CC BY
108
Филология
Вестник Нижегородского университета им. Н.И. Лобачевского, 2014, № 2 (2), с. 116-119
УДК 82: 316.3
ИДЕЯ ПОРЯДКА В ОНТОЛОГИИ УСАДЕБНОГО БЫТА (НА МАТЕРИАЛЕ РУССКОЙ ЛИТЕРАТУРЫ XIX ВЕКА)
© 2014 г. Н.Л. Вершинина
Псковский госуниверситет nati_85@inbox.ru
Поступила в редакцию 30.04.2014
В контексте усадебной топики произведений А.С. Пушкина, Н.В. Гоголя, А.Ф. Писемского, Л.Н. Толстого рассматривается идея порядка как одна из онтологически значимых для классической русской литературы XIX века. Сделан вывод о взаимосвязи дефиниций «порядок», «беспорядок» и «праздность», опровергающий бытующее в науке представление о монологичности мира усадьбы в его художественном выражении.
Ключевые слова: усадебный быт, топика, идея порядка, Пушкин, Толстой, «Утро помещика», «Анна Каренина», Писемский, «Люди сороковых годов».
Обозначенную в заглавии статьи «идею порядка» можно считать одной из наиболее общих относительно бытующих в гуманитарных науках представлений, апробированных исследователями усадебного быта. Освещение усадебной топики, независимо от принятой учеными методологии, ожидаемо «выстраивает» ряды конститутивных признаков, придавая им значение отработанной классификации. Как правило, ее составляют идиллико-элегический модус, означающий слияние (либо разобщение) человека и природы; наличие усадебного хронотопа, «лирический подтекст», «одномерность (монологичность) авторского слова», создание «мифа усадьбы». На основании указанных признаков В.Г. Щукин делает вывод о локализации границ «усадебного текста» [2, s. 91], четкость которых закрепляет мысль о стабильности, бытийном (и, одновременно, бытовом) порядке, о незыблемом «покое», в наибольшей мере воплощенных жанром «усадебной повести» [3, 4].
Вместе с тем, конструируемый таким образом монистический усадебный порядок на поверку оказывается не столь «одноголосым» и, что более существенно, не герметически «замкнутым» и не в полной мере устойчивым. Собственно, на это указывают сами исследователи усадебного локуса, воздерживаясь, однако, от дальнейших выводов. Так, В.Г. Щукин выделяет довольно обширный массив произведений с усадебной тематикой, которые «в силу разных причин нельзя отнести к усадебному тексту» [2, s. 91]. В.А. Доманский, наряду с «усадебной повестью», вводит дефиницию «усадебный роман» [4, с. 56], подразумевающую замену поэтики повествовательной «скульптурности» [5, с.
281] романной поэтикой иной качественной организации. Если, следуя логике исследователей, рассматривать жанрово-стилевые особенности усадебных топосов, исходя из «идейно-эмоционального переживания реальной усадьбы» [3, с. 578], станет очевидным наличие в том же усадебном мире признаков беспорядка, сложно соотносящихся с теми повествовательными моделями, где «статические компоненты» текста [5, с. 281] поставлены во главу угла.
Семантическая и стилевая нюансировка проблемы до настоящего времени не учитывалась: порядок как позитивно сознаваемая данность, идея усадебного мира, и беспорядок как несомненный показатель присущей ему ущербности, недостаточности, выведенный тем самым «за скобки» усадебного «рая», - рассматривались в разных онтологических модусах. Известные подробности образа жизни Манилова: «Дома он говорил очень мало и большею ча-стию размышлял и думал, но о чем он думал, тоже разве Богу было известно. <...> В его кабинете всегда лежала какая-то книжка, заложенная закладкою на четырнадцатой странице, которую он постоянно читал уже два года. В доме его чего-нибудь вечно недоставало: в гостиной стояла прекрасная мебель, обтянутая щегольской шелковой материей, которая, верно, стоила весьма недешево; но на два кресла ее недостало, и кресла стояли обтянуты просто рогожею <...>. В иной комнате и вовсе не было мебели, хотя и было говорено в первые дни после женитьбы: "Душенька, нужно будет завтра похлопотать, чтобы в эту комнату хоть на время поставить мебель"» [6, с. 236-237. Курсив мой. - Н.В.] - не без оснований возводятся исследо-
вателями к сатирическому модусу. Однако очень близкие описания беспорядка, включенные в усадебную тему А.Ф. Писемским, свидетельствуют о прямо противоположном, во всяком случае, наводят на мысль о неоднозначности идеи порядка, о невозможности ее идентификации по внешним признакам, вступающим в сложные бытийные отношения с началами душевного благообразия.
