CC BY
41
ТЕМА НОМЕРА
Е.Ю. Гениева
Дорога к книге... Интервью с генеральным директором
Всероссийской государственной библиотеки иностранной литературы им. М.И. Рудомино Екатериной Юрьевной Гениевой
— Вчера просмотрела ваши публикации, и меня затронуло название одной из них — «Трудная дорога к храму». Мне это кажется очень точным в отношении пути к книге. В чем трудность, не переоцениваем ли мы эту трудность в эпоху Интернета?
— Вообще любая дорога, если это дорога, — очень непростая вещь, и неважно, преувеличиваем мы сложность или преуменьшаем. Мы достаточно часто что-то преувеличиваем или преуменьшаем. Но помним, что дорогу осилит идущий, поэтому какой бы трудной, непредсказуемой, опасной, неизведанной она ни была, важно ее осилить, то есть, переводя в практическую плоскость, просто делать, идти. Во всяком случае, это мое представление о дороге как о дороге жизни и о дороге к храму. Этот образ наверняка пришел в название моей работы из фильма Тенгиза Абуладзе: какой смысл в дороге, если она не ведет к храму? Храм — это, конечно, метафора. Образ трудной дороги к смыслу. Или, вспоминая Бориса Пастернака, в своем движении по жизни надо стараться «дойти до самой сути», до смысла.
— Этот образ возник не применительно к книге, к ее значению и роли?
— Как вам сказать? Возможно. Я же ничем другим, кроме как книгой, не занимаюсь, поскольку я библиотекарь. А что такое библиотека? Библиотека — это книги. Это пространство книги, а каким стало это пространство сегодня? Мы сейчас, с моей точки зрения, живем в эпоху после классического книгопечатания. Можно сказать, после Гуттенберга, можно сказать, после Ивана Федорова. Но нет, все-таки точнее — после Гуттенберга, он первооткрыватель. В нашем пространстве уже разные книги: и традиционная, и электронная, находящаяся в интернет-
пространстве. Как такую книгу мы должны, хотим донести до читателей? Получается или не получается это сделать? Здесь опять-таки возникает образ трудной дороги... к книге. Я недавно вернулась из Саратова, где как раз мы занимались тем, о чем вы меня спрашиваете. У нас есть программа, которая называется «Большое чтение». Мы ее создали, наверное, лет семь тому назад, отвечая на вызовы времени.
— В общероссийском масштабе?
— Она и в общероссийском масштабе, — 30 регионов в этой программе работают, но она, конечно, уже и в европейском масштабе. И идея, побудительный мотив создания этой программы — это, конечно, продвижение чтения.
— Чтения вообще или чтения в бумажном варианте?
— Конечно, чтения вообще. Но нам, естественно, важнее чтение в бумажном варианте, потому что нам важна книга, то есть, наверное, важно материализовать слова Борхеса о том, что книга мертва, пока к ней не прикасаются теплые человеческие пальцы. Вот это, пожалуй, нам наиболее интересно. Вы знаете, парадокс состоит в том, что, когда мы начинали делать эту программу, мне все говорили, что ничего из этого не получится, потому что идея-то — вещь хорошая, но идея должна быть как-то реализована. А если это предполагает издание книги, да еще и большими тиражами, то здесь нужны средства. Я не скрою от вас, что я ее создавала не без помощи наших международных коллег. Я была в командировке в библиотеке Конгресса США, у доктора Биллингтона, с которым я тысячу лет знакома, замечательного специалиста по русской литературе, и он мне сказал: «Вы знаете, вам необходимо познакомиться с человеком, по-вашему, он как бы министр культуры». Там у них нет министерства культуры, у них есть фонды поддержки культуры и искусства. И он меня познакомил с человеком по имени Дейна Джойа. Это