CC BY
96
2012
ВЕСТНИК САНКТ-ПЕТЕРБУРГСКОГО УНИВЕРСИТЕТА
Сер. 9
Вып. 3
ЛИТЕРАТУРОВЕДЕНИЕ
УДК 821.751 Д. Г. Алилова
ИНТЕРТЕКСТУАЛЬНОСТЬ ОССИАНОВСКОЙ ПОЭЗИИ
В мире искусства интертекстуальность как никакая другая категория оказывает влияние на самосознание мастера и его художественную практику. Старые и новые языки культуры проходят сквозь любой художественный текст, особенно если цель автора — «перевод» старинного текста на язык современный, восстановление утраченных или передача сохранившихся лишь в устной традиции текстов. Открытие ос-сиановской поэзии для всемирной литературы, как известно, состоялось благодаря Джеймсу Макферсону. Двадцатичетырехлетний шотландец, выпускник Абердинского университета, едва ли мог предположить, что его имя войдет в историю литературы благодаря творениям его великого соотечественника, легендарного кельтского барда III в. Оссиана. В 1759-1760 гг. по настоянию Джона Хоума, автора нашумевшей в то время поэмы «Дуглас» (1756), Дж. Макферсон подготовил к изданию «Отрывки древней английской поэзии, собранные в горной Шотландии и переведенные с гэльского или эрского языка» (Fragments of Ancient Poetry..., 1760). В дальнейшем одиннадцать из шестнадцати «отрывков» вошли в поэму из шести книг «Фингал и другие поэмы Оссиана, сына Фингала» (Fingal, An Ancient Epic Poem. Together with several other poems, composed by Ossian the Son of Fingal, 1762) и последующие за ней песенные сказания, дополнившие корпус оссиановской поэзии («Темора» и др.).
«Северный Гомер» — так в 1762 г. Оссиана представили читателям; Дж. Макфер-сон же отвел себе скромную роль переводчика с гэльского и на протяжении всей жизни (правда, не всегда последовательно) отстаивал подлинность этих старинных сказаний, сохранившихся к середине XVIII в. в народной памяти как песни «лучшего, равно как и древнейшего из тех, кто прославлен в предании за свой поэтический дар» [1, с. 1415]. Так, представляя на суд читателей «Творения Оссиана», воина-барда, старшего сына кельтского короля-героя Фингала (согласно древнегэльским источникам Финна), Дж. Макферсон изначально отказывается от своей авторитарной роли, роли демиурга, выступая как переводчик чужого голоса и отчасти как его регистратор, ибо немало сказаний было впервые записано им самим и его помощниками Лохлином и Уином Макферсонами непосредственно из уст шотландских горцев. Обращаясь к читателю, Дж. Макферсон не преминул выразить надежду, что «созданное им несовершенное подобие не вызвало предубеждения против оригинала» [1, с. 14-15], восходящего
© Д. Г. Алилова, 2012
ко временам, когда на севере Альбиона только начали появляться первые проблески христианства, пришедшего на смену древнейшей религии друидов. В научном трактате, предваряющем «Творения Оссиана»1, Дж. Макферсон поясняет, что кельтские жрецы — страстные проповедники друидизма — некогда занимали в кельтском обществе верхнюю ступень, обладая в том числе и неограниченной законодательной властью. В ходе гражданской войны они потерпели поражение, но в отличие от остальных так и не приняли новую веру, вследствие чего оказались «в круге камней» (in the circle of stones), т. е. в местах ритуальных обрядов друидов [2, p. 45, 417]. Между тем ни Фингал, ни Оссиан почти не упоминают друидов, поскольку те, как объясняет Дж. Макферсон, открыто выступали против передачи верховной власти по наследству. В поэмах, прославляющих Тратала и Кормака, предков Фингала, уже содержатся многочисленные подробности, связанные с падением друидов. Уже тогда без их согласия стал избираться вергобет, или Верховный судья, передававший власть по наследству вопреки их воле. Орден друидов стал утрачивать свое влияние также из-за непрекращающихся войн с римлянами: тогда представители благородного сословия каледонцев перестали вступать в этот орден, как это было принято ранее.
