CC BY
389ПОЛИТИЧЕСКИЕ ПРОЦЕССЫ
И.Д. Звягельская
Исламское возрождение в Центральной Азии: причины и игроки
Независимость и исламский ренессанс. Вопрос о взаимоотношениях государства и религиозных институтов в процессе строительства национального государства является для получивших сравнительно недавно независимость центральноазиатских республик весьма актуальным. Распространение и бытование ислама имело свои особенности в кочевой и оседлой частях региона. Как известно, для кочевников была характерна более поверхностная форма исламизации, в то время как на территории современного Узбекистана существовали очаги исламской учености, проповедовали известные духовные авторитеты.
Рост интереса к исламу и исламским традициям непосредственно связан с поисками национальной идентичности, с зарождением и оформлением местных национализмов. Национализм как понятие относится к сообществам, объединенным общей культурой и отличных в культурном отношении от других сообществ. Если в эпоху СССР во всех республиках, в том числе в республиках Центральной Азии, общегосударственная культурная идентичность базировалась на русской культуре (при сохранении и даже развитии местных культур), то после получения независимости ее место закономерно заняла культура титульного этноса.
Хотя возникновение национализмов имеет общие детерминанты, тем не менее, формирующиеся национализмы даже в одном регионе бывают противоположными и весьма различными. С. Н. Абашин, акцентирующий свое внимание на различиях и асимметрии среднеазиатских национализмов, относит к их общим истокам «изначальное восприятие государственности как “национальной”; описание нации в этнических терминах, связанных с советской марксистской традицией и “теорией этноса”; особое внимание к проблемам национального языка; интерес к историческим корням и древней истории и т.д. Все это позволяет квалифицировать среднеазиатские национализмы как этнонациона-лизмы. Однако в действительности дело обстоит не так просто»1. По мнению автора, узбекский национализм в силу исторических причин особое внимание уделяет государству, для которого «языковые и культурные различия могут представлять угрозу.
1 Абашин С.Н. Зарождение и современное состояние среднеазиатских национализмов //Национализм в мировой истории. Под ред. В.А.Тишкова и В.А.Шнирельмана. М., 2007. С.362.
Единственным инструментом сохранения государства является игнорирование этих различий и одновременно активная политика ассимиляции и интеграции мелких групп в единую общность»2. В отличие от узбекского национализма «гипертрофированное внимание таджикского национализма к языку, культуре и истории компенсирует его небольшой интерес к маленькому и слабому государству»3.
В данном случае особую значимость приобретают не столько различия, сколько общие черты среднеазиатских национализмов, а именно, присущий им этно-национализм. На постсоветском пространстве в силу особенностей исторического развития утверждается именно этот тип национализма. Этнический национализм, ставший принципом становления постсоветских государств, порождает трудности для других этнических групп, не способных вписаться в меняющиеся общественные отношения и культурную парадигму, и в силу этого обреченных на маргинализацию.
Поиски национальной идентичности, утверждение самобытности и права на самостоятельное развитие приводили к тому, что главным маркером идентичности становились ценности традиционного ареала, где религиозные настроения были особенно сильны и где превалировало консервативное сознание. Как отмечает С. Панарин: «Ареал первой цивилизации — это пространство модернизации: в нем получили развитие свободно устанавливаемые социальные связи, либеральные ценности, индивидуализм, светское мировосприятие, космополитические образцы культуры. Ареал второй — пространство традиции: в нем сильны наследственные социальные связи, патриархальные ценности, коллективизм, религиозное мировосприятие, этнические и субэтнические образцы культуры»4.
Естественно, первый ареал не мог быть источником национального своеобразия, скорее напротив, в нем ценились универсальные ценности, в то время как ареал традиции с характерным для него мифологизированным сознанием, особой ролью религии
2 Абашин С.Н. Указ.соч. С. 365.
3 Абашин С.Н. Указ.соч. С. 366.
