CC BY
112
УДК 101.1:316.37
Г. Н. Самуйлов
кандидат философских наук; доцент кафедры философских наук МГЛУ; e-maiL: samouiLov@gmaiL.com
ИСТОРИЦИЗМ ЖОЗЕФА ДЕ МЕСТРА
Обращаясь к творчеству Жозефа де Местра, можно сказать, что его идея истории зарождается в самый разгар террора, именно его ужасы заставили савойско-го сенатора и его современников задать себе вопрос о природе и смысле истории. Революционные события послужили причиной глубокого духовного кризиса во Франции. У Ж. де Местра и его последователей эти события вызвали желание понять, каким образом прошлое определяет, влияет и приводит к революционным катастрофам. Этим желанием пропитаны все работы Ж. де Местра: общество, религия, управление, весь человеческий механизм жизни должны быть осознаны и поняты в исторической перспективе, и в смысле ретроспективы, и в смысле футурологии. Необходимо понять историю и научиться у нее тому, что позволит предвидеть и определять лучше, прежде всего, моральный аспект будущего.
Представители различных направлений (социалисты, позитивисты и традиционалисты) были вдохновлены идеями Ж. де Местра и использовали их в своих построениях коллективного блага и будущего.
Ключевые слова: политическая философия; история; революция; традиционализм; позитивизм; социализм; провиденциализм и футурология.
Samuylov G. N.
PhD, Associate Professor of the Department of PhiLosophicaL Sciences, MSLU; e-maiL: samouiLov@gmaiL.com
MAISTRE'S HISTORICAL IDEAS
The French Idea of History opens at the height of the Terror; its horrors obLiged Maistre and his contemporaries to question criticaLLy both the nature and the meaning of history. For Maistre, as for many of his generation and sociaL cLass, these events provoked profound spirituaL anxiety, and in Maistre especiaLLy, it instigated an overpowering need to understand how the past shaped, infLuenced, and cuLminated in such a vioLent and venomous catastrophe. This desire informed aLL of Maistre's work: under his pen, everything - knowLedge, society, reLigion, government, the human body - had to be historicized and temporaLized in order to be known. The imperative, to understand history and to Learn from it, wouLd enabLe him and his heirs to forecast and effectuate a better and increasingLy moraL future, eventuaLLy ending history aLL together by uncovering its essence. SociaLists, positivists and traditionaLists drew on Maistre's historicaL ideas to construct the coLLective good and design the future.
Maistre's historicaLLy incLined works not onLy fueLLed the Restoration's poLiticaL disputes, but served as a major source for both the future-oriented statistics of the Directory and the Empire, and the traditionaList, sociaList and positivist phiLosophies
of history that arose from 1820 - 1854. They were, in fact, decisive in the rise of an autochthonous Francophone tradition of historical, thinking that historicized EnLightenment social, and political phiLosophy, transporting ancient arguments to modern contexts and flourishing.
Key words: political phiLosophy; history; revolution; traditionalism; socialism; positivism; providentialism; futurology.
Жозеф де Местр (1753-1821), который уже давно и устойчиво воспринимается последующими поколениями как сугубо реакционная фигура, ассоциирующаяся с абсолютизмом, догматизмом и фанатизмом, удивительным образом предстает в совершенно ином виде в работах современных исследователей, занимающихся его творчеством. Среди них можно назвать таких ученых как Р. Лебрен, П. Глод, Ж-И. Праншер, Ф. Бартоле, Л. А. Сидентоп, О. Бредли и другие.
Прекрасной иллюстрацией к этому тезису является недавно опубликованная книга К. Армантерос «Французская идея истории: Ж. де Местр и его (духовные) наследники» [Armanteros 2011]. В этой работе граф Ж. де Местр предстает вовсе не реакционером и идеологом деспотической власти, а, совсем напротив, выступает с позиций, симпатизирующих гражданскому гуманизму, оставаясь непоколебимым в своей вере, что человек обладает достаточной силой, чтобы быть творцом собственной судьбы. И это, несмотря на тезис о действии в истории Провидения.
