CC BY
135
мент, на наш взгляд, субъективные аспекты играют значительную роль, в какой-то мере определяют будущее исследование.
11. Кроче Бенедетто. Теория и история историографии. М.: Школа «Языки русской культуры», 1998. С. 9.
УДК 82-96
О. И. Сыромятников ИСТОРИОСОФИЯ Ф. М. ДОСТОЕВСКОГО
В статье рассматриваются взгляды Ф. М. Достоевского на проблему исторического пути России -русскую идею. По мнению писателя, основу русской идеи составляет православие, заключающее в себе общечеловеческие нормы и ценности, способные не только сберегать прошлое, но и созидать будущее. Поэтому России предстоит разрешить как свои внутренние, так и мировые проблемы, указав человечеству путь к истинному духовному единству.
There have been studied Dostoevsky's views on historical path of Russia - the Russian idea. In the writer's opinion, the Russian idea is based on orthodoxy with its universal values and standards which can both preserve the past and create the future. That's why Russia is destined to resolve its inner problems as well as the global problems by showing the mankind the path to true spiritual unity.
Ключевые слова: Ф. М. Достоевский, Россия, Европа, история, христианство, православие, русская идея.
Keywords: F. M. Dostoevsky, Russia, Europe, History, Christianity, Orthodoxy, the Russian idea.
Каждый человек в процессе своего взросления сталкивается с необходимостью определения смысла своего бытия. Точно так же и всякий народ в пору своей зрелости стремится осознать свое место и значение в ряду других народов, ибо, по словам Достоевского, «без высшей идеи не может существовать ни человек, ни нация» [1]. Смысл бытия народа, его национальная идея, всегда предстает одновременно и как вопрос о месте и роли народа в мире, и как ответ на него. Содержание и особенности каждой национальной идеи определяются множеством факторов (религиозных, географических, экономических, политических и др.), но главное значение имеет самосознание народа, его душа. Национальная идея России предстает как русская идея.
Как понятие общественного сознания русская идея актуализировалась во второй трети XIX в., что выразилось в возникновении политических лагерей славянофилов и западников, представлявших две крайние точки зрения на проблему исторической судьбы России. Причиной разногласий между
© Сыромятников О. И., 2009
ними стал подход к оценке реформ Петра I -славянофилы видели в них источник всех бед России, а потому призывали вернуться к исконным национальным основам, тогда как западники считали причиной этих бед именно незавершенность петровских преобразований и настаивали на радикальной перестройке российской жизни по европейскому образцу. Попыткой преодоления крайностей обоих подходов на основе собирания всего лучшего, открытого ими, стала философия почвенничества, одним из наиболее последовательных и ярких идеологов которой был Ф. М. Достоевский. Под его пером русская идея не только обрела имя (письмо А. Н. Майкову от 18 января 1856 г.), но стала основой образности всех художественных произведений писателя последнего двадцатилетия его жизни и главной темой публицистики и эпис-толярия.
Будучи идейно близким к славянофилам: «Откровенно говорю, что я был и, кажется, навсегда останусь по убеждениям настоящим славянофилом, кроме крошечных разногласий...» [2], - Достоевский, тем не менее, часто критиковал их стремление к культурному изоляционизму и слепое идеализирование прошлого России: «Древняя Россия была деятельна политически <...>, но она в замкнутости своей готовилась быть не права... обособиться от человечества, а через реформу Петра мы само собою сознали всемирное значение наше» [3]. Всю жизнь неустанно изучая историю своего Отечества, писатель приходит к выводу о том, что исторически Россия принадлежит двум мирам -Востоку и Западу, и решение ее судьбы связано с ними в равной степени. Это стремление к примирению противоположностей особенно ярко проявилось впоследствии в идейном манифесте Достоевского - «Пушкинской речи» (1880) и во множестве статей «Дневника писателя».
Следует отметить, что готовность к сотрудничеству со всеми нравственно здоровыми и национально ориентированными силами ради «общего дела» -утверждения России на ее историческом пути - не умаляла решительности писателя в борьбе против тех, кто пытался столкнуть Россию с этого пути под откос истории: «Вот цель и мысль моя: социализм сознательно, и в самом нелепо-бессознательном виде, и мундирно, в виде подлости, - проел почти все поколение. Факты явные и грозные. <. > Надо бороться, ибо все заражено. Моя идея в том, что социализм и христианство - антитезы» [3]. Важно при этом, что борьба за русскую идею никогда не превращалась в борьбу за самого себя как личность, несмотря на лавину инсинуаций и оскорблений, усиливавшихся прямо пропорционально силе проповеди Достоевским русской идеи.
