CC BY
48
CHILDHOOD THEME: CHEKHOV'S PRINCPLES OF TEXT ORGANIZING SYSTEM EMBODIED IN A. BLOK'S WORKS
O. V. Morozova
Using A. Chekhov's and A. Blok's works as an example, the paper deals with the issues concerning transition from realism to symbolism in Russian literature at the turn of the 19th — 20th centuries. The subject of research is connected with the writers' childhood theme and with Chekhov's influence on symbolists, which became apparent both in concrete images, themes, motifs, principles of text organization (Mints), and poetics.
Key words: Russian literature of the turn of 19th — 20th centuries, realism, symbolism, childhood theme, poetics, A. Chekhov, A. Blok
© 2014
В. А. Валитова
ГЕНДЕРНАЯ УНИВЕРСАЛЬНОСТЬ В ТВОРЧЕСТВЕ МАРИИ СЕМЕНОВОЙ
В статье рассматривается тендерная позиция мужского и женского образов в творчестве М. Семеновой. На основании сопоставления с персонажами фольклорной традиции (поляница и богатырь) выделяются черты, нетипичные для литературы, воссоздающей фольклорные сюжеты.
Ключевые слова: М. Семенова, тендерная универсальность, женская проза, дихотомия «мужское-женское» в современной литературе
Произведения художественной литературы, где наглядно представляются мужской и женский взгляд на мир, могут быть по-новому интерпретированы при помощи гендерного подхода, который основывается на идее о том, что важны не биологические различия полов, а то культурное и социальное значение, которое придает этим различиям общество. Под термином «гендер» мы понимаем «социальный пол, который определяется через сформулированную культурой систему атрибутов, норм, стереотипов поведения, предписываемых мужчине и женщине»1.
Широкое распространение гендерных концепций в России рубежа XX-XXI вв. оказало значительное влияние на литературоведение. Стали появляться статьи как зарубежных и отечественных авторов, в которых интерпретация художественных текстов дана с точки зрения гендерного анализа. Мария Рюткенен в статье «Гендер и литература: проблема "женского письма" и "женского чтения"» рассмотрела проблематику «женского письма» и поставила вопрос о возможности изучения гендера в художественном тексте.
Валитова Василя Ахатовна — ассистент кафедры истории философии Уральского федерального университета им. первого президента России Б. Н. Ельцина. E-mail: erven_ae@mail.ru
1 Савкина 2007, 19.
О значении женского творчества писала Ю. Кристева, видя в нем желание женщины самоутвердиться. Она выдвинула мысль, что женская литература, вступающая в противоречие с социальными нормами, очень важна, поскольку «выводит наружу природу того, что остается невысказанным, обогащает наше общество более гибким и свободным дискурсом, способным назвать то, что пока не вошло в широкий оборот»2. М. Завьялова выделяет проблему идентификации женщины как основную. Определить себя женщиной — «значит дать себя в объекты», отождествить себя со своим телесным комплексом, приравнять разнообразную сущность к одному ее уровню, а невостребованная часть личности будет требовать самостоятельного существования.
Фактически под тендерными литературоведческими исследованиями часто понимается изучение творчества женщин-писательниц, а также, по Пушкаревой, изучение женских образов в женской литературе. И. Жеребкина предлагает разделить литературу, созданную женщинами, на четыре группы:
1. Женская литература (акцент на пол автора);
2. Женское чтение (акцент на пол читателя);
3. Женское письмо (акцент на стиль текста);
4. Женская автобиография (акцент на содержание текста)3.
