Научная статья на тему 'Индикаторы и парадигмы культуры в общественном мнении'

Индикаторы и парадигмы культуры в общественном мнении Текст научной статьи по специальности «Социологические науки»

CC BY
643
129
i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.

Аннотация научной статьи по социологическим наукам, автор научной работы — Левада Юрий

Regular surveys provide an enormous quantity of data relating to mass understanding and application of ethical, aesthetic, and cognitive values, norms, knowledge, skills, interests, habits, and frameworks of human activities in certain social situations and processes. An initial suggestion is that data obtained by researchers (in mass surveys, in-depth interviews, and statistics) refer to the state of visible "terminals" of a complex and in a sense integral "mechanism" of culture that is invisible with the unaided eye. The contents of this article is an attempt to outline some possibilities to pass from empirical indicators to a mechanism of cultural processes. Shifts in the domain of culture, recorded in our studies, are a result of joint action of two essentially different crises: first, the world-wide crisis linked to consolidation of mechanisms of mass culture and respective revaluation of mechanisms of elite (more precisely hierarchical) culture; second, the specifically "domestic" post-Soviet crisis, i.e., one linked to transition from the directive culture to an open and mass culture. Cultural structures of the Soviet society were extremely rigid, extremely authoritarian, and utmost sanctioned (at the level of an absolute authority). The loss of this mechanism is painfully experienced by society. Modern culture, which the post-Soviet society is forced to assimilate, is a spectator-type culture since a person participates in societal life mainly as a spectator. The perception of mass culture is dominated by standards of an "average" taste. The only question is what particular elite, traditional, and enlightenment frameworks can limit such an influence. If the "average" level of culture decreases, it is so because the influence of holders of "high" culture has weakened. Investigations show a stable growth of social tolerance towards criminals and deviants, strange opinions, other cultures and ethnic groups. At the same time, tolerance is growing concerning mass-scale violations of social norms. A considerable part belongs to a mass-spread notion that individuals have a right to deceive the State that has always deceived them. People's mutual alienation has noticeably increased. Forced collective relationships linked to complex families, flats shared by several families, and collective hostageship ("one for all" and the like) are continuously disintegrating. Consolidation of more individualistic habits and values is oriented to insulation and seclusion of a person ("disguised", passive individualism).

i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.
iНе можете найти то, что вам нужно? Попробуйте сервис подбора литературы.
i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.

Indicators and Paradigms of Culture in Public Opinion

Regular surveys provide an enormous quantity of data relating to mass understanding and application of ethical, aesthetic, and cognitive values, norms, knowledge, skills, interests, habits, and frameworks of human activities in certain social situations and processes. An initial suggestion is that data obtained by researchers (in mass surveys, in-depth interviews, and statistics) refer to the state of visible "terminals" of a complex and in a sense integral "mechanism" of culture that is invisible with the unaided eye. The contents of this article is an attempt to outline some possibilities to pass from empirical indicators to a mechanism of cultural processes. Shifts in the domain of culture, recorded in our studies, are a result of joint action of two essentially different crises: first, the world-wide crisis linked to consolidation of mechanisms of mass culture and respective revaluation of mechanisms of elite (more precisely hierarchical) culture; second, the specifically "domestic" post-Soviet crisis, i.e., one linked to transition from the directive culture to an open and mass culture. Cultural structures of the Soviet society were extremely rigid, extremely authoritarian, and utmost sanctioned (at the level of an absolute authority). The loss of this mechanism is painfully experienced by society. Modern culture, which the post-Soviet society is forced to assimilate, is a spectator-type culture since a person participates in societal life mainly as a spectator. The perception of mass culture is dominated by standards of an "average" taste. The only question is what particular elite, traditional, and enlightenment frameworks can limit such an influence. If the "average" level of culture decreases, it is so because the influence of holders of "high" culture has weakened. Investigations show a stable growth of social tolerance towards criminals and deviants, strange opinions, other cultures and ethnic groups. At the same time, tolerance is growing concerning mass-scale violations of social norms. A considerable part belongs to a mass-spread notion that individuals have a right to deceive the State that has always deceived them. People's mutual alienation has noticeably increased. Forced collective relationships linked to complex families, flats shared by several families, and collective hostageship ("one for all" and the like) are continuously disintegrating. Consolidation of more individualistic habits and values is oriented to insulation and seclusion of a person ("disguised", passive individualism).

