CC BY
49
ХУДОЖЕСТВЕННАЯ ГИПНОЛОГИЯ В РОМАНАХ И.С. ТУРГЕНЕВА: ПРЕДСОНЬЕ И СОН
С.А. Свиридов
Ключевые слова: гипнология, онейросфера, мифопоэтика, архетип, нарративная структура.
Keywords: hypnology, oneurosphere, mythopoetics, archetype, narrative structure.
Исследования, посвященные вопросам функционирования снов и сновидений в художественной системе литературного произведения, в современной науке объединились в особый раздел литературоведения, получивший название художественная гипнология1. К исследовательской парадигме художественной гипнологии можно отнести целый ряд работ, среди которых следует выделить труды Ю.М. Лотмана, В.И. Порудоминского, Ю.М. Чумакова, В.В. Савельевой, разрабатывающих теоретические основания указанного подхода к анализу художественных произведений, в которых сон выступает как функционально значимый элемент текста2
В произведениях И.С. Тургенева снам принадлежит особое место. Как заметил А.М. Ремизов, «Тургенев - сновидец. Ни один писатель не оставил столько снов - редкий тургеневский рассказ без сна» [Ремизов, 2002, с. 263]. Художественные функции снов в произведениях И.С. Тургенева обычно рассматриваются на материале «таинственных повестей», «Стихотворений в прозе» и романа «Накануне». Наименее изученными с точки зрения семиотики снов и сновидений, участвующей в создании поэтического подтекста, и их функциональной значимости в сюжетно-композиционной организации текста оказались романы Тургенева, в которых «удельный вес» эпизодов, связанных с описанием погруженности персонажей в сон, меньше, нежели, например, в «таинственных повестях» или «Стихотворениях в прозе», где мотив сна доминирует. Вместе с тем, репродуцирование в текстах романов Тургенева сна как семиотически значимой единицы нарратив-
1 Термин «художественная гипнология» активно используется в работах В.В. Савельевой, которая рассматривает область художественной гипнологии (или художественной онейрологии) в тесной связи с авторской антропологией [Савельева, 2007, с. 173].
2 См.: [Лотман, 2000, с. 123-126; Руднев, 1990, с. 121-124; Порудоминский, 1997, с. 129149; Чумаков, 2000; Савельева, 2007, с. 173-193].
ной структуры, маркирующей кульминационные моменты духовной жизни персонажей, позволяет рассматривать его как мотив, участвующий в сюжетно-композиционной организации художественного целого.
Структура и семантика видений, посещающих героев Тургенева в состоянии предсонья и сна, по характеристике В.Н. Топорова, «одно из ценнейших свидетельств «архетипического», которым располагает русская культура» [Топоров, 1998, с. 73]. Изучение поэтической составляющей и семиосферы художественной гипнологии в романах Тургенева требует обращения к возможностям мифопоэтического подхода, позволяющего интерпретировать архетипический уровень текста. Функциональность гипносферы напрямую зависит от фазы сна, в связи с чем, в процессе анализа текстов романов Тургенева рассматриваются такие состояния персонажей, как предсонье и сон.
Предсонье характеризует ощущения между сном и бодрствованием, когда герой не осознает наяву он или во сне. По определению Эмиля Куэ, «предсонье, глубокая релаксация - естественное аутогипнотическое состояние мозга» [Куэ, 2005, с. 49]. Описание состояния предсонья в романах Тургенева выступает как важный элемент «тайного психологизма» автора. В эти моменты герои склонны к мечтаниям, видениям, бессознательному погружению в инореальность. К.В. Лазарева, проанализировав семиотическое поле понятия «сон» на материале «таинственных повестей» Тургенева, отмечает что, «сон вместе с видениями, “мечтаниями”, галлюцинациями (которые также являются плодами бессознательного), другими зрительными “фантазиями” входит в один и тот же класс явлений, которые, собственно, и могут быть названы “мечтаниями”» [Лазарева, 2002, с. 266]3.
