CC BY
84
Вестник Омского университета. Серия «Исторические науки». 2015. № 4 (8). С. 140-146.
УДК 930.1 «19»
О. И. Журба
«ИСТОРИОГРАФИЧЕСКАЯ ЭКСПАНСИЯ» КАК ИНСТРУМЕНТ ФОРМИРОВАНИЯ НАЦИОНАЛЬНОЙ ИСТОРИОГРАФИИ
В центре статьи - борьба за конструирование в историческом сознании конкурирующих концептов исторической памяти Правобережной Украины, спровоцированная в первую очередь польской революцией, которая актуализировала проблемы модернизации традиционных представлений социальных элит о прошлом этнических украинских регионов Российской империи. Поиски новых образов собственной региональной истории в польской литературе, стремление национализировать историческую память в официальных проектах имперской и региональной истории придавали традиционному малороссийскому историописанию новое дыхание, создавали условия для малороссийской историографической экспансии. Новая малороссийская историография открывала неизведанные дороги для дальнейшего конструирования образов прошлого, разворачивающиеся в ожесточенной конкуренции имперской, российской, украинской и польской национальной историографии, нового малороссийского и традиционного регионального, в том числе малороссийского, историопи-сания.
Ключевые слова: историографическая экспансия; историографический регион; национальная идентичность; национальная историография; Украина; Малороссия.
O. I. Zhurba
HISTORIOGRAPHICAL EXPANSION AS A TOOL OF FORMATION NATIONAL HISTORIOGRAPHY
The article focuses upon the struggle for constructing of the new confronting concepts of historical memory about the past of the Right-bank Ukraine in historical consciousness of public and professional historians, provoked, first of all, by Polish revolutions, which actualized the problems of modernization of social elite's traditional notions about the past of ethnic Ukrainian regions of the Russian empire. The search for new images of its own regional history in Polish literature, the desire to nationalize the historical memory in the official projects of imperial and regional history gave the second wind, over-regional sense, modern national perspective to Little-Russian history-writing, created conditions for Little-Russian historiographical expansion. The second wind of Little-Russian historiography gave at least two roads for further constructing of the images of the past, which in native historiography were implemented in the projects of Ukrainian national historiography, modern Little-Russian and traditional regional (including Little-Russian) history-writing.
Keywords: historiographical expansion; historiographical region; national identity; national historiography; Ukraine; Little Russia.
Поиск модерной национальной идентичности, в отрефлексированном виде заявившей о себе во второй четверти Х1Х в., не перестает быть актуальным для российской и украинской общественной, в том числе и исторической, мысли вплоть до наших дней. Не последнюю роль тут играет исторический компонент, конструирование которого возложено на «цех», а вернее, многочисленные «цехи» историков, озабоченных по-
исками «своей» истории, её обороной от посягательств и извне, и изнутри. Историку исторической науки в этих поисках принципиально важными представляются вопросы становления и эволюции модерных форм, формирования, динамики и взаимодействия идентичностей как отдельных писателей исторических текстов, так и исторической памяти их историко-культурных ареалов. Такой ракурс, предполагающий отказ от телеологи-
© Журба О. И., 2015
140
«Историографическая экспансия» как инструмент формирования национальной историографии
ческих построений, может быть продуктивным для корректного конструирования ретроспекций национальных историографий.
В современных обобщающих трудах репрезентация украинского историографического процесса приобрела целый ряд устойчивых ценностных стереотипов, которые уже успели забронзоветь и превратиться в «обычную схему» развития этой области знаний. Среди них особое место занимает выработанное еще на рубеже XIX и ХХ вв. представление о непрерывности, поступательности и единстве украинского историографического процесса, главной задачей которого считалась эмансипация от «чужих» историографий. Краеугольным камнем таких обобщающих картин стало чрезвычайно жесткое соединение истории исторической науки с концептом «украинского национального возрождения».
Несмотря на устойчивость этих стереотипов, легкость их усвоения и дидактическую четкость, растиражированная (прежде всего учебной литературой для вузов) линейная репрезентация сложного, многоуровневого и многовекторного интеллектуального процесса с вынужденностью порождает некоторые наивные вопросы, адекватные ответы на которые, между прочим, в рамках выбранной стратегии не находятся.
Например, почему, представляя историографический процесс второй половины XVIII - первой половины XIX в. как «украинский», исследователи нередко отказывают его создателям в их собственной идентичности, постоянно включая в ряды представителей национальной украинской историографии интеллектуалов, самоотождествление которых имело ярко выраженный домодерный региональный характер?
