Пугаченкова, 1979а, с. 156, рис. 186-7). Многочисленные библиографические ссылки по статуэткам всадников в Центральной Азии были даны Франфором (Франфор, 1984, с. 41). Статуэтка 1133 подобна статуэткам, найденным на Дильберджине (Кругликова, Пугаченкова, 1977, с. 41, рис. 32 №3) и Айртаме, датированным кушанской эпохой (Тургунов, 1973, с. 76, рис.5). Статуэтке (№1135) авторы видят аналогии в статуэтках Барат-тепе (Пугаченкова, 1973, с. 112, рис. 27).

95. Считалось, что подобные статуэтки получают свое распространение в раннем средневековье, на примере согдийских материалов.

96. В комплексе слоя Шт-5 отмечается керамика с зооморфными ручками, изображения на которых трактуются как: «гибкое животное с повернутой набок головкой» (на одноручном кувшинчике на высоком поддоне), вероятно, обезьянка (всего в слое 3 таких изделия); «не то льва, не то широкомордой собаки» (петельчатая ручка); «стилизованная фигурка животного с приподнятым длинным рыльцем, широкими ушами и крутой, в параллельной штриховке, Э-совидной спинкой». Автор считает, что это не кабанчик, а еж, которого как зверька-змеелова всегда ценили в Средней Азии. В материалах Шортепа присутствует еще один вид терракотовой пластики -фрагмент фигурного сосуда, выполненного в виде головки быка с оттиском звезды надо лбом. Также отмечена керамика с налепами (тонкостенный сосуд с налепом в виде львиной морды). Назначение изображений, как считает автор - магическое. Предполагается, что появление их на кушанской керамике в одних случаях навеяно суевериями местной скотоводческой среды, в других (обезьянки) - влиянием Индии. Упоминаются также: статуэтка с изображением торса мужчины в кушанском кафтане с наколами, рельефная мужская головка со схематично моделированными чертами и короткими волосами, обозначенными наколами (датировка и место нахождения не указаны).

97. Первую, подъемную автор предлагает датировать раннекушанским временем (Шт-4). Матрица несет изображение стоящей женщины в драпирующемся хитоне и гиматии эллинистического типа. Вторая матрица (плохой сохранности) передает «более локальный образ сидящей женщины в высоком головном уборе и тяжелой накидке, причем и то и другое украшено рельефными кружками». Датировка и место обнаружения этого изделия не приводятся. Описание матриц дается без указания размеров и анализа деталей технологии изготовления.

98. Среди последних автором упоминается нижняя половина плитки с рельефным изображением Геракла, стоящего прямо, широко раздвинув ноги, с опущенной палицей в правой руке и львиной шкурой в левой, которая была найдена при раскопках Бал-ха, в слое, датируемом рубежом кушанского и кушано-сасанидского времени (Gardin, 1957. p. 56-57, pl. X-2). При раскопках загородного жилого дома, расположенного близ южных ворот Дильберджина, автором была найдена терракотовая плитка в слое II-начала III вв., датированного монетами Васудевы I и II с изображением нагого мужчины в аналогичной позе (Кругликова, Пугаченкова, 1977, ч.2, с.100-101, рис. 103, 3). Иконографический облик Геракла на территории Северной Бактрии автор видит также в головке-налепе с городища Зар-тепе (Альбаум, 1960, с. 21, рис. 8).

99. Они были найдены напротив галереи 1/11, где располагалась статуя Геракла, в бойнице. В нее входили 4 крупных мужских фигурки (с головами, вероятно, 32-25 см) и 4 небольшие женские (8-10 см). Первые в трехчетвертном объеме, вторые - круглые, устойчивые.

100. К кушано-сасанидскому времени автор относит часть погребений в наусах Те-паи-шах, в том числе терракотовую статуэтку-образок с изображением Аволоки-тешвары, из сооружения I, ранее датированную IV-V вв. н.э.

На поселении Ак-тепа в раскопе I, в святилище был обнаружен сосуд с двумя фигурными зооморфными ручками, с налепами голов козлов и нескольких рядов различных оттисков штампов, интерпретированный автором как культовый (Седов, 1987, с. 57-58, рис. 26). Не найдя аналогий, автор тем не менее, отмечает стилистическую близость его с пенджикентскими сосудами со сливами в виде головок быка.

101. Так, с поселения Хишт-тепе в подъемном материале кушано-сасанидского времени было упомянуто «несколько терракот» без дальнейшего описания. Для понимания их значения важно предположение, что Уштур-мулло - буддийский монастырь, мог вместе с Хишт-тепе составлять единый комплекс.

102. Завьялов, 1979, с. 146-147, рис. 5, 6.

103. Завьялов, Осипов, 1976, с. 57, рис. 3, 1-5; Завьялов, 1979, с. 150, рис. 7; 1981, с. 65-69, рис. 1.

104. Пидаев, 1978, рис. 20, 21, табл. X, 29.

105. Последнее не согласуется с материалами, опубликованными в книге «Тепаи-Шах».

106. Пугаченкова, Ремпель, 1961, с. 79-80, 166.

107. Григорьев, 1940, с. 95, 101, рис. 66; Мешкерис, 1962, табл. X, 112.

108. Атаханов, 1968, с. 54, рис. 2.

109. Автор рассматривает иконографические детали на терракотовых плитках с рельефным изображением мужского персонажа, интерпретированного ранее как Геракл. Рассматривается терракотовая плитка с изображением нагой мужской фигуры с палицей, найденная на памятнике Кара-пичок, интерпретированная, как Геракл-Ве-ретрагна. Как близкая аналогия приводится терракотовая статуэтка «Геракла-воина» из Бараттепе. Интерпретируется она разноречиво: как герой-змееборец (Ртвеладзе, Хакимов. Маршрутные исследования памятников Северной Бактрии //Из истории античной культуры Узбекистана. Ташкент. 1973. С. 28) или как Зохак (Пугаченкова, 1973. с. 78-128). А.К.Абдуллаев отмечает, что в качестве аналогий упомянутым изображениям в обоих случаях приводится Зар-тепинская плитка с «Лаокооном» по интерпретации Л.И.Альбаума (Альбаум, 1961).