Нам представляется, что эти две тенденции общественно-политической деятельности Достоевского: борьба с врагами России, восходящая к идеям
любимого учителя - Пушкина, и стремление к примирению и объединению всех патриотических сил России - непосредственно связаны с острым ощущением важности происходящего в стране: «Время теперь по перелому и реформам чуть ли не важнее петровского» [5]. Поэтому и спор о том, чего больше: добра или зла принес России Петр, - в такое время не имеет смысла, ибо гораздо важнее понять, чем сейчас является Европа для России.
Сам воспитанный на лучших образцах европейской культуры, непрерывно и с неослабным вниманием следивший за жизнью Европы, Достоев-ский отвечает на этот вопрос так: «Что мы несем из Европы? <...> Во-первых, и главное, образованность, расширение горизонта, умножившееся и усиленное пониманием своей идеи (курсив наш. - О. С.) через сопоставление с западноевропейским миром, историческое понимание древнего мира, потребность порядка. <... > Склад же жизни европейской и порядок ее современный нам никак нельзя копировать <...>. Нравственные же вещи Европы нельзя копировать; мстительность, возмездие, жестокость, честь рыцарская - все это очень плохо. Вера их хуже нашей. <...> Гуманные начала даны в нашей вере, и эти начала лучше. Если есть скверность, то есть и святое рядом» [6].
Во время своей второй поездки за границу Достоевский внимательно изучает европейскую жизнь и делится этими наблюдениями с друзьями. В конце декабря 1870 г. он пишет А. Н. Майкову: «Господи! Какие у нас предрассудки насчет Европы! <...> Весь здешний народ грамотен, но до невероятности необразован, глуп, туп, с самыми низменными интересами» [7]. Достоевский посещает Германию, Швейцарию, Францию, Англию, Италию, и в результате Европа представляется ему одним большим кладбищем: «Франция - нация вымершая и сказала все свое» [8], Германия - «изживший свои силы народ, <...> мертвый народ и без будущности.» [9], а в Англии «то же самое, что и везде в Европе - страстная жажда жить и потеря высшего смысла жизни (т. е. утрата национальной идеи. - О. С.)» [10]. Наряду с этим Достоевский явственно ощущает «ту постоянную, всеобщую, основанную на каком-то сильнейшем непосредственном и гадливом ощущении враждебность к нам Европы; отвращение ее от нас как от чего-то противного, отчасти даже некоторый суеверный страх ее перед нами.» [11] Главную причину такого отношения европейцев к России писатель видит в том, что «они не могут никак нас своими признать. <...> Турки, семиты им ближе по духу, чем мы, арийцы. Всему этому есть одна чрезвычайная причина: идею мы несем вовсе не ту, чем они, в человечество - вот причина!» [12]
Эти слова чрезвычайно важны для понимания историософии Достоевского. Национальная идея предстает в них не только в онтологическом кон-
тексте - как смысл жизни народа, но приобретает черты мессианского служения - это поручение, которое народ должен выполнить («нести») своей исторической жизнью, причем эти рассуждения писателя отражают общеславянофильский взгляд, наиболее ярко выраженный в работе Н. Я. Данилевского «Россия и Европа» (1869), которую Н. Н. Страхов называл «катехизисом славянофильства». Эту книгу высоко оценивал и сам Достоевский, впрочем, критикуя автора по некоторым частным вопросам. В своем труде Данилевский говорит о том, что современные народы взаимодействуют между собой как представители различных культурно-исторических типов (КИТ), часть из которых генетически родственна друг другу и может не только мирно сосуществовать, но и дружить, тогда как другие КИТы объективно находятся друг с другом в состоянии диалектического противодействия. Именно в таких отношениях, согласно Данилевскому, и находятся европейский КИТ (ядром которого является Германия) и славянский КИТ с Россией во главе.