«Fortia facta partum» («Деяния славных предков») — 641-е полустишие из Первой книги «Энеиды» Вергилия Дж. Макферсон избирает эпиграфом к шести книгам «Фингала», указывая таким образом на преемственность традиции, восходящей к последнему эпическому произведению римского поэта:
Стол отягчен серебром, на золоте кубков чеканных Выбиты длинной чредой деяния славных предков, Подвиги многих мужей от начала древнего рода
(Вергилий. «Энеида». Кн. Первая, стихи 640-642; пер. С. Ошерова) [3, с. 159].
Стих Вергилия, предпосланный в качестве эпиграфа к «Творениям Оссиана», обладая собственной семантикой и образной структурой, представляет собой яркий афористический пример текста в тексте и выступает как знак связи новой культуры со старой, символ общения разноязычных литератур. Как когда-то в «Энеиде» Вергилий оживил античность поэтическим мироощущением древности и современности, использовав для этого множество гомеровских реминисценций, так и в «Творениях Оссиана» Дж. Макферсон оживляет времена римского владычества на Альбионе (600 г. до н. э. — 410 г. н. э.), точнее его последний период, мироощущением поэта Нового времени, воспроизводя песенные сказания, имевшие почти полуторатысячелетнюю преимущественно устную традицию. У Вергилия, несмотря на огромное количество гомеровских реминисценций, наряду с динамикой действия, водоворотом событий и поступками героев, акцент делался на чувствах и переживаниях героев: описание войн и битв тогда перестало быть самоценным и стало лишь внешним проявлением и подтверждением воли судьбы [4, с. 412]. Пророчество Вергилия о наступлении нового цикла жизни человечества, об обновлении времен, его голос поэта, рассчитанный на отзвук в сердцах тех, кто придет позднее, — показатели того, как поэт чувствовал время. Если Вергилию как поэту «знамений времени», определяющих конец старого и начало нового, удалось превратить свой Рим в общечеловеческий символ
1 В значительно переработанном издании 1773 г. трактат «Рассуждение о древности и других особенностях поэм Оссиана» (A Dissertation concerning the Antiquity of the Poems of Ossian) переименован в «Трактат об эпохе Оссиана» (A Dissertation concerning the Жга of Ossian) [2, p. 417].
истории, символ конца и нового начала [5, с. 41-42], то Дж. Макферсон в поиске осси-ановского канона создает своего рода архетип старинной (часто условно называемой «средневековой») поэзии Альбиона, восходящей к концу римского владычества и обретшей в Новое время, спустя пятнадцать столетий после предполагаемого появления оригинала, более отчетливые черты благодаря развернутой письменной форме, что отнюдь не означает исторически достоверного отображения «эпохи Оссиана», точности описания ее нравов, обрядов и обычаев. Тем не менее, дыхание далекой эпохи, ее атмосфера, дух времени переданы необыкновенно убедительно (о чем свидетельствует и продолжительная оссиановская полемика), в том числе и благодаря мастерскому нанизыванию отдельных старинных песенных текстов, которые в оссиановской поэзии постоянно «вступают в диалог», «ссылаются» друг на друга, словно приглашая друг друга то к хоровой партии, то (выражаясь современным слогом) к обсуждениям за «круглым столом», причем ссылки эти относятся не только к гэльской поэтической традиции, но и к скандинавской (эддические сказания), древнегреческой (Гомер), римской (Вергилий). Подобное разнообразие поэтических традиций, поэтическое «разноязычие» отдельных песенных текстов в «Творениях Оссиана», разумеется, потребовали от Дж. Макферсона особого подхода к «переводу» песен, имеющих различные национальные корни и тяготеющих к определенному арсеналу поэтических приемов.
В результате сложнейшего взаимодействия старинных текстов, восходящих к различным национальным культурам, и происходит создание гипертекста, который, в свою очередь, включается в отношения с современными Дж. Макферсону культурой, историей, действительностью и с течением времени оценивается уже как отдельный текст. В действие приводится сложнейший механизм формирования метапоэтики Дж. Макферсона, поэта переходного к новой художественной системе периода, системе, основанной на национальной поэтике средневековья и отвечающей духу зарождающейся новой литературной эпохи — романтизма. Именно в это переходное время некогда «чужое» старинное слово, прежде вызывавшее лишь снисхождение просветителей, становится своим, о чем наряду с мастерски стилизованными отдельными «древними» балладами из «Памятников старинной английской поэзии» (1765) Томаса Перси, подготовленными им к изданию совместно с поэтом Уильямом Шенстоном, убедительно свидетельствует и «воссозданная» Дж. Макферсоном оссиановская поэзия.