Автор знаменитых «Санкт-Петербургских вечеров» был далек от интеллектуального ига ностальгических образов дореволюционного прошлого; во всем его творчестве особое место занимают темы свободы и индивидуализма, которые несовместимы ни с фашизмом, ни с абсолютизмом, как бы ни пытались представить обратное работы, подобные той, что писал И. Берлин о Ж. де Местре. Последний воспроизвел негативные мнения, представляющие Местра в образе супер-реакционера, и при этом он стремился показать, что его «учению, и в еще большей степени - направлению ума, пришлось прождать целый век, прежде чем они оказались (и слишком роковым образом) востребованы» [Берлин 2001, с. 106-107].
Подвергнув анализу философское основание творчества савой-ского аристократа, К. Армантерос высоко оценивает не только особое сочетание рационализма и эмпиризма в его методологии, но указывает, что он является представителем, если не родоначальником французского историзма, развивающего теории исторического прогресса.
По ее мнению, книги Ж. де Местра инициировали начало особого философского анализа истории во французском интеллектуальном дискурсе.
С этим тезисом легко согласиться, поскольку всё творчество Ж. де Местра пронизано историцизмом. Подобно Плутарху, он верит, что история проявляет смыслы происходящего и высвечивает, насколько это возможно, значения происходящих событий. Выходя за пределы актуальной политики, история становится у него неким всеобъемлющим способом философского объяснения.
В ответ на провозглашенный Французской революцией тотальный исторический разрыв, он инициирует особый французский интеллектуальный путь для размышлений о прошлом, настоящем и будущем, который найдет себе применение и поддержку не только среди консервативных политических теоретиков, но и среди позитивистов и социалистов-утопистов. Спектр влияния был очень широким. Можно говорить о прямом влиянии савойского интеллектуала на традиционалистскую, социалистическую и позитивистскую философии истории, появившиеся в период с 1820 по 1854 гг., а это были направления, которые, по сути, определили дальнейшее становление французского исторического мышления.
Речь идет о таком понимании истории, которое зарождается в самый разгар террора, именно его ужасы заставили Ж. де Местра и его современников задать вопрос о природе и смысле истории. Для са-войского аристократа, как и для многих представителей его поколения, эти события послужили причиной глубокого духовного кризиса. Они вызвали желание понять, каким образом прошлое определяет историческое развитие, влияет и приводит к социальным катастрофам. Именно этим желанием понять причины революции пропитаны работы Ж. де Местра. Все человеческое знание, общество, религия, власть, весь механизм социальной жизни должны были быть исто-риоризованы, т. е. включены и рассмотрены в широкой исторической перспективе для того, чтобы быть адекватно осознанными и понятыми. При этом саму историю необходимо рассмотреть прежде всего в фокусе нравственного аспекта; у истории нужно учиться тому, что позволит предвидеть и реализовать лучшее моральное будущее.
Социалисты, позитивисты и традиционалисты на основании таким образом определяемого и понимаемого значения истории, создают свои конструкты для построения коллективного блага и определяют
будущее. И хотя сама надежда, что у истории есть ключ к обновлению человечества и уничтожению насилия, исчезла во Франции после Революции 1848 г., она навсегда изменила лицо французской социальной, политической, моральной и религиозной мысли.
Исторический дискурс Ж. де Местра не только подпитывал политическую идеологию Реставрации, но оказал влияние и на конкретную политику времен Директории и империи. В данном случае имеется в виду, что его работы, например, вошедшие в сборник «Трактаты о Французской революции» [Ма1$1ге 1989], изданные известным французским исследователем Ж-Л. Дарселем, заставляют обратить особое внимание на значение статистики в моральной сфере. Ж. де Местр особенно настаивал на том, что нужно статистически учитывать не столько материальное положение вещей, сколько моральное состояние общества в самых разных своих проявлениях, например, число разводов, насильственных смертей и т. п., с той целью, чтобы предпринимать соответствующие меры для своевременной реинтеграции общества и профилактики протестных настроений. Во времена Директории впервые была осуществлена моральная статистика в государственных делах.
