CC BY
23
УДК 821.161.1-31
Юлия Владимировна Меладшина
аспирант кафедры русской и зарубежной литературы
ФГБОУ ВО «Пермский государственный гуманитарно-педагогический
университет», Пермь, Россия 614990, Пермь, Сибирская, 24, (342) 238-63-44, e-mail: meladshina@yandex.ru
ГОГОЛЕВСКИЙ «РЕВИЗОР» В КОНТЕКСТЕ РОМАНА ВЛАДИМИРА ШАРОВА «ВОЗВРАЩЕНИЕ В ЕГИПЕТ»
Yuliya V. Meladshina
Graduate student of the Department of Russian and foreign literature
Federal State Budget Educational Institution of Higher Education «Perm State Humanitarian Pedagogical University» 24, Sibirskaja, 614990, Perm, Russia, e-mail: meladshina@yandex.ru
GOGOL'S «THE GOVERNMENT INSPECTOR» IN THE CONTEXT OF VLADIMIR SHAROV'S NOVEL «RETURN TO EGYPT»
Аннотация: Рассматриваются интерпретации комедии Н.В. Гоголя «Ревизор» в романе В. Шарова «Возвращение в Египет». Выявляется взаимосвязь между реальными постановками пьесы на сценах русских театров и сценическими опытами героев романа, а также сопоставляются различные варианты интерпретации комедии в романе Шарова и осмысляется соотношение содержания этих интерпретаций с авторскими указаниями Гоголя и со смыслом романа Шарова в целом.
Ключевые слова: Н.В. Гоголь, «Ревизор», Хлестаков, гоголевский текст, комедия, интерпретация, мессианский мотив, самозванство.
Abstract: We investigate the interpretation of the comedy NV Gogol's «The Government Inspector» in the novel V. Sharov «Return to Egypt». It discovers the connection between the actual staging of the play at the Russian theatres and the stage experience of its characters. The article also carries out a comparison of various interpretations of the Gogol's comedy proposed in Sharov's novel, and analyses the way their content is correlated with the author's instructions and with the general sense of Sharov's novel.
Keywords: N.V. Gogol, «The Government Inspector», Khlestakov, Gogol's text, comedy, interpretation, messianic motive, imposture.
© Меладшина Ю.В., 2017
Роман Владимира Шарова «Возвращение в Египет» построен на интертекстуальном взаимодействии с гоголевскими произведениями и нацелен на воссоздание, развитие и «вживление» гоголевского текста в жизнь и культуру современной России, т. к., по логике субъектов повествования, «потомков Гоголя», исправить и перенаправить трагическую судьбу отечества можно, лишь доделав ту работу, которую не завершил сам классик.
«Возвращение в Египет» - это эпистолярный роман, имеющий подзаголовок «Выбранные места из переписки Николая Васильевича Гоголя (Второго)». Главным героем является троюродный правнук писателя и его полный тезка - Коля Гоголь, состоящий в переписке с представителями своего рода. В тексте романа переосмысляются многие произведения Гоголя (поэма «Мертвые души», публицистический сборник «Выбранные места из переписки с друзьями», повесть «Нос»), но особое место в сюжете и в символическом плане книги Шарова занимает комедия «Ревизор».
Примечательно, что речь о комедии заходит, по сути, в самом начале повествования, именно с этого произведения Гоголя начинается вживление в роман Шарова текстов классика. Подобно Гоголю, который начинает свой поиск пути к спасению России с «Ревизора», герои «Возвращения в Египет» в постановках этого произведения ищут возможности реализации спасительной миссии.
Мессианские мотивы романа сопряжены с темой самозванства и пророков - истинных и ложных. В истории России самозванство занимает особое место. Начиная с XVII в. и периода Смутного времени вплоть до ХХ в. появлялись самозванцы (череда Лжедмитриев, Петр III, представители династии Романовых, спасшиеся от расстрела), в которых народ надеялся увидеть спасителей отечества. Очень характерна в этом плане ситуация начала XX в. В.Ю. Баль пишет о том, что «предреволюционные годы в России стали временем ожидания пророка, который должен дать "новый завет" и явить земное воплощение Небесного Иерусалима» [2, с. 17]. Именно эта тенденция запечатлена в книге Шарова, прежде всего в тех ее предреволюционных эпизодах, которые связаны с самодеятельными постановками комедии «Ревизор» потомками Гоголя.
