CC BY
434
История Дальнего Востока России
Вестник ДВО РАН. 2013. № 1
УДК 947(571.63) В.А. ТУРАЕВ
Хождение «встречь солнцу» в контексте проблем присоединения Дальнего Востока к Российскому государству (ХУП-ХУШ вв.)
Рассматривается процесс присоединения Дальнего Востока к Российскому государству в ХУП—ХУШ вв. Показано несоответствие историческим реалиям советской концепции мирного и добровольного вхождения коренных народов Дальнего Востока в состав Российского государства, анализируются причины и основные этапы длительной вооруженной борьбы с чукчами, коряками, другими народами Северо-Востока.
Ключевые слова: малочисленные народы Дальнего Востока, русско-чукотские отношения, борьба с коряками, деятельность Анадырской партии и ликвидация Анадырского острога, юридический статус чукчей.
Walking for «meeting of the Sun» in context of problems of joining the Far East to Russia (XVII—XVIII cc.).
V.A. TURAEV (Institute of History, Archaeology and Ethnography of the Peoples of the Far East, FEB RAS, Vladivostok).
The process of accession of the Russian Far East to Russia in XYII—XVIII cc. is considered. Inconsistency of the Soviet concept ofpeaceful and voluntary entry of indigenous peoples of the Far East ofRussia to the historical realities is shown, the causes and major milestones of the long-term armed struggle with the Chukchi, Koryaks and the other peoples of the North-East are analyzing.
Key words: low-numbered peoples of the Far East, Russian-Chukchi relations, the fight against the Koryaks, the activities of the Anadyr party and the liquidation of the Anadyr prison, the legal status of the Chukchi.
Превращение Сибири и Дальнего Востока в неотъемлемую часть Российского государства описано в отечественной историографии в различных терминах. В дореволюционной историографии начиная с XVIII в. этот процесс рассматривался как завоевание или покорение. Одна из наиболее ранних работ по истории Сибири, написанная И.Е. Фишером (1771) по горячим следам событий, так прямо и называлась: «Сибирская история с самого открытия до завоевания сей земли российским оружием». Примечательны и названия первых сибирских летописей: «О покорении Сибири» (Пустозерская летопись), «История покорения Сибирского царства» (Бузуновская).
В первые советские десятилетия оценка событий XVII в. в Сибири существенно не менялась. В соответствии с господствовавшей в то время концепцией М.Н. Покровского присоединение нерусских народов к Российскому государству рассматривалось как «абсолютное зло». Однако уже в середине 1930-х годов заметной становится концепция, согласно которой присоединение к России в XVII-XIX вв. иных народов рассматривалось как «наименьшее зло» по сравнению с бесчеловечным гнетом других завоевателей [14, с. 441].
ТУРАЕВ Вадим Анатольевич - кандидат исторических наук, ведущий научный сотрудник (Институт истории, археологии и этнографии народов Дальнего Востока ДВО РАН, Владивосток). E-mail: [email protected]
На фоне изменившихся оценок формирования российского многонационального государства по-другому начинает оцениваться и вхождение в состав России Сибири и Дальнего Востока. Прежде всего с книжных страниц начинает исчезать слово «завоевание». Его заменяют нейтральным - «присоединение». Нельзя сказать, что в такой замене совсем не было смысла. Безусловно, прав был В.И. Шунков, считавший слово «присоединение» более точным, лучше отражающим всю сложность исторического процесса, включающего в себя явления различного порядка - от прямого завоевания до добровольного вхождения [24, с. 231]. И все же побуждающим импульсом к такому переосмыслению были отнюдь не поиски научной истины, а определенные идеологические тенденции. Не случайно очень скоро термин «присоединение» также перестает отвечать требованиям политической конъюнктуры. По мнению известного якутского историка Г.П. Башарина, концепция присоединения была плоха уже тем, что «порождала опасность рецидива теории «завоевания», он считал необходимым использовать термин «вхождение» как отражение мирного процесса присоединения Сибири к Русскому государству [2]. Автором термина «вхождение» Башарин не был (его предложили С.В. Бахрушин и С.А. Токарев, известные исследователи Сибири), однако ему принадлежит первенство в его новой трактовке: к слову «вхождение» он добавил еще одно ключевое понятие - «добровольное»1.
Нельзя сказать, что отказ от трактовки присоединения Сибири как завоевания происходил безболезненно. Далеко не все историки приняли его безоговорочно. Не согласились с термином «вхождение» сибирские ученые Л.М. Горюшкин и Н.А. Миненко. Долго сопротивлялся новым тенденциям якутский историк Ф.Г. Сафронов, но в конце концов и он, «учитывая общую тенденцию развития историографии вопроса», вынужден был отказаться от термина «завоевание». Не приняв нового термина «вхождение», Сафронов посчитал наиболее приемлемым вернуться к термину «присоединение», поскольку в нем отражался и завоевательный характер процесса [22].
