CC BY
130
В. Г. Баев
придается в юридических науках.1 Вместе с тем, свое понимание понятия ими также не было указано.
Итак, термины, используемые в юриспруденции, в частности в науке истории государства и права — суть инструменты анализа правовой действительности. В этом качестве они применимы при анализе исторического прошлого, правовых явлений прошлых эпох при соблюдении ряда условий: 1) раскрытия содержания и объема используемых понятий; 2) раскрытия в содержании тех признаков, которые не отражают объект понятия; 3) указания на признаки объекта понятия, которые не отмечены в содержании понятия.
В. Г. Баев*
И. Г. ФИХТЕ И ПРОБЛЕМА ФОРМИРОВАНИЯ НЕМЕЦКОГО НАЦИОНАЛЬНОГО ГОСУДАРСТВА
О действительно заметной роли философии права в процессе создания немецкого национального государства писать неловко — настолько банальной кажется эта истина. Немецкой государственной теорией французской революции стали труды Канта и Гегеля. Идя вслед классикам марксизма, советские и российские историки подчеркивали, что эта теория отражала испуг немецкой буржуазии перед исходом французской революции. Хотя ничего предосудительного здесь нет: «детский возраст» германской буржуазии не предполагал иного развития событий.
Нельзя, однако, и преуменьшать значение того факта, что наиболее передовые умы были готовы воспринять (во всяком случае, в теории) и реализовать политико-правовые идеи французской революции. Как теоретики права, а не революционеры, Кант и Гегель оказались напуганными размахом якобинского бессудного террора: пропагандируя право как инструмент справедливости, они не могли принять неправовые методы борьбы Робеспьера со своими противниками «Государство должно осуществлять справедливость. Нет справедливости — и жизнь перестает иметь значение, опускается ниже достойного человеческого существования», — считал Кант.2 И. Г. Фихте отвлеченным теоретиком назвать
1 Пересмотр содержания понятий, разработанных в юриспруденции, вряд ли можно считать приемлемым для упорядочения научной терминологии и решения проблем, связанных с использованием специальных юридических терминов в рамках иных гуманитарных и социальных наук. См.: Соколовский С. В. О возможностях диалога юристов и антропологов (терминоведческие заметки) II Юридическая антропология. Закон и жизнь. М., 2000. С. 51—61.
* Кандидат юридических наук, профессор, заведующий кафедрой конституционного права Тамбовского государственного университета им. Г. Р. Державина.
2 См.: Фишер К. История новой философии. Т. 5. СПб., 1906. С. 149.
184
нельзя. Будучи человеком действия, он всегда стремился воплотить свои идеи на практике.1 Став одним из первых критиков Канта, он придерживался точки зрения о примате практического разума над теоретическим, что отвечало реальным потребностям буржуазии, ее стремлению к практической деятельности.2
Фихте прожил недолгую, но яркую жизнь, ему пришлось напрямую обращаться к массам и призывать их к борьбе против наполеоновского господства. Он был убежденным сторонником уничтожения сословных привилегий и феодальной зависимости крестьян, высказывался против абсолютистских режимов, защищал идеи свободы, выступал за введение конституционной монархии. Цель статьи — проанализировать государственно-правовые взгляды Фихте и его роль в становлении национальной государственности Германии.
