CC BY
241
5. Демьянков В.З. Доминирующие лингвистические теории в конце XX века // Язык и наука конца XX века. - М., 1995.
6. Нечаева О.А. Функционально-смысловые типы речи (описание, повествование, рассуждение). - Улан-Удэ, 1974.
7. Лингвистика текста: констатирующие тексты типа «описание» и «повествование». - Улан-Удэ, 2011.
8. Человеческий фактор в языке: Язык и порождение речи. -М., 1991.
9. Хамаганова В.М. Описательный текст в семиотическом аспекте. - М.; Улан-Удэ, 2000.
10. Варфоломеева Ю.Н. Семантика глагольных предикатов как свойство структурно-семантической модели текста типа «описание»: автореф. дис. ... канд. филол. наук. - Улан-Удэ, 2008.
11. Ширяев Е.Н. Текст: идеальное начало и его реализация в разных функциональных разновидностях языка и их жанрах // Семантика языковых единиц: материалы VI междунар. науч. конф. - М., 1998. - Т. 2.
Омельченко Лилия Николаевна, доцент кафедры русского языка Бурятского государственного университета, кандидат филологических наук.
Omelchenko Liliya Nikolaevna, associate professor, department of the Russian language, Buryat State University, candidate of philological sciences. Тел.: (3012)426988; e-mail: omelchenko.2@mail.ru
УДК 81’373
© А.А. Камалова
Художественная картина мира сказок С. Писахова
(лингвостилистический очерк)
Анализируются тематика сказок, стиль и лексическая организация текста, сделан общий обзор системы образов и символики сказок Писахова, символические единицы описываются в ракурсе различных аспектов культуры русского народа и оппозиции «Я - другой».
Ключевые слова: Степан Писахов, авторская сказка, Русский Север, лексика, образы, символы.
А.А. Ката1оуа
Art picture of the world in S. Pisakhov’s fairy tales
(linguistic-stylistic sketch)
In the article the themes of fairy tales, style and lexical arrangement of a text are analysed, the general review of a system of images and symbolics of Pisahov’s fairy tales has been conducted. The symbolic units concerning various aspects of culture of Russian people and opposition «1 - another» are described.
Keywords: Stepan Pisakhov, author's fairy tale, the Russian North, lexics, images, symbols.
Степан Григорьевич Писахов (1879-1960), русский художник, этнограф, сказочник, посвятил свое творчество Русскому Северу. Его сборник «Сказки» завоевал известность и популярность, вошел в число лучших литературных творений первой половины XX в. Сказки Писахова - уникальное явление русской литературы, в истории авторской сказки не найти подобных: они тесно связаны с народным искусством, народным мировоззрением, но в то же время оригинальны по сути; содержат вымысел, но в нем проступают характерные для поморов детали быта, занятия, привычки, интересы, психология.
В совсем не сказочном месте происходят удивительно сказочные события. Таким местом является, как правило, деревня Уйма (она рядом с городом Архангельском, а в настоящее время является его пригородом) или другие близлежащие к Архангельску деревни - Лявля, Жаровиха, Глинник.
Исследователи отмечают характерную особенность произведений Писахова: они взаимосвязаны, продолжая, обогащая друг друга. Внутренняя целостность книги достигается не
только единством материала, но также единством рассказчика. Повествование почти во всех сказках ведется от лица жителя деревни Уйма -Сени Малины. Он и рассказчик, и главный герой, и участник всех сказочных событий. У этого образа имелся реальный прототип: в деревне Уйма жил сказочник Семен Михайлович Криво-ногов по прозвищу Малина, с которым в 1928 г. встречался Писахов. Рассказы Малины о себе, односельчанах, Уйме навели писателя на мысль вести повествование от имени деревенского мужика.
Малина как персонаж имеет черты, восходящие к скоморошеской традиции: он творит потешные проделки, насмешничает. «Подобно героям эпоса Малина не подвержен изменениям времени. Не случайно рождается у Писахова такой образ: Малина, дружный с природой -ветром, дождем, землей, - пророс корнями в землю, расцвел яблоней» [1, с. 16]
Заметим, что по общепринятой классификации авторской сказки не существует. По поводу же сказок Писахова Ш.З. Галимов писал, что их невозможно подвести под какую-либо класси-
фикацию: они одновременно и волшебные, и сатирические, и исторические, и бытовые, и авантюрные; в них действуют люди, животные, встречаются прецедентные имена (Наполеон, Мамай и др.) [2, с. 15].