Текст научной работы на тему «Индикаторы и парадигмы культуры в общественном мнении»

АНАЛИЗ РЕЗУЛЬТАТОВ ОПРОСОВ

Юрий ЛЕВАДА

Индикаторы и парадигмы культуры в общественном мнении

Механизм и "терминалы" культурных процессов. Регулярные опросы дают огромное число данных, относящихся к массовому потреблению (в том числе к массовому пониманию и применению) этических, эстетических, когнитивных ценностей, норм, знаний, умений, интересов, привычек, рамок деятельности человека в определенных социальных ситуациях и процессах. Сравнительный анализ таких данных весьма важен для понимания общественных перемен. Понятно, однако, что на уровне эмпирических данных (в том числе и сравнительных, например временных рядов) нельзя получить ни целостной картины, ни объяснения наблюдаемых явлений. Нужен какой-то переход к теоретическому уровню анализа, построению работоспособных гипотез и моделей культуры (или, как было предложено Т.Парсонсом, культурной подсистемы общества). Притом не просто переход, совершаемый в творческом воображении исследователя, а переход эмпирический, т.е. такой, который исходил бы от накопленных данных и давал бы ключ к их пониманию.

Попытка обозначить некоторые возможности такого перехода составляет содержание настоящей статьи. Исходное предположение состоит в том, что получаемые исследователями (в массовых опросах, глубоких интервью, статистике) данные относятся к состоянию видимых "терминалов" скрытого от невооруженного глаза сложного и в определенном смысле целостного "механизма" культуры. В известной когда-то книге А.Эйнштейна и Л.Инфельда "Эволюция физики" использовался такой образ: мы наблюдаем стрелки часов, не зная их механизма, но зная, что такой механизм существует и действует. Причем правомерность допущения о существовании единого "механизма" вселенского масштаба подтверждается реконструкцией его генезиса (общеизвестная модель большого взрыва и тд).

Имеющиеся данные истории и теоретически реконструируемого генезиса социальных институтов позволяют представить некоторые фазы и закономерности развития культурной подсистемы общества как "структурной дифференциации" (термин .Т.Парсонса), в ходе которой обособляются и приобретают свое значение компоненты ранее единого нормо- и целеполагающего "механизма" общества. И именно в таком процессе — в том числе в тех его фазах, которые развертываются на глазах исследователей в нашем веке, — обретают определенный смысл и определенное единство сдвиги, принадлежащие как будто совершенно разным культурным феноменам.

Перемены социальные и культурные: разные шкалы времени. Понятно, что все феномены и процессы культуры могут существовать реально только в социальном "теле" общества, т.е. в социальных структурах, институтах, группах, действиях. Если социальные структуры могут изменяться сравнительно быстро, "на глазах" (за годы или десятки лет), то для закрепления глубоких культурных перемен нередко требуются столетия. Быстрые — "революционные", или "скачкообразные", как говорили ранее, перемены в культурных параметрах общества весьма редки. (За два последних тысячелетия в европейском мире они несомненно связаны с христианством и его протестантской реформацией, другие точки перелома по меньшей мере дискуссионны. Те акции, которые именовались "культурной революцией" в СССР в 30-е годы или в Китае в 60-е годы, относились ско-

рее к социально-политическим условиям существования культуры.)

Поэтому в большинстве стран и регионов очевидны многообразные феномены социокультурного симбиоза — сочетания и сращивания относительно новых социальных структур и норм со "старой" культурной, в том числе и человеческой, социально-антропологической, матрицей. (В остальных обществах такие феномены не столь очевидны, но могут быть обнаружены.) Так, универсальный процесс модернизации социально-технических, социально-экономических, социально-правовых инфраструктур в разных обществах приводит к разным последствиям, поскольку реализуется в различных культурно-заданных структурах, при различии человеческого "материала", групповых привычек и национальных установок*. С этим в значительной мере связаны едва ли не все катаклизмы модернизацион-ных процессов XX в. в России, Германии, Иране и т.д.

Стоит обратить внимание на эти достаточно известные понятия, поскольку они служат предпосылками для дальнейшего рассмотрения интересующей нас проблемы.

Два "кризиса"** культуры. Фиксируемые в наших исследованиях сдвиги в сфере культуры являются результатом совместного действия двух различных по своей природе кризисов: во-первых, общемирового, связанного с утверждением механизмов массовой культуры и соответствующей переоценкой механизмов культуры элитарной (точнее, иерархической), во-вторых, специфически "нашего", постсоветского, т.е. связанного с переходом от директивной культуры к открытой и массовой. Переломная (и прежде всего, в этом смысле кризисная) культура XX в. лишь в последнее его десятилетие вторгается в наше социокультурное пространство, где ни социальные институты, ни человек не готовы ее должным образом воспринять и освоить. К этому, разумеется, добавляются еще такие факторы, как развал старых и отсутствие новых экономических механизмов, идейное и политическое замешательство культурной элиты.

Подошедший к концу век можно считать первым веком господства "массовой" культуры на всем пространстве европейской цивилизации, если понимать этот термин в широком и серьезном (не оценивающем, но аналитическом) смысле термина. Чисто технические признаки (культура, транслируемая через системы массовой коммуникации) принципиально важны, но не достаточны для объяснения происшедших перемен в культурной ситуации. Они касаются положения "держателей" культуры и ее "потребителей", способов трансляции и закрепления нормативноценностных структур.

