CC BY
269
История
Вестник Нижегородского университета им. Н.И. Лобачевского,2015, № 2, с. 57-65
УДК 930.1
ИСТОРИЯ ИССЛЕДОВАНИЯ СЕМАНТИКИ ОБРАЗА ЗАЙЦА В ГРЕКО-СКИФСКОЙ ТОРЕВТИКЕ
© 2015 г. Е.А. Молев
Нижегородский государственный университет им. Н.И. Лобачевского, Н. Новгород
шо1еу.егщепу @уагйех.га
Поступила в редакцию 18.03.2015
Анализируется процесс становления и развития представлений о семантике изображений зайца в греко-скифской торевтике. Делается вывод, что семантика этого образа восходит к античной мифологической традиции, в которой заяц олицетворял собой жизнь.
Ключевые слова: заяц, семантика, торевтика, скифы, Боспор.
Пожалуй, наиболее спорными и труднодоказуемыми в научных исследованиях являются соображения относительно семантики древних изображений. Несмотря на многочисленность исследований по проблеме интерпретации живой природы в художественных произведениях «семантика зооморфных образов и механизм их формирования по-прежнему во многом остается для нас загадкой» [1, с. 16] и по-прежнему требует дополнительных исследований. Мы рассмотрим только один из таких образов, который навеян нарративной традицией.
Есть в скифской истории один эпизод, который был описан еще в V в. до н.э. Геродотом и который позднее был многократно интерпретирован разными авторами. Вот содержание этого эпизода: «... скифы, пешие и конные, выстроились против персов для боя; когда они уже стояли в боевом порядке, вдруг между ними проскочил заяц; скифы, чуть заметили его, бросились за ним вдогонку. Дарий. узнав, что они гонятся за зайцем, сказал: «Эти люди относятся к нам с большим пренебрежением. и поэтому следует хорошенько обсудить, как нам обеспечить себе возвращение» (Herod., IV,134). Таким образом, скифы выиграли решающее сражение с персами, даже не вступив в него.
Информацию о событиях скифо-персидской войны Геродот получил от скифов в период своего пребывания в Ольвии, которую он посетил во время своих путешествий между 455-м до 445 г. до н.э. [2, с. 466]. От событий скифо-персидской войны оно отстояло всего на 5060 лет [3, с. 11], и, следовательно, содержание рассказа Геродота, несомненно, уже принадлежало скифской легендарной традиции. Какой же смысл вкладывался в отмеченный нами отрывок его создателями, насколько правильно понял и передал его Геродот, в какой мере мы
можем быть уверены, что именно с этим фактом связано появление зайца на произведениях греко-скифской торевтики и, наконец, кто из современных авторов подошел ближе к пониманию истинной роли зайца в этой истории?
Начнем с того, что наиболее ранние изображения зайцев, которые можно условно связать со скифским звериным стилем, найдены в погребении скифского вождя из Зивие (в районе г. Саккыза в Северо-Западном Иране), который относится, вероятнее всего, к периоду 675625 гг. до н. э. [4, р. 11-116; 5]. Они есть, во-первых, на золотой пекторали с двумя рядами изображений, на которых зайцы расположены по краям композиции, причем в нижнем ряду идущих в общем строе изображенных животных, а в верхнем ряду идущих в противоположную сторону от других животных. Разница в изображениях в верхнем и нижнем ряду только в том, что в верхнем ряду в центре даны изображения козлов, а в нижнем - сфинксов. Можно предполагать, что здесь представлены миры жизни и смерти.
Во-вторых, изображения зайцев присутствуют на серебряной обивке щита или блюда, украшенного концентрически расположенными изображениями зверей, среди которых пятый ряд составляют изображения бегущих зайцев.
Одним из первых отметил сходство изображений реальных и фантастических животных на этих предметах и скифских изделиях VI в. до н.э. из Прикубанья и Северного Причерноморья И.М. Дьяконов [6, с. 405]. Правда, при этом зайцы в его списке животных не упомянуты.
По мнению Б.Б. Пиотровского «на памятниках помещены скопированные с памятников древневосточного искусства фигуры, потерявшие смысловое значение» [7, с. 154]. По-видимому, Борис Борисович имел здесь в виду
ПЕКТОРАЛЬ lit ПЖ
Рис. 1. Пектораль из Зивие и фрагмент с изображениями зайцев
СЕРЕБРЯНОЕ БЛЮДО ЗИВИЕ,
Рис. 2. Серебряное блюдо из Зивие
смысловое значение их для восточного искусства. Но для скифского искусства, в ранних стадиях развития которого в Европе и Азии не было изображений зайцев, теперь таковые, несомненно, какое-то значение приобрели.