В романе Писемского «Люди сороковых годов» (1869) хозяин усадьбы Новоселки Еспер Иваныч Имплев внешне не «упорядочен», однако во внутреннем отношении вполне «благоустроен». Более того, именно неупорядоченная, пущенная «на самотек» реализация им своей судьбы, по мнению автора, является залогом внутренней глубины и самореализации героя, не подлежащей установленным меркам. «Частое погружение в самого себя» выражается для Еспера Иваныча особым типом жизнеустройства: «<...> большой стол, перед которым он сам сидел, был всплошь завален бумагами, карандашами, циркулями, линейками, треугольниками. На нем же помещались: зрительная труба, микроскоп и калейдоскоп. <...> в продолжение дня он только и делал, что, с книгою в руках, то сидел перед столом, то ложился на кровать. <...>. На третьей стене предполагалась красного дерева дверь в библиотеку, для которой маэстро-архитектор изготовил было великолепнейший рисунок; но самой двери не появлялось и вместо ее висел запыленный полуприподнятый ковер, из-за которого виднелось, что в соседней комнате стояли растворенные шкапы; тут и там размещены были неприбитые картины и эстампы, и лежали на полу и на столах книги. Все это Еспер Иваныч каждый день собирался привести в порядок и каждый день все больше и больше разбрасывал» [7, с. 38, 27-28].
Замкнутость усадебного локуса парадоксально оборачивается проявлениями неограниченной свободы духа, а «союз» неорганизованного быта с внутренним невидимым порядком выступает как жизнезначимый в общем контексте бытия. На несовпадение видимого и сущностного в дефиниции «порядка» указал Пушкин, характеризуя явное и скрытое в жизни Чарского: «В кабинете его <...> ничто не напоминало писателя: книги не валялись на столах и под столами; диван не был обрызган чернилами; не было такого беспорядка, который обличает присутствие Музы и отсутствие метлы и щетки» [8, с. 264]. Интересная деталь: «книги <...> на столах и под столами», книги «на полу и на столах» [7, с. 28] становятся постоянной характеристической приметой небрежения бытом при контрастирующей
с ним области переживаний, в которой присутствуют и свой порядок, и собственная логика. В «Утре помещика» (1852-1856/57) Л.Н. Толстой описывает беспорядок в кабинете Нехлюдова как антитезу «чопорности», присущей остальным покоям усадебного дома: «Вообще вся комната имела бесхарактерный и беспорядочный вид; и этот же беспорядок составлял резкую противоположность с чопорным старинно-барским убранством других комнат большого дома» [9, с. 369]. Описание подчеркивает работу живого ума, не застывшей в барском равнодушии взыскующей совести Нехлюдова. Здесь присутствует все та же узнаваемая подробность: «На полу, около стола, лежали кипы бумаг, книг и счетов» [9, с. 369].
И порядок, и беспорядочность усадебного жизнеустройства обнаруживают, таким образом, далеко не декларативную содержательность, относительность и взаимообратимость в отношении друг друга. Не случайно аттестация Имплева подчеркнута двойственна: «Только на обеспеченной всем и ничего не делающей русской дворянской почве мог вырасти такой прекрасный и в то же время столь малодействующий плод» [7, с. 38-39].
Как видим, указанные явления тесно связаны с понятием праздности - еще одной, не до конца осмысленной составляющей усадебного быта. Именно в праздности зарождается идея порядка, как это происходит с Онегиным, в отношении которого «порядок» подразумевает многозначность, как и в ряде других применений данного топоса в поэтике Пушкина [10]. В деревне Онегин «учреждает» «порядок новый», «чтоб только время проводить», однако начинание это имеет весьма серьезные последствия. Не подчиненная правилам, провозглашенным «общим гласом», усадебная жизнь Онегина и Ленского складывается также в условиях праздности («От делать нечего друзья» [11, с. 37]. При этом их беседы устремлены к проблемам миропорядка; как отмечалось в черновых редакциях, они ведутся «В огромной махине вселенной» [11, с. 278].