Рассматривая историю эволюции представлений о характере присоединения Сибири к Русскому государству в советской историографии, трудно избавиться от мысли, что за всем этим чаще всего стоял поиск наиболее подходящего эвфемизма - нейтрального по смыслу и эмоциональной нагрузке слова, способного заменить неуместное в конкретной политико-идеологической ситуации понятие и тем самым замаскировать суть явления. Все замены термину «завоевание» неизменно заключали в себе одну и ту же смысловую нагрузку: сочетание насильственных и мирных действий, причем акцент делался на «мирном» и даже «добровольном» вхождении сибирских народов в состав России. К 1970-м годам концепция преимущественно мирного и добровольного присоединения Сибири к России стала господствующей в советской историографии. Как справедливо замечает А.С. Зуев, «фактически произошло выхолащивание концепции Шункова: из трактовки присоединения исчезло завоевание и осталось только добровольное вхождение» [10, с. 126].
Стремление подчеркнуть мирный характер сибирской одиссеи Российского государства не могло не войти в противоречие с документальной базой. «Скаски» землепроходцев, донесения воевод, челобитные, многие другие документы, опубликованные в предшествующие годы, рисовали совсем иную картину сибирской жизни. Они буквально пестрят сообщениями о вооруженных стычках казаков с аборигенами. Характер источников, мягко говоря, не соответствовал концепции мирного присоединения Сибири. И тогда встала задача привести документальную базу в соответствие с концепцией. С конца 1940-х годов широкое распространение получает практика публикации документов с купюрами и в извлечениях. Начало этому положили два сборника документов, вышедших в самом начале 1950-х годов в Москве и Ленинграде [16, 20]. Эти книги содержали много ранее не известных документов. Вместе с тем именно с них берет начало традиция замалчивания неудобных для
1 Можно предположить, что Г.П. Башарин, незадолго до этого (1952 г.) обвиненный в буржуазном национализме, снятый со всех занимаемых постов и лишенный ученых степеней, зарабатывал таким образом реабилитацию.
официальной историографии вопросов. Расспросные речи Колобова, Андрея Горелого, Федора Чюкичева, челобитная казака Ивана Реброва, другие документы, воспроизведенные в сборниках, содержали пространные купюры, причем сокращению подверглась преимущественно та часть текстов, где речь шла о вооруженных стычках с аборигенами. В таком виде они затем неоднократно публиковались в других массовых изданиях [4, 19].
Показательны в этом отношении «расспросные речи» казака Нехорошко Колобова, в которых говорится о походе И.Ю. Москвитина к Охотскому морю [16, с. 139-141]. В этом сравнительно небольшом по объему документе было сделано пять купюр: «...И на том бою с теми тунгусами взяли у них дву князцов, азянских мужиков князца Дорогу, да ки-ларских мужиков князца Ковырина сына» [18, с. 446]; «...А с ними де бои были у них беспрестанные, в одну пору приступали к их зимовью тунгусов человек с семьсот и больши. А те тунгусы люди дикие, преж их, русских людей не бывали у них нихто, и слухов у них про государевых русских людей не бывало же: и того не знают, что государю ясак платят. Да они ж де ис того зимовья ходили по той же реке по Улье и взяли на погроме за саблею на государя одиннадцать сороков соболей» [18, с. 446].
В одной из купюр рассказывается о пребывании москвитинцев на Охоте и Ураке, где они тоже «тунгусов громили: на Охоте погромили шесть юрт, а в них побили двадцать человек» [18, с. 447].
Пространна и красочна купюра, рассказывающая об очередном «побое», на этот раз по инициативе самих тунгусов, решивших освободить своих сородичей, когда часть казаков была занята строительством коча: «И как у них учала быть драка, и те их товарищи послы-ша с плодбища прибежали к ним, а они де до них на приступе убили князькова, Ковырина большого брата, сына, и те де тунгусы учели над ним всеми людьми плакать. И они де, справясь, человек с дватцать, в куяках, вышед из острожку, напустили, и у них де побили многих людей, да живых взяли семь человек, один был князец. И те тунгусы с того побою побежали» [18, с. 448].
Подобному «урезанию» подверглись многие документы. Особенно тщательно очищались от неугодных сюжетов документы, рассказывающие о походах русских на Амур. На Амуре русские встретили преимущественно оседлое население, которое оказывало казакам более упорное сопротивление, чем кочевые племена. Сопротивление приамурских народов поощряли правители Китая, испытывавшие большое беспокойство в связи с появлением на своих границах русских. В таких условиях любой поход казаков по Амуру неизбежно превращался в серьезное военное предприятие. Соответственно, и отчеты о таких походах изобиловали описанием батальных сцен, которые, конечно же, не отвечали концепции мирного вхождения.
Большое воздействие на характер публикации документов, посвященных присоединению Приамурья к России, оказывали все ухудшавшиеся после 1960 г. советско-китайские отношения. Попытки маоистского руководства обосновать «исторические права» Китая на дальневосточные земли, доказать извечную вассальную зависимость населяющих их народов от китайских императоров не могли не вызвать ответной пропагандистской кампании. Под цензурный надзор были взяты работы историков, писателей, журналистов, обращавшихся к истории освоения дальневосточных земель, проблемам культурных, экономических и политических контактов народов Дальнего Востока. И потому на многие сюжеты казачьих отписок легла печать строгого табу.
В 1969 г. вышел в свет первый том сборника материалов и документов «Русско-китайские отношения в XVII веке» [21]. Среди 214 опубликованных в нем документов интересующему нас аспекту посвящено десять, и семь из них приведены в извлечениях или с большими сокращениями. В археографическом введении к этому тому объясняется, что документы о действиях землепроходцев на Амуре были уже опубликованы в изданиях XIX в. Но дело, разумеется, не в этом. Ранее были опубликованы многие другие документы, включенные в сборник, однако они не подверглись сокращениям.