"Держателем" культуры выступает не элитарная группа творцов или жрецов, а обезличенные и дегерои-зированные социальные институты (образования и масс-медиа в первую очередь). Культурная элита удерживает за собой монополию лишь на определенный (верхний) уровень культурных образцов; вне его рамок элита обслуживает массовую культуру.

* Лет 40 назад Ч.П.Сноу писал о наличии "двух культур" в каждом обществе — однообразной для всех "культуры аэропортов" (т.е. того, что можно назвать социально-технической инфраструктурой) и национально-своеобразной культуры. См.: Сноу Ч. Две культуры. М., 1973. (Вероятно, в любом обществе можно найти и более двух разнозначных "этажей" культуры.)

** Кавычки использованы в данном случае для того, чтобы отделить "исконный" смысл термина — кризис как перелом, переход к иной фазе, иной структуре процесса — от популярно-газетного словоупотребления, где кризис отождествляется с катастрофой, гибелью.

Десакрализация культуры, начатая в просветительскую эпоху, доводится до своего логического завершения: ценностным ориентиром становится не предельный (священный) авторитет, не просвещенный авангард, сочинявший идеальный образ Человека, а среднемассовый человек, в частности тот, что представлен в массовых опросах*. Работая на своего массового потребителя, масс-культура во всех ее видах формирует этого потребителя (получателя, пользователя).

Ценности массовой культуры (во всех их видах, от этических до когнитивных) по природе своей не могут быть навязаны потребителю столь авторитарно, как это происходило с ценностями предшествующих, авторитарных и авторитетных культур. Подобно продуктам иных массовых производств, они навязываются потребителю через системы "необязательного" понуждения типа рекламы или пропаганды, подкрепляемых массовым вкусом. С этим связаны, в частности, широкие и как будто расширяющиеся рамки терпимости к различным вкусам и взглядам.

Неизбежный итог таких перемен — явное, даже демонстративное устранение массовой культуры от социальновоспитательных функций, обособление культуры и социальной педагогики. (На деле происходит переход от прямого поучительства к латентному и косвенному, т.е. к ситуации, когда, например, поведенческие образцы задаются в той же "ненавязчивой" форме.)

В начале XX в. взрывное — по тогдашним критериям распространение масс-культуры (кино и печать, массовая реклама и пропаганда) многим представлялось катастрофой, гибелью культуры и цивилизации. Сейчас подобные представления чаще всего можно встретить на нашем постсоветском пространстве или в странах бывшего "третьего мира", недавно вовлеченных в потоки модернизации.

Культурные структуры советского общества предельно жестки (дихотомия позитива/негатива, т.е. "правильного" и "неправильного" или "своего" и "чужого" и т.п. в этических, эстетических, когнитивных стандартах), предельно авторитарны (обязательны к исполнению под угрозой суровых санкций, отклонение от стандарта расценивается как антиобщественная акция — "извращение", "лженаука", "антинародная музыка" и пр.) и предельно санкционированы (на уровне абсолютного авторитета непогрешимого квазисакрального учения и его держателей). Конечно, такова лишь идеальная модель, декларативный, но никогда полностью не реализуемый образец. Да и в таком качестве он мог действовать только в условиях строго контролируемой и закрытой от внешних воздействий социальной системы, предполагавшей, помимо прочего, строгое разделение обязанностей между "наставниками" и "послушниками". Простота, жесткость и покорность составили главные опоры всей советской модели культуры — они же определили и рамки "советской" модернизации.

Долго назревавший и быстро свершившийся распад этих рамок порождает культурный кризис, куда более сложный и, скорее всего, даже более длительный, чем кризисы экономические или политические. Советско-российское общество оказалось неготовым к "вторжению" ценностей, допускающих сомнение, к влиянию среднемассовых вкусов, необязательных норм и неавторитарных механизмов их распространения. Причем наименее подготовленной к такому повороту обстоятельств оказалась именно культурная элита общества, привыкшая к роли монопольного держателя культуры под недремлющим оком абсолютного государственного авторитета.

* "Масса — это "средний человек"... это человек в той мере, в какой он не отличается от остальных и повторяет общий тип" Ортега-и-Гассет X. Восстание масс // Ортега-и-Гассет X. Избранные труды. М.: Весь Мир. 1997. С. 45.