блестящий знаток литературы, американец итальянского происхождения, с фантастической памятью, с артистизмом, со знанием нашей литературы и поэзии, к тому же и сам поэт. При знакомстве Дейна Джойа рассказал, как он захвачен программой о чтении, как важно, чтобы люди продолжали читать. Падение интереса к чтению — не только российская проблема, это проблема мировая. Дей-на Джойа мне с восторгом рассказывал, как они сделали программу «Big Read». Что это такое? В каком-то количестве американских штатов правление программы выбирает какую-нибудь книгу, и губернатор штата торжественно объявляет, что в его штате все читают, например, «Ночь нежна» Скотта Фитцджеральда. Печатается бешеное количество экземпляров, они распространяются по всем возможным библиотекам, школам, домам престарелых. И вокруг этого устраивается действо, то есть люди читают, рисуют, показываются фильмы, выступают писатели, устраиваются какие-то костюмированные представления. Это действительно большая программа. Она системно организована и представляет собой не разовое мероприятие,
отдельно взятый фестиваль, на котором все и кончается. Ну, поскольку мы русские, у нас свой путь. Я ему задала типичный русский вопрос: «А почему вы не включаете в программу русскую литературу?» Вообще-то говоря, только потом я подумала, а почему они должны включать русскую литературу, у них и со своей литературой все в порядке. Однако он на меня так внимательно посмотрел и говорит: «Вы знаете, не читаем, потому что нам никто никогда это не предлагал. А вы предложите, будем читать». Он сказал, что предлагаемая книга должна удовлетворять трем условиям. Первое — она должна быть короткой, не «Войной и миром». На самом деле это понятно — чтобы книгу мог прочитать любой. Говоря словами Вирджинии Вульф, «книга должна быть доступна обычному читателю», то есть в «Войне и мире» для такой программы слишком много текста. Книга должна быть такой, чтобы ее, в конце концов, можно было положить в сумочку или сунуть в карман. Второе — книга должна быть известного писателя. Но тут он мне говорит: «Только, пожалуйста, не предлагайте Тургенева и Чехова». Я спрашиваю, а что они такого плохого сделали? — «Да нет, они ничего плохого не сделали, просто их американский молодой человек или девушка читать не станут: переводы безнадежно устарели». Третий параметр — книга должна существовать в хорошем переводе. Ничего иного, отвечающего всем трем требованиям, кроме «Одного дня Ивана Денисовича», мне тогда не пришло на память. Но я была убеждена, что и с Солженицыным не получится, потому что у них, к счастью, нет лагерного опыта. Вы знаете, они выбрали эту книжку и прекрасно читали ее на «чикагщине», то есть в Чикаго и окрестностях. Было очень интересно, когда молодые люди двух стран, США и России, участвовали в интернет-конференциях. Я выступала в роли Фомы неверующего, спрашивала, о чем они будут говорить, у них же нет нашего советского опыта? Вы знаете, они очень быстро нашли общий язык, по обе стороны океана поняли, что это книга о достоинстве человека. О сохранении достоинства человека в страшных, бесчеловечных условиях. Кстати, это были школьники, 10-й класс примерно. В ответ на американскую инициативу мы в России читали книгу, которую социологи считают самой доброй книжкой XX века (я считаю это преувеличением, но приятным преувеличением). Это замечательная книжка Харпер Ли «Убить пересмешника», существующая на русском в отличном переводе Риты Райт-Ковалевой. И вот здесь, вы знаете, я сумела убедить губернаторов поддерживать эту программу. Я уже говорю о наших 30 регионах.