Мы обратим более пристальное внимание на первую группу. Понятие «женская литература», или «женская проза», употребляется в двух значениях: 1) как традиционное определение художественного творчества женщин (женская литература — то, что создано в литературе женщинами) и 2) как современное понятие из области гендерного литературоведения. Т.А. Ровенская, автор диссертации по гендерному аспекту женской прозы, считает, что «женщина в доминирующих случаях становится темой или объектом любых дискурсов: романтических, реалистических, постмодернистских и пр. И даже как говорящий субъект она чаще всего рассматривается этими дискурсами внутри культурно-лингвистического конструкта в рамках определенных, присущих им традиций»4. По мнению Т.А. Ро-венской, сложность и противоречивость феномена женской прозы проявляется на уровне самоидентификации. Идентифицируя себя с женской прозой как воплощением идеи «феминности», авторы в то же время испытывают всю меру отчуждения от нее не только под воздействием внешних регулирующих сил, но и потому, что в целом сами бессознательно являются носителями и выразителями все той же патриархальной культурно-лингвистической традиции. Более того, сама степень маскулинности и феминности в женском творчестве тоже может быть различна. Процесс идентификации поднимает и острые дискуссионные проблемы в области исследования этого явления. Т. А. Ровенская предлагает рассматривать женскую прозу как художественно-эстетический феномен, но в отечественном литературоведении встал вопрос, явилось ли это понятие возможным исключительно на основе гендерной общности или же прослеживаются реальные закономерности на уровне мировосприятия и мироотражения как всей женской прозы в целом, так и в творчестве отдельных ее представительниц. Т. А. Ровенская выделяет целостность и эстетизм как основополагающие характеристики женской прозы.
2 Кристева 2005, 140.
3 Жеребкина 2000, 138.
4 Ровенская 1999.
Своеобразие женской прозы проявляется и в способности автора художественно интерпретировать образ мужчины, увиденный сквозь призму женского взгляда. Если главным героем становится женщина, то автор, воплощая чувственную сферу героини, может представлять персонажей-мужчин в ее восприятии. Если же герой — мужчина, то особенности его поведения передаются в восприятии автора, изображая человека вообще, то есть универсальный с точки зрения гендера образ, сочетающий в себе психологические черты обоих полов, поскольку, согласно И. Н. Тартаковской, герой противоположного пола всегда будет для автора внешним объектом.
В литературе, описывающей современный мир, заметна тенденция к исчезновению четких границ, разделяющих мужское и женское поведение, что отражает реальное положение дел в проблеме соотношения, однако в произведениях, реконструирующих историческую или мифологическую действительность, идею противоположности этих начал игнорировать невозможно. Разделение мира на мужской и женский было фундаментальным для традиционной культуры, и восприятие женского начала как одной из сторон оппозиции могло стать основой для героического типа женского характера, по классификации Лотмана5. Образ девы-воительницы появлялся еще в эпических жанрах русского фольклора, в сказках, затем — в художественных текстах, воссоздающих фольклорные сюжеты («славянское баснословие» ХУШ-Х1Х вв.), но женские персонажи рассматривались в контексте судьбы героя-мужчины. Героиня была либо помощницей героя, выполняя его поручения или спасая его от верной смерти при помощи своей хитрости, магического умения и женской мудрости, а затем становилась его женой и пропадала из повествования; либо противницей, и тогда противоборство героя и героини являлось стержнем в построении сюжета: воительница искала богатыря, который окажется равным ей по силе, чтобы выйти за победителя замуж. С XVIII века в русской литературе все более востребованным становится образ самостоятельной женщины-героини («Орлеанская дева» Жуковского, «Марфа Посадница» Карамзина, «Записки кавалерист-девицы» Дуровой), когда женщины фактически перехватывают мужские паттерны поведения. Героини добровольно отказываются от принадлежности к женскому миру, сконцентрированному вокруг дома и семьи, и не планируют в него возвращаться, полностью переходя в мир мужской.
В своем творчестве Мария Семенова реконструирует историческую и/или мифологическую действительность языческих славян (вторая половина IX века в романах «Валькирия», «Лебединая дорога», повестях «Пелко и волки», «Лебеди улетают», «Ведун» и т.д. и фантастический мир, основанный на мифопоэтических воззрениях различных народов дохристианской эпохи, в романе «Волкодав»), воспроизводя в том числе и традиционное для выбранного времени и культур противостояние «мужское-женское». Однако на фоне этого противостояния часто действуют герои, которые по сути совмещают обе гендерные роли. Ярким примером главной героини с двумя гендерными моделями поведения является Зима из романа «Валькирия», примером героя — Волкодав из одноименного романа.
Зима следует сразу по двум дорогам женских судеб: она и ждет суженого, как сказочная девица в хоромах, загадывая претендентам загадки, и при этом — одно-
5 Лотман 1994, 72.