В композиционном отношении сказки Писахова существенно отличаются от народных: в них нет традиционных присказок, зачинов, концовок, нет повторов и других специфических приемов организации материала, характерных для народной сказки. Для произведений Писахова свойственны форма беседы или доверительного разговора, тонкий народный юмор, добродушное лукавство [2, с. 16]. Подтрунивание героя над самим собой лаконично и одновременно с иронией описывается в сказке «Угольно железо»: Из избы выбрался, сел, подумал о работе и разом устал. Отдохнул, про работу вспомнил - опять устал. Так до полдён от несделанной работы отдыхал *.
Писахов втягивает в орбиту сказочных превращений широкий круг предметов и явлений. В его произведениях реальным становится овеществление идеального, столкновение мира природы и мира человека: Возьмем северно сияние, теплой водичкой смочим и зажжем («Северно сияние»); <...> стал топором туман рубить. В холодну пору мы теплом обвёртывались («Гуси»); Стары ветры заворчали, заворочались, выручать молодых двинулись («Ветер про запас») и т.п.
В сказках Писахова вызывают восторг особое видение мира, знание народной речи; они оригинальны по своему языковому воплощению. Обратимся к описанию лексики сказок, так как именно она является основным средством создания системы художественных образов, лежащих в основе художественной картины мира писателя. В сказках выявляются лексические единицы различного функционального статуса:
1) общенародные - слова нейтральные, меж-стилевые. Например: медведь («Не любо - не слушай»), олени («Северно сияние»), волки («Морожены волки») и др., налим («Налим Ма-линыч»), гагарки («Не любо - не слушай»), каша («Снежны вехи»), блины («Угольно железо») и др.
2) диалектизмы, отражающие характерные особенности одного из севернорусских говоров, используются в сказках для речевого портрета и речевой культуры поморов; представлены разнообразные виды диалектных единиц: а) фонетические - жоних («Снежны вехи»), робята («Гуси»), шти («Кислы шти») и т.п.; б) диалектизмы и просторечные формы, отличающиеся от
общенародной лексики по морфологической структуре - в дому («Гуси»), без пальтов («Гуси»), грозовы тучи («Месяц с небесного чердака») и т.п., в) имеющие своеобразную словообразовательную структуру в отличие от их однокоренных литературных соответствий — поли-цейство («Гуси»), гостьба («Морожены песни») и др.; г) лексические и этнографические - поветь (сеновал), скляница (бутылка, полуштоф) («Пляшет самовар, пляшет печка») и т.п.;
3) социально обусловленные элементы языка, ограниченные в своем употреблении определенным стилем и имеющие экспрессивные и эмоциональные оттенки значения, оценку называемого; это просторечные и разговорные номинативные единицы, служащие для речевой характеристики персонажей: портки («Своя радуга»), подштанники («Вскачь по реке»), болотина («Из-за блохи») кондукторша («Налим Мали-ныч»), одёжа («Белуха») и т.п.
В словах сказок заключен образ, живое представление о том или ином предмете. Этим объясняется характерная для лексики Писахова этимологическая прозрачность слова. Например, в сказке «Пирог с зубаткой» про мужа Перепи-лихи говорится: измочален ‘истрепан и измучен’ . Эмоционально-экспрессивную окраску несут слова с суффиксами, имеющими значение предельного увеличения, например: ветрище, грозище, крючище; уменьшительно-
ласкательное значение: подруженьки, гостюш-ко, голубушка, кумушка; значение уничижительности: житьишко, мужичонко, офицеришко. Писаховым создан пласт слов на -ость- с абстрактным значением: ладность, никудышность, полезность, распрекрасность, очуменность. Окказиональные слова, образованные на базе русского народного слова по типичным словообразовательным моделям (ис тукане твовал, кривуляют, спутье, быванье, сижанка, царевя-та, помешка, лопнутие), придают тексту особое настроение.
Обратимся к анализу символики и образной системы сказок. Используем для этого в целях выявления конкретно-исторического содержания культурного феномена гипотетико-дедуктивный метод и прием расширения контекста, опирающийся на интерпретацию путем «приращения» смысла в соответствии с программой, заложенной в тексте произведения. Интерпретация символов осуществлялась с точки зрения структурной морфологии культуры. Нас будут интересовать символы в их традиционном, мифологическом понимании.
