CC BY
71
ПОЭТИКА ЛИТЕРАТУРЫ
УДК 821.161.1
М. А. Жиркова1
Гоголевские мотивы и образы в рассказе Саши Чёрного
«Иллинойсский богач»
В сборнике «Несерьезные рассказы» (Париж, 1928) Саша Черный неоднократно обращается к образам и сюжетам русской литературы. Рассказ «Иллинойсский богач» соотносится со многими гоголевскими произведениями, в том числе с повестью «Портрет». Саша Черный берет лишь отдельные элементы, мотивы, переосмысляя «чужое слово», нередко представляя его пародийно.
Главный герой рассказа - художник, которого за его заносчивость и скупость подвергают осмеянию сотоварищи. Шутка с мнимым наследством оборачивается для героя стремительным взлетом и болезненным падением. Рассказ Саши Черного выходит с подзаголовком «святочный рассказ», но вместо страшной святочной истории превращается в сатирическую зарисовку.
The "Not Serious Stories” (Paris, 1928) by Sasha Cherny are known for the vast use of the images and plots of Russian literature. Although the novel "The Illinois Richman” does not contain the quotations or other direct indications on them, it reminiscents Gogol’s works, such as "The Portrait”. Sasha Cherny introduces just separate elements, motives which acquire new meaning and represents the "alien word” as a parody.
The story protagonist is an artist who is mocked at by his mates for his arrogance and avarice. The joke with a false inheritance results in the hero’s prompt rise and painful fall. Sasha Cherny’s story is titled "The Christmas Story”, but instead of a scary Christmas story it turns out to be a satirical sketch.
Ключевые слова: художественный образ, сюжет, мотив, экспозиция, святочный рассказ, трагедия, комическое, пародия, гротеск, карикатура, сатира.
Key words: artistic image, plot, motif, exposition, Christmas tale, tragedy, comic, parody, grotesque, caricature, satire.
В сборнике «Несерьезные рассказы» (Париж, 1928) Саша Черный неоднократно обращается к образам и сюжетам русской литературы. Так происходит в рассказе «Диспут», сюжет которого строится вокруг чтения и обсуждения гоголевского «Вия». Герой «Московского случая» сравнивает свою возлюбленную с сестрами Лариными и героинями Островского. Экономка из одноименного рассказа называет свою хозяйку майской ночью или утопленницей.
В рассказе «Иллинойсский богач» отсутствуют конкретные указания или прямые цитаты, но начало рассказа явно отсылает к гоголевскому «Портрету», а время действия и дальнейшее развитие
1 Жиркова Марина Анатольевна, кандидат филологических наук, Ленинградский государственный университет имени А.С. Пушкина.
событий перекликается с «Ночью перед Рождеством», присутствуют аллюзии на «Мертвые души» и «Ревизор». Как и в других рассказах, Саши Черный берет лишь отдельные элементы, мотивы, переосмысляя «чужое слово», нередко представляя его пародийно.
Трагедия героя гоголевского «Портрета» в рассказе Саши Черного оборачивается комедией. Тема художника и денег, заявленная Гоголем, развивается в трагедию гибели таланта и души человека, тогда как герой Саши Черного оказывается в центре розыгрыша и представлен комически. В «Портрете» есть несколько элементов, составляющих сюжет: художник и талант, таинственный портрет и деньги. Но в рассказе Саши Черного присутствуют лишь два из них: художник и деньги, о таланте не говорится ни слова. Можно допустить, ведь дела идет успешно, мастерство живописца. Но живопись для главного героя связана прежде всего с ремеслом.
Начало рассказа отсылает к гоголевской повести: главный герой «Иллинойсского богача» художник Кандыба по приезде в Париж «Пейзажи послал к черту» [4, II: 262]. Именно с рассмотрения выставленных на продажу картин в лавочке и рассуждения о пейзажах начинается история художника Чарткова. Герой Гоголя видит в выставленных на продажу пейзажах бездарность, унижение искусства, признак ремесла. Правда, художник Кандыба у Саши Черного отказывается от пейзажей по коммерческим причинам: не покупают, но можно предположить, что его пейзажи подобны выставленным в картинной лавке, где ремесленное начало доминирует над творческим.
