CC BY
62
Вестник Челябинского государственного университета. 2017. № 4 (400). Философские науки. Вып. 44. С. 57—62.
удк 1
ББК 87
герменевтика игрового пространства
И. В. Сибиряков
Уральский государственный университет физической культуры, Челябинск, Россия
Категория «игрового пространства» на современном этапе развития философии разработана очень неудовлетворительно, а поскольку понятие игры является междисциплинарным, то требует тщательного исследования. Феноменологический подход к анализу «игрового пространства» позволяет вскрыть существенные стороны этого явления.
Ключевые слова: игра, феномен, функция, знак, значение, игровое пространство.
В философской науке к понятию «игровое пространство» впервые обратился немецкий философ Ханс-Георг Гадамер: «Правила и порядок, предписывающие определенное заполнение игрового пространства, составляют сущность игры. Эта общая закономерность справедлива всюду, где в наличии игра, например для фонтанов или для играющих животных. Игровое пространство, в котором протекает игра, с ее внутренними законами, и ими же ограничивается, то есть устанавливается скорее изнутри, через порядок, определяющий игровое движение, нежели извне, через препоны, то есть границы свободного пространства, вне которых игровое движение не осуществляется» [4. С. 153]. Данное определение игрового пространства вряд ли можно считать научным: это, скорее, указание на отличительные стороны и качества данного феномена, такие как, например, «правила и порядок», «игра», «игровое движение», «границы свободного пространства» и др. Такой способ определения в логике принято называть остен-сивным [11. С. 51].
Чтобы разобраться в калейдоскопе перечисленных выше имен и соответствующих им значений, целесообразно обратиться к философскому определению понятия «пространство», поскольку в словоформе «игровое пространство» эта категория занимает позицию субъекта: «Пространство — то, что является общим всем переживаниям, возникающим благодаря органам чувств», — указано в «Философском энциклопедическом словаре» [12. С. 371]. Следовательно, если пространство обязательно является «переживанием», то «переживанием» должны были бы являться и категории «игра», «игровое» в словоформе «игровое пространство». Однако именно здесь содержание понятия «игра» у Гадамера входит в антагонистическое противоречие с содержанием понятия «пространство». Так, например, в своем фундаментальном исследовании генезиса
герменевтики «Истина и метод» немецкий ученый утверждает, что «всякая игра — это становление состояния игры. Очарование игры, ее покоряющее воздействие состоит именно в том, что игра захватывает играющих, овладевает ими». И далее Х.-Г. Гадамер делает вывод: «Собственно субъект игры — и это очевидно в тех случаях, когда играющий только один, — это не игрок, а сама игра. Игра привлекает игрока, вовлекает его и держит» [4. С. 152]. Отсюда немецкий философ приходит к умозаключению, что игра есть некая синергетическая система, поскольку «ее способ бытия — это саморепрезентация, которая, однако, является универсальным аспектом бытия природы» (курсив наш) [Там же. С. 154]. Таким образом, игра у Х.-Г. Гадамера превращается в некую самодовлеющую абстракцию, независимую от играющего субъекта, а следовательно, и от переживаний участников игрового процесса, то есть превращается в игру саму-по-себе.
При анализе феномена игры Х.-Г. Гадамер исходил из множественности форм ее бытия: играют люди, играют животные, играют даже фонтаны, как было проиллюстрировано выше. Такой эклектический подход и приводит немецкого философа к выводу о некоем абстрактном бытии игры.
Ошибки Х.-Г. Гадамера видны, что называется, невооруженным взглядом. Во-первых: при определении понятия игры он широко использует метафоры, например «игра фонтанов». Пусть даже такое определение и является остенсивным, однако в логике при определении понятий многозначные слова запрещены, так как нарушают основные положения формального мышления: «Правило ясности и недвусмысленности имеет следующее содержание: определение должно даваться с использованием терминов, не допускающих двусмысленности. В определении не должны использоваться, в частности, художественно-образные средства (аллегории, метафоры и др.),
поскольку в этом случае определение не будет раскрывать существа понятий», — указывает К. Н. Суханов [11. С. 50—51]. Но именно эту ошибку и делает немецкий мыслитель. А поскольку «игра фонтанов» является метафорой, то, конечно же, о каком-либо переживании пространства не может быть и речи.