Больше других, пожалуй, пострадала отписка Е.П. Хабарова якутскому воеводе Д. А. Францбекову - из нее выброшена добрая половина текста. Даже название ее претерпело весьма характерную трансформацию. В «Дополнениях к Актам историческим...», где она впервые была опубликована в 1848 г. [6, с. 359-373], документ назывался так: «Отписка якутскому воеводе Дмитрию Францбекову служивого человека Ерофея Хабарова о военных действиях его на реке Амур». В сборнике «Русско-китайские отношения в XVII веке» документ озаглавлен по-другому: «Из отписки приказного человека Е.П. Хабарова якутскому воеводе Д. А. Францбекову о походе по р. Амуру».
Сокращению подверглось описание плавания по Амуру в начале лета 1651 г., когда дауры, спасаясь от казаков бегством, сжигали свои дома, описание осады и штурма Гуйгу-дарова городка, других сражений, перечисление людских потерь и трофеев, взятых казаками во время сражений. Практически все военные эпизоды, о которых сообщал в своей отписке Хабаров, не попали в опубликованный документ. Нет их и в более поздних публикациях. В результате кровавый поход хабаровского воинства по Амуру, недобрая память о котором до сих пор хранится в фольклоре амурских народов, превратился в невнятное повествование о борьбе русских с маньчжурами, а сам Хабаров, на редкость сложная и противоречивая фигура, рисуется исключительно розовыми красками.
Е. П. Хабаров действительно был незаурядным человеком, безусловным патриотом России, но было бы нечестным умалчивать и о других его чертах - своеволии, жестокости, корыстолюбии. Все это тоже было. Многие участники амурских походов давали ему весьма нелестную оценку: «Государеву делу не радел, радел своим нажиткам, шубам собольим» [27, с. 355]. И не случайно в сентябре 1652 г. в отряде Хабарова произошел бунт казаков. Выступив против самоуправства руководителя, из отряда ушло более 130 казаков во главе с С. Поляковым, К. Ивановым и Л. Васильевым [17].
Тщетно было бы, однако, искать что-нибудь подобное в опубликованной отписке Хабарова. Из нее убрано все, что, по мнению публикаторов, могло бы бросить тень на портрет этого человека, а такого немало: «И яз Ярофейко тех аманатов пытал и жог, и они одно говорят, что де отсеките наши головы»; «Велел я Ярофейко волному охочему казаку Пет-рухе Оксенову... тот Толгин город зажетчи весь»; «Плыли семь дней от Шингалу (Сунгари. - В. Т.) дючерами, все улусы большие юрт по семидесят и осьмидесят... и мы их в пень рубили, а жен их и детей имали и скот» [6, с. 363-364].
Е. Хабаров своими жестокостями крайне осложнил отношения с местным населением, вынудил его искать помощи у своих вчерашних врагов - маньчжуров («богдойцев»). Насильственное переселение дауров и дючеров из Приамурья на р. Нонну в Манчьжу-рии не было таким уж насильственным. Многие дауры, доведенные жестокостью казаков до отчаяния, бежали в Маньчжурию вполне добровольно, испросив на то разрешение у маньчжурских властей [24, с. 75]. Не менее красноречив и такой факт. Знаменитая осада Кумарского острога маньчжурами в марте 1655 г. была осуществлена по просьбе дауров, которые таким образом пытались изгнать со своей земли непрошенных гостей [1, с. 97]. Принципиальной демонстрацией вражды к русским (выражение П.Н. Толстогузова) стало, наконец, убийство дючерами русского посольства Третьяка Чечигина, отправленного к «богдойскому царю» Д.Е. Зиновьевым.
Недоверие, посеянное первыми русскими походами по Амуру, было живо у аборигенов и 150 лет спустя. Его явственно ощущал А. Миддендорф во время своего путешествия по Приамурью в 40-х годах XIX в. [15, с. 150]. Да и во время первого русского сплава по Амуру (1854 г.), по свидетельству Н.Н. Муравьева, большинство прибрежных селений на участке реки (до устья Уссури), где в свое время побывало воинство Хабарова, стояли пустыми. Их жители, узнав о приближении русских, в страхе бежали в тайгу.
Ничем не мотивированная жестокость - характерная особенность многих казачьих походов по «приисканию новых землиц». Так было на Охотском побережье и в Приамурье, так было и на Северо-Востоке. В большинстве случаев казаки прибегали к насилию вовсе
не потому, что встречали вооруженное сопротивление со стороны аборигенов. Причины жестокости хорошо объяснил В. Атласов после первого посещения Камчатки: «Камчадалов громили и набольших людей побили, и посады их выжгли для того, чтобы было им в страх» (выделено нами. - В.Т.) [13, с. 27].
Подобное признание весьма примечательно. Оно лучше всего характеризует «мирный» характер присоединения к России дальневосточных земель. Враждебность территории казаки ощущали с первого мгновения и действовали упреждающим образом. Ощущение этой враждебности ярко отразилось и в архитектуре казачьих поселений. Почти все русские зимовья и остроги XVII в. долгие десятилетия сохраняли всевозможные защитные сооружения - башни, «нагородни», «хрящ» (насыпь из земли и камней вокруг стен острога), «чеснок деревянный» (заостренные колья), тыновые ограды с бойницами и тому подобные «крепи», чтобы «жити было безстрашно».