Время Дж. Макферсона — переходный к романтической эпохе период — настоятельно требовало иных ориентиров, художественных установок и литературных форм и дало импульс поиску иной художественной системы (композиции, сюжета, языка, стиля), т. е. иной поэтики, восходящей прежде всего к национальным традициям, имевшей, как обнаружилось впоследствии, глубокие национальные корни. В основе этой новой художественной системы находилась поэтика «средневековых» формул и реминисценций. В предшествующую литературную эпоху, как известно, акцент ставился прежде всего на античные образцы, ибо постулировались вечные объективные законы искусства, основанные на безусловном приоритете законов разума. Столь устойчивый интерес предромантиков к средневековью, к национальным корням, на наш взгляд, объясняется отнюдь не модой, захватившей многие сферы художественной деятельности, а насущной потребностью мастеров искусства изучить, постигнуть национальную традицию, которая для многих из них совершенно неожиданно оказалась невероятно богатой, ибо в ней проявилось совершенство форм и она удивительно органично соединила все, «что есть прекрасного в простоте и величавого в возвышенном» [1, с. 15].
Отсюда живой неподдельный интерес к старинным сказаниям, имевшим, как правило, кельтские корни (шотландские, валлийские, ирландские), в том числе и к «поэзии суеверий» или, по определению В. М. Жирмунского, «фольклорной фантастике» [6, с. 140]. Одним из первых английских поэтов, обративших особое внимание на этот живительный источник поэзии, был Уильям Коллинз, создавший «Оду о народных суевериях горной Шотландии» (1749-1750, опубл. в 1791 г.). Песни «древних рунических бардов» о феях, эльфах, добрых и злых привидениях, волшебниках вместе с героическими сказаниями, а нередко и являясь их неотъемлемой частью, приобретают особую ценность и значимость, а также новый смысл. В хронологическом плане «Ода о суевериях» У Коллинза находится у самых истоков Кельтского возрождения в Англии, опережая на десятилетие появление оссиановской «эпопеи», представленной Дж. Макферсоном.
Для выявления конкретных форм интертекстуальности оссиановской поэзии очень важны самые первые непосредственные отзывы о ней, а также свидетельства, полученные из этих непосредственных отзывов. На особую значимость первых отзывов на произведение для интерпретации текста совершенно справедливо указывает в трудах по поэтике современный ученый-стиховед М. Червенка [7, с. 421-422]. В «Трактате о поэмах Оссиана», первом научном исследовании оссиановской поэзии, Хью Блэр, современник Дж. Макферсона, профессор риторики и изящных искусств Эдинбургского университета, проводит ставшее впоследствии традиционным сравнение оссиановских сказаний и гомеровского эпоса: «Когда Гомер решается быть трогательным, он силен, но Оссиан обнаруживает эту силу гораздо чаще, и творения его гораздо глубже отмечены печатью чувствительности. Ни один поэт не умеет лучше его захватить и тронуть сердце. Что же касается достоинства чувств, преимущество на стороне Оссиана. Поистине поразительно, до какой степени герои нашего грубого (rude) кельтского барда превосходят в человеколюбии, великодушии и добродетелях героев не только Гомера, но и образованного и изящного Вергилия» [8, p. 358]. В этой цитате шотландского ученого, представителя малой родины Оссиана, бесспорно, содержится известная доля преувеличения. Вместе с тем именно на эти характернейшие черты оссиановской поэзии указывал и великий И. В. Гете, кстати, также противопоставляя их гомеровским. В России об этой особенности оссиановской поэзии писали В. А. Жуковский, А. С. Пушкин, поэты Серебряного века [9]. Достаточно вспомнить повесть «Страдания юного Вертера» (1774), во второй части которой в самые драматичные часы в руках у главного героя вместо томика Гомера появляются песенные сказания Оссиана. Происходит это тогда, когда гармония гетевского героя рушится, и он — носитель высоких идеалов — оказывается бессильным в своем одиночестве. Осознавая безнадежность своей любви, Вертер начинает иначе воспринимать окружающий мир, и именно в эти переломные кульминационные моменты «Страданий юного Вертера» Оссиан вытесняет из его сердца Гомера. Славящий утро жизни Гомер больше не волнует Вертера — любимым его чтением отныне становится мрачная муза Оссиана [10, с. 229-230]. «В какой мир вводит меня этот великан!» — восклицает Вертер. «Блуждать по равнине, когда кругом бушует буря и с клубами тумана, при тусклом свете луны, гонит души предков, слушать с гор сквозь рев лесного потока приглушенные стоны духов из темных пещер и горестные сетования девушки над четырьмя замшелыми, поросшими травой камнями, под которыми покоится павший герой, ее возлюбленный! И вот я вижу его, седого странствующего барда, он ищет на обширной равнине следы от шагов своих предков...» [11, с. 114]. Здесь отчетливо обнаруживается одна из глав-
нейших характеристик стиля оссиановской поэзии — обилие развернутых сравнений, олицетворений, метафор, передающих тесные связи с природой, причем в масштабах, характерных только для стиля Дж. Макферсона [12, р. 23].
