CC BY
221
ЛИТЕРАТУРОВЕДЕНИЕ
УДК 882.09
Андреева Валерия Геннадьевна
кандидат филологических наук Костромской государственный университет им. Н.А. Некрасова
lanfra87@mail.ru
ИСТОРИЯ ДВОРЯНСТВА В ПОРЕФОРМЕННОЕ ВРЕМЯ В КНИГЕ С.Н. ТЕРПИГОРЕВА (С. АТАВЫ) «ОСКУДЕНИЕ»
В статье анализируются основные темы книги очерков С.Н. Терпигорева, приемы, использованные писателем для создания облика помещичьих хозяйств в пореформенное время.
Ключевые слова: книга очерков, образ повествователя, повторы и обобщения, атавизм, дворянство, оскудение, семейная тема.
Начиная с января 1880 года, в книжках журнала «Отечественные записки» публиковалось произведение С.Н. Терпигорева «Оскудение. Очерки, заметки и размышления тамбовского помещика», подписанное псевдонимом С. Атава. В шеститомном собрании сочинений автора, подготовку которого начал еще сам С.Н. Терпигорев, а завершил после его смерти С. Шубинский, это, по отзывам современников и критиков, самое крупное, значительное и мастерски написанное произведение, опубликовано под названием «Оскудение».
В предваряющем книгу авторском слове Тер-пигорев отрекается от звания писателя, художника: «Прежде всего, я вовсе не писатель. ... Какой я художник?» и считает свои заметки ценными потому, что они являются картинками действительности, просмотренными многими художниками, но важными для понимания русской жизни пореформенного времени. Подзаголовок к произведению -«Благородные» - подчеркивает высказанное намерение автора поведать читателям не только о дворянском оскудении, но и об аналогичных процессах упадка в рамках других сословий. Свое намерение С.Н. Терпигорев не осуществил, однако его двухчастная история о высшем сословии чрезвычайно актуальна не только как совокупность интересных фактов. Важно то, что собрание очерков Терпигорева воспринимается сегодня как эстетическая ценность, читается как художественное произведение, значимое «в качестве свидетельства о преломленной в нем реальности, а также об авторе как индивиде с присущими ему воззрениями и интуициями, нравственными достоинствами, заблуждениями и ограниченностью, непоследовательностью и колебаниями и т.п.» [5, с. 100]. А история дворянства и масса поднимаемых автором духовно-нравственных проблем, характерных для жизни высшего света и его взаимоотношений с окружающими людьми, миром, позволяет нам провести сравнительно-типологические параллели «Оскудения» с произведениями русской литературы 1870-1880-х годов.
Говоря об образе повествователя в книге С.Н. Терпигорева, нельзя не вспомнить охотника из «Записок охотника» И.С. Тургенева, Батурина из «Записок Степняка» А.И. Эртеля. У Терпигоре-ва образ повествователя также складывается в воображении читателя из отдельных черт и скрепляет все произведение. Мы не только знаем, что повествователь в «Оскудении» является помещиком, но встречаемся в очерках с его многочисленными родственниками, о количестве которых он не раз повторяет сам: «Мне уже приходилось говорить, что чем-нибудь другим Господь, может быть, и обделил меня, но только, во всяком случае, не родней - преобширнейшая» [3, т. 2, с. 330]. Читатель соотносит героев книги с образом повествователя, эпизоды и сведения из жизни которого он узнает по мере необходимости, то есть при разворачивании новых сопоставлений.
Примечательно, что в книге мы не встречаем фамилии главного героя, иногда сталкиваясь лишь с обращением к нему по имени и отчеству: «“Господа! - крикнул он, пропуская меня в дверь: - наш помещик, Сергей Николаевич!” Он назвал мою фамилию» [3, т. 1, с. 154]. В «Оскудении» отсутствие фамилий у многих описываемых помещиков подчеркивает типичность описываемых ситуаций, но с именем повествователя дело обстоит по-другому. Автор подспудно актуализирует внимание читателя на фамилии повествователя, которой мы не знаем, и, таким образом, и на своем псевдониме - Атава, отождествляющим для нас и так идейно близких рассказчика и писателя. Напоминающий биологический термин «атавизм», которым обозначается появление у взрослых организмов свойств и признаков их предков, данный псевдоним, по-видимому, образован от латинского слова «atavi» - предки. Повествователь у Терпигорева не только рассказывает историю отцов, старшего поколения, определяет причину оскудения их хозяйств, поместий, он, в отличие от многочисленных представителей нового поколения, юность которых пришлась на конец 50-х - начало 60-х годов, как и Константин Левин у Л.Н. Толстого, осоз-
нает свою связь с родителями, бабушками и дедушками, анализируя плюсы и минусы их жизни.