4 Панарин С. Центральная Азия: интеграционный потенциал и перспективы миграции. Миграция русскоязычного населения из Центральной Азии: причины, последствия, перспективы. Под редакцией г. Витковской. Научные доклады, выпуск 11. М., 1996. С. 25.
и обрядности использовался в качестве мерила самобытности.
Не меньше, чем поиски идентичности, ретра-диционализация общества, ставшая результатом трудного процесса трансформации, способствовала повышению роли религиозного компонента. Традиционные общества консервативны и их консерватизм выступает в качестве системообразующего элемента, сплачивающего и обеспечивающего функционирование этого общества. Модернизированные социальные группы, национальная творческая и техническая интеллигенция не могли противостоять надвигавшемуся традиционализму, который в эпоху кризиса воспринимался как единственная надежная альтернатива распадающейся реальности.
Тесные и закрытые кланово-семейные связи, обеспечивавшие определенный социальный комфорт и возможность выживания, не могут не приходить в противоречие с задачами модернизации и создания современных обществ. Надо признать, что при советской власти процессы модернизации шли достаточно быстро. Появление широкого слоя образованных людей, новые производства и технологии, относительно высокая социальная мобильность, вовлечение молодежи в новые формы общественной жизни, обеспечивающие общественное признание, наконец, общий атеистический настрой, снижавший интерес к религии до уровня традиции, — все это в комплексе способствовало глубоким изменениям. Достаточно сравнить те части среднеазиатских этносов, которые оказались, например, на территории Афганистана (узбеки, таджики) с их соплеменниками в Узбекистане и Таджикистане. Однако при этом традиционное общество вовсе не было разрушено. Оно продолжало существовать, адаптируясь к новому строю, мимикрируя под советские структуры.
Вхождение в рыночную экономику оказалось для центральноазиатских обществ достаточно болезненным. И потому, что рынок означал куда большую неопределенность и риск, чем регулируемая экономика «социалистического периода», и потому что он явился в весьма специфическом обличье с деформированными формами, которые подверглись еще более удручающей эволюции под воздействием клановости, непотизма, бюрократического рвения.
В новой псевдорыночной среде традиционное общество консервирует привычную систему ценностей. Накопленное богатство не реинвестируется, но, сообразуясь с общественными требованиями и представлениями, начинает косвенно перераспределяться между членами коллектива — дорогостоящие праздники, подарки и т.п.
Социальная неопределенность и огромный разрыв в доходах, новые риски и вызовы для индивидуума, привыкшего к патерналистскому государству, — все эти факторы оказывают определяющее воздействие на социально-политическую ситуацию в регионе в целом и в отдельных государствах в час-
тности. Они определяют обращение к религии как к единственному надежному утешению и защите от несправедливости.
Усиление ислама, заметное во всех новых независимых государствах Центральной Азии, было обусловлено и внешним влиянием. К ним относится открытость внешнему мусульманскому миру — распространение религиозной литературы, организация хаджа, возможность восприятия новых элементов обрядности, появление различного рода миссионеров. На общественном уровне исламиза-ция общества (поверхностная, не предусматривающая глубокого погружения в религию) выражается во все более очевидной популярности религиозной обрядности — увеличении числа исламских свадеб, праздновании исламских праздников, ношении хид-жабов и т.п. Немаловажную роль играет исламский бизнес, который в новых экономических условиях нашел свою нишу. Производство исламской одежды, предметов культа, внедрение исламской моды находят много потребителей, в том числе и в среде молодежи, не отличающейся религиозностью, но готовой следовать традиционным образцам, тем более, если это поощряется в обществе.
Все большее распространение получают хиджа-бы как всем заметные маркеры принадлежности к исламу. На душанбинских улицах в толпе можно встретить много молодых девушек в мусульманских платках (в советское время горожанки предпочитали ходить с непокрытой головой или завязывали пестрый платок, не закрывавший полностью волос). В Киргизии министерство образования было вынуждено отказаться от намерения запретить школьницам носить хиджабы. 19 февраля 2009 г. министерство издало приказ, в соответствии с которым все школы должны были внести изменения в уставы, прописав там обязательное ношение школьной формы, а также запрет на элементы одежды, которые выражают религиозную принадлежность учащихся. Позиция ведомства изменилась после многочисленных протестов со стороны граждан — его руководители, чтобы не нагнетать страсти, заявили, что речь шла всего лишь о рекомендации.
