CC BY
76
поэтому с той же самой железной необходимостью, с какой она превратив природу в продукт, а продукт в природу, застрахует
когда-нибудь истребит на Земле свой высший цвет — мыслящий себя от всех возможных природных коловращений и создаст
дух, она должна будет его снова породить где-нибудь в другом условия для подлинного развития духа.
месте и в другое время»36. Пафос этой статьи другой. Человек,
1 Производство и потребление продукта как предмет экономической теории // О философских основах предмета и метода экономической науки. — СПб.: НПК «РОСТ», 2008. — С. 272-273.
2 Сафронов И.А., Миропольский Д.Ю. Философия. Человек. Экономика. — СПб.: Изд-во СПбГУЭФ, 2001. — С. 188-189.
3 Спиноза Б. Избр. произведения. — Т. 1. — М.: Политиздат, 1957. — С. 387-388.
4 Сафронов И.А. Философские проблемы единства человека и природы. — СПб: Изд-во СПбГУЭФ, 1992. — С. 15.
5 Бутовская М.Л., Файнберг Л.А. У истоков человеческого общества. — М.: Наука, 1993. — С. 218.
6 Сафронов И.А. Указ. соч. — С. 99.
7 Семенов Ю.И. На заре человеческой истории. — М.: Мысль, 1987. — С. 24.
8 Там же.
9 Там же. — С. 25.
10 Там же.
11 Поршнев Б. Ф. О начале человеческой истории. — М.: Мысль, 1974. — С. 321-331.
12 Бутовская М.Л., Файнберг Л.А. Указ. соч. — С. 229-230.
13 Там же.
14 Там же. — С. 230.
15 Румянцев А. М. Первобытный способ производства. — М.: Наука, 1987. — С. 57-58.
16 Там же. — С. 56.
17 Там же. — С. 57.
18 Алексеев В. П. Становление человечества. — М.: Политиздат, 1984. — С. 134.
19 Там же. — С. 137.
20 Там же. — С. 137-138.
21 Сафронов И.А., Миропольский Д.Ю. Указ. соч. — С. 189-190.
22 Булгаков С. Н. Философия хозяйства. — М.: Наука, 1990. — С. 71-72.
23 Кабо В. Р. Первобытная доземледельческая община. — М.: Наука, 1986. С. 239.
24 Сафронов И.А. Указ. соч. С. 123.
25 Там же. — С. 135.
26 Семенов Ю. А. Указ. соч. — С. 241.
27 Там же. — С. 242.
28 Зибер Н. И. Очерки первобытной экономической культуры. — М.: Гос. соц.-эк. изд-во, 1937. — С. 156.
29 Там же. — С. 156.
30 Там же. — С. 156.
31 Там же. — С. 157.
32 Мид М. Культура и мир детства. — М.: Восточная литература, 1988. — С. 160.
33 Салинз М. Экономика каменного века. — М.: ОГИ, 2000. — С. 34.
34 Линдблад Я. Человек- ты, я и первозданный. — М.: Прогресс, 1991. — С. 19.
35 Леви-Брюль Л. Первобытный менталитет. — СПб.: Европейский дом, 2002. — С. 261.
36 Энгельс Ф. Диалектика природы // Маркс К., Энгельс Ф. Соч.- Изд. 2-е — Т. 20. — М.: Политиздат, 1961. — С. 363.
ИННОВАЦИОННЫЙ ВЕКТОР РАЗВИТИЯ ЧЕЛОВЕЧЕСКОГО КАПИТАЛА
Н.В. Ведин,
профессор кафедры экономической теории Казанского государственного технического университета (КАИ) им. А.Н. Туполева, доктор экономических наук;
Т.М. Проскурина,
аспирант Московского гуманитарно-экономического института
В статье исследуются вопросы теории и практики развития человеческого капитала в контексте проблем формирования инновационной экономики. Анализируются условия инновационного воздействия человеческого капитала на экономическое развитие.
Ключевые слова: человеческий капитал, инновации, инновационная политика государства.