110. Ранее автор их относила к III-II вв. до н.э. (Пугаченкова, 1979а, с. 152, рис. 178, 179).

111. Скульптура обнаженной женщины в полный рост, вылепленная вручную из глины и покрашенная в красный цвет. На плече ее левой руки и на талии сохранились отпечатки ткани. На лице у одного глаза сохранились следы черной краски.

112. Помимо этой статуэтки, публикуется целый ряд изделий: матрица для оттиска «головы римского типа» крупных размеров 12, 6 х 6 см, по мнению автора, изготовленная оттиском с мраморной или бронзовой скульптуры эллинистического време-

ни, но использовавшаяся позднее в кушанское время; статуэтка обнаженной «богини-матери» с вытянутыми вдоль тулова руками; статуэтки музыкантов - мужские фигурки с горизонтальной, поперечной и многоствольной флейтой, датированные не позднее II в. н.э; плитка с изображением римского воина со щитом; статуэтка, выполненная в комбинированной технике, штампованная голова, лепное тулово, передающая образ «мифического обожествленного царя» - мужской бородатый персонаж; из Дуньонтепе (Будрач) происходят статуэтки в виде головки «юноши» в головном уборе с «крыльями» на фоне нимба. «К разряду античных тер-ракот...относятся крупные очажные подставки (II в. до н.э. - начало I в. н.э.) из Бу-лакбаши, которые типологически восходят к раннему этапу так называемой «культуры Каунчи». Они оформлены по краям головками животных - козла, быка, а на некоторых экземплярах, не то овечьей, не то женской личиной» (Пугаченкова, 1989б, с. 21). Автор считает, что значение этих образов магическое и связано с культом огня и животного мира.

113. В одном слое с монетой Хормизда был обнаружен фрагмент сосуда, украшенного штампованными налепами. Единственный сохранившийся налеп выполнен в технике высокорельефного штампа, передает изображение головы антропоморфизиро-ванного хищного зверя с чертами львиного лика в обрамлении округлых выступов-перлов. Относительно последних авторы отмечают, что «приемы декоративного обрамления в виде «перлов», заключающих в центре изображение зооморфного или антропоморфного характера, напоминают технику зерни в художественном металле и большей частью связаны с созданием образцов торевтики. Наглядным примером тому могут служить изделия сасанидского серебра... О широком распространении подобного приема в керамической орнаментике на довольно обширном пространстве свидетельствуют многочисленные образцы художественной терракоты Хотана... появление мотива «перлов» в керамике можно связать с подражанием изделиям из благородных металлов...» (Абдуллаев, Аннаев, 1990, с. 22). В слоях, датируемых монетой кушаншаха Пероза, была найдена терракотовая фигурка слона. В синхронном слое было обнаружено терракотовое изображение женского божества, интерпретированного авторами как богиня Арамати или Нана. Терракота высокого рельефа выполнена в технике штампа.

114. Седов, 1981.

115. Пугаченкова, 1973, с. 125-127; Исхакова, Исхаков, 1978, с.164-165.

116. Козловский, Некрасова, 1976, с. 36-37.

117. Пидаев, 1978, с. 77-79.

118. Завьялов, Осипов, 1976, с. 53.

119. Пидаев, 1975, с. 59-63.

120. Завьялов, Осипов, 1976, с. 57, р. 32.

121. Пугаченкова, 1973, рис. 21, с. 106-107; 1979а, рис. 78, 79, с. 152; Литвинский, Седов, 1983, табл. IV, 1; XXII, 3, с. 23-26.

122. 1 - с расширенным, часто полым внутри основанием, иногда на трех ножках, профилированный ствол с широким дисковидным манжетом наверху, на котором покоится чашевидный резервуар; 2 - конусовидное полое изнутри тулово, несущее подобный же резервуар. Пункты находок: Кургантепе (8экз.), один из докушанского стратиграфического горизонта; Халчаян (2), один с головой конька на полу дворцового зала, другой с тремя мужскими фигурками из слоя под полом дворца; Культепе (1) с фигурками шествующих коней; Дальверзинтепе (5), из них 3 в храме бактрий-ской богини в слое Великих Кушан; Бараттепе (1); Балалыктепе (1) в литературе датируется VI-VII вв. н.э.; Хайрабадтепе (4 фрагмента) относятся к VI-VII вв. н.э.; Уз-беконтепе (1) в литературе датируется VI-VII вв. н.э.

123. В Таксиле было найдено только 4 экземпляра из верхнего «парфянского» слоя I в. н.э., которые Д.Маршалл связывает с парфянской средой.

124. В традициях переднеазиатской пластики выполнены несколько «колоннообразных»

терракот из юэджийских слоев. Среди них: «властитель или жрец, сидящий на троне, головной убор которого с наушниками и лентой сзади аналогичен куляху на драхме Синатрука (77-70 гг. до н.э.)». K разряду уникальных отнесена деревянная скульптурка мужчины в серебряном окладе. Аналогии в одежде автор видит в скульптуре парфянского принца из Шами. По отдельным деталям иконографии еще одна статуэтка мужчины сопоставляется с образами в скульптуре из Xатры. Обнаруженная на цитадели верхняя половина торса нагой богини с шарфом на шее была отнесена к «ближневосточному» типу. «Образок» или плитка с рельефным изображением «божественного» воина отнесена к эллинистическому типу. В кардергардии у ворот обнаружена матрица для изготовления образков с изображением Афины с копьем.

125. Таковы терракоты: плитка со сценой митхуны, нагая богиня с ремнем через грудь в позе якшини, ряд других женских персонажей. Среди раритетов отмечается плитка с изображением принца (?) в диадеме, с гривной на шее и жезлом в руке; полиморфное существо с птичьими ногами в длинном распахнутом кафтане и пилоткообраз-ной шапочке, возможно Сирена (?), сжимающая в руках округлый предмет - барабанчик (?) или дар; три музыканта с флейтами: продольной (Силен), поперечной и сирингой.

126. 7 из Ай^анум, 1 из Шор-тепе, 1 - реконструкция, рис. 1, 1-7.