Во-вторых, Х.-Г. Гадамер не различает игры человека и игры животных. Это объясняется тем, что философ некритично отнесся к анализу творчества нидерландского ученого Й. Хёйзинги, на труды которого сам Х.-Г. Гадамер постоянно ссылается. Чтобы не было разночтений, целесообразно обратиться непосредственно к знаменитому труду Й. Хёйзинги «Homo Ludens», то есть к первоисточнику. «Игра старше культуры, ибо понятие культуры... в любом случае предполагает человеческое сообщество, а животные вовсе не ждали появления человека, чтобы он научил их играть, — утверждает автор цитируемых в данном контексте слов. — Да, можно с уверенностью заявить, что человеческая цивилизация не добавила никакого существенного признака общему понятию игры. Животные играют точно так же, как люди. Все основные черты игры уже присутствуют в игре животных» (курсив наш) [14. С. 13].
Тезис «животные играют точно так же, как люди» Х.-Г. Гадамер принимает безоговорочно, но точно так же, как и Й. Хёйзинга допускает роковую ошибку. Нет оснований, конечно же, сомневаться в справедливости утверждения Й. Хёй-зинги, что «игра старше культуры», так же как нет сомнения и в том, что «понятие культуры. в любом случае предполагает человеческое сообщество». Однако никак невозможно согласиться с нидерландским ученым в том, что «человеческая цивилизация не добавила никакого существенного признака общему понятию игры». Здесь Й. Хёйзинга, несмотря на то что является известным специалистом по истории и теории культуры, допускает грубейшую ошибку, поскольку именно «человеческая цивилизация» добавила общему понятию игры существенный признак — культуру. Вся человеческая деятельность, в том числе спортивные игры, пронизана культурой, в то время как у животных этот феномен во всех сферах их жизнедеятельности отсутствует вообще. Возникает резонный вопрос: а что же такое культура?
Очень трудно убедительно ответить на этот вопрос, потому что сегодня существует свыше пятисот определений культуры. Более того, сегодня защищается множество кандидатских и докторских диссертаций по культурологии, только вот их авторы никак не могут договориться между собой и выработать общепризнанный в
научном мире взгляд на природу культуры. Даже такой выдающийся специалист по культуре, как Й. Хёйзинга, отказался от этой попытки, ссылаясь на то, что люди и так понимают, что такое культура. Например, в работе «Homo Ludens. В тени завтрашнего дня», которая посвящена анализу условий расцвета и упадка современной культуры, нидерландский ученый приходит к следующему заключению: «Слово "культура", как оно всеми употребляется, вряд ли может быть чревато каким-либо недоразумением. Всем приблизительно известно, что хотят этим словом сказать. Однако выясняется, что очень трудно определить его значение в точности. Что это такое — культура, в чем она состоит? Почти невозможно дать такую дефиницию, которая бы целиком исчерпала все содержание этого понятия» [Там же. С. 362].
Нет определения культуры и в другом сочинении Й. Хёйзинги — «Homo Ludens»; вместо него это сделал Андрей Лактионов, написавший вступительную статью «Историк рассказывающий» к указанной монографии: «По мысли автора "Homo Ludens", мировая культура есть бесконечно развившийся и усложнившийся принцип игрового начала; за пределами игры не остается ничего» [7. С. 6], — таков итог, как считает А. Лактионов, всех размышлений Й. Хёйзинги о культуре.
Для дальнейшего исследования целесообразно обратиться к творчеству А. Л. Доброхотова, предложившего оригинальную интерпретацию феномена культуры: «В отличие от животных, которые стремятся вписаться в окружающую среду и изменяют ее в минимальной степени, люди предпочитают изменять среду... и окружают себя целым миром искусственных порождений, артефактов... (Напомним, что артефактами на языке культурологии называют не только материальные объекты: искусственные порождения — это и вещи, и знаки, и представления, и переживания, и обычаи, и законы, и поступки...)» [6. С. 17].
Учитывая все вышесказанное, представляется возможным осуществить компаративный анализ игр человека и игр животных. И здесь обращает на себя внимание любопытнейший факт: все, без исключения, игры человека (в том числе спортивные) опосредованы знаковой деятельностью человеческого сознания. Когда человек играет в шахматы или шашки, он просчитывает игровые поля, а также пытается предугадать возможные ответы своего оппонента; когда спортсмен бежит на определенную дистанцию — он засекает время и преодолеваемое расстояние; когда атлет поднимает штангу — он обязательно измеряет количество покоренных им килограммов; футболист подсчитывает количество пропущенных
и забитых мячей и т. д. А вот в играх животных знаки не встречаются вообще.
