CC BY-NC-ND
129
Психология. Журнал Высшей школы экономики. 2007. Т. 4, № 2. С. 90-97.
ХРИСТИАНСКАЯ ПСИХОЛОГИЯ В СИСТЕМЕ ПСИХОЛОГИЧЕСКОГО ЗНАНИЯ
В.И. СЛОБОДЧИКОВ
Слободчиков Виктор Иванович — директор Института развития дошкольного образования РАО, член-корреспондент Российской академии образования, доктор психологических наук, профессор. Член Совета по присуждению премий Президента и Правительства РФ в области образования, член Координационного совета Министерства образования и Московской Патриархии, награжден медалью К.Д. Ушинского. Автор более 100 научных работ, среди которых учебные пособия «Психология человека» (1995), «Психология развития человека» (2000), «Очерки психология образования» (2003, переиздана в 2005). Контакты: dir-irdorao@yandex.ru
Резюме
В статье рассмотрены предпосылки и условия становления христиански ориентированной психологии — как особого направления в психологической антропологии. Эти условия соотнесены с этапами развития психологических знаний — классический (естественнонаучный), неклассический (культур-но-деятельностный), пост-неклассический (антропологический).
Надо сказать, что когда мы скороговоркой произносим слово «психология», то о какой психологии мы говорим? О «психологии психики» или «психологии человека»? Если о первой, то сегодня в рамках естественно-научной парадигмы не надо ее тесно сопрягать с религией, более конкретно — с христианской антропологией. Ни категориально, ни феноменально они не сопрягаются. Как не бывает «христианской физики» или «христианской химии». А чтобы не возникало иллюзий о возможности такого сопряжения, следует наложить запрет на экстраполяцию эмпирических фактов из психофизики, психофизиологии, психосоциологии
на всю человеческую реальность. По принципу «Вот так и в жизни, вот так и у человека». У человека может быть по-всякому и даже не так, как в жизни.
Еще одно предварительное замечание. Нам, психологам, надо честно признаться, что большинство категорий современной психологии не являются ее собственными категориями. Как правило, они заимствованы из других систем знаний: из богословия, философии, естественных наук и даже из житейского опыта, где они вполне уместны и по своему происхождению, и по своему функциональному назначению. Уместен ли их механический перенос в психологию?
Хорошо ли это? Почему своих слов не хватает?
Ответ на эти вопросы — это специальная, концептуальная работа по выяснению природы, статуса, назначения психологического знания, которая в теоретической психологии так и не реализована до сих пор.
В данной теме возможны два вектора размышлений: гносеологический и онтологический. Вначале о гносеологической линии анализа, которая также имеет две составляющие: а) это христианская психология в системе наук о человеке и его месте в бытии; и б) возможное место христианской психологии в системе психологического знания. В своем сообщении я остановлюсь на второй линии размышлений. Такое рассмотрение, возможно, позволит более содержательно перейти к онтологическому плану христианской психологии, а вместе с тем обсудить ее возможности и действительность.
Но сначала довольно схематично — об исторических этапах становления научно-рационального психологического знания. Здесь же замечу, что никакой последующий этап не отменяет предшествующего. Они сосуществуют на исторической сцене вне зависимости от времени своего появления. Так, достаточно успешно продолжает жить «советская» психология на пост-советском пространстве.
Сразу хочу заметить, что я не рассматриваю в качестве первого этапа становления психологического знания тот период, когда психология находилась в теле философской антропологии, так как последняя — это скорее искаженная версия христианской антропологии, о чем всегда
стыдливо умалчивалось. Говоря словами о. Ал. Шмемана, философская антропология — это «усилия впотьмах».
Этапы становления психологического знания
Первый этап — это классический, естественнонаучный период. Здесь объектом познания была положена психика как свойство высокоорганизованной живой материи, в частности, мозга. Предметом стали психические явления в живой природе: процессы, состояния, структуры, механизмы, психические реакции, более широко — поведение. Смысл познания можно было бы обозначить как поиск ответа на вопрос: что такое психическое явление с точки зрения стороннего наблюдателя.
