CC BY
49
Инна Осиновская
КРАСАВИЦЫ И ЧУДОВИЩА: СМЫСЛОВЫЕ КОНСТРУКЦИИ И ОБРАЗНОЕ ПОЛЕ КРАСИВОГО И УРОДЛИВОГО В СКАЗКАХ*
Красота и уродство - сопоставление, сосуществование этих двух понятий, являются, пишет автор, такими же важными для сюжета сказок, как и спор добра со злом вокруг чего и строится вся сказочная коллизия. При этом красота не является смысловым двойником добра, а уродство - зла. Иными словами, красота и уродство не связаны напрямую с добром и злом.
В сказке герой, наделенный красотой, как правило, добр, а носители зла - уродливы. Между тем красавица не всегда добра. Как, например, Снежная королева, которая «была так прелестна, так нежна -вся из ослепительно-белого льда и все же живая! Глаза ее сверкали, как звезды, но в них не было ни теплоты, ни кротости» (цит. по: с. 144). Или как злая королева из Белоснежки: «То была красивая женщина, но гордая и надменная, и она терпеть не могла, когда кто-нибудь превосходил ее красотой» (цит. по: с. 144). Или дочери мачехи из «Золушки» братьев Гримм, которые «лицом красивые и белые, но сердцем злые и жестокие» (там же).
Чем отличается «злая» красота от «добра»? Злая красота - это красота искушенная: злая королева знает, что красива, и ищет красоту абсолютную, несравненную, исключительную. В конечном итоге
* Осиновская И. Красавицы и чудовища: Смысловые конструкции и образное поле красивого и уродливого в сказках // Новое литературное обозрение. Теория моды. - М., 2016-2017. - Вып. 42 (зима). - С. 143-157. 76
замкнутая на себе красота уничтожает и самого субъекта, это как зловещая идея бесконечности - змея, пожирающая собственный хвост. Прообраз идеи самоуничтожения красотой находим в мифе о нарциссе, умирающем от этой невыносимой зеркальности, от невыносимого совершенства, невыносимой замкнутости на отражении, на двойнике.
Злая красота нуждается в доказательствах, в отражениях, в подтверждениях. Мачехи смотрятся в зеркала, ищут абсолютную красоту, бесконечно вопрошают «свет мой, зеркальце».
Сказка «Снежная королева» - это история о красоте, вечности и зеркалах. История в сказке Андерсена начинается с описания дьявольского зеркала, «в котором все доброе и прекрасное уменьшалось донельзя, все же негодное и безобразное, напротив, выступало еще ярче, казалось еще хуже» (цит. по: с. 145).
Злая красота нуждается в зеркалах-отражателях. Но и уродству тоже требуется подтверждение. Как в сказке Ш. Перро «Ослиная шкура»: «Однажды, когда она сидела на берегу прозрачного ручья, где часто горевала о печальной своей судьбе, ей вздумалось поглядеться в воду, и гадкая ослиная шкура, заменявшая ей платье и головной убор, ужаснула ее» (там же). Героиня видит свое отражение и получает страшное знание.
Доброй красоте, как правило, не нужны зеркала-подтверждения. В «Аленьком цветочке» Аксакова, когда купец отправляется в странствие, одна дочь просит его привезти «золотой венец», а другая собственно зеркало - «тувалет из хрусталю восточного, цельного, беспорочного, чтобы, глядя в него, видела я всю красоту поднебесную и чтоб, смотрясь в него, я не старилась и красота б моя девичья прибав-лялася» (цит. по: с. 148) - та самая злая красота, граничащая с вечностью и абсолютом. Аленький цветочек, о котором мечтает младшая дочь (добрая красота), - это тоже абсолют (кроме его нет на всем белом свете), но «добрый». Во-первых, это цветок (живой, а не искусственный) и, во-вторых, это безусловная красота. Искусственность и природность, противопоставленные как ложная красота и истинная, -тема, любимая Андерсеном (в «Свинопасе» - искусственный соловей, искусственная роза нравятся глупой принцессе и ее фрейлинам больше настоящих, а в «Снежной королеве», когда Каю попадает в глаз осколок, ему начинает казаться, что живая роза безобразна).