В свое время С. С. Черников отметил, что «при ознакомлении с вещами из погребения в Зивие бросается в глаза одна особенность. Часть из них сделана в ассирийском стиле, часть в смешанном, с отдельными скифскими
элементами, и часть - в чисто скифском стиле» [8, с. 118]. В итоге своего исследования он пришел к выводу, что это следствие работы местных и скифских мастеров по заказу своего вождя [8, с. 125].
К памятникам, выполненным под влиянием восточного искусства, относит эти находки Е.В. Переводчикова [9, с. 72], специально рассмотревшая проблему звериных образов в древности. Есть также мнение, что памятники такого рода выполнялись ближневосточными мастерами по заказу скифских вождей [10, с. 2325, 30-34; 11, с. 15 и сл.]. Однако прямо такой вывод источниками не подтверждается и вызывает многочисленные вопросы и у современных исследователей [12, с. 55].
Прежде чем начинать дискуссию по этому вопросу, отметим, что скифская культура в прямом смысле этого слова складывается только к началу VI в. до н.э., т.е. после походов в Переднюю Азию. Неотъемлемой частью ее яв-
ляется и звериный стиль. Наиболее ранними курганами в Северном Причерноморье, где были найдены вещи, выполненные в скифском зверином стиле, являются погребения у Темир-горы и на Цукурском лимане, датирующиеся рубежом VII-VI вв. до н.э. [8, с. 112; 13, с. 264265]. Среди этих вещей, выполненных, кстати, по мнению Е. В. Переводчиковой, уже без следов переднеазиатской изобразительной традиции, найдена расписная родосско-ионийская ойнохоя, на которой есть и изображения зайцев.
Но это явления античной культуры. Они вполне соответствуют рассмотренному Еленой Анатольевной Савостиной «языку зверей» в архаической вазописи Греции [14, с. 31-33]. Изображения же зайцев на собственно скифских изделиях здесь отсутствуют. Но позднее они, хотя и не столь часто, как другие представители животного мира, прежде всего хищники, появляются и на территории собственно скифов в Прикубанье, и в Приднепровье, и в Подонье.
Число их невелико, но все же они не редкость [15, с. 17. Табл. 1], что, по справедливому мнению Д. С. Раевского, явно свидетельствует об их семантической нагруженности [16, с. 60].
Их включали в «серию памятников, так или иначе связанных с изображениями бытовых сцен из жизни скифов» [17, с. 80], или связывали с тем, что охота была «любимым спортом скифов» [18, р. 108]. Первым, кто предположил, что изображения всадников, поражающих зайцев на пластинах из Александропольского и Куль-Обского курганов прямо связаны с приведенным выше рассказом Геродота, был Б.Н. Гра-ков. Особенно яркой иллюстрацией вероятности этой идеи выглядит одна из золотых бляшек из кургана Куль-Оба IV в. до н.э., выполненная с отменным мастерством греческим торевтом. Она действительно является прекрасной иллюстрацией к сцене погони скифского воина за зайцем. При этом Б.Н. Граков считал изображение из Куль-Обы греческой работой, а пластину из Александропольского кургана продуктом местного производства, из чего делал вывод, что эпизод с зайцем, вероятно, туземного происхождения» [19, с. 81].
Однако эти аргументы сразу вызывают целый ряд вопросов. Во-первых, бляшка из Куль-Обы древнее, чем Александропольская (соответственно IV и III в. до н.э.). Во-вторых, на ряде бляшек из Причерноморской Скифии присутствуют и другие темы с изображением зайца (например, преследование зайца собакой на костяной пластинке в том же кургане Куль-Оба). И, наконец, аналогичные изображения охоты на зайцев есть и на очень удаленной от Причерноморской Скифии территории в Аму-Дарьинском кладе [20, с. 44-46]. Все это заставило последующих исследователей с осторожностью отнестись к версии Б.Н. Гракова, хотя и не исключать ее возможности.
Другая точка зрения на реконструкцию этого эпизода принадлежит Е.В. Черненко. Он считал, что скифы в данном случае «всего лишь демонстрировали свою готовность к бою и уклонились от него в решающий момент под смехотворным предлогом» [21, с. 29]. Эта оценка, однако, тоже вызывает сомнения. Охота для степняков всегда была одним из любимых способов времяпрепровождения, и считать это только лишь «смехотворным предлогом» я бы не решился.