Все начиналось с Ивановской губернии. Была предложена программа губернатору, начали программу именно с книги «Убить пересмешника». Был придуман необычный приз: победитель конкурса отправляется в Алабаму. Возникал вопрос: как вызвать интерес, к примеру, у девушек города Иваново к чтению романа об американской девочке, о достоинстве человека, вообще, к чему ей все это? Что надо сделать, чтобы появился побуди-
тельный мотив? И я, на мой взгляд, сделала то, что считаю, может быть, даже лучшим делом в моей библиотечной жизни, — придумала конкурс на лучшее платье для Глазастика. Она жила без мамы, ходила в джинсах, ее в это платье обрядили один раз, когда она пошла на суд, где ее удивительный отец адвокат Аттикус Финч произнес речь о достоинстве человека. И чтобы узнать, что это за платье, нужно прочитать книгу. Губернатор Михаил Александрович Мень объявил, что победительница поедет в Алабаму, туда, где жила девочка — героиня книги. А дальше события в реальной жизни развивались как по Фирсу в «Вишневом саде» Чехова: до беды — и после беды. А в Иваново так: до объявления приза конкурса—и после объявления. Прошло какое-то время, губернатор звонит и спрашивает: «Екатерина Юрьевна, почему вы так плохо относитесь к моим библиотекам?» И рассказывает, что он объявил о конкурсе и о закупке трех тысяч экземпляров книги «Убить пересмешника» для библиотек Ивановской области (то есть он выполнил норму ЮНЕСКО). После этого ему начали звонить директора библиотек, где имелось давнее издание романа Харпер Ли, и сказали, что к ним пришли участники конкурса, взяли книгу в абонементе и разделили ее ровно на три части по корешку. Им хотелось срочно узнать, в какое платье героиня была одета. Спросите: каков был конечный результат программы? Мне стало казаться, что в Ивановской губернии только дворовые собаки по причине неумения читать не знали содержание этой книги.
— Такой читательский результат у программы во всех регионах?
— Во всех губерниях это происходит по-разному. Самый креативный исполнитель программы, хороший выдумщик — это, конечно, Саратов. Там настолько вошли в программу, что независимо от того, какое тысячелетие на дворе и кто у них губернатор, в Саратове эту программу делают дважды в год. В этом есть серьезная социально-гуманитарная составляющая.
— Кто курирует программу на федеральном уровне?
— Ее особенно-то никто не курирует на федеральном уровне.
— Значит, это ваша инициатива?
— Ну, что значит — моя? Я же государственная служащая, это инициатива Библиотеки иностранной литературы. В действительности, все сложнее. Да, специально программу никто не курирует. И тем не менее, с одной стороны, я постоянно по этой программе отчитываюсь. С другой стороны, Федеральное агентство по печати и массовым коммуникациям, в частности Владимир Викторович Григорьев и Михаил Вадимович Сеславинский, эту программу поддерживают, на какие-то позиции этой программы выделяется финансирование. Это некоммерческая программа. Никакой мысли заработать на ней деньги нет, хотя, может быть, я бы и хотела этого для своего издательства. Но программа не про это. Почему на это идут губернаторы, ведь денег всегда нет? Причин несколько. Имеется политическая составляющая, гуманитарная, и, конечно, очень выгодно покупать книги по таким
реалистичным ценам. Вот перед вами лежит книга Фета, она стоит то ли 150 руб., то ли 170, а в магазине она будет стоить 350.
Идея «Большого чтения» посетила меня давно, еще во времена сотрудничества с Институтом открытого общества. Сорос не хотел поддерживать одну позицию — книги, потому что это бездонная бочка, потому что если ты поддержал библиотеку в этом году, то и на следующий год ее нужно снова поддержать, и это бесконечно. Однако в конце концов была создана программа поддержки библиотек. Идея была такая: первый год фонд Сороса полностью, на 100%, поддерживает программу, на следующий год фонд выделяет 75% и кто-то еще (например, регион) — остальные 25%, третий год — 50/50, потом — 25/75. Затем программа постепенно завершается. Но дальше можно вспомнить классика: «Привычка свыше нам дана / Замена счастию она». Когда дело доходило до последнего года, продолжали поддерживать и поддерживают по сию пору.
— Сегодня уже стал понятен смысл всего этого проекта в регионах? Когда есть результаты?
