CC BY
483
УДК 81’22:070
ББК 81.001.4
С 47
Славгородская Т.А.
Интертекстуальность как один из видов языковой игры в масс-медиа
(Рецензирована)
Аннотация:
В статье рассматривается явление интертекстуальности как вид языковой игры. Цель исследования - дать краткий исторический экскурс в теории развития интертекстуальности и рассмотреть условия современного существования интертекстов на страницах СМИ. Задачи - проанализировать несколько примеров конкретных интертекстов. Автор делает вывод о том, что интертекстемы активизируют языковое знание читателя и значительно расширяют семантическую наполняемость текста.
Ключевые слова:
Интертекстуальность, интертекст, языковая игра, язык СМИ.
Изменения, происходящие в жизни нашего общества, в первую очередь находят отражение на страницах газет. Многочисленные лингвистические исследования, посвященные анализу языка и стиля средств массовой информации, отмечают такие особенности современных СМИ, как повышение экспрессии, интертекстуальность, пародийность, активизацию языковой игры. Контекстуальному переосмыслению, ироническому, пародийному снижению подвергаются многие тексты. Все чаще для усиления воздействующей функции языка авторы публицистических текстов прибегают к использованию текстов классической литературы.
Разработка проблемы межтекстового взаимодействия ведется с 19 века. Ю.С. Степанов увидел начальные исторические этапы теоретического осознания проблемы интертекстуальности как межтекстового взаимодействия в поэтике сюжетов А.Н. Веселовского и в «Комментариях к роману А.С. Пушкина «Евгений Онегин» В.В. Набокова. Уже в концепции А.Н. Веселовского [1] отмечается параллелизм между структурой художественного текста, механизмами человеческой памяти и культурными традициями.
Особенно детальную разработку вопрос о присутствии «чужого» дискурса в «своем» получает в ХХ веке, что было связано с развитием интереса к тексту не только с литературоведческой, но и с культурологической и лингвистической точек зрения.
М.М. Бахтин [2] отмечал, что «двуголосое» слово отличается от «одноголосого» тем, что автор, используя чужое слово для своих целей, вкладывает в него новый смысл, текст приобретает «новую смысловую направленность». В таком слове оказываются два голоса, два сознания, два мировоззрения, которые вступают в диалог, причем первоначальное значение, «смысловая направленность слова» может либо опровергаться, либо подтверждаться, дополняться, переосмысливаться. Заметим, что суть интертекстуальности заключается не столько в простом цитировании предшественников для доказательства или опровержения своей идеи, не столько в полемике с поколением «отцов», сколько в том, чтобы поддержать, продлить и обновить ту литературную традицию, на которой они базируются.
Термин «интертекст» и, как обозначение общего свойства, «интертекстуальность» были введены впервые начиная с 1967 года в ряде работ семиотика и теоретика постмодернизма французской исследовательницы (болгарского происхождения) Юлии Кристевой [3]. Классическую формулировку этим понятиям придал Ролан Барт: «Каждый текст является интертекстом: другие тексты присутствуют в нем на различных уровнях в более или менее узнаваемых формах: тексты предшествующей культуры и тексты
окружающей культуры. Каждый текст представляет собой новую ткань, сотканную из старых цитат. Обрывки культурных кодов, формул, ритмических структур, фрагменты социальных идиом и так далее - все они поглощены текстом и перемешаны в нём, поскольку всегда до текста и вокруг него существует язык. Как необходимое предварительное условие для любого текста интертекстуальность не может быть сведена к проблеме источников и влияний: она представляет собой общее поле анонимных формул, происхождение которых редко можно обнаружить, бессознательных или автоматических цитат, даваемых без кавычек» [4].
Можно сказать, что интертекстуальность устанавливает связь между поколениями, между традициями. Это не компиляция, а преобразование услышанного или прочитанного текста в качественно новое образование. Неслучайно расцвет изучения этого явления приходится на ХХ век, век рефлексии. Значительно возросшая доступность произведений искусства и массовое образование (что актуально для России), развитие средств массовой коммуникации усилили процесс семиотизации человеческой жизни, привели к ощущению того, что, по выражению польского парадоксалиста Станислава Ежи Леца, «обо всем уже сказано, к счастью, не обо всем подумано».
Многие ученые обращали внимание на глубинные уровни смысла текста. Одним из первых, кто ввел понятие «прецедентного текста», стал Ю.Н. Караулов, определив его как «текст, значимый для той или иной личности в познавательном и эмоциональном отношениях, имеющий сверхличностный характер, то есть хорошо известный широкому окружению этой личности, включая ее предшественников и современников, и, наконец, такой, обращение к которому возобновляется неоднократно в дискурсе данной личности» [5]. Данное понятие получило дальнейшее развитие в работах В.Г. Костомарова, Н.Д. Бурвиковой, Г.Г. Слышкина, О.А. Дмитриевой и других лингвистов.
Отметим, что исследователи этого явления выделяют в качестве основных различные аспекты прецедентных текстов. Так, В.Г. Костомаров и Н.Д. Бурвикова определяют прецедентные тексты, как «имеющие историко-культурную, страноведческую ценность» [6], подчеркивая тем самым ценностный аспект функционирования прецедентных текстов в рамках определенной культуры. М.П. Панина, исследуя прецедентные тексты в аспекте создания комического эффекта, рассматривает их как «языковую стереотипную ситуацию, отсылка к которой обеспечивает в комическом тексте стереотипную установку у воспринимающего, нарушаемую в последний момент игровой вариацией на тему, развиваемую в прецедентном тексте» [7]. Г.Г. Слышкин под прецедентным текстом призывает понимать любую «характеризующуюся цельностью и связностью последовательность знаковых единиц, обладающую ценностной значимостью для определенной культурной группы» [8]. Нам, опираясь на вышеизложенное, представляется возможным рассматривать прецедентный текст как часть актуальных фоновых знаний носителя языка, как компонент культурной составляющей личности и как неотъемлемую ступень осуществления успешной коммуникации.