Еще дальше в интерпретации нашего эпизода пошел Д.С. Раевский. Он отмечает, что заяц, бывший у древних народов символом плодовитости, трактовался в скифском обществе как эквивалент могущества, успеха, благополучия и богатства, а сцены охоты на него воплощали акт
жертвоприношения, обеспечивающий все эти блага. Поэтому встреченный заяц, являясь хорошей приметой, непременно должен быть пойман. Упустить зайца значило потерять свою славу. Если это так, то поведение скифов перед вышеупомянутым сражением выглядит вполне логичным [16, с. 62-63]. Но именно «если»! Как справедливо заметил по этому поводу В. Ми-хайлин, «в таком случае скифы, пожалуй, только и делали бы в своих степях, что гонялись за зайцами» [22, с. 56].
И тут, как мне кажется, важно установить время появления изображений зайца в скифской торевтике и место его в скифском бестиарии. Начнем с того, что образ зайца встречается в памятниках ближневосточной и греческой торевтики, где зооморфное начало имеет ярко выраженный космогонический смысл, отражающий представления народов об устройстве мира и их отношение к жизни и смерти, уже в VII-VI вв. до н.э. Наиболее ранней же находкой в греко-скифской торевтике с изображением зайца являются вещи из кургана Куль-Оба под Керчью. Сам курган датируется серединой -второй половиной IV в. до н.э. [23, с. 229, 262, 277; 24, с. 56]. Погребения в нем демонстрируют сочетание набора признаков, присущих как скифской, так и греческой культуре.
При этом некоторые вещи могут быть и более раннего происхождения, чем дата кургана в целом. Показательна в этом отношении большая золотая бляха, изображающая оленя в традиционной для скифской торевтики позе (ноги подогнуты, голова вытянута вперед, рога -вдоль туловища). Эта массивная бляха (вес ее 266 г), вероятно, служившая центральным украшением кожаного щита, представляет собой стилизованную фигуру лежащего с подогнутыми ногами оленя. Длина фигурки - 31.5 см. На его туловище помещены рельефные изображения льва, сидящего грифона и прыгающего зайца. Под шеей оленя - лежащая собака; один из его ветвистых рогов заканчивается головой барана. Вместо хвоста - птичья голова. Бляха эта служила, скорее всего, нащитным или нагрудным украшением-апотропеем [25, с. 108].
Отметим, что в свое время В. Д. Блаватский в исследованиях по скифо-греческому искусству выделил особую группу произведений торевтики IV в. до н.э., которые, по его мнению, подражают изделиям "УП^! вв. до н.э. Среди этих изделий упомянут и наш куль-обский олень, отличающийся, по мнению автора, от собственно скифских изображений наличием на нем фигурок зверьков, «которые явно выпадают по стилю, значительно более реалистическому, из художественного целого этой фигуры оленя» [26, с. 85].
Наиболее подробный анализ художественных особенностей нашего оленя был предложен М.И. Артамоновым. Он, как и В.Д. Блаватский, считал его работой греческого мастера, который пытался скопировать скифский оригинал и «внёс в него поправки, обусловленные его собственным художественным мировоззрением». Одной из таких поправок стало наличие дополнительных фигурок, выполненных «совершенно в духе греческого реалистического искусства» [27, с. 13]. При этом, на основании общих представлений о динамике развития скифского искусства, он верно подметил, что куль-обский олень соответствует художественным традициям не IV в. до н.э., а более древним, объяснив это намеренным стремлением и заказчика, и торевта архаизировать изображение [27, с. 16]. Эта оценка куль-обского оленя М.И. Артамоновым стала основополагающей и общепринятой для большинства последующих исследований. Однако в ходе дальнейших исследований появились и некоторые новые оценки.
Так, в статье Е.Ф. Корольковой (Чежиной) и А.Ю. Алексеева, специально посвященной исследованию нашего оленя, авторы, соглашаясь с выводами М.И. Артамонова об изготовлении его греческим мастером, отмечают, что «для IV в. до н.э. мотив оленя в позе с подогнутыми ногами не характерен для Европейской Скифии и встречается редко» и что «стилистически куль-обский олень вписывается в круг памятников VI-V вв. до н.э.» [25, с. 103-104]. Характеризуя изображение зайца, авторы приходят к выводу, что «фигура зайца представлена весьма распространенным иконографическим типом, также сформировавшимся в архаический период и бытовавшим в античном искусстве на протяжении нескольких столетий вплоть до римской эпохи» [25, с. 107; ср. с аналогичным выводом Е.А. Савостиной по изображениям в вазописи: 14, с. 33].