Культура "зрелищная" и "зрительская". С утверждением массовой культуры сформировалось то универсально-значимое распределение общественных ролей, в котором среднемассовому человеку отведена роль зрителя, точнее, "зрительского участия". Это в равной мере относится к массовой политике, массовому спорту, массовому искусству и пр. Мелькнувшая где-то на прошлом переломе столетий иллюзия относительно возможности замены элитарной, сословной и прочей закрытости публичных сфер деятельности (государство, политика, искусство, спорт) массовой самодеятельностью, "творчеством масс", давно развеяна. Во всех сферах действуют вполне профессиональные исполнители и группы, но при непременном "зрительском участии". Последний термин, как мне представляется, означает особый, х рактерный именно для массового века тип человеческой активности. Зритель в театре, на стадионе, как и участник толпы, слушающей оратора на площади, и лолнял определенную роль в соответствующем действии в разные далекие времена; зритель, чита' эль, слушатель масс-медиа, воспринимающий через них подобные действия, — исключительный феномен XX в. Это новый тип социальной активности (и соответственно, интересов), занимающий довольно важное место в жизни людей и общества.

Зрители (отнесем к их числу, для простоты, также слушателей, фанатов, последователей, сторонников и пр.) не только соучаствуют в зрелищном действе, поддерживая, осуждая, переживая поступки актеров, но образуют некое собственное "игровое поле" со своими правилами игры. В обычных условиях массовые зрители влияют на актеров, в исключительных ситуациях они могут и сорвать игру. (В условиях нашего политического поля не всегда, правда, можно отделить рутинные ситуации от чрезвычайных, но это предмет особого разговора.)

Наиболее универсальной и относитетельно простой структурой "зрительской игры" можно, наверное, считать ту, которую дает массовый (т.е. массово-зрительский, а точнее даже, массово-телевизионный) спорт. Здесь предельно наглядны, упрощены, часто поддаются подсчету параметры, а также и функции зрительского участия ("боления" за "своих" против "чужих"). С определенным приближением "зрительский спорт" может служить образцом любого типа зрительской игры.

Воспользуемся для иллюстрации этого положения результатами всемирного сравнительного исследования, осуществленнного в 1997 г. Roper Starch Worldwide в 40 странах (в России репрезентативный опрос городского и сельского населения проведен ВЦИОМ).

Таблица 1

"Спортивное участие" в течение года*

(в % к числу опрошенных; 1997 г.; в каждой стране опрошено около 1000 человек)

Тип участия в спортивных мероприятиях США Россия Чехия Венгрия Польша

Принимали участие 67 42 75 57 67

Посещали соревнования 55 21 45 34 30

Смотрели по телевидению * Хотя бы в одном и 82 54 перечи 74 :леняых в о 80 нкете ВИДОЕ 78 спорта и с 78 из культуры

Таким образом, зрительское участие доминирует повсеместно, в России даже более всего (табл. 1).Лишь в отдельных видах спорта массовое занятие им сопоставимо по размерам со зрительским участием (табл. 2).

Общий знаменатель — телевидение? В конце века смотрение телевизора — абсолютно преобладающий, самый универсальный канал приобщения человека к по-

Таблица 2

Типы участия в спортивной активности (в % к числу опрошенных по России; 1997 г.)

Вид спорта Участие Посещение Смотрели по телевидению

Баскетбол 7,5 3,8 16,8

Футбол 10,3 11,2 34,4

Теннис 5,0 1,6 9,1

Волейбол 7,2 3,2 6,3

Бег (бег трусцой) 5,2 0,4 1,3

Лыжи (на равнине) 6,6 2,3 13,2

Шахматы 3,6 0,8 2,0

литике, культуре, информации. Данные упомянутого международного исследования позволяют судить о распространенности различных форм массового участия в различных видах так называемых "досуговых" занятий (табл. 3).

Таблица 3

Распространенность занятий в свободное время (в % к числу ответивших, что "часто" заняты-)

Смотрят телевизор

Смотрят видеозаписи

Слушают музыку по рацио_______________

Слушают музыкальные записи

Читают

Ходят в кино

Играют в видеоигры

Ходят на концерты

Ходят в театр

23

45

38

39

5

14

25

23

33

1

15

35

27

32

46

28

41

15

50

34

46

4

46

33

38

3

Как видим, приобщенность населения к экрану телевизора у нас примерно такая же, как и в других странах. Однако заметна существенная разница в "культурном контексте" ТВ-потребления в разных обществах.

Телевизор вводит в рамки семейно-домашней жизни самые разнообразные и удаленные от дома типы деятельности, как бы "одомашнивает" их, — так как это не под силу газете или радио. Телевизор же создает и наиболее эффективную иллюзию приобщения к "реальной", "большой" жизни (к тому самому "наслажденью битвой жизни", которое недоступно не только гагарам, но и массовому зрителю). В России вообще масс-медиа, особенно телевидению ("в целом" как некоему единому источнику), доверяют больше, чем политикам, партиям, государственным институтам. В общественном мнении обозреватели газет, радио и телевидения занимают сейчас четвертую позицию из 11 в списке структур, влияющих на жизнь России (после преступников, банкиров и чиновников), а "должны занимать" вторую позицию, уступая лишь образованным специалистам*.