Уже в первом очерке книги, в «Увертюре», читатель сталкивается с семейной темой и видит прекрасно показанную Терпигоревым картину растаскивания дворянского гнезда его же «птенцом», Петенькой, который, раскритиковав родителей, не занявшихся рациональным хозяйством, начинает свою работу по разорению: хозяйственные постройки, липовая аллея, старый сад, оклады икон - все продается Петенькой. Он не имеет ничего святого, не дорожит и родителями, печально созерцающими происходящее: «Ведь это он все высматривает, чтобы продать что-нибудь! - говорила маменька. -И в кого это он у нас уродился такой ненасытный и жестокий!» [3, т. 1, с. 33]. В «Увертюре», как в оркестровом вступлении ко всей книге, перекликаются различные стороны, аспекты жизни и неудач помещиков. Здесь автор отмечает и неспособность большинства помещиков к труду, которая будет проиллюстрирована после многочисленными примерами, и отсутствие у них понимания своего дела: «Мужики пашут, купцы торгуют, духовные молятся, а что делали помещики?» [3, т. 1, с. 5], и панический страх перед реформами, и чрезвычайно важную проблему воспитания. В отличие от Петеньки и подобных ему наследников: Леонида в очерке «Кукушка», Эспера в очерке «Шалая», повествователь, если и не становится рачительным хозяином, то хотя бы остается почтительным сыном. Вспомним, как на просьбу священника Они-сима продать ему понравившегося меринка, герой, подразумевая, что владение имением находится в руках отца, отвечает: «Это уж не по моей части. Я в это не вмешиваюсь» [3, т. 2, с. 238].
Семейная тема, обозначенная Л.Н. Толстым как центральная в «Анне Карениной», занимающая важное место в «Господах Головлевых» М.Е. Салтыкова-Щедрина, является одной из главных и в «Оскудении», поскольку сам процесс разрушения дворянских гнезд, по мнению Терпигорева, происходит не в последнюю очередь из-за беспечного отношения родителей к своим потомкам и их воспитанию. В «Увертюре» мы видим общую модель, бездумно реализуемую помещиками-родите-лями: они, в погоне за красотой мундира, отправляют детей в училища, стремясь, чтобы те сидели поближе к детям видных сановников, а дворянские отпрыски научаются тратить деньги и бездельничать. Кстати, граф Вронский в романе Л.Н. Толстого «Анна Каренина», как мы можем предположить, выбирает военную карьеру по желанию матушки, которая, в свою очередь, за ним бдительно следит. Терпигорев удивляется поразительной слепоте дворян, которые, не раз отмечая свои и чужие ошибки в использовании денежных средств, осознавая никчемность получаемых их детьми знаний, все-таки поступают по-прежнему: тратят бессмыс-
ленно в третий-четвертый раз (уже перезаложив все, что можно) добытые средства, отправляют детей в чиновники.
Наряду с вырубанием рощ, разрушением и разбором барских домов, увяданием и исчезновением безрассудных хозяев, автор говорит еще и о безвозвратном уходе лучших представителей дворянского сословия. Умирает поистине светлая личность - дядя повествователя; сын и жена, семейные прихоти и раздоры сводят на нет хозяйство влюбленного в свою землю, в старый сад труженика князя Ивана Павловича Кундашева; умирает от оспы дворянский заседатель Гутаперчев, по счастливой случайности ставший помещиком, но со своей неутомимостью способный на благие дела. Если в романе Толстого Левин предупреждал Стиву Облонского о наступающем главенстве Рябининых, а сам всеми силами противостоял ему, занимаясь хозяйством, то в книге Терпигорева, на фоне процветания купцов, мелких чиновников, «на плаву» оказываются множество подлецов, или урвавших состояние умершего дяди, или обогатившихся на обмане остальных помещиков.