Таким образом, авторы фиксируют принадлежность изображения все же античному искусству и отмечают, что хронологический разрыв между изготовлением бляхи-оленя и её захоро-
нением мог достигать почти половины столетия. Для нас это важно тем, что она могла быть изготовлена в то время, когда еще были живы участники скифо-персидской войны. И тогда, может быть, не так уж неправ Б.Н. Граков, предполагавший появление изображения зайца в греко-скифской торевтике под влиянием реального факта, описанного Геродотом.
Обратим внимание, однако, на то, что за время от изготовления до помещения в могилу бляха могла активно использоваться, о чём, в частности, свидетельствует надпись из трёх букв, процарапанных на шее оленя - ПА1. Скорее всего, здесь представлено сокращение эпи-клесы naiav - пеан, гимн в честь Аполлона. Но не исключено и осмысление, относящееся к собственно оленю, со значением «избавитель», «спаситель» [25, с. 108]. Характер написания букв надписи, кстати, также свидетельствует о ее нанесении еще в первой половине V в. до н.э. [28, с. 294]
С версией о том, что куль-обский олень является греческим подражанием скифскому звериному стилю, согласна и Е.В. Переводчикова. При этом о нашем зайце она пишет следующее: «неграмотным подражанием зооморфным превращениям выглядит фигурка зайца на животе оленя, чего в зверином стиле никогда не было [9, с. 145]. Тем не менее это, по ее мнению, вполне устраивало заказчиков скифов, т.к. все же передавало важное для них содержание [9, с. 146]. Но какое?
Е.Е. Кузьмина сопоставила сюжет охоты на зайца у скифов с сюжетом из осетинской версии нартского эпоса о нарте Хамыце, преследующем белого зайца, который оказался дочерью божества и властителя водного царства [29, с. 20-21], и на этом основании связала его со скифской версией происхождения их народа от дочери реки Борисфена, рассказанной Геродотом. Правда, сам Геродот, рассказав эту легенду, отметил: «я этому конечно не верю, несмотря на их утверждения» (Herod., IV, 5). Тем не менее, эту идею поддержали Д.С. Раевский [16, с. 62] и Ю.Б. Полидович [30, с. 96]. Общий вы-
вод, который следует отсюда, это то, что символика зайца находилась в связи с кругом женских божеств плодородия. Однако в нартском эпосе Хамыц скорее антигерой, чем герой, и никаких подвигов, кроме любовных похождений, он не совершает. Поэтому то, что он якобы погнался за зайцем, чтобы «не упустить свою великую славу», вряд ли реально. И связывать его подвиги с происхождением скифов я бы не рискнул.
Связь изображений зайца с семантикой плодородия отмечали также Ю.Б. Полидович и Г.Н. Вольная. Это наглядно иллюстрирует, по их мнению, то, что «большинство отдельных изображений зайца, т. е. вне сюжетных сцен, найдено в женских погребениях... а изображение зайца на куль-обском олене помещено на чреве оленя» [31, с. 424]. На последний факт, кстати, в свое время обратил внимание и Д. С. Раевский [16, с. 126].
Другой вариант ответа на этот вопрос предлагает В.П. Яйленко. Во-первых, он считает, что погребение в кургане Куль-Оба принадлежит не скифскому царю, как предполагали все его предшественники, а боспорскому царю Эв-мелу [28, с. 294-295]. Правда, мотивация такой датировки строится лишь на датировке наиболее поздней находки из кургана - граффити Нрцею на килике и возрасте умершего царя 3040 лет [31, с. 248], что не дает полной уверенности в правильности этого определения.
Во-вторых, по его мнению, скифское искусство «отнюдь не натуралистично, напротив, по духу своему оно насквозь мифологично» и рассматриваемая нами бляшка - это «мифологический олень. с набором символов, образующих понятийный сакральный текст в формах, присущих мифологическому сознанию скифов» [28, с. 298]. Далее автор, вслед за Ю.Б. Полидо-вич, считает, что в изображенных на олене животных «просматривается сквозная семантика жизни и смерти». Заяц при этом, как животное посвященное Афродите [32, с. 105 сл.], является символом плодородия, а то, что его бег направлен в сторону грифона - символа смерти, подчеркивает его жертвенность.