Наиболее значительными, судя по оценкам и интерпретациям, данным авторами писем, были постановки 1913, 1915 и 1916 гг. «От первой к третьей постановке комедии, - отмечает В.Ю. Баль, - можно заметить логику постепенного перехода от традиционного понимания комедии к более радикальному, пронизанному революционным духом» [2, с. 17]. При этом романные постановщики пытаются сделать то, что не удалось реальным режиссерам при жизни самого Гоголя, - дать идеальную интерпретацию «Ревизора».
Здесь мы должны сделать необходимый экскурс в историю восприятия гоголевской пьесы литературной и театральной общественностью. С момента первой публикации в 1836 г. «Ревизор» оказался в центре внимания критиков, которые в оценке данного произведения разделились на несколько противоборствующих лагерей.
С отрицательными оценками пьесы выступили консерваторы (особенно выделялись Ф.В. Булгарин, О.И. Сенковский, Н.А. Полевой), которые в комедии увидели неправдоподобность, клевету и наветы на Россию и российскую власть. Ф.В. Булгарин обвиняет Гоголя в неактуальности, утверждает, что «автор "Ревизора" почерпнул свои характеры, нравы и обычаи не из настоящего русского быта, а из времен пред Недорослевских, из комедий "Ябеда", "Честный секретарь", "Судейские именины"» [5, с. 389]. Он также отрицает сатирическую направленность пьесы, отмечая, что Гоголь создал целую галерею не героев, а бездушных кукол и глупцов, настаивает на том, что «Ревизор» не более, чем фарс: «Это презабавный фарс, ряд смешных карикатур» [5, с. 390]. Сходные позиции были высказаны в рецензии О.И. Сенковского: «Из злоупотреблений никак нельзя писать комедии, потому что это не нравы народа, не характеристика общества, но преступления нескольких лиц, и они должны возбуждать не смех, а скорее негодование честных граждан» [11, с. 43].
Эстетическая критика, которую представляли П.А. Вяземский, В.П. Андросов и другие, также отрицала политическую подоплеку произведения и отмечала в пьесе, в зависимости от расположения к ее автору, искрометный юмор, анекдотичность или же фарс. Однако сатирические аспекты пьесы отмечаются. Так, Андросов, в частности, признает тот факт, что в пьесе дано выражение «сущности тех людей, из которых составляется разнородная масса наших провинциальных нравов» [1, с. 125], и делает социально значимый вывод: «Дурное свойство человека, поддерживаемое общественным его положением, должно быть преследуемо нещадно» [1, с. 124]. Правда, он видит в комедии сатиру вовсе не на социально-политический уклад и чиновничий аппарат, а на «исключения вольные или невольные» [1, с. 125]. П.А. Вяземский, в своем стремлении «реабилитировать» комедию, с одной стороны, верно подмечает наличие этического противовеса миру злоупотреблений в «Ревизоре»: «Говорят, что в комедии Гоголя не видно ни одного умного человека; неправда: умен автор»; с другой стороны, микширует ее политическую остроту: «Говорят, что в комедии Гоголя не видно ни одного честного и благомыслящего лица; неправда: честное и благомыслящее лицо есть правительство, которое, силою закона поражая злоупотребления, позволяет и таланту исправлять их оружием насмешки. В 1783 году оно допустило представление "Недоросля", в 1799-м "Ябеды", а в 1836-м "Ревизора"» [6].
В.Г. Белинский, представлявший социально-ориентированную, демократическую позицию в литературной критике 30-х гг., обратил внимание на сатирическую природу смеха и его обличительные функции в комедии, отметил мастерство реалистического бытописания. Именно в первом драматургическом опыте Гоголя В.Г. Белинский видел воплощение идеи русского национального театра и прочил ему большое будущее, он счел комедию «результатом всего прошедшего развития нашей литературы
и ответом на современные потребности нашего общества» [3, с. 243]. В 1841 г. он писал: «В комедии жизнь для того нам показывается такою, как она есть, чтобы навести нас на ясное созерцание жизни так, как она должна быть. Превосходнейший образец художественной комедии представляет собой "Ревизор" Гоголя» [4, с. 192].
