CC BY
169
ВЕСТНИК ТГГПУ. 2011. №2(24)
УДК 820(73)
ИДЕОЛОГИЯ И ИДЕОЛОГИЧЕСКИЕ МИФЫ В ПРОСТРАНСТВЕ ЛИТЕРАТУРЫ ХХ ВЕКА
© О.Е.Осовский
В статье рассматривается проблема взаимоотношений литературы и идеологии, механизмы функционирования идеологических мифов в литературном пространстве ХХ - начала XXI веков, приведен ряд примеров из истории литературы предшествующих периодов.
Ключевые слова: идеология и литература, идеологический миф, идеологизация.
Проблема взаимоотношений литературы и идеологии, достаточно долго находившаяся в центре внимания гуманитарных наук, на протяжении Х1Х-ХХ столетий воспринималась в основном как проблема политическая, достигая предельности своего решения в пространстве марксистской теории, где трансформировалась в позабытый сегодня, а в советские времена очень популярный и востребованный феномен партийности литературы.
В соответствии с трактовкой, данной в "Краткой литературной энциклопедии" известным советским теоретиком и историком литературы И.Ф.Волковым, это "определенная общест-венно-историч<еская>, социальная, классовая тенденция худож<ественного> произв<едения>, осознанная или неосознанная идеологич<еская> направленность лит<ературного> творчества; позиция писателя в обществ<енной> борьбе, объективно вытекающая из его ху-дож<ественного> творчества. Как идейный, идеологич<еский> критерий применяется в марксистском лит<ературо>ведении" [1]. Абсолютно предсказуемо обращение литературоведа к авторитету В.И.Ленина, впервые сформулировавшего понятие "партийность в литературе" в известной статье "Партийная организация и партийная литература": "Ленин утверждал, что "...социалистический пролетариат должен выдвинуть принцип партийной литературы, развить этот принцип и провести его в жизнь в возможно более полной и цельной форме". <...>. Партийность означает участие писателя в определенном общественно-историч<еском> движении. В классовом обществе всякое историч<еское> движение выражает интересы определ<енных> классов. Но по объективным социальным последствиям оно бывает или шире интересов одного класса и имеет общенациональную, иногда все-мирно-историч<ескую> значимость, или уже интересов одного класса" [1].
Нельзя не отметить, что партийность в литературе воспринимается советским литературове-
дением исключительно как продукт "правильной" идеологизации творческого сознания и неотъемлемая часть активной "идеологической работы" соответствующих пропагандистских структур; на категориальном уровне - как входящая исключительно в проблемное поле марксистского литературоведения.
Смена социально-политических парадигм делает подобный экскурс неизбежным, поскольку младшее поколение российских литературоведов осознает реализацию этого принципа лишь как историю вопроса. Действительно, сегодня проблема идеологии и литературы попадает скорее в сферу истории литературоведения и истории литературы, нежели актуального литературоведения. Но нельзя безоговорочно утверждать, что вопросы литературы и идеологии возвращают нас в те "добрые старые" (и не очень добрые, хотя и старые) времена 1970-80-х гг., когда понятие " идеология" было напрямую связано с понятиями "идеологическая борьба", "работники идеологического фронта" "идеологический отдел райкома, горкома, обкома КПСС" и т.д. Идеологизированные тексты и сейчас появляются с достаточной регулярностью, и вряд ли будет преувеличением утверждение, что в русской литературе двух последних десятилетий по-прежнему присутствуют советские писатели - пропагандисты советской идеологии, сохраняющие верность прежним идеалам и мифам, несмотря на то, что не осталось уже ни самой идеологии, ни идеологического заказа на пропаганду этой идеологии.
Прежде всего, следует выделить А.Прохано-ва, творчество которого представляет собой довольно причудливую смесь советской идеологии, православия, национал-патриотизма и поразительной способности к постмодернистскому эксперименту. В "казусе Проханова" выявляется еще один важный аспект - взаимоотношения писателя и читателя, поскольку пока есть читатель, которым востребована определенная идеология, который ощущает тоску по этой идеологии, и есть писатель, который готов работать в этой па-
радигме, очевидно, феномен "старой идеологии" сохранится и будет воплощаться на практике, даже если степень его востребованности будет все более проблематичной.
Пример недавнего времени - выступление в хорошо известной программе "Культурный шок" радиостанции "Эхо Москвы" поэта Всеволода Емелина, в своем творчестве достаточно радикального и имеющего в силу идеологических расхождений с нынешней властью конфликты административно-судебного порядка. Поэт не без иронии говорил о практическом исчезновении сегодня советской практики политического и идеологического заказа. Причина подобной не-востребованности заключается, по его убеждению, в том, что власть не нуждается ни в писателях, ни в художественной литературе в силу малого пропагандистского потенциала последней.