Начало культурогенеза связывается с одной
из самых первичных и самых абстрактных оппозиций - метаоппозицией я - другое. Основополагающие проекции метаоппозиции моделируют «три основных аспекта культурного смыслооб-разования: оппозиция имманентного и трансцендентного моделирует онтологический аспект, оппозиция дискретного и континуального - операционный и оппозиция сакрального и профанического - аксиологический аспект. Указанные оппозиции относятся к базовым, перманентно действующим механизмам культуры, и роль их чрезвычайно велика [3, с. 38].
В этих трех аспектах рассмотрим символы, представляющие метаоппозицию я - другое в сказках Писахова. Полагаем при этом, что авторская сказка способна отражать архаические смыслы на уровне подсознательной рефлексии ее создателя.
1. Онтологический аспект бытия моделируется оппозицией имманентное - трансцедентное; принцип трансцедентности, пронизывая всю культуру, связывает реальный мир с потусторонними мирами, отражает мистическое и теософское понимание космоса и человека.
Сказки Писахова написаны от первого лица, главный персонаж (я) имеет реальный прототип (Сеня Малина, проживающий в деревне Уйма). Так, например, в сказке «Белуха» (объем текста всего полторы страницы) выявляется 18 употреблений местоимения я; также отмечается большое количество безличных предложений типа мне то же надо делать. Вычленение субъектного я наблюдается почти на всем протяжении сказочного текстового пространства.
Как имманентная сущность я живет по своим законам, им правит свое собственное мировиде-ние, в котором есть я (Малина) и весь остальной мир. Именно я (Малина) знает всю сущу правду про Архангельский край и не только: рассуждает про северное сияние, про дожди и ветры, про льдины и ловлю рыбы, про треску, налима, белуху, волков, медведей и даже про Мамая. Я противопоставлено другому.
С целью выявить объем и содержание смыслов, репрезентирующих другое, нами был составлен словник сказок Писахова, единицы которого расписаны по тематическим группам в соответствии с картиной мира. Классификационной моделью картины мира послужила структура словаря Р. Халлига и В. фон Вартбурга, которая, на наш взгляд, придает предложенной классификации универсальный характер [4, с. 255-258]. Было выявлено, что тексты сказок содержат лексические единицы, тематически распределяемые по всем группам Универсума:
‘Небо и небесные тела’, ‘Земля’, ‘Растительный мир’, ‘Животный мир’, ‘Человек как живое существо’, ‘Душа и разум’, ‘Человек как общественное существо’, ‘Социальная организация и социальные институты’, ‘АргюгГ; исключение составляет ‘Наука и техника’ в связи с тематикой и содержанием изучаемых текстов.
Другое осознается и оценивается в соответствии с его удаленностью от я, при этом ближайшее окружение характеризуется всегда положительно. Например, жена - хозяйка первая: Моя баба приосанилась, свои телеса в стройность привела. На месте повернулась павой, по деревне поплыла лебедью; жители деревни - мужики, парни, бабы, старухи, девки, робяты, деревня Уйма. И как вывод воспринимается высказывание: Наряднее нашей деревни нигде не было. Аналогичным образом выстраивается пространственная перспектива: мой дом - моя деревня -город Архангельск - Архангельский край - другой мир.
Но я Малины превыше всего, поэтому даже к близким людям он относится с некоторым превосходством или легкой иронией, а к человеческим недостаткам, особенностям женской логики и индивидуального поведения - с житейской мудростью: Я уж давно вызнал: с моей бабой спорить - время терять и себе расстройство.
Думается, в сказках Писахова я выступает и как трансцедентная сущность. Отметим, что данное суждение гипотетично, так как оппозицию имманентное - трансцедентное в текстах Писахова еще предстоит осмыслить. Характеристика Малины, его портрет могут восприниматься не только как особый тип персонажа (ср.: дед Щукарь, барон Мюнхаузен), но и как способ выразить мировидение автора, его трансцедент-ные поиски. Три года Писахов провел в Петербурге, а потом путешествовал по чужим странам, был на Востоке. Для русской интеллигенции начала XX в. это было временем творческих экспериментов, духовных поисков, увлечений религиозной философией, в том числе восточной. В соответствии с учениями индуизма, буддизма, даосизма результатом духовной работы может стать просветление, с ним связывается возможность высших форм познания, дающих целостное восприятие мира. Это состояние сознания, предполагающее выход за рамки самой личности в сферу истинного я, познание через опыт абсолютной нереальности всех проявлений видимого Космоса [5, с. 50].