127. Mухитдинов, 1975, с. 378-382.

128. Автор видит в этой группе «(фигурки, эмблематы, головки)», ссылаясь на ранее рассмотренный им комплекс изделий из Ай^анум (Абдуллаев, 1996). Однако трудно понять, какие именно из «фигурок» он относит к отражающим черты школы Лисип-па. На наш взгляд, помимо упомянутого КАбдуллаевым декора на керамике, к собственно эллинистическим, а не эллинизированным изделиям, может быть отнесена матрица из храма с уступами с изображением идеализированного женского образа, а также театральные маски и штампованный налеп в виде головы мужчины на сосуде (Francfort, 1984, Pl. XVII, n.20, XVIII, n.8; Gullaume, Rougelle, 1987, Pl.19, 8).

129. В частности это относится к характерной детали одежды с треугольным правым отворотом.

130. Несмотря на то, что автор считает, что по ряду памятников созданы хронологические колонки, нам представляется, что в полной мере это можно отнести только к материалам Саксонохура. На остальных перечисленных памятниках периодизация составлялась на базе не только стратиграфически датированных изделий, но и с привлечением датированных по стилевым особенностям.

131. Савчук, 1984; Ртвеладзе, Сагдуллаев, 1986; Пугаченкова, 1989б; Abdullaev, 1995 и др.

132. Археологический комплекс крепости Поенкурган, из которого происходят публикуемые терракотовые изделия, включал многочисленный нумизматический материал от «варварского Гелиокла» до Xувишки.

133. Пугаченкова, 1973, с.114.

134. Фрагменты и целая терракотовая плитка с персонажами в доспехах и с оружием в руках (рис.1, 7-9); две находки плиток с изображением одного типа: стоящий персонаж со скрещенными на груди руками. Последний тип находит близкие аналогии на ос-суарии из Сарытепа в Самаркандском Согде; еще две находки с раннесредневекового памятника Баба-тепе с изображением «бородатого мужчины, похожего на аскета».

135. Ртвеладзе, Сагдуллаев, 1986; Савчук, 1989; Пугаченкова, 1989а; 1989б; Пугаченкова, Ртвеладзе, 1990; ^льтура и искусство древнего Узбекистана. ^талог выставки, 1991; Древности южного Узбекистана: каталог., 1991; Nikonorov, Savchuk, 1992; Pugachenkova, 1992; Abdullaev, 1995; Nikonorov, 1997; Ртвеладзе, 1999. Не была учтена одна статья, так как она была опубликована почти одновременно со статьей Дж.Ильясова (Сердитых, ^шеленко, 1999).

136. Ранее этот подход был обоснован в работе БЛ^аршака ^аршак, 1972, с. 276-277).

137. Северная Бактрня (Институт Искусствознания и Институт Археологии Узбекистана, Музей Востока, Эрмитаж). Восточная Бактрия (Институт Археологии АН СССР). Северо-Западная Бактрия (Институт истории им. Ш.Батырова АН ТССР) Южная Бактрия (Советско-Афганская экспедиция, Французско-Афганская экспедиция).

138. Бурханов, 1948; Альбаум, 1955; ЗеймальТ.И., 1961; Литвинский, 1967; Атаханов, 1968; Литвинский, Мухитдинов, 1969; Пидаев, 1975; Завьялов, Осипов, 1976; Пугаченкова, 1974, 1976, 1982; Pugachenkova, 1978; Пидаев, 1978; Завьялов, 1979; Завьялов, 1981; Литвинский, Седов, 1983; Пугаченкова, 1984; Ртвеладзе, 1989; Абдуллаев, Аннаев, 1989, 1990; Пидаев, 1990; Мандельштам, Певзнер, 1958; Мухитдинов, 1968; Сарианиди, 1971; Кругликова, 1973; Мухитдинов, 1973; Щетенко, 1974; Козловский, Некрасова, 1976; Пидаев, 1976; Кругликова, 1986; Пидаев, 1987; Пугаченкова, 1987б; Пугаченкова, 1987в; Седов, 1987; Савчук, 1989, 1992; Пугаченкова, 19906, Pugachenkova, 1992; Абдуллаев, 1996а; Зеймаль, Ртвеладзе, 1999; Абдуллаев, 2000.

139. Зеймаль, 1983; Ilyasov, Mkrtychev, 1992; Мкртычев, 2000.

140. Часть изделий получила свое освещение в ряде каталогов: Древности Таджикистана; Древности южного Узбекистана; Культура и искусство древнего Узбекистана, 1991.

141. Абдуллаев, 1985а, 1990б; Абдуллаев, Завьялов, 1985а; Ганевская, Заславская, 1977; Завьялов, 1981; Ильясов, 1997а; Кавасаки, 1998; Мешкерис, 1986; Мкртычев, 2000; Пидаев, 1999; Пугаченкова, 1979а, 1982; Ставиский, 1998; Abdullaev, 1998.

142. Были созданы экспедиции на базе Института истории материальной культуры АН СССР, Эрмитажа, Узкомстариса. В.А.Шишкин детально отразил принципиальное изменение методов исследования археологических памятников, что в свою очередь отразилось и на изучении терракотовой пластики (Шишкин, 1969, с.108-118).

143. Григорьев, 1946; Воронец, 1947; Наливкина, 1947; Пугаченкова, 1950; Бентович, 1953; Мешкерис, 1954, 1964а, 1965 а, б, 1967, 1968 а, б, 1970, 1973, 1978, 1979а, б, 1980; Заславская, 1956, 1959, 1970а, 1971; Мандельштам, 1960; Шишкина, 1965; Ава-несов, 1976; Исамиддинов, Сулейманов, 1977; Крашенинникова, 1977а, б; Адылов, 1983; Шишкина, Сулейманов, Кошеленко, 1985; Кочнев, 1986; Пугаченкова, 1986, 1987в; Абдуллаев, 1991;Воробьева, 1990а, б, 1991, 1992; Воробьева, Раимкулов, 1990; Сулейманов, Исамиддинов, 1990; Маршак, 1972, 1999.