Состояние предсонья открывает двери в бессознательное; восприятие мира в это время имеет зыбкие грани между реальностью и ирреальностью. Предсонье отличается от сна тем, что сфера подсознания не полностью лишена контроля сознания. Мысли героя могут сознательно направляться в определенное русло. Так, описывая «дорожное онемение» Лаврецкого, автор изображает типичное состояние предсонья. Видения являются не сами по себе, они направляются мыслью героя: «Лаврецкий закрыл глаза. Заснуть он не мог, но погрузился в дремотное дорожное онемение. Образы прошедшего по-прежнему, не спеша, поднимались, всплывали в его душе, меша-
3 На функциональную однородность сна и мечты в произведениях Тургенева указывается также: [Ремизов 2002, с. 266].
ясь. <... > Лаврецкий <... > стал думать о Роберте Пиле <... > о французской истории <... > о том, как бы он выиграл сражение, если б он был генералом» (Полужирный курсив здесь и далее мой. - С. С. ) [Тургенев, 1976, т. 7, с. 183].
Анализ текста романа позволяет найти объяснение направлению предсонных мечтаний Лаврецкого, который, прежде чем погрузиться в «думы» о том, как бы он выиграл сражение, размышлял о Лизе Кали-тиной и Паншине. Паншин причудливым образом ассоциируется у Лаврецкого с английским политиком Робертом Пилем, а себя Лаврецкий представляет генералом-победителем. В этих мечтаниях Федора Лаврецкого подсознательно проявляется его желание одержать победу в любовном соперничестве.
В предсонных видениях Нежданова («Новь») проявляется его неуверенность в своих чувствах, страх перед любовью женщины: сквозь тусклую завесу «виднелись ему только три лица, и все три женских, и все три упорно устремляли на него свои глаза. Это были: Сипягина, Машурина и Марианна» [Тургенев, 1976, т. 9, с. 202]. Не сумев разобраться в своих чувствах и ответить на вопрос «И что хотят они от него?», Нежданов пытается уснуть, убежать таким способом от мучающих его вопросов: «Он лег спать рано, но заснуть не мог» [Тургенев, 1976, т. 9, с. 202]. Подобным образом герой переживает и чувства, вызванные предсонным видением Марианны: «Чего ей нужно? - шепнул он про себя, и стыдно ему стало. «Ах, хоть бы поскорее заснуть!» Но с нервами сладить трудно... и солнце стояло уже довольно высоко на небе, когда он, наконец, заснул тяжелым и безотрадным сном» [Тургенев 1976, т. 9, с. 198].
Таким образом, мечтания героев в состоянии предсонья коррелируют с их еще до конца не осознанными желаниями, делая их явными для читателя.
С учетом танатологической семантики сна4 предсмертные видения героев Тургенева могут рассматриваться в том же семантическом ключе, что и предсонье. Так, в романе «Новь» самоубийство Нежданова изображается как переход от бодрствования ко сну. Характерной деталью в поведении Нежданова за мгновение до того, как он спустил курок, является то, что он «зевнул»: «взглянув сквозь кривые сучья дерева, под которым он стоял, на низкое, серое, безучастно-слепое и мокрое небо, зевнул, пожался < ... > и, заранее ощутив во всем теле
4 Связь мотивов сна и смерти восходит к мифологической традиции. М. Элиаде отмечает, что «в греческой мифологии Сон и Смерть, Гипнос и Танатос - два брата-близнеца» [Элиаде, 2010, ^ 129].
какую-то слащавую, сильную, томительную потяготу, приложил к груди револьвер, дернул пружину курка» [Тургенев, 1976, т. 9, с. 376].
Таким образом, самоубийство совершается как бы в состоянии предсонья, как «отход ко сну». Налицо слияние художественной гипнологии с авторской танатологией. Собственная смерть предсказана Неждановым в его стихотворении, обращенном к другу - Силину: «Сам умру я, засыпая. / И предсмертной тишины / Не смутив напрасным стоном, / Перейду я в мир иной, / Убаюкан легким звоном / Легкой радости земной!» [Тургенев, 1976, т. 9, с. 203]. Однако в действительности умирание героя сопровождается не ощущением «легкой радости земной», а видом «безучастно-слепого и мокрого неба».