Иногда некоторые ученые выражают мнение, что животные в процессе своей жизнедеятельности, в том числе в некоторых моментах игры, также воспроизводят довольно громкие звуки, которые и являются знаками. Однако такое мнение ошибочно, поскольку на необходимость различения знаков у человека и звуков у животных указывал еще в XVI в. английский философ Томас Гоббс: «Знаки же, которые двое животных одного и того же вида подают друг другу посредством голоса... не установлены ими произвольно, — чувства насильственно вызывают такие звуки в силу необходимости, обусловленной природой данных животных... И все же эти звуки. установлены не преднамеренно, а с естественной необходимостью возникают под влиянием страха, радости, влечений каждого отдельного животного» (курсив наш) [5. С. 232—233]. И далее философ делает очень важное для данного контекста умозаключение: «В силу этого животные лишены. разумения (^еПе^ш), ибо разумение есть некое воображение, основывающееся на установленном значении слов» (курсив наш) [Там же. С. 233]. Из сказанного отчетливо ясно, что разумение, свойственное человеку, Томас Гоббс теснейшим образом увязывает со значением знаков (слов). Знаки же, воспроизводимые животными, английский философ называет сигналами, которые являются всего лишь биологической реакцией организма на раздражители внешнего мира.
Без знака, таким образом, не бывает значения! В связи с этим последним тезисом возникает потребность в рабочем определении знака: «Знак — материальный, чувственно воспринимаемый предмет (явление, действие), который выступает как представитель др. предмета, свойства или отношения» [12. С. 166]. Вряд ли цитируемое определение дает нам исчерпывающее представление о сущности знака, поскольку возникает вопрос: а когда именно, на каком этапе познания «чувственно воспринимаемый предмет (явление, действие)» становится знаком, то есть порождает значение?
Ответ может быть дан только на феноменологическом уровне. Для этого следует обратиться к определению понятия «феномен»: «Феномен (от греч. phainдmenon — являющееся) — явление, данное нам в опыте чувственного познания» [Там же. С. 478]. Отчетливо видно, что определение феномена теснейшим образом связано с чувственным познанием, которое в науке традиционно представлено в формах ощущения, восприятия, представления. Итак, феномен есть «явление, данное нам в опыте чувственного познания». Проще
говоря, феномен есть реакция нашего организма на воздействие внешних предметов, и эта реакция может быть представлена известной в психологии схемой: «раздражитель (А) — рефлекс (В)». Но «раздражитель» (А) в данной схеме еще не является знаком, поскольку он не порождает значения, а выступает всего лишь в функции ощущения: интуиция как форма познания — убедительное тому подтверждение.
Интуиция, как это принято считать в науке и философии, существует в двух своих ипостасях: чувственная интуиция (непосредственное знание) и интеллектуальная интуиция (опосредованное знание). Но только чувственная интуиция наиболее полно ассоциируется с содержанием понятия феномен; такая интуиция порождается с помощью органов чувств и не требует доказательств: нет необходимости, например, кому-то доказывать, что я ощущаю что-то горячее или что эта стена белая и т. д. [1. С. 3]. Феномен в форме чувственной интуиции, представленный в своем наиболее «чистом» виде — это всего лишь реакция наших органов чувств на внешние по отношению к субъекту познания предметы. Называется подобная реакция ощущением: здесь «раздражитель» (внешний предмет) не становится знаком, потому что, как было сказано выше, не порождает значения. Аналогично и восприятие как феномен, то есть как совокупность моих ощущений, также не порождает значения. Но, как только эти внешние по отношению к субъекту познания предметы наполняются смыслом, они превращаются в знаки; говоря другими словами, эти предметы (знаки) приобретают значение. «Смыслообразование есть главная функция знака, — утверждал Л. С. Выготский в работе «Проблема сознания». — Значение есть всюду, где есть знак» (курсив наш) [3. С. 162]. Исходя из сказанного можно, пожалуй, согласиться с определением знака, предложенного Б. В. Марковым: «В качестве знаков выступают не только специальные слова и высказывания, но, вообще говоря, любые предметы, созданные человеком или втянутые в круг его интересов и наделенные тем или иным значением, выражающие те или иные отношения, несущие ту или иную информацию» [8. С. 9].