Таким образом, вопрос о взаимоотношениях идеологии и литературы, как и идеологии и писателя, становится мало актуальным. Если не говорить о так называемых "любительских" проектах, в ближайшее время мы вряд ли увидим ситуацию, когда писатель будет претендовать на роль идеолога (если это не мания величия) или когда ему эта роль будет навязываться. Единственным исключением в новейшее время был, конечно же, А.И.Солженицын, который пытался представить русскому народу свою собственную идеологию обновления России, но, увы, этот проект в силу объективных обстоятельств не был реализован.
Можно предположить, что соотношение литературы и идеологии сегодня представляет собой конструкцию, которая востребована и работает в достаточно иерархизированных и относительно простых системах. В качестве иллюстрации приведем две книги англоязычных авторов. В 1988 году известный модернизатор и реформатор истории американской литературы, профессор С.Беркович, издает очень показательный сборник статей "Идеология и классическая американская литература" [2]. Многие авторы, среди которых ведущие литературоведы-американисты конца 1980-х - от Г.Н.Смита и Л.Маркса до
Э. Элиота - предложили развернутый анализ процессов интеграции идеологии, литературы и культуры, образования идеологических конструктов в классических художественных текстах американской словесности, что, добавим, заметно обновило тогдашний литературоведческий канон. Но всего три года спустя Х.Уэбб выпускает неоднократно затем переиздававшуюся книгу "Пространства страсти: Африканская литература и постколониальный контекст" [3], где глава под названием "Литературная форма и идеоло-
гия: контратака?" значится семнадцатой по счету. Нетрудно предположить, что в ряду проблем западного литературоведения середины десятилетия эта проблема находится примерно на том же месте.
Тезис если не о продуктивности, то, по крайней мере, конструктивности взаимодействия литературы и идеологии для жестко структурированных систем государственной организации подтверждается и на примере нацистской Германии, и на примере Советского Союза конца 1930х годов, когда чуть ли не каждый официальный писатель состоял в списках резерва армейского политсостава. С началом же Великой Отечественной войны практически все члены Союза советских писателей (годные к военной службе по возрасту и состоянию здоровья) отправляются на фронт по преимуществу в должностях военных корреспондентов изданий различного уровня, надевают военную форму, получают военные звания, "мобилизуются и призываются", по выражению Маяковского, уже не революцией, а советской властью для того, чтобы превратиться не столько в бойцов идеологического фронта, сколько в военнослужащих с комиссарскими званиями, присваиваемыми в полном соответствии не только с должностью, занимаемой конкретным литературным деятелем в Союзе писателей, но и с его авторитетом у власти и читателя. То же самое происходит в гитлеровской Германии, может быть, в меньшем масштабе, но пример хотя бы Эрнста Юнгера (не самого плохого из немецких писателей) тому наглядное свидетельство.
Следует признать, что взаимоотношения литературы и идеологии в некоторой степени напоминают давний спор о курице и яйце, отчасти потому, что и практика классицизма, и практика Просвещения показывают примерно одно и то же: с одной стороны, идеология формирует литературу, по крайней мере, оказывает решающее влияние и на ее содержание, и даже на определенные жанровые преференции, а с другой - литература выступает в качестве транслятора идеологических установок либо той или иной идеологии в целом. Блистательное название книги Андрея Зорина - парафраз известных поэтических строк - "Кормя двуглавого орла", посвященное взаимоотношениям государственной идеологии и литературы в конце XVIII - начале XIX столетия [4] - можно было бы дополнить: не только "кормя двуглавого орла", но и "кормясь у двуглавого орла", поскольку писатель, в тот момент осознающий свое служение государственному строю, верность государю как сверхзадачу, одновременно оказывается в достаточной степе-
ни облагодетельствован тем же государем, тем же государством. Примерам несть числа - от Г.Р.Державина и Д.И.Фонвизина до В.А.Жуков-ского и др.
Для XX века система этих взаимоотношений оказывается гораздо более сложной. Сошлемся на недавнее исследование Т.Н.Бреевой [5], свидетельствующее, в частности, о том, что в современной литературной практике идеология, как правило, реализует себя через некие формульные тексты и прерогатива массовой (прежде всего) литературы - доносить до читателя идеологические мифы. Правда, для реальности современного литературного процесса и книжного рынка в России это проблема отчасти преувеличена, если учесть, что тиражи российской "массовой литературы" становятся все менее и менее массовыми и само реальное существование феномена "массовой литературы" в стране можно при желании поставить под сомнение. Особенно легко это сделать, сравнив многомиллионные тиражи любого из известных американских массовых писателей (См.: [8]) с максимальными тиражами в пятьдесят - сто тысяч книг крупнейших отечественных авторов масслита, что, естественно, делает последние мало интересными как средство пропаганды, как рупор тех или иных идей.