В чем смысл всего этого, власти понимают далеко не сразу, но когда понимают, начинается то, что мы сейчас видим на «Большом чтении». В любой маленький городок или деревню — вот вчера, например, я была в селе Генеральское — поступят те же самые книги, что в областную библиотеку города Саратова. А дальше... ребенок приходит, видит это потрясающее издание Пушкина, дома рассказывает бабушке, маме и так далее. Возникает пространство. Пространство чего? Для нас с вами пространство книги, а для губернатора, мэра, любого руководителя — это еще и готовое пространство для его деятельности, которая экономически выгодна, политически совершенно понятна и всеми одобряема.
— Великолепная программа, замечательная инициатива, и все это для того, чтобы вернуть человека книге. Когда и почему мы потеряли эту связь человека с книгой? И будет ли оно, возвращение?
— Честно сказать, не знаю. Почему это произошло? Ну, во-первых, потому что мы живем в эпоху после Гуттенберга. Конечно, можно сказать, что книга и не столь обязательна, пусть читают на ридерах. Во-вторых, в XX веке настал кризис всех ценностей, возможно, потому что человечество само от себя устало. Все, что можно было негативного друг для друга сделать, все сделано. А дальше что? Ситуация гуманитарного кризиса. Сумеем ли мы это повернуть когда-либо вспять? Не знаю. Но я знаю одно — «дорогу осилит идущий». Я себя в этой жизни воспринимаю как человека, который выбрал не гуляние, а хождение как освоение пути. Я твердо знаю, что надо делать, что можешь, но я не совсем убеждена, что я хочу, чтобы было «будь что будет». В моей веренице опыта у меня есть очень хороший пример. Вот мы говорим: «Молодое поколение ничего не читает, молодое поколение не знает стихов, молодое поколение не знает ни одного стихотворения А.С. Пушкина». Повторяю — деревня Генеральское, малю-
сенькая библиотека. Меня попросили, чтобы я детям 5-го класса рассказала о Пушкине и Гофмане. Ну, вы понимаете, это уже отдельное испытание. Как им это рассказать? Я не педагог, но идея игры в жизни детей мне понятна. С ними нужно играть. Вот я с ними и играла в вопросы-ответы. Ну и где-то в конце я им что-то говорила про Лермонтова, спросила, как его зовут? «Михаил Юрьевич», — ответил ребенок. Для меня — уже потрясение. Я задаю вопрос, который мне самой интересен, а не детям села Генеральское под Саратовом: «А какие у него корни?» (Мы играли в корни дуба.) И вдруг пятиклассник говорит, что он шотландец. Вот тут, понимаете, нужно снять шляпу.
Судите дальше. Пушкин — «солнце нашей поэзии», «наше все», но это не означает, что все молодые люди будут его читать. Как их увлечь? Мы в Саратове придумали пушкинский бал, молодой человек приглашает меня танцевать. Я у него спросила, читал ли он Пушкина, и услышала, что он «Евгения Онегина» «вчера открыл», перед балом. Спрашиваю: «Ну и как?» Он говорит: «Клево». С одной стороны, звучит ужасно, но, с другой стороны, это их язык, язык XXI века. Как его оценивать? А может, нужно просто перестать оценивать. Главное, чтобы системы ценностей были понятны. Мы же не сомневаемся, что в другие века они были понятны.
— Есть ли сегодня на государственном уровне, в том же самом Министерстве культуры, некие программы, которые нацелены на возвращение в нашу страну такого понятия, как «читающая Россия»? Какова их роль?
— Я придерживаюсь той точки зрения, что не обязательно это должно быть инициативой министерства. Хотя я была бы очень рада, если бы там появилась отдельная строчка в бюджете, которая позволяла бы мне эту программу делать с меньшими моими эмоциональными и человеческими затратами. Ну, во-первых, я надеюсь, что она появится, потому что там, в министерстве, есть разумные люди. Я выдвинула идею, что библиотекам нужно вернуть научный статус, в министерстве готовы рассмотреть положительно и эту идею.
Однако все неоднозначно. Что такое библиотека? Это «espace du livre» — пространство книги, по определению ЮНЕСКО. Пространство книги, оно существует в XXI веке, как существовало в эпоху Гуттенберга. Но чем больше мы напихиваем в это пространство электроники, тем меньше читателей мы здесь увидим. Зачем им сюда ходить?