Можно полагать, что доверие к эффектам и глашатаям масс-медиа обратно пропорционально действительному пониманию общественных явлений и реальным возможностям • влияния на них. Гипервлияние массовой ТВ-культуры в ны-

Всероссийский опрос ВЦИОМ; март 1998 г.; N=1500 человек.

нешнем российском обществе — показатель социальной неразвитости общества. Практически-политическая эффективность массового телевизионного влияния (которое оказалось, естественно, весьма поверхностным и краткосрочным) была опробована в предвыборной гонке 1996 г.

Телевизионное (или аудиовизуальное) участие человека в политике, спорте, искусстве, в жизни своей страны и всего мира — особый вид социальной игры, одно из главных достижений XX в., вероятно, сопоставимое по значению с открытиями рисунка и письменности, не говоря уже о театре, спорте и пр. Его результат — Ното Лю, человек-зритель, который стремится "видеть все" в заданных ему рамках своего телеэкрана, и... довольствуется этим.

"Реальность" и "фантазия". В принципе любой вид социальной игры создает определенные рамки (или новое поле) человеческого воображения, фантазии, которое является непременным конструктивным элементом любого действия. Всякое зрительское переживание, перевоплощение, смена ролей и масок и пр. — независимо от значимости процедур подражания/отражения по отношению к каким-то внешним для данной игры феноменам — это работа направленного, социально- и личностно-организованного воображения. Включение человека в некую игру теней на громадном (кинотеатр) или маленьком (телевизионном) экране требует длительного онто- и фило-генетического формирования такого воображения в игровых полях литературы и пр.* В этом смысле масс-медиа ничего нового не создали — они "лишь" дали новые средства и стимулы.

Поэтому различение "реальности" и "фантазии" применительно к массово-зрительской игре — весьма условно; сугубо информационные или просветительские функции медиа в данном случае мы оставляем в стороне.

Массовые игры на спортивных и политических "полях" — это преимущественно участие в борьбе "своих" против "чужих", где действуют факторы идентификации, противостояния, напряжения, происходит мобилизация сил, проекция своих пороков на противника, самоутверждение и преодоление собственного комплекса неполноценности и т.д. (Напомню, что в данном случае нас интересует только сопоставительный анализ механизмов, а не социального значения соответствующих игровых структур.)

Другие виды (или другие "поля") массово-зрительской игры предоставляют ее участникам более разнообразный (и не столь определенный) набор возможностей погружения в игровые ситуации. В соответствии с собственными (впрочем, стандартизованными) интересами и вкусами зрители находят в них образцы рационализации или генерализации индивидуального опыта, снятия или сублимации эмоциональной напряженности и т.д. Можно допустить, что для большой части таких игр основной узел действия — трансформация ролей своего/чужого: чужой опыт переживается как "свой", а свое переживание выносится вовне, экстериоризу-ется в соответствии с заданными общими образцами. Такие перевоплощения могут по-разному восприниматься или осознаваться, оцениваться зрителем.

Относящиеся к такому игровому полю данные исследований общественного мнения позволяют рассмотреть лишь некоторые моменты отмеченных трансформаций (табл. 4).

Вряд ли можно на основании таких данных сделать заключение о том, что в нашей стране больше "реалистов", чем в прагматичном американском обществе. Скорее всего у нас больше готовы верить фантазиям, похожим на желанную реальность.

* "Чем вызвано желание читателя участвовать в приключениях литературы? Наверное, это вопрос не столько к литературоведу, сколько к антропологу", — пишет один из современных теоретиков фикциональности В.Изер (Новое литературное обозрение. 1997. № 27. С. 42).

8

5

8

6

7

iНе можете найти то, что вам нужно? Попробуйте сервис подбора литературы.

6

8

3

3

3

4

3

2

4

5

4

7

Интерес к "вымышленному" и "реальному"

Таблица 4

С каким из суждений Вы более согласны... США Россия Казахстан Чехия Венгрия Польша

а. Меня более всего интересует то, что связано с моей повседневной жизнью, что помогает мне принимать решения и справляться со своими проблемами 72 67 71 74 79 63

б. Меня больше интересует то, что не связано с моей повседневной жизнью, что позволяет мне просто расслабиться и уйти от решений 27 33 29 26 21 37

а1. Мне больше нравится вымысел — такие книги, кинофильмы, телепрограммы, которые основаны на фантазии 48 36 36 43 36 21

61. Мне больше нравятся такие книги, кинофильмы, телепрограммы, в которых нет вымысла, которые основаны на реальных фактах... 52 64 64 57 64 79

Группировка "досуговых" занятий Таблица 5

Цель культурного досуга США Россия Казахстан Чехия Венгрия Польша

Культурное развитие 23 22 13 23 34 26

Приключения/возбуждение 25 12 8 15 24 9

Любимь ИЫМ труп

В их

Не смотр!

О любви.