Соглашаясь с Е.Ф. Корольковой и А.Ю. Алексеевым в том, что пластина с оленем является апотропеем, автор отмечает индивидуальность этого изделия и, следовательно, отражение в нем религиозно-мифологических воззрений заказчика. Вся проблема только в том - кто заказчик! По мнению В.П. Яйленко, это царь Боспо-ра из династии Спартокидов, имевшей иранское происхождение, как и скифы. Но все, что мы знаем о Спартокидах, в гораздо большей степени свидетельствует об их фракийском проис-
хождении и сильной эллинизации. И потому версия прочтения семантики изображения зайца, на мой взгляд, все же в большей мере связана с античным, нежели скифским миром.
Одна из последних работ, рассматривающих сюжет с зайцем в рассказе Геродота, принадлежит В. Михайлину [22]. Автор, критикуя точки зрения своих предшественников, приходит к выводу, что «заяц, невесть откуда появившийся в боевых порядках скифского войска уже после того, как обе армии сошлись и, видимо, изготовились к бою, был, естественно, выпущен самими скифами, поскольку ни один нормальный заяц ни за что на свете не стал бы сидеть и ждать своего «выхода» в самой середине крупной людской массы» [22, с. 71]. А значит, образ зайца «был семантически осмыслен скифской традицией в качестве значимого элемента», а дальше «персам была показана масштабная и наверняка очень смешная с точки зрения скифов картина: огромная масса статусных воинов ... гонится по степи за зайцем и растворяется в туманных далях» [22, с. 72]. Иными словами, по мнению автора, этим сюжетом скифы показали персам, что они зря гонялись за ними, подобно тому, как они сами сейчас гоняются за зайцем. Зайца ведь так и не поймали! Но Дарий, царь персов, понял этот намек и, оставив скифам свой обоз в качестве компенсации за нанесенный ущерб, ушел. Скифы тоже поняли его жест и вежливо проводили его до границы, хотя могли и уничтожить.
Версия В. Михайлина выглядит более убедительной, но объяснить поведение зайца можно и иначе: он вовсе не сидел и не ждал своего «выхода», а прятался от массы собравшихся людей, и только когда одна из скифских лошадей едва не наступила на него, он бросился бежать. И тут сразу сработал охотничий азарт скифов. Совершенно очевидно, что персов они не боялись и были уверены, что они не атакуют их во время этой охоты, поскольку конница персов, как отметил Геродот, всегда проигрывала в столкновениях со скифами (Herod., IV,128), а пехота не стала бы бегать по полю за конницей скифов. И тогда сцена охоты скифа на зайца на золотых бляшках получает вполне реалистическое объяснение.
Тем не менее, подводя итог нашему краткому обзору истории изучения семантики образа зайца в скифской торевтике, отметим еще раз, что и в Передней Азии, и у скифов олень маркировал собой земную ипостась бытия. На бляхе из Куль-Обы на туловище и рогах оленя размещены звери, символизирующие жизнь и смерть. И среди них заяц, расположенный в центре композиции (на животе оленя), символи-
зирующий человеческую жизнь [как заметил М.М. Маковский, «значение «жизнь» нередко ассоциируется с животом...». См. 33, с. 154], в окружении грифона и льва - эмблем смерти [34, № 213]. В этом же кургане обнаружена серия золотых бляшек с изображениями бегущих зайчиков [34, № 205, 206, 210]. Допустимо предположить, что, будучи помещенными в состав погребального инвентаря, эти бляшки, как и фигура самого оленя, не только знаменуют человеческую жизнь, но и гарантируют ее повторение (возрождение!).
Кроме того, можно отметить значение зайца как существа пограничного, принадлежащего к земному и хтоническому мирам. Это отражают его изображения на концах золотых пекторалей IV в. до н.э. из курганов Большая Близница [34, № 255] и Толстая Могила [34, № 118], где гонимый собаками заяц стремится покинуть пределы как земного (Большая Близница), так и хтонического (Толстая Могила) мира.
Таким образом, хорошо просматривается семантическая связь между различными зооморфными образами не чисто скифской, а скифо-античной мифологической модели мира. Образ зайца в ней занимает свое определенное место, имеет сакральную значимость и играет важную роль. В скифской традиции он стал особенно популярен, вероятнее всего, под влиянием царского генеалогического мифа, возводящего род скифских царей к дочери Борисфе-на, и конкретного факта победы скифов над персами, в которой, хотел он этого или не хотел, но определенную роль сыграл и обычный заяц, возбудивший охотничий инстинкт скифов.