Иоганн Готлиб Фихте (1762—1814) родился в крестьянской семье. Учился в университетах Иены и Лейпцига. В 1794—1799 гг. — профессор Иенского университета; уволен из него в связи с обвинением в атеизме. С 1800 г. Фихте в Берлине, сразу же после образования Берлинского университета стал первым выборным ректором. Младший современник Канта и старший современник Г егеля, Фихте вышел из кантовской школы и приобрел, еще при жизни, репутацию самого гениального философа своей эпохи,3 благодаря не только научной, но и практической деятельности, в первую очередь, благодаря серии речей к немецкой нации, с которыми он обратился к соотечественникам в период французской оккупации.4
Пик научной и пропагандистской зрелости Фихте пришелся на то время, когда разгромленная и униженная Наполеоном Германия продемонстрировала свою неспособность отстоять суверенитет страны. Хотя еще студентами Фихте, Гегель, Шеллинг, по примеру французских революционеров, сажали «дерево свободы» (основной лозунг французской революции!), политико-правовая жизнь Германии характеризовалась несвободой. В борьбе с ней наиболее ярко проявила себя философия Фихте. У нас нет серьезных оснований полагать, как это делает Энгельс, что в конце XVIII века в Германии все было скверно, везде мерзость и эгоизм.5 Просто в уже созревшей философской теории пыталась реализовываться несозревшая воля немецкого бюргера, его мечты и протесты.
Историко-политические и правовые воззрения Иоганна Г отлиба Фихте сложились к началу Великой французской революции. В 1788 г. появился интереснейший документ «Случайные мысли в бессонную ночь»,6 в котором Фихте поднимается до всеобъемлющей критики своего времени в духе идей Руссо. Эти
1 И. Г. Фихте о назначении ученого. М., 1935. С. 12.
2 Германская история в новое и новейшее время: В 2-х т. М., 1970. Т. 1. С. 179.
3 Фишер К. История новой философии. Т. VIII. Гегель. Его жизнь, сочинения и учение. Первый полутом. М.; Л., 1933. С. 19.
4 История философии права. СПб., 1998. С. 183.
5 Маркс К., Энгельс Ф. Избран. соч. М., 1937. С. 26.
6 Fichte -. G. Briefwechsel. Bd 1. Leipzig, 1925. S. 10.
В. Г. Баев
«случайные» заметки носят программный характер. Здесь проведены или хотя бы намечены почти все основные темы позднейших политических произведений Фихте. Исключение составляет требование национально-государственного единства. Это вполне понятно: за год до Французской революции такая цель еще не могла казаться реальной. Но то, что это требование позднее безболезненно вошло в систему в остальном почти не изменившихся политических взглядов Фихте, показывает, какую социальную окраску имела для него проблема нации и национального государства.
Для первого периода творчества Фихте (до 1794 г.) характерен растущий интерес к Французской революции, который реализуется в двух посвященных ей произведениях. Фихте требует здесь решительной демократизации немецкой действительности, повторяя мотивы «Случайных мыслей». Более того, критика действительности связывается теперь с идеей создания буржуазной республики. Кончается этот период с падением якобинской диктатуры.
В Лейпциге Фихте встретился со студентом, просившим давать ему уроки философии Канта. «Вынужденное» знакомство с философией Канта открыло Фихте его жизненное призвание. В одном письме в ноябре 1790 г. он назвал это революцией своего образа мыслей. Фихте сразу поворачивает проблематику кантовской философии в социальный план; он рассчитывает сделать общественно значимые выводы из попытки Канта обосновать свободу воли. «Для меня <...> совершенно очевидно, что из <.> положения о жесткой обусловленности всех человеческих действий вытекают для общества весьма вредные следствия, ибо нравственная растленность так называемых высших сословий возникает большей частью из этого источника».1 Человек должен сам определять себя и никогда не позволять определять себя посредством чего-то постороннего. Именно в этом состоит истинное предназначение человека.
Первое из двух революционных произведений Фихте, написанных под влиянием этих настроений весной 1793 г., носило название «Требование к правителям Европы о возвращении свободы мысли, которую они до сих пор подавляли». По форме это было обращение к государям, на деле — решительное нападение на феодализм и абсолютизм, проникнутое историческим оптимизмом. История предстает здесь как процесс «уменьшения наших бед и возрастания нашего счастья».2 Вслед за Руссо свобода мысли определяется Фихте как неотчуждаемое право человека. В то время, когда любые проявления стремления к свободе встречали все более резкий отпор, Фихте решительно выступил в защиту свободы распространения буржуазных идей. Он утверждает права человека, примыкая к Декларации прав человека и гражданина. Он требует объединения Г ерма-нии путем уничтожения самостоятельности феодальных княжеств.