Традиционные способы репрезентации требуют объяснения, почему в конструкциях истории украинского историописания указанного времени оно представлено почти исключительно как результат творческих усилий малороссов? То ли образованные круги других территорий почему-то не рефлексировали по поводу собственного прошлого, то ли эти рефлексии не отвечали критериям рафинированного украинства более позднего времени.
В рамках национальной парадигмы истории исторического знания не всегда доста-
точно понятны основания соответствующих маркировок создателей исторических текстов (русский или украинский, польский или украинский). То есть в нашем случае - правомерно ли наклеивать национальные этикетки, последовательно переводя термин «Малороссия» и его производные как «Украина»?
Наконец, следует выяснить, могут ли появляться и существовать образы национальной истории, прежде чем в головах образованных слоев общества начнется процесс национально-этнического самоосознания?
Проще говоря, есть ли шанс появиться истории того, что не осознается?
С этими и другими вопросами, не находя ответа в рамках «обычной схемы», я попытался разобраться, разрабатывая проблематику историографического районирования. Отсылая читателя к ряду собственных работ [1-4] и дискуссии по поводу интерпретаций смысла понятия «региональная историография», все же отмечу, что оперировать им как данностью, требующей только поиска красок для маркетингового продвижения готового «историографического продукта», не стоит [5]. А стоит понимать, что раскрашивать, то есть просторы и очертания, границы и пространства, социокультурные и общественнополитические основания «историографично-го». Именно поэтому появляется потребность в выработке стратегий и инструментов такого поиска, среди которых заметное место может занять процедура историографического районирования.
Без сомнения, природа «историографического районирования» значительно сложнее и эфемернее, чем собственно районирования исторического. Специфика эта вызвана как имманентными причинами, прежде всего принадлежностью «историографического»
к изменчивой сфере интеллектуального, так и существующей традицией приемов историографического исследования, которая до сих пор слабо ориентирована на изучение исторического сознания социальных групп, места «исторического» в их ментальных структурах, предложения и спроса на историческую информацию (то есть «историографического рынка»), а сосредоточена в основном на единичных исторических текстах ограниченного круга «выдающихся» авторов, репертуар которых относительно второй по-
141
О. И. Журба
ловины XVIII - первой половины XIX в. практически не обновляется вот уже второе столетие.
В таком случае имеем дело не с массовыми, а с уникальными интеллектуальными явлениями, способными порождать сомнения, хотя бы по поводу репрезентативности источников в изучении конкретной историографической ситуации. Именно поэтому с задачей четко и безоговорочно определить территорию историографического региона может справиться только наивный начинающий, так как «историографическое» в этом случае не территориально, а очагово, обозначение возможно только точками на карте, без возможности закрасить какую-либо широкую географическую площадь.
Кроме того, усложненность собственно украинского «историографического районирования» определена проблемностью однозначного районирования собственно «исторического» украинского пространства, которое отличалось высокой степенью нестабильности и изменчивости административнополитической, демографической, культурнорелигиозной, геополитической, социальнохозяйственной, наконец, образовательноязыковой ситуации на этнических украинских землях. Стабильными в обозримом времени оставались разве что климат и ландшафты. Поэтому даже административные контуры «Новороссии» середины XVIII в. значительно отличались от её же контуров середины XIX в., под «Малороссией» же понимали совсем не одни и те же просторы во второй половине XVII, в XVIII и в XIX в., границы «Украины» определяли совершенно по-разному в XVIII и в середине XIX в. В течение указанного времени колоссальные миграционные процессы срывали с мест миллионы людей, которые переносили на новые территории, кроме имущества и производственных навыков, свои местные, в том числе и исторические, представления.
Еще одна трудность возникает потому, что из-за личной мобильности представителей «историографического» результаты «историографического районирования» имеют совсем не много шансов точно совпасть с результатами районирования исторического.
И, наконец, сложность процедуры историографического районирования - в интел-
лектуальном плену современных авторов, которым по разным причинам довольно не просто быть свободными от мощной историографической и корпоративной инерции с её требованиями, обязанностями, ритуалами.
Большинство авторов, которые занимались в ХХ-ХХ! вв. проблемами становления украинской исторической науки выходили a priori из существования целостного явления «украинского», в том числе «украинской историографии» как его сегментарного проявления. Для такого взгляда аксиоматичным стало представление, что национальное ис-ториописание существовало с давних времен, то угасая под давлением исторической мысли метрополий, то всякий раз «возрождаясь», пытаясь стать самодостаточным явлением, вырываясь из цепких объятий колониального исторического мышления.