Важнейшим элементом повышения общественного внимания к исламу стало образование. В первые годы независимости отрезанное от мусульманского мира население Средней Азии весьма неразборчиво относилось к хлынувшему потоку литературы, среди которой было немало сочинений радикалов, к получению грантов на образование. В середине 90-х гг. мне довелось побывать в Йемене. В Хадрамауте я с удивлением узнала, что в одном из средневековых городов в местном медресе учатся два гражданина Узбекистана, государства с богатейшей исламской традицией. Чему и как учатся — неизвестно. Активную работу среди таджикских беженцев в Афганистане вели исламские фонды Пакистана. Детям предоставлялась возможность получить бесплатное духовное образование. Потом они приехали, получив
дипломы, в Таджикистан и стали проповедовать в соответствующем полученному образованию духе. В 1992-2008 гг. 2200 молодых людей из Таджикистана поступили в различные учебные заведения исламских стран, из них лишь 650 человек официально были направлены на учебу. Неудивительно, что власти крайне настороженно относятся к такого рода волонтерам.
Не менее опасной с точки зрения поддержания общественной стабильности становится появление нелегальных исламских школ на территории государств Центральной Азии. В частности, мне приходилось слышать от моих киргизских коллег, что в последние годы незарегистрированные медресе активно привлекают молодежь. Проконтролировать, чему и как там учат, практически невозможно.
Исламские партии и организации. В начале 1990-х гг. в Центральной Азии стали появляться исламские политические организации радикального толка, в становлении которых немалую роль сыграли внешние силы. В Узбекистане в этот период возникли несколько религиозных групп и течений: «Адолат», «Ислом лашкарлари», «Таблих», «Товба», «Нур» и др. Действовали они в основном в Ферганской долине: Наманганской, Андижанской и Ферганской областях. В Таджикистане к началу 90-х гг. включилась в политическую жизнь Партия исламского возрождения Таджикистана, ставшая главной силой оппозиции, развязавшей гражданскую войну.
Исламское движение Узбекистана (ИДУ) было создано в 1996 г. Оно ставило задачу вооруженным путем осуществить свержение существующего светского режима и построить в стране исламское государство. К концу 1990-х гг. ИДУ все в большей мере стало ориентироваться на использование насильственных, террористических методов борьбы. ИДУ сохранило те черты, которые были характерны еще для первых исламистских организаций Ферганской долины (в частности, «Адолат»), что неудивительно, так как ИДУ и было создано теми, кто стоял у их истоков. Среди этих черт можно назвать, во-первых, исламский салафитский пуританизм, заповеди строгого соблюдения верующими норм ислама, во-вторых, претензии на то, чтобы еще до захвата власти в стране фактически попытаться выполнять властные функции в отдельных районах, показав населению, что исламисты способны искоренить преступления и коррупцию, в-третьих, проповедь идеалов социальной справедливости и равенства, в-четвертых, цель создания в стране исламского режима, основанного на господстве шариата.
Лишившись возможности продолжать участие в вооруженной борьбе в охваченном гражданской войной Таджикистане после достигнутого там национального примирения, боевики ИДУ переместились на базы в Афганистане, но несколько раз использовали таджикскую территорию для вторжения в Кыргызстан и далее в Узбекистан, где пытались развернуть боевые действия.
В 1999 г. они вступили в столкновение с правительственными войсками на юге Кыргызстана и в Сурхандарьинской области Узбекистана. 17 февраля 1999 г. ИДУ провело серию взрывов в Ташкенте.