Для правильного понимания «Оскудения» необходимо большое читательское внимание, которое только и позволяет увидеть целостность художественного мира книги, ведь автор, по его словам, «начал с отдаленных времен и рядом фактов, иногда, по-видимому, разнородных, но, в сущности, имеющих внутреннюю связь, воспроизвел перед читателем это грандиозное и вместе печальное событие» [3, т. 1, с. 7]. Большую роль в книге Терпи-горева играют повторы и авторские обобщения. Повествователь у Терпигорева - это не столько помещик, сколько охотник, все лето путешествующий со своим другом Яшкой Бердебой, после долгих лет службы дворовым оставшимся не у дел, без средств и определенной профессии, жизнь которого в пореформенное время напоминает нам продолженную судьбу Сучка из «Записок охотника» И.С. Тургенева. Если бы не встреча с повествователем и последующие охотничьи экспедиции, неизвестно, выжил ли бы Бердеба. Терпигорев представляет читателям казусы, изображая, как нежелающие и не умеющие трудиться дворяне парализовывали крепостных, как потерянная ими способность самодурством и грубостью издеваться над зависимыми людьми трансформируется в них в безумную ласку и потворство похотям своих детей.
С позиции стороннего наблюдателя, странствующего охотника оценивается в «Оскудении» все происходящее, вне зависимости от того, где находится повествователь: в ресторане у Дюссо, гостиной княжеского дома или отдыхает на краю дороги у леса в одной из деревень. Рассказчик у Терпиго-рева - человек уравновешенный, однако и он не выдерживает безмолвного созерцания глупости, и у него невольно вырываются разоблачающие его
отношение к происходящему фразы. «Ах, опять начинается эта канцелярия!» [3, т. 1, с. 71] - восклицает он, слыша, что на результаты испытания каждой сельскохозяйственной машины составляется отдельный протокол. Встречаем мы и пример того, как Сергей Николаевич в три дня «сделался раздражительным и нервным до неприличия» [3, т. 1, с. 466], насмотревшись на то, как дочь и внуки ждут смерти дедушки, а отец устраивает судопроизводство и очные ставки, на которых его дети, родные братья, обвиняют и уличают друг друга.
Однако имеют значение в книге и внутренние связи компонентов изобразительности. Показывая не только материальное, но и духовно-нравственное оскудение дворян, Терпигорев изображает разгул страстей, захвативший помещиков, культ денег, время неразумного стяжательства и накопительства за счет несчастий других. Единый художественный мир книги помогают нам целостно воспринять повторяющиеся детали, антитезы различного уровня и масштаба (в рамках всей книги и отдельных очерков), вариативное изображение «смеси глупости, наивности и в то же время вожделений, самых корыстолюбивых, грязненьких.» [3, т. 2, с. 295]. Приведем лишь несколько примеров. Во многих очерках мы встречаемся с описаниями домов, в которых проживали бывшие помещики, а в очерке «Шалая» читатель сопоставляет княжеский дом, жилище попа Онисима и квартиру, снятую князем для семьи и уже заранее чувствует, что Кундашевы уже не в состоянии устроить семейный уют не только из-за материального оскудения, но и из-за отсутствия необходимой для хозяев сметливости и внимания. Их огромная квартира кажется повествователю пустоватой: «Ни картин, ни бронзы. Какая-то странная - ничего семейного, оседлого. Ни одного теплого, уютного уголка.» [3, т. 2, с. 241]. Зато ранее он удивляется, увидев не избу, а именно дом Онисима: «Везде “городская” мебель, лампы, картины, кое-где ковры на полу...» [3, т. 2, с. 201]. В этом же очерке мы встречаем и пространное рассуждение автора о старых и новых дворянских усадьбах, их положении, архитектуре. А в «Оскудении» несколько раз видим разбор барских усадеб.
Терпигорев подчеркивает, что им изображается ситуация всеобщего смешения, переворота, помутнения; примечательно, что в «Оскудении», как и во многих произведениях тех лет, неоднократно встречается мотив сумасшествия. В первой части оскудения автор приводит массу примеров разнообразных «подвигов общего и обязательного сумасшествия» и «личной, индивидуальной глупости» [3, т. 1, с. 75]. Так, помещики Дмитрий Павлович и Василий Михайлович находятся на разных стадиях бесполезного внедрения в свое хозяйство машинного труда, которым они решили в один день заменить работу мужиков, а сосед повествователя Павел Семеныч Чирухин отлавливает в своем име-
нии огромное количество зайцев на разведение, которые благополучно съедают за зиму у него все зерно.