Следующий этап — неклассическая психология. Прародителем этого этапа развития психологического знания, несомненно, является З. Фрейд. Сутью случившегося парадигмально-го сдвига в системе знания стала попытка вырваться за пределы феноменологии психического, которая в это время интенсивно накапливалась в классической психологии. И, соответственно, попытка входа в феноменологию человеческой реальности.
Существенно, что это именно «попытка», но не само вхождение, и второе — в феноменологию, но не в саму реальность. Здесь главный вопрос: как и в каких феноменах я дан себе с точки зрения теперь уже заинтересованного наблюдателя?
На первом этапе этого парадиг-мального сдвига — взрыв категориальных новаций, но — и это принципиально важно: объяснительные
схемы и логика мысли оставались прежними — причинно-следственными. Точно такими же, как и в предшествующий классический период развития научной психологии.
Важно в данном случае, что именно на этой точке прорыва стали интенсивно оформляться две ветви мировой психологии: так называемой «западной», гуманистической, и «советской» — культурно-исторической. У первой объектом пристального внимания стала «человеческая ситуация» (блестящий выразитель такой позиции —Э. Фромм), у второй (советской) — «человеческая деятельность» (не менее блестящий ее выразитель — А.Н. Леонтьев).
В чем же подлинное существо этого уже сложившегося этапа психологического познания?
Сегодня очевидно, что психология середины и конца XX в. осуществила не только вхождение, но и буквально погружение в полноту человеческой реальности. И это погружение потребовало втягивания всего многообразия гуманитарного знания (философского, богословского, политэкономического и т. д.), чтобы хоть как-то сориентироваться в структурах и значениях той самой
человеческой ситуации и человеческой деятельности.
Что произошло? Произошло кардинальное преобразование феноменальности психического в реальность психологического. Материей, в которой осуществилось это преобразование, стал культурно-исторический континуум в своей знако-во-символической ипостаси.
Знаково-символический инструментарий оказался мощным средством ориентации, а главное — струк-
турации самого пространства психологической реальности. Но — я хотел бы специально это подчеркнуть — ориентации в пространстве именно моделей, знаков, символов, знаний о человеке, но не в пространстве самого человека. Вот на этой коллизии гуманистически ориентированной психологии начинает зарождаться, складываться, прорисовываться новый портрет психологии в интерьере современности.
Этот новый этап пока можно поименовать как этап постнеклассиче-ской психологии. В рабочем (нестрогом) смысле можно говорить о гуманитарной (негуманистической), антропной психологии. Постнеклас-сическая психология — это не только прорыв за пелену психической феноменальности, не столько погружение и ориентация в человеческих ситуациях, сколько конвергенция, интеграция, исцеление, реабилитация самой «человеческой реальности», и уж затем только «человеческой ситуации» и «человеческой деятельности».
Здесь главный смысл познания связан с поиском ответа на вопрос: кто я есть с точки зрения внутреннего наблюдателя.
Собственно говоря, в пространстве постнеклассической психологии впервые появляется возможность обсуждать языком психологии вовсе не психологические реалии: такие, как субъектность, личность, ипостась, сознание, рефлексия, совесть, индивидуальный дух и др. Иными словами, это тот набор категорий, который сложился в философской и христианской антропологии. Но чтобы обсуждать эти реалии по существу, необходимо еще раз и принципиально
различить и не склеивать «психологию психики» и «психологию человека». Это разные системы знаний и по типу, и по способу их получения.
Приведу один пример. Так получилось, что богословие, и особенно святоотеческое, не знало понятия человеческой личности. По словам В.Н. Лосского, в святоотеческом богословии нет того, что можно было бы назвать особым, отдельным учением о личности человеческой, тогда как учение о Лицах или Ипостасях Божественных изложено чрезвычайно четко. И тем не менее именно в тайне Пресвятой Троицы пытались раскрыть православные богословы и тайну человеческой личности.