ББК У24(2)05+У9(2)-08(2Р)+У010.033
Влияние человеческого капитала на экономическое развитие так же многогранно, как и роль самого человека в этой сфере. В настоящей статье анализируется феномен взаимообусловленности процессов формирования инновационной экономики и развитие человеческого капитала, так что первое неосуществимо без второго. Не имеет шансов на успех инновационная политика государства, осуществляемая вне контекста проблем развития человеческого и социального капитала,
имеющих приоритетное значение для формирования инновационной экономики.
Теория человеческого капитала — одна из наиболее значительных и столь же противоречивых новаций в экономической науке второй половины XX — начала XXI вв. Понятие человеческого капитала быстро вошло в научный оборот теоретической экономики, включая не только неоклассику, но и современное институциональное направление, а также, — хотя и не без су-
щественных оговорок, — марксистскую политэкономию. Одно это обстоятельство уже говорит о многом.
Прежде всего, идея «капитализации» человека отражает некоторые существенные аспекты реальных экономических тенденций и структур, получивших развитие во второй половине ХХ века. Объективной предпосылкой формирования данной концепции является изменение ресурсной основы общественного производства и экономического роста. Роль доминирующего фактора переходит к интеллектуально-творческому потенциалу человека, что и находит отражение в соответствующем изменении структуры производительного капитала и инвестиционных потоков. В этот период затраты компаний на подготовку и развитие персонала становятся не только сопоставимыми с вложениями в материально-технические условия производства, но и демонстрируют стремительный опережающий рост. За последние полвека в промышленно развитых странах удельный вес человеческого капитала в структуре совокупных активов вырос более чем в два раза.
Характерно, что в широкой исторической перспективе имевшая место в аграрную эпоху прямая зависимость темпов экономического роста от естественного прироста населения сначала уступает место зависимости экономического роста и благосостояния от накопления основного капитала (эпоха промышленного переворота). Согласно расчетам американского экономиста Мэдисона, в аграрной системе душевой ВВП рос пропорционально численности населения — в среднем на
0,1-1% в год. В индустриальной системе — с середины XIX до 70-х гг. ХХ в. — темп прироста увеличился до 3-3,5% и опередил рост населения (0,42-0,77%) за счет увеличения вещественного капитала и его производительности, что позволило поднять благосостояние в развитых странах примерно в 300 раз [1].
Во второй половине ХХ в., когда в развитых странах обозначились постиндустриальные тенденции, среднегодовой рост душевого ВВП (немногим более 2%) происходит на фоне уменьшения прироста населения в мире до 0,3% при его абсолютном сокращении во многих развитых странах [2]. В этот же период соотношение физического и человеческого капитала в структуре совокупных активов изменилось, соответственно, с 1:1 (начало 60-х гг.) до 3:7 к началу 2000-х гг. в пользу человеческого капитала [3]. Живой труд возвращает себе ведущие позиции, утраченные в эпоху промышленного переворота, и становится доминирующим фактором экономического развития. Но это происходит не за счет увеличения массы живого труда и его мускульной составляющей, а вследствие возрастающего интеллектуального перевеса как в образовательном уровне работников, [4] так и отраслевой структуре общественного труда. При неуклонном сокращении занятых в сфере материального производства (в настоящее время их доля в экономике развитых стран составляет около 15%) стремительно растет сфера услуг, в том числе, креативный сектор, связанный с НИОКР, программированием, предоставлением информационных, образовательных, инжиниринговых, консультационных услуг. По некоторым оценкам, человеческий капитал в развитых странах на 3/4 предопределяет темпы экономического развития и научно-технического прогресса [5].
Проблематика человеческого капитала захватила не только фирмы, но и семейную сферу. Это направление исследований также имеет под собой объективные основания, если принять во внимание изменение роли потребления в экономике знаний. Как известно, в стандартной модели экономического кругооборота место домохозяйств определяется функциями потребления и сбережения располагаемого дохода. И хотя со времен Кейнса именно склонность домохозяйств к потреблению рассматривается в качестве критически важного фактора деловой активности, действующего на стороне совокупного спроса, все же инвестиционная составляющая личных доходов всегда была представлена сбережением. Классическая схема «сбережение ^ финансовые структуры ^ производственные инвестиции ^ экономический рост» все еще актуальна для многих экономик, но в значительной мере утрачивает свою значимость по мере нарастания постиндустриальных изменений и повышения роли информации и знаний.