Правительственные инструкции строго регламентировали процесс принятия в русское подданство местных жителей. Казакам прежде всего надлежало произнести «государево жалованное слово» - официальные заверения в «царском милостивом призрении». Затем будущих подданных следовало «напоити и накормити государевым жалованьем довольно», а для устрашающего впечатления («для чести и повышения государеву имени») надлежало «дважды или трожды выстрелить» из пищалей [11, с. 68]. На практике казаки чаще всего переходили к устрашению, минуя этап гостеприимства, сетуя на то, что «ласки иноземцы не знают, потому что люди дикие, где в зимовьях ласкою хто служилых или промышленных людей призовут и учнут их кормить без опасения, тех они людей до смерти побивают» [16, с. 217].
Последствия такого поведения казаков хорошо известны. Краткое путешествие Атла-сова по Камчатке с элементами устрашения в 1697 г. обернулось для оставшихся на полуострове казаков многими бедами. В 1699 г. во время возвращения в Анадырский острог был уничтожен отряд Серюкова. В 1705 г. коряки истребили другой казачий отряд во главе с Протопоповым. В 1707-1711 гг. большая часть Камчатки превратилась в зону военных действий. В результате ясак с Камчатки не вывозился в течение пяти лет. За 12 лет противостояния (1703-1715) были сожжены Большерецкий и Акланский остроги, убито около 200 казаков - огромные по тому времени потери. Неспособность обеспечить безопасность сообщения камчатских острогов с Анадырском и Якутском побудило начать поиски морского пути на Камчатку. С 1716 г. связь с Камчаткой стала осуществляться на морских судах из Охотска.
Разумеется, степень противостояния в различных районах Дальнего Востока была различной. Это зависело от множества факторов: численности того или иного народа, степени его этнической консолидации, образа жизни (кочевые группы нередко предпочитали раствориться в безбрежных пространствах дальневосточной тайги и тундры), характера потестарной организации, присущей тому или иному этносу, наличия или отсутствия конфликтов с соседями и т.д.
Наиболее сильное сопротивление казачьи отряды встречали в начальный период присоединения территорий, но военные столкновения имели место и в конце XVII в. В 1693 г. эвенками был уничтожен отряд И. Томилова, шедший из Якутска в Охотский острог: «Ево, Ивана, да служилых людей 30 человек убили до смерти за то, что он, Иван, будучи в Уццком острожке чинил там ламуцким иноземцам обиды» [23, с. 184]. Аналогичной причиной было вызвано восстание тунгусов, осадивших Охотский острог в 1667 г. Приказчик Ю. Крыжановский, спровоцировавший восстание, по решению властей был бит кнутом и сослан в даурские остроги [26, с. 126]. Осенью 1683 г. по пути из Селенбинского (Селемд-жинского) острожка в Удской подвергся нападению тунгусов казачий отряд А. Мокрошу-бова. 15 казаков погибли, тунгусы захватили ясачную казну, освободили аманатов. Тогда же были перебиты казаки, отправленные с «вестовой отпиской» из Селенбинского острога в Верхнезейский [7, с. 217-221].
С особенно длительным сопротивлением встретились русские на Северо-Востоке. Вооруженные столкновения разной степени интенсивности с аборигенными народами продолжались здесь целое столетие - всю вторую половину XVII и первую половину XVIII в. Казачьи отряды, продвигавшиеся к востоку от Охотска и к югу от Анадыря, встретили ожесточенное сопротивление коряков-нымыланов. Борьба с охотскими береговыми коряками затянулась почти на полстолетия. До середины XVIII в. продолжались вооруженные конфликты с коряками на Камчатке.
С ожесточенным сопротивлением столкнулись русские при попытках обложить ясаком чукчей. Несколько походов на приколымских чукчей во второй половине XVII в. не принесли результатов, больше того, чукчи сами перешли к активным действиям. Вплоть до конца 80-х годов XVII в. они неоднократно осаждали Нижнеколымское ясачное зимовье, нападали на служилых людей, заставляя их жить «взаперти». Не менее трудным было положение русских на Анадыре. Нежелание чукчей платить ясак усугублялось и другими причинами. На рубеже XVII и XVIII вв. чрезвычайно обострились их взаимоотношения с соседями - юкагирами и коряками. Известны многочисленные случаи нападения чукчей на них с целью грабежа. Ситуация осложнялась еще и тем, что многие юкагиры и коряки, особенно оленные, к этому времени уже приняли русское подданство. Казаки привлекали их в свои походы в качестве проводников и воинов, что еще больше осложняло их отношения с чукчами. В конфликтах с чукчами русские обязаны были защищать юкагиров и коряков как русских подданных и своих союзников, а это не могло не отразиться и на русско-чукотских отношениях. Рост населения Анадырского острога к тому же обострил промысловую конкуренцию русских с чукчами. Казаки были вынуждены охотиться на диких оленей и ловить рыбу там, где по традиции промышляли чукчи. На этой почве нередко возникали серьезные конфликты. Все это побудило сибирскую администрацию предпринять решительные действия против чукчей.
