CC BY
136
ЦЕНТРАЛЬНАЯ АЗИЯ И КАВКАЗ № 3(39), 2005
РЕЛИГИЯ В ОБЩЕСТВЕННОПОЛИТИЧЕСКОЙ ЖИЗНИ СТРАН ЦЕНТРАЛЬНОЙ АЗИИ И КАВКАЗА
ИСЛАМСКИЙ ФАКТОР НА СЕВЕРНОМ КАВКАЗЕ
Ибрагим МАРЗИЕВ
кандидат исторических наук, заместитель начальника экспертного отдела Управления Главгосэкспертизы РФ по Республике Ингушетия (г. Назрань, Российская Федерация)
Роль ислама в политической ситуации на Северном Кавказе уже давно привлекает внимание ученых, политологов, журналистов. Возможно (воспользуемся терминологией профессора С. Хантингтона), сказывается то, что наш регион находится на линии разлома, по которой проходит противостояние между цивилизациями. Северный Кавказ сегодня — территория с высоким уровнем социальных и политических противоречий, межнациональных конфликтов (здесь проживают представители почти 100 национальностей), причины которых кроются в экономическом и политическом неравенстве, несправедливом распределении земель, нежелании найти верное решение всех этих вопросов. К тому же некоторые деятели пытаются придать межнациональным конфликтам религиозную окраску.
Толчок к возрождению мусульманства в России дала перестройка, из чисто бытовой сферы ислам начал выходить на политическую арену. Важная веха на этом направлении — создание в 1990 году Исламской партии возрождения (ИПВ). Среди ее основателей наибольшую популярность приобрели Ахмад-кади Ахтаев и братья Кебедовы, больше известные как лидеры модификаций «обновленческого» ислама в Дагестане, который также называют ваххабизмом. Последний выступает как часть более широкого движе-
ния, именуемого салафизмом. Перефразируя политолога И. Добаева, использующего формулировку «всякий исламист — мусульманин, но не всякий мусульманин — исламист»1, можно предложить следующую дефиницию: «любого ваххабита можно назвать салафитом, однако не каждый салафит является ваххабитом».
Главным объектом критики салафитов стали шейхи суфийских тарикатов, которых обвиняли в конформизме относительно светской власти. Их критиковали не только сала-фиты, но и суфии, главным образом за то, что процесс реисламизации носил поверхностный характер, выражавшийся в строительстве новых мечетей, восстановлении святых мест (зияратов); при этом тарикатизм как метод мистического познания оставался в упадке.
Некоторые исследователи объясняют причины распространения ваххабитских идей внешним финансированием. Однако нельзя не учитывать, что ни одна радикальная идея не прижилась бы на Кавказе, если бы для того не было соответствующих предпосылок. Советская власть разрушила сеть исламских учебных заведений. К концу 1980-х годов, после десятилетий репрессий, антирелигиозной пропаганды, закрытия мечетей, не каждый имам мусульманского храма мог самостоятельно изучать теологическую литературу (из-за слабого знания арабского языка). Ислам из религии превращался в систему обрядов и моральных норм, в результате чего формировались группы, призывавшие к возрождению «чистого» ислама, порвав таким образом с исламом «бытовым». Рационализм салафитского учения привлекал к себе молодежь, которую не устраивал мистицизм суфизма.
В этой ситуации лидеры «традиционалистов» оказались не готовы к серьезным диспутам на теологические темы и упустили инициативу. Призывая противостоять «ваххабитской угрозе», отдельные функционеры от ислама пытались столкнуть государство со своими оппонентами. В то же время салафитам, ратовавшим за восстановление базовых ценностей ислама, удалось аккумулировать протестные настроения и направить их против официального духовенства. На первом этапе развития оппозиционных течений доминировали салафиты, которые в основном занимались благотворительностью и просветительством. По мере нарастания напряженности в отношениях между салафитами и тари-катистами в лагере оппозиции на первый план вышли радикалы, не ограничивавшиеся просветительской деятельностью, а открыто призывавшие к свержению существующей власти.