Детективы

сюжетные

Комедии

Фильмы у*

Эротичесх

Фантасгич

Историчес

О соврем*

Музыкальн

Старые со бежные 4»

Вероятно, поэтому при разной постановке вопросов лась система социальных связей, поддерживавших, кон-

подвижными. Согласно имеющимся данным (только по России), связи между ответами на две приведенные выше группы вопросов не слишком жестки. Так, из интересующихся повседневными проблемами художественный вымысел предпочитают 30%, а из любителей "просто расслабиться" — 70%. Первая группа в большей мере предпочитает семейные, познавательные, реалистические, лишенные насилия телепрограммы, вторые — стимулирующие, фантастические, забавные. Различие между группами преимущественно возрастное.

Использованная в сравнительной анкете терминология представляется заведомо упрощенной: ведь всякий художественный (тем более фольклорный, мифологический) вымысел как-то связан с фактами. Нельзя сравнить, где больше или меньше вымысла — в "Кубанских казаках" или в "Ссшярисе", но может быть удастся обнаружить различия в рамках массового зрительского восприятия такого вымысла.

Суммируя ряды показателей, относящихся к излюбленному досугу респондентов из разных стран, организаторы международного исследования сгруппировали их так, как это приведено в табл. 5.

Получается, что на долю бывших советских стран приходится максимум рутинного и минимум развивающего досуга.

Доминанта "среднего" вкуса. В восприятии массовой культуры доминируют, естественно, стандарты "среднего" вкуса. Вопрос лишь в том, какими элитарными, традиционными, просветительскими рамками такое влияние ограничивается.

Воспользуемся шкалой статусов, которая применялась в предыдущей статье* (строится на основе иерархии статусов, к которым относят себя респонденты).

Дело не в том, что этой "середины" много, а в том, что она оказывается практически монопольной при размытости, разложении, деформации социокультурной структуры общества. Как видно из приведенных данных в табл. 6—8, культурные вкусы и запросы относительно многочисленной "социальной элиты", доступной исследованию, практически почти не отличаются от .средних. Не видно позиций держателей "высокого" уровня. Показательно, что в сфере музыкальных интересов главным носителем массовой моды (эстрада, рок) оказываются "верхние" статусные группы.

Кризис культурных элит. Это кризис не только идейный, но в первую очередь институциональный: обруши-

* Левада Ю. "Средний человек": фикция или реальность // Мониторинг общественного мнения: Экономические и социальные перемены. 1998. № 2.

ее монопольное влияние на массы. Это относится ко всей "советской" элите — в том числе к той ее части, которая считалась не вполне официальной или почти независимой (реальной независимой или оппозиционной практически, как социально-влиятельного фактора, просто не было). Но еще раз стоит напомнить, что кризис нельзя отождествлять с катастрофой. Определенные пределы господству среднемассовых стандартов все же существуют, хотя и более слабые, чем в странах с устоявшейся и дифференцированной социокультурной структурой.

На всяком массовом рынке (в том числе и на рынке масс-культурного потребления) "тон" задает именно средний потребитель при всех ограниченностях его интересов и вкусов. Нет ничего удивительного, что этот рынок оказался заполненным аудиовизуальной и книжной продукцией, рассчитанной преимущественно на невысокий вкус (детективы, триллеры, любовные романы и т.п.). Соблазн обличения такого вкуса по-прежнему доминирует в литературной публицистике и критике, утратившей свои социально-цензурные возможности.

Наблюдаемое сейчас у нас "вторжение" массового человека в сферу формирования культурных стандартов (а значит, и в сферу соответствующего производства) сродни тому "восстанию масс" против элитарной культуры, которое в начале века тревожило Х.Ортегу-и-Гассета и

Таблица 6

Любимые книги (в % к числу опрошенных по статусным группам; мониторинг; ноябрь 1997 г.; N=2401 человек)

Вид литературы Всего Статусные группы

высшие средние низшие

Доля статусной группы в общем числе опрошенных, % 100 11 62 24

Не читаю к-иги, читаю редко 35 36 39 45

Фантастика 15 17 17 11

Детективы, боевики 32 34 34 26

Романы о любви, "женские" романы 27 28 29 21

Романы русских и зарубежных классиков 14 12 15 14

Религиозная литература 4 3 5 2

Книги по домашнему хозяйству 16 15 18 15

10

№ 3 (35) май—июнь 1998

Таблица 8

Любимая музыка (в % к числу опрошенных по статусным группам; мониторинг; ноябрь 1997 г; N=2401 человек)

Тип музыки Всего Статусные группы

высшие средние низшие

Симфоническая 7 8 8 4

Джаз 7 16 7 4

Рок 13 18 14 6

Старинные романсы 30 24 31 31

Народные песни 49 34 48 59

Эстрада 66 70 67 62

Песни бардов 23 21 24 19

"Блатные" песни 13 17 13 10

Таблица 7

Любимые фильмы (в % к числу опрошенных по статусным группам; мониторинг; ноябрь 1997 г.; N=2401 человек)