Гоголь остро воспринимал критические статьи, с нетерпением и страхом ожидал сценического дебюта своей комедии. В 1836 г. на сцене Александринского театра в Петербурге состоялась премьера комедии. Исполнителями главных ролей были И. Сосницкий (Городничий) и Н. Дюр (Хлестаков). И ситуация с литературно-критическим разночтением повторилась. Обозначилось три позиции, которые следующим образом суммирует Ю.В. Манн: «Одни видели дерзкую клевету на существовавшие в России порядки», другие «восприняли пьесу как забавный и непритязательный фарс», а третьи усмотрели «выстраданный протест против несправедливости и произвола» [9]. При этом постановщикам пьеса показалась чересчур сложной и в театральной версии ее упростили, придав привычную и легкую форму водевиля. Сам Гоголь постановкой остался крайне недоволен: «Мое же создание мне показалось противно, дико и как будто вовсе не мое» [7, с. 99].
Писатель неоднократно предпринимал попытки пояснить суть пьесы, в частности, в рекомендациях актерам и режиссерам «Замечания для господ актеров» (данных непосредственно в самой пьесе), «Отрывок из письма, писанного автором вскоре после первого представления "Ревизора" к одному литератору» (1836), «Предуведомление для тех, которые пожелали бы сыграть как следует "Ревизора"» (1842), «Театральный разъезд» (1842), «Развязка "Ревизора"» (1846), «Дополнение к "Развязке Ревизора"» (1847).
Гоголь был глубоко разочарован трактовкой образа Хлестакова на сцене Александринского театра: «Главная роль пропала: так я и думал. Дюр ни на волос не понял, что такое Хлестаков. Хлестаков сделался чем-то вроде <...> целой шеренги водевильных шалунов <...>. Он сделался просто обыкновенным вралем» [7, с. 99].
Трудность в исполнении роли Хлестакова Гоголь видит в двойной природе образа. С одной стороны, пустейший человек и лгун (именно этот посыл и считали главным в пьесе, а затем отразили на сцене первые постановщики «Ревизора»), с другой - Хлестаков предстает некой стихией, неконтролируемой энергией, «вдруг развернулся неожиданно для самого себя. В нем все -сюрприз и неожиданность» [7, с. 115-117]. Будучи пустым человеком, Хлестаков одновременно лицо фантасмагорическое, которое «как лживый олицетворенный обман унеслось вместе с тройкой бог весть куда.» [7, с. 118]. Но эта двойственность Хлестакова не была воплощена сценически ни в прижизненных постановках «Ревизора», ни в последующих постановках, вплоть до XXI в.
Описанные в романе Шарова самодеятельные театральные интерпретации 10-х гг. XX в. оказываются заполнением содержательной лакуны в сценической истории «Ревизора». Режиссеры Шарова стремятся максимально приблизиться к авторскому замыслу, опираясь на многочисленные гоголевские комментарии и рекомендации, ориентируясь на те из них, которые, по их мнению, позволяют поставить «истинного» «Ревизора».
Так, «Ревизор» 1913 г. (режиссером-постановщиком спектакля был Савелий Тхоржевский) был «призван карать пороки, которые выведет на свет Божий, проявит, обнажит Хлестаков» [12, с. 120]. По нашему мнению, ключом к пониманию пьесы режиссер считает «Театральный разъезд» Гоголя, в котором автор указывает на обличительную природу своей пьесы, но не сатирического толка - против взяточничества и мещанства («<...> прежде всего <...> будут утверждать, что это злая сатира, пошлая, низкая выдумка» [8, с. 146]), а духовно-нравственного: целью комедии, по мысли ее создателя, автора «Театрального разъезда», является обнажение человеческой греховности как таковой и призыв к исповеди и покаянию как к единственному пути к спасению: «Вы не хотите знать того, что без глубокой сердечной исповеди, без христианского сознания грехов своих, без преувеличенья их в собственных глазах наших не в силах мы возвыситься над ними, не в силах возлететь душой превыше презренного в жизни» [8, с. 151].