144. В первом хронологическом периоде Г. В. Григорьев отмечает женские статуэтки «Анахит», и «шашлычницы с головой барана». Во втором - отмечены сосуды с фигурными зооморфными ручками, фрагменты оссуариев, статуэтки (в частности, «статуэтка с изображением мужского персонажа на целиком сохранившейся терракотовой плитке интерпретируемая как «ахеменидский царь или сатрап»). В третьем периоде отмечается появление в керамике греческих форм и греческих изображений. В четвертом - появление на сюжетах терракотовой пластики буддийской тематики. В пятом периоде отмечается популярность с середины VII в. н.э. штампованного орнамента на керамике с изображением растений, животных и человеческих лиц. Упоминается наличие статуэток, где тип лиц интерпретируется как «турецкий». Упоминается большое количество подобных изделий на городище Кафыр-кала.

145. «Они представляют собой глиняные оттиски с изображений, вырезанных на каком-то твердом материале, вероятно, камне, т.к. на глине не могла быть достигнута характерная для них тонкость» (Григорьев, 1946, с. 96).

146. ЗВОРАО, 1907, ^XVIII, вып.1, табл. VI, рис. 2.

147. Пугаченкова, 1964. Об одной группе лепных терракотовых статуэток Тохариста-на/Новое в советской археологии //МИА. №130.

148. М.Э.Воронец упомянул три сложившиеся «схемы исследования» антропоморфных изображений. Первая классификация была представлена Н.И.Веселовским, который выделял: греческую, персидскую и близкую монгольской расовые группы. Позднее В.Вяткиным она была несколько преобразована, им выделялись греческий,

сасанидский и тюркский типы. Третья схема была представлена в работах И.Тол-стова и Н.Кандакова, выделяющих женские, мужские и зооморфные изображения.

149. Выводы автора о времени возникновении Афрасиаба подтвердились археологическими исследованиями. Тем не менее, до сих пор изделий терракотовой пластики из слоев ранее III в. до н.э. не обнаружено.

150. Остроумов, 1906; Калмыков, 1909; Вяткин, 1926; Массон, 1937;.Стрелков, 1930; Потапов, 1938; Борисов, 1940.

151. Тереножкин, 1950.

152. Г.А.Пугаченкова, 1950; Заславская, 1956, 1959. Позднее этот подход будет развиваться в целом ряде исследований: Заславская, 1970а, 1971; Вызго, 1970, 1972; Ремпель, 1972; Кочнев, 1986; Пугаченкова, 1986; Абдуллаев, 1990; Воробьева, Раимку-лов, 1990.

153. Среди изделий этой группы интересен крупный налеп из науса 13, изготовленный при помощи штампа, возможно, металлического, с изображением морды чудовища, выполненной с большим художественным мастерством. К «промежуточной» группе отнесен оссуарий из 13 науса, украшенный штампованными кружками, треугольниками и рельефной восьмилучевой розеткой, в сочетании со сквозными фигурными прорезями. А также прямоугольный с закругленными углами оссуарий с ромбической сеткой на всех стенках и с лепной головкой на лицевой стенке из 16 науса. Такая же головка на фрагменте оссуария из 24 науса.

154. При раскопках на центральном бугре городища Варахша в слое III-IV вв. были обнаружены статуэтка лошади ручной лепки и статуэтка-плитка с женским образом, характерной особенностью последней является наличие сквозных отверстий в фоне вокруг головы. В подъеме был обнаружен фрагмент статуэтки с персонажем со скрещенными руками на груди (Шишкин, 1955; Урманова, 1956, с.138-139). Археологические разведки, проводившиеся в западной части Бухарского оазиса, в частности на Аяк-тепе №2, впервые открыли в слоях кушанского времени серию из пяти однотипных терракотовых штампованных статуэток с женским персонажем (Жуков, 1956, с.199-201).

155. Не указывается, на основании чего дается датировка каждой отдельно взятой статуэтки, лишь несколько изделий отмечены, как происходящие из раскопок А.И.Тере-ножкина.

156. Основываясь на мнении, что прямоугольный тип оссуариев наиболее ранний, который в VII веке сменился овальным и круглым типом (по материалам Пенджикент-ского некрополя), предполагается, что датировка Бия-найманских оссуариев возможна и в рамках V-VII вв.

157. Плитка с заостренной в виде стрельчатой арки вершиной, под которой расположен персонаж в головном уборе с рогами, в левой опущенной руке - булава, правая поднята на уровень плеч. В описании плитки фигурирует такой элемент, как вдавление с оборотной стороны в месте оттиска головы персонажа. В тесте отмечается примесь белых частиц. Эти детали в дальнейших исследования сыграют немаловажное значение. С.К.Кабанов датирует плитку первыми веками н.э. Фрагмент сероглиня-ной статуэтки с изображением мужской головы, выполненной оттиском штампа, имеет также подъемный характер. Она передает облик мужского персонажа (головы) европеоидного типа. Автор отмечает аналогичную находку на Кендаклитепа (на юго-западной окраине Каршинского оазиса), поднятую с фрагментом кубка первых веков н.э.

158. Автор выделяет три хронологических группы: наиболее древние терракоты (до II в. до н.э.); статуэтки и налепы кушанского времени (II в. до н.э. - IV в. н.э.; терракоты эфталито-тюркской эпохи (V-VIII вв. н.э.).

159. Веселовский, 1887; Вяткин, 1926; Мандельштам, 1951.

160. Ко времени написания этой работы (1962 г.), на фоне огромных музейных коллекций археологически датированных изделий терракотовой пластики было немного.

Требовалось привлечение различных методов для осмысления и датировки музейных коллекций. Автор форсировала исследования, привлекая сравнительный метод (основываясь на сопоставлениях с датированными изделиями), а также датируя по стилю, иконографии и даже по технологии изготовления и применению отдельных технолого-стилевых приемов.

161. Последние также подразделяются на лепные гротескные фигурки, лепные с применением штампа и аналогичные с глазами в виде углублений.

162. Из всех видов терракотовой пластики Согда не рассматривались только изделия, передающие зооморфные образы (статуэтки, ручки, налепы, оттиски и т.д.). Необходимо также отметить, что в книге практически не освещены материалы по терракотовой пластике Южного Согда.

163. Щапова Ю.Л., 1988. Естественнонаучные методы в археологии. М. С.39.

164. 1. М. Пачос датирует статуэтку женщины с ребенком V-VIII вв. н.э. (1962, с. 67, рис. 1б) - В.А.Мешкерис 2-й пол. II-го тыс. до н.э. (с. 95).