Спектр так называемого «нетрадиционного» ислама весьма широк и представлен не только радикалами. Здесь очень важно отделить фундаменталистов, стремящихся к «очищению» ислама, от откровенных экстремистов, прикрывающихся исламской риторикой. Фундаменталист не обязательно экстремист и сепаратист. Фундаментализм — призыв вернуться к первоначальной чистоте веры. Например, в Цумадинском районе Дагестана не было сепаратизма, на административном здании одного из сел даже висела надпись: «Исламская территория. Российская Федерация»2. В основе конфликта лежал клубок социальных проблем и коррупции, пронизавшей органы внутренних дел и местной власти. Так называемые «ваххабиты» из Кадарской зоны, зарабатывавшие на жизнь перевозкой грузов на своих КамАЗах, отказались платить «дань» милиции и стали самоорганизовы-ваться в общины-джамааты. Нежелание вести диалог с оппозицией в итоге обернулось для властей большими потерями.
Да и сама формулировка «традиционный ислам» далеко не безупречна, поскольку подразумевает прежде всего близость к светской власти. В XIX веке накшбандийские
1 Добаев И.П. Исламский радикализм: социально-философский анализ / Отв. ред. А.В. Малашенко. Ростов-на-Дону: изд-во СКНЦ ВШ, 2002. С. 32.
2 Степанов А. Исламская угроза: миф или реальность? // Труд, 2 октября 2002.
имамы Гази-Мухаммад, Гамзат-Бек, Шамиль вели священную войну (газават) против царской России и «неправедных» мусульман, которые выступали на ее стороне3. В отличие от Шамиля, лидер кадиритов Кунта-хаджи Кишиев призывал смириться с властью «белого царя» ради сохранения нации. В XX веке установки, с которыми выступали лидеры двух тарикатов, поменялись на диаметрально противоположные. Например, в Чечено-Ингушской автономной республике (ЧИАССР) тогдашнего Советского Союза приверженцы накшбандийского тариката стали активно сотрудничать с советской властью, даже составляли большинство в национальной партноменклатуре. А кадириты оказались в оппозиции. Не случайно Д. Дудаев опирался именно на представителей этого суфийского ордена. С приходом к власти Д. Дудаева ситуация изменилась, последователи накшбандийского тариката в основном оказались в оппозиции. Сегодня же на Кавказе государство признает все суфийские тарикаты, а им противостоят радикально настроенные салафиты, или ваххабиты, как их чаще всего называют. Поэтому, по нашему мнению, делить ислам на «традиционный» и «нетрадиционный» некорректно. По сути, мы стали свидетелями противостояния «официального» и оппозиционного ислама.
Процесс возрождения мусульманства в конце 1980-х — начале 1990-х годов носил в Дагестане этническую окраску. Наряду с противостоянием между салафитами и суфийскими тарикатами в этой республике имеют место серьезные трения между духовными лидерами этнических групп. После распада Духовного управления мусульман Северного Кавказа (ДУМСК) в Дагестане не возникло какого-либо центрального органа, объединяющего мусульман республики. Созданное же в 1994 году Духовное управление мусульман Дагестана (ДУМД) критики называют «аварским», поскольку все посты в нем занимают представители этого этноса. Параллельно действуют Кумыкское, Лакское духовные управления и Даргинский казият. За минувшее десятилетие духовные управления трансформировались в бюрократические структуры, а реально мусульмане объединяются вокруг шейхов и оппонирующих им лидеров фундаменталистского толка. К тому же и этот процесс основан на национальном принципе. В конце 1980-х годов суфийские шейхи и будущие салафиты вместе боролись за отставку М. Геккиева с поста руководителя Духовного управления мусульман Северного Кавказа. Но когда эта задача была решена, они начали делить власть во вновь образованных органах религиозной администрации. Окончательный раскол произошел после первых серьезных столкновений между суфиями и салафитами (в середине 1990-х г.). Причем наиболее воинственно вели себя сторонники шейха Саида Афанди Чиркейского, к тому времени установившего контроль над ДУМД.