Казалось бы, из этого неизбежно следует вывод о «вечной войне» Европы и России. И этому соблазну легко поддавались «патриоты на час» и в XIX в. и ныне, тем более что в разное время русскую землю топтали сапоги шведских, польских, литовских, французских, немецких, английских, румынских, итальянских и других солдат. Но у Достоевского нет ненависти к Европе, ибо он видит причину ее враждебности к России в глубочайшей духовной болезни, поразившей западный мир и превратившей его в кладбище, «самое <...> дорогое кладбище, вот что! Дорогие там лежат покойники...» [13]
Уверенность Достоевского в неизбежной гибели старой Европы основывается на представлении о том, что она предала забвению ею же порожденный высший нравственный идеал - Христа: «Римское католичество <. > когда надо было <. > продало Христа за земное владение. <...> Оно провозгласило Христа нового, на прежнего не похожего, прельстившегося на третье дьяволово искушение, на царства земные: "Все сие отдам тебе, поклонися мне!"» [14] Отрекшись от Христа, Европа стала стремиться к возрождению «древней римской идеи (западной идеи. - О. С.) всемирного владычества и единения, которая никогда и не умирала в римском католичестве... » [15] и состояла в том, чтобы, уничтожив национальные границы, воздвигнуть огромное государство в виде всемирной монархии под началом Папы как владыки мира сего. Именно папство, полагает Достоевский, в своем стремлении к глобальной теократии породило (как ответную реакцию) сначала протестантизм, а затем и атеизм и коммунизм. Все европейские революции явились лишь попыткой западного человечества устроиться не только без скомпромети-
ровавшей себя католической церкви, но и вообще без «устаревшего» Бога. К концу XIX в. в Европе власть церкви стремительно разрушается, оплот католицизма - Франция - ослаблена непрерывными революциями и войнами. На европейскую историческую сцену приходят невиданные прежде герои - буржуазия и пролетариат. В то время многим это показалось началом нового пути европейской цивилизации, ее объединением и расцветом на идеях позитивизма и социализма.
Достоевский был знаком с этими идеями не понаслышке. В сентябре 1876 г. он посетил конгресс «Лиги мира и свободы», о чем так вспоминал позднее: «Что эти господа, - которых я в первый раз видел не в книгах, а наяву, - социалисты и революционеры, врали с трибуны перед 5000 слушателей, то невыразимо! Никакое описание не передаст этого. <...> И эта-та дрянь волнует несчастный люд работников! Это грустно. Начали с того, что для достижения мира на земле нужно истребить христианскую веру. Большие государства уничтожить и поделать маленькие; все капиталы прочь, чтоб всё было общее по приказу и проч. Всё это без малейшего доказательства, всё это заучено еще 20 лет назад наизусть (распространение в Европе «Манифеста коммунистической партии». - О. С.), да так и осталось. И главное, огонь и меч - и после того как всё истребится, то тогда, по их мнению, и будет мир» [16].
Считая коммунизм непосредственным и закономерным порождением западной цивилизации, вызванным стремлением объединить людей исключительно на основе «естественных» законов, свободных от «религиозного мистицизма», Достоевский говорит о необходимости противопоставить ему вечные ценности православия, хранимые русским и другими славянскими народами. Он указывает на необходимость интеграции славян не только в духовном, но и в государственно-политическом плане, ибо весь исторический опыт России свидетельствует о том, что ненависть к ней Запада не ограничится лишь диффамационными выпадами в прессе. Как только представится возможность, европейские державы забудут до поры свои распри и набросятся на Россию в надежде поработить ее или, если это не удастся, уничтожить вовсе. И если падет Россия, участь европейских славян будет решена мгновенно. Поэтому Достоевский, во многом сближаясь с идеями автора «России и Европы», говорит о необходимости создания Всеславянского союза, центром и связующим звеном которого должна стать Россия. Более того, для упрочения этого союза славянам необходимо вернуть себе свои исконные территории, оставив Турцию за Босфором. Достоевский обосновывает эту идею в ряде статей «Дневника писателя» (например, выпуски за 1876 и 1877 гг. - преддверие и начало русско-турецкой войны).