2. Н.А.Аванесова датирует женскую статуэтку I в. до н.э. - I в. н.э. (1976, с. 31-33, рис.1) - В.А. Мешкерис 2-й пол. II-го тыс. до н.э. (с. 95).

3. Г.В.Шишкина датирует ранним средневековьем женскую статуэтку из Кафыр-ка-лы (1961, с. 210, 216, рис. 18) - Мешкерис считает, что находка рассматриваемой статуэтки в усадьбе случайна и относит ко второй половине II-го тыс. до н.э. (с. 101).

У С.К.Кабанова статуэтка женская из Афрасиаба датирована слоем III-I вв. до н.э. (1973, с. 57, табл. II, 2). У Мешкерис - это гермафродит 2-й пол. I тыс. до н.э. (с.102-103).

165. Столь узкая датировка дана на основании аналогичных экземпляров, происходящих из кушанских слоев на городище Тепе-Заргаран в Афганистане. При полном отсутствии археологически датированного согдийского материала выводы В.А.Мешкерис не представляются убедительными.

166. Этот класс автор датирует на основании нескольких находок из слоя ТБ-III, по хронологической шкале Г.В.Шишкиной этот слой датируется IV - первой половиной V вв. н.э.

167. Шишкина, 1969, с. 5.

168. В 46 аналитических таблицах датировка основана на археологических данных.

169. Кабанов, 1962б, рис. 5.

170. Кабанов, 1973.

171. Пилипко, 1985, с. 89.

172. Статуэтка происходит из шурфа, заложенного в юго-восточной части раскопа, внутри третьей городской стены в юго-восточной части городища Афрасиаб.

173. Метод выявления серий терракот, восходящих к одному оригиналу, был разработан в работах Э. Ястрова (Yastrow, 1941) и Р.В.Ничолльса (Neutsch, 1952), и назван механическим. Позднее, он был развит в работах Р.А.Хиггинса (Higgins, R.A. Cataloque of the Terracottas in the Departament of Greek and Roman Antiquities. British Museum, v.I. London. 1954).

174. Анализ данной работы будет дан ниже.

175. Так, лицевая стенка одного из них была украшена налепными рельефными головками в коронах с расходящимися крыльями и шаром в середине, расположенными между сводов подтреугольных арок, внутри последних расположены штампованные несторианского типа кресты. Само поле дополнительно украшено штампованным орнаментом типа «чешуи». Второй описанный фрагмент аналогичен, но худшей сохранности, имеет дополнительное украшение лицевой стенки штампованными З и С - образными вдавлениями. Корона персонажа со второго оссуария, по мнению автора, наиболее близка короне Варахрана II (276-293) и Хосрова II Парвеза (590-627). Автор подчеркивает, что орнамент в виде З-образных фигур изредка встречается на бытовой посуде из Пенджикента и Афрасиба. К другому варианту орнамента отне-

сены фигурки в виде колеса с четырьмя или шестью спицами. На одном из оссуари-ев на стенках изображены колонны коринфского стиля с элементами местных форм. На одном оссуарии подъемного характера барельефное налепное изображение женской головки с монголоидными чертами.

176. Из них - 2 статуэтки с мужскими образами, 2 с антропоморфными, 1 статуэтка обезьяны и 5 фигурок коней. Статуэтка воина с булавой (европеоид), исполненная в комбинированной технике, была обнаружена в помещении, перекрытом стеной соборной мечети, а в соседнем помещении был обнаружен клад аббасидских монет 773-775 гг. Вторая статуэтка аналогична по изготовлению, представляет собой монголоидный образ мужчины в островерхом уборе, найдена на полу михрабной части мечети. Зооморфные изображения найдены в тех же слоях, подстилающих соборную мечеть, что и антропоморфные. Статуэтка обезьяны слеплена вручную, без ангоба. Фигурки коней с налепными глазами, цилиндрическими мордами, одна с всадником. Датируются все изделия VIII или VII вв., как по иконографии, так и монетами клада и керамикой (кружки с высокими бортиками).

177. Автор не уточняет характеристики перечисленных «новых видов» терракотовой пластики.

178. Не указывается, на основании каких именно материалов сделаны эти обобщения. Известно, что на территории соседней Бактрии-Тохаристана комбинированная техника использовалась с раннекушанского периода.

179. Дьяконов, 1954, с. 131.

180. Атрибуты в согнутых и поднятых к груди руках женского образа интерпретируются как инвеститурное кольцо и предмет, связанный с инсигниями - знаками высшей власти. Анализ иконографии образа дает хронологические рамки бытования от II в. до н.э. до IV в. н.э. Особенности технологии изготовления - плотный красно-коричневый ангоб - позволяет автору предположительно датировать статуэтку периодом не позднее рубежа нашей эры.

181. В одном из оссуариев содержались останки взрослого человека, в другом - кости ребенка. Оссуарии прямоугольной формы со скругленными углами вверху переходят в овально-сферический купол, где предполагается овальное отверстие. Вдавленные изображения на всех четырех стенках, по предположению автора, были оттиснуты по сырой глине при помощи уже готового изделия. Композиция изображает сцену ритуального танца четырех персонажей (3-х женщин и 1 мужчины) под музыку. Искусствоведческий анализ в сочетании с археологическими данными позволяют автору датировать рассматриваемые оссуарии раннесредневековым временем.

182. Автор исследует статуэтку, найденную при распашке бугра Пахалтепа, расположенного близ Тезоба Яккобагского района, которая ориентировочно датируется ПЫУ вв. н.э. Пахалтепе - тепе со шлейфом с раннесредневековым и позднеантич-ным материалом (в т.ч. ножки красноглиняных кубков и кубковидных чаш).

183. Так, в Яккабагском районе при земляных работах по сносу Хирмантепа (близ кишлака Дархан, на территории колхоза «Шарк Юлдузи») в 1984 году был обнаружен оссуарий с рельефными изображениями. В срезах холма Хирмантепе были обнаружены материалы раннего и развитого средневековья, к этому же времени относятся близлежащие памятники. Оссуарий имеет вид прямоугольного ящика с загибающимися вовнутрь верхними краями стенок. Углы оформлены как бы трехчетвертными колонками, завершенными наверху невысокими круглыми выступами, изображение на длинной стороне оссуария включает две крупные фигуры танцующих персонажей, расположенных под арками, которые, в свою очередь, поддерживаются фигурами гандхарвов. Анализируя смысловое содержание сюжета, авторы затрагивают ряд вопросов, в том числе таких, как влияние искусства и идеологических представлений Индии, а также о возможном синкретизме божеств авестийского и местного пантеонов. Датируется оссуарий УП-УП вв. н.э.