Я же исхожу из того, что украинская историография в понимании истории исторической науки как явление культурно-интеллектуального порядка не могло появиться до рождения представлений о целостном украинском народе-этносе как специфическом субъекте исторического процесса, то есть до того времени, когда в системе самоидентификации элитных групп, которые выступали в качестве производителей и потребителями исторических писаний, в иерархиях индивидуального и коллективного самосознания не стало актуализироваться модерное национально-этническое самосознание как одна из ведущих общественных, интеллектуальных и духовно-культурных ценностей.
Таким образом, украинство не «возрождалось», а искалось, конструировалось мыслящими и грамотными слоями разрозненных историческими судьбами «малороссий»,
«слобожанщин», «новороссий», «украин»,
«волыней», «закарпатий», «галичин», «буковин» и других территорий. Множественное число в этом перечне не случайно. Попробуйте относительно XVII - первой половины XIX в. безальтернативно, однозначно, стабильно очертить на карте большинство из упомянутых регионов!
Проведенный в свое время анализ позволил выявить асинхронность историографических процессов в украинских землях Российской империи [6]. Выявление специфики темпа, содержания, характера, меха-
142
«Историографическая экспансия» как инструмент формирования национальной историографии
низмов усвоения интеллектуалами разных регионов задач историописания позволило вводить понятие «историографическое время», которое, хотя и требует дополнительного обоснования, но, несомненно, способно играть важную инструментальную роль в определении темпов, тенденций и характера историографического процесса. Если всё-таки отказаться от представлений о развертывании украинского знания-познания вне времени и учитывать стратегии генезиса «модерного украинского» в историографическом процессе, то обнаруженная асинхронность регионального историописания способна также создавать условия и для поиска механизмов синхронизации сегментов регионального историописания, одним из результатов которой (совсем не единственным) стала «украинская национальная историография». Таким образом (и это может восприниматься как ответ на еще один детский вопрос о целесообразности и необходимости «историографического районирования»), региональный подход становится заметным препятствием для традиционных линейных репрезентаций историографического процесса, демонстрирует стратегию его деконструкции. В то же время он, в отличие от подходов, ориентированных на теорию «национального возрождения», аккумулирует внимание исследователей не на отборе «рафинированного украинского» на отнюдь не рафинированных интеллектуальных, в том числе и историографических, просторах, а на задачах тотального исследования как духовнокультурных ареалов, так и их историографических составляющих, создавая, таким образом, условия для нового синтеза, новых стратегий репрезентации отечественного историографического процесса.
Если историографический процесс второй половины XVIII - первой половины XIX в. представлять как формирование украинской национальной историографии, то его лидером был малороссийский историко-культурный ареал. Постепенная смена стилей и методов исторических исследований, собственная основательная летописная традиция, которая формировалась еще со второй половины XVII в. со своей проблематикой, набором источников, идейными установками, кадровым обеспечением, определили ведущую
роль этого региона в последующей консолидации украинской национальной исторической науки. Неотъемлемыми чертами малороссийской историографической ситуации были достаточно прочные связи малороссийских интеллектуалов с имперскими столицами, вписанность в московско-петербуржское, в значительной мере уже достаточно институ-ционализированое духовно-культурное пространство с его обществами, журналами, типографскими возможностями и, наконец, с широким неформальным общением. В рамках этих структур для малороссийских деятелей были открыты значительные возможности для реализации собственных исторических и археографических проектов.
Кроме упомянутого, исключительное место Малороссии в создании национальных проектов определялось тем решающим обстоятельством, что к середине XVIII в. только в этом этническом украинском регионе завершался процесс формирования домодерной нации с ее административно-сословным патриотизмом, социально-правовой корпоративностью, четко очерченной территориальностью. Все это требовало и вызывало к жизни широкий репертуар исторической продукции. Эта продукция опиралась на местные исторические стереотипы и, корректируя их, сформировала достаточно стойкие структуры исторической памяти образованных слоев региона. Важное место в них занимали представления о казачестве, характере его отношений с окружающим миром, его религиозные, военные, гражданские добродетели, место в структуре социального взаимодействия.
Наличие зрелой «малороссийской нации» старого образца, по моему мнению, и обеспечило ведущую роль малороссийского историописания в создании новых форм исторической идентичности, а значит, и новых образов «нашей» истории в головах тех, кто попал в идейный плен Романтизма и начал поиски нового этнического отечества.