Для решения этой задачи в 1727 г. создали специальную военную экспедицию (Анадырская партия). Инициатором был якутский казачий голова А.Ф. Шестаков, а главным военным командиром назначили капитана Тобольского драгунского полка Д.И. Павлуцко-го. Непростые взаимоотношения, сложившиеся между двумя руководителями, привели к тому, что каждый из них стал действовать самостоятельно.
Д. Павлуцкий с частью команды 3 сентября 1729 г. прибыл в Анадырский острог, откуда в 1730 и 1731 гг. совершил два похода по Чукотке, однако привести чукчей в русское подданство не удалось. Больше того, в 1733 г. они сами совершили набег на Анадырск и угнали казенное стадо оленей. Трагедией обернулись действия Шестакова. 14 марта 1730 г. его отряд, состоявший главным образом из ясачных якутов, тунгусов и коряков общей численностью 133 чел., был разбит превосходящими силами чукчей на р. Егача. В бою погибли 10 казаков и 18 ясачных. Был убит и сам казачий голова [8, с. 59].
Разгром отряда Шестакова ослабил русские позиции. Как следствие, активизировались немирные коряки, стали выходить из повиновения и ясачные. Против русских открыли боевые действия коряки с рек Яма, Иреть, Сиглан, Парень, Олютора и п-ова Тай-гонос. Было уничтожено несколько русских отрядов, сожжен Ямской острог, казаки вынуждены были покинуть Олюторский острог, под угрозой оказалось сухопутное сообщение с Камчаткой. Летом 1731 г. на борьбу с русскими поднялись ительмены, захватившие Нижнекамчатский острог. В этих условиях активные действия против чукчей были приостановлены. Почти целый год казаки подавляли «бунтовщиков». Ительмены, обессиленные после жестокого подавления восстания 1731 г., прекратили активное сопротивление.
Военные действия с чукчами возобновились в 1740-х годах. Инициатива на этот раз исходила от самих чукчей. В 1737-1741 гг. они осуществили несколько грабительских набегов на ясачных юкагиров и коряков. Эти набеги подрывали авторитет русской власти: она оказывалась не в состоянии защитить своих подданных. Следствием этих событий
стал сенатский указ 1742 г., предписывающий уничтожить всех чукчей, оказывающих вооруженное сопротивление, а сдавшихся в плен расселить по Якутии [9, с. 18].
Исполнять указ надлежало Анадырской партии, численность которой была значительно увеличена. В 1744-1746 гг. Павлуцкий с командой солдат, казаков и ясачных юкагиров и коряков совершил три похода на Чукотский полуостров. Но, как и раньше, они не дали ощутимых результатов. Чукчи предпочитали не вступать в открытое сражение, к тому же «второй фронт» против русских открыли в 1745 г. немирные коряки. Восстание охватило практически всю «корякскую землицу». Своеобразная развязка наступила в 1647 г. Стремясь отбить оленей, захваченных чукчами во время нападения на ясачных коряков, Пав-луцкий с отрядом в 97 человек настиг чукчей у устья р. Орловая, атаковал их, но потерпел поражение. К этому времени аборигены уже хорошо знали особенности использования огнестрельного оружия. После первого оружейного залпа, не дав казакам перезарядить ружья, чукчи стремительно бросились в атаку. В рукопашной схватке погибли 40 казаков и 11 ясачных коряков, в том числе сам Павлуцкий. Чукчи захватили оружие, боеприпасы и снаряжение отряда [8].
Разгром и гибель Павлуцкого произвели ошеломляющее впечатление на русские власти. К Анадырю были переброшены дополнительные военные силы с приказом «всех безо всякого милосердия побить и вовсе искоренить». Анадырскую партию из ведения Иркутской провинциальной канцелярии передали в прямое подчинение генерал-майору Х. Киндерма-ну - командующему войсками, дислоцированными в Сибири. В 1748-1755 гг. состоялось семь походов на чукчей, главным образом в нижнем течении Анадыря. Избегая столкновений с крупными русскими отрядами, чукчи предпочитали нападать на небольшие партии русских промысловиков, продолжали грабительские набеги на юкагиров и коряков.
Более успешными во второй половине 1740-первой половине 1750-х годов были военные действия против коряков, за которыми у русских к этому времени уже прочно закрепилась репутация «изменников». Считавшиеся в большинстве своем ясачными, т.е. подданными государства, они неоднократно восставали. Иркутская провинциальная канцелярия, констатировав, что корякам «в их верности твердой надежды нет», рекомендовала охотским и анадырским начальникам «всеми силами стараться... всех побить и в конец разорить без всякого сожаления» [9, с. 20].