Таким образом, внешний по отношению к субъекту познания предмет становится знаком только тогда, когда этот предмет приобретает значение. Это означает, что значение возникает тогда и только тогда, когда предмет в результате взаимодействия с органами чувств познающего субъекта начинает выполнять в нашем сознании какую-то функцию, какую-то «работу», то есть указывать на какие-то стороны, грани познаваемого
предмета: например, на его размеры, температуру, объем, цвет и т. д. Закрепляемый в нашем сознании с помощью памяти, такой предмет в представлении приобретает характеристики диалектически противоречивого единства: знака и значения. «Представление — образ ранее воспринятого предмета или явления (П. памяти, воспоминание), а также образ, созданный продуктивным воображением; форма чувств, отраженная в виде наглядно-образного знания» (курсив наш) [13. С. 506]. Таким образом, представление есть феномен сознания, поскольку репрезентирует себя как «явление, данное нам в опыте чувственного познания». Именно в представлениях благодаря нашей памяти и воображению соединяются воедино чувственно-наглядный образ познаваемого предмета и его значение, то есть предмет становится знаком. Соединение же в нашем сознании представлений в форме знаков и их значений опосредует процессы мышления.
Исходя из вышеизложенного представляется возможным вывести логико-гносеологическое определение мышления: мышление есть знаковая деятельность человеческого сознания. Предлагаемое определение мышления перекликается с результатами исследований проблемы знака и его значения в трудах основоположника прагматизма американского философа Ч. Пирса, который утверждал: «Мы мыслим только в знаках» [9. С. 217].
Выше уже говорилось о том, что игры человека отличаются от игр животных наличием знаков, а также о том, что человек в отличие от животных привнес в феномен игры существенный фактор — культуру! Отсюда можно вывести определение культуры как знаковую, общественно значимую деятельность. Следовательно, знак и является конституирующей характеристикой культуры. Всякая культура репрезентирует себя в артефактах в самом широком смысле этого слова. Отсюда неумолимо следует, что утверждение некоторых ученых, будто животные обладают знаками, равнозначно утверждению, что животные обладают культурой. Это, безусловно, глубоко ошибочный тезис.
Человеческие игры также являются феноменом культуры. Можно с уверенностью утверждать, что человек в отличие от животных играет со знаками или же в знаки. Однако сами по себе знаки играть не могут, поэтому обязательно должен присутствовать субъект игры, который чувственно переживает как процесс игры, так и окружающий мир. Все зависит от интенциональной направленности образов воображения, творческой фантазии, если, конечно, под интенцией понимать когнитивное намерение играющего или познающего субъекта.
И как тут не вспомнить Л. Витгенштейна, который категорично утверждал: «Для большого класса случаев... где употребляется слово "значение", можно дать следующее его определение: значение слова — его употребление в языке» [2. С. 250]. Такое понимание значения неразрывно связано с известным определением Л. Витгенштейна понятия «языковая игра» как языка и действий, с которыми язык переплетен. Следовательно, формирование значения есть важнейший элемент как «языковой игры», так и любой игры.
Анализ показывает, что значение знака (слова) неоднородно и зависит от интенции (когнитивного намерения) познающего субъекта. Отсюда следует, что значение знака (слова) собирательно. Так, например, поскольку знак в большинстве случаев представляет собой материальный, чувственно воспринимаемый предмет и познающий (играющий) субъект воспринимает (переживает) знак эмоционально, экспрессивно, то такую характеристику знака часто называют эмотивным значением. В языке эмотивная характеристика знака наиболее ярко выражается с помощью прилагательных. Эмотивная функция ярко проявляет себя и в спортивных играх, например в футболе или хоккее, где эмоции как самих игроков, так и болельщиков зашкаливают запредельно. Даже такие «тихие» игры, как шахматы и шашки, переполнены переживаниями.