В рассказе Саши Черного предстает разнообразный, но единый мир русских эмигрантов, и художник Кандыба его естественная и органическая часть. Париж показан как город русских эмигрантов, обосновавшихся и обустроившихся по-разному. С безвкусицы французского обывателя русского происхождения и начинается рассказ Саши Черного, замечание которое должно бы возвысить главного героя-художника. «Иллинойсский богач» рассказ о художнике, мелькают имена прославленных живописцев, другие герои рассказа сопричастны миру искусства: офортист Болдырев, скульптор Шафгаузен. Но действие рассказа разворачивается в мире обыденности и повседневности, вещном мире бытового человека.
Искусство изначально снижено, в первом же абзаце, где оно поставлено в один ряд с предметами мебели. Представленная пестрота подбора домашней мебели, когда изысканная кушетка ««а ля Рекамье» соседствует с простым и грубоватым подграммофонным столом под ««рюстик» и помпезной трехспальной кроватью негоциантского барокко, многое говорит о вкусе парижских дам. Среди этой чехарды безвкусицы ради ««домашней эстетики» висят дешевые картинки, литографии и гипсовая маска Бетховена. Но и Кандыба, осознавая пошлость и эстетическую неискушенность простого обывателя, подстраивается под
него, создавая очередной «шедевр» в рамках эстетических вкусов публики.
Подстраиваясь и творя «под Серова», «под Сорина», «под Малявина», теряет свою индивидуальность, свою собственную художественную манеру, свою личность, душу. Не случайно на страницах рассказа возникает образ плюшкинской души, мертвой души гоголевского мира.
Творчество героя рассказа поставлено на коммерческие основы: «Кандыба навел справки и решительно перешел к портрету» [4, II: 262], узнал спрос, организовал рекламу, сумел угадать вкус клиента. Современные художники: Серов, Сорин, Малявин, подсказывающие образы и стиль, дающие ориентиры, оказываются, с точки зрения героя, всего лишь «кустарями». Выбор подлинного таланта определяется непредсказуемой логикой: «Из мировых имен, кроме себя, утвердил лишь Рембранта и почему-то Джотто (очень уж звучное имя!) [4, II: 263]. Живопись, поставленная на ремесленноторговые основы, приносит коммерческий успех: «Через полгода Кандыба, самодовольно теребя любимую волосатую бородавку на щеке, стоял посреди своей заново отделанной студии и любовался» [4, II: 263].
Старая мастерская Кандыбы была открыта во внешний мир («выставил, рекламы ради») и представляла его мир художника-портретиста. Новая студия, появившаяся через полгода, замкнута на нем, закрыта от внешнего мира. Новая студия постепенно по ходу рассказа наполняется вещами и безделушками, приобретая жилой вид: телефон, ковер, зеркало, ломберные столы, китайский дракон, китайская курительница. Портреты, находящиеся внутри студии, по всем углам, повернуты носами к стене. Указаны не глаза, отражающие человеческую душу, достаточно вспомнить портрет ростовщика, а носы, традиционно комическая часть лица. При этом названа вновь гоголевская «деталь» человеческого лица, правда, получившая на время статус человека в одноименной повести. Мертвые, а не живые портреты заполняют новую студию Кандыбы. Единственным связующим звеном с внешним миром является телефон, «блестящий, как лакированный жук».
Главный герой ведет закрытый образ жизни, замкнутый на собственной работе и собственной личности. Но эта закрытость оказывается и от мира искусства. Для себя на уровне творчества художник Кандыба не признавал никого, он как творец - в центре парижского мира, испытывает пренебрежение к остальным. Но в бытовом плане снисходит до «мелкой ротондной богемы». У Гоголя Чартков - «достойный» член Академии художеств. У Саши Черного Кандыба значим только для себя.
Интересна организация стиля повествования. В речь повествователя, не выделяясь, включены рассуждения главного
героя. Сочетание различных пластов речи способствует ироническому звучанию рассказа. Объективно-нейтральное повествование сталкивается с субъективным, кандыбинским, то оправдательным («Какие уж тут пейзажи...»), то утверждающим («даже и гению общество нужно»). Включение размышлений героя в речь повествователя исключает объективно-нейтральное повествование, способствует созданию иронического тона.