Не менее важна и характерная для XX века множественность идеологий, поскольку формой идеологии оказываются не только принятие устоявшейся официальной идеологии и перенос ее в литературную среду или собственно в литературное произведении, но не менее идеологизированной оказывается и борьба с этой идеологией. Антиидеология, таким образом, нередко превращается в еще одну форму идеологии. Более того, и деидеологизация как установка тоже оказывается своего рода идеологемой.
Литература США, как одна из наиболее масштабных в XX веке, оказывается в разной степени и по-разному идеологизированной, идет ли речь об официальной или противостоящей ей идеологии. Любой из писателей, ощущающий себя крупной литературной фигурой (от Т.Драй-зера или С. Льюиса до У. Фолкнера, С.Беллоу и
Н.Мейлера), на определенном этапе позиционирует себя как носителя определенной идеологии и формулирует ее постулаты. Это может быть идеология старого юга и южных ценностей, осложненная немалым числом идеологических мифов, как у У.Фолкнера, или нового среднего класса на определенном этапе творчества С. Льюиса, или идеология хипстерства Н.Мейле-ра и т.д. Итогом становится то, что М.М.Бахтин [6] и В.В.Набоков [7] одинаково называют
"идеологическим романом", хотя по-разному относятся к этому явлению. Если М.М.Бахтин существование идеологического романа у Ф.М.Достоевского воспринимает вполне нейтрально, то В.В.Набоков его категорически не приемлет, предполагая, что любой набор идей, присутствующих в романе, независимо от того, говорит ли он о Т.Манне или об У.Фолкнере, портит текст.
Во второй половине XX века, в силу общего обострения идеологического противостояния Востока и Запада, вопрос взаимоотношений литературы и идеологии превращается в приоритетный. Появляется довольно большое количество писателей по обе стороны линий фронта "холодной войны", которые претендуют на выражение идеологической позиции Востока или Запада в своих произведениях. Сегодня эти писатели ушли в небытие, и помнят о них только историки политического романа, но в тот момент даже сформировались специфические жанры, которые обслуживают идеологию: "идеологический роман", "политический роман", "шпионский роман", которые, причем не всегда, являлись порождением сугубо массовой литературы. Скажем, к жанру "политического романа" можно отнести "Всю королевскую рать" Р.П.Уоррена, еще одного писателя-идеолога старого юга; в лоне "шпионского романа" растет талант Д.Ле Карре, в пародиях на шпионский роман - талант Э.Берджеса в общем англо-американском литературном пространстве. В целом же более востребованы иные имена, например, А. Друри, а также ряда других писателей, специализировавшихся именно на превращении литературы в рупор для пропаганды идеологических и политических мифов. Практически никто из исследователей сегодня их не помнит, однако утверждать, что в современных условиях в американской литературе нет идеологического романа, вряд ли кто-то решится.
Безусловно, установка, которая существовала до времени окончания "холодной войны", существенно изменяется. Одна из возникших для писателей проблем - поиск нового идеологического врага - в 1990-е годы оказалась крайне непростой, поскольку авторам было довольно трудно определить, кто враг в условиях, когда исчез главный враг, против которого было нацелено острие американской пропаганды. На первый взгляд, идеология и пропаганда смыкаются и становятся почти синонимами, но в действительности это не совсем так. Учитывая запросы аудитории, представляющей в основном американский средний класс, главного потребителя массового романа, писатель, как правило, идет по
пути выстраивания идеологии либеральных ценностей.
Сошлемся на одного из самых популярных на сегодняшний день авторов массового "сегмента" в литературе США Д.Балдаччи, писателя действительно очень неплохого в творческом отношении, обладающего "гладким" стилем, умеющего создать интригующий сюжет и т.п. В большинстве его политических триллеров проводится од-на-единственная идея: американский гражданин, отстаивающий традиционные гражданские ценности, борющийся за свободу личности и соблюдение закона, в этой борьбе индивидуально или коллективно готов сокрушать все, включая государственные институты, которые не в состоянии соблюдать конституцию. Таким образом, конфликт между героем Балдаччи и государством очень часто превращается в конфликт героя с секретными службами, которые, следуя по пути защиты американских интересов (в понимании самих этих структур), нарушают законы, в том числе права конкретного гражданина.
У писателя есть целая серия романов, посвященных "Camel Club", сообществу, включающему в себя и бывшего шпиона, отказавшегося от сотрудничества с американскими секретными службами, и сотрудника отдела рукописей Библиотеки Конгресса США, и полусумасшедшего компьютерщика, и др. Эта живописная компания раскрывает многочисленные зловещие заговоры, организуемые якобы во благо Америки, но в действительности преступающие американскую конституцию и законодательство. Герои побеждают, а порок (в независимости от того, кто является его носителем, включая, например, помощника американского президента по вопросам внутренней безопасности, куратора всей системы американской безопасности, которая была создана после 11 сентября), естественно, наказывается.
