Научная статья на тему 'Историко-культурный контекст сатиры А. П. Сумарокова «О худых рифмотворцах»'

Историко-культурный контекст сатиры А. П. Сумарокова «О худых рифмотворцах» Текст научной статьи по специальности «Языкознание и литературоведение»

CC BY
725
97
i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.
Ключевые слова
А. П. Сумароков / эстетическая норма / теория вкуса / репутация писателя / слезная драма

Аннотация научной статьи по языкознанию и литературоведению, автор научной работы — Рожкова Татьяна Ивановна

В статье рассматривается поэтическое творчество А. П. Сумарокова 70-х годовXVIII века. Сочинения этих лет передают напряженную жизнь поэта, связанную с раз-рушением принятых в драматургии эстетических норм. Для писателя это было время нетолько «великого негодования», но и осмысления законов развития словесности; такродилась теория «случайных вкусов».

i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.
iНе можете найти то, что вам нужно? Попробуйте сервис подбора литературы.
i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.

Текст научной работы на тему «Историко-культурный контекст сатиры А. П. Сумарокова «О худых рифмотворцах»»

РАЗДЕЛ 3. ВОПРОСЫ ПОЭТИКИ ХУДОЖЕСТВЕННОГО

ПРОИЗВЕДЕНИЯ

Т. И. Рожкова

Историко-культурный контекст сатиры А. П. Сумарокова «О худых рифмотворцах»

В статье рассматривается поэтическое творчество А. П. Сумарокова 70-х годов XVIII века. Сочинения этих лет передают напряженную жизнь поэта, связанную с разрушением принятых в драматургии эстетических норм. Для писателя это было время не только «великого негодования», но и осмысления законов развития словесности; так родилась теория «случайных вкусов».

Ключевые слова: А. П. Сумароков, эстетическая норма, теория вкуса, репутация писателя, слезная драма.

Конфликт А. П. Сумарокова с обществом московских театралов, вылившийся в провальную постановку трагедии «Синав и Трувор», привел драматурга к мыслям о смерти. «Душевную скорбь» поэта сохранили письма и сочинения этого времени. «...Может быть, умру, не дождався милостивого от в.в. ответа», - писал он Екатерине II 28 января 1770 [6, с. 128]. Ей же сообщил диагноз штаб-лекаря, тот предупреждал о возможном «параличе» (1 февраля 1770) [6, с. 131]. О крайней степени своих переживаний признавался он Г. В. Козицкому: «.ныне мучуся я так, как я никогда еще ни по поэзии, ни по театру мучим не бывал» (Г. В. Козицкому, 4 марта 1770) [6, с. 137]. Мысли этих месяцев вошли в элегию «Все меры превзошла теперь моя досада» (1770): О Боже! видишь ты, колика скорбь моя: / Зришь ты, в коликом днесь отчаянии я: / Терпение мое преходит за границы; / Подвигни к жалости ты мысль императрицы! [6, с. 133].

Когда С. Глинка в известной работе подошел к описанию этих месяцев биографии поэта, он, чтобы дать читателю возможность приблизиться к пониманию ситуации, позволил себе лирическое отступление. В нем уподобил московские события неожиданному и трагическому пробуждению: «Если б кто в безмятежный, очаровательный летний вечер, при блеске полной луны, при сладостном журчании ручья под тенью кустов роскошных, предался сну; и если б какою-нибудь враждебною, невидимою рукою, был бы перенесен в степь мрачную и проснулся бы там при раскатах грома, слившегося с ревом диких зверей: что бы он тогда почувствовал?» [1, с. 107]. Сумароков, по словесным преданиям, всегда отчаянно боролся за свою писательскую репутацию. Теперь «невидимая» и «враждебная рука» времени, казалось, не давала ему ни малейшего шанса на

190

«бессмертную славу»: «... в очах его рассеялось туманным дымом прежнее торжество, встречавшее его в области Мельпомены» [1, с. 107].

По словам А. Н. Пыпина, последние годы жизни поэта были временем «великого негодования», когда драматург берется с новой силой «просвещать» и «чистить нравы» общества [7, с. 476]. Верный задаче, трудиться «ради спасения могущих по мне быть сносных рифмотворцев», он старается напомнить «забывчивому читателю» и зрителю принципы «правильной» поэтики» золотого века в истории Парнаса [2, с.317]. Именно в 1774 году поэт «счел необходимым» опубликовать в новой редакции «Эпистолу о стихотворстве». Так появилось «Наставление, хотящим быти писателями от Александра Сумарокова» (СПб., 1774). Он увеличил тираж издания до 1200 экземпляров, в названии уточнил адресата - «хотящим быти писателями», обозначил поэтическую школу - Александр Сумароков. К этому времени относятся: «Притча на несмысленных писцов» (резолюция академической канцелярии о ее напечатании - 22 августа 1774 года); «Письмо ко князю Александру Михайловичу Голицину», эпиграмма «Окончится ль когда парнасское роптанье?» (1775). В 1774 году был подготовлен к печати и вышел в Петербурге сборник «Сатиры А.П. Сумарокова». При этом надо учесть, что объективная ситуация не благоприятствовала творчеству, с конца 1770 года по 1772 год Москва переживала эпидемию чумы.