Не вдаваясь в подробное изложение всех рассуждений на эту тему, отмечу, что были выработаны две базовые категории: «усия» — сущность человека, фиксирующая глубину непознаваемой трансценденции его природы, его самости; и «ипостась» — несводимость человека к его природе, особый способ существования его в мире, его адресованность к Другим.
О. Павел Флоренский говорил о том, что человек не только усия, но и ипостась, не только темное хотение, но и светлый образ, не только родовая подоснова человека, но и просвечивающий его лик, явно выступающий у святых, просвечивающий на иконе. Усия — самость — утверждается в человеке как его индивидуальное начало, через нее род собирается в одну точку; напротив, ипостась — разумная, личная идея человека, его духовный облик, его лик. Говоря о несводимости личностного к природному, самостному, мы говорим не о другой, не еще об одной «природе,
сущности». А ком-то, кто отличен от своей природы, о ком-то, кто, содержа в себе свою природу, эту природу превосходит; кто этим превосходством дает существование ей как природе собственно человеческой; и в то же время не существует сам по себе, вне своей природы, которую он «воипостазирует» и над которой непрестанно восходит.
То, что является для нас самым дорогим в человеке, то, что делает его «им самим»,— неопределимо, потому что в его природе нет ничего такого, что относилось бы собственно к личности, всегда единственной, несравнимой и «беспрецедентной». Человек, определяемый только своей природой, действующий в силу своих природных свойств, в силу своего характера — наименее личностен. Утверждая себя как индивида, как собственника своей природы, сводя свое «Я» к своей природе и противополагая ее другим природам, человек тем самым осуществляет смешение личности и природы (ипостаси и усии). Это свойственное падшему человечеству смешение и обозначается по-русски самость, которая, кстати, не совпадает с содержанием таких слов, как «эгоизм», «эгоцентризм», «индивидуализм» и др. Последнее — это уже индивидуальная, ценностная установка самосознания в своем дистанцировании, отчуждении человека от других.
Введя две эти категории — сущности (природы) человека и способа его существования в человечестве, сообщая каждой из них свое отдельное значение, святые отцы могли впредь беспрепятственно укоренять личность в бытии и персонализировать саму онтологию человека.
Итак, личность не есть качество, не есть особая структура свойств или черт; это прежде всего и главным образом — целостный, всеохватный способ бытия сразу всего человека, в своей предельной адресованности Другому и в cвоей предельной открытости Богу. Подобная целостность, а главное — тотальность личностного бытия — не есть, конечно, плод естественного созревания. Здесь всякий раз прилагается усилие и осуществляется преодоление собственной самости и восхождение к собственной ипостасности; не всякий индивид во всякое время является личностью, осуществляет личностный способ бытия.
Личностью надо «выделаться» (Ф.М. Достоевский). В нашей визан-тийско-православной, европейс-ко-русской культуре предельно необходимой предпосылкой личностного способа бытия человека в Мире является субъектность,— необходимой, но... недостаточной. Необходим еще и Другой, необходимо со-бытий-ствование с Абсолютным Другим, чтобы эта возможность стала действительностью. В противном случае и сам человек, и мы, сожительствующие с ним, постоянно будем сталкиваться с пошлым разнообразием частных форм персональности (на-лично-обыденных форм «личности»), которые без Божией помощи никогда не соберутся в подлинно личное бытие.
Онтология христианской психологии
Именно в этой точке — точке самоосознания психологии и различения систем знания — возникает вопрос о
возможности христианской психологии. Важно, что в таком различении христианская психология не есть и не может быть еще одной — в ряду других — отраслью психологического знания. К горизонту традиционной, секулярной, рациональной психологии она ортогональна.