Новая попытка прорыва боевиков ИДУ в Узбекистан была осуществлена осенью 2000 г. и преследовала цель — прорваться в Ферганскую долину, где, по расчетам лидеров движения, их должны были поддержать местные сторонники создания исламского государства. Боевики намерены были установить контроль над одним-двумя районами и, используя их как плацдарм, продолжить вооруженную борьбу. В самой долине заранее были заготовлены склады с оружием и боеприпасами. Попытка прорыва провалилась, но в 2001 г. возникла реальная угроза развертывания широкомасштабных партизанских действий исламистов против Узбекистана. В Афганистане талибы, союзники ИДУ, разгромив группировку генерала Дустума, вышли на границу с Узбекистаном. Пользуясь этим, ИДУ создало на севере Афганистана несколько лагерей подготовки боевиков.
Во время операции сил международной коалиции в Афганистане боевики ИДУ приняли участие в боевых действиях на стороне «Талибан». Многие лидеры движения и боевики были уничтожены. Оно утратило возможности базирования в Афганистане в пограничных с Центральной Азией районах, и остатки его отрядов переместились в Пакистан.
Партия исламского возрождения Таджикистана (ПИВТ) была создана в 1990 г. Во время гражданской войны партия была запрещена и вернулась к политической деятельности только после национального примирения в Таджикистане. Она принимает участие в избирательной борьбе и выдвигает своих представителей в народные кандидаты.
Оставаясь оппозиционной, ПИВТ в то же время находит с правящей элитой общий язык. Это, безусловно, является залогом ее политического выживания, но одновременно ограничивает ее оппозиционность (привлекательную для молодежи), заставляет сужать повестку дня. В руководство партии пришли прагматичные современные лидеры. Эти люди, оставаясь исламистами по своим убеждениям, в то же время нацелены на продолжение модернизации страны и на ее ускорение. Сохраняя связи с ведущими мусульманскими государствами и, очевидно, получая помощь и финансирование из исламских фондов — гранты, литературу, места в учебных заведениях и стипендии, — ПИВТ одновременно ориентируется на западные государства, развивает отношения с ОБСЕ. Эта задача облегчена тем, что еще в ходе переговоров по национальному примирению в Таджикистане ПИВТ оказалась в центре внимания западных правительств и НПО. Она была поставлена в новый международный контекст, не замыкавший ее исключительно на мусульманский мир. Более того, ПИВТ дала пример умеренных исламистов, которые сейчас рассматриваются и на Западе, и в
России как противовес радикалам и экстремистам. Партия стала восприниматься как вполне респектабельный и ответственный партнер, что не может не отражаться и на отношениях международных акторов с режимом Э. Рахмона. На выборах в феврале 2005 г. Партия исламского возрождения надеялась получить в новом Маджлиси Оли (парламенте) не менее семи мест, однако в нынешнем парламенте, как и в предыдущем, ПИВТ представлена только двумя депутатами (всего в двухпалатном парламенте Таджикистана — 99 членов).
ПИВТ не полностью оправдывает ожидания своего электората, и более нетерпеливое молодое поколение, фактически не знавшее ужасов гражданской войны и готовое немедленно и более решительно бороться за справедливость, может составить дополнительный резерв для радикальной Хизб ут-Тахрир. Кроме того, и в самой партии сталкиваются противоположные тенденции, которые будут иметь решающее значение для ее будущего. Стремление модернизировать партию вызывает различную реакцию в рядах ее сторонников. Для социально успешной ее части — это залог сохранения ПИВТ на политической арене Таджикистана. Для старшего поколения и для людей традиционных взглядов новые веяния вряд ли приемлемы.
Хизб ут-Тахрир аль-Ислами (ХТИ) начала действовать в регионе в 1990-е гг. Она ставила в качестве главной задачи создание исламского халифата. При этом партия декларировала свою приверженность мирным, политическим методам борьбы и сосредоточила внимание на пропаганде своих идей и создании разветвленной организационной инфраструктуры. На фоне постепенной трансформации ИДУ в чисто террористическую организацию в центральноазиатском регионе постепенно росли позиции ХТИ.