Последние годы жизни стали временем осмысления сложившейся в литературе и вокруг него ситуации. Сочинения этого периода, каждое по-своему, передают напряженную эмоциональную жизнь поэта, связанную с критическими суждениями в его адрес, с разрушением принятых и охраняемых им эстетических норм. В них без особого труда вычитываются унизительные московские события, в частности, в сатире «О злословии» описана ситуация, возникшая на представлении «Синава»: В крику газетчиков и драмы утопают, / И ложи и партер для крика откупают. [9, с. 196]. Финал сатиры «Пиит и друг его» часто цитируется при характеристике всего творчества Сумарокова: «Доколе дряхлостью иль смертью не увяну, / Против пороков я писать не перестану».

Между тем, в сатире из области литературных проблем поэт поднимает личную для себя тему, тему популярности «жалостных» драм, «гнусность» которых он взялся разъяснять театральному сообществу. Исследователи неоднократно отмечали «памфлетный характер» сатиры «О худых рифмотворцах» (время написания связывают с 1771-1774 годами), указывали на наличие в ней «реминисценций», «скрытых намеков» [8]. Сочинение необычно тем, что не ограничивается сатирическим пафосом. Сатира здесь скорее побочный элемент и не является целью. Ведущей темой следует признать обращение Сумарокова к драматическим коллизиям движения литературного процесса. Обращение к прошлому мировой словесности стало для него своеобразным опытом постижения настоящего.

191

Строку «Четыре раза шли драги к Парнасу лета» П. Н. Берков и Ю. В. Стенник трактуют как «своеобразную периодизацию развития мировой литературы». Именами выдающихся авторов Сумароков определяет отдельные этапы ее расцвета: век Софокла и Еврипида, век Вергилия («римского Гомера») и Овидия, век Тассо и Малерба [8, с. 252]. В прошлом словесности Сумароков отметил периоды «тяжкого поэзии ущерба», столкновение амбиций («Лукан Вергилия превысити хотел»); несправедливую хулу (Буало «против совести Кинольта охуждал»). Сюжеты литературной истории, выбранные Сумароковым, очень показательны. В них речь идет о возможности разрывов в наследовании художественной традиции. Известный специалист по античной литературе И.М. Тронский именно так предлагает трактовать творческий диалог Лукана и Вергилия: «...Вергилий сохранял ... традиционный мифологический аппарат античного эпоса. Лукан смело порывает с этой гомеро-вергилиевской традицией», ставит себе целью заменить «Энеиду» поэмой нового типа [10, с. 419] (В эпистолах Сумарокова мы не найдем Лукана среди образцовых сочинителей, в то время как Вергилий назван им «знатнейшим римским стихотворцем», а его сочинения «преславными». По всей вероятности декламационно-патетический стиль Лукана, связанный с «чрезмерностью средств выражения» (И. М. Тронский) не был им принят. - Т. Р.).

1. Разрывы в преемственности должны были особенно задевать поэта и провоцировать к размышлению. Для него они стали свидетельством того, что «ученость», столь необходимая в других науках, писателя не определяет. В поэзии требуются еще сердце и вкус: В иной науке вкус не стоит ничего, / А во поэзии не можно без него [9, с. 199]. Сочетание этих качеств в одном человеке, в его представлениях, и отличает великого писателя от прочих. Сочетание это редкое: «Расин и Молиер во все ль бывают веки?». Подобное рассуждение мы находим в предисловии к изданной в 1772 году трагедии «Димитрий Самозванец»: «Людовик XIV дал Парнасу златой век во своем отечестве, - но по смерти его вкус мало-по-малу стал исчезать. Не исчез еще; ибо видим мы онаго остатки в г. Вольтере и во других французских писателях. Трагедии и Комедии во Франции пишут; но не видно еще ни Вольтера, ни Молиера» [11, с. 122]. Вкус делает сочинителя великим, так сложились судьбы Вергилия, Мольера, Вольтера, Расина. Сумароков приводит несколько параллелей, где, на его взгляд, работает эта теория: Мольера ставит выше Бомарше («Евгении» ли льзя превысить «Мизантропа»); Вольтера выше Лемьера («И с «Ипермнест-рою» сравнительна ль «Меропа»). Эта логика дала основание разделить сочинителей на тех, кто пишет, но «стихом не утешает», имеет «званье малое»; и тех, кто был и остается истинно велик. Эта мысль Сумарокова не прошла не замеченной: неизвестный автор скандальной статьи, напечатанной после смерти поэта в «Санкт-Петербургском вестнике», остановился на ней особо, иронизируя на счет ее автора: «Имел он высокое, а может