В аллюзиях, реминисценциях, цитациях (явных и скрытых), подражании, заимствованиях отдельные тексты сказаний Оссиана, «перекликаясь» друг с другом или же ссылаясь друг на друга, с необыкновенной легкостью пересекают границы как национальные и географические, так и хронологические. В оссиановской поэзии наряду с песнями «эпохи Оссиана» воспроизводятся и песни, относящиеся к более глубоким пластам поэтического искусства. В «Фингале» (книга IV) в основной рассказ Оссиана о великих подвигах его сына Оскара введены эпизоды для разъяснения некоторых отрывков последующих сказаний, а также дается детальное описание событий, о которых упоминалось прежде. В книге четвертой Оссиан делится своими сладостными воспоминаниями о молодости, в частности о своем сватовстве к прекрасной Эвиралин, дочери Бранно, которая подарила ему сына Оскара. Любимой жены не стало незадолго до похода Фингала в Ирландию, но тень ее время от времени являлась Оссиану. Эту ностальгическую песнь воспоминаний неожиданно заглушают порывы сильного ветра и видение плачущей Эвиралин, которая, стоя на облаке, призывает Оссиана спасти Оскара, вступившего в неравную схватку с сынами Лохлина. «Я облачился в броню, — продолжает свой сказ Оссиан. — Я пошел на копье опираясь, и звонко бряцали доспехи мои. Я пел, как привык в час опасности, песнь о героях старинных. Дальним громом она прислышалась воинам Лохлина» [13, с. 45]. В авторских комментариях к «Фингалу» этот и последующий отрывки сказания Дж. Макферсон соотносит с восемнадцатой песнью «Илиады», выделяя фрагмент, где необыкновенно торжественно звучит от третьего лица песнь Оссиана о его смертельной схватке с величавым Кормаком, также претендовавшим на руку Эвиралин. Как и многих других героев, искавших ее любви, дочь Бранно отвергла Кормака, «ибо мил ее взору был Оссиан» [13, с. 44]. Эта песнь Ос-сиана полна сочувствия отвергнутому сопернику, чей «взор был приятен», даже когда он, будучи не в силах смириться с выбором любимой девушки, явился с мечом в сопровождении своих воинов на вересковую пустошь, которая «их оружием озарилась» и стала последним его пристанищем. Оссиан прославляет смелость и воинскую доблесть противника, геройски павшего в смертельной схватке.