Хизб ут-Тахрир аль-Ислами была создана в Палестине в начале 50-х гг. Провозглашенные ею цели борьбы с сионизмом вряд ли могли кого-то всерьез заинтересовать в Центральной Азии, но, попав на иную почву, ХТИ мутировала, хотя и сохранила принципиальное положение своей программы — создание исламского халифата. ХТИ одновременно является и транснациональной партией, и сообществом крайне мало связанных между собой в организационном плане, практически автономных национальных организаций. Все они объединены одной идейно-политической платформой: ХТИ гораздо в большей степени, чем ИДУ, является идеологической партией.
Идея халифата не воспринимается сторонниками ХТИ в Центральной Азии как исключительно абстрактная. Исламисты не признают национальной и клановой замкнутости, для них не нужно таможен, границ, сильных правительств. Для людей, уставших от противоборства кланов, которых государственные границы отторгли от родных и близких, лишили привычных занятий, лозунг единого
мусульманского пространства может быть привлекательным как реальная и желаемая альтернатива. Не отпугнула население даже излишняя привязка ХТИ к политическим реалиям ближневосточного региона. Если первоначально ХТИ находила сторонников среди населения Узбекистана, Таджикистана и Кыргызстана (по имеющимся данным, в двух последних республиках среди ее сторонников преобладали узбеки), то в последние годы ее влияние стало распространяться и на южные области Казахстана.
В Таджикистане ХТИ стала серьезным соперником ПИВТ. Тахрировцы привлекают новых членов, обещая решить социальные проблемы. Они делают упор на молодежь, интеллигенцию, женщин, которые после идеологической подготовки становятся активными проводниками их идей. Особое внимание уделяется тем, кто учился в мусульманских учебных заведениях. Хизб ат-Тахрир противостоит самой идее светской власти, которую везде должен заменить халифат. Она выступает против капитализма, демократии, толерантности, диалога культур и т.п. Залогом влияния тахрировцев является созданная ими патронажная сеть. Такие патронажные и клановые сети особенно характерны для Центральной Азии, играя важную роль в общественной и политической жизни. Привычная зависимость от общины, клана, семьи и выстраиваемая по этим линиям система лояльности крепко удерживают адептов. В финансировании ХТИ, безусловно, участвуют иностранные спонсоры, но существуют и местные источники финансирования. В последнее время ХТИ все чаще обвиняют в экстремизме. Ее деятельность в Центральной Азии запрещена.
Акрамия — радикальная исламистская организация, получившая широкую известность после подавления властями Узбекистана мятежа в одном из городов Ферганской долины — Андижане 13-14 мая 2005 г. Он был спровоцирован арестом бизнесме-нов-акрамистов. По мнению узбекистанского исламоведа Б.Бабаджанова, Акрамия возникла в контексте религиозного ренессанса конца 80-х — начала 90-х гг., который «затронул все слои общества, в том числе молодых интеллектуалов из маргинальных слоев с техническим или гуманитарным образованием. Их духовные поиски и созревание приходятся на перестроечное и постперестроечное время “идеологического брожения”. Именно в этой среде (прежде всего маргинальной ее части) феномен “возврата к религии отцов” обрел особые черты. Эта среда породила “Акрамия” и подобные ей группы (“Маръитфатчилар” в Маргеланской области, “Мах-дитские группы” в Сырдарье, Ургуте и др.)»5. Акра-мию и подобные организации Бабаджанов относит к разряду маленьких религиозных общин, своеобразных социорелигиозных мутантов6.
5 Бабаджанов Б. Феномен «Акрамия»: ложные идеалы и преступная практика //Большая Игра. М., № 02 (08)/2008. С.41.
6 Указ. соч. С.41.
Можно согласиться с тем, что Акрамия и другие перечисленные организации выполняют социоре-лигиозные функции. Однако непонятно, почему их надо относить к числу мутантов. Они достаточно органично встроены в традиционный сектор и помогают своим членам решать социальные и экономические проблемы. Они — своего рода альтернатива государственным органам, которые оказываются недостаточно эффективными в этой сфере.