В заключение еще раз отметим, что «сами по себе скифские изображения зверей для человека нашего времени являются лишь некой "загадочной картинкой", поскольку, в силу особого символизма мышления древних народов, семантическая нагрузка звериных образов была понятна только тем, кто владел "языком" этих символов, в чьем сознании они рождали соответствующие ассоциативные связи. Современные исследователи, люди с совершенно иной системой мышления, пытаясь интерпретировать зооморфные изображения скифского искусства, должны прежде всего воссоздать эти утраченные связи, что является задачей чрезвычайно трудной и едва ли в полной мере выполнимой. Все наши догадки в этой области всегда будут в большей или меньшей степени ограничены и гипотетичны» [35, с. 210-211].
Тем не менее процесс поиска новых решений остановить нельзя, и я не сомневаюсь, что исследованию роли различных животных в жизни и творчестве в скифской культуре будет
посвящен еще не один десяток статей. А рассмотренный нами куль-обский олень, закономерно признанный своего рода символом культуры скифского царства IV в. до н.э., и изображение зайчика на нем еще не раз привлекут внимание исследователей.
Список литературы
1. Королькова Е.Ф. К проблеме формирования художественного образа в зверином стиле скифской эпохи // Животные и растения в мифоритуальных системах. СПб., 1996. С. 16-17.
2. Борухович В.Г. Научное и литературное значение труда Геродота // Геродот. История. Пер. Г. А. Стратановского. Л.: Наука, 1972. С. 457-499.
3. Черненко Е.В. Скифо-персидская война. Киев: Наукова Думка, 1984. 120 с.
4. Батей R.D. The Treasure of Ziwiyé. Iraq. 1956. V. 28, 2. P. 11-116.
5. Ghirshman R. Tombe princière de Ziwiyé et le début de l'art animalier scythe. Soc. Iranienne pour la Conservation du Patrimoine. Paris, 1979. 51 p.
6. Дьяконов И.М. История Мидии от древнейших времен до IV в. до н.э. М. - Л., 1956. 486 с.
7. Пиотровский Б. Б. Скифы и Древний Восток // СА. XIX. М., 1954. C. 141-158.
8. Черников С.С. Загадка Золотого кургана. Где и когда зародилось «скифское искусство»// М., 1965. 190 с.
9. Переводчикова Е.В. Язык звериных образов. Очерки искусства евразийских степей скифской эпохи. М., 1994. 206 с.
10. Луконин В. Г. Искусство древнего Ирана. М.: Искусство, 1977. 232 с.
11. Кисель В.А. Шедевры ювелиров Древнего Востока из скифских курганов. СПб., 2003. 192 с.
12. Кузнецова Т.М. О дате основания Истрии и Бо-рисфена // Причерноморье в античное и раннесредневе-ковое время. Ростов-на-Дону, 2013. С. 50-58.
13. Яковенко Э.В. Курган на Темир-горе // Советская археология. 1972. № 3. С. 259-267.
14. Савостина Е.А. «Язык зверей» в архаической вазописи Греции// Животные и растения в мифори-туальных системах. СПб., 1996. С. 31-33.
15. Шкурко А. И. Звериный стиль в искусстве и культуре лесостепной Скифии. Автореферат канд. дис. М., 1975. 24 с.
16. Раевский Д. С. Модель мира скифской культуры. М.: Наука, 1985. 256 с.
17. Передольская А. А. Слоновая кость из кургана Куль-Оба // Труды отдела античного мира Государственного Эрмитажа. Т. 1. Л., 1945. С. 69-84.
18. Rostovtzeff M.I. Iranians and Greeks in South Russia. Oxford, 1922. 340 р.
19. Граков Б.Н. Скифы. М.: Издательство МГУ, 1971. 200 с.
20. Зеймаль Е. В. Амударьинский клад. Каталог выставки. Л.: Искусство, 1979. 96 с.
21. Черненко Е. В. Поход Дария в Скифию // Древности степной Скифии. Киев: Наукова Думка, 1982. С. 3-38.
22. Михайлин В. Тропа звериных слов. Пространственно-ориентированные культурные коды в
индоевропейской традиции. М.: Новое литературное объединение, 2005. 528 с.
23. Алексеев А.Ю. Хронография европейской Скифии УП-[У вв. до н.э. СПб.: Издательство Государственного Эрмитажа, 2003. 416 с.
24. Канторович А.Р. Летящие и лежащие олени в искусстве звериного стиля степной Скифии // Исто-рико-археологический альманах. Армавир - М., 1996. Ч. 2. С. 46-59.
25. Королькова (Чежина) Е.Ф., Алексеев А.Ю. Олень из кургана Куль-Оба // Памятники древнего и средневекового искусства // Сб. статей в память проф. В.И. Равдоникаса / Проблемы археологии. Вып. 3. СПб.: СпбГУ, 1994. С. 102-109.