Фундаменталистов (или салафитов, как они сами себя называют) условно можно разделить на три течения, возглавляемые Багаутдином Кебедовым (Багаутдин Мухаммад), Ангутой Омаровым (Аюб Астраханский) и Ахмадом Ахтаевым. Наиболее радикально проповедовали салафизм сторонники Аюба Астраханского и Багаутдина Кебедо-ва, выступавшие с жесткой критикой суфизма и правящего в Дагестане режима. Они с легкостью прибегали к концепции такфира, обвиняя своих оппонентов в неверии. Более гибкую позицию занимал Ахмад Ахтаев. В отличие от двух других лидеров он считал, что допустимо молиться за имамом-суфием и посещал мечети, контролируемые тарикатиста-ми, выступал за активный диалог с властями и критиковал радикалов за слишком вольное применение концепции такфира.
Радикализации позиции салафитов способствовал ряд причин. Во-первых, ужесточение политики официального руководства республики в отношении религиозной оппо-
3 См.: Ислам и исламизм на юге России / Под общ. ред. Ю.Г. Волкова. Ростов-на-Дону: изд-во СКНЦ ВШ, 2003. С. 78—79.
зиции. После того как светские власти нашли точки соприкосновения с ДУМД, для них отпала необходимость заигрывать с салафитами. Во-вторых, сказывалась близость Чечни. После столкновения в мае 1997 года в с. Карамахи, где против ваххабитов выступили объединившиеся тарикатисты, правоохранительные органы и мафиозные структуры, отряды чеченских полевых командиров представлялись силой, способной оказать серьезную военную поддержку религиозной оппозиции. Наконец, смерть Ахмада Ахтаева, занимавшего умеренные позиции, даже в свое время бывшего депутатом Народного собрания Республики Дагестан, лишила умеренное крыло салафитов своего лидера. Нишу, которую он занимал, заполнил радикально настроенный Багаутдин Кебедов. В июле 1999 года вместе с отрядами Хаттаба и Ш. Басаева он вошел со стороны Чечни в Цумадинский район Дагестана.
Это вторжение имело для салафитов трагические последствия. У руководства республики появился внешний враг, против которого официальная Махачкала смогла объединить дагестанское общество. В сентябре 1999 года Народное Собрание РД приняло закон «О запрете ваххабитской и иной экстремистской деятельности на территории Республики Дагестан»4, поставивший на одну доску радикалов и умеренных салафитов. Тем не менее после разгрома боевиков и установления контроля над Кадарской зоной правительство республики не устранило проблему религиозной оппозиции. Несмотря на критику, которой ДУМД периодически подвергает светскую власть, представители «официального» ислама не могут выступать в роли оппозиции, так как они органично встроились в политическую систему. Реальную оппозицию в лице салафитов руководство республики поставило вне закона, навесив на них ярлык «ваххабиты». На опасность такого подхода указывает известный российский исламовед А. Малашенко: «Клеймить салафитов и посылать против них бойцов от «Альфы» до ОМОНа бессмысленно. Ибо это значит воевать против идеи, мысли. А Мысль, как нас всех, включая сотрудников администрации второго президента России, учили в средней школе, убить нельзя»5.
Вместе с тем следует отметить, что изначально дагестанские исламистские течения не имели связей со своими чеченскими аналогами и развивались автономно. В республике были внутренние причины их возникновения, прежде всего межэтнические трения и обусловленный ими принцип разделения государственных должностей по этническому принципу. Вторая причина — кризис, который в республике переживал «официальный» ислам, а власти «втянулись» в конфликт между ним и салафитами.