1 История философии права. СПб., 1998. С. 184.
2 Цит. по: Штрайзанд И. Классическая немецкая философия и переход от феодализма к капитализму в Германии II Ежегодник германской истории 1974. М., 1975. С. 156.
186
Из истории права, государства и правовых учений
-Ф-
Второй период творчества Фихте — время профессорства в Иенском университете (1794—1799). После крушения надежд на скорые преобразования в Германии главное место начинает занимать теоретико-познавательное, метафизическое и философско-правовое обоснование требований мелкобуржуазной демократии, осуществление которых отодвигается в далекое будущее. Этот период заканчивается знаменитым «спором об атеизме» и изгнанием Фихте из Иены.
«Основные начала естественного права» (1796) были попыткой философски обосновать идеалы мелкобуржуазной демократии: «Народ не может быть мятежником, и выражение «мятеж» в применении к нему есть величайшая нелепица из всех, когда-либо сказанных, ибо народ на деле и по праву есть высшая власть, источник всякой другой власти и ответствен перед одним богом». Фихте присоединяется к требованию: «кто не работает, тот не ест», популярному во время революции и получившему обоснование в учении об общественном договоре и о собственности, основанной на труде: «Договор гласит в этом смысле следующее: каждый обязывается перед всеми делать все возможное, чтобы жить согласно признанным за ним свободам и правам; зато общество обязывается перед каждым в отдельности уступать ему, если он все же не будет в состоянии жить».1 Интересно, что идеал однородного общества мелких производителей Фихте распространял и на отношения между государствами. В рецензии на кантовский трактат «О вечном мире» (1795) он стремится доказать, что только существование таких государств, которые все производят сами, а потому не нуждаются в посторонних источниках дохода, гарантировало бы мир.
Интересны взгляды Фихте на происхождение государства. Идея силового происхождения государства, выдвинутая Ф. Галлером, не встретила серьезных возражений у других консервативных писателей Германии. Однако определенный утилитаризм во взгляде на государственную власть слишком приземлял причины возникновения этой власти, с чем немецкие консерваторы не могли полностью согласиться. Поэтому галлеровский принцип господства сильного над слабым был смягчен религиозной санкцией, а частноправовая основа государства поднята на более высокий уровень.
Во времена Канта буржуазия была настолько слаба, что она только робко мечтала об изменении существующего строя. Ее теоретик Кант считал опасным ставить вопрос о происхождении власти: происхождение власти не должно быть отыскиваемо.2 Одной из наиболее ярких попыток дать философское обоснование власти, используя кантовскую методологию и следуя в русле романтической критики Просвещения, стала концепция Фихте. Последний, объявляя себя приверженцем и последователем философии Канта, утверждал, что «государство есть <.> искусственное учреждение. В строгом смысле оно есть учреждение свободного и ясного для себя искусства».3 Тем самым Фихте указывает на рацио-
1 Fichte J. G. Briefwechsel. Bd 2. Leipzig, 1925. S. 104.
2 Фихте И. Г. О назначении ученого. М., 1935. С. 9.
3 Фихте И. Г. Основные черты современной эпохи // История философии права. СПб., 1998. С. 193.