В публицистике чаще, чем в художественной литературе, происходит переосмысление цитат, возникающее вследствие применения их к реальным ситуациям, уже не соотносимым с реалиями, названными в тексте-первоисточнике. Иногда цитируемый текст может трансформироваться, изменяться применительно к случаю, но лишь в той степени, которая не препятствует «узнаванию» этого текста читателем.
Психолингвисты отмечают заметно усилившийся игровой компонент современного языкового сознания [9: 10 и другие], что наиболее четко можно проследить на материале газет. Нами рассмотрен один из видов языковой игры на газетной полосе - игра с прецедентными текстами. Материалом для нее выступают особые выражения -прецедентные тексты, как авторские, так и фольклорные, почти безотносительные к своему первоначальному значению и вследствие этого доступные для любого семантического наполнения. Например, в печатной рекламе, где наиболее часто можно встретиться с явлением интертекстуальности, нередко используются названия
художественных произведений. Так, можно встретить разнообразные трансформации названия повести Э. Хемингуэя «Праздник, который всегда с тобой», одна из которых -Переводчик, который всегда с тобой (АиФ, 2000, №3), или В отеле все должно быть прекрасно! (реклама отеля «ALINDA» - «Туризм и спорт», 1999, №2) - измененная чеховская фраза: «В человеке все должно быть прекрасно...». Примером прецедентности из классики может служить и название статьи «Служить бы рад.» («Вольная Кубань» 10.10.08.), которое относит нас к бессмертному творению Грибоедова «Горе от ума».
Если говорить о том, что прецедентность является, пожалуй, неотъемлемой спутницей рекламных текстов, то «серебро» в частотности обращения за помощью к тексту-предшественнику можно отдать текстам политического дискурса. На наш взгляд, в данной сфере бытования подавляющее большинство прецедентных текстов характеризуется ярко выраженной иронической коннотацией: Администрация
президента в ужасе: она думает, что два призрака бродят по Европе. Один -коммунизма, второй - Березовского («АиФ» 2002,№ 42); Кузькина мать «сына юриста («Литературная газета» 05.02.03.); Понижение цен на топливо. Верхи не хотят, низы не могут? («АиФ» 2005,№ 39); Рыбкин как зеркало русского либерализма («КП» 12.02.06.); Узок круг наших судей, страшно далеки они от народа («АиФ» 2007, № 38); Воровать стало легче, воровать стало веселей! («Московская правда» 24.03.08.); И в 2004 году выбираем вариант лучший с точки зрения все той же свободы и интересов страны (ясно ведь, что Путин по крайней мере саамы ответственный из всех политиков, объявивших себя кандидатами)... В чем же дело? Никто не виноват, выбираем лучших, а получается как всегда! («Время» 19.01.04.); В Америке нельзя жить, здесь - тоже, но по-другому. Здесь интереснее, потому что страшнее. Человек человеку волк, товарищ и брат («Вечерняя Москва» 23.04.03.).
Конечно, выделение «популярности» использования прецедентных текстов носит условный характер. Твердо можно говорить о том, что подобного рода оборотов в целом много на газетной полосе. Иногда отмечаются явления, абсолютно невозможные несколько десятилетий назад: использование текста Государственного гимна СССР, «Интернационала», идеологизированных песен советской эпохи в качестве основы для порождения явления интертестуальности. Например, И Путин великий нам день озарил («Вечерний клуб» 20.11.03.); Сила народная в двух километрах от Москвы («Вечерняя Москва» 29.04.04.) - о гастарбайтерах из стран СНГ; Весь «Мир» насильно мы разрушим («КП» 12.08.04.) - о сносе гостиницы «Мир»; Таракан - везде у нас хозяин - о современном состоянии коммуналок («КП» 26.10.05.).
Таким образом, подобный прием - включение в текст статьи прецедентного выражения - актуализирует языковое сознание, носителем которого является как автор, так и читатель, отодвигая иногда содержание самой статьи на второй план.
Примечания:
1. Веселовский А.Н. Историческая поэтика. М., 1989. 568 с.
2. Бахтин М.М. Эстетика словесного творчества. М., 1979. 234 с.
3. Кристева Ю. Избранные труды. М., 2004. 153 с.
4. Барт Р. Избранные работы: семиотика: поэтика. М., 1994. 181 с.
5. Караулов Ю.Н. Русский язык и языковая личность. М., 1987. 261 с.
6. Костомаров В.Г., Бурвикова Н.Д. Как тексты становятся прецедентными // Русский язык за рубежом. 1994. № 1. С. 73-76.
7. Панина М.А. Комическое и языковые средства его выражения: автореф. дис. . канд. филол. наук. М., 1996. 20 с.
8. Слышкин Г.Г. От текста к символу: лингвокультурные компоненты прецедентного текста в сознании и дискурсе. М., 2000. 125 с.
9. Гридина Т.А. Языковая игра: стереотип и творчество. Екатеринбург, 1994. 180 с.
10. Норман Б.Ю. Игра на гранях языка. М., 2006. 344 с.