Обращаясь к вопросу о генезисе исторической мысли Ж. де Местра, следует отметить его работу «О суверенитете народа» [Ма1з1хе 1992], где он вовлечен в критику позиции Ж. Ж. Руссо, прежде всего того, что изложено в «Общественном договоре» (1762) и в «Рассуждении о природе неравенства среди людей» (1755). Выступая против теории Руссо о прогрессивном развитии стихийно возникшего разума, Ж. де Местр предлагает рассматривать природу как регулятор вероятностей и случайностей, которая в конечном счете все направляет к благу [Ма1$1;ге 1992].
Савойский мыслитель следует традиции, видящей в разумности как таковой проявление божественного разума, действующего в природе и через природу, и который в себе и от самого себя получает то, что можно назвать божественным деятелем в истории. Местр всегда и везде старается подчеркнуть и показать близость божественного к исторической реальности. История предстает своеобразным конвейером, поточной линией морального знания, и все факты, когда они правильно воспринимаемы человеческим разумом, есть не что иное, как видимые проявления действия Провидения.
Образцы, которые дольше всего остаются в истории, ближе всего находятся в соответствии с божественной волей и человеческой природой. Например, на основании историко-эмпирических данных, Ж. де Местр делает вывод, что монархическое правление лучше всего подходит для того, чтобы дать большее количество счастья человечеству в целом. Монархия всегда была наиболее распространенной формой правления во всей человеческой истории, и при монархии, как правило, социальная жизнь всегда более спокойна и политически стабильна. Республики, напротив: чем более значительными они были, тем более они были непредсказуемыми и разрушительными, принося боль и страдания своему населению. Важно отметить, что критика Ж. де Местром республиканской формы правления не означает рекомендации по ее упразднению. Республики имеют свое назначение, а именно, они востребованы естественным политическим плюрализмом в мире, давая превосходные политические примеры и помогая людям понять, как божественный разум действует во времени. В этом суть политического плюрализма Ж. де Местра: в отличие от энциклопедистов, он утверждает, что человеческая природа не всегда и не везде та же самая, но что «семя жизни» реально изменяется и дифференцируется во времени в разных языках и народах.
Как уже было указано, Ж. де Местр постоянно обращается к понятию разума и его роли, но делает он это в разных контекстах. Так, например, когда он утверждает, что ни само общество, ни политические конституции не могут быть продуктами человеческого рационального рассуждения, он имеет в виду, что человеческий разум, исходя из конструируемых им самим идеальных моделей, не опосредованных опытом, неизбежно ошибается и представляет угрозу для общества и его устоев.
Он утверждает, что в мире, где все рационально объяснимо и в конечном счете ведомо Богом, тем не менее нет жестких фиксированных ограничений на силу человечества сохранить или погубить самих себя во времени. По его мнению, в мире действует божественная сила, но она не предопределяет всю человеческую жизнь. Ж. де Местр наделяет человечество почти неограниченной свободой. Сохраняя индивидуальную волю в значительной степени как цельную, он отвергает социальный абсолютизм Ж. Ж. Руссо и наделяет человечество способностью бросить вызов и даже преодолеть провиденциальную волю.
Конечно, начинать исследовать эпистемологическую позицию Ж. де Местра следует с изучения его критики философии Ф. Бэкона, но без понимания перспективы и цели размышлений в «Санкт-Петербургских вечерах» картина будет неполной, поскольку именно история является тем экраном, на котором проявляются действия Провидения. Философия познания находит подтверждения и опровержение своих тезисов именно в истории. К этому следует добавить, что для Ж. де Местра социальные институты, особенно религиозные и образовательные, являются сохраняющими и передающими знания. В его исторической социологии они рассматриваются в качестве фундаментальных, с учетом его особого внимания к религиозному аспекту в европейской истории.