Язык как знаковая система служит общению между людьми, следовательно, выделяется коммуникативная характеристика знака. Если же использовать метафору, можно представить коммуникативную характеристику знака в виде «моста», связывающего сознания вступающих в многообразные отношения людей. Это, пожалуй, важнейшее, основополагающее значение знака. Любой вид спортивных игр также предполагает коммуникацию, поскольку обязательно включает в себя такую характеристику, как соревновательность.
С помощью знака человек из всего многообразия окружающего мира выделяет, указывает, концентрирует внимание на конкретных вещах, событиях, процессах. Так формируется указательная, то есть индикативная характеристика знака. В языке индикативное значение знака обычно представлено с помощью указательных местоимений. Но и в спорте индикативная функция ярко выражена с помощью правил игры.
Параллельно с индикативной формируется номинативная характеристика (значение) знака. С помощью номинативного значения человек опредмечивает окружающий мир, членит его на всевозможные составляющие элементы. Именно
благодаря номинативному значению человек и ориентируется в окружающем его мире. Точно так же с помощью номинации человек членит любую игру на составляющие ее элементы.
Важнейшей характеристикой знака является и его смыслообразующая функция. Смысло-образование определяется контекстом (ситуацией, условиями), в котором знак употребляется. Под смыслом, таким образом, следует понимать когнитивное содержание знака (слова). Это наблюдается и в спорте, и в языке. В спортивных играх, например, большое значение имеет уровень игры: региональный, международный или мировой!
Значение знака, следовательно, не статично, а динамично, функционально. Отсюда можно вывести определение этого понятия: значение есть совокупность конституирующих характеристик (компонент), определяющих функциональную направленность знака.
Конечно же, в контексте данной статьи исследованы далеко не все характеристики (компоненты) значения. Можно также указать на синтагматическое значение знака, парадигматическое значение знака и ряд других. Все зависит от интенци-ональной направленности сознания познающего субъекта. «Но если принять, что под языком в широком смысле слова понимается любая знаковая система, то и игра в широком смысле есть функциональная презентация знаковой деятельности сознания, — пишет Д. И. Сибиряков. — Понимаемая таким образом игра легко может быть спроецирована на любую форму общественного сознания: математику, музыку, политику, спорт, физику, информатику, экономику, педагогику и т. д. Игра, таким образом, является универсальным инструментом когниции» [10. С. 130].
Подводя итоги, можно утверждать, что игровое пространство есть переживание субъектом процесса знаковой деятельности сознания.
Список литературы
1. Асмус, В. Ф. Проблема интуиции в философии и математике: очерк истории XVII — начала XX века / В. Ф. Асмус. — М. : Едиториал УРСС, 2004. — 320 с.
2. Витгенштейн, Л. Философские исследования / Витгенштейн, Л. ; пер. с нем. М. С. Козловой // Языки как образ мира. — М. ; Пб., 2003. — C. 220—546.
3. Выготский, Л. С. Собр. соч. : в 6 т. Т. 1 / Л. С. Выготский. — М. : Педагогика, 1982. — 488 с.
4. Гадамер, Х.-Г. Истина и метод : Основы философской герменевтики : пер. с нем. / Х.-Г. Гадамер. — М. : Прогресс, 1988. — 704 с.
5. Гоббс, Т. Соч. : в 2 т. Т. 1 / Т. Гоббс. — М. : Мысль, 1989. — 622 с.
6. Доброхотов, А. Л. Избранное / А. Доброхотов. — М. : Территория будущего, 2008. — 471 с.
7. Лактионов, А. Историк рассказывающий : от ред. / А. Лактионов // Homo Ludens. В тени завтрашнего дня / Й. Хёйзинга ; пер. с нидерл. В. Ошиса. — М. : АСТ, 2004. — С. 5—6.
8. Марков, Б. В. Знаки бытия / Б. В. Марков. — СПб. : Наука, 2001. — 566 с.
9. Пирс, Ч. С. Избранные философские произведения / Ч. С. Пирс. — М. : Логос, 2000. — 448 с.
10. Сибиряков, Д. И. Основные феномены бытия игры / Д. И. Сибиряков // Вестн. Челяб. гос. унта. — 2016. — № 3 (385). Филос. науки. Вып. 39. — С. 72—75.
11. Суханов, К. Н. Логика : учеб. пособие / К. Н. Суханов. — Челябинск : Изд-во Челяб. гос. ун-та, 2004. — 171 с.