По мнению российских экспертов, в настоящее время в Центральной Азии сформировано новое поколение радикальных исламских организаций, особенностями которого является: а) активное ведение исламской агитации в сети Интернет; б) вербовка представителей властных структур республик региона; в) акцент в работе на традиционные структуры (махаля) с формированием местных базовых ячеек — «халька», состоящих из 5-6 человек; г) пропаганда идей социального равенства («исламский социализм»).
Представители исламских партий начинают принимать участие в политической борьбе, используя легальные каналы выборов. В списках партий, которые принимали участие в парламентских выборах (декабрь 2007 г.), значились члены запрещенной в Кыргызстана организации «Хизб-ут Тахрир». Накануне выборов 16 декабря в Бишкеке и других крупных городах разбрасывались листовки с призывом к созданию исламского государства и поддержке на выборах партии «Эркин Кыргызстан», в которой вторым номером стоял омбудсмен Турсунбай Бар-кир уулу. Он в свое время стал на защиту партии «Хизб-ут Тахрир», утверждая, что «хизбуты» отвергают насилие, не используют вооруженную борьбу для достижения своих программных целей. По его словам, деятельность этой организации — всего лишь форма свободы слова7.
«На севере Киргизии исламистов представляют в основном люди, которые в свое время проходили спецподготовку в Пакистане, а также выпускники западных вузов. На юге и в зоне, прилегающей к Ферганской долине, больше чувствуется влияние радикальных узбекских организаций. Однако, вне сомнения, и то и другое крыло исламского движения в Киргизии могут откликнуться на финансовую помощь со стороны третьих стран, которые заинтересованы в том, чтобы через него дестабилизировать ситуацию в стране», — отмечал киргизский политолог Турат Акимов8.
На бытовом уровне процессы реисламизации выглядят все более заметно. В комплексе они могут даже привести к выводу о том, что государства Центральной Азии обречены в перспективе к расширению влияния политического ислама, появлению новых форм его взаимодействия со светской властью. Опросы общественного мнения показывают, что все больше молодых людей даже в бывших кочевых обществах (в Киргизии, например) идентифицируют себя как мусульмане, а уже потом как граждане Киргизии.
Действительно, коль скоро ислам остается важнейшим фактором национальной идентичности, нет оснований ожидать ослабления его влияния на все стороны жизни. Он освящает консерватизм традиционного общества, способного оказать воздействие на темпы проведения реформ, выбор политического пути развития, идеологические ориентиры. Какую бы стратегию в отношении ислама ни избирала власть — осознанно или вынужденно — она не может игнорировать того обстоятельства, что рост политического ислама в большинстве случаев является своего рода протестом против бедности, безработицы, отсутствия социальных гарантий, демонстрацией единения. В условиях обнищания масс, растущего социально-экономического неравенства, все большего авторитаризма властей, коррупции и сужения легальных каналов выражения протестных настроений деятельность исламистских группировок остается важнейшим средством социального протеста.
Вместе с тем нет оснований представлять себе государства Центральной Азии как обреченные на появление теократических режимов, а общества как исключительно отсталые и традиционные. Прежде всего, все они разные, несмотря на сходство отдельных элементов истории и культуры. Нельзя игнорировать уровень модернизации (различный в различных государствах) — формирование научных сообществ, возможность получения хорошего образования, в том числе за границей, развитие производств, появление НПО (неправительственных организаций) и оппозиционных политических партий и прессы. Проблема в том, что приметы модерна нередко носят анклавный характер, мало затрагивая основную часть аграрного населения — тот самый ареал традиции, силу общественного влияния которого еще предстоит оценить.
7 Материалы ситуационного анализа: «Трансформация среды безопасности Центральной Азии». Рабочий документ. Ученые записки. Выпуск 1. М., 2008. С. 18-20
8 шшш.ЯВС daily.ru 02.10.08.