Чтобы увидеть более рельефно эпистемологическую позицию Ж. де Местра, следует не упускать из виду его идеологическую борьбу с протестантской, просветительской и ультрапозитивистской идеологией: по сути, он пытался противостоять тенденциям, которые в итоге победили и занимают сейчас доминирующее положение. Для того чтобы показать несостоятельность противников, он пытается опровергнуть те философские системы, на которые они опирались. С этой целью он обращается с тотальной критикой в отношении философии Ф. Бэкона в своей работе, которая была опубликована лишь посмертно, благодаря усилиям его детей, Рудольфа и Констанции.
Он был уверен, что Ф. Бэкон допустил ошибку, полагая, что единственным инструментом человеческого познания может быть только сам человек, и что нужно только «переделать человеческий разум и вооружить его новым инструментом» [Ма1в1ге 1998, с. 6-31], Новым Органоном, чтобы человечество смогло подчинить себе природу.
Ж. де Местр представляет процесс приобретения знаний двояким образом: с одной стороны - в виде одной из практических форм самоадаптации, при этом он отвергает самодостаточность для подобной адаптации опосредованного эмпиризма, который продвигался Ф. Бэконом и энциклопедистами, предлагающими рассматривать научный метод в качестве идеального посредника между природой и человеческим разумом, с другой стороны, он полагает, что познание является в значительной степени процессом осознания подсознательных знаний. Здесь имеется в виду платоническая традиция, теория врожденных идей.
Стремление к знанию, к просвещению мотивировано изначальной направленностью человеческой воли, желанием человека
восстановить расколотые фрагменты божественного закона, начертанного в мире и выгравированного внутри человеческого сердца, но затемненного грехопадением и первородным грехом. Ж. де Местр, будучи учеником иезуитов, верит, что, в конце концов, осознав свои врожденные идеи, человечество, выброшенное из своего первоначально совершенного духовного состояния, вернется на более высокий уровень существования.
Революционная катастрофа во Франции показала, что прогресс в познании не является линейным. Это было несчастное время для науки, но вместе с тем Ж. де Местр считает, что эти злоключения являются необходимыми на пути к историческому возврату, к первоначальному совершенству.
Как жизнь отдельного человека проходит время подъема и развития, который сменяется закатом и разрушением, точно так же и общественная жизнь претерпевает альтернативные состояния. Этот феномен внутренне включен в закон исторической альтернативы. В «Рассуждениях о Франции» уже есть намек на этот закон, когда революция понимается как период критической дезорганизации, беспорядка, за которым последует рациональное спокойствие.
События революции и последующее правление Наполеона подтолкнули Местра на написание книги «Du Pape» («О Папе») [Maistre 1966], в которой он постарался обосновать право Церкви на политической контроль в светской сфере, в точном согласии с его верой, что только Церковь может дать народам Европы свободу. В «Du Pape», с его горячей защитой церкви в ее земном измерении, утверждается, что папы в тяжелые времена должны обладать верховным суверенитетом, для того чтобы избежать революций.
Именно духовное основание становится причиной, созидающей умиротворенное единство наций, в то время как индивидуальный разум порождает эфемерные связи между странами, как правило, связанные страстями. Для Ж. де Местра христианство было главным творцом гражданской свободы в истории, где духовенство выступало в качестве учителей. Его теория свободы основывается на убеждении в том, что именно христианство порождает общественно-политический строй, который сделал Европу свободной.
Россия занимает важное место в творчестве полномочного посла королевства Сардинии и Пьемонта, в частности и в связи с контекстами «Du Pape». Маловероятно, что он написал бы эту книгу где-нибудь еще, потому как именно в России он наглядно видел пример
той ситуации, когда Церковь полностью подчинена светской власти, и негативные последствия этого подчинения. Опыт России подтолкнул его более пристально рассмотреть историческую роль Западной церкви.
В первой половине XIX в. теоретические рассуждения консервативного мыслителя обладали сильным моральным авторитетом и занимали прочное место в социальном и историческом дискурсе во Франции. Его теоретические разработки становятся общим местом для традиционализма, позитивизма, ранней социологии и совершенно новой науки: моральной статистики.