184. Оссуарий найден на южном берегу Чимкурганского водохранилища. При изготов-

лении этого изделия использовалась комбинированная техника - персонаж со змеями оттиснут штампом, арка, под которой он расположен, выполнена по сырой глине острым инструментом.

185. Упомянув ранее найденную близ Шахрисябза терракотовую плитку с изображением персонажа со звериной рогатой головой под стрельчатой аркой, автор отметила находку аналогичной плитки у подножия цитадели Камайтепе в западной части Кеша. Два изделия с вариациями одного персонажа, на взгляд автора, говорят о значении этого образа для населения раннесредневековой Кашкадарьи. Размышляя над истоками формирования в Кеше звероголового божества, а также над интерпретацией этого образа, автор не приходит к однозначному мнению, видя в нем «переливчатость» божеств Вретрагны и Индры. Еще одна плитка была найдена в слое распашки сельского поселения Киндыктепе. На ней изображен в нижней части алтарик или жертвенник, над которым помещено изображение животного с розеткой на тулове.

186. Изделие было обнаружено при стратиграфическом изучении южного фаса укрепленного сельского поселения Кеша в слое первого периода обживания, датированного по керамике VII - началом VIII вв. н.э. На фрагменте рассматриваемой плитки изображен персонаж в сложном головном уборе «лунной короне».

187. Один оссуарий прямоугольный с пирамидальной крышкой. Автор отмечает, что все стенки оссуария и его крышки изготовлены отдельно и затем соединены при помощи глиняных валиков, и все они несут рельефные изображения. Стенки ящика сверху украшает зубчатый парапет. На длинной стороне изображена тройная аркада, в которой размещены по краям два человека, а в центре жертвенник с огнем, на крышке расположены две женские фигуры с атрибутами лицом к друг другу. Второй оссуарий овальной формы с процарапанным цветочным узором и налепной волнообразной лентой на лицевой стенке.

188. Оба оссуария прямоугольной формы с орнаментацией на всех четырех сторонах. Каждая из стенок формовалась отдельно, орнамент оттискивался при помощи матриц, стенки скреплялись при помощи глиняных валиков, расположенных в углах. У каждого из оссуариев отмечены приспособления под крышки. Внутри оссуариев вместе с землей захоронены кости мужчин 40 и 30 лет. В первом оссуарии найдена медная монета согдийского правителя Вархумана. В этом оссуарии имеется большое количество круглых отверстий. На длинной стороне рельефная композиция в виде тройной аркады, «в которой изображены стоящие со скрещенными руками на груди однотипные фигуры». Второй оссуарий идентичен по технике исполнения первому, но не имеет отверстий. Орнаментирован он также композицией с тройной аркадой, но в ней расположены однотипные стилизованные растительные мотивы.

189. Статуэтка была обнаружена в гумусном слое, толщиной 20-25 см, на уровне 2,5 м от дневной поверхности вместе с керамикой VI-VIII вв. и монетой, датированной второй четвертью VII в.

190. Фрагмент сосуда со штампованным орнаментом с изображением головы человека в заоваленной рамке был найден в строительном горизонте, прошедшем ниже построек VI-VII вв. на Киндыктепе; фигурка музыкантки, поднятая на городище Пахалте-пе; головка разноглазого дэва, поднятая на склоне цитадели Сарыктепе; нижняя часть терракотовой плитки с изображением стоящей фигуры с древками в обеих руках (Сарыктепе); плитка с изображением стоящего персонажа с чертами буддийской иконографии (Сарыктепе).

191. Отмечаются близкие (общие) размеры терракотовых плиток, «красноватый» черепок, наличие в тесте многочисленных белых включений, большая вмятина пальца с оборотной стороны в месте размещения головы персонажа.

192. Плитка была опубликована Г.А.Пугаченковой (Пугаченкова, 1989д).

193. Сулейманов, Исамиддинов, 1990, с. 56-57.

194. Первая - из шурфа на Р5, датируется по керамическому материалу I-III вв. н.э.; вторая - из Р I, из святилища была найдена около скульптуры в строительных остат-

ках, датируемых концом IV - началом V вв. н.э.; третья - в Р5, из слоя датированного IV-V вв. н.э.

195. В частности рассматривается такая характерная деталь, как крестообразная перевязь на груди, и проводятся параллели с широко распространенными образами в эллинистическом мире и на его окраинах (образ Афродиты, Атаргатис, изображения нагинь и танцовщиц из Индии).

196. Среди подъемного материала описывается «плитка-иконка» с изображением персонажа с копьем, отформованного при помощи матрицы. В тесте указывается наличие обильной примеси белой дресвы. С оборотной стороны характерное вдавление напротив головы персонажа. Автор датирует плитку по археологическому контексту, а также по составу и цвету глины, идентичному глине керамики VII-VIII вв. с городища. Еще одна плитка происходит из Кендаклитепа близ Камаши. На ней изображен мужчина в головном уборе с вертикальными рельефными полосками. Несмотря на то, что, как подчеркивает автор, изображение не помещено в арку, это изделие предлагается относить именно к категории плиток. Пристальное внимание уделяется рассмотрению таких деталей, как головной убор, «крылья» из-за спины, приводится ряд аналогий. Интерпретация в окончательном варианте не дается. Фрагмент плитки был обнаружен в нише помещения здания в южной части шахристана Са-рыктепа. На плитке человек с тонкой талией, в расходящейся к низу юбке, ноги широко расставлены. Помещение датировано монетами Шишпира и Урка Вартарму-ка, а также керамикой VII-VIII вв. В верхнем слое Сарыктепа на Р-2 на цитадели при распашке была найдена терракотовая головка, вероятно, женского персонажа с косами, спускающимися из-под высокого конического головного убора. Автор ограничивается ссылкой на мнение В.А.Мешкерис, датирующей аналогичные образы II в. до н.э.- IV в. н.э., а также мнение Г.А.Пугаченковой и Л.И.Ремпеля, датирующих их VI-VIII вв. и относящих к народным образам. Кроме того, отмечается находка двух антропоморфизированных головок, вылепленных вручную. Одна, найденная на цитадели, ранее была опубликована и интерпретировалась как разноглазый див с пышными усами и оттопыренными ушами. Вторая головка, найденная в обрезе арыка в пригороде Сарыктепа, аналогична по исполнению, но облик и характер персонажа отличен - «более зловещ и фантастичен». Изготовлен из теста аналогичного плиткам с рельефными изображениями: с примесью белых частиц. Автор размышляет над значением описанных образов, и приходит к выводу об отражении в них народных верований, а также о параллельном и одновременном существовании их с образами «господствующей религии».