192

быть и чрезмерное мнение о звании и достоинстве прямого стихотворца; и для того не мог с терпением видеть, что сия благородная наука, в которой упражнялися Г омеры, Софоклы, Мароны, Вольтеры и прочия великие люди, почитаемая от века всеми народами, была оскверняема руками людей не имущих ни ума ни сердца. Сии люди, говорил он, оскорбляют почтенный слух общества своими в рифмы включенными глупостями, и в одежде муз выводят на позорище свои чудовища, от коих общество с гнушением бежит и устрашенное оными, часто презирает и истинных муз: Пиит, который нас стихом не утешает, / Презренный человек, хотя не согрешает. Сии два прекрасные его стиха заключают сущую истину, которыя всякий новый стихотворец творец должен остерегаться» [12].

Исторические экскурсы поданы в форме риторических вопросов, но Сумароков ведет читателя к однозначному ответу: Со Мельпоменою вкус Талию сопряг, / Но стал он Талии и Мельпомене враг; / Нельзя ни сей, ни той театром обладати, / Коль должно хохотать и тотчас зарыдати. / Хвалителю сего скажу я: «Это ложь!» [9, с. 200]. В тексте сатиры мы наблюдаем переложение письма Вольтера, высказавшегося по этому вопросу. Слово Вольтера должно было стать еще одним убеждающим аргументом, а он писал: «После Ренара, человека с истинным комическим дарованием, и достойного преемника Мольера появилися комедии нового чудовищного рода (monsters). Авторы этих пьес, не способные к созданию истинной комедии, стараются писать только для денег. Они не имеют столь таланта и ума, чтоб написать трагедию и мало остроумия для комедии. Они в состоянии только настрочить роль для лакея. Они придают возвышенные, благородные страсти мещанским личностям. Говорят, что эти пьесы завлекают внимание зрителей, во время представления их на сцене. Не спорю, но умная игра артистов может поддерживать эти пьесы, - но читать их, - я отказываюсь. Словом, - пьесы эти межеумки, ни трагедия и ни комедия. За недостатком лошадей, ездят на ослах» [11, с. 125]. Мысль Вольтера Сумароков прописал в сатире следующим образом: Когда трагедии составить силы нет, / А к Талии речей творец не приберет, / Тогда с трагедией комедию мешают / И новостью людей безумно утешают. / И драматический составя род таков, / Лишены лошадей, впрягают лошаков [9, с. 201]. И Вольтер, и Сумароков видят в эстетике новых драматических сочинений только художественное несовершенство.

Еще одну сторону литературного процесса передает введенный в сатиру сюжет отношений Буало и Кинольта. За сюжетом стоит несправедливость литературно-критических суждений современников, даже таких авторитетных, как Н. Буало. Переоценка личности Н. Буало началась в России в начале XIX века. А.М. Песков проследил падение репутации теоретика классицизма по журнальным, поэтическим, дневниковым материалам начала XIX века. В частности, исследователь цитирует фрагмент статьи журнала «Вестник Европы» (1808), где Буало назван человеком «не-

193

приятным в обществе», грубым и завистливым, унижающим автора прекрасных опер Кино [5, с. 90]. Сумароков значительно раньше обратил внимание на несправедливые суждения Буало в адрес «гармонического» Кинольта. Сам Н. Буало в приложении к последнему прижизненному изданию собрания своих сочинений признавался: «Я вовсе не намеревался, например, отрицать...., что сочинения господина Кино весьма остроумны, хотя далеко не так совершенны, как творения Вергилия. Добавлю, что в ту пору, когда я нападал на господина Кино, мы оба были очень молоды, и он еще не создал многих превосходных произведений, принесших ему впоследствии столь заслуженный успех» [5, с. 159].

Таким образом, суждения Сумарокова по теоретическим вопросам словесности свидетельствуют о том, что эстетическая позиция писателя оставалась прежней, он по-своему объяснял сложившуюся вокруг него ситуацию. В разрушении правил письма, смешении стилей видел признаки «тяжкого поэзии ущерба», утрату вкуса «златого века» Парнаса. К тем, кто пошел дорогой разрушения, обращается он своей сатирой: Умолкни тот певец, кому несвойствен лад, / Покинь перо, когда его не вкусен склад, / И званья малого не преходи границы [9, с. 201].