В. Г. Баев
нальную природу государственной власти, так как иной природы «свободное и ясное для себя искусство» иметь не может, коль скоро речь идет о стороннике Канта. При этом Фихте вводит понятие «абсолютного государства», сущность которого «состоит в том, что все индивидуальные силы направляются на жизнь рода» и поэтому, «во-первых, ко всем личностям, не исключая хотя бы одной, государство должно предъявлять одинаковые требования; во-вторых, от каждой личности государство должно требовать всех ее индивидуальных сил, не исключая и не оставляя ни одной». Итак, политическая власть получает возможность своего осуществления (как искусственное образование) благодаря всеобщей способности человеческого «Я»1 к рациональному мышлению, вследствие чего индивиды соединяются в «сверх-Я» (государство), которое не сводимо к сумме граждан и является единством более высокого порядка. Таким образом, с одной стороны, государство является произведением свободного человеческого разума, а с другой — образует единство, стоящее выше человеческой индивидуальности, в результате — «ни одно из человеческих отношений не оставляет нашему роду меньше свободы и не связывает его сильнее, чем государство», поэтому данное «состояние связывает руки самым светлым умам и неограниченнейшей власти, и ставит предел выполнению их планов».2 Тотальная способность человеческого духа к рациональному конструированию власти накладывает ограничения на возможности реально существующих властных отношений, так как носителями последних выступают конкретные индивиды «растворенные» в «сверх-Я» государства. То есть исходное начало — не единичный человек, строго говоря, не «Я», а «Мы». Фихте недвусмысленно обращает внимание на это обстоятельство: «Речь идет не обо мне, если бы вообще дело было в моей личности, я мог бы заняться ею, не говоря об этом ни одному человеку. И вообще для мира не имеет значения и не составляет события вопрос о том, что мыслит и чего не мыслит отдельная личность. „Мы“ как всецело ушедшая в понятие и в абсолютном забвении наших индивидуальностей слившаяся в единое мышление община <...> вот кто желал мыслить и исследовать, а именно об этом „Мы“, а отнюдь не о своем „Я“ думаю я».3
Только в этом случае выполняется «необходимейшее условие государства», состоящее в том, «свободные люди подчиняются воле и надзору других людей». Правящие получают возможность управлять подвластными только в случае, если и те, и другие являются гражданами. В противном случае подвластные несвободны, а государственная власть превращается в чистое насилие и теряет политический характер. Такая трактовка ограничений власти идет, безусловно, от
1 «Я» Фихте определяет как абсолютное самосознание, которое находится за пределами сферы опыта человека. По Фихте, «Я» — это чистая деятельность, постоянный акт свободного самоопределения человеческой личности, который является условием каждого акта познания и воли. См.: История философии права. СПб., 1998. С. 184.
2 Ьиктапп N. К1а881зсЬе ТЬеопе ёег МасМ II Хе^сЬпА; Гиг Ро1Шк. 16. Н. 2. 1969. 8. 150.
3 Цит. по: Гулыга А. Гегель. М., 1970. С. 38.
188
Из истории права, государства и правовых учений
-Ф-
Канта и демонстрирует просвещенческие корни Фихте. Однако воззрения последнего содержали достаточно жесткую критику просвещенческой политической философии, демонстрируя, что из «просвещенческих корней» выросло «романтическое дерево». Особенно это заметно в критике естественных прав, которые Фихте называл «первоначальными правами». По его мнению, «помимо государства собственного значения первоначальные права не имеют, нет особого состояния первоначальных прав человека».1 Это далеко идущее утверждение, поскольку оно лишает права человека приоритетного значения по отношению к политической власти. Но, как мы помним, если власть кардинально нарушает права человека, пользуясь своим потенциалом, она теряет возможность сохранять свой политический и истинно государственный характер. Двойственное отношение философа к правам человека очень удачно интерпретировал Куно Фишер, заявив, что у Фихте «первоначальные права предшествуют государству как понятия, а не как значения».2 Из этого следует, что в догосударственном состоянии они потенциально возможны, но несостоятельны, то есть возможны, но не способны к осуществлению. Данную способность первоначальные права получают посредством власти, которая, предоставляя такую способность, одновременно ограничивает возможности их осуществления, то есть придает им значение, но значение ограниченное. Власть в данном контексте может быть интерпретирована как способность придавать значение правовым нормам. Последние же возможны только в случае наличия общей воли как духовно-рационального единства всех граждан государства. И поэтому «первая задача правового государства и всей философии права заключается в отыскании общей воли».