26. Блаватский В. Д. Об искусстве Боспора // Античная археология и история. М.: Наука, 1985. С. 75-94.
27. Артамонов М. И. Куль-Обский олень // Античная история и культура Средиземноморья и Причерноморья. Л.: Наука, 1968. С. 9-16.
28. Яйленко В.П. Олень из кургана Куль-Оба: семантика изображений и надписи на нем // Очерки этнической, политической и культурной истории Скифии УШ-Ш вв. до н.э. М., 2013. С. 291-308.
29. Кузьмина Е.Е. Семантика изображения на серебряном диске и некоторые вопросы интерпретации
Аму-Дарьинского клада // Искусство Востока и античности. М., 1977. С. 16-25.
30. Полидович Ю.Б. Боспорские терракотовые статуэтки со сценой охоты на зайца // Боспорский феномен: сакральный смысл региона, памятников, находок. СПб., 2007. Ч. 1. С. 93-99.
31. Полидович Ю.Б., Вольная Г.Н. Образ зайца в скифском искусстве // Древности Евразии: от ранней бронзы до раннего средневековья. Памяти Валерия Сергеевича Ольховского. М., 2005.
32. Рохлин Д.Г. Болезни древних людей. М. - Л., 1965. 304 с.
33. Маковский М. М. Сравнительный словарь мифологической символики в индоевропейских языках. Образ мира и миры образов. М., 1996. 416 с.
34. Piotrovsky B.B., Galanina, Grach N.L. Scythians Art. L.: Aurora, 1986. 186 р.
35. Гончарова Л.Ю. Звериный стиль в искусстве населения лесостепного Подонья в скифское время. Канд. дисс. Воронеж, 2001. 211 с.
36. Тигрица и грифон: сакральные символы животного мира / Пер. и исслед. А.Г. Юрченко. СПб.: Азбука-классика, Петербургское Востоковедение, 2002. 400 с.
THE SEMANTICS OF THE HARE IMAGE IN THE GREEK-SCYTHIAN TOREUTICS: THE HISTORY OF INVESTIGATION
E.A. Molev
This article examines the process of formation and development of the ideas concerning the semantics of hare images in the Greek-Scythian toreutics. The author comes to the conclusion that the semantics of this image can be traced back to the ancient mythological tradition, in which the hare was a personification of life.
Keywords: hare, semantics, toreutics, Scythians, Bosporus.
References
1. Korol'kova E.F. K probleme formirovaniya hudozhestvennogo obraza v zverinom stile skifskoj ehpohi // Zhivotnye i rasteniya v miforitual'nyh sistemah. SPb., 1996. S. 16-17.
2. Boruhovich V.G. Nauchnoe i literaturnoe znachenie truda Gerodota // Gerodot. Istoriya. Per. G.A. Stratanovskogo. L.: Nauka, 1972. S. 457-499.
3. Chernenko E.V. Skifo-persidskaya vojna. Kiev: Naukova Dumka, 1984. 120 s.
4. Barnett R.D. The Treasure of Ziwiyé. Iraq. 1956. V. 28, 2. P. 11-116.
5. Ghirshman R. Tombe princière de Ziwiyé et le début de l'art animalier scythe. Soc. Iranienne pour la Conservation du Patrimoine. Paris, 1979. 51 p.
6. D'yakonov I.M. Istoriya Midii ot drevnejshih vremen do IV v. do n.eh. M. - L., 1956. 486 s.
7. Piotrovskij B.B. Skify i Drevnij Vostok // SA. XIX. M., 1954. C. 141-158.
8. Chernikov S.S. Zagadka Zolotogo kurgana. Gde i kogda zarodilos' «skifskoe iskusstvo» // M., 1965. 190 s.
9. Perevodchikova E.V. Yazyk zverinyh obrazov. Ocherki iskusstva evrazijskih stepej skifskoj ehpohi. M., 1994. 206 s.
10. Lukonin V.G. Iskusstvo drevnego Irana. M.: Iskusstvo, 1977. 232 s.
11. Kisel' V.A. Shedevry yuvelirov Drevnego Vos-toka iz skifskih kurganov. SPb., 2003. 192 c.
12. Kuznecova T.M. O date osnovaniya Istrii i Borisfena // Prichernomor'e v antichnoe i rannesred-nevekovoe vremya. Rostov-na-Donu, 2013. S. 50-58.
13. Yakovenko Eh.V. Kurgan na Temir-gore // So-vetskaya arheologiya. 1972. № 3. S. 259-267.
14. Savostina E.A. «Yazyk zverej» v arhaicheskoj vazopisi Grecii // Zhivotnye i rasteniya v miforitual'nyh sistemah. SPb., 1996. S. 31-33.