Процессы накопления и реализации знаний охватывают весь жизненный процесс человека и, как следствие, инвестиционная функция домохозяйств неуклонно смещается в сторону потребления, если не сводить последнее к удовлетворению первичных, по Маслоу, потребностей, но учитывать также
их развивающий, духовно-интеллектуальный, компонент. Это значит, что гипотетически экономический рост может иметь место даже при нулевом сбережении домохозяйства. Во всяком случае, появились реальные основания квалифицировать семейные расходы на здоровый образ жизни, обучение детей, овладение новыми информационными технологиями, рост общего интеллектуально-образовательного и культурного уровня членов семьи как вложения в человеческий капитал и, следовательно, в экономическое развитие общества. И независимо от степени склонности «типичного» семейства к финансовым расчетам, экономисты приписывают ему способность к соотнесению затрат с будущими денежными потоками, которые принесет с собой образование.
И, наконец, все более заметную и растущую роль в развитии человеческих ресурсов играют правительства. Вложения в развитие образования, науки, культуры, здравоохранения, экологии суть инвестиции в человеческий капитал общества, что является безусловной и долгосрочной стратегией государства. Реализация этой стратегии обеспечивает решение не только социальных задач, но и способствует формированию инновационно ориентированной, конкурентоспособной экономики и устойчивого социально-экономического роста.
Однако анализ влияния человеческого капитала на экономическое развитие и определение его вклада в рост ВВП сталкиваются с серьезными затруднениями, связанными с т.н. «парадоксом производительности». Как известно, экономический рост обеспечивается, прежде всего, производительностью труда. Но традиционная статистика производительности труда количественно не улавливает действительно значимого вклада человеческого капитала и новых информационных технологий в экономический рост. Имеющиеся позитивные оценки влияния человеческого капитала на темпы экономического развития и научно-технического прогресса, носят в основном экспертный характер.
Следует предположить, что если человеческий капитал работает на повышение производительности труда, то затраты последнего на единицу продукции должны снижаться. И хотя этого можно было бы ожидать, учитывая масштабы вложений в информационные технологии и развитие человеческих ресурсов, однако существенного увеличения выпуска на единицу труда на макроуровне статистика пока не обнаруживает. Не случайно известный американский экономист Р. Солоу, пытаясь согласовать некоторую стагнацию темпов экономического роста в 80-е годы и процессы информатизации, заметил: «Везде видны признаки наступления компьютерной эпохи, кроме статистики производительности».
Это, разумеется, не исключает возможности достижения высоких показателей эффективности отдельными компаниями, которые вкладывают средства в подготовку и переподготовку персонала, работающего на высокотехнологичном оборудовании. Но в таких ситуациях производительность обеспечивается, прежде всего, основным (физическим и технологическим) капиталом. Что же касается человеческого капитала, то соответствующие вложения носят технологически обусловленный характер и в этом смысле мало чем отличаются от расходов на обучение работника в традиционном индустриальном производстве, хотя размеры и структура затрат в том и другом случае могут быть существенно различными. В данном контексте речь не идет о креативных компаниях, которые заинтересованы в предельно широком развитии творческих способностей работников, образующих главный, если не единственный реальный актив таких фирм.
За «парадоксом производительности», который, согласно расхожему мнению, обусловлен несовершенством традиционной статистики, в действительности скрывается фундаментальная проблема инновационного качества человеческого капитала. Статистика производительности труда, отражающая динамику затратного, природного, компонента рабочей силы, по определению игнорирует развитие деятельностных способностей человека. Между тем понятие человеческого капитала объективно предполагает вложение инвестиционных ресурсов в развитие человека, как бы оно ни ограничивалось, в духе Г. Беккера, формированием «специфических», внутрифирменных или общих способностей работника.