временно — сама идет на его поиски. Подобно былинным богатыршам, Зимке нужен муж сильнее ее (и не только в физическом плане). Она отказывает сначала слабым Нежате и Собольку, насмехаясь над ними («Беги себе, пока искать не пришли! Еще сдумают — зашибла тебя!»6; «Званко Соболек — выговорить-то смех!»7). Потом более сильным Некрасу и Хауку, причем оба равны ей по физической силе, но проигрывают «моральный поединок»: Некрас хотел испугать и смутить Зимку, ожидая ее на берегу после купания, но девушка прошла мимо него, как мимо пустого места, и спокойно оделась, не реагируя на неприятные слова («Не видать ему моего срама, не хвастаться»8); Хаук, «утверждая себя в мире живых»9, поддерживает грубые шутки товарищей о Зимке, не зная, что она все слышит. Славомир сильнее героини физически, но морально она ощущает себя равной ему, в то время как ей нужна «каменная скала, при которой надежно расти клонящемуся вьюнку»10, и этой скалой может стать лишь воевода — единственный, перед которым Зимка всегда робела и с которым не решалась спорить. С другой стороны, жизнь героини мы видим ее же глазами, а не через призму мужского восприятия, как это происходит в былинах и сказках. Происходит погружение в чувственную сферу жизни девушки дохристианской эпохи, что нетипично ни для фольклорных текстов, ни для «славянского баснословия». О создании нового жанра речи не идет, однако существующая жанровая система подвергается трансформации благодаря специфике авторского сознания, особой точке зрения автора и его героев на гендерную картину мира, основанную на стереотипах маскулинности и феминности. Согласимся с С. Охотниковой, которая рассматривает гендерную поэтику как часть исторической поэтики: «Гендерное самосознание, в котором всякий раз отражены историческое содержание той или иной эпохи, его идеологические потребности и представления, отношения литературы и действительности, определяет совокупность принципов литературного творчества в их теоретическом и практическом художественном освоении мира»11.
В отличие от литературных героинь, перехвативших мужскую модель поведения, Зимка не отказывается полностью от женского мира. Она носит мужскую одежду, поступает в дружину, воюет, но для нее это не самоцель, а всего лишь те самые «железные башмаки», которые надо истоптать, прежде чем удастся встретить суженого. Зачем она избирает именно этот способ достижения цели, она и сама объяснить не может. Но, рассуждая о судьбе новых невольниц, мимоходом упоминает: «В чужой воле — хозяйской, родительской, мужниной — жизнь, может, и сытая, но я никогда не буду рабыней»12. Зимка превосходит многих мужчин в силе и мудрости, но ей необходимо уважать своего избранника и — что намного сложнее в патриархальном обществе — чувствовать, что и ее уважают. Поэтому она, не имея возможности добиться этого иным способом, стремится занять равное мужчинам положение; учится воинскому искусству наравне с отроками, но продолжает по-женски мечтать о заступнике, даже если сама способна справиться
6 Семенова 2003, 31.
7 Семенова 2003, 52.
8 Семенова 2003, 238.
9 Семенова 2003, 311.
10 Семенова 2003, 233.
11 Охотникова 2002, 276.
12 Семенова 2003, 325.
с обидчиком («Вечная моя судьба, нажаловаться, потом отводить грозу от обидчика <.. .> Я сама могу наказать, кого пожелаю»13).
Зима соединяет в себе мужское поведение и женский образ мыслей, поэтому не может принадлежать ни к одному из миров — оба ее отторгают. Это чувствует и ее родня («Я с тобой в баню идти застыжусь... У тебя борода вырастет скоро»14), и жители соседней деревни («Попотчевала бы, да обидеть боюсь, не умею звать-величать, то ли добрым молодцем, то ли красной девицей»15), и воевода («Оплошала парнем родиться, невестой хвалилась бы»16), и тем более она сама («Куда податься кметю с косой? <...> Я устроилась подле мужей, но не совсем с ними, чуть в стороне»17). Она является по сути переходником между двумя полярными мирами, и это распространяется за пределы гендерной пары: Зима универсальна и в противопоставлении «лес/звери-люди» (для нее лес — утешение, тогда как для ее родни — страшная угроза; она постоянно сравнивает себя с волком; лучший друг — пес), «деревня-крепость» (одновременно и своя, и чужая для обоих мест: «Я здесь своя» — о родных лесах18; «Я была дома» — о дружинной избе19; «уйду из дружины <. > Избушку себе срублю в потаенной крепи лесов»20), «жизнь-смерть» с перевесом в сторону жизни (она «отбирает» у смерти сначала Блуда, а затем Бренна; не отмывшись от крови последнего боя, принимает роды; слышит смех погибшего Славомира через «брешь в невидимой грани»21). Кроме того, Зима — искусная рукодельница («Это кто тебе такую радость спроворил? <. > Макошь ткала, пока я на полатях спала»22), а поскольку покровительницу прядения и ткачества Макошь автор готова признать и «хозяйкой судеб»23, то и Зима не может не влиять на судьбу, как свою, так и окружающих. Мужчины принимают то, что им дано, а женщины, если не хотят принять, пытаются изменить («женщины горюют иначе»24), и у них получается. Появляется ситуация противопоставления героизма женщины и духовной слабости мужчины: мужчина может решить, что он должен сделать, но не может потом изменить сделанное («много чего делаешь зря <...> сам плачешь потом»25), а женщина-героиня не может разобраться со своим будущим, зато многое делает по наитию («чтоб схватывалась и бежала, укушенная неожиданной мыслью <...> и больно билось сердечко, словно где-то чаяли выручки, а я медлила»26).