Экспозиционное начало рассказа представляет главного героя, жизнь которого движется от успеха и денег к новой студии и довольству. Главной чертой героя, обыгрываемой в рассказе и на которой сумеют сыграть сотоварищи, является скупость, признаваемая самим героем: «Непреклонно скуп», «методично накапливал валюту». Само развитие действия начинается с описания утра и, по-видимому, обычного состояния души и восприятия жизни -скуки. На контрасте раздается «веселый звонок телефона»: «стряслось нечто оглушительно-большое и радостное» [4, II: 264]. Внешний мир неожиданно врывается веселой трелью телефонного звонка, появлением приятеля с американским письмом и газетной вырезкой. Нечто тайное, заветное вдруг осуществляется. Сбываются самые сумасшедшие, «сумасбродные надежды». Такой заманчивой становится возможность получить все и сразу. Начинает с подозрений («подозрительно спросил», ««насторожился»), но полностью поверил, потому что так хочется в это верить, в почти фантастическое по всем предположениям завещание американской тетушки: «завещала все свое состояние в 90 тысяч долларов, не считая мелкого инвентаря и завода сушеных фиг» [4, II: 265].
Друзья оказываются так убедительно искренними, что не поверить просто невозможно. А доказательства кажутся настоящими. На какой-то миг выпадает из времени и пространства: «и вдруг, во все побагровевшее лицо, точно его смазали провансальским маслом, заслонился бессмысленной улыбкой». Не сразу герой приходит в себя. Дело не в неверии или сомнении, он уже не сомневается, а в масштабе, значимости свершившегося, обрушившегося на него. Вернувшийся в настоящее герой окажется уже другим, способным на безумные поступки: «Но Кандыба вдруг очнулся и превзошел себя». Ломается привычное, а в будущем - вся жизнь, поэтому герой выбит из колеи и проявляет необычное поведение даже для самого себя: достает 200 франков из заветной шкатулки, отдельно оплачивает такси. Начавшийся с обычной скуки день переходит в пиршество и разгул. Для главного героя вдруг расширились границы его бытия. Возникает соблазн новой жизни миллионера.
Как пишет составитель и комментатор прозы Саши Черного А.С. Иванов, первая публикация рассказа состоялась в парижской газете «Последние новости» в рождественском номере с подзаголовком: Святочный рассказ [4, II: 595]. Действие рассказа точно обозначено и
приурочено к празднику: «русский ведь сочельник сегодня», -замечает один из гостей Кандыбы. Основным смыслом святочного периода являлось рождение нового года, в рамках которого формировалась также судьба каждого конкретного человека на последующий годовой цикл [2: 508]. Новая жизнь должна начаться и для Кандыбы, жизнь американского наследника, предполагающая смену места и образа жительства. Традиционные представления о святочном периоде как пространственно-временной точке, в которой соединяются прошлое, настоящее и будущее, соединяет конец старого и начало нового года [2: 509] также реализуется в рассказе. Прошлое героя обозначено как голодное время, память о котором отражается и в настоящем: отказывает себе во всем, непомерная скупость и жадность героя находит свое объяснение пережитыми неустроенностью, скитальничеством, отсутствием материального благополучия. Правда, в настоящем определяет не только поведение, но и характер героя. Будущее пока очень туманное и неопределенное, но оно предоставляет герою такие возможности, о которых он даже в самых заветных мечтах и помыслить не мог.
В святочное время важна роль стариков как наиболее близких к «иному» миру, они оказывались посредниками между молодостью и вечностью [2: 513]. Тетка главного героя, появившаяся в рассказе в качестве покойной, о ней, кроме родственных связей с героем, мы ничего не узнаем, становится таким связующим звеном между настоящим и фантастическим будущим. Но тетка главного героя -миф, творимый намеренно, ее нахождение и смерть иллюзорны, как и мнимые миллионы.
Сочельник, святки - время шуток, розыгрышей. Как пишет Е.В. Душечкина, «Согласно этой особенности святочного времени, действие многих святочных текстов разворачивается в обстановке святочной вечеринки, а тема комического (смеха, шутки, розыгрыша и т. п.) становится одной из ведущих» [1: 28]. Можно вспомнить и «Ночь перед рождеством» Гоголя, разгулявшуюся молодежь, с шутками и колядками. Именно так и проводят его приятели Кандыбы, делая его главным участником разыгрываемого представления, с одной только оговоркой: делают главным героем розыгрыша, не ставя его самого при этом в известность. Шутка оказывается равновеликой заносчивости и высокомерию Кандыбы. Насмешка и неуважение окружающих выплескивается в розыгрыш, возвращающий с заоблачных высот на землю в прямом смысле слова, когда главный герой «в 3 ч. 15 мин. ночи (по парижскому времени) под стол свалился». Другими членами творческой артели: офортистом
Болдыревым, плакатных дел мастером Мишкой, кошачьим скульптором Шафгаузеном и двумя безымянными знакомыми по Ротонде - движет желание: и покутить за чужой счет, и поставить на место зарвавшегося товарища. Острижена даже любимая бородавка
художника. В сказочном мире длинные волосы, борода содержали в себе некую волшебную силу. Возможно, какой-то частички (не только лица, но и неоправданной заносчивости) лишился и Кандыба. Внешний мир ворвался в закрытый мирок Кандыбы и разрушил сложившийся миропорядок: «Проснулся Кандыба поздно. Долго протирал глаза и ничего не мог понять. Почему у китайского дракона белый носок на голове? Почему из зубровой бутылки зубная щетка торчит? Почему на его котелке слон сидел?..» [4, II: 266].