Наступление на коряков велось из Анадырска, Охотска и камчатских острогов. Отправленный из Анадырска отряд во главе с прапорщиком Левашовым заставил сдаться восставших утколокских и подкагирских коряков. В 1744 г. для противодействия корякам, живущим на западном берегу Камчатки, на месте камчадальского Шипина острожка была основана Тигильская крепость. Ряд укрепленных пунктов с воинскими гарнизонами для предотвращения восстаний прибрежных коряков основали на Охотском побережье. Кроме уже существовавших Тауйской крепости и Ямского острога (1740) здесь были построены Туманская (1751), Гижигинская (1752), Вилигинская (1752), Таватомская (1752) крепости. Однако строительство крепостей не положило конец противостоянию. В 1751 г. восставшие коряки сожгли Тигильскую крепость, ее гарнизон во главе с каптенармусом Шацким взяли в плен (крепость восстановили в 1752 г.). В 1756 г. коряки сожгли Туман-скую крепость (впоследствии также была восстановлена и стала одним из важных пунктов на тракте Охотск-Гижигинск-Петропавловск). В январе 1753 г. восставшие коряки и юкагиры осадили Гижигинскую крепость. В решающем бою предводитель восстания Ойвулан Омъятов, незадолго до этого совершивший побег из Анадырского острога, был смертельно ранен. Восставшие отошли от крепости, но блокировали все подходы к ней. Отправленный из Охотска на помощь Гижиге отряд сержанта Сторожева в начале марта 1753 г. снял осаду крепости.
Отказаться от дальнейшей борьбы береговых коряков вынудило не столько строительство русских военных укреплений, сколько большие человеческие потери. Особенно сильно пострадали алюторцы, паланцы, пенжинские коряки, численность которых сократилась
в 3-4 раза. Обессиленные многолетней борьбой коряки, потерявшие к 1960-м годам по сравнению с началом века более половины своего населения, к концу 1750-х годов прекратили сопротивление и признали свое подданство русской власти.
По-иному развивались взаимоотношения с чукчами. К середине 1750-х годов стала очевидной бесперспективность попыток подчинить их путем карательных походов. Изменилась к этому времени и геополитическая составляющая русского присутствия на Северо-Востоке. Чукотка потеряла статус плацдарма для расширения российских владений в Северной Америке. С этой задачей успешно справлялись Камчатка и Алеутские острова. Совершенно очевидной становилась и экономическая несостоятельность покорения «чу-коцкой землицы». Уже первые колымские приказчики хорошо понимали, что рассчитывать на богатый ясак от чукчей не приходится. Главного пушного богатства того времени - соболя на Чукотке не было. М. Стадухин (1647 г.) отмечал, что «у тех чухоч соболя нет, потому что живут на тундре у моря» [6, док. 24]. Правда, чукотская земля оказалась богата моржовой костью, которая в XVII в. представляла большую ценность: один фунт моржового клыка по стоимости приравнивался к цене среднего по качеству соболя. Сибирский приказ требовал «рыбную кость имать» и доставлять в Москву. Однако к концу XVII в. промысловые возможности территории, весьма небогатые изначально, в результате интенсивного промысла еще более сократились.
Якутский воевода А. А. Барнашлев предлагал ликвидировать Анадырский острог -форпост русского присутствия на Северо-Востоке - уже в 1676 г., поскольку его содержание стало приносить государственной казне убытки [3, с. 110]. Доходы от поступления ясака и десятинной пошлины с промышленников не окупали расходы на содержание казачьего гарнизона. Однако острог не был ликвидирован. Более того, последние десятилетия XVII в. в его истории отмечены как период расцвета. Анадырск был нужен как опорный пункт русских по мере их продвижения на Камчатку, как плацдарм для приведения в подданство немирных чукчей и коряков.
Ситуация изменилась к середине XVIII в. Камчатка к этому времени окончательно стала российской территорией, сопротивление коряков было сломлено, а попытки привести в подданство чукчей и эскимосов силой окончательно провалились. Между тем государство продолжало тратить на содержание Анадырского острога громадные деньги. Только в 1710-1764 гг. на эти цели было израсходовано 1 381 607 руб. Значительные средства были потрачены на обеспечение отрядов, действовавших против коряков из Охотска. За это же время доход от ясака и различных сборов по Анадырскому ведомству составил всего 29152 руб. Расходы превышали доходы в 47 раз [12, с. 50, 165].
Отказ от политики «жесточи» по отношению к аборигенам в середине XVIII в. во многом был связан с именем сибирского губернатора Ф.И. Соймонова. Хорошо зная особенности местной жизни, он был убежден, что главной причиной всех сибирских восстаний были «насильства» и «грабежи» со стороны служилых людей и их командиров. Если «кроме доброго снисходительства и ласки никаких приметок и озлоблений не произойдет, -рассуждал он, - то не токмо прежние верноподданные юкагиры, коряки, алюторы, камчадалы, ломутки и прочие в послушании и верности пребудут, но и чюкчи в подданство и послушание уповательно приведены быть могут» [5, с. 171].
В донесении Сенату в ноябре 1760 г. Ф. И. Соймонов рекомендовал правительству отказаться от вооруженных действий против чукчей как совершенно бесполезных и «при склонении оных в российское подданство поступать ласкою, благодеянием и добрым с ними обхождением» [9, с. 21]. Одновременно новый начальник Охотско-Камчатского края Ф.Х. Плениснер получил от него инструкцию, не оказывая на чукчей военного давления, найти способы прекратить вооруженные столкновения между чукчами и коряками, которые дестабилизировали обстановку в регионе.