Любопытна диалектика чисел во время описания сражения Оссиана с Кормаком и его отрядом. В сражении участвуют 16 воинов: восемь героев, пришедших с Оссиа-ном, включая Уллина, барда Фингала, противостоят восьмерым бойцам Кормака. Так с обеих сторон выступает равное число бойцов. (Заметим, что немногим ранее, во время сватовства к Эвиралин, Оссиана сопровождали двенадцать воинов.) «Битва вождей была словно вихрь на вспененных волнах океана»: девять раз пронзает Огар кинжалом Далу, сторонника Кормака, трижды Оссиан пробивает щит самого Кормака, трижды ломается копье у Кормака. «Увы, несчастный юный любовник, я отсек ему голову, — сочувственно повествует Оссиан. — Пятикратно потряс я ее за (курчавые. — Д. А.) волосы» [13, с. 44]. И тогда бежали уцелевшие воины Кормака. Оссианова песнь («Фингал», книга IV), которая «дальним громом... прислышалась воинам Лохлина» [13, с. 45], трехкратный военный клич, устрашающий неприятеля, трехкратные боевые действия во время развязки кровавой битвы — все это неизменно вызывает реминисценции, обнаруживает «аллюзионные поля» [14, с. 81], отсылающие к гомеровским поэмам2 [15].
2 Об интертекстуальных связях оссиановской поэзии с гомеровскими поэмами см. также: [15].
Так, в восемнадцатой песне «Илиады» трехкратный призыв Ахиллеса к победе, трехкратное смешение войск противников и последовавшая за ними гибель двенадцати троянских героев знаменуют триумф аргивян, сумевших захватить у противника тело убитого Патрокла:
Трижды с раската ужасно вскричал Ахиллес быстроногий;
Трижды смешалися войски Троян и союзников славных.
Тут средь смятенья, от собственных коней и копий, двенадцать
Сильных погибло троянских мужей...
(Гомер. «Илиада». Пер. Н. Гнедича. Песнь XVIII, ст. 228-231) [16, с. 366].
Эти кульминационные события восемнадцатой песни «Илиады» происходят после того, как Ахиллес диким устрашающим криком отгоняет троянцев от тела павшего Патрокла (Илиада, песнь XVIII, ст. 217-223 [16, с. 366]). Подобный устрашающий клич-предупреждение, повергший врагов в трепет, звучит и в уже упоминавшейся песне Ос-сиана, спешащего спасти сына от смертельной угрозы («Фингал», книга IV) [13, с. 45]. В комментариях к этому фрагменту из четвертой книги «Творений Оссиана» Дж. Мак-ферсон приводит следующий отрывок из восемнадцатой песни «Илиады» в переводе А. Поупа:
Forth march'd the chief, and distance from the crowd
High on the rampart rais'd his voice aloud.
So high his brazen voice the hero rear'd,
Hosts drop their arms and trembled as they fear'd [2, p. 430].
Интертекстуальные авторские отсылки Дж. Макферсона к гомеровским поэмам наиболее часто относятся к описанию поединков и сражений. В книге пятой «Фингала» поединок Фингала и Сварана, короля Лохлина, напоминает битву из двадцать третьей песни «Илиады». Описание обеих битв преисполнено драматизма, а стихи — наивысшего напряжения, причем у Дж. Макферсона этот отрывок начинается с восклицаний, которыми, как правило, сопровождается описание сражений в оссиановской поэзии:
There was the clang of arms! there every blow, like the hundred hammers of the furnace!
Terrible is the battle of the kings, and horrid the look of their eyes [2, p. 91].
«Оружия лязг разносился окрест, и каждый удар грохотал, словно сотня молотов
в кузне! Ужасна брань королей, и страшны их взоры!» [1, с. 51].
При сопоставительном анализе этого отрывка с гомеровским становится очевидно, что, несмотря на преемственность поэтических традиций изображения битв, описания сражений в «Илиаде» даются несколько иначе, а именно как цепочка поединков: каждая пара воинов терпеливо дожидается своей очереди, причем внутри пары также соблюдается очередность, т. е. противники обычно одновременно не бьют, по всей вероятности, в соответствии с древним кодексом военных действий (Илиада, песнь XXIII, ст. 714-715).
Снабдив свои «переводы» оссиановской поэзии интертекстуальными отсылками к произведениям предшествующих эпох, в первую очередь к поэмам Гомера, Дж. Мак-ферсон отчасти провоцирует и реинтерпретацию древнегреческих текстов. Десять веков разделяют гомеровские поэмы и сказания легендарного Оссиана, и спустя столько же веков эти гэльские тексты нашли своего английского «переводчика» в лице
Дж. Макферсона. Здесь интертекстуальность предстает в классической трактовке, предложенной Ю. Кристевой, согласно которой интертекст есть не «мозаика цитат», а результат реализации особой стратегии текстопостроения, в рамках которой цитирующиеся дискурсы (социолекты), воплощенные в уже существующих текстах, «пересекают и нейтрализуют друг друга» в становящемся интертексте [14, с. 80].