Мир гоголевских произведений, где на черте можно слетать в Санкт-Петербург или бегать за собственным носом по Невскому проспекту, по-своему отражается в тексте рассказа Саши Черного и влияет на его восприятие. Проза Саши Черного почти лишена фантастического элемента, исключений немного, например, «Пушкин в Париже» с подзаголовком Фантастический рассказ. Но реальность и у Саши Черного может оказаться нелепой и абсурдной, как в драматической сценке-шутке «Третейский суд», а в повседневную жизнь, привычный мир может ворваться фантасмагорический сон: рассказ «Ракета», или почти мистическая атмосфера ощущается в палате военного госпиталя, где раненые обсуждают гоголевский «Вий» в рассказе «Диспут». И все-таки в его творчестве сохраняются четкие границы между реальным и фантастическим миром. Но есть иллюзия соприкосновения, сближения с потусторонним.
Сквозь текст рассказа Саши Черного просвечивают иные мира: мир художественного творчества - звучат имена известных русских художников, великих итальянских мастеров; фламандским произведением искусства, хотя и с долей иронией, представлен праздничный стол; мир русской литературы, в первую очередь, гоголевский мир с его трагическим и комическим элементами. А святочное время обнажает еще один слой рассказа: мир
таинственный, мистический, ужасный и привлекательный, завораживающий одновременно. Но бытовая приземленность, абсолютная вещность героя не позволяют ему подняться на новый уровень, приблизиться к осознанию иных ценностей этой жизни, выйти за границы собственного жизненного пространства.
Интересно в этом плане отметить, что Кандыба ни разу по ходу действия рассказа не покидает пределов своей мастерской. Рассказ охватывает сутки, в течение которых к нему приходят и уходят гости, к нему врывается неожиданно внешний мир или, например, заглядывает в конце рассказа воробей в окно. Но сам герой не способен преодолеть отведенного ему пространства.
По-гоголевски герой представлен через животные категории. Открыто, в лицо его называют свиньей, что, похоже, не задевает и не оскорбляет Кандыбу, герой, действительно, имеет облик свиньи, что присутствует и в переносном значении и во внешнем сходстве. Саша Черный наделяет своего героя кабаньей головой. Сама фамилия
несет в себе «животное» начало: Кандыбой называли плохую лошадь, а в применении к человеку - хромой, медлительный [3], что проявится вновь в конце рассказа: в восприятии воробья увидим скачущего по комнате героя. Воробью легче соотнести увиденное с привычными и знакомыми для него категориями, так появляется бешеная лошадь: «Воробей, сквозь широкое окно глазевший на Кандыбу, вдруг шарахнулся в сторону и взлетел: с ума, что ли, сошел жилец? Чего он в розовом трико по комнате, как бешеная лошадь, носится и бутылки ногами лягает?» [4, II: 267]. Можно обратить внимание на соотнесенность начала и конца рассказа. Первое ударное слово «художник» соседствует с фамилией Кандыба, создавая ощущение дисгармонии. Последняя фраза рассказа снимает творческое начало и снижает образ героя в принципе.
При небольшом объеме произведения в рассказе «Иллинойсский богач» трижды упоминается черт, а в сочетании со «свиной атрибутикой» усиливается ощущение присутствия нечисти. С миром нечистой силы соотнесен прежде всего главный герой. В Париже художник Кандыба «Пейзажи послал к черту», но в мире Гоголя наблюдается реализация, воплощение метафоры, происходит перевод переносного значения в прямое. Отправленные к черту пейзажи, возможно, впервые связывают художника Кандыбу с нечистой силой. Это первый момент возникающей связи. Кандыба призывает черта, чертыхаясь, в телефонном разговоре со своим приятелем. Напомним, что происходит это в день сочельника, кануна святок. Святки характеризуются проникновением в мир людей существ «иной» природы (бесы, черти, духи) [2: 511]. И последнее упоминание: поросячьим чертом называют его товарищи в разговоре.