Весьма показательно, что правовое государство и философия права для Фихте выступают равноценными понятиями в процессе обнаружения общей воли. Это является еще одним аргументом в пользу власти разума, который способствует разуму власти. Тем самым понятие обнаруживает свое преимущество над значением, а возможности разума — над способностями власти. Поэтому Фихте утверждал, что «дело совести правителя, понимающего свое назначение, поддерживать просвещение».
Таким образом, Фихте, оставаясь в русле кантианской трактовки политической власти, придал последней большее моральное значение, увеличив субъективную рациональность властных отношений как проявление «сверх-Я» государственного организма. Это «сверх-Я» наделено поистине гигантскими способностями, но способности эти могут проявляться только через возможности рационального мышления человеческого индивида.
Необходимо отметить взгляды Фихте на прусское государство. Для Фихте «ясней ясного, что если французы не добьются небывалого перевеса и не произ-
1 Киеір В. ТЬеогіе ёег ВгоЬпи^. Ко1п, 1965. 8. 30.
2 ЬиКтапп N. КІазвівсЬе ТЬеогіе ёег МасМ. 8. 153.
В. Г. Баев
189
-Ф-
ведут в Германии или, по крайней мере, на значительной ее части, перемен, через несколько лет в этой стране ни один человек, известный тем, что хоть раз в жизни позволил себе одну свободную мысль, не сможет больше найти спокойного места». В июле 1799 г. Фихте переселился в Берлин, где он нашел покровителя в лице прусского министра фон Дома. Но, потеряв кафедру в Иене, Фихте не нашел в Берлине ни достойной его деятельности, ни круга единомышленников. Входившим в моду романтикам общественные идеи Фихте были чужды; свобода понималась ими лишь как освобождение интеллектуалов от пут духовного авторитета и господствующей морали. Если буржуазно-демократические устремления Фихте не могли быть созвучны идеалам романтизма, а именно компромиссу между буржуазией и дворянством под эгидой последнего, то одновременно обнаружилось и их отличие от той философии, которая ориентировалась на компромисс буржуазии и дворянства при руководящей роли крупной буржуазии. Речь идет о Гегеле. В политической программе Фихте Гегель критиковал, прежде всего, мелкобуржуазный идеал равенства, осуществление которого представлялось ему бесконечной регламентацией: «В этом идеале государства нет ни одного действия и движения, которое не должно было бы быть необходимо подчинено закону, взято под непосредственное наблюдение и проконтролировано полицией и другими представителями власти».1
При этом не случайно, что Гегель развивал свои политические идеи внутри системы объективного идеализма, Фихте же подходил к политике с точки зрения идеализма субъективного. Именно потому, что преуспевающая буржуазия была самым непосредственным образом заинтересована в переходе от феодализма к капитализму, ее идеологи могли рассматривать действительность более трезво и непредвзято. Подобно разногласиям Вольтера и Руссо во Франции, идеологические столкновения между Гегелем и Фихте имели источником не только различие их мировоззрений, но и внутренние противоречия антифеодального движения.
Правда, Пруссия, где оказался Фихте, дольше всех не вступала на путь реформ: только уничтожение в войне 1806—1807 гг. армии старопрусской феодальной монархии заставит ее уступить. Но на рубеже веков правительство Пруссии еще далеко от подобного благоразумия. Вплоть до войны 1806 г. Фихте в своем политическом мышлении глубокий пессимист. Только в этом историческом контексте может быть понята его странная книга «Замкнутое торговое государство», появившаяся в конце 1800 г. и посвященная прусскому министру фон Штруезее.
Книга использовалась впоследствии самыми разными политическими направлениями. Фихте даже называли в связи с ней «первым немецким социали-стом».2 На самом же деле ее идеи имеют с социалистическим требованием обоб-
1 Цит. по: Штрайзанд И. Немецкая классическая философия и переход от феодализма к капитализму в Германии. С. 160.
2 Vorlander К. Kant, Fichte, Hegel und der Sozialismus. Berlin, 1920. S. 62.
190
ществления основных средств производства мало общего, так как частную собственность Фихте считает неприкосновенной, даже выступая за разграничение цены и прибыли.