15. Shkurko A.I. Zverinyj stil' v iskusstve i kul'ture lesostepnoj Skifii. Avtoreferat kand. dis. M., 1975. 24 s.
16. Raevskij D.S. Model' mira skifskoj kul'tury. M.: Nauka, 1985. 256 s.
17. Peredol'skaya A.A. Slonovaya kost' iz kurgana Kul'-Oba // Trudy otdela antichnogo mira Gosudarstven-nogo Ehrmitazha. T. 1. L., 1945. S. 69-84.
18. Rostovtzeff M.I. Iranians and Greeks in South Russia. Oxford, 1922. 340 r.
19. Grakov B.N. Skify. M.: Izdatel'stvo MGU, 1971. 200 s.
20. Zejmal' E.V. Amudar'inskij klad. Katalog vystavki. L., Iskusstvo, 1979. 96 s.
21. Chemenko E.V. Pohod Dariya v Skifiyu // Drevnos-ti stepnoj Skifii. Kiev: Naukova Dumka, 1982. S. 3-38.
22. Mihajlin V. Tropa zverinyh slov. Pro-stranstvenno-orientirovannye kul'turnye kody v in-doevropejskoj tradicii. M.: Novoe literaturnoe ob"edinenie, 2005. 528 s.
23. Alekseev A.Yu. Hronografiya evropejskoj Skifii VII-IV vv. do n.eh. SPb.: Izdatel'stvo Gosudarstvennogo Ehrmitazha, 2003. 416 s.
24. Kantorovich A.R. Letyashchie i lezhashchie oleni v iskusstve zverinogo stilya stepnoj Skifii // Istoriko-arheologicheskij al'manah. Armavir - M., 1996. Ch. 2. S. 46-59.
25. Korol'kova (Chezhina) E.F., Alekseev A.Yu. Olen' iz kurgana Kul'-Oba // Pamyatniki drevnego i srednevekovogo iskusstva // Sb. statej v pamyat' prof. V.I. Ravdonikasa / Problemy arheologii. Vyp. 3. SPb.: SPbGU, 1994. S. 102-109.
26. Blavatskij V.D. Ob iskusstve Bospora // An-tichnaya arheologiya i istoriya. M.: Nauka, 1985. S. 7594.
27. Artamonov M.I. Kul'-Obskij olen' // Antichnaya istoriya i kul'tura Sredizemnomor'ya i Prichernomor'ya. L.: Nauka, 1968. S. 9-16.
28. Yajlenko V.P. Olen' iz kurgana Kul'-Oba: seman-tika izobrazhenij i nadpisi na nem // Ocherki ehtnich-eskoj, politicheskoj i kul'turnoj istorii Skifii VIII- III vv. do n.eh. M., 2013. S. 291-308.
29. Kuz'mina E.E. Semantika izobrazheniya na serebryanom diske i nekotorye voprosy interpretacii Amu-Dar'inskogo klada // Iskusstvo Vostoka i antichnos-ti. M., 1977. S. 16-25.
30. Polidovich Yu.B. Bosporskie terrakotovye stat-uehtki so scenoj ohoty na zajca // Bosporskij fenomen: sakral'nyj smysl regiona, pamyatnikov, nahodok. SPb., 2007. Ch. 1. S. 93-99.
31. Polidovich Yu.B., Vol'naya G.N. Obraz zajca v skifskom iskusstve // Drevnosti Evrazii: ot rannej bronzy do rannego srednevekov'ya. Pamyati Valeriya Ser-geevicha Ol'hovskogo. M., 2005.
32. Rohlin D.G. Bolezni drevnih lyudej. M. - L., 1965. 304 s.
33. Makovskij M.M. Sravnitel'nyj slovar' mifolo-gicheskoj simvoliki v indoevropejskih yazykah. Obraz mira i miry obrazov. M., 1996. 416 s.
34. Piotrovsky B.B., Galanina, Grach N.L. Scythians Art. L.: Aurora, 1986. 186 r.
35. Goncharova L.Yu. Zverinyj stil' v iskusstve nase-leniya lesostepnogo Podon'ya v skifskoe vremya. Kand. diss. Voronezh, 2001. 211 s.
36. Tigrica i grifon: sakral'nye simvoly zhivotnogo mira / Per. i issled. A.G. Yurchenko. SPb.: Azbuka-klassika, Peterburgskoe Vostokovedenie, 2002. 400 s.