Под термином «развитие» мы понимаем изменение (развитие) способностей работника, погруженного в соответствующую информационную среду, представленную информационным
обменом. Движение информации осуществляется в ходе обучения, эпизодических или рутинных информационных контактов с коллегами и товарищами по работе, совещательных процедур и т.д. и т.п. Эти процессы сопровождаются постоянным взаимопе-реходом личностного и объективированного знания. В «пунктах» этого взаимоперехода, где осуществляется индивидуальная интерпретация и ретрансляция информации, происходит процесс накопления, развития способностей в виде проинноваций. Их «новизна» первоначально проявляется лишь в личностной уникальности понимания информационного сигнала, но именно на этой почве «вырастают» действительно инновационные продукты. Чем выше образовательный уровень субъектов этого интерактивного пространства, чем интенсивнее информационный обмен и взаимная заинтересованность его участников, тем сильнее, при прочих равных условиях, инновационный импульс данного сообщества. Конкретный механизм инновационного продуцирования достаточно сложен и носит многоступенчатый характер. В частности, его действие проявляется в естественном отборе инновационных лидеров — индивидов, склонных к созданию нового знания и его практических приложений; в насыщении информационного пространства проинновацион-ными продуктами, имеющими перспективы инновационной зрелости; в формировании атмосферы «инновационного возбуждения» и т. д.
Таким образом, определяющее влияние на экономическое развитие человеческий капитал оказывает через механизм инновационного продуцирования. Учет этого обстоятельства име-
ет критически важное значение для разработки и реализации эффективной инновационной политики государства. Между тем новейшая российская история свидетельствует о том, что попытки государства настроить экономику на инновационный лад оказываются, мягко говоря, малоэффективными. Инновационная продукция занимает в ВВП России чуть более 1%. Для сравнения, в Италии, Испании, Португалии — от 10 до 20%, в Финляндии — 30%. [6]
При этом трудно упрекнуть властные структуры в непонимании значения инноваций для национальной экономики или в недостатке средств, направляемых в эту сферу. Достаточно сказать, что объем государственного финансирования, приходящийся на каждый из 12 инновационных проектов государственного значения (соответствующая программа была принята Минпромнауки РФ в 2002 г.), находится в интервале 2,7-5 млн долл. [7] Заметим также, что научные исследования в РФ почти на 3/4 финансируются государством. Огромные бюджетные средства были направлены на создание госкорпораций («Ростехнологии», Атомэнергопром, Роснанотех, «Объединенная авиастроительная корпорация», «Объединенная судостроительная корпорация» и др.), которые были призваны стать полюсами инновационного роста, обеспечивая трансферт высоких технологий в российскую промышленность.
Но, справедливости ради, следует сказать, что даже такие финансовые вливания в НИОКР не способны в одночасье исправить основательно запущенную ситуацию с финансированием этой сферы (см. рис.1).
США (2004) Япония (2004) Китай(2004) Германия (2004) Франция (2004) Великобритания (2003) Респ.Корея Канада Россия Испания Швейцария Финляндия Австрия Польша Чехия
20
17
40
60
80
82
73
80
I34
I67
100
120
140
160
_|130
132
112
121
1
17
108
140
0
Рис. 1. Расходы на исследования и разработки в расчете на одного занятого в сфере НИОКР
(тыс долл., 2004 г., по ППС)
Источник: Россия 2020: цель — технологическая модернизация. XI Петербургский международный экономический форум.
Хотя по численности занятых в сфере НИОКР Россия занимает 3-е место в мире, по расходам на исследования и разработки на одного занятого в сфере НИОКР она отстает даже от стран, не самых передовых в инновационном отношении, таких как Польша или Чехия. Тем не менее, представляется очевидным стремление государства стать и координатором, и инвестором инновационного процесса в национальных масштабах. Однако на уровне высшего политического руководства РФ была дана негативная оценка эффективности этих усилий (прежде всего, в том, что касается результатов работы госкорпораций).
Возникает вопрос, не является ли вмешательство государства в инновационную сферу избыточным или вообще ненужным?