Вспоминая хозяев-помещиков у Л.Н. Толстого, мы вынуждены признать, что в «Анне Карениной» автор рисует отнюдь не мажорную и отчасти соотносимую с изображенной в «Оскудении» картину помещичьих хозяйств. А.П. Могилянский считает, что Терпигорев «сознательно дезориентирует читателя, без каких-либо оговорок пишет об “оскудении целого сословия”» [2, с. 264]. Но указанное сгущение красок у писателя и вопросы воспитания рассматриваются А.П. Могилянским на фоне эволюции Терпигорева вправо, отхода от демократических позиций. Литературовед признает, что «четыре пятых всех частновладельческих земель Российской империи являлись собственностью этих якобы совершенно оскудевших дворян» [2, с. 265] и делает вывод о крайностях Терпигорева. Обратимся еще раз к роману «Анна Каренина». Счастливый семьянин Левин устраивает хозяйство по новому образцу, однако читатели видят, что это дело стоит ему больших сил и терпения. В отличие от нуворишей, Левин-дворянин, помещик не может варварски относиться к оставленному ему имению, он живет по закону, который не позволяет ему наживаться на истощении земель и найме на работу батраков. Именно поэтому, несмотря на постоянный труд, в пореформенное время Левин не оказывается первым богачом, и на вопрос о том, как идут дела в хозяйстве, говорит: «Да нехорошо. Процентов пять» [4, с. 233]. В разговоре с помещиком в одной из зал собрания, где проходят дворянские выборы, Левин указывает своему собеседнику на новое поколение дворянства, на что разговаривающий с ним знакомый возражает: «Новое-то новое. Но не дворянство. Это землевладельцы, а мы помещики. Они как дворяне налагают сами на себя руки» [4, с. 232]. Так и С.Н. Терпигорев изображает именно дворянский, помещичий кризис, а не кризис землевладельцев.
Мастерски выдерживая логику повествования, Терпигорев проводит перед читателями ряд героев в разных стадиях оскудения, словно иллюстрирует почти афоризм Л.Н. Толстого о несчастливых семьях: по мере продвижения к финалу первой части «Оскудения» мы сталкиваемся все с большим количеством отдельных, частных историй. Не оставляя связывающих книгу рассуждений и классификаций (Терпигорев выделяет оскудевших с фантазией и без нее), в очерке «Тихие пристани» автор подробно останавливается на драме семьи Михаила Михайловича, вынужденного переселиться с женой и дочерьми в город и там жить на зарабатываемые ими копейки; на материальном и моральном оскудении Стратона Алексеича Бубнова, различными способами развлекающего публику маленького города; на «вертопрашестве» уже до-
жившего до седин Чемезова, устраивавшего у себя в имении и зоологический сад, и цирк, и водолечебницу, принявшего магометанство. Еще больше несчастных героев оказывается в очерке «Бродячие».
Семейная тема отражается и в построении книги «Оскудение», первая часть которой имеет подзаголовок «Отцы», а вторая - «Матери». Обе части книги гармонично дополняют друг друга, причем последний очерк первой и первый очерк второй книги объединены не только благодаря родственным связям повествователя с упоминаемыми в них героями, но и с помощью изображения конфликтов беспечных и невнимательных к воспитанию родителей и извращенных пороками детей. В финале первой части повествователь подводит своеобразный итог смены поколений в соответственно названном очерке «Итого», изображая, как дочь и зять с семьей заживо сводят в могилу его дядю. Дядя, как и многие герои «Оскудения», удивляется подлости детей, своих внуков, по его словам, подобных «язве египетской» - достойных сыновей своего небогатого, незнатного, но очень хитрого и опасного отца, Алексея Евлампиевича Передкова. В начале второй части в очерке «Бабушка» автор вновь поднимает проблему воспитания: «Вопрос, что сделать с детьми, неотвязный, и он стоял с одинаковой загадкой как для покойников дедушки с бабушкой, так точно стоит до сих пор перед нами» [3, т. 2, с. 11]. Результатом того, что детей дома не воспитывали (отец мог подать пример им лишь в том, что «в рассуждении женского пола был неразборчив и подобен бессмысленной скотине» [3, т. 2, с. 9]), а определяли наугад в учебные заведения, стала последующая кончина матери в день их общего приезда в родительское гнездо.