Инна Осиновская
Добрая красота, в отличие от злой и от уродства, - несведуща: добрые и трудолюбивые замарашки-падчерицы не знают, что они красивы, - они «узнают» о своей красоте от принцев и завистливых сестер, мачех, а не из зеркал. Впрочем, иногда и добрая красота нуждается в зеркале. Но красавицы смотрят в зеркала, а не смотрятся. Они не видят в зеркалах себя, а ищут тайны мира, прошлое и будущее.
Уродство в сказках часто не неизменная сущность, не константная данность, а некая переменная. Это почти всегда скрытая красота, и не только спрятанная под сажей, грязью, шкурой животного. Во-первых, это красота заколдованная: уродство может быть наказанием как в сказке Гауфа «Карлик Нос», где ведьма, обиженная Якобом, превращает его в «безобразного карлика». Звёздный мальчик награждается безобразным лицом за жестокость и надменность. «Чудовище» в изначальной версии сказки «Красавица и чудовище» мадам де Вильнев - это принц, которого заколдовала старая фея за то, что он отказался на ней жениться. Хотя о «злых феях», как правило, говорится как о «страшных, безобразных, уродливых» - на первый план выступает другой мотив - их «обиженность». Это феи, которых оскорбили, забыли.
В связи с ассоциативной моделью обиженности / красоты вспоминается миф о Психее и Амуре, в котором заложен мотив «красавицы и чудовища»: Психея должна была выйти замуж за чудовище -таково было наказание богини Венеры, обиженной на Психею за то, что люди стали поклоняться ее красоте больше, чем красоте самой богини любви и красоты. Обиженная богиня красоты - смысловая параллель с обиженной феей. Получается, что уродство - это не только скрытая красота, но и униженная красота.
Дихотомическая пара - красота - уродство - оказывается единым «устройством» - это, по сути, сообщающиеся сосуды, «палка о двух концах», «две стороны медали». Во-первых, если в сказке встречается красавица, то обязательно будет и чудовище (или злая и уродливая дочь мачехи), и зачастую напряжение сказочного сюжета - это механика противостояния красоты и уродства. Сюжет может строиться вокруг отношений уродливого принца и красавицы принцессы.
Также красота и уродство «сообщаются» и в одном герое: красота может обернуться уродством, а под уродством может скрываться красота. И таким образом структура красота / уродство оказывается в сказке пусковым механизмом для волшебства - для превращений.
Повторяющийся мотив, описывающий механику превращения уродства / красоты, - наказание / искупление (Звёздный мальчик был наказан уродством за презрение к матери, и красота вернулась к нему, когда он осознал вину)... Но, пожалуй, самый характерный для сказочного пространства способ превращения, подтверждающий идею о единосущности красоты / уродства, - изменение точки зрения. Как в «Сказке о прекрасной царевне и щастливом карле» Карамзина («Самая наружность карлы стала ей приятна, ибо сия наружность была в глазах ее образом прекрасной души; и скоро показалось царевне, что тот не может быть красавцем, кто ростом выше двадцати пяти вершков и у кого нет напереди и назади горба» (цит. по: с. 152). Об этой оптике любви, заставляющей видеть онтологическую красоту во внешнем уродстве, упоминает В. Самохвалова в своем исследовании о безобразном: «этот вечный сюжет "Красавица и Чудовище" с его вариациями в "Аленьком цветочке", "Царевне-лягушке", "Щелкунчике", других сказках, притчах и т.п., где взаимопревращение осуществляется через одно лишь изменение отношения, меняющее как бы и "онтологию" героя, но на самом деле выступающее символизацией каких-то сложных и глубоко лежащих метафизических смыслов, их смещений» (там же).
Проблематика красота / уродство часто сопряжена в сказках и с представлением о времени. В некоторых сказках время является в образах часовых механизмов. Золушка ровно в полночь должна превратиться из красавицы-принцессы в замарашку-падчерицу. В «Аленьком цветочке» сестры «красавицы писаной» переводят часы назад, чтобы она опоздала к чудовищу. Сказочный облик красоты и уродства, момент превращения - это некий феномен времени, метафора течения жизни.
Превращения красоты / уродства описываются через образы как времени (часы, отмеренные отрезки), так и пространства (зеркало). Часы играют ту же роль во времени, что и зеркало в пространстве.
В заключение автор пишет, что при рассмотрении соотнесенности уродливого / красивого в отношении к понятиям добра и зла было выявлено отсутствие полной этической корреляции. При этом оказалось, что и полюсность в отношениях уродства / красоты отсутствует, уступая место амбивалентности, единосущности этих образных систем.
Э. Ж.