Примером гендерной универсальности в мужском образе можно назвать главного героя пятитомного романа «Волкодав», представителя вымышленного племени веннов, где царит матриархат. Оскорбить женщину для венна — огром-
13 Семенова 2003, 313.
14 Семенова 2003, 47.
15 Семенова 2003, 104.
16 Семенова 2003, 98.
17 Семенова 2003, 239.
18 Семенова 2003, 338.
19 Семенова 2003, 129.
20 Семенова 2003, 312.
21 Семенова 2003, 279.
22 Семенова 2003, 73.
23 Семенова 2005, 287.
24 Семенова 2003, 298.
25 Семенова 2003, 298.
26 Семенова 2003, 293.
ный грех, надругавшийся над женщиной обязан «измерить шагами собственные кишки». Вся мифология племени построена на уважении к женщине; главная задача мужчины-венна — защищать женщину; причем представители этого племени по-богатырски сильны и смелы («Я слышала, как забавляются лучшие бойцы твоего племени. Кто-нибудь разгоняет на них тройку, и они ударом в оглоблю опрокидывают всех трех коней»27), а представительницы — спокойны, мудры и нежны. Волкодав, воспитанный на таких правилах, абсолютным счастьем считает тихую семейную жизнь с любимой женщиной в доме у реки и леса, но пока этой женщины нет. Зато есть другие племена, где к женщинам отношение совершенно не такое, какое Волкодав привык видеть: в Саккареме, «стране робких женщин и спесивых мужчин», девушек продают в рабство родственники; у сегванов род убийцы в качестве уплаты долга крови отдает в род убитого девушку; даже у соль-веннов, самого близкого к венам племени, принято выдавать девушку замуж («у веннов девушка брала себе мужа»28). Подобные обычаи Волкодав воспринимает как варварство. Пиетет по отношению к женщинам, не пропавший даже после каторги, делает мировосприятие Волкодава более женским, чем даже у литературных героинь, добровольно перешедших в мир мужчин и взявших на себя их функции: у Марфы Посадницы и Орлеанской девы на первом месте стоит отечество, Волкодав же мечтает прекратить воевать, освоить мирное ремесло и создать семью. Однако паттерны поведения у него однозначно мужские. Как и богатырь Илья Муромец, Волкодав совершает подвиги «по пути», но разница между ними в том, что Муромец защищает свою землю от захватчиков, а у Волкодава своей земли нет — в его родных местах живут чужие люди, выгнать которых он не в силах.
Идеальная природа богатыря проявляется не только в нравственном чувстве, руководящем его поступками, но и в чертах его внешнего облика: Волкодав в двадцать три года — седой и в морщинах, а по части боевой науки превосходит даже старых воинов вроде дядьки Крута. Его угрюмый вид многих отпугивает, а его доброту видят только те, кто общался с ним близко, те, кого он спас. К тому же печальная судьба Волкодава заставляет воспринимать его чуть ли не как мученика, ставшего воином лишь по воле обстоятельств. Впервые мальчик-венн убил человека, когда защищал мать; второй раз — на каторге, защищая мальчика-сегва-на; и только третий раз он дрался насмерть ради себя и своей свободы. И хотя после освобождения он и изучал несколько лет воинскую науку, это ему нужно было лишь для одной конкретной цели: убить Людоеда, отомстить за погубленный род. Больше его ничего не интересовало, поскольку жить дальше Волкодав не планировал, и когда после свершившейся мести и спетой Песни Смерти ему пришлось спасать рабыню Ниилит и пленного мудреца Тилорна, думать об их судьбе, он начал обретать смысл жизни, который оказался не в поисках славы, как в мужском мире, а в заботе о ближних, что больше присуще миру женскому. «Надо приодеть девчонку Ниилит <...> да подкормить этого Тилорна, в чем душа держится... Пустота, зиявшая впереди, постепенно заполнялась»29.