Праздность у Пушкина не одномерна. В «Кирджали» о «рассыпавшихся по Бессарабии» арнаутах сказано: «Они вели жизнь праздную, но не беспутную» [8, с. 256]. В.А. Викторович справедливо выделяет «род внутренне деятельной праздности», связанный с деревенским бытом, активизирующий творческий, несущий поэтическое вдохновение обертон [12, с. 341].
Новый понятийный ряд создается, таким образом, будто бы не личной волей человека, а самой природой. В частности, это относится к
118
Н.Л. Вершинина
Л.Н. Толстому, в героях которого согласие с собой напрямую зависит от интенций усадебного (и шире - природного) мира. Их воздействие полностью вытесняет «путаницу понятий, недовольство собой, стыд пред чем-то» [13, с. 105]. Так характеризуется душевное состояние Левина после пережитых в Москве отказа Кити и бессилия в разрешении общественных вопросов. В Покровском, попав «в маленькую гостиную, где всегда пил чай», Левин оказывается в естественных условиях, что рождает в его душе множество неподвластных условностям видений и неосознанных мечтаний. Для Толстого это знак возвращения к жизни, к жажде все изменить, жить согласно природному закону, не совместимому с навязываемым порядком: «Он читал книгу, думал о том, что читал, останавливаясь, чтобы слушать Агафью Михайловну, которая без устали болтала; и вместе с тем разные картины хозяйства и будущей семейной жизни без связи представлялись его воображению. Он чувствовал, что в глубине его души что-то устанавливалось, умерялось и укладывалось» [13, с. 109. Курсив мой. - Н.В.].
В заключение отметим, что идея порядка в ее полноте и продуктивности органична как для жизни усадьбы в ее реальном облике, так и для многочисленных отражений усадебного мира в литературном слове. Вместе с тем, писатели, отталкиваясь от регламентированной культурной топики, обращались к рассмотрению более сложных, диалектических связей своих героев с идеей усадебного порядка. В ней они вскрывали бытийный план: многомерность, невидимые за стереотипами сущности, онтологические соответствия порядка, беспорядка и праздности и т.д. Исследование показывает, что так называемый «беспорядок» может быть следствием как недостаточности (Манилов), так и самодостаточности, и даже внутренней «избыточности» (Им-плев, Нехлюдов). Основываясь на наблюдении Л.В. Пумпянского, можно заметить, что в этом отношении писатели продолжали идти за Пушкиным: «Все символы Пушкина - на краю, на мертвой точке последнего равновесия, на уравновешенной линии +...» [14, с. 565].
Издание осуществлено при финансовой поддержке Российского гуманитарного научного фонда по проекту-победителю конкурса проектов в области гуманитарных наук № 14-14-60001 «Русская усадьба: региональные и общекультурные аспекты».
Список литературы
1. Пумпянский Л.В. Об исчерпывающем делении, одном из принципов стиля Пушкина // Классическая традиция: Собрание трудов по истории русской литературы / Отв. ред. А.П. Чудаков. М.: Языки русской культуры, 2000. С. 211-219.
2. Szczukin Wasiliy. Усадебный текст русской литературы: основные параметры // Studia Rossica. Warszawa, 1998. S. 87-100.
3. Щукин В.Г. Поэзия усадьбы и проза трущобы // Из истории русской культуры. Т. V (XIX век). М.: Языки русской культуры, 1996. С. 573-587.
4. Доманский В.А. Русская усадьба в художественной литературе XIX века: культурологические аспекты изучения поэтики // Вестник Томского государственного университета. 2006. № 291. С. 56-60.
5. Кожинов В.В. Повесть // Литературный энциклопедический словарь / Под. ред. В.М. Кожевникова и П.А. Николаева. М.: Советская энциклопедия, 1987. С. 281.
6. Гоголь Н.В. Мертвые души // Гоголь Н.В. Избр. произв.: в 2 т. Т.2. Л.: Лениздат, 1965. 690 с.
7. Писемский А.Ф. Собр. соч: в 9 т. Т. 4. М.: Правда, 1959. 310 с.
8. Пушкин А.С. Египетские ночи // Пушкин А.С. Полн. собр. соч.: в 16 т. Т. 8. М.: АН СССР, 1940. 1118 с.
9. Толстой Л.Н. Утро помещика // Толстой Л.Н. Собр. соч.: в 22 т. Т. II. М.: Худож. лит., 1979. 422 ^
10. Порядок // Словарь языка Пушкина: в 4 т. Т. 3. О-Р. М.: Азбуковник, 2000. С. 591-592.