Виды фильмов Всего Статусные группы

высшие средние низшие

Не смотрю, редко смотрю 8 9 8 8

О любви, мелодрама 42 41 42 43

Детективы, боевики, остросюжетные 47 51 47 42

Комедии 62 68 61 60

Фильмы ужасов, мистические 22 33 23 15

Эротические 17 24 19 9

Фантастические 24 33 25 19

Исторические 38 40 38 36

О современной жизни 24 27 24 23

Музыкальные 15 14 17 11

Старые советские и зарубежные фильмы 59 52 58 63

Мультфильмы 25 24 26 25

многих других мыслителей. Следует при этом учесть, что точка отсчета нашего культурного кризиса не совпадает с "европейской". Там это был кризис элитарно-иерархической культуры, у нас — разрушение госкультуры с ее принудительными образцами и табу. (В качестве образцов в этой госкультуре выступали довольно примитивные трактовки просветительского наследия.)

Нынешнее "восстание массового человека" выводит на культурную сцену того самого "обывателя", которого долго (и безуспешно) пытались отгородить от чуждых влияний и заставить стыдиться самого себя. Избавление от навязанных стандартов придает этому человеку ореол победителя, впервые в нашей истории дает ему легальное право утверждать свой уровень вкусов, наслаждаться ранее запретными для него плодами вроде примитивных ужастиков или эротического допинга.

Если "средний" уровень культуры в итоге (тут вряд ли возможны строгие измерения) снижается, то не потому, что массовый уровень понизился, а потому, что ослабло влияние держателей "высокой" культуры и массовый уровень стал определяющим. Надо принять во внимание, что сегодняшние читатели массовой литературы среднего уровня — это преимущественно люди, которые ранее просто ничего не читали "на ходу", в метро или в электричках.

Около 100 лет назад Е.КЛестертон отстаивал законность детектива и его право на популярность, утверждая, что романтика детектива человечна*. В его трактовке примитивные образцы литературы представали назидательными и оптимистичными. Переносить такие мнения на современную ситуацию можно лишь с большими оговорками (происходит уже упомянутый бунт против назидательности), но схема наказания злодеев и удачного замужества по-прежнему работает в качестве универсального хеппи-энда, самого примитивного ижеланного образца. (Это, наверное, можно представить как возвращение к простейшим назидательным образцам, только не социально-утопическим, а обывательским: массовый читатель не принимает "советского" или "постсоветского" декаданса переходных лет.)

"Необязательность" нормативных предписаний как универсальный феномен. Основная проблема культурно-

* Честертон Г.К. Эссе. В защиту детективной литературы // Судьба искусства и культуры в западноевропейской мысли XX в. М.: ИНИОН. 1980. Вып. 2. С. 100.

го кризиса постсоветского периода все же не в разрушении или размывании определенных образцов, а в коренном изменении механизма их воздействия. Культурная реальность советского времени как бы стояла на "трех китах": прямой назидательности предлагаемых образцов (культура как школа образцового поведения), категоричности предписаний (ни шага влево или вправо) и незыблемости авторитета, от имени которого такие предписания делались (абсолютная власть, непогрешимый лидер, всесильное учение). Европейцы проходили в каких-то формах все эти конструкции лет 200 назад, но одновременно с формированием социального типа индивидуально активного и ответственного человека, — от чего мы были счастливо избавлены. Поэтому распад жестких внешних рамок и строгих санкций многим представляется чем-то вроде апокалиптической катастрофы. ("Если Бога нет, то какой же я капитан?" — в этом вопросе персонажа Достоевского заключена вся картина статусного и ценностного порядка, который невозможен без предельно высокой санкции.)

В первые годы либеральных веяний перестройки значение некоего жупела приобрело понятие "вседозволенность" — явный продукт того типа социального мировоззрения, которое делит человеческие акции на "дозволенные" и "недозволенные". Сейчас эти термины вспоминаются редко, видимо, потому, что сам "поезд" (возможность позволять/запрещать) ушел. Место жестких предписаний занимают менее определенные и подверженные сомнениям рамки "допустимого", "терпимого", "желаемого" и т.п.

iНе можете найти то, что вам нужно? Попробуйте сервис подбора литературы.

Повторяющиеся исследования, которые были представлены и комментировались в "Мониторинге", как будто показывают устойчивый рост общественной толерантности по отношению к преступникам и девиантам, к чужим мнениям, другим культурам и этническим группам. По крайней мере, отчасти такие сдвиги в общественном мнении можно связать с утверждением гуманистических и демократических ценностей; подтверждением этого служит тот факт, что носителями более толерантных взглядов чаще выступают более молодые и более образованные слои.

Но присмотримся к другому ряду показателей, тоже относящихся к проблеме толерантности (табл. 9).