Не лучше ли положиться на «инновационный инстинкт», свойственный, согласно Й. Шумпетеру, частному предпринимателю. Подобная точка зрения высказывается некоторыми исследователями, настаивающими на неэффективности любых государственных вложений в экономику. Думается, что российское руководство не заслуживает упреков в ностальгии по плановой экономике и в стремлении все и вся подчинить «властной вертикали». Активная и весьма дорогостоящая инновационная политика осуществляется государством, что называется, не от хорошей жизни. Инновационная «пауза» 90-х гг., когда государство практически не занималось вопросами поддержки и стимулирования нововведений, показала, что классический
шумпетерианский инноватор не «прижился» в российской промышленности. Но и в двухтысячные годы, ознаменовавшиеся определенными позитивными изменениями в экономике и политике, российский бизнес в инновационном отношении оказывается не намного ближе к теоретическому идеалу по сравнению с его «предшественником» 90-х годов.
Тем больший интерес в этой связи представляет опыт западных стран в организации инновационной сферы. В начале ХХ века в США и западноевропейских странах абсолютно доминирующие позиции в области исследований и разработок занимал корпоративный сектор. Исследовательские лаборатории в промышленных корпорациях США на протяжении 20-30-х гг. создавались без всякой поддержки государства. Конкурентнорыночный фактор здесь явно был преобладающим.
Ситуация радикально изменилась в послевоенный период и особенно в 60-е годы, после запуска советского спутника. Государство приступило к созданию сети лабораторий и институтов, наращивая финансирование науки и образования, формируя систему стимулирования инноваций и разностороннего сотрудничества с корпорациями, университетами, малыми наукоемкими компаниями. Эти тенденции наиболее ярко проявились в США, Великобритании, Франции и Германии, и вполне оправдывают термин «огосударствление научной деятельности» [8] применительно к тем условиям. Однако в конце 80-х — начале 90-х гг. стадия «огосударствления» сменилась «разгосударствлением» инновационной и научно-технической сферы. Снижение доли государственных средств в финансировании промышленных ИР было наиболее быстрым в США, где в течение 10 лет — с 1987 г. по 1996 г. она сократилась вдвое. Но резкое снижение «госзаказа» на новые разработки было компенсировано наращиванием самофинансирования исследований и привлечением зарубежных средств. [9] По оценкам экспертов, в настоящее время доля частных компаний в общей сумме затрат на НИОКР составляет в странах ЕС 25-65%, в Японии и США — 70-75%. Для сравнения, в России — 6%. [10]
Можно по-разному оценивать это волнообразное движение государственного регулирования инновационной активности. По мнению некоторых экономистов, такое поведение государства следует рассматривать в широком контексте дискредитации кейнсианских постулатов и возрождения более органичного для капиталистической экономики либерализма. Подобное толкование представляется весьма упрощенным и не вполне адекватным хотя бы потому, что в наиболее существенных аспектах идеи кейнсианства продолжают находиться на вооружении современного государства, в том числе и в развитых странах. Государство прочно обосновалось в экономике и не собирается уходить из нее, хотя способы и задачи государственного вмешательства, безусловно, изменяются, что хорошо видно на примере инновационного регулирования.
Сокращение уже ненужного присутствия государства на стадиях создания рыночно приемлемых образцов и организации производства новых товаров сопровождается повышением его роли в развитии базовых условий инновационной активности социума. Речь идет, прежде всего, о сферах образования, науки и культуры, а в широком смысле — в сфере формирования и развития человеческого и социального капитала. Предметом главного внимания государства становится основополагающий структурный уровень инновационного процесса, — интерактивное общегуманитарное пространство. Субъектами этого пространства являются не фирмы и организации, а коммуни-цирующие индивиды.
Проблема в том, что интерактивное пространство — материя очень тонкая. Она разъедается такими «реактивами», как взаимное отчуждение, конфликтное неравенство, недоступность образования, дефицит информационной среды, неуверенность в завтрашнем дне и многое другое. Накопление социального капитала, собственно, и заключается в нейтрализации этих факторов, укреплении взаимного доверия, осознания общего интереса и стремления к его реализации.