Так, указывая в комментариях к «Творениям Оссиана» на гомеровский текст, Дж. Макферсон как составитель и «переводчик» оссиановской поэзии отказывается от своей авторитарной роли, как, впрочем, и отказывает легендарному кельтскому барду в статусе демиурга. Интертекстуальные отсылки Дж. Макферсона к тексту «Илиады», безусловно, дают дополнительный импульс к реинтерпретации поэм Гомера, обогащая таким образом читательское представление о гэльской и древнегреческой поэзии. В этом отношении отдельные художественные тексты оссиановской «эпопеи» представляют собой крошечную неповторимую часть мирового метатекста и соотносятся как с национальной действительностью/историей/культурой, так и со всемирной.
Комментарии Дж. Макферсона к «Творениям Оссиана», а именно к шести книгам «Фингала», к восьми книгам «Теморы» и к отдельным песням, составляющим корпус оссиановской поэзии, позволяют достаточно детально реконструировать конситуа-цию, в которой «воссоздавалась» оссиановская «эпопея». В этой связи весьма показателен комментарий к поэме «Кальтон и Кольмала», обращенной к одному из первых христианских миссионеров Дарго — герою, сопровождавшему Оссиана во время его похода по освобождению Колмара, брата Кальтона: «Дарго, сын Коллата, воспет в других поэмах Оссиана. Говорят, что его убил вепрь на охоте. Сохранился плач Мингалы, возлюбленной или жены Дарго над его телом, но принадлежит ли это сочинение Ос-сиану, не берусь утверждать. Обычно оно приписывается ему, поскольку весьма напоминает его манеру, но, согласно некоторым преданиям, оно представляет собою подражание некоего барда более позднего времени. Поскольку оно не лишено поэтических достоинств, я прилагаю его здесь» [13, с. 136].
Комментарии Дж. Макферсона — составителя, «переводчика» и отчасти регистратора гэльских текстов, запечатлевшихся в народном сознании как песни «барда бардов» Оссиана, — позволяют выявить отдельные условия и обстоятельства, в которых слагались эти сказания. Как видим, в комментариях обозначены события, подвигнувшие барда на создание песни, причем Дж. Макферсон стремится, насколько это возможно, конкретизировать обстановку, ситуацию и образы, как и в целом тему о героическом прошлом кельтского народа. Именно благодаря стремлению Дж. Макферсона к конкретности и конкретизации, а также его желанию избегать отвлеченных тем и идей почти все персонажи оссиановской поэзии воспринимаются конкретными историческими лицами с разными характерами, мечтами, судьбами. Этим богатством образов и полнотой описания, вероятно, и следует объяснить «неровность» стиля сказаний Оссиана. Эта «неровность» стиля была заимствована Дж. Макферсоном у подлинника и, по оценке специалистов гэльских текстов, Дж. Макферсону удалось ее мастерски сохранить. Х. Блэр, в свое время признанный «литературным диктатором севера» [17, р. 73], в предисловии к «Отрывкам старинной поэзии, собранным в Шотландии» отмечает, что макферсоновский «перевод буквален до невероятной степени. Даже порядок слов воспроизведен точно» [18, р. 6]. При этом Х. Блэр поясняет, что «версификация в оригинале проста, и до такой степени, чтобы понять язык простой и прекрасный. Рифма используется редко, но каденция и длина стихов настолько разнообразны, что
вполне передают смысл стиха» [18, p. 6]. Впоследствии и Дж. Макферсон в трактате «Рассуждение о древности поэм Оссиана» неоднократно обращал внимание читателя на особенности своего перевода, который, по его словам, «выполнен буквально и по возможности просто. В нем воспроизведено расположение слов подлинника и соблюдены стилистические инверсии» [1, с. 15]. Заметим, что подобный подход к созданию художественного произведения был не просто отличен от принципов построения «ав-густинской» поэзии предшествующего периода, но даже бросал прямой вызов все еще достаточно распространенным в середине XVIII в. традициям «правильной» (regular) поэзии раннего Просвещения3. Можно считать, что именно появление оссиановской поэзии ознаменовало начало завершения эпохи августинских традиций в английской поэзии и свидетельствовало о решительном и бесповоротном отходе от поэтики классицизма. Так, прежде всего благодаря Дж. Макферсону и его сподвижникам кельтские песенные сказания были представлены как одно из наивысших достижений поэтического духа и мысли, продемонстрировав, что прежде считавшаяся «варварской» поэзия может быть великой (что, как известно, подтверждает только время) при своих «нерегулярных» формах стихосложения и метрической раскрепощенности. Не в этом ли и состоят сила и непреходящее значение подлинной поэзии, по существу способной создать свой особый мир, который с течением времени становится не менее реальным, жизненным, нежели самые конкретные исторические персонажи, события, обстоятельства?