Новаторский подход Тхоржевского состоял в намерении воплотить две ипостаси Гоголя в двух героях - Хлестакове и ревизоре. Эти герои в концепции Тхоржевского не противопоставлены, они служат общей цели - очищению общества от грехов. В Хлестакове Гоголь «радостен, открыт», в ревизоре показан «достойный финал его, Гоголя, служения отечеству» [12, с. 120]. Режиссер-постановщик сливает воедино три образа: Гоголь - Хлестаков -ревизор. Следует заметить, что замысел спектакля не был реализован, но именно эти идеи стали благодатной почвой для постановок последующих лет под руководством Блоцкого.
Прежде чем обратиться к их анализу, отметим любопытный факт, рифмующийся с описанной выше интерпретацией Тхоржевского, из современного реального театрального опыта. В постановке В.В. Фокина «Ваш Гоголь», премьера которой состоялась в Александринском театре 14 апреля 2011 года, Гоголь предъявлен в двух контрастных персонажах. Первый из них - «образ Гоголя-жуира, Гоголя-бонвивана — ближайшего родственника Хлестакова; живехонького молодчика, общающегося с Пушкиным "на дружеской ноге" и ценящего кулинарные изыски», а второй -«то ли покойник в саване, то ли только встречающий смерть, замерший в глубокой судороге страдалец <...> презирающий все плотское раб Божий Николай», в финале своего жизненного пути, предстающий перед зрителями «в центре <...> камерного пространства Седьмого александринского яруса — не то помост, не то поминальный стол, не то стол прозекторской; с обеих
сторон — трибуны» [10]. Для усиления этого эффекта двух Гоголей играют разные актеры: «молодой Гоголь» - А. Поламищев, «зрелый» - И. Волков. Тхоржевский также считал, что в романе Шарова Гоголей «играть <...> должны два разных актера» [12, с. 120]. Таким образом двойственность натуры самого Гоголя находит отражение в двойственности главного героя его комедии. Гоголевское преображение из писателей в проповедники Тхоржевским также отражено - в трактовке образа ревизора.
Однако, при схожести приема раздвоения личности Гоголя, цели и идеи постановок у романного и реального режиссеров разные. У Тхоржевского главной идеей было обнаружение греха и наглядная демонстрация его; у Фокина акцентируется, по мнению критика Д.А. Ренанского, «тема телесности»: «Именно тело оказывается в эпицентре <.> ситуации мучительно конфликтных взаимоотношений внутреннего-духовного и внешнего-мирского, драматически обостряющихся и становящихся вещно-зримыми накануне физической смерти <...>, когда "душа с телом прощается"» [10].
Разумеется, идея двойничества, как и прием раздвоения персонажа, в современном искусстве (напомним, что Тхоржевский рожден фантазией современного писателя) уже стала едва ли не общим местом. Однако в данном случае перекличка разных трактовок «Ревизора», возникших в разных текстах и контекстах, заставляет увидеть и осмыслить по-новому саму пьесу.
Возвращаясь к внутрироманным театральным интерпретациям комедии Гоголя, уточним, что инсценировки 1915 и 1916 гг. принадлежат другому режиссеру - Блоцкому, задумавшему дилогию, которую представлял следующим образом: «обе постановки: пятнадцатый год - путь человека к Богу, шестнадцатый год - Господь спускается на землю и уже не находит избранного народа <...>, не находит вообще ничего, кроме нескончаемого коловращения греха, - идя навстречу друг другу, неизбежно сойдутся в "немой сцене"» [12, с. 120].