Ф.Х. Плениснеру удалось вступить в переговоры с отдельными группами чукчей, завершившиеся их согласием добровольно уплатить небольшой ясак. Оценив общую ситуацию
и историю русско-аборигенных отношений в регионе, Плениснер пришел также к выводу о необходимости упразднения Анадырской партии, ликвидации Анадырского острога и сокращения численности вооруженных сил на северо-востоке Сибири. Это его предложение было поддержано Ф.И. Соймоновым, ставшим к тому времени сенатором. Сенат согласился с закрытием Анадырской партии, признав, что она «бесполезна» и «народу тягостна». 4 мая 1764 г. появился императорский указ «Об отмене сибирской отдаленной Анадырской экспедиции и о выводе из Анадырского острогу военной команды». В 1765 г. начался вывод анадырского гарнизона и гражданского населения в Гижигинскую и Нижнеколымскую крепости. В 1771 г. Анадырский острог, служивший более ста лет опорной базой подчинения чукчей и коряков, прекратил свое существование.
Ликвидация Анадырского острога не означала отказ от приведения в русское подданство чукчей и эскимосов. Больше того, усилия российского правительства по включению Чукотки в состав Российской империи ввиду появления в северной части Тихого океана английских и французских судов даже активизировались, но осуществлялись они уже исключительно мирным способом. Стремиться к установлению контактов с русскими с целью торгового обмена стали и сами чукчи. В результате начавшихся переговоров некоторые главы чукотских стойбищ стали соглашаться платить ясак. После того как в марте 1778 г. аналогичное соглашение удалось заключить с одним из влиятельных чукотских тойонов Омулятом Хергынтовым, все чукчи были объявлены подданными Российской империи. Фактически же они продолжали оставаться независимыми. Ясак платили лишь тойоны и чукотские торговцы (кавральыт), заинтересованные в развитии торговли с русскими, за что им присваивали звания старшин, выдавали именные печати, медали и кортики. Что же касается основной массы чукчей, то обязать их вносить ясак так и не удалось. В лучшем случае он воспринимался как плата за право торговли. В обмен на пушнину чукчи требовали подарки, и правительство с начала 1790-х годов даже стало отпускать на эти цели специальные средства - по 500 руб. ежегодно. Чукчи, как правило, получали товаров в виде подарков значительно больше, чем могли бы получать за пушнину от купцов [3, с. 139]. Практика обмена была узаконена в «Уставе об управлении инородцев», принятом в 1822 г. Чукчи должны были платить ясак по их усмотрению, они не подчинялись гражданским и уголовным законам Российского государства. Правительство лишь наблюдало за государственными границами на территории расселения чукчей и регламентировало торговлю с ними.
С ликвидацией Анадырского острога административные связи русских с чукчами сократились до минимума. Практически единственным каналом, через который поддерживались отношения, стала торговля. Начиная с 1788 г. основным ее центром была Анюй-ская ярмарка. Незначительная по объемам торговля была организована также на Анадыре. Ежегодно в конце марта-начале апреля к «Анюйской крепостце» съезжалось до 300 человек - русские купцы, чукчи, юкагиры, эвены, чуванцы и коряки. Открытию торговли предшествовала процедура уплаты ясака. Для чукчей она носила формальный характер и представляла собой обмен подарками.
Анюйская ярмарка была практически единственным местом в регионе, где русская администрация (колымский исправник) регулярно встречалась с «носовыми чукчами» (эскимосами) и узнавала о том, что же происходит на Чукотке. Так, на ярмарке 1885 г. русские узнали от эскимосского тойона Чётёля о том, что американская фактория на Чукотке спаивает местных жителей и за бесценок скупает у них пушнину.
Каждый визит эскимосов на ярмарку сопровождался уговорами принять русское подданство, но все было бесполезно. «В подданстве, - сообщал колымский исправник, - они видят желание правительства обложить их ясаком. Цивилизации же не придают никакого значения... скептически относятся к православному вероисповеданию и даже с некоторой иронией говорят, что если они примут христианство, то их, наверное, на первых же порах задушит "русский дьявол"» (ГАИО. Ф. 24. Оп. 7. Д. 94/2723. Л. 5).
Основным товаром, ради которого чукчи и эскимосы приезжали на Анюйскую ярмарку, были изделия из железа и листовой (черкасский) табак. По мере того как на Чукотке развивалась американская торговля, обороты Анюйской ярмарки неуклонно снижались. В конце XIX в. на Анюй ехали уже исключительно ради русского табака. В ответ на решение властей прекратить с 1885 г. продажу листового табака, заменив его махоркой, чукчи заявили, что в таком случае и сама Анюйская ярмарка не нужна. Колымский исправник, ходатайствуя о продолжении продажи листового табака, писал якутскому губернатору: «Я нахожу, что зарождающееся сближение носовых чукчей с русским народом должно будет также погибнуть в самом своем начале, так как за упразднением ярмарки не будет уже той нити, которая связывала бы обоюдные интересы этих двух народностей и все сношения между ними сами собой прекратятся, а чукотская территория, несомненно, обратится со временем в американскую промышленную компанию» (Там же. Л. 8-9).
Участившиеся в XIX в. случаи проникновения иностранных судов в русские воды северной части Тихого океана, рост браконьерства и контрабандной торговли побудили правительство проявить больше внимания к Чукотке. Началась охрана территориальных вод русскими военными судами, в 1888 г. было принято решение об образовании Анадырского окружного управления. Военный губернатор Приморской области так определил главную задачу первому «начальнику Чукотки» Л.Ф. Гриневецкому: «Вы должны стремиться вызвать у чукчей сознание их принадлежности к Российской империи и стараться объяса-чить их не столько для прибылей государственного казначейства, сколько ради того, что уплата ясака доказывает, что инородец признает над собою известную правительственную власть» (ГАЧАО. Ф. Д-9. Д. 2. Л. 2).