12. Философский энциклопедический словарь / сост. Ф. Губский, Г. В. Кораблёва, В. А. Лутченко. — М. : ИНФРА-М, 2009. — 570 с.
13. Философский энциклопедический словарь / под ред. С. С. Аверинцева, Э. А. Араб-оглы, А. Ф. Ильичёва. — М. : Сов. энцикл., 1989. — 815 с.
14. Хёйзинга, Й. Homo Ludens. В тени завтрашнего дня / Й. Хёйзинга. — М. : АСТ, 2004. — 539 с.
Сведения об авторе
Сибиряков Игорь Васильевич — кандидат философских наук, доцент кафедры социально-гуманитарных наук, Уральский государственный университет физической культуры. Челябинск, Россия. iv.sibiryakov@mail.ru
62
H. B. Cu6upMKOB
Bulletin of Chelyabinsk State University. 2017. No. 4 (400). Philosophy Sciences. Iss. 44. Pp. 57—62.
hermeneutics of game space I. V Sibiryakov
Ural State University of Physical Culture, Chelyabinsk, Russia. iv.sibiryakov@mail.ru
The category of game space is very much underdeveloped in modern philosophy, and since game is an interdisciplinary notion, this category needs to be researched thoroughly. Phenomenological approach to the analysis of "game space" allows revealing essential sides of this phenomenon.
Keywords: game, phenomenon, function, sign, meaning, game space.
References
1. Asmus V.F. Problema intuitsii v filosofii i matematike: ocherk istorii XVII — nachala XX v. [Problems of Intuition in Philosophy and Mathematics: a Historical Sketch of XVII — early XX cent.]. Moscow, Editorial URSS Publ., 2004. 320 p. (In Russ.).
2. Witgenshtein L. Filosofskiye issledovaniya [Philosophical investigations]. Yazyki kak obraz mira [Languages as the image of the world]. Moscow, Petersburg, 2003. Pp. 220—546. (In Russ.).
3. Vygotskiy L.S. Sobraniye sochineniy v 61. T. 1 [Collected Works in 6 vol. Vol. 1]. Moscow, Pedagogika Publ., 1982. 488 p. (In Russ.).
4. Gadamer H.-G. Istina i metod: Osnovy filosofskoy germenevtiky [Truth and method: Foundations of philosophical hermeneutics]. Moscow, Progress, 1988. 704 p. (In Russ.).
5. Gobbs T. Sochineniya v 2 t. T. 1 [Works in 2 vol. Vol. 1]. Moscow, Mysl' Publ., 1989. 622 p. (In Russ.).
6. Dobrokhotov A.L. Izbrannoye [Selected works]. Moscow, Territory of the future Publ., 2008. 471 p. (In Russ.).
7. Laktionov A. Istorik rasskazyvayushchiy: ot redaktsii [Historian telling: from the editor]. Homo Ludens. Vteni zavtrashnego dnya [Homo Ludens. In the shadow of tomorrow]. Moscow, AST Publ., 2004. Pp. 5—6. (In Russ.).
8. Markov B. Znaki bytiya [Signs of life]. St. Petersburg, Nauka Publ., 2001. 566 p. (In Russ.).
9. Pirs Ch.S. Izbrannye filosofskiyeproizvedeniya [Selected Philosophical Works]. Moscow, Logos Publ., 2000. 448 p. (In Russ.).
10. Sibiryakov D.I. Osnovnye fenomeny bytiya igry [Basic phenomena of game's being]. Vestnik Chely-abinskogo gosudarstvennogo universiteta [Bulletin of Chelyabinsk State University], 2016, no 3 (385), pp. 72—75. (In Russ.).
11. Sukhanov K.N. Logika [Logic]. Chelyabinsk, 2004. 171 p. (In Russ.).
12. Filosofskiy entsiklopedicheskiy slovar' [Encyclopedia of Philosophy]. Moscow, INFRA-M Publ., 2009. 570 p. (In Russ.).
13. Filosofskiy entsiklopedicheskiy slovar' [Encyclopedia of Philosophy]. Moscow, Soviet encyclopedia Publ., 1989. 815 p. (In Russ.).
14. Hyoizinga Y. Homo Ludens. V teni zavtrashnego dnya [Homo Ludens. In the Shadow of Tomorrow]. Moscow, AST Publ., 2004. 539 p. (In Russ.).