Еще одна проблема, заслуживающая внимания, - ироническое переосмысление идеологических мифов американским модернизмом. В связи с этим особый интерес представляет фигура одного из последних американских модернистов, теоретика постмодернизма и одного из крупнейших представителей постмодернистской литературы - Д.Барта. На протяжении 1950-х - первой половины 1960-х годов писатель выпускает четыре романа, которые могут быть определены как самоотверженная борьба с идеологиями.
Первые два известны российскому читателю: это "Плавучая опера" и "Конец пути", созданные одновременно, но изданные с интервалом в несколько лет, поэтому "Плавучая опера" появилась первой. Вместе они составляют, по опреде-
лению автора, "комическую дилогию", развенчивающую в пародийно-комическом ключе основополагающие принципы французского экзистенциализма, самого популярного в это время литературного тренда и самую востребованную на тот момент философию, в том числе и в американской философской и интеллектуальной среде.
Следующий этап - начало 1960-х годов -представлен романом "Торговец табачным зельем", пародией на американский и английский роман Просвещения, на роман воспитания, действие которого разворачивается в начале XVII века в столь любимом Бартом штате Мэриленд, в тот момент еще английской колонии в Америке. Писатель последовательно сокрушает весь набор американских мифов, начиная от истории капитана Джона Смита и Покахонтас и заканчивая представлениями о доброй патриархальной Новой Англии с укладом колоний, с производством табака и т. д.
Творческой вершиной 1960-х годов становится роман "Козлоюноша Джайлз", в котором Барт предлагает то, что сам он называет новым Новым Заветом. Это пародийное представление истории Запада и западной цивилизации первой половины ХХ века, использующее форму традиционного романа воспитания, но осложненное осмыслением последствий научно-технического прогресса, вторгающегося в жизнь человечества, а также особым отношением университетского профессора Джона Барта к американским университетам, ибо история мира последних лет представлена в пародийном образе университета как того мирового универсума, где враждующие колледжи олицетворяют собой две системы. Это не история пародийной университетской цивилизации. Это история цивилизации в целом, отраженная в жизненном пути таинственного героя, который обнаруживается в козьем стаде (прообразом его является Эдип Софокла) и проходит свой путь вплоть до гибели в обретенном цивилизованном мире. Проводя героя по "кругам" университетской цивилизации, писатель развенчивает наиболее популярные идеологические мифы, подводя своеобразную черту под официальной идеологией Соединенных Штатов 1950-60-х гг.
Представляется, что предложенный экскурс в историю интерпретации идеологий и идеологических мифов современным литературным сознанием подтверждает необходимость, с одной стороны, полномасштабного исторического описания проблемы, а с другой - выяснения механизмов функционирования идеологий и идеоло-
трети XVIII - первой трети XIX века. - М.: НЛО, 2004. - 416 с.
5. Бреева Т.Н. Образ "воображаемой" России в современном историософском романе // Изв. Урал. гос. ун-та. - 2010. - №1(72). - Сер.2. Гуманит. науки. - С.63-74.
6. Бахтин М.М. Проблемы поэтики Достоевского // Собр. соч.й: в 7 т. - М.: Рус. словари; Языки славянской культуры, 2002. - С.5-300.
7. Набоков В.В. Лекции по зарубежной литературе. - СПб.: Азбука, 2011. - 512 с.
8. Осовский О.Е. Непростая простота. Страна, читающая "масслит" или не читающая совсем? // Вопросы литературы. - 2009. - №3. - С.46-69.
THE IDEOLOGY AND IDEOLOGICAL MYTHS IN THE 20th CENTURY LITERARY SPACE
O.E.Osovskiy
The main goal of the article is to analyze the specific interrelations of the ideology and ideological myths and US and Russian writers’ practice in contemporary literary space.
Key words: ideology and literature, ideological myths, ideologization.
Осовский Олег Ефимович - доктор филологических наук, профессор кафедры русской и зарубежной литературы Мордовского госуниверситета им.Н.П. Огарева.
E-mail: osovskiy_oleg@mail.ru
гических мифов в пространстве "литературного
сегодня" (Ю.Н.Тынянов).
1. Волков И.Ф. Партийность в литературе // URL: http ://feb-web.ru/feb/kle/Kle-abc/ke5/ke5-6082.htm (дата обращения 23.05.2011).
2. Ideology and Classic American Literature / еd. by:
S.Bercovitch, M.Jehlen. -Cambridge: C ambridge univ. press. 1988. - 464 p.
3. Webb H. Passionate spaces: African literature and the post-colonial context. - Perth: Postcolonial Press, 1991 - 237 p.
4. Зорин А. Кормя двуглавого орла... Литература и государственная идеология в России в последней
Поступила в редакцию 17.05.2011