Следует отметить, что оссиановская поэзия крайне неоднородна, ибо в ней воспроизведены поэтические голоса по крайней мере нескольких бардов, хотя почти все они и приводятся в переложении «барда бардов» Оссиана. В книге четвертой «Фингала» совершенно иначе в ритмическом отношении звучит военная песнь Уллина, барда Фингала, построенная как обращение к воинам. Впервые на особенности ее версификации обратил внимание Дж. Макферсон: «Она ниспадает, как горный поток, и почти целиком состоит из эпитетов» [13, с. 47]. Особо выделим своеобразие ритмической композиции военной песни Уллина, в основе которой лежит величаво-торжественный ритм гимна, содержащий и заклинание, и пожелание, и молитву, призванный воодушевлять воинов на битву:
Son of the chief of generous steeds! high bounding king of spears. Strong arm in every perilous toil. Hard heart that never yields. Chief of the pointed arms of death. Cut down the foe; let no white sail bound round dark Inistore. Be thine arm like thunder. Thine eyes like fire, thy heart of solid rock. Whirl round thy sword as a meteor at night, and lift thy shield the flame of death. Son of the chief of generous steeds, cut down the foe; destroy [2, p. 86].
Сын вождя благородных коней! высоко скачущий копий властитель! Десница могучая в грозных трудах войны! Закаленное сердце, вовеки не знавшее страха. Вождь изощренных орудий смерти. Рази супостата, чтобы вкруг темного Инистора не дерзали носиться белопарусные суда. Пусть десница твоя уподобится грому, очи — пламени, сердце — непоколебимой скале. Пусть твой меч, вращаясь, станет ночным метеором и пусть твой щит, вздымаясь, станет пламенем смерти. Сын вождя благородных коней, рази супостата, круши его! [13, с. 47].
3 Достаточно вспомнить ее ревностного апологета С. Джонсона, неустанно разоблачавшего «подделки» старинных сочинений и категорически отрицавшего саму возможность существования кельтских поэтических памятников, как оказалось впоследствии, ошибочно.
В оссиановской поэзии обнаруживаются интертекстуальные связи не только с сочинениями Гомера и Вергилия. В тексте «Творений Оссиана» можно встретить и цитаты, в том числе и автоматические, из произведений Э. Спенсера («Аморетти»), Д. Мильтона («Потерянный рай») и других источников, что требует дальнейшего исследования интертекстуальности оссиановской поэзии.
Наиболее важная характеристика оссиановской поэзии — ее лаконичность. Очень образно охарактеризовал это качество древней поэзии русский поэт-экспериментатор В. Хлебников: «Лаконичность песенных сказаний при всем богатстве образов — неотъемлемая характеристика старинной бардовской песни, которая „родственна бегу, в наименьшее время на <до...> слову покрыть наибольшее число верст образов и мысли!"» [19, с. 633].
Сохранению в устном предании столь древних поэм способствовали особенности кельтского языка и мастерство бардов: ритмические единицы выстраивались в столь естественной последовательности, а слова так точно соответствовали обычным изменениям голоса, настроенного на определенный тон, что, хорошо зная мотив, было почти невозможно подменить одно слово другим. Отмечая великолепную гибкость кельтского языка, Дж. Макферсон прежде всего выделяет особую гибкость системы согласных звуков, а также разнообразие окончаний при склонении [1, с. 13].