Продолжая пушкинскую традицию русской историософии, Достоевский видит историческую миссию России не в конфронтации с кем-то из европейских или азиатских соседей, а исключительно в заботе об единоверных и единокровных народах, нуждающихся в помощи и защите. Поэтому Европе и России нужно не бороться друг с другом, а искать пути прочного примирения, но не насильственного, посредством подчинения слабого сильному, а духовного, ибо «лишь на основании Христа примирение возможно» [17]. Представляется, что именно здесь кроется точка несогласия Достоевского с идеями радикальных славянофилов, утверждавших, что России нечего взять у Европы и нечему у нее учиться. Нет, пишет он, «нам от Европы никак нельзя отказаться. Европа нам второе отечество, - я первый страстно исповедую это и всегда исповедовал. Европа нам почти так же всем дорога, как Россия; в ней все Афетово племя, а наша идея - объединение всех наций этого племени, и даже дальше, до Сима и Хама» [18]. К этой мысли Достоевский вернется позже в «Пушкинской речи»: «Для настоящего русского Европа и удел всего великого арийского племени так же дороги, как и сама Россия, как и удел своей родной земли, потому что наш удел и есть всемирность, и не мечом приобретенная, а силой братства и братского стремления нашего к воссоединению людей» [19].
Столь высокое предназначение России следует, по мысли Достоевского, прежде всего из православия, «потому что православие именно это повелевает и к тому ведет: "Будь на деле братом и будь всем слуга"» [20]. И Россия доказала право на эту миссию своей историей, «ибо что делала Россия во все эти два века в своей политике, как не служила Европе, может быть, гораздо более, чем себе самой?» [21] В русском народе, уверен Достоевский, испокон века живет мысль о том, что истинное христианство, православие, осталось только в русской земле, а потому и «русский народ весь в православии и в идее его. Более в нем и у него ничего нет - да и не надо, потому что православие всё. Православие есть церковь, а церковь - увенчание здания и уже навеки» [22]. А то, что христианство почти в первозданной чистоте сохранилось именно в русском народе, определяется главной чертой его национального характера - его особой способностью ко «всечеловечески-братскому единению» [23]. И пусть сейчас наш народ унижен и много в нем грязи и скверны, говорит Достоевский, «судите русский народ не по тем мерзостям, которые он так часто делает, а по тем великим и святым вещам, по которым он и в самой мерзости своей постоянно воздыхает. <. > Судите наш народ не потому, чем он есть, а потому, чем желал бы стать» [24].
Важнейшей особенностью русской идеи Достоевского является то, что ее решение всегда было
невозможно без одновременного решения «славянского вопроса». Множество страниц «Времени», «Эпохи», «Гражданина» и «Дневника писателя» посвящены жизни европейских славян, их борьбе за веру и свободу. Но Достоевский не просто анализирует современную ему действительность, а стремится провидеть будущее славянского мира.
Освобождение европейских славян от турецкого ига, сохранение и защита православия -исключительное право и долг России хотя бы потому, что, кроме нее, это делать некому. Однако Достоевский предостерегает соотечественников от патерналистских соблазнов, говоря, что Россия должна относиться к европейским славянам исключительно как к братьям, а не как к облагодетельствованным ею бедным родственникам: «Нам <...> гоняться-то бы подождать за славянами. Изучать их - дело другое; помочь тоже можно; но брататься лезть не надо, но только лезть, потому что братьями их считать и как с братьями поступать с ними, несомненно, должно» [25]. Так проявляется высший гуманизм философии Достоевского: добро и долг в соотнесенности с идеалом самоценны, а потому не следует ждать за их осуществление воздаяния. В самой идее «старший брат - младшие братья» нет ничего обидного для последних, если старший ясно сознает и неукоснительно исполняет свой долг перед младшими, следуя, в свою очередь, заветам Отца и Матери. И никакие общеизвестные современные неурядицы России, уверен Достоевский, не дают ей права отказаться от этого своего предназначения: «Да и не таково назначение и цель ее, чтобы зря повернулась она с вековой своей дороги, да и размеры ее не те. Кто верит в Русь, тот знает, что вынесет она все решительно <...> и останется в сути своей такою же прежнею, святою нашей Русью, как и была до сих пор, и, сколь ни изменился бы, пожалуй, облик ее, но изменения облика бояться нечего <...>: кто верит в Русь, тому даже стыдно это. Ее назначение столь высоко, и ее внутреннее предчувствие этого назначения столь ясно (особенно теперь, в нашу эпоху, в теперешнюю минуту главное), что тот, кто верует в это назначение, должен стоять выше всех сомнений и опасений» [26].
Конечную цель этого пути, суть русской идеи, писатель определил в «Пушкинской речи» предельно ясно: «.Стремиться внести примирение в европейские противоречия уже окончательно, указать исход европейской тоске в своей русской душе, всечеловечной и всесоединяющей, вместить в нее с братскою любовию всех наших братьев, а в конце концов, может быть, и изречь окончательное слово великой, общей гармонии, братского окончательного согласия всех племен по Христову евангельскому закону!» [27]
Примечания
1. Достоевский Ф. М. Дневник писателя за 1876 год, декабрь, гл. 1, ч. 3 // Полное собрание сочинений: в 30 т. Л.: Наука. Т. 24. 1982. С. 48.