Захватывающие перспективы, горизонты и пространства в этом новом деле открывали и актуализировали для малороссийских интеллектуалов события 1830-1831 гг., роль которых для переформатирования ментальных структур образованных слоев и формирования новых общественно-политических идейных конструкций общеизвестна. Но она
143
О. И. Журба
значительно меньше осмыслена как один из решающих факторов историографического процесса.
Если в презентациях украинского исто-риописания «украинская школа в польской литературе» выступает представителем интеллектуального пространства Правобережной Украины (или Юго-Западного края, или Киевской, Волынской и Подольской губерний, или Правобережной Малороссии1), то в отношении идейных установок и характера деятельности Временной комиссии для разбора древних актов, которая более известна под неофициальным именем Киевской археографической комиссии (1843-1921), особенно в первые десятилетия её работы, стратегии объяснения существенно расходятся. Её представляют то как официальное учреждение, созданное самодержавным режимом с историко-политической задачей обосновать «русскость» вчерашних земель Речи Поспо-литой, то как научную институцию украинских историков, которые смогли «втереться» в доверие к власти и полностью использовали созданные ею возможности для реализации, вопреки официальным намерениям, задач именно украинской исторической науки, то как своеобразный компромисс между украинскими учеными и российскими чиновниками, направленный против польской исторической версии истории региона. Как бы там ни было, но без введения еще одного нового понятия - историографическое чудо -не обойтись! По-другому никак, особенно если применять народническую стратегию «страданий и угнетения»: несмотря на огромные притеснения царизма украинская культура, в том числе и историописание, достигли огромных успехов.
Пафос чудодейственности испаряется, если подходить к созданию в Киеве университета, а особенно Временной комиссии для разбора древних актов как к первым шагам на пути усвоения / освоения исторического и археографического пространства Правобережья представителями региональной малороссийской историографии. Именно они сформировали основу кадрового и руководящего состава комиссии: Н. Д. Иванишев, Н. А. Максимович, В. Ф. Домбровский и др.). Они определяли проблематику археографических и исследовательских проектов, про-
водили интенсивную эвристическую работу в архивохранилищах административных учреждений и частных собраниях правобережного края.
Исторические конструкции польских историков, которые рассматривали эти территории как свои, собственные исторические и идейно-религиозные стереотипы заставляли малороссов искренне приобщаться к антипольской позиции российских официальных кругов и российского общества, к которому они органично причисляли и себя. Не случайно, что в первой четырехтомной археографической серии «Памятники» (1845-1859) самый большой раздел был посвящен не этническим, а религиозным отношениям, которые становились маркерами в определении истории «своих» территорий как домодерного общества, так и того, что стояло на пороге модерной этнизации.
В процессе такой работы малороссийских историков существенно расширялись представления о просторах «малороссийского», которое основывалось теперь не столько на административно-сословном, сколько на религиозно-этническом патриотизме. То есть был сделан важный шаг к образованию еще одного образа, образа новой, этнической Малороссии, написание истории которой существенно отличались от задач традиционной малороссийской историографии.
Новизна этих задач определялась прежде всего идейно, проблемно-тематически и территориально. Народническое мировоззрение заставляло искать нового исторического героя, которым для Правобережья становилось не только хорошо знакомое по малороссийским историческим и художественным текстам казачество, но и крестьянство, которые вместе заметно отодвинули с передних планов исторических картин привилегированные слои и их представителей. В сочетании с модой на романтизм это способствовало постепенному открытию малороссийскими интеллектуалами первой половины XIX в. собственной этнической общности с жителями края, а также приводило к зарождению представлений о возможностях расширения малороссийских границ, об усложненной включенности «своего» в широкие пространственные и интеллектуальные иерархии, о многослойности и нетождественности
144
«Историографическая экспансия» как инструмент формирования национальной историографии
Старой (административно-территориальной, узкой, в просторах бывшей Гетманщины) и Новой (этнической, широкой, еще четко не очерченной) Малороссии.
Применение указанных подходов создавало ситуацию существенного усложнения образа (возникновение новых образов и их наложение) истории Киевщины, Подолья, Волыни, еще «вчера» бывших частью Речи Посполитой, конструирование конкурентных типов исторической памяти региона.