В качестве концептуального ориентира Блоцкий, как и Тхоржевский, избирает комментарии Гоголя. При этом учитывается то обстоятельство, что существуют расхождения между авторскими характеристиками Хлестакова в «Замечаниях для господ актеров» (1836) и в «Отрывке из письма, писанного автором вскоре после первого представления "Ревизора" одному литератору» (1836). В «Замечаниях.» Гоголь пишет о Хлестакове: «.один из тех людей, которых называют пустейшими. Говорит и действует безо всякого соображения. <...> Чем более исполняющий эту роль покажет простоты и чистосердечия, тем более он выиграет» [7, с. 9]. В «Отрывке» оценивается полученный сценический вариант: «И вот Хлестаков вышел детская, ничтожная роль!», - и содержатся пояснения: «Хлестаков есть человек ловкий, совершенный comme il faut, умный и даже, пожалуй, добродетельный» [7, с. 100, 101]. Очевидно, что «пустейший» и «умный», «без всякого соображения и «ловкий», даже «добродетельный» - не просто разные, а противоположные аттестации. Примечательно, что Гоголь сам недоволен буквальным пониманием своих первичных рекомендаций.
Блоцкий как бы исправляет ситуацию, стремясь реализовать объемную, многозначную трактовку образа главного героя. Он опирается прежде всего на комментарии, данные в «Развязке "Ревизора"» (1846), где социальная проблематика рассматривалась в духовном аспекте, а мысли о необходимости высоконравственного развития, духовного роста перекликались с идеями другого произведения Гоголя - «Выбранными местами из переписки с друзьями». Религиозно-нравственная направленность сменила сатирическую, символизм истолкования героев и коллизий пришел на смену психологизму и «типизму». Уездный город N превратился в город человеческой души, ревизор стал олицетворением совести, чиновники выступили в качестве пороков.
Эта концепция и легла в основу постановки Блоцкого 1915 г. Следует отметить, что из трех романных постановок именно эта - 1915 г. -единственная, которая была реализована. По мнению героев романа, она была наиболее удачной из всех («.очень уж удачной она вышла», «Мы не просто вжились в <...> "Ревизора", мы в него вросли» [12, с. 128]). Именно в ней актуализируются мотивы мессианства, избранности и самозванства.
При этом постановка 1915 г. «стилизована под водевиль, выстроена как иронический <...> парафраз библейского Исхода» [12, с. 121]. Блоцкий подхватывает аллегорическую интенцию, заданную Гоголем в «Развязке.»: «Всмотритесь-ка пристально в этот город, который выведен в пиэсе <...> Ну а что, если это наш же душевный город, и сидит он у всякого из нас? <...> Что ни говори, но страшен тот ревизор, который ждет нас у дверей гроба. <...> Ревизор этот наша проснувшаяся совесть, которая заставит нас вдруг и разом взглянуть во все глаза на самих себя. Перед этим ревизором ничто не укроется, потому что по именному высшему повеленью он послан и возвестится о нем тогда, когда уже и шагу нельзя будет сделать назад. <...> Теперь же в безобразном душевном нашем городе, <...>, в котором бесчинствуют наши страсти, как безобразные чиновники, воруя казну собственной души нашей! <...> Хлестаков — ветреная светская совесть, продажная, обманчивая совесть, Хлестакова подкупят как раз наши же, обитающие в душе нашей, страсти» [7, с. 130-131].
Опираясь на эту трактовку Гоголя, герой Шарова режиссер Блоцкий кардинально переосмысляет привычную систему координат, в которой разворачивается действие пьесы. По мысли Блоцкого, Земля Обетованная -родовое поместье, Городничий - фараон, тюрьма - египетское рабство, город N - стоянка посреди пустыни и т. д. А «маленький, жалкий Хлестаков <...> избранный народ, и не важно, что самозваный» [12, с. 121]. В этой постановке избранничество трактуется как самозванство, т. к. никто не станет проверять, истинное ли это избранничество или самопровозглашенное. Хлестаков «и сам не знает, не может знать, врет он или не врет, самозванец или взаправду избран» [12, с. 123]. Таким образом, выводится следующая аксиома: «Кто пошел - тот и избранный народ», в дальнейшем она не раз подтвердится
в романе: «Сам Гоголь за избранный народ держал всех, кто готов обратиться к Богу» [12, с. 420]. Такая трактовка образа Хлестакова отсылает к первоначальному замыслу Гоголя, который мечтал видеть Хлестакова не заурядным лгуном, а человеком, для которого ложь - это вдохновение, поэтический экстаз и грезы наяву: «Хлестаков лжет <...> с чувством, в глазах его выражается наслаждение, получаемое им от этого. Это вообще лучшая и самая поэтическая минута в его жизни — почти род вдохновения» [7, с. 100]. При этом постановка Блоцкого пронизана «необыкновенной легкостью», подобно той, что у Хлестакова в голове. Несмотря на серьезность заявленной темы, спектакль не был окрашен мрачными тонами и даже череда «казней египетских» («немая сцена» и последующий кризис) в пьесе не предъявлена. «"Ревизор" так и остался сказкой об Исходе, о чуде и о чуде Исхода» [12, с. 123].