Известно, что в эти годы А. П. Сумароков обменялся с В. И. Майковым рядом поэтических сочинений. В. И. Майков как раз переселился в Москву. Его родственник и биограф Л. Майков включил в свою работу предание о том, что Василий Иванович вместе с Сумароковым критиковал комедии его противников, «говорил во многих тогдашних салонах» [3, с. 30-31]. В эти годы В. И. Майковым была написана ода «О вкусе» (1776), адресованная А. П. Сумарокову. Для В. И. Майкова принципы стихотворной речи Сумарокова оставались вершиной поэтического вкуса: Тебе во след всегда лечу, / Тобой настроенную лиру / Я худо строить не хочу; / Всегда мне вкус один приятен, / Который важен, чист и внятен [4, с. 254]. Интересно, что в оде В. И. Майков поддерживает и развивает мысль Сумарокова о временах упадка в словесной культуре. Такие периоды он определяет как периоды господства «случайных вкусов». Их длительность, в его представлении, ограничена и в итоге не позволяет выразителям нового стиля превзойти «великих пиитов». В свое время не удалось Прадону превзойти Расина, - «Прадонов вкус скончался». Творения таких сочинителей не станут достоянием будущего: Случайны вкусы все суть ломки / И не дойдут они в потомки [4, с. 254].

По всей вероятности, именно так, рассуждали в окружении обиженного и неутомимого классика русской литературы философствующие художники слова. Как явление вторичное, случайное предлагали они понимать успех «слезной» драмы.

Наверное, нельзя исключать «пародийного задания» перечисленных во второй части сатиры формул поэтического восторга [8, с. 254]. В тоже время пародийность нельзя преувеличивать. Вторая часть содержит в себе и положительный одический пафос. Он определяется темой прославления

194

десятилетнего срока правления Екатерины П. Сумароков восхищается знаковыми событиями этих лет: победной битвой при Чесме (1770), когда русские корабли взорвали турецкий флот; восстановлением Твери после пожаров 1763-1773 гг.; основанием первого в России воспитательного дома для подкидышей и сирот; реконструкцией Петергофской дороги и пр. Близость описательных картин к реальности, позволяет предположить, что в сатиру вошли личные впечатления поэта от поездки в Петербург. Биографы пишут, что с 1771 года Сумароков жил то в Москве, то в деревне, изредка наезжая в Петербург, по делам или по вызову императрицы. Сумароков включил в финал сатиры важнейшие знаки культурного ландшафта столицы и оказался у истоков «петербургского текста» в поэзии. Гранитная набережная Невы, памятник Петру I, Исакиевский собор, великолепные дворцы и парки, - все это темы поэтического вдохновения, а не сатиры: А ты, Петрополь, стал совсем уж новый град - / Где зрели тину мы, там ныне зрим Евфрат. / Брег невский, каменем твердейшим украшенный / И наводнением уже не устрашенный.... / Можно предположить появление в тексте личности самого автора: / Иду между древес прекрасною долиной / Во украшенный дом самой Екатериной, / Который в месте том взвела Елизавет. / А кто ко храму здесь Исакия идет, / Храм для рождения узрит Петрова пышный: / Изобразится им сей день, повсюду слышный [9, с. 200-201].

«Под конец жизни ему пришлось увидеть, что сама французская литература вступает на иные пути ...», - писал А. Н. Пыпин о Сумарокове [7, с. 476]. Рушились прежние нормы письма. Дорога будущего словесности пугала своей непредсказуемостью. Сторонники уходящего классицистического стиля склонны были считать появление «слезной драмы» явлением «случайным», а не определяющим фактом культурной перестройки, и продолжали убежденно отстаивать свои принципы.

Список литературы

1. Глинка М. Очерки жизни и избранные сочинения А. П. Сумарокова. - СПб.,

1841.

2. Клейн И. Пути культурного импорта. Труды по русской литературе XVIII века. - М.: Языки славянской культуры, 2005.

3. Майков Л. О жизни и сочинениях В. И. Майкова. - СПб., 1867.

4. Майков В. И. Избранные произведения. - Л.: Сов. писатель, 1966.

5. Песков А. М. Буало в русской литературе XVIII - первой трети XIX века. - М.: Изд-во МГУ, 1989.

6. Письма русских писателей XVIII века. - Л.: Наука, 1980.

7. Пыпин А. Н. История русской литературы. - СПб., 1911. - Т. 3.

8. Стенник Ю. В. Из истории литературной полемики 1770-х гг. (Сатира Сумарокова «О худых рифмотворцах») // XVIII век. Русская литература XVIII - начала XIX века в общественно-культурной контексте. - Л.: Наука, 1983. - Сб. 14. - С. 251 - 261.

9. Сумароков А. П. Избранные произведения. - Л.: Сов. писатель, 1957.

10. Тронский И. М. История античной литературы. - М., 1983.

11. Шигин И. Сумароков и слезная драма // Пантеон. - 1855. - № 9.

12. Санкт-Петербургский вестник. - 1778. - Т. 1. - С. 48.

195

i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.