В предсмертном видении Нежданова появляется целый ряд мифопоэтических образов, среди которых выделяются семантически значимые образы женщины («Татьяна недаром померещилась Нежданову. ») и дерева - яблони [Тургенев, 1976, т. 9, с. 376].
Таким образом, в предсмертных видениях Нежданова актуализируются элементы архетипического контекста. З. Фрейд в работе «По ту сторону принципа удовольствия» отмечает, что образ женщины являет собой архетипическую тень, которую можно сравнить с танатосом, инстинктом или влечением к смерти на почве разочарования в любви [Фрейд, 1992, с. 142-227]. Усиливает архетипичность сцены дендроидный код («увидела его под яблонью»).
Дендроидный код, актуализируясь в лейтмотиве смерти, выступает в образе «старой яблони», под которой герой совершает самоубийство. Старая яблоня изображается явно через восприятие Нежданова (хотя дискурсивно внутренняя речь персонажа не выражена). Автор фиксирует внимание на антропоморфных ассоциациях, мотивированных психологическим состоянием самоубийцы: «шероховатые обнаженные сучья, с кое-где висевшими красновато-зелеными листьями, искривленно поднимались кверху, наподобие старческих, умоляющих, в локтях согбенных рук» [Тургенев, 1976, т. 9, с. 375]. Геронтологические коннотации связаны с субъективными ощущениями Нежданова, который почувствовал себя отжившим свой век стариком («.. .я умираю - и, стоя на конце жизни, гляжу на себя как на старика», - записывает герой в своем предсмертном послании) [Тургенев, 1976, т. 9, с. 378]. Архетип яблони связан с образом сада Гесперид, который находится на западе, где заходит солнце, а это направление связано с движением к смерти и входом в бессознательное. По народным представлениям, если в видениях является яблоня, то она предвещает смерть. Сцена самоубийства под яблоней не может быть рассмотрена как видение «в
чистом виде», однако вся она отмечена вторжением «бессознательного» в поступки персонажа.
А.М. Ремизов рассматривает сны Тургенева как знаки духовного мира персонажей: «От загадочных явлений жизни близко к явлениям сна, в которых часто раскрывается духовный мир. А язык духовного мира - не вещи сами по себе, а знаки, какие являют собою вещи» [Ремизов, 2002, с. 285].
Большую смысловую нагрузку несут сны в «Отцах и детях». Так, сон Базарова, показывает духовное состояние героя, накануне кризисной, преддуэльной ситуации: «.Всю ночь его мучили беспорядочные сны... Одинцова кружилась перед ним, она же была его мать, за ней ходила кошечка с черными усиками, и эта кошечка была Феничка; а Павел Петрович представлялся ему большим лесом, с которым он все-таки должен был драться» [Тургенев, 1976, т. 8, с. 287]. Во сне важен образ матери Базарова, которая: «боялась <...> черных кошек» [Тургенев, 1976, т. 8, с. 257]. На уровне цветовой семантики, черные усики кошечки, отсылают к суевериям матери Базарова, и становится понятно, почему в сон введена Феничка - она послужила причиной дуэли. Во сне, таким образом, восстанавливаются причинно-следственные связи между ключевыми сюжетными событиями. Поэтому Базарову и нужно драться с «большим лесом» - Павлом Петровичем. Мифологема леса - это дорога в мир мертвых, так как лес является средним миром, находящимся между верхним - сакральным и нижним - миром мертвых. Место дуэли как раз было в непосредственной близости от леса: «Дорога из Марьина огибала лесок» [Тургенев, 1976, т. 8, с. 288]. В сновидной реальности Базаров бессознательно анализирует причины, которые привели к дуэли, и в сон вплетается мотив смерти.