Если мужская неверность в первой части лишь сопровождает процесс оскудения, то во второй части - «Матери» - мы видим неверных жен и бросающих своих детей матерей, которые активно пользуются свободой пореформенного времени. Они не только теряют честь и достоинство, не только разрушают свои семьи, дома, но и утрачивают человеческий облик. Не случайно автор использует прием зоологизации: финальный очерк называется «Овца» - его главная героиня напоминает повествователю глупую стриженую овцу. Читателю «Записок Степняка» приходится сталкиваться и с «кукушкой», после смерти брата и принятия опеки над его детьми оставшейся в имении с фран-цузом-гувернером.
Как и Достоевский, Толстой, Салтыков-Щедрин, Писемский, Тургенев, Терпигорев показывает, что семейные драмы в пореформенное время, в эпоху смешения, отсутствия ориентиров становятся по-истине страшными и приобретают огромные размеры. В положении, когда семья может быть единственной опорой и в состоянии удержать человека от материального и нравственного оскудения, мно-
гие «матери» изнутри разрушают свои гнезда. Княгиня Кундашева, нисколько не вникая в дела и проблемы семьи, настаивает на постоянных поездках за границу и способствует деградации своего сына, отдаляя для него сроки экзаменов и требуя от мужа приема содержанки для «мальчика». «Отец тут ни при чем. Отец невинный человек. Это все мать-с. Совсем шалая.», - замечает живущий рядом с господами поп Онисим [3, т. 2, с. 203].
Распадающейся, обнищавшей семье Кундаше-вых, которые в финале очерка «Шалая» оказываются разобщенными, отдельно существующими в разных углах, противопоставлено обогащение и объединение семьи попа-кулака Онисима, покупающего имение Кундашевых. В книге, повествующей об оскудении дворян, читатель, тем не менее, видит и нравственное оскудение героев других сословий, например, Онисима, который, оправдывая себя тяжелым временем и необходимостью отлучек по вопросам покупок и продаж, нанимает для проведения части служб «заштатного попика».
В очерках «Неутолимая» и «Овца» автор показывает, как дворянки и бывшие помещицы превращались в содержанок, теряли всякий стыд. Как и в очерке «Кукушка», в котором мать оставляет своих детей и уезжает веселиться за границу, в «Неутолимой» и «Овце» от распутной жизни матерей страдают дети. К Варваре Разлимоновой, в несообразно открытом костюме пьющей в мужской кампании шампанское стакан за стаканом подходит пятилетний сынок, и мать, прося его быть молодцом, дает ему целый стакан ледяного шампанского. Как не вспомнить тут картинку из «Дневника писателя» Ф.М. Достоевского за июль-август 1877 года, где отец вместе с восьмилетним сыном каждые четверть часа выкуривают по папироске.
Достоевский пишет о случайных семействах, которых и у Терпигорева изображено немало. Разумеется, Терпигорев не говорит о превращении всех дворянских семей в случайные. Его цель была иной - показать оскудение, а факты и примеры подбирались автором именно для освещения указанного процесса. Конечно, широта оскудения, которое охватывает огромное количество помещиков, вызывает у читателя некоторое недоумение, однако Терпигорев не стремится дать обзор помещичьей жизни в пореформенное время во всей его полноте; он, скорее, проводит не горизонтальное, а вертикальное сопоставление, наблюдая, как оскудение нарастало и зрело в течение жизни трех последних поколений помещиков (не случайно Онисим говорит, что «прежде-то люди духом сильнее нынешних были» [3, т. 2, с. 208]).
П.В. Быков в предисловии к книге Терпигоре-ва, как современник автора, отмечает: «Когда окончилось “Оскудение” и получилась довольно цельная картина жизни деревни, старой и новой, до и после реформы, оно произвело в обществе на-
стоящую сенсацию, как вещь безусловно талантливая, отвечающая интересу дня.» [1, с. 24].
Как мы уже отметили, немалое значение уделяет Терпигорев женскому вопросу. Удивительно проясняет смысл его скрытое сопоставление между жизнью крестьян и помещиков. Еще в самом начале очерка «Неутолимая» звучит шутка предводителя, пытающегося усмирить волнующихся мужиков, не понимающих, что такое «постоянное пользование». Узнавая, что у одного, второго, третьего мужика есть жена, он говорит: «Хорошо. Чья же она?.. Ведь ты ее ни заложить, ни продать не можешь, а пользоваться ею можешь постоянно. Так вот и теперь сделано вам и с землей» [3, т. 2, с. 272]. Шутка эта быстро забывается, пока мы прочитываем похождения Вареньки, а после - Варвары Разли-моновой, которая, объехав с разными мужчинами половину России, бежит в Париж, а после с кафром на мыс Доброй Надежды. Но при сопоставлении судьбы этой женщины и шутки, которое, несомненно, проведет вдумчивый читатель, с новой остротой и силой пробуждается мысль об оскудении дворян, которые женами своими «пользоваться не могут», и уже заложили и распродали все земли.