2. Достоевский Ф. М. Письмо М. Н. Каткову,
25.04.1866 (275) // Указ. издание. Т. 28. Кн. 2. 1985. С. 154.
3. Достоевский Ф. М. Записная тетрадь 1875-1876 гг. // Указ. издание. Т. 24. 1982. С. 183.
4. Достоевский Ф. М. Письмо М. П. Погодину, 26.02.1873 (471) // Указ. издание. Т. 29. Кн. 1. 1986. С. 262.
5. Достоевский Ф. М. Письмо А. Н. Майкову,
16.08.1867 (317) // Указ. издание. Т. 28. Кн. 2. 1985. С. 206.
6. Достоевский Ф. М. Записная тетрадь 1875-1876 гг. // Указ. издание. Т. 24. 1982. С. 181-182.
7. Достоевский Ф. М. Письмо А. Н. Майкову, 30.12.1870 (403) // Указ. издание. Т. 29. Кн. 1. 1986. С. 161-162.
8. Достоевский Ф. М. Записная тетрадь 1876-1877 гг. // Указ. издание. Т. 24. 1982. С. 272.
9. Достоевский Ф. М. Письмо А. Н. Майкову, 26.01.1872 (409) // Указ. издание. Т. 29. Кн. 1. 1986. С. 176.
10. Достоевский Ф. М. Дневник писателя за 1876 год, март, гл. 2. Ч. 1 // Указ. издание. Т. 22. 1981. С. 95.
11. Достоевский Ф. М. Дневник писателя за 1873 год, гл. 9 // Указ. издание. Т. 21. 1980. С. 70.
12. Достоевский Ф. М. Дневник писателя за 1881 год, гл. 2, ч. 3 // Указ. издание. Т. 27. 1984. С. 35.
13. Достоевский Ф. М. Братья Карамазовы. Кн. 5, гл. 3 // Указ. издание. Т. 14. 1976. С. 210.
14. Достоевский Ф. М. Дневник писателя за 1876, март, гл. 1, ч. 5 // Указ. издание. Т. 22. 1981. С. 88.
15. Там же. С. 89.
16. Достоевский Ф. М. Письмо С. А. Ивановой,
29.09.1867 (322) // Указ. издание. Т. 28. Кн. 2, 1985. С. 224-225.
17. Достоевский Ф. М. Записная тетрадь 1875-1876 гг. // Указ. издание. Т. 24. 1982. С. 81.
18. Достоевский Ф. М. Дневник писателя за 1877 год, январь, гл. 2, ч. 2 // Указ. издание. Т. 25. 1983. С. 23.
19. Достоевский Ф. М. Дневник писателя за 1880 год. Гл. 2. Пушкин: очерк // Указ. издание. Т. 26. 1984. С. 147.
20. Достоевский Ф. М. Записная тетрадь 1875-1876 гг. // Указ. издание. Т. 24. 1982. С. 183.
21. Достоевский Ф. М. Дневник писателя за 1880 год. Гл. 2. Пушкин: очерк // Указ. издание. Т. 26. 1984. С. 148.
22. Достоевский Ф. М. Записи литературно-критического и публицистического характера из записной тетради 1880-1881 гг. // Указ. издание. Т. 27. 1984. С. 64.
23. Достоевский Ф. М. Дневник писателя за 1880 год. Гл. 2. Пушкин: очерк // Указ. издание. Т. 26. 1984. С. 148.
24. Достоевский Ф. М. Дневник писателя за 1876 год, февраль, гл. 1. Ч. 2 // Указ. издание. Т. 22. 1981. С. 43.
25. Достоевский Ф. М. Письмо А. Н. Майкову,
26.10.1868 (355) // Указ. издание. Т. 28. Кн. 2. 1985. С. 323.
26. Достоевский Ф. М. Дневник писателя за 1877 год, июль-август, гл. 1. Ч. 1 // Указ. издание. Т. 25. 1983. С. 174.
27. Достоевский Ф. М. Дневник писателя за 1880 год. Гл. 2. Пушкин: очерк // Указ. издание. Т. 26. 1984. С. 148.