Пространством христианской психологии является не многообразие психических феноменов, а человеческая реальность в своей цело-купности, которая может обсуждаться и может быть понята, по словам о. Александра Шмемана, только в триединой интуиции о бытии человека: его творения, его падения и его спасения. Причем необходимо говорить о всех этих трех событиях как о реально продолжающихся в индивидуальной жизни каждого из нас.
Очевидно, что качественная определенность человеческой реальности во всех трех обозначенных выше онтологических событиях принципиально разная. Более того, вообще отдельный вопрос: а в каком из этих онтологических событий, в какой момент уместно впервые говорить о «психическом», о психологии?
Господь создал человека по Образу Своему и Подобию, и ничто «психическое», как мы его знаем, не определяло существа этого Образа. Господь не создавал индивидуумов, субъектов, личностей, индивидуальностей. Он создал человека. И когда человек вышел из рук Творца, образ Божий в нем был чист, а Богоподо-бие полно во всех онтологических модусах бытия человека. В событийной общности Бога и Адама, в открытом Богообщении еще не было ни субъектности (самости), ни объект-ности (чуждости), ни ситуации как
внешних обстоятельств жизни, ни деятельности как преодоления трудностей бытия.
Все это впервые начинается с момента падения, причем падения столь сокрушительного — масштабного и глубокого, что собственными (можно было бы сказать — «психологическими») силами не мог ветхий Адам вос-становиться в своей пер-возданности. Кто-то из Святых Отцов заметил: внутреннее существо грехопадения первых людей в том, что, «не успев стать людьми, они захотели стать богами».
Именно с этого момента началась драматургия общения Бога с человеком как орудием Своего Промысла, но уже в эмпирической реальности, впервые обретшей свои пространственно-временные параметры. Оказалось, что прежде, чем обожиться, надо вочеловечиться.
Можно полагать, что Ной, ветхозаветные Патриархи, Пророки - это, по сути, еще не «психологические персонажи»; они орудия, люди Божии — цельные в своей призванности, вере и верности. Однако в массе своей люди, все более отпадая от Небесного Отечества, но все еще сохраняя интуицию реальности Вышнего, не имели собственных сил восстановиться в своем исходном достоинстве и потому прилеплялись к идолу, считая его своим первоисточником, прародителем, тотемом, оказываясь тем самым в оккупации, в его полной психолого-духовной власти.
Недавнее знакомство мое с жителями одной из восточных стран поразило меня как бы отсутствием у них третьего — духовного измерения. Точнее, его тотального замещения системой регулятивных принципов
и в совместной деятельности, и в совместном общем жительстве. Причем одни принципы из времен допотопных, другие — из после потопных, третьи — из «здесь и теперь». Все они священны, уже превращены в идолы, им поклоняются как наивысшей инстанции. Очень возможно, что и в ветхозаветные времена, ко времени явления Иисуса Христа, такими же идолами стали и регулятивы — законы иудейского народа.
Уже 2000 лет мы живем в спасительные времена с самого момента прихода Спасителя. Призвав лично и каждого из нас ко спасению, Господь сказал: Я есть Путь, Истина и Жизнь. И ты, человек, волен встать на этот Путь, возлюбить Истину и обрести Жизнь вечную. С этого момента открылась субъективность каждого как реальность самости, как тот адресат, к которому возможно обратиться лично. И с этого же момента открылась возможность становления, преображения и восхождения каждого. Открылась Вертикаль бытия, или духовная реальность, человека как преддверие Царства Небесного. Антиномия субъективности обнаруживает себя в том, что она есть средство такого восхождения с Бо-жией помощью, и то, что она — субъективность (самость) должна быть преодолена (преображена) в этом восхождении. «И теперь уже живу не я, но живет во мне Христос» (Послание к Галатам св. ап. Павла).
Но сегодня мы живем также и в апостасийные времена с самого момента раздробления человеческой тотальности, цельной тримерии духа-души-тела, которая с началом эпохи Возрождения в своем рассек-новении ипостасей человеческой
реальности разошлась по разным системам рациональных представлений в биологии, в психологии, в философии.