С городища происходит серия статуэток лошадок. В основном лошадки имеют седло или следы от него. Характерной особенностью является изображение челки, свисающей на морду, и стоячей гривы. В поисках значения этих статуэток автор останавливается на мнении об их особом значении, упоминая, что лошадь могла символизировать Митру, Сиявуша, Вретрагну, Вайю, Фарна, Тиштрина и являться их инкарнацией. Подчеркивается при этом, что отдельные изображения коня и коня с всадником могли быть равнозначны. С.Б.Лунина отмечает продолжительность существования этого образа, его преемственность. Последнее подкрепляется находкой в слоях XVII-XVIII веков шахристана Шахрисябза крупных фигурок оседланных лошадок с длинными шеями.

197. Помимо специализированных статей, изделия терракотовой пластики публикуются в ряде работ наряду с другими археологическими материалами. В частности в 1993 году в книге «Шахрисябз» упоминается ряд изделий (Дресвянская и др., 1993). В 1996 г. публикуется терракотовая форма для оттискивания «образков с сидящей фигурой Будды» из Пенджикента (Маршак и др., 1996, с. 43).

198. Из античного слоя шурфа №3 происходит головка, выполненная штампом от женской терракотовой фигурки. Анализ иконографии приводит авторов к мысли о том, что головка с женским персонажем в короне с «башнями» передает образ богини Тихе.

Еще одна терракотовая женская фигурка происходит из слоя V-VI вв. шурфа, заложенного в 1973 году у подножия внешнего фаса восточной стены. Отмечена объемность лепки головы и плоскостность в выполнении туловища. Подчеркивается сильная вогнутость тыльной стороны, благодаря чему, по мнению авторов, была достигнута тонкость черепка и легкость всей фигурки, вследствие чего она становилась удобной для прикрепления к плоскости в качестве налепного украшения. Анализ иконографии заставляет авторов предположить вторичное использование штампа античного времени. Подтверждение этому предположению И.Ахраров и З.И.Усманова видят в использовании дополнительных налепных украшений, сделанных на шее и голове, «согласно тем идейным и эстетическим позициям, которых придерживалось население раннесредневековой Бухары».

Из шурфа, заложенного у Зиндана, на территории шахристана Бухары, происходят сосуд и фрагмент венчика с налепными изображениями (XIV ярус); терракотовая фигурка с изображением пожилого мужчины (XV ярус). Последняя объемная, выполнена штампом, имеет неровную, несколько углубленную тыльную сторону. На уровне уха персонажа на закраине - сквозное отверстие, что предполагает такое же отверстие с правой стороны, которая отбита. «В отверстие вдевался шнур для ношения образка» - считают авторы. «Сидячая поза, богатые украшения, пышная прическа, бесстрастное спокойствие» - те иконографические детали, на основании которых авторы предлагают интерпретировать этот мужской образ как царствующей обожествленной персоны.

К налепам относится сосуд и фрагмент венчика с налепными изображениями, полученными из кладки раннесредневековой стены шахристана. Сосуд имел горшко-видную форму с широким устьем и шаровидным туловом на плоском донце с перехватом у горловины. Под венчиком на равном расстоянии друг от друга расположены 4 отверстия. Ниже венчика идет волнистый орнамент, поверх которого прикреплены два одинаковых налепа в виде рельефной головки на фоне распластанных крыльев. К ранее прикрепленным под углом двум овальным лепешечкам, которые находили друг на друга, образуя утолщение, прикреплялась головка, отштампованная заранее. Затем наносились палочкой вдавления, изображающие крылья. Второй налеп с изображением женской головки на фоне крыльев сделан в той же технике, но более аккуратно. Датируется сосуд по бухарской керамической шкале V-VI вв. Оба налепа авторы предлагают интерпретировать как «крылатых охрани-телей-фравашей в образе почитаемых местных божеств». Авторы также не исключают возможность влияния торевтики на изготовление налепов на рассматриваемых керамических сосудах.

199. Учитывая непосредственную связь терракотовой пластики самостоятельных видов с пластикой на оссуариях, логично было бы предположить и здесь смену рельефа живописью. А поскольку этого не наблюдается, то и высказанное выше мнение требует дальнейших обоснований.

200. В подглавке «Производство терракотовых статуэток» подробно рассматривается ранее опубликованная серия из 10 статуэток с изображением «царя» (Исамиддинов, Сулейманов, 1990), публикуются: статуэтка «богини с младенцем», статуэтка с образом стоящей женской фигуры, фрагмент статуэтки с женским персонажем с зеркалом в руке, налеп на сосуд с головой бородатого мужчины (Исамиддинов, Хасанов, 2000, с. 79-89).

201. Мандельштам, 1951; Мешкерис В.А., 1964б; Заславская Ф.А., 1970; Павчинская Л.В., 1990.

202. Мешкерис., 1962,1964б, 1972, 1989а.