Интересен тот факт, что в реальной постановочной практике вплоть до 20-х гг. ХХ в. мистико-символический план «Ревизора» не предъявлялся. Пьеса интерпретировалась как фарс, комедия нравов, психологическая драма, но символический, духовно-нравственный аспект не был актуализирован. Театр десятилетиями трактовал пьесу в ставшем классическим традиционном варианте, который публика впервые увидела в 1836 г. (не будем забывать о цензуре, которая диктовала свои условия, именно версия для цензуры так въелась в сознание публики, что в ином свете «Ревизор» уже не воспринимался).
Новаторское прочтение предложил В.Э. Мейерхольд. В его постановке 1926 г. была предпринята попытка переосмыслить обличительный пафос «Ревизора» как направленный не только против николаевской России, но и против порочной вневременной сущности человека. В трактовке В.Э. Мейерхольда обнажились те мистические аспекты пьесы, о которых много писала религиозно-философская критика серебряного века и которые, тем не менее, насколько нам известно, игнорировались театром. Возможно, трактовка Блоцкого 1915 г. возникла в романе Шарова как отражение театрального эксперимента В.Э. Мейерхольда.
Следующая постановка Блоцкого - 1916 г. - пронизана революционными настроениями (Блоцкий близок к одной из нелегальных революционных партий, однако, к какой именно, в романе не указано) и продолжает тему «истинных и ложных» пророков. Нервозно-трагическое мироощущение Гоголя последних лет находит отражение и в самой постановке, и во взаимодействии Блоцкого с труппой. Как и постановка 1913 г., эта - 1916 г. - не была реализована. О ней мы можем судить лишь по разбору пьесы, сохранившемуся в дневниковых записях одного из героев романа.
Продолжая опираться на комментарии Гоголя, режиссер приходит к выводу, что Ревизор - это истинный пророк, «Грозный Судия на пороге» [12, с. 154], в то время как Хлестаков - пророк ложный. Однако и тот и другой - ипостаси самого Гоголя. И если в постановке 1915 г. ложность и самозванство пророка рассматривались как правомерные и допустимые его ипостаси, почти
тождественные, то в спектакле 1916 г. концепция изменяется и самозванство и подлинность разводятся, противопоставляются: «Обе гоголевские роли <...> суть пророки и проводники человеческой души, только один самозваный и ложный - он ведет во зло, а второй истинный и послан Богом» [12, с. 141]. Таким образом, вводится мотив ответственности за выбор своего пути и способность отличить «истинное» от «самозваного», цена ошибки велика -в финале пути ждет спасение или ад.
Особое внимание Блоцкий уделяет финальной «немой сцене»: «<...> эти полторы-две-три минуты, которые она длится, сделаются <...> значительнее всего остального, что было и есть в "Ревизоре"» [12, с. 153], а сама пьеса - это только лишь пролог перед основным действием.
«Немая сцена» всегда была наиболее сложным моментом в постановке пьесы. Так, Гоголь разочарован финалом в постановке Александринского театра: «Она совершенно не вышла. Занавес закрывается в какую-то смутную минуту, и пьеса, кажется, как будто не кончена» [7, с. 103]. Автор желал увидеть то, что называется «живые картины», лица героев должны выражать степень ужаса и потрясения соответственно совершенным им грехам. Блоцкий развивает эту идею, и «немая сцена» в его интерпретации превращается в Страшный Суд, где каждый из героев ответит за свои грехи и выбор пророка, за которым он следовал.