Следует особо подчеркнуть, что полноту и цельность человеческой реальности пытается удержать и во многом удерживает главным образом христианская антропология. Однако современный человек, зная о Вертикали, о духовном плане бытия, о Христе, не верит всему этому и продолжает оставаться в горизонте психологии — в плоскости психологических закономерностей и механизмов поведения. И, становясь теперь уже неоязычником, предпочитает размышлять о мистическом, потустороннем, эзотерическом как о духовном.
Возможности христианской психологии
Вернусь к началу. Постнекласси-ческая психология сегодня — это развилка: либо христианская благодатная психология, либо бесовская психология падшести и проклятья. «Отойдите от Меня, проклятые». Миссию благодатной психологии можно почувствовать в простом различении призванных и званных. Призванность — единична, это Бо-жия тайна, она за пределами рационального познания. Тогда как званы все, Благая Весть ко всем обращена. Но как ее услышать, как встать на Путь, как не растерять по пути Истину, как войти в Жизнь вечную в интервале собственной индивидуальной жизни? Это и есть главный вопрос христианской психологии.
Однако христианская психология — и это принципиально важно —
это не наука о спасении, это знание об условиях возрастания человека в меру Благой вести о спасении. На множество других вопросов с большим успехом ответит и отвечает традиционная психология.
И здесь центральной проблемой, как это ни странно, окажется категория «развитие». К сожалению, в известных мне богословских трудах нет понятия «развитие», есть понятие «происхождение». Но происходит то, чего никогда не было (это всегда тайна); а развивается то, что есть (это всегда проблема). На мой взгляд, нет в этих трудах и понятия «становлениие», но есть понятие «ставшего», которое можно фиксировать, описывать его структуру, свойства и т. д. Именно поэтому много описаний структур психосоматики и психопневматики, но почти никогда нет ответа на вопросы: как же они возможны, как они становятся в онтогенезе? А требуется и необходимо четко ответить, чтобы обрести внятное понимание. Развитие чего? Развитие — как? И главный вопрос: развитие — откуда, куда и зачем?
Как правило, мы с радостью отвечаем на первый вопрос — «Развитие чего?»: развитие высших психических функций, развитие мышления, развитие личности или ее памяти и т. п. Не менее интенсивно ведутся поиски ответа на вопрос - «Развитие как»: условия, способы, механизмы и т. п. Но вот про третий вопрос «Развитие: откуда, куда и зачем», того, что уже произошло и стало, на этот вопрос, мне кажется, еще никто всерьез не отвечал.
Перефразируя слова Михаила Яковлевича Гефтера, я бы сказал так:
человек начиинает, становится, развивается не с нуля, человек начинает с начала! И вот только теперь можно впервые и внятно начинать наш разговор о христианской психологии: что мы помыслим, что мы положим в самое начало, когда мы признаем, что все начинается не с нуля, а с начала.
Для меня таким началом (Откуда?) является предельная идеализация человеческой реальности (не ситуации, до нее еще надо дожить, а именно реальности) — это со-бытийная общность людей. «Там, где двое или трое собрались во имя Мое, там Я среди вас». А вот развитие такой общности (Через что, как и куда?) — это не завершаемый в этом мире процесс субъективации соб-
ственной жизнедеятельности, это
всегда выход за пределы всякой наличной ситуации «здесь и теперь», прорыв сквозь пелену обыденной очевидности к точке фиксации — Я есмь! — перед всеми и перед Всем, пред Богом.
Соответственно, базовой категорией структурации общего хода развития — Зачем? — является ступень восхождения к полноте собственной реальности в ее духовно-душевно-телесных измерениях. Как это возможно? Это уже вопрос конструирования исходных, базовых категорий и адекватная их операционализация. На мой взгляд, это и есть предметно-проблемное поле исследований и размышлений христианской психологии.