Таким образом, уже в двух книгах Терпигоре-ва, посвященных дворянскому оскудению, мы видим элементы оскудения всеобщего - эти яркие
примеры, скорее всего, должны были стать композиционными скрепами между написанными книгами и планировавшимися Терпигоревым последующими историями, может быть, о мещанах, купцах, крестьянах. Особенную притягательность книгам Терпигорева придает способность автора создавать картины жизни частных людей, семей, причем автор с глубоким смыслом чередует минутные зарисовки с картинками, имеющими долгую историю. Терпигорев мастерски вовлекает нас в путешествие по России, а притягивающий читателя и несколько загадочный образ повествователя способствует созданию целостности художественного мира.
Библиографический список
1. Быков П.В. С.Н. Терпигорев. Биографический очерк // Терпигорев С.Н. (С. Атава). Собр. соч. в 6 тт. Т. 1. - СПб.: издан. А.Ф. Маркса, Б.г. - 496 с.
2. Могилянский А.П. Терпигорев // История русской литературы. Т. 9. Ч. 2. - М.; Л.: Акад. наук, 1956.
3. Терпигорев С.Н. (С. Атава). Собр. соч. в 6 тт. -СПб.: издан. А.Ф. Маркса, Б.г.
4. Толстой Л.Н. Полн. собр. соч. в 90 тт. Т. 19. -М.: Худ. лит., 1935. - 528 с.
5.Хализев В.Е. Теория литературы. - М.: Высш. шк., 2002. - 437 с.
УДК 82.161.1
Баталова Тамара Павловна
кандидат филологических наук Московский государственный областной социально-гуманитарный институт
slava964964@mail.ru
ИСТОРИОСОФСКИЕ ПРОБЛЕМЫ В ЭПИСТОЛЯРНОМ НАСЛЕДИИ Ф.М. ДОСТОЕВСКОГО 1866-1872 гг.
Автор предлагаемой статьи на основании исследования писем Ф.М. Достоевского 1866—1872 гг. пытается показать, как повлияла сложившаяся историческая обстановка на взгляды писателя.
Ключевые слова: Достоевский, письмо, западник, славянофил, Пётр I.
Период 1866-1872 гг. ограничен значительными событиями - покушением Д.В. Каракозова (4 апреля 1866 г.) и арестом С.Г. Нечаева, судом над ним (1872 г.). Эти события свидетельствовали об усилении в России позитивизма, «нигилизма», социализма. В общественном сознании той поры распространение этих теорий связывалось с западничеством. В свете изучения историософских взглядов Ф.М. Достоевского важно знать, изменились ли они в этой ситуации и как именно.
25 апреля 1866 г., обсуждая происходящие события, Достоевский, в частности, пишет М.Н. Каткову: «Откровенно говорю, что я был и, кажется, навсегда останусь по убеждениям настоящим славянофилом, кроме крошечных разногласий, а, следовательно, никогда не могу согласиться вполне с “Московскими ведомостями” в иных пунктах» [1,
т. 28., кн. 2, с. 154]. Как понимать эту характеристику: «настоящий славянофил, кроме крошечных разногласий»? Вероятно, здесь надо учитывать и тактический момент: возможность сотрудничества в «Русском вестнике» при несогласии «вполне с “Московскими ведомостями” в иных пунктах». Это предположение подтверждается и письмом Достоевского к А.П. Сусловой от 23 апреля (5 мая) 1867 г.: «Я с самого начала объявил Каткову, что я славянофил и с некоторыми мнениями его не согласен. Это улучшило и весьма облегчило наши отношения. Как частный же человек это наиблагороднейший человек на свете. Я совершенно не знал его прежде. Необъятное самолюбие его ужасно вредит ему. Но у кого же не необъятное самолюбие?» [1, т. 28, кн. 2, с. 183].
Рассматриваемая формулировка, безусловно, говорит и о своеобразии позиции писателя этого