Сочетание женской жалости (воспитанной в роду и приумноженной в рудниках образованным и добрым напарником-аррантом) и мужской силы заставляет
27 Семенова 2004а, 249.
28 Семенова 2004а, 262.
29 Семенова 2004а, 33
Волкодава спасать всех обиженных, повстречавшихся на его пути, и жестоко наказывать обидчиков. Как ни учила его мать Кендарат проявлять сострадание ко всем живущим на земле, Волкодав не понимает ее учения всепрощения и не умеет прощать: его правда в том, что свершивший зло должен понести наказание. Как уговорить злодея одуматься и ступить на верный путь, Волкодав поначалу не знает. Но постепенно совершенствуется: учится отличать оступившихся людей от закоренелых преступников, обучает молодых воинов не только умению драться, но и науке решать споры мирным путем, даже мирит целые народы. К концу своего пути он понимает и перенимает учение матери Кендарат, а затем и превосходит ее.
Как и героиня «Валькирии», Волкодав находится между женским и мужским миром, но если Зима не принадлежит ни одному из миров и страдает от непри-знанности, то Волкодав совмещает в себе оба мира, страдая от излишнего внимания к своей особе, из-за которого не имеет возможности отложить оружие, создать семью и спокойно жить в тихом месте. Он также принадлежит двум мирам в диаде «лес/звери-люди» (его племя живет в лесу и общается с ним как с живым существом; Волкодав является последним представителем рода Серых Псов, а потому становится оборотнем — псом с разумом человека) и «смерть-жизнь» с перевесом в смерть (он не успел получить имя — то есть не успел родиться как полноценный человек; осмысленная жизнь у него начинается после спетой Песни Смерти; проводится параллель с мечом, который сковали для погребения, и т.д.). Принадлежность к двум мирам сразу дает дополнительные силы, и, помимо оборотни-чества и способности видеть суть некоторых вещей, Волкодав получает способность влиять на судьбу — свою и окружающих. На это символически указывает и выбранное им ремесло: герой в детские годы учился у отца кузнечному делу и мечтает стать кузнецом — мифопоэтическим хозяином судьбы мужского мира30.
Оба романа переворачивают традиционное представление о гендерных ролях. Автор, объединяя мужскую модель поведения и женское мировоззрение, расширяет поле деятельности героев, выписывая их психологические портреты как некий образ человека вообще, внутренне свободного от гендерных рамок, но вынужденного находиться в мире с четким разделением на мужское и женское в сознании и поведении людей.
ЛИТЕРАТУРА
Жеребкина И. 2000: «Прочти мое желание.». Постмодернизм. Психоанализ. Феминизм. М.
КристеваЮ. 2005: Изоляция, идентичность, опасность, культура... // Вестник Европы. 15, 227-241
Лотман Ю. М. 1994: Беседы о русской культуре. СПб.
Охотникова С. 2002: Гендерные исследования в литературоведении: проблемы ген-дерной поэтики. Ч.2. Иваново.
Пушкарева Н. Л. 1998: Гендерный подход в исторических исследованиях // ВИ. 6, 76-86
Рюткенен М. 2000: Гендер и литература: проблема «женского письма» и «женского чтения» // Филологические науки. 3, 5-17
30 Семенова 2004б, 241-245.
Ровенская Т. А. 1999: Феномен женщины говорящей. Проблема идентификации женской прозы 1980-х — 90-х годов. [Электронный ресурс]. — Режим доступа: www.a-z.ru/ women/texts/rovenskaiar.
Савкина И. 2007: Разговоры с зеркалом и Зазеркальем: Автодокументальные женские тексты в русской литературе первой половины XIX века