В романе «Накануне» сон постоянно коррелирует с мотивом смерти. Так, во сне Елены мотив смерти актуализуется через сему «воды»: «она плывет в лодке по Царицынскому пруду с какими-то незнакомыми людьми», дальше озеро превращается в «беспокойное море» [Тургенев, 1976, т. 8, с. 143]. Усиливает мотив смерти повторяющийся во сне Елены эпизод отъезда из Москвы: «И она уж не в лодке, она едет, как из Москвы, в повозке» [Тургенев, 1976, т. 8, с. 143]. Лодка и повозка выступают в данном случае в символической функции как предметы погребального ритуала5. Сон Елены - это инициация смерти, подготовка к ней. Особое значение символу моря в творчестве Тургенева придавал В.Н. Топоров; в его интерпретации, «в образе смерти у
5 На это указано в работе: [Ремизов, 2002, с. 296].
Тургенева выступает море»; «тема смерти часто становится у него местом встречи “сознательного” с “подсознательным”» [Топоров, 1998, с. 138].
Художественная гипнология вскрывает множество мифопоэтических кодов в романе Тургенева «Накануне». Так, сны Дмитрия и Елены несут большую мифопоэтическую нагрузку. Это и мифопоэтическая семантика кодов «мирового древа» и «камня»: «Инсарову надо лезть по крутым сучьям. Он цепляется, падает грудью на острый камень» [Тургенев, 1976, т. 8, с. 104]. Эти мифологемы имеют пространственно -временное значение, где мировое древо связывает мир живых, мир мертвых и божественный мир, а сема «камня» отсылает к вратам в потусторонний мир. С точки зрения нарративной структуры, сновидения входят в повествование как вставные новеллы. Вместе с тем, содержание сновидений не изолировано от сюжета, оно зачастую предвосхищает важные события в жизни героев, психологически подготавливает к ним не столько героев, сколько читателей, подпитывая читательский интерес.
Таким образом, онейросфера в романах Тургенева выполняет различные функции: профетическую, психологическую, выступает в качестве формы авторской дискурсии, актуализирует архетипический подтекст. Снов, в полном значении этого слова, в романах Тургенева не так уж много, но в совокупности с другими элементами художественной гипнологии (мечтания в состоянии предсонья, предсмертные видения) сон вскрывает множество мифопоэтических кодов и позволяет проникнуть в мир тайного психологизма автора. Сон и предсонье являются сферой преломления творческого мировидения И.С. Тургенева, его понимания метафизической природы духовной жизни человека, важным элементом поэтического мира его романов.
Литература
Ермакова Н.А. Ландшафт смерти в произведениях И.С. Тургенева // Критика и семиотика, 2010. Вып. 14.
Козубовская Г.П. Середина XIX века : миф и мифопоэтика. Барнаул, 2008.
Куэ Э. Сознательное самовнушение как путь господства над собой. М., 2005.
Лазарева К.В. Мифопоэтика «таинственных повестей» И.С. Тургенева : дис. ...канд. филол. наук Ульяновск, 2005.
Лотман Ю.М. Сон - семиотическое окно // Лотман Ю.М. Семиосфера. СПб., 2000.
Михайличенко Г.А. Мифопоэтический подтекст романа Тургенева «Накануне» // Филология и человек. 2008. N° 2.
Порудоминский В.И. «Особенно оживленная деятельность мозга». Сны и сновидения в духовных исканиях Толстого // Человек. 1997. № 6.
Ремизов А.М. Огонь вещей. Сны и предсонье // Ремизов А.М. Собр. соч. : В 10-ти тт. Т. 7. М., 2002.
Руднев В.П. Культура и сон // Даугава. 1990. № 3.
Савельева В.В. Художественная антропология и художественное творчество // Художественная антропология и творчество писателя. Усть-Каменогорск; Алматы, 2007.
Топоров В.Н. Странный Тургенев (четыре главы). М., 1998.
Тургенев И.С. Полн. собр. соч. и писем: в 12-ти тт. М., 1976.
Фрейд 3. По ту сторону принципа удовольствия. М., 1992.
Чумаков Ю.Н. Сны «Евгения Онегина» // Сибирская пушкинистика сегодня. Новосибирск, 2000.
Элиаде М. Аспекты мифа. М., 2010.