Сеня Малина обнаруживает необыкновенные способности: с ветрами дружит, на радуге катается, с животными разговаривает. Он живет в
особом, им созданном мире, однако его мир неотделим от того, что был прояснен для наших предков в их магическом сознании: человек как микрокосм связывался с центром мироздания. «Человек, мужчина понимался древними как антропоморфное воплощение Вселенной, следовательно, как существо, занимающее вертикальное положение, направленное к небу... Поскольку человек (мужчина) в антропоморфной модели Вселенной считался микрокосмом, вполне понятно, что он мог приравниваться к Мировому дереву (символ Вселенной)...» [6, с. 385-387]. А у Писахова читаем:
Дождик перестал по сторонам разливаться, а весь на меня, и не то что брызгал алъ обдавал, а всего меня обнял, пригладил, буди в обнову одел. Я от ласки такой весь согрелся внутрях, а сверху в прохладной свежести себя чувствую.
Стал я на огороде с краю да у дорожного краю босыми ногами в мягку землю. Чую, в рост пошел! Ноги корнями, руки ветвями... Стою, сшу набираю да придумываю, чем расти, чем цвести?
...Придумал стать яблоней. На мне ветки кружевятся, листики развертываются. Я плечами повел и зацвел. Цветом яблонным («Яблоней цвел»).
Дождь - также единица символическая, представляющая жизненную силу, проливающуюся с неба как благословение и откровение Бога [7, с. 301]. В рамках данной оппозиции следует рассматривать радугу («Своя радуга»), символизирующую «мост между сверхъестественным и естественным мирами»; она является хорошим предзнаменованием, «в иудейской и христианской традициях радуга считается знаком примирения Бога с жизнью на Земле после Потопа» [8, с. 159].
2. Оппозиция дискретное - континуальное выступает процессуальным модусом оппозиции имманентное - трансцедентное и проявляется в формировании антропных качеств архаического сознания. Эта оппозиция отражает «всеобщую онтическую связь всего со всем в специфической культурной, т.е. антропной, модальности... Примеры антропизации многообразны: это антропизация зрительного пространства в первобытном визуальном комплексе, очеловечивание орудий и элементов живого пространства» [3, с. 43]. В сказках Писахова именно данная оппозиция представлена в наиболее явном виде. В них нет границ между живой и неживой природой, действующим лицом становятся различные предметы: Почал топор дерева рубить, хозяйственно обделывать, время понапрасну не
терят («Как Уйма выстроилась»); Печка в углу напыжилась... да не вытерпела, присела, попыхтела да и двинулась. Да кругом по избе павой («Пляшет самовар, пляшет печка»). Антропная модальность распространена на животных: Белы медведи молоком торгуют - приучены; Пингвины у нас хоть и не водятся, но приезжают на заработки, с шарманкой ходят, да с бубном... («Не любо - не слушай»), а также на пространство («Уйма в город на свадьбу пошла»).
Отметим также, что одним из способов выражения онтической связи в сказках Писахова является обращение к образу медведя: С ближним медведем у меня большое согласие было, он наших коров не трогал, был вроде пастуха, а мы его шаньгами угощали по праздникам («Медведь от поповского нашествия избавил»). Антропоморфизм при наименовании медведя имеет древнейший источник и восходит к мифопоэтическому сознанию, указывающему на общее происхождение медведя и человека. М.М. Маковский устанавливает соотношение значений ‘медведь’ - ‘человек’ в лексических единицах многих индоевропейских языков и пишет, что в этом контексте становится мотивированным не только представление о медведе как некоем духе - хозяине леса, зверей, но и связь медведя с человеческим родом: медведь -предок людей, их старший родственник, наконец, тотем [6, с. 214-215].
3. Сакральное - профаническое представляет аксиологический аспект, где сакральное понимается расширительно, как связанное не только со священым, но также с номинациями особой значимости {царь, власть, церковь и т.п.), что репрезентируется, прежде всего, в дуалистическом расчленении целого на части: с одной стороны, Церковь и Власть, а с другой, Народ и его мир. В сказках Писахова образ Власти и Церкви отмечен статусом негативной сакральности. Наделяемые сакральным статусом носители власти, боги, духи, предметы и т.д. по мере рас-тождествления с переживающим их сознанием приобретают соответственно непредсказуемую субъективность. В нашем случае непредсказуемая субъективность провоцируется окраинным положением Русского Севера, что дало ему возможность быть независимым, а также длительное время сохранять это мироощущение. Сложно складывались отношения северян с официальной церковью: взаимодействие русских переселенцев с коренными народами Севера приводило к двоеверию, а неприятие никоновской церковной реформы - к староверию.