Как было уже отмечено, некоторые идеи савойского контрреволюционера были влиятельными уже во времена Директории и Наполеона. Его эссе о Ж.-Ж. Руссо [Maistre 2008] текстуально свидетельствует о наличии у него ранней теории моральной статистики, предназначенной для моделирования исторического развития, а «Рассуждения о Франции» [Местр 1997] выступили в качестве популяризатора принципов и основным источником моральной статистики. В 1798 г. Директория заменила территориальное описание социальным, что стало особого рода бюрократической революцией, неожиданно сделавшей из статистики инструмент для оценки состояния умов, нежели просто подсчета материальных ресурсов.
Моральная статистика Жозефа де Местра в том виде, как она представлена в его эссе о Ж.-Ж. Руссо, становится инструментом, с помощью которого можно управлять политическим развитием. Идея заключалась в том, что сбор фактов о моральной природе человека поможет заменить историческое насилие спокойной социальной жизнью, что человечество сможет остановить историю и в конечном итоге освободится от насилия. Стремление Директории состояло в том, чтобы обновить социальную жизнь, стараясь установить порядок порядка, а это тот самый порядок, который, как настаивает Ж. де Местр, лучше всего обеспечивает монархия. Также для того, чтобы лучше сплотить общество, следует представить анализ истории европейских войн в их моральном, нравственном измерении.
Продолжая тему интеллектуальной родословной, прослеживающей влияние консервативного мыслителя на последующую мысль, нужно отметить его связь с позитивизмом. Ж. де Местр использует понятие факта в своей книге «Du Pape», развивая морально-исторический аргумент относительно политической природы христианской Европы.
В своих рассуждениях о взаимоотношениях между фактом и истиной О. Конт адаптировал идеи савойца; он был уверен, как и Ж. де Местр, что факты, по своей сути, «правы» в тройном смысле: полноты истины, здравого смысла и моральной доброкачественности. В его понимании факт становится исторически регенеративным, в него неразрывно включен священный знак, он способствует историческому процессу, который, в свою очередь, имеет неудержимую тенденцию к предстоящей божественности как норме. В подобной перспективе период насилия сам по себе предстает как время кризиса, появляется надежда, что в конечном счете всё стремится к тому, чтобы положить конец страданиям раз и навсегда.
В этом контексте особое отношение к памяти как таковой характерно для французских образовательных парадигм в девятнадцатом веке. Некоторые дисциплины призваны делать особые усилия, чтобы положить конец социальному беспорядку, продвигать свободу и содействовать социальной интеграции путем накопления морального знания. По этой причине О. Конт проектировал энциклопедическую религию, требующую многолетних исследований; это был его план попытаться ускорить конец истории.
Постреволюционная общественная мысль во Франции, как никогда до этого, была занята исследованием вопроса о насилии. Среди католических мыслителей, унаследовавших прямо или косвенно социологию знания Ж. де Местра, можно назвать Л. Ботена, и Ф. Ламенне. Традиционалистская теория свободы разработана на основе религии, главной организующей силы общества, порождающей гражданские, социальные и политические свободы через стимуляцию участия в общественной жизни и управление протестными настроениями.
Террор Французской революции вызвал желание более детально проанализировать роль и значение жертвы в истории. Парадоксальным образом, она выступает двигателем истории, одним из ее символов и катализаторов. У Ж. де Местра Французская революция выступает в качестве наказания и одновременно искупления, она становится источником размышлений об историческом значении жертвы и жертвенности. Аббат Э. де Женуд еще явно не сравнивает жертву Христа с казнью Людовика XVI, как это сделали Ж. де Местр и Ф. Р. де Шатобриан, однако проводит явную параллель между королевской жертвенностью и страданиями Христа. Позже Ф. де Ламенне свяжет страдания и исторический прогресс более явно, представляя
жертву христианства как ключ к пониманию конца мира. Это было только началом для множества философий истории, вдохновленных Местром, рассматривающих страдания в качестве двигателя истории. Речь идет не только о таких мыслителях, как Ф. де Ламене или Ф. Жербе, они были первыми, кто взял это на вооружение, но идеи Ж. де Местра повлияли также и на П. С. Балланша, О. Конта и А. Сен-Симона, которые предложили собственные стратегии, чтобы остановить насилие и тем самым завершить историю.