203. Дьяконова, 1940; Пугаченкова, 1952; Мешкерис, 1953; Ставиский, 1961; Кабанов, 1962а; Пачос, 1962; Шишкин, 1963; Ахраров, 1967; Дадабаев, 1968; Пачос, 1968, 1969а, б; Вызго, 1970, 1972; Кабанов, 1971; Ремпель, 1972; Пачос, 1973; Пугаченкова, 1975; Саадиев, 1978; Иваницкий, 1982; Дресвянская, 1983; Лунина, 1983; Павчин-

ская, 1983; Кабанов, 1984; Лунина, Усманова, 1985; Крашенинникова, 1986; Лунина, Усманова, 1986; Мешкерис, Беленицкий, 1986; Гренэ, 1987; Лунина, 1987; Павчинская, Ростовцев, 1988; Чунихин, 1989; Абдуллаев, 1990а, б, в; Ахраров, Усманова, 1990; Дресвянская, 1990; Дресвянская, Пругер, 1990; Лунина, 1990; Лунина, Столярова, 1990; Лунина, Усманова, 1990; Мешкерис, 1990а, б; Мкртычев, 1990б; Пугаченкова, 1990а 1992; Воробьева, 1991; Крашенинникова, 1992; Лунина, 1992; Муса-каева, 1992; Чунихин, 1992; Дресвянская, 1993; Marshak, Raspopova, 1994, 1998; Pugachenkova, 1994; Двуреченская, 1999; Кириллова, 2000; Алпаткина, 2000; Омель-ченко, 2000; Абдуллаев, Раджабов, 2000; Лунина, 2000.

204. Масон, 1937; Григорьев, 1940 и 1946; Якубовский, 1940; Кабанов, 1950; Тереножкин, 1950; Беленицкий, 1953; Бентович, 1953; Ставиский и др., 1953; Дьяконов, 1954; Гулямов, 1956; Жуков, 1956; Кабанов, 1956; Урманова, 1956; Беленицкий, 1958; 1959 а, б; Большаков, Негматов, 1958; Нильсен, 1959; Беленицкий, 1961; Шишкина, 1961; Кабанов, 1954, 1956, 1962б, 1963; Бентович, 1964; Зеймаль, 1964; Кабанов, 1964; Маршак, 1961, 1964; Жуков, 1966; Кабанов.1966; Алимов, 1969; Букинич, 1969; Ка-банов.1969; 1977, 1981; Федоров, 1969; Шишкин.1969; Шишкина, 1969; Кабанов, 1973; Ураков, 1975; Усманова, Кабанов, 1975; Исаков, 1977; Кочнев, 1977; Крашенинникова, 1971, 1977; Сулейманов, Нефедов, 1979; Беленицкий и др., 1980; Крашенинникова, 1983; Исамиддинов, Хасанов, 1986; Лившиц, 1987; Дресвянская, 1987; Фонарев, 1988; Пугаченкова, 1989г; Бердимурадов, 1990; Лебедева, 1990; Лунина, 1990а; Нефедов, 1990; Shishkina, 1994; Маршак., 1996; и др.

205. И.Б.Бентович, М.Пачоса, А.И. Тереножкина, В.А.Нильсена, М.Н.Федорова, М.Исамиддинова, Р.Х.Сулейманова, Б.Уракова, З.И.Усмановой и С.Б.Луниной, Н.И.Крашенинниковой, М.Саадиева, Н.Ю.Нефедова, Б.Д.Кочнева, А.Э.Бердимура-дова и М.Х. Пардаева, Т.И.Лебедевой, С.Н.Воробьевой и др.

206. Массон, 1953; Буряков, 1968; Агзамходжаев, 1962 и 1963; Буряков, Богомолов, 1986; Минасянц, 1990а, б.

207. См. Древнейшие государства Кавказа и Средней Азии: Ташкентский оазис (Чач). С. 297.

208. Оссуарии были обнаружены в наусе № 3 и 9. Примечательна форма первого - в виде почти строгого цилиндра на четырех налепных ножках с прямоугольным отверстием сверху. Одна из сторон этого оссуария орнаментирована прорезными линиями до обжига. В девятом наусе сохранился лишь фрагмент верхней части оссуария.

209. В статье были также описаны налеп с изображением головы быка, оформлявший горловину сосуда и кольцевую ручку, стилизованная головка козла и реалистично исполненная головка птицы. Авторы считают их образцами массового художественного производства, которые выполняли культово-магическую роль и отображали зороастрийский пантеон божеств в различных ипостасях.

210. Раскоп 7 (у южных ворот шахристана III).

211. Также ссылаясь на мнение В.А.Мешкерис о характерности приема изображать глаза в виде углублений только в период раннего средневековья.

212. В первом случае датировка подтверждается сопутствующим материалом, во втором - плитка происходит из раскопа 1, шахристана 1, с пола монументального помещения с суфой-эстрадой с материалами середины I тыс. н.э.

213. Напомним, что к такому же выводу приходит Л.В.Павчинская (Павчинская, 1990, с.16-17). См. выше, гл. 2, §4.

214. Н.П.Остроумов, В.В.Бартольд, К.В.Тревер, А.Н.Бернштам, А.А.Потапов.

215. Л.В.Воронина, Г.А.Пугаченкова, Б.Я.Ставиский, Г.А.Кошеленко, О.Орозов.

216. В этом же году В.А.Мешкерис вопросам периодизации коропластики Средней Азии посвящает тезисы (Мешкерис, 1992а).

217. Суть их изложена выше (в гл. 2, §3, в комментарии к тезисам В.А.Мешкерис «Методические основы комплексного изучения терракот Бактрии-Тохаристана» (Мешкерис, 1998).

218. Использование статистических методов в изучении коропластики ранее было обосновано в отдельной работе (Мешкерис, Луковский, Погребная, 1990).

219. Вызывает сомнение стратиграфическое подтверждение датировки целого ряда изделий. В частности привлекаемые материалы Маргианы, относимые к III в. до н.э.

220. В работе 1998 г. В.А.Мешкерис предложит иное деление, что уже комментировалось выше.

221. Основные принципы выделения классов, практически не отличающихся от предлагаемых в работах 1964, 1977, 1989 годов, были рассмотрены нами в разделе «Изучение терракотовой пластики Согда».

222. Данная цифра фигурирует в работе В.А.Мешкерис (Мешкерис, 1992 б, с. 4).

N.D. DVURECHENSKAYA

THE HISTORY OF RESEARCH FOR TERRACOTTA IN THE MIDDLE ASIA

The present monograph is the historiographical research of terracotta plastic art in the Middle Asia and containing the general critical survey of literature upon the subject matter. The author analyses more than 400 sources and works as to the topic and identifies 2 stages in the research of terracotta in the Middle Asia. The monograph gives a detailed view concerning methods and results of the studies.