В Чечне же ситуация развивалась по иному сценарию, то есть конфликт возник между властью и политической оппозицией, которая активно начала эксплуатировать исламскую риторику (исламский фактор играет важную роль в чеченском противостоянии). Толчок развитию национально-освободительного движения в Чечне дал популярный в конце 1980-х годов Народный фронт, поднимавший проблемы коррупции, экологии, но при этом его лидеры избегали националистических и исламских лозунгов. После того как номенклатурной верхушке ЧИАССР удалось «приручить» лидера оппозиции Х. Бисултанова (его назначили руководителем одного из предприятий), на передний край борьбы с партократами вышли лидеры Общенационального конгресса чеченского народа (ОКЧН). Но им явно не хватало харизмы, чтобы привлечь людей, и появляется генерал Дудаев. В тот период (как и в дальнейшем) он не был сторонником исламской формы правления. На встрече со студентами и преподавателями Грознен-
4 Ханбабаев К.М. Ваххабизм в Дагестане // Ислам и политика на Северном Кавказе. Сб. научных статей. Ростов-на-Дону: изд-во СКНЦ ВШ, 2001. С. 46.
5 Малашенко А. Ошибка аналитиков. О предсказуемости кавказского ислама // Независимая газета, 18 мая 2000.
ского нефтяного института, организованной во время избирательной кампании, ему задали вопрос: «Какое государство Вы собираетесь строить в случае победы на выборах: исламское или светское»? Ответ был по-военному лаконичен: «Светское»6. Кстати, лидером исламского движения тогда был Беслан Гантамиров, возглавлявший партию «Исламский путь», а затем перекрасившийся в борца за территориальную целостность Российской Федерации. Но впервые с призывом восстановить «чистоту ислама» в начале 1990-х выступил Адам Дениев7, который затем также стал горячим противником исламских радикалов.
Однако призывы новоявленных псевдоисламистов «очистить» ислам от местных наслоений не нашли широкого отклика у народа. Во-первых, население республики еще «не созрело» для восприятия этих идей, а протестный потенциал националистическая оппозиция нацеливала на построение независимого светского государства. Во-вторых, так называемые исламисты по сути таковыми не были. Спектр оппозиционных политиков широко представляли националисты, среди которых было немало ярких фигур. Оставалась свободной одна ниша — политический ислам; заняв ее, можно было включиться в политические процессы в республике. В Чечне традиционно господствует суфийский ислам, (наиболее распространены ордена Кадирийа и Накшбандийа). В постперестроеч-ный период суфийские ордена вышли из полунелегального положения. Как мы уже отмечали, выходцы из горных районов Чечни, придерживавшиеся кадирийского тариката, были опорой Джохара Дудаева и националистов из ОКЧН. Лидеры накшбандийских братств выступали против отделения от России, поэтому эта паства не могла быть объектом агитации. Единственной не монополизированной ни одной из таких групп сферой оставалась проповедь «чистого» ислама, ее и «оседлали» чеченские псевдоисламисты, что, однако, политических дивидендов им не принесло.
В основе чеченского конфликта лежит борьба Центра и местных элит за политический статус республики. Становлению ислама в качестве политического фактора способствовала война в Чечне, ввод войск в которую (декабрь 1994 г.) вызвал сопротивление не только сторонников, но и противников президента Дудаева. Чтобы сформировать из них единую силу, требовалась объединяющая идеология. (Тогда Кремль вел войну за сохранение целостности России, а чеченская сторона представала в образе борцов за создание собственного государства, основанного на светских принципах.) По мере разрастания конфликта и ожесточения сторон в риторике сепаратистов возрастала роль исламской составляющей.