В этом контексте обращают на себя внимание некоторые негативные тенденции, которые обозначились в нашем образовании в последние годы. По существу, образование в нашей стране становится не источником развития человеческого ка-
питала и формирования базисных условий инновационного процесса, а фактором усиления неравенства. Распространение элитных образовательных учреждений — школ и университетов — приводит к тому, что по критериям качества и доступности более или менее отчетливо выделяются две группы вузов. Одни обеспечивают очень высокое качество образования, но малодоступны для широких слоев населения. Другая группа вузов доступна для «среднего класса», но качество образования оставляет желать лучшего. Естественно, что неравенство в образовании дополняется неравенством возможностей повышения квалификации. Но наиболее негативное влияние эта ситуация оказывает на формирование национального интерактивного пространства развития человеческого капитала и роста его инновационного потенциала.
При таком подходе возникает возможность более взвешенной оценки и использования советского опыта инновационного развития. В полном соответствии с принципом зависимости от прошлого, нынешняя российская экономика несет в себе отпечаток прошлой эпохи. К сожалению, эта преемственность ограничилась главным образом воспроизведением некоторых негативных (в части инноваций) аспектов плановой экономики. К ним можно отнести существование серьезных разрывов в научно-производственном цикле (между фундаментальной наукой — и прикладными исследованиями, между опытно-конструкторскими разработками и внедрением в производство и т.д.), ослабленную мотивацию нововведений, избирательное внимание (выражавшееся в щедром финансировании и моральном поощрении) государства к отдельным отраслям (космос, оборонка, атомная энергетика и т.п.). Усилиями рыночных реформаторов и ангажированных идеологов эти и многие другие минусы директивной экономики были трансформированы в ее абсолютную характеристику.
Но в какую рубрику поместить мощные научно-исследовательские заделы (прежде всего, в сфере фундаментальной науки), а также огромный массив НИОКР и их технических приложений в космической и ряде других ключевых отраслей, — заделы, которые до сих пор позволяют России занимать почетное место на геополитической карте мира? Как оценивать факт существования самой образованной страны мира, — факт, в котором американское политическое руководство того времени видело залог успехов СССР в освоении космоса и создании ракетноядерного щита. И, наконец, никак не вписывается в картину застойной и инновационно инертной командной экономики с разветвленной системой подавления творческой инициативы действительно массовое движение изобретателей и рационализаторов. Только в 1977 г. в народном хозяйстве СССР было внедрено около 4 млн изобретений и рацпредложений, что обеспечило около 5,3 млрд руб. годовой экономии в денежном номинале того времени. [11] Даже если принять в расчет возможные статистические искажения и приписки, современные российские реалии совершенно несопоставимы с таким уровнем инновационной активности.
Главный урок советской экономики в том, что тогда были заложены основы человеческого и социального капитала, которые и обеспечили приоритет советской науки по целому ряду направлений. Вместе с тем создание базовых условий инновационного развития сопровождалось государственно-бюрократическим диктатом и формализмом на стадиях прикладных, опытно-конструкторских разработок, а главное — внедрения в производство. Промышленность работала по существу не на потребителя, а на план, что само по себе исключало творческий поиск и готовность рисковать. Однако рыночные реформы, не создав действительно конкурентной экономики, в течение буквально нескольких лет привели к разрушению главного достижения советской экономики — основанного на понимании общности интересов и взаимного доверия интерактивного пространства.
Восстановление разрушенного, пусть иными средствами и на иных консолидирующих идеях, составляет, по нашему глубокому убеждению, главную задачу государства в инновационной сфере и развитии человеческого капитала. Это — не единственное, но абсолютно необходимое условие модернизации российской экономики и перехода ее на инновационный путь развития.
Литература
1. Бляхман Л.С. Уроки кризиса, перспективы модернизации и экономическая наука // Проблемы современной экономики. — 2010. — №1. — С.13.
2. Там же.
3. Мельянцев В. Информационная революция — феномен «новой экономики» // Мировая экономика и международные отношения. — 2001. — №2. — С.4.
4. В США доля занятых, имевших высшее и незаконченное высшее образование, выросла за указанный период в три раза — с 25% до 75% (Супян В.Б. Образование в США: состояние и приоритеты развития // США. Экономика, политика, идеология. 2000. №1. — С. 80-81).