Центральным моментом является для него государственный контроль над размещением рабочей силы в разных отраслях производства и торговли — мысль, уже высказывавшаяся в «Основных началах естественного права». Введение в землях собственных денег и постепенное отмирание всех внешнеторговых отношений должны обеспечить независимость «замкнутого» таким образом государства. В экономическом отношении здесь, действительно, обнаруживается влияние уравнительных идей якобинцев, поэтому «Замкнутое торговое государство» можно назвать «проектом мелкобуржуазной диктатуры для построения общества мелких собственников с максимальным равенством возможностей». Однако именно то, что революционизировало демократическую мелкую буржуазию в эпоху перехода от феодализма к капитализму — ее ненависть к феодальным привилегиям и абсолютистскому произволу, к роскоши двора и высокомерию дворянства, — отсутствует в этой книге совершенно. Мелкобуржуазный идеал равенства лишен здесь своей антифеодальной направленности и обнаруживает лишь тенденцию к возвращению к цеховой системе. Это делает труд Фихте в целом реакционным. В «Замкнутом торговом государстве» нет того демократического пафоса, которым отмечены более ранние и более поздние труды философа. Это было отражением политического пессимизма и даже некоторого оппортунизма: Фихте этим трудом как бы солидаризировался с прусским правительством, пытаясь таким способом оправдать политику выжидания, приведшую затем к катастрофе под Иеной. Он недвусмысленно осуждал здесь прогрессивные стороны капитализма, ратуя за исконную местную и национальную замкнутость, борясь против создаваемого капитализмом мирового рынка.
Второе большое произведение этого периода — «Основные черты современной эпохи» — также несет на себе отпечаток разочарованности. В основу книги легли лекции, которые Фихте читал в Берлине в 1804—1805 гг. частным образом, как это практиковалось до основания Берлинского университета. В «Основных чертах» современность подвергалась критике, как время господства лишенного мысли эмпиризма, слепого эгоизма и неверия. Правда, такое положение представлялось Фихте не случайностью, а определенным, необходимым моментом исторического развития: инстинктивная уверенность, с которой в прошлом выполнялись требования разума, не нуждавшиеся тогда в том, чтобы быть признанными как разумные, теперь подорвана. Законы разума перестали действовать автоматически, как действуют законы природы. С другой стороны, люди еще не научились следовать требованиям разума сознательно. Помочь разным сословиям, прежде всего «влиятельному и образованному бюргерству и привилегированным родам, прийти к мирному объединению и согласию» должна наука.
Бюргерству явно отдается здесь предпочтение, но как далеко от прежних требований Фихте то, что он говорит о равенстве прав: «Необходимо или дейст-
-Ф-
В. Г. Баев
вительно ввести равенство прав, или же привилегированные должны постоянно и открыто действовать так, как будто оно уже введено».1 Этой запутанной фразой Фихте хочет сказать, что крупный землевладелец должен вести себя так, чтобы его крестьяне чувствовали себя заинтересованными в его богатстве!
Только под влиянием разгрома Пруссии под Иеной и подъема прогрессивного национального движения Фихте освободился от пессимизма. Начался новый этап в развитии его политико-исторического мышления. Для этого последнего периода жизни и деятельности Фихте (1806—1814) характерна новая черта: сохранив буржуазно-антифеодальную направленность своих взглядов, он пришел к выводу, что осуществление сформулированной им в 1788 г. в «Случайных мыслях» программы станет возможным только с преодолением национальной раздробленности и завоеванием независимости Германии. Первым шагом к этому должно было стать демократическое национальное воспитание. Свою программу он резюмировал в «Наброске к одному политическому сочинению, сделанном весной 1813 г.», который называют политическим завещанием Фихте. Оно, однако, является не чем иным, как обновлением требований 1788 г. на новой ступени общественного развития. Значение этой программы для развития политико-исторического мышления в Германии состоит в том, что в последний период своей жизни Фихте указал на связь между демократическим и национальным.