В ходе вооруженного противостояния в республику устремились боевики из мусульманских стран, многие из них оставались в Чечне и после завершения боевых действий в 1996 году. Возглавляемые известным Хаттабом, они стали самостоятельной политической силой, которая использовала ваххабитскую идеологию. Ислам начал приобретать большое значение в общественно-политической жизни республики, что было отражено в Конституции независимой Чечни. Однако эти процессы носили скорее поверхностный характер. Об этом, в частности, свидетельствует то, что среди проповедников исламского пути не было ни одного авторитетного теолога. А шариатский уголовный кодекс Чечни был списан с кодекса Судана, разработанного на основе маликитского мазхаба, в то время как в Чечне и на всем восточном Северном Кавказе получил распространение ша-фиитский мазхаб. В период между первой и второй войнами в республике резко обострились отношения между сторонниками суфизма и ваххабитами. Кульминацией их противостояния стало вооруженное столкновение в Гудермесе летом 1998 года, после которого А. Масхадов дистанцировался от ваххабитов.
6 Стилистика вопроса и ответа передана точно, автор статьи присутствовал на этой встрече.
7 См.: Ислам и исламизм на юге России. С. 106.
Рассматривая причины роста популярности радикальных идей в Чечне, следует указать на внешние факторы. Ни для кого не секрет, что лидеры ваххабитов республики получали финансовую помощь из-за рубежа. A бывший министр MBД РФ A. Куликов утверждал, что и чеченские мафиозные группировки, обосновавшиеся на территории России, «отстегивают» часть своих доходов, однако ни одного доказательства в подтверждение этого не предъявил. Aслан Mасxадов обвинял опального олигарха Б. Березовского в целенаправленной деятельности по финансированию группировок, занимавшихся похищениями людей8.
Возможно, радикальное крыло чеченских сепаратистов связано с международными террористическими организациями. Однако я не стал бы утверждать, основываясь на этих фактах, что в Чечне мы столкнулись с международным терроризмом. Придание чеченскому сопротивлению религиозной окраски — результат эскалации военных действий в республике. Ислам дал сепаратистам идеологию, способную объединить их для противостояния России. На основании того, что местный терроризм использует риторику к^ль-Ка^ць!», нельзя делать вывод о связях чеченских исламистов с Усамой бен Ладеном. Критики могут упрекнуть автора этих строк в одностороннем взгляде на исследуемую проблему, поэтому приведу мнение профессора M. Сэйджмена, бывшего сотрудника ЦРУ. В 1980-е годы он работал с афганскими моджахедами, а в последнее время является советником правительства СШA по борьбе с терроризмом. В интервью журналу «Эксперт» он заявил: «Вы видите похожие вещи и хотите, чтобы они были связаны. .. .В таких местах, как Чечня и Палестина, есть люди, которые симпатизируют «Aль-Kаиде». Но это не значит, что это одна и та же организация»9.
С другой стороны, если войну объявил международный терроризм, то почему за пределами России ни один российский объект не был атакован одной из многих группировок, использующих исламистскую идеологию? Захват парохода «Дврасия» не может служить опровержением вышеназванного тезиса по двум причинам. Во-первых, захватившие пароход требовали начать переговоры с сепаратистами, не выдвигая при этом никаких условий исламистского характера. Во-вторых, захват был организован задолго до похода против международного терроризма. A в Ираке, напротив, к российским гражданам было проявлено уважительное отношение. И еще один аргумент в подтверждение нашего мнения: каждый теракт, совершенный сепаратистами, сопровождается требованиями начать переговоры и вывести войска из республики, без заявлений об объявлении войны «крестоносцам и иудеям». На мой взгляд, катализатором событий на Северном Кавказе служит не внешний фактор, наоборот, наличие неурегулированного конфликта способствует вовлечению в регион внешних сил.
Да и начало второй чеченской войны, как выяснилось, «заслуга» не только ваххабитов. По признанию Сергея Степашина, «план активных действий в этой республике разрабатывался, начиная с марта. это произошло бы, даже если бы не было взрывов в Mоскве»10. Провокационный поход возглавляемых Басаевым и Хаттабом ваххабитов на Дагестан послужил катализатором, ускорившим начало второй войны в Чечне.