«Творения Оссиана» Джеймса Макферсона до настоящего времени предоставляют богатейший материал для исследования категории интертекстуальности. Наиболее часто встречаются авторские интертекстуальные отсылки к гомеровским поэмам. Внушительное число примечаний Дж. Макферсона относится к описанию поединков и сражений, вызывая реминисценции из древнегреческой поэзии и, прежде всего, из «Илиады», хотя способы изображения военных действий у Гомера и Дж. Макферсона различны. Рассмотрение этой проблемы представляется тем более интересным потому, что начало ее изучению было положено самим автором (как считает абсолютное большинство исследователей оссиановской поэзии) или же «переводчиком» (согласно авторской идентификации Дж. Макферсона) «Творений Оссиана». Мы предпочитаем оставить вопрос авторства «Творений Оссиана» открытым, ибо, на наш взгляд, оснований для того, чтобы с уверенностью опровергнуть авторскую идентификацию Дж. Макферсона как «переводчика» легендарного кельтского барда, не достаточно.
Источники и литература
1. Макферсон Д. Рассуждение о древности и других особенностях поэм Оссиана, сына Фингала // Макферсон Д. Поэмы Оссиана / изд. подг. Ю. Д. Левин. Л.: Наука, 1983. С. 6-15.
2. Macpherson J. The Poems of Ossian and Related Works / ed. H. Gaskill. Edinburgh: Edinburgh University Press, 2006. 573 p.
3. Публий Вергилий Марон. Буколики. Георгики. Энеида. М.: Эксмо, 2007. 542 с.
4. ГаспаровМ.Л. Вергилий или поэт будущего // Гаспаров М. Л. Избранные статьи. М.: Новое литературное обозрение, 1995. С. 395-415.
5. Аверинцев С. С. Две тысячи лет с Вергилием // Аверинцев С. С. Поэты. М.: Школа «Языки русской культуры», 1996. С. 19-42.
6. Жирмунский В.М. Из истории западноевропейских литератур. Л.: Наука, 1981. 304 с.
7. Червенка М. Смысл и стих. Труды по поэтике. М.: Языки славянской культуры, 2011. 464 с.
8. Blair H. A Critical Dissertation on the Poems of Ossian, the son of Fingal // Macpherson J. The Poems of Ossian and Related Works / ed. H. Gaskill. Edinburg: Edinburgh University Press, 2006. P. 345-399.
9. Левин Ю. Д. Оссиан в России // Макферсон Д. Поэмы Оссиана. Л.: Наука, 1983. C. 502-529.
10. Стадников Г. В. Гете и его роман «Страдания юного Вертера» // Гете И. В. Страдания юного Вертера / изд. подг. Г. В. Стадников. СПб.: Наука, 1999. С. 205-245.
11. Гете И. В. Страдания юного Вертера / изд. подг. Г. В. Стадников. СПб.: Наука, 1999. 253 с.
12. Fitzgerald R. P. The Style of Ossian // Studies in Romanticism. 1966. Vol. 6, N 1. P. 22-33.
13. Макферсон Д. Поэмы Оссиана / изд. подг. Ю. Д. Левин. Л.: Наука, 1983. 590 с.
14. Поэтика. Словарь актуальных терминов и понятий / под ред. Н. Д. Тамарченко. М.: Изд-во Калугиной Intrada, 2008. 358 с.
15. Rubel M. M. Savage and Barbarian: Historical Attitudes in the Criticism of Homer and Ossian in Britain, 1760-1800. Amsterdam; Oxford; New York: North-Holland Publishing Company, 1978. 473 p.
16. Гомер. Илиада. Одиссея / пер. с древнегреч. Н. Гнедича, В. Жуковского. М.: Эксмо, 2006. 896 с.
17. Saunders T. B. The Life and Letters of James Macpherson. London: Swan Sonnenschein & Co.; New York: Macmillan & Co., 1894. 328 p.
18. Blair H. Preface to Fragments of Ancient Poetry // Macpherson J. The Poems of Ossian and Related Works / ed. H. Gaskill. Edinburgh: Edinburgh University Press, 2006. P. 5-6.
19. Хлебников В. Творения / под ред. М. Я. Полякова. М.: Сов. писатель, 1987. 736 с.
Статья поступила в редакцию 18 июня 2012 г.