В 1807—1808 гг. в оккупированном французами Берлине прозвучали знаменитые «Речи к немецкой нации» Фихте. Ими он заявил о своей принадлежности к прогрессивному крылу движения за реформы. Он призывал дополнить начавшиеся в Пруссии реформы принципиальным изменением характера воспитания. Все прежнее воспитание не развивало в человеке самодеятельности и пренебрегало тем «огромным большинством, на котором покоятся общественные интересы, — народом». Но слушатели Фихте (не только аудитория, собиравшаяся в конференц-зале Академии наук, но и вся образованная Германия) понимали: речь идет о необходимости осознать причины краха и найти силы для борьбы за национальное единство и освобождение.
В последние годы жизни Фихте снова и снова обращается к тому «положению вещей, которого, по всей вероятности, можно ожидать от предстоящей войны». В этой связи особый интерес представляет упоминавшийся «Набросок к одному политическому сочинению, сделанный весной 1813 г.» (то есть за год до смерти Фихте и накануне освободительной войны), так как он был написан без оглядки на цензуру.
Уже из предисловия данного сочинения становится очевидным идеал Фихте — буржуазно-демократическое немецкое национальное государство; но одновременно вырисовываются трудности, противостоящие его осуществлению: «Чего <.. .> я хочу? Воодушевить народ предполагаемой наградой политической свободы? Он не хочет быть свободным, он еще совершенно не понимает свободы.
1 Фихте И. Г. Основные черты современной эпохи. СПб., 1906. С. 193.
192
Поколебать верхушку? В настоящий момент это было бы неполитично. И все же — призвать просвещенных, тех, кто уже развился до идеи свободы, чтобы они использовали возможность хотя бы в теории заявлять о своем праве и апеллировать к будущему».1
Для немецких философов XVIII в. требования первой французской революции имели смысл как требования «практического разума», волеизъявления революционной французской буржуазии представлялись им законами «чистой воли», как она должна быть, «истинно человеческой воли». А цель земной жизни человечества виделась ими в том, чтобы установить в этой жизни все свои отношения свободно и в соответствии с разумом.2 Мы знаем: ведущую роль в учении Фихте играет субъект. Его назначение и ценность в том, что «он отдает себя и все, что он есть, что у него есть и на что он способен, на служение роду, то есть государству. Безразлично, в какой области делает это личность и сама ли она выбрала себе эту область или же последняя ей указана государством; важно лишь то, что она так поступает».3 Как можно больше наслаждаться, как можно меньше делать, — это задача испорченной природы. Нет спасения для человека до тех пор, пока эта естественная косность не будет счастливо побеждена и пока человек не найдет в деятельности своих радостей и своего наслаждения.4 Фихте умер за год до того, как воодушевленная Германия поднялась на борьбу с французской оккупацией. Ему не суждено было увидеть, как требования практического разума воплощались в национальном государстве, но не он ли, чьей «основной чертой был избыток силы», незримо шагал в ряду борцов за единую национальную Германию?
Ю. Г. Галаи
ИММУНИТЕТ ДЕПУТАТОВ ГОСУДАРСТВЕННОЙ ДУМЫ ИМПЕРАТОРСКОЙ РОССИИ
Проблема правового положения и прежде всего неприкосновенности и ответственности депутатов представительных органов власти является существенной гарантией законности и стабильности государства. Разрешением этой проблемы занималось не одно поколение политиков и правоведов. Поэтому изучение дан-
1 Цит. по: Штрайзанд И. Классическая немецкая философия и переход от феодализма к капитализму в Германии. С. 165.
2 Фихте И. Г. Основные черты современной эпохи. СПб., 1906. С. 6.
3 Там же. С. 204.
4 Фихте И. Г. О назначении ученого. С. 129.
* Доктор юридических наук, профессор (Нижний Новгород).