Рассматривая спекулятивную философию истории Ж. де Ме-стра как метаполитику в ее моральном аспекте, можно сопоставить ее с системами А. Сен-Симона, П. С. Баланша, Ф. Ламенне, О. Конта, П. Ж. Прудона и Ж-Б. А. Лакордера. Эти социальные мыслители XIX в. унаследовали от Местра деление истории на разные эпохи, характеризуемые различными типами религиозной организации, политических режимов и эпистемологических парадигм.
Все эти мыслители предполагают, что история и политика могут быть направляемы при манипулировании религией или ее функциональной замене. Все они хотели двигать историю к «третьему откровению». Эта религиозная утопия о конце времен, которую Местр переработал на основе учения И. Г. Гердера, вдохновила французских социалистов больше, чем любая другая местерианская тема. Речь идет о том, что время - это что-то принудительное, что-то, что требует своего окончания, и что человечество быстро движется в сторону таинственного единства. Но, если А. Сен-Симон и Ф. Бюшез думали о том, как реформировать христианство, то О. Конт и Б. П. Ан-фантен считали, что лучше создать новую религию, а П. Ж. Прудон хотел установления нового порядка управляемого разумом; П. С. Ба-ланш помещает штурвал истории в руки саможертвенных поэтов, которые могли бы научить мудрости целостного культа; только Барбей д'Оревильи в возможность управления временем не верит.
Возвращаясь к книге К. Армантерос, которая описывает и детально анализирует историческую мысль Ж. де Местра, чтобы собрать вместе различные части его исторической философии, и очертить контуры ее успеха и упадка в девятнадцатом столетии, мы находим портрет знаменитого идеолога традиционализма и консерватизма как одного из самых влиятельных теоретиков истории в начале XIX в.
Примечательно, что интерес к творчеству Ж. де Местра сохраняется вплоть до сегодняшнего дня, периодически вспыхивая с
особой интенсивностью. Удивительно, но вопросы, которые поднимал савойский аристократ, не потеряли своей актуальности и в настоящее время. Точно так же мы периодически слышим критику чисто умозрительных подходов в политическом планировании и конструировании, как и предупреждения об опасности злоупотреблений идеологией универсального человека в ущерб национальным иден-тичностям. Как и во времена, когда жил Ж. де Местр, перед Европой до сих пор стоят вопросы стратегического осмысления дальнейшего развития в контексте отношений с Россией [Рукавицын 2017]. Эти отношения по-прежнему остаются сложными и по-прежнему требуют своего решения.
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ
Берлин И. Жозеф де Местр и истоки фашизма // Философия свободы. Европа.
М. : НЛО, 2001. 448 с. Местр Ж. де. Рассуждения о Франции. М. : Росспэн, 1997. 216 с. Рукавицын П. М. Закат Европы? // Вестник Московского государственного лингвистического университета. Общественные науки. Вып. 1 (778). М. : ФГБОУ ВО МГЛУ, 2017. С. 52-61. Armanteros C. The French Idea of History: Joseph de Maistre and his Heirs, 17941854. New York and London : Cornell University Press, 2011. 361 p. Maistre J. de. Du Pape. Genève : Librairie Droz. 1966. 368 p. Maistre J. de. Ecrits sur la Révolution. P. : Quadrige / Presses Universitaires de
France, 1989. 246 p. Maistre J. de. De la souveraineté du peuple, un anti-contrat social. P. : Puf, 1992. 296 p.
Maistre J. de. An Examination of the Philosophy of Bacon. Monreal & Kingston-
London-Buffalo : McGill-Queen's University Press, 1998. 331 с. Maistre J. de. Contre Rousseau, De l'état de nature. P. : Mille et une nuit, 2008. 96 с.