Итак, в статье приведены общие наблюдения
о лексической основе сказок Писахова, о системе образов, выявлены символические единицы, относящиеся к различным аспектам культурного смыслообразования. Принадлежность к единому смысловому пространству объединяет повседневную жизнь человека, его интеллектуальную рефлексию и бессознательную память в
сплошной континуум культуры. Смысл существования индивида заключается в том, чтобы найти свое место в этом пространстве между прошлым и будущим, внутри традиции, уходящей в грядущее. Для северного писателя и художника С. Писахова этот поиск был актуальным и продуктивным.
Примечание
* Здесь и далее цитаты приводятся по изданиям: Писахов С. Сказки / ред. Ш. Галимов. - Архангельск 1969; Писахов С. Сказки, очерки, письма/сост., коммент. ивступ. ст. Н.Б. Пономарева. - Архангельск 1985.
Литература
1. Пономарев Н.Б. Степан Писахов // Писахов С.Г. Сказки, очерки, письма / сост., коммент. и вступ. ст. Н.Б. Пономарёва. -Архангельск 1985.
2. Галимов Ш. Волшебник слова (О.С. Писахове) // Галимов Ш. Уроки человечности. - Архангельск, 1984.
3. Пелипенко А.А., Яковенко И.Г. Культура как система. - М., 1998.
4. Караулов Ю.Н. Общая и русская идеография. - М., 1976.
5. Степанов А.М. Толковый словарь по эзотерике, оккультизму и парапсихологии. - М., 1997.
6. Маковский М.М. Сравнительный словарь мифологической символики в индоевропейских языках: Образ мира и миры образов. - М., 1996.
7. Тресиддер Дж. Словарь символов. - М., 1999.
8. Энциклопедия символов, знаков, эмблем. - М., 2000.
Камалова Алла Алексевна, профессор, зав. кафедрой языкознания Института восточнославянской филологии, Вармин-ско-Мазурский университет в Олынтыне (Польша), доктор филологических наук.
Kamalova Alla Alexeevna, professor, head of linguistics department, East Slavic Philology Institute, Varminsko-Mazursky University, Olsztyn, Poland, doctor of philological sciences. Тел.: (004) 8896777030; e-mail: aaka46@rambler.ru
УДК 003.349.3(044.4)
C.B. Русанова
Трансформация приказной памяти в условиях преобразования регионального делопроизводства в первой половине XVIII в.
На материале региональных документов конца XVII - первой половины XVIII в. исследуется вопрос о функциональной и жанрово-стилистической трансформации приказной памяти и ее связи с отдельными канцелярскими жанрами.
Ключевые слова: региональная деловая письменность, приказные и канцелярские жанры, формуляр документа.
S. V. Rusanova
Transformation of mandatory memory under conditions of reform of the regional record keeping in the first half of the XVIII century
On the material of regional documentation of the end of the XVII - first half of the XVIIIcenturies the issue of the functional, genre and stylistic transformation of mandatory memory and its relation to some clerical genres is researched.
Keywords: regional record keeping, mandatory and clerical genres, card.
Проблема формирования и дальнейшей эволюции жанровой системы деловой письменности XVIII в., несмотря на активное исследование последней, сохраняет свою актуальность. Особый интерес представляет вопрос о связи жанровой системы канцелярского делопроизводства с разными видами документов приказной традиции. Исследователи, отмечая неоднородность лингвистической содержательности текстов делового письма XVIII в., принадлежащих различным жанрам, акцентируют внимание на со-
хранении в системе канцелярского делопроизводства отдельных приказных жанров. Так, например, достаточно устойчивым оказался жанр челобитной, прочно удерживающий свои позиции до конца XVIII в. [1; 2; 3].
Делопроизводственная практика первой половины столетия характеризуется параллельным употреблением таких видов документов, как промемория, инструкция и память, отношения между которыми по-разному интерпретируются учеными. Одни считают, что «прежние наказные