В финале разбора комедии Блоцкий назовет «Ревизор» «пьесой об избранности и самозванчестве, с тем, однако, что решать, кто самозванец, а кто и вправду благословен Господом, даже в самой малой своей части не находится в человеческой юрисдикции. Один Всевышний может знать, кого он избрал» [12, с. 146].
Эта мысль лежит в основе сюжета романа «Возвращение в Египет»: как определить, кто прав? за кем идти? где Земля Обетованная, а где Египет? и как их не перепутать?
Подводя итог, можно сказать, что три режиссерские концепции «Ревизора» в «Возвращении в Египет» образуют единый триптих, в основе которого -христианская модель пути к Богу: «покаяние - исповедь - спасение». Каждая из трактовок - соответствующий этап пути: «Ревизор» 1913-го - обнаружение пороков, 1915-го - признание их, 1916-го - наказание и очищение. В романе Шарова «Ревизор» выступает плацдармом для апробации идей о возможных путях спасения, их поисков и реализации.
Герои-режиссеры в романе Шарова выступают новаторами, ведь за предшествующую им сценическую историю комедии подобных истолкований пьесы не было. Неоднократно звучали идеи необходимости увидеть и истребить пороки не только общественные и социальные, но и духовные и личные, между тем, никогда еще эти идеи не принимали таких поистине вселенских масштабов. Трактовки Тхоржевского и Блоцкого - это не досужие размышления на тему «Что хотел сказать автор?», в ходе которых режиссеры приходили к той или иной интерпретации пьесы, а целенаправленное взращивание и развитие идей комедии в варианте новых скрижалей Моисея, на роль которого претендует один из потомков Гоголя, жаждущий, ни много ни мало, привести человечество к спасению.
Список литературы
1. Андросов В.П. // Московский наблюдатель. - 1836, май. - Кн. 1. -С.124-129.
2. Баль В.Ю. Гоголевская традиция в контексте ветхозаветного сюжета «Исхода» в романе В. Шарова «Возвращение в Египет» // Вестник Томского государственного университета. - 2014. - № 383. - С. 13-20.
3. Белинский В.Г. Полн. собр. соч.: В 13 т. - М.: Изд-во АН СССР, 1956. -Т. 10. - 474 с.
4. Белинский В.Г. Разделение поэзии на роды и виды // А.С. Грибоедов в русской критике: сб. ст. - М.: Гослитиздат, 1958. - С. 19-193.
5. Булгарин Ф.М. // Северная пчела, 1836. - № 98. - С. 389-392.
6. Вяземский П.А. Сочинения: В 2 т. Литературно-критические статьи. -М.: Худож. лит., 1982. - Т. 2. -URL:http://az.lib.ru/w/wjazemskij_p_a/text_0440.shtml (дата обращения: 10.07.2016).
7. Гоголь Н.В. Полн. акад. собр. соч. и писем: В 14 т. - М.-Л.: АН СССР, 1951. - Т. 4: Ревизор. - 552 с.
8. Гоголь Н.В. Полн. акад. собр. соч. и писем: В 14 т. - М.-Л.: АН СССР, 1949. - Т. 5: Женитьба. Драматические отрывки и отдельные сцены. - 511 с.
9. Манн Ю.В. Ревизор. Сценическая история, критика, автокомментарии // Гоголь Н. В. Избр. соч.: В 2 т. - М., 1978. - Т. 2. - URL: http://www.a4format.ru/pdf_files_bio2/475a407d.pdf (дата обращения: 08.07.2016).
10. РенанскийД.А. Персона. Гоголь. («Ваш Гоголь». Александринский театр. Режиссер Валерий Фокин) // Империя драмы - 2011. - № 47. - URL: http://www.alexandrinsky.ru/magazine/rubrics/rubrics_425.html (дата обращения: 22.07.2016).
11. Сенковский О.И. Библиотека для чтения. - СПб, 1836. - Т. 16, ч. I, отд. V. - С. 43. - URL : http://vivovoco.astronet.ru/VV /BOOKS/BRAMBEUS/GOGOL/ GOGOL_2.HTM (дата обращения: 15.07.2016).
12. Шаров В.А. Возвращение в Египет. - М., 2015. - 759 с.