В этом плане интересно обратить внимание на описание героя: «Кандыба подошел к зеркалу. За висевшей на зеркале веткой сухого перца в сумерках стекла выплыла квадратная кабанья голова хозяина студии - мутно-табачные глазки, верблюжий войлок волос, погасшая трубка в углу вялого рта» [4, II: 263]. На какой-то миг возникает ощущение реального присутствия в комнате нечисти, ведь именно со свиными мордами связано представление о черте. Здесь через метафорическое сравнение при отсутствии каких-либо сравнительных союзов или оборотов возникает иллюзия фантастического образа получеловека-полукабана, образа из мира нечистой силой.
Мало привлекательный внешне, сюда можно добавить и любимую волосатую бородавку на щеке, на которой акцентируется внимание неоднократно, герой оказывается и человечески несостоятелен: неспособен к любви и сам не вызывает сильного чувства: «Прошлый раз угостил ее грогом и хотел было под столом руку пожать, а она вырвала и говорит: «Бросьте, Кандыба, руки у вас, как у покойника... и вообще не надо...». Который раз у него с женщинами повторяется это «и вообще...» [4, II: 263-264]. Важно и
утверждение холодных рук, как у покойника, холоден не только внешне, но и внутренне. По-гоголевски представлен персонаж с мертвой душой, ««плюшкинская твоя душа», - утверждают его
Л w W
сотоварищи. С иронией, которую не слышит герой, звучат слова Болтырева: ««А я им всегда говорю, что вы человек первоклассный» [4, II: 264]. Ироническое звучание снимает заявленную человечность героя, опровергает утверждаемое. Его жизнь лишена теплоты человеческих отношений. Одиночество является самостоятельным выбором, продиктованным характером героя: удивительной смеси высокомерия, спеси, предельной скупости и душевной скудости, какой-то толстокожести, когда не затрагивает прямое оскорбление.
Если у Гоголя высокий пафос обличения, то у Саши Черного пародийное снижение. В «Портрете» ведущим мотивом является мотив продажи души дьяволу, с которым соотнесен образ ростовщика, портрет которого мистическим образом одаривает Чарткова золотыми монетами. В рассказе «Иллинойсский богач» присутствует лишь черт, да и то иллюзорно, мерцательно, образ которого явно мелковат и не дотягивает до гоголевского дьявола. А характеристика главного героя такова, что наличие его душа оказывается под сомнением.
Так, рассказ Саши Черного начинает звучать пародийно по отношению к повести Гоголя. Литературная пародия не снимает серьезности заявленной темы. Речь идет о профанации искусства. Художник Чартков, забираясь все дальше на свой Олимп, оказывается в одиночестве. Художник Кандыба закрывается в своей студии и лишь «снисходит» до мелкой богемной Ротонды, но гибнет душа художника, творца в обоих случаях. Художник, творец живет и дышит вдохновением, сопричастностью Божественному. Обычная, повседневная жизнь художника при этом мало чем отличается от жизни других. Выделяет его именно творчество, вдохновение, способность творить иную, новую реальность. Но такой выделенности лишен каждый из героев. В жизни литературных художников есть только расчет, деньги, угождение клиенту и нет места вдохновению и творчеству. Но если у Гоголя история художника Чарткова завершается нравственно-философской второй частью, то рассказ Саши Черного представляет собой историю взлета и падения художника Кандыбы. Она лишена высокого нравственнофилософского обобщения, а содержит, скорее, конкретный и наглядный урок, не мистический, а гротескный, карикатурный образ представлен в рассказе. Приуроченный к святкам, продолжающий давнюю литературную традицию, рассказ «Иллинойсский богач» вместо страшной святочной истории превращается в сатирическую зарисовку.
Список литературы
1. Душечкина Е.В. Русский святочный рассказ: Становление жанра. - СПб., 1995.
2. Русский праздник: Праздники и обряды народного земледельческого календаря. Иллюстрированная энциклопедия / авт.-состав. О.Г. Баранова, Т.А. Зимина. - СПб., 2001.
3. Словарь фамилий: http://lib.walla.ru/?lib=dictionary&d=9&id=5196.
4. Чёрный Саша. Улыбки и гримасы: Избранное: в 2 т. / сост., коммент. А.С. Иванов. - М., 2000. - Т. 2: Рассказы.