Создание на Чукотке административного аппарата не привело, однако, к изменению юридического положения чукчей. В начале ХХ в. оно оставалось таким же, как было определено в Уставе 1822 г. Чукчи считались состоящими в зависимости от Российского государства, но не его подданными. Управлялись по своим обычаям. Никаких повинностей не несли и никакими сборами не облагались. Не принесла ощутимых результатов и деятельность Чукотской духовной миссии, созданной в 1879 г. Пропаганда православия породила лишь своеобразный синкретизм традиционных верований и христианства с преобладанием исконных представлений.
Слабая вовлеченность чукчей в административно-политическую систему царизма вместе с тем не мешала им осознавать себя людьми Российского государства. По мере того как налаживалось транспортное сообщение с Чукоткой, расширялись русская торговля и контакты с русским населением, исчезали замкнутость отдельных групп чукчей, застойный характер их быта и культуры, они все активнее втягивались в общее русло развития Российского государства.
ЛИТЕРАТУРА
1. Артемьев А. Р. Города и остроги Забайкалья и Приамурья во второй половине ХУП - ХУШ вв. Владивосток, 1999. 336 с.
2. Башарин Г.П. Некоторые вопросы вхождения Сибири в состав России. Якутск, 1971. 135 с.
3. Вдовин И.С. Очерки истории и этнографии чукчей. М.; Л., 1965. 403 с.
4. Встречь солнцу: История отечества в романах, повестях, документах. М., 1987. 560 с.
5. Гольденберг Л.А. Каторжанин - сибирский губернатор. Жизнь и труды Ф.И. Соймонова. Магадан, 1979. 287 с.
6. Дополнения к Актам историческим, собранным и изданным Археографическою комиссией. Т. 3. СПб., 1848. 539 с.
7. Дополнения к Актам историческим, собранным и изданным Археографическою комиссией. Т. 11. СПб., 1869. 330 с.
8. Зуев А.С. Начало деятельности Анадырской партии и русско-корякские отношения в 1730-х годах // Сибирь в XVII-XX веках: Проблемы политической и социальной истории: Бахрушинские чтения 1999-2000 гг. Новосибирск, 2002. С. 53-82.
9. Зуев А.С. Русская политика в отношении аборигенов крайнего Северо-Востока Сибири (XVIII в.) // Вестн. НГУ Сер.: История, филология. Т. 1, вып. 3: История / Новосиб. гос. ун-т. Новосибирск, 2002. С. 14-24.
10. Зуев А.С. Характер присоединения Сибири в новейшей отечественной историографии // Евразия: культурное наследие древних цивилизаций. Вып. 1. Культурный космос Евразии. Новосибирск, 1999. С. 124—136.
11. Иванов В.Н. Вхождение Северо-Востока Азии в состав Русского государства. Новосибирск: Наука, 1999. 199 с.
12. Казарян П.Л. План П.Ф. Кузмищева 1834 года о передаче Охотско-Камчатского края Российско-Американской компании. Якутск: Изд. ЯНЦ СО РАН, 2009. 268 с.
13. Колониальная политика царизма на Камчатке и Чукотке в XVIII веке. Л., 1935. 260 с.
14. Мерцалов А.Н. Сталинизм и освещение прошлого // История и сталинизм. М., 1991. С. 440—442.
15. Миддендорф А. Путешествие на Север и Восток Сибири. Ч. 1. СПб., 1860.
16. Открытия русских землепроходцев и полярных мореходов XVII в. на северо-востоке Азии. М., 1951. 618 с.
17. Полевой Б.П. Изветная челобитная С.В. Полякова и ее значение для археологов Приамурья // Русские первопроходцы на Дальнем Востоке в XVII—ХГХ вв. Т. 2. Владивосток, 1995. С. 7—54.
18. Расспросные речи служилого человека Нехорошко Колобова // Изв. ВГО. 1958. Т. 90, вып. 5. С. 446—448.
19. Русская тихоокеанская эпопея. Хабаровск, 1979. 608 с.
20. Русские мореходы в Ледовитом и Тихом океанах. Л.; М., 1952. 386 с.
21. Русско-китайские отношения в XVII веке. М., 1969. Т. 1. 614 с.
22. Сафронов Ф.Г. Вопрос о присоединении Якутии к Русскому государству в советской исторической литературе // Изв. СО АН СССР. Сер. обществ. наук. 1969. Вып. 1, № 1. С. 53—58.
23. Степанов Н.Н. Тунгусы в XVII веке в Якутии // Якутия в XVII веке. Якутск, 1953.
24. Ульяницкий А. Албазин и албазинцы // Записки Приамурского отдела Императорского общества востоковедения. Вып. 1. Харбин, 1912.
25. Шунков В.И. Вопросы аграрной истории России. М.: Наука, 1974. 376 с.
26. Щеглов И. Хронологический перечень важнейших данных по истории Сибири. 1032—1882 гг. Иркутск, 1883. 779 с.
27. Якутия в XVII веке. Якутск, 1953. 438 с.