— Получается, пространство книги сегодня перемещается на персональный ноутбук, айпад читателя? Тогда зачем библиотека?
— Да, что тогда будет происходить в библиотеках? И программа «Большое чтение» — она для кого? Кто этот посетитель? И вот тут возникает главный ответ на ваш вопрос — что такое библиотека? Если библиотека не выполняет социокультурную функцию, ее будущее обречено. У нас в библиотеке этой проблемы нет. Может быть, потому что я не библиотекарь, то есть сейчас я уже, конечно, библиотекарь, но по образованию я фило-
лог, мне интересна не каталожная карточка, хотя это вещь очень важная, мне интересна философия всего этого, интересна идея Умберто Эко — «что такое библиотека». Мне интересно, что про это писал Д.С. Лихачев, мне вообще интересно, почему был такой феномен, как термы Каракаллы, куда ходили не просто помыться — куда ходили читать, общаться, вести споры, смотреть состязания и прочее. По сути, все, что мы сейчас делаем, — это бани Каракаллы, разве что без омовений, потому что к нам на наши акции, презентации, просмотры, концерты приходит много людей. Социокультурная коммуникативная функция в эпоху Интернета становится более важной.
— Но коммуникативная функция есть и в парке Горького...
— Отвечу. Разница очень большая. Отвечу словами английского писателя Энтони Берджесса: «Here comes everybody» («Сюда входит каждый»). Если библиотека правильно себя понимает или, как сейчас говорят, позиционирует, то это место — ойкумена. Это встреча, бесконечная встреча. К нам приходят разные люди, и такие, которых я бы не обязательно хотела здесь видеть, но сюда входит каждый. Приходят согреться, в прямом и переносном смысле, а некоторые ухитряются при этом и помыться под кранами в туалетах. И мы ничего не можем поделать. Наши визитеры могут быть социально опасными: начнут смотреть в публичном пространстве порнографические сайты и сайты ненависти — вот и все. Мы пространство очень мирное, но при этом, надо сказать, довольно опасное. Опасное не только потому, что здесь много техники и ценных книг, их как раз охраняет полиция. Мы — пространство опасное, потому что мы не знаем, что в головах у людей.
— Опасности в доступности для всех и безграничности разного рода информации?
— Да. Один раз меня просто спасли очки, когда мне в лицо пустили струю газа. У нас был вечер, посвященный Оскару Уайльду, на который пришли люди, скажем так, нетрадиционной ориентации. А некоторые другие посетители, видимо, полагающие себя столпами традиционной, предприняли против первых газовую атаку. Другой раз мы проводили вечер о совместных акциях России и НАТО, и кое-кто из пришедших на открытие принялись скандировать политические лозунги, разбили вазу, и осколок попал мне в шею. При том что это мирное пространство, оно мирное не всегда, подчас оно провокационное. Ведь это смыслопорождающая структура. А смысл, как мы знаем, вещь временами и опасная.
— Не могу не задать вопрос по поводу профессии библиотекаря. Все-таки библиотекарь — некая экзотическая профессия на сегодня. Есть категории людей, групп, которых можно назвать подвижниками, я имею в виду людей, которые занимаются сохранением историко-культурного наследия, людей которые работают в библиотеках, музеях.
— Я соглашаюсь с вами о высоких профессиональных и нравственных качествах людей, которых вы перечислили. Надеюсь, что доживу до
того времени, когда библиотекарей перестанут называть подвижниками, потому что я хочу, чтобы в моей библиотеке работала красивая молодежь и чтобы она получала нормальную, стабильную заработную плату. Если говорить о мужчинах, то в Библиотеке иностранной литературы, к счастью, их достаточное количество. Причина материальная: у нас нормальная средняя заработная плата. И здесь у нас очень интересная работа, потому что перед тобой мир не только в изданиях — 4,5 миллиона на 144 иностранных языках, но здесь мир открыт — это профессиональные поездки, конференции, программы и проекты. Ваш первый вопрос: что будет происходить с этой профессией? Начнем с того, экзотическая ли это специальность. Она экзотическая и не экзотическая. Среди библиотекарей есть скучные люди: если у человека нет, как говорят сегодня, «драйва» от книги, то это может быть чрезвычайно скучно.