Очагом салафизма на Северном Кавказе стал Дагестан, где он распространялся стремительными темпами. Во второй половине 1990-х годов руководство республики уже не играло на противоречиях между оппозиционерами от религии и представителями официального ислама и окончательно приняло сторону ДУMД, в результате чего настроенных на диалог с властями салафитов вычеркнули из политического процесса. В тот период началось переселение дагестанских радикалов в соседнюю Чечню, где ваххабизм но-
8 См.: Шерматова С. Так называемые ваххабиты [http://www.sakharov-center.ru/chs/chrus20_1.htm].
9 Чернов М. Марк Сэйджмен: ударить мечтой по террору // Эксперт, 2004, № 38.
10 Правосудов С. Блока ОВР вообще могло не быть // Независимая газета, 14 января 2000.
сил исключительно военный характер. К тому же он в первую очередь ориентировался на политику, а отдельные его представители использовали эту идеологию для оправдания своей откровенно криминальной деятельности. Основным их занятием стало похищение людей, особенно отличились на этом поприще братья Ахмадовы и А. Бараев. В отличие от дагестанских салафитов (братья Кебедовы и Ахмад Ахтаев еще в 1970-е годы преподавали в нелегальных медресе), среди чеченских ваххабитов не было лидеров, получивших в свое время духовное образование.
Тревожная ситуация складывается в Кабардино-Балкарии (КБР). На основании того, что ту или иную мечеть посещают личности, вызывающие подозрения у правоохранительных органов, власти объявляют мечеть ваххабитской и закрывают ее11. А в последнее время они даже установили единый день и час молитвы, когда мечети могут функционировать, из-за чего большинство из них закрыли, загоняя ислам в подполье. Не имея местной прописки, мусульманин не может совершить намаз в мечети. За этим бдительно следят представители МВД. В столице республики Нальчике действует только одна соборная мечеть12. Получивший в последнее время широкую известность джа-маат «Ярмук» — лишь видимая часть проблемы. Мусульманская община республики расколота на две группы. Одну из них возглавляет ДУМ, вторую — Мусса Мукожев, изучавший ислам в Саудовской Аравии и Иордании. Заместитель председателя ДУМ республики Хазратали Дзасешев связывает причины раскола не столько с ваххабизмом, сколько с конфликтом поколений. В начале 1990-х группа молодых людей отправилась изучать ислам в арабские страны, а после возвращения в родные края у них возник конфликт со старшим поколением имамов, которое не владеет арабским языком. Молодежь обвиняла этих священнослужителей в искажении смысла и неправильной трактовке исламских источников.
По нашему мнению, есть еще одна причина нынешней ситуации в КБР (о ней мы уже упоминали) — политика властей в отношении религии. После обстрела здания МВД республики (1998 г.) вместо поиска настоящих преступников задержали свыше 100 человек, которых избивали, а некоторым даже насильно остригли бороды. Конечно, правоохранительные органы должны бороться с экстремизмом и заниматься его профилактикой. Но не понятно, по каким критериям отбирают кандидатов для оперативной разработки. На съезде мусульман Кабардино-Балкарии (апрель 2004 г.) в устав ДУМ внесены изменения, и теперь всех имамов мечетей назначает муфтий республики (в русле проводимой властями политики по борьбе с религиозным экстремизмом). Это решение предоставило руководству ДУМ право отстранять неугодных священнослужителей. Таким образом, к одной группе причислили радикалов и критически настроенных по отношению к ДУМ религиозных деятелей, что будет способствовать расширению социальной базы радикалов.