Примечательно, что ездить "зайцем" считают более или менее допустимым более 40% молодых людей (до 25 лет) и 15% самых пожилых (55 лет и более). Взятку допускают 43% молодых и 26% пожилых, а к "выносу" товара из магазина терпимы 9% молодых и только 1% пожилых. В покупке краденого не видят особого греха 25% молодых и 7% старших. Причем наличие среднего или высшего образования довольно слабо влияет на установки.

Очевидно, что проблемы гуманной терпимости не играют роли, если вынести за скобки то, что относится к личным делам. На первом плане здесь самая распространенная ус-

Таблица 9

Рамки допустимых действий (в % к числу опрошенных)____________________________________

Суждения Нормально допустимо Ненормально недопустимо Трудно сказать

1992 г. 1998 г. 1992 г. 1998 г. 1992 г. 1998 г.

1 . Переходить улицу в неположенном месте 21 29 61 67 18 4

2. Укрывать доходы от налогов 18 27 47 60 35 13

3. "Выносить" что-либо с предприятия 19 27 57 64 24 9

4. Лгать во имя благой цели 31 57 38 32 31 11

5. Вступать в половые связи до брака 37 52 41 39 22 9

6. Иметь любовника/любовницу (помимо мужа/жены) 23 34 50 51 27 15

7. Ездить в общественном транспорте "зайцем" 26* - 74** -

8. Давать взятки чиновникам 38* - 62**

9. Взять товар в магазине самообслуживания, не заплатив 4* - 96**

10. Купить краденую вещь - 15* _ 85** - -

* Сумма ответов "вполне допустимо" и "скорее допустимо".

** Сумма ответов "скорее недопустимо" и "совершенно недопустимо".

Примечание: пп. 1—6 — Всероссийский опрос 1992 г.; N=1809 человек; Всероссийский опрос - ,ю "Экспресс"; апрель 1998 г., N=1600 человек; пп. 7—10— Всероссийский опрос; март 1998 г.; N=1944 человека.

Таблица 10

Наиболее важные ценности

Виды ценностей США Россия Казахстан Чехия Венгрия Польша

Власть 3 2 1 1 1 1

Богатство 6 11 6 3 22 5

Статус 5 5 3 4 6 4

Здоровье 22 44 25 41 23 22

Обеспеченность 22 24 21 21 45 22

Открытость мысли 16 3 3 8 14 12

Честность 45 22 12 13 36 31

Самоуважение 39 14 11 19 24 29

Творчество 14 5 5 9 12 7

Независимость 29 15 14 14 21 15

Свобода 36 17 18 25 24 25

Индивидуальность 13 6 7 3 9 5

Любознательность 13 4 4 5 6 10

Социальная справедливость 27 18 18 23 16 18

Социальная ответственность 11 2 4 2 3 3

Социальная терпимость 23 5 7 6 7 12

Социальный порядок 11 26 19 7 7 5

тановка (более 25% опрошенных) на то, что человек вправе или даже вынужден обстоятельствами обманывать государство, которое всегда обманывало его самого.

Наряду с этим, видимо, действует и третий фактор: заметно выросшая отчужденность людей друг от друга. Это наглядно показано в московском исследовании 1997г.* Люди реже ходят в гости, пишут, звонят друг другу и т.д. , и это нельзя объяснить удорожанием жизни в относительно благополучной столице. Можно предположить, что происходит (точнее, продолжается, поскольку это давний процесс) распад принудительных коллективностей, которые были связаны со сложными семьями, коммунальными квартирами, с коллективным заложничеством ("один за всех" и т.д.).

В результате происходит утверждение более индивидуалистических привычек и ценностей. Но, как видно по многим показателям и наблюдениям, это — как и все остальное у нас — индивидуализм особого рода. Главная его особенность в том, что он ориентирован на изоляцию и

* Экономические и социальные перемены: Мониторинг обще-

ственного мнения. 1997. № 4.

замкнутость человека ("закрытый", пассивный индивидуализм). Принудительная коллективность (вынуждены "выживать сообща") сменяется замкнутостью (каждый "выживает в одиночку", все меньше интересуясь делами, доходами, проблемами другого). Если такое наблюдение верно, это значит, что важной составной частью возросшей общественной терпимости является растущее общественное безразличие.

В заключение вновь обратимся к данным международного сравнительного исследования 1997 г. (Из обширного списка наиболее важных ценностей представлена лишь часть позиций.) Прямые вопросы о предпочтениях не самый лучший инструмент анализа ценностной структуры общества, но некоторые ее моменты позволяет выделить. Только по двум позициям наша страна оказывается "лидирующей": ценности здоровья и социального порядка упоминаются чаще, чем в других странах. Скорее всего это указание на то, чего явным образом не хватает. Если же взять весь набор позиций, то видно, что ценности, связанные с открытостью и развитием, распространены значительно меньше, чем ценности самосохранения (табл. 10).

i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.