11. Пушкин А.С. Евгений Онегин // Пушкин А.С. Полн. собр. соч.: в 16 т. Т. 6. М.: АН СССР, 1937. 697 с.
12. Викторович В.А. Праздность // Онегинская энциклопедия: в 2 т. / Под ред. Н.И. Михайловой. Т. 2. Л-Я. М.: Русский путь, 2004. С. 339-341.
13. Толстой Л.Н. Анна Каренина // Толстой Л.Н. Собр. соч.: в 22 т. Т. VIII. М.: Худож. лит., 1981. 495 ^
14. Пумпянский Л.В. Смысл поэзии Пушкина // Классическая традиция: Собрание трудов по истории русской литературы / Отв. ред. А. П. Чудаков. М.: Языки русской культуры, 2000. С. 564-575.
THE IDEA OF ORDER IN THE ONTOLOGY OF MANOR LIFE (ON THE BASIS OF RUSSIAN LITERATURE OF XIX CENTURY)
N.L. Vershinina
In the context of manor topics in the works by A. S. Pushkin, N. V, Gogol, A. F. Pisemsky, L. N. Tolstoy explores the idea of order as one of the ontologically significant for classical Russian literature of the XIX century. There is a conclusion about the relationship of definitions «order», «disorder» and «idleness», refuting the scientific perception of the monologi-cal world of manor in its artistic expression.
Keywords: manor life, topics, the idea of order, Pushkin, Tolstoy, «The Morning of a Landlord», «Anna Karenina», Pisemsky, «People of the forties».
References
1. Pumpyanskiy L.V. Ob ischerpyvayushchem de-lenii, odnom iz printsipov stilya Pushkina // Klas-sicheskaya traditsiya: Sobranie trudov po istorii russkoy literatury / Otv. red. A.P. Chudakov. M.: Yazyki russkoy kul'tury, 2000. S. 211-219.
2. Szczukin Wasiliy. Usadebnyy tekst russkoy literatury: osnovnye parametry // Studia Rossica. Warszawa, 1998. S. 87-100.
3. Shchukin V.G. Poeziya usad'by i proza trushchoby // Iz istorii russkoy kul'tury. T. V (XIX vek). M.: Yazyki russkoy kul'tury, 1996. S. 573-587.
4. Domanskiy V.A. Russkaya usad'ba v khudozhe-stvennoy literature XIX veka: kul'turologicheskie aspek-ty izucheniya poetiki // Vestnik Tomskogo gosudar-stvennogo universiteta. 2006. № 291. S. 56-60.
5. Kozhinov V.V. Povest' // Literaturnyy entsiklope-dicheskiy slovar' / Pod. red. V.M. Kozhevnikova i P.A. Nikolaeva. M.: Sovetskaya entsiklopediya, 1987. S. 281.
6. Gogol' N.V. Mertvye dushi // Gogol' N.V. Izbr. proizv.: v 2 t. T.2. L.: Lenizdat, 1965. 690 s.
7. Pisemskiy A.F. Sobr. soch: v 9 t. T. 4. M.: Pravda, 1959. 310 s.
8. Pushkin A.S. Egipetskie nochi // Pushkin A.S. Poln. sobr. soch.: v 16 t. T. 8. M.: AN SSSR, 1940. 1118 s.
9. Tolstoy L.N. Utro pomeshchika // Tolstoy L.N. Sobr. soch.: v 22 t. T. II. M.: Khudozh. lit., 1979. 422 c.
10. Poryadok // Slovar' yazyka Pushkina: v 4 t. T. 3. O-R. M.: Azbukovnik, 2000. S. 591-592.
11. Pushkin A.S. Evgeniy Onegin // Pushkin A.S. Poln. sobr. soch.: v 16 t. T. 6. M.: AN SSSR, 1937. 697 s.
12. Viktorovich V.A. Prazdnost' // Oneginskaya entsiklopediya: v 2 t. / Pod red. N.I. Mikhaylovoy. T. 2. L-Ya. M.: Russkiy put', 2004. S. 339-341.
13. Tolstoy L.N. Anna Karenina // Tolstoy L.N. Sobr. soch.: v 22 t. T. VIII. M.: Khudozh. lit., 1981. 495 c.
14. Pumpyanskiy L.V. Smysl poezii Pushkina // Klassicheskaya traditsiya: Sobranie trudov po istorii russkoy literatury / Otv. red. A.P. Chudakov. M.: Yazyki russkoy kul'tury, 2000. S. 564-575.