Усвоение / освоение представителями малороссийской историографии исторических пространств Правобережья в 40-х гг. XIX в., по моему мнению, сыграло решающую роль в становлении собственно украинского национального проекта, не случайно в Киевской археографической комиссии работали его отцы-основатели - П. Кулиш, Н. Костомаров, Т. Шевченко. Их встреча с польским украинофильством при наличии в тогдашних историко-географических представлениях Слободской Украины и древней летописной казацкой Украины сыграла важную роль в выборе нового-старого имени для нарождающегося национального проекта, предоставила им возможность безоговорочно отказаться от любых смысловых вариантов использования термина «Малороссия».
Таким образом, с начала 1840-х гг. началась настоящая битва за трансформацию исторической памяти Правобережной Украины, которая к тому времени почти безраздельно и прочно вписывала этот регион в польское историческое пространство. Активное участие в этих ожесточенных идеологических баталиях путем инструментализации исторического знания-познания принимала малорусская интеллектуальная элита. Учитывая масштабы развернутых исторических и археографических проектов, их щедрое материальное обеспечение, опору на институты и возможности власти, наступательный и агрессивный характер освоения новых историографических территорий, этот процесс вполне может быть представлен в терминах «малороссийской историографической экспансии». Эвристический и познавательный потенциал понятия «историографической экспансии», думаю, выходит далеко за пределы локального рассмотрения и использования. Его смысловая нагрузка связана с по-
иском адекватного обозначения темпов и характера процесса усвоения / освоения / присвоения определенным историко-культурным пространством нового, внешнего по отношению к нему времени-пространства как «своего» с целью вытеснения из практик ис-ториописания и исторической памяти конкурирующих образов прошлого. Результатом такого рода историографической конкуренции стало формирование в дополнение к доминирующему в местной просвещенной среде представлению об этом регионе как о своеобразной, органичной, украинной части Речи Посполитой, еще не менее двух новых конфигураций исторической памяти как внешних относительно Правобережья наблюдателей, так и, хотя и значительно медленнее, самой правобережной элиты:
• представление о регионе как о естественной составляющей Новой Малороссии, включенной в проект большой русской нации;
• исторические воспоминания о прошлом как исключенный из всех исторических и историографичних иерархий конструкт самодостаточной Украины, которая вынуждена дискомфортно располагаться на «захваченных чужими» политических и духовно-культурных пространствах.
Таким образом, становление современного типа украинского историописания и ис-ториомышления прочно связано с «малороссийской экспансией» на правобережное историографическое пространство, которое с тех пор становилось ареной ожесточенных идейно-политических и историографических боев. В то же время такой механизм формирования украинско-малороссийского регионального историописания Правобережья создавал условия для распространения малороссийских влияний на интерпретацию исторических источников и исторических процессов, то есть способствовал преодолению регионализма и формированию идейных основ и конструированию канона собственно украинского историописания на почве доминирования традиций малороссийской козако-фильськой историографии.
ПРИМЕЧАНИЯ
1 Само множество имен региона свидетельствует о сложности и поливариантности способов его вписывания в разные «целости», в том числе и историографические.
145
О. И. Журба
ЛИТЕРАТУРА
1. Журба О. I. Становлення украТнськоТ архео-графп: люди, щеТ, iнституцiТ. - Днтропет-ровськ : Изд-во ДНУ, 2003. - 316 с.
2. Журба О. I. Проблеми iсторiографiчного рай-
онування та пошуки репональних Идентичностей // Регiональна iсторiя УкраТни. - КиТв : Институт истории НАН Украины, 2008. -
Вип. 2. - С. 47-58.
3. Журба О. И. Проблемы историографического районирования в презентациях истории украинского историописания // Историческая география: пространство человека vs человек в пространстве : материалы XXIII междунар. науч. конф. (Москва, 27-29 янв. 2011) / отв. ред. М. Ф. Румянцева. - М. : РГГУ, 2011. -С. 59-70.
4. Журба О. И. Имперский запрос и украинский ответ: Киевская археографическая комиссия как организатор региональной исторической науки // Росшська iмперiя у Х1Х - на початку ХХ ст. Влада i суспшьство: мехашзми взаемодп : зб. наук. статей. - Чершпв : Вида-вець Лозовий В. М., 2014. - С. 538-556.
5. Значимые разработки проблем региональной истории и историографии представлены в работах £. А. Чернова. См.: Днтропетровський iсторико-археографiчний збiрник. - Днтро-петровськ, 2010. - Вип. 4. - 316 с.
6. Журба О. I. Становлення украТнськоТ архео-графп та iсторiографiчний процес другоТ поло-вини XVIII - першоТ половини XIX ст. : авто-реф. дис. ... д-ра ютор. наук. - Днтро-петровськ, 2004. - С. 29-30.
146