Что касается Ингушетии, то в ней проблема противостояния между «традиционалистами» и салафитами стояла не так остро, как в Дагестане и Чечне, чему отчасти способствовала взвешенная политика властей республики. В декабре 1997 года в Ингушетии был принят закон о «мировых» судьях, предписывавший им в своей деятельности руководствоваться нормами адата и шариата. Кроме того, успешно работала примирительная комиссия. Однако в республике сохраняется напряженная ситуация, сказывается не только территориальная и этноконфессиональная близость к Чечне, но и внутренние проблемы, в частности, по официальным данным, безработица составляет 32,4%13. В условиях малоземелья, высокой плотности населения и жесткой конкуренции на рынке труда
11 См.: Петров А. Неосмотрительные действия властей провоцируют радикалов // НГ-Религии, 1 декабря 2004.
12 См.: Фатуллаев М. «Наведение мостов» с помощью бэтээров // Независимая газета, 2 февраля 2005.
13 См.: Малашенко А. Исламские ориентиры Северного Кавказа. М.: Московский центр Карнеги. Ген-дальф, 2001. С. 6.
уровень жизни людей продолжает ухудшаться. К тому же положение усугубляет неурегулированный конфликт с Северной Осетией.
* * *
Резюмируя вышеизложенное, можно сделать вывод, что политический ислам, заявив о себе на Северном Кавказе возрожденческими течениями, постепенно перешел на более активные позиции. Этот процесс протекал на фоне все более углубляющегося кризиса вокруг Чечни. После неудачного опыта ее полусамостоятельного существования, во второй половине 1990-х годов сепаратистские настроения в регионе пошли на спад. Исламистские же идеи, напротив, приобретали все больше сторонников. По нашему мнению, одна из причин этого — провал попытки построить в Чечне светское государство. Сегодня идея достижения ею независимости, тем более какой-либо формы автономии в составе России, утратила для исламистов свою актуальность. Их цель — создание государства от Каспия до Черного моря, основным законом которого должен стать шариат.
В этой связи возникает вопрос: привнесен ли исламизм в регион извне или его корни произрастают из местной почвы? Не отбрасывая первой версии, мы считаем, что северокавказский исламизм все же в основном обусловлен внутренними причинами.
Любая война — это и борьба идеологий. В XIX веке жесткая, даже жестокая политика генерала Ермолова способствовала объединению разрозненных племен Дагестана и Чечни; цементирующим элементом в этом конгломерате народов выступало новое в тот период на Кавказе суфийское течение — мюридизм. Это сегодня мюридов считают приверженцами «традиционного» мирного ислама, а в XIX веке отношение к нему было диаметрально противоположное: «Мюриды — последователи мюридства, мюрадизма, мусульманского толка, коего цель — уничтожение христиан»14. В событиях того времени можно найти много общего с современной ситуацией, только место мюридизма, утратившего за годы советской власти свой политический потенциал, ныне занял салафизм. Его идеи привлекательны для людей, выступающих против центральной власти. А для решения этой проблемы руководство РФ предлагает предоставить силовым ведомствам дополнительные полномочия, уничтожать террористов физически, создавать новые рабочие места и направлять в проблемный регион денежные потоки. Однако всё это полумеры, ведь не все салафиты являются террористами, рабочие места зачастую создают лишь на бумаге, а выделенные финансы разворовывают. Приведу еще одну цитату упомянутого выше профессора М. Сэйджмена: «Чем больше роль силовых структур, тем больше террористов... битва должна идти на идеологическом фронте»15.
Таким образом, перечисленный комплекс мер противостояния политическому исламу оказывается бессмысленным, поскольку в нем нет главного — адекватного ответа вызову, который бросил исламизм. Салафиты выступают с идеей построения исламского государства, основанного на шариате, нормы которого базируются на Коране, то есть на ценностях, являющихся в глазах мусульман высшими в сравнении с «общечеловеческими». А очередная инициатива Центра — учреждение нового праздника, Дня национального единства, назначенного на 4 ноября, не способствует единению граждан страны. Поэтому вопрос о поиске «контридеи» остается открытым.
14 Даль В. Толковый словарь живого великорусского языка. М.: «Цитадель», 1998.
15 Чернов М. Указ. соч.