— А зачем он сюда идет, если нет драйва?
— Ну, работать где-то надо, он оканчивает институт культуры и идет сюда. Есть проблема старения кадров, и это очень важная проблема. С другой стороны, возраст, понимаете, это не возраст в паспорте, потому что есть люди преклонного возраста, которые мыслят, будто им 22. А есть «балласт», от которого наши законы мешают освободиться. Есть еще такой критерий, как социальная защита: если человек проработал здесь 40 лет, он нигде работать больше не сможет, его жалко.
Экзотическая специальность — это очень интересное определение. Вообще, интересно определить, кто такой библиотекарь? Традиционный —взял книгу с полки, книгу выдал, книгу принял, книгу поставил на полку.
— Ну, еще книгу посоветовал...
— А вот это уже ближе к экзотике. Если это тот, который может ее посоветовать, ненавязчиво научить. Если еще библиотекарь обладает такой функцией, как актер, или если он личность — да, это экзотика. Это на самом деле то, что делает библиотеку очень привлекательным местом для читателя. Но если библиотека не придумает себе и не освоит вот эту социокультурную функцию, то очень возможно, что будущее такой библиотеки будет очень печальным. Это будет библиотека без библиотекаря. Ведь зачем он нужен? Общение, коммуникация, разговор о смыслах.
— Но тогда библиотеки должны привлекать людей каких-то новых специальностей, тех, которые будут реализовывать эту социокультурную функции, ведь как вы сказали: библиотекарь — это выдал/принял?
— Библиотеки должны привлекать действием. Мы же, Библиотека иностранной литературы, вообще странное, на первый взгляд, учреждение. Мы порождение советского режима в позитивном и негативном смысле. Ни в одной другой стране, кроме Венгрии, вы не найдете библиотеку иностранной литературы. У нас свои особенности, свой путь. Кто мы? Бывшая библиотека Неофилологического института, которая была создана из каких-то 100 томов, конфискованных из дворянских собраний. Библио-
тека создана в 1922 году замечательной женщиной М.И. Рудомино, которая в 1945 году привезла сюда сотни тысяч книг из поверженной Германии и осталась, тем не менее, там уважаемым человеком. Она убедила Жукова некоторые библиотеки не трогать, потому что это было бы разрушением национального достояния немецкого народа. Маргарита Ивановна из семьи саратовской интеллигенции и в Саратове закончила гимназию. Она прекрасно понимала, что нужно сохранить книги на иностранных языках.
— Судя по имени, которое носит библиотека, о Рудомино помнят?
— Да, разумеется, она действительно, как про нее говорит библиотечное сообщество, великий библиотекарь. Самое великое в ней — все, что она заложила, в свою очередь постоянно порождает что-то новое. Когда я стала директором библиотеки, я не знала ничего про штатное расписание, я занималась литературой английской, ирландской, а все административное было не мое. Я сумела услышать перекличку времен, отчасти то, что она, наверное, завещала. Одно из моих таких действий — я решила пригласить в здание библиотеки французский культурный центр. И он существует уже 26 лет. Уже добавилось 12 международных культурных центров. Один видный политический деятель сказал о нас, что нигде в мире нельзя найти пространства, где одновременно находятся иранский, еврейский и американский культурные центры. И это правда, ни в одной политической структуре этого, увы, пока быть не может. Здесь же они нормально сосуществуют. Если «культура — мягкая сила», то мы эта сила. То, что политики сделать не могут, мы делаем, мы — пространство культуры со своими законами.
Интервью провела О. Зубкова