5. Учись, капитал! // Поиск. — 2001. — № 12. — С. 8.
6. Независимая газета. — 2007. — 24 января.
7. Голиченко О. Российская инновационная система: проблемы развития // Вопр. экономики. — 2004. — №12. — С.16.
8. Иванова Н. Инновационная сфера: итоги столетия //Мировая экономика и международные отношения. — 2001. — №8. — С.25
9. Там же. — С.26.
10. Бляхман Л.С. Уроки кризиса, перспективы модернизации и экономическая наука // Проблемы современной экономики. — 2010. — №1. — С.11.
11. Экономическая энциклопедия. Политическая экономия / Под ред. А.М. Румянцева. — М.: «Советская энциклопедия». Т.3, 1979. — С.462.
1 Нечто подобное можно было наблюдать в докризисной экономике США, где домашние хозяйства большей частью предпочитали не сберегать, а кредитоваться, с последующим использованием полученных средств на потребительские нужды. Разумеется, к этому их подталкивали (и продолжают подталкивать) символические по российским меркам процентные ставки. Верно и то, что львиная доля кредитов уходит на приобретение жилья и предметов длительного пользования. Но кредитное финансирование этой крупной статьи семейных расходов позволяет направлять возрастающую долю доходов на вложения в личное развитие. Другое дело, что несбалансированная по доходам основной массы американцев и объему накопленных ими финансовых обязательств (которые перевалили уже за 140% годового дохода этих заемщиков) кредитная экспансия спровоцировала обвал товарных (автомобили, недвижимость и т.д.), а затем и финансового рынков.
к вопросу о смысловых изменениях управленческого мышления
В.С. Алексеевский,
профессор кафедры государственного и муниципального управления Кубанского государственного университета (г Краснодар), доктор экономических наук [email protected]
Н.В. Шавырин,
аспирант Московского гуманитарно-экономического института
Статья посвящена проблеме неэффективности существующих методологических решений по управлению устойчивым развитием объектов экономики и социума применительно к условиям повышенной неопределенности и риска, создаваемых кризисной ситуацией. Авторы предлагают углубить понимание истоков проблемы и найти новые смыслы развития за счет раскрытия философских основ социального управления, чтобы использовать более адекватные по сложности социокультурные (синергетические) подходы и модели управления развитием с учетом возрастающей неопределенности и неустойчивости среды.
Ключевые слова: устойчивое развитие, управление, социальные и экономические организации, философия, метод, кризис.
ББК С555.354,0+С555.37,0
О философских основах социального управления
Первый заместитель председателя Правительства И.И. Шувалов, анализируя проблемы развития России, в числе главной назвал проблему изменения управленческого мышления, ориентирующего экономику на догоняющее развитие [1]. Известно, что невозможно перейти к новому мышлению, находясь в плену старого. Восприятие и использование экономического детерминизма в качестве единственного и преобладающего по силе механизма общественного развития уже показало свою несостоятельность, поскольку привело в ХХ веке к тупику «общества потребления». Выходом может стать переход на более широкие социокультурные основания в управлении, нацеливающие общество на наращивание усилий по обеспечению условий для всестороннего развития способностей каждого социально ориентированного человека. Чтобы понять необходимость и истоки такого кардинального перехода к новой парадигме, следует рассмотреть глубинные — философские и социокуль-
турные основы управленческой деятельности. Приведенные в данной статье поиски оснований для развития общей теории управления призваны помочь управленцам перейти от соци-оцентристских к человекоцентристским принципам
организации экономики и социума, особенно — в условиях их кризисного состояния.
В основе социоцентристской системы находится управляемая бюрократическим государством макросистема потребления, которой подчинены все другие подсистемы: экономики, образования и культуры, поддержания научно-технического прогресса, развития народонаселения и др. События последних десятилетий показывают, что в данной системе все более явно обнаруживается тупик, ибо «ресурсы конечны, а потребности бесконечны». Но, как известно,- не одним хлебом жив человек.
В статье представлена принципиально иная модель — человекоцентристская, которая приводит содержание управленческих отношений к новым принципам и ориентирам. Эта модель отображается на рис. 1. В центре помещена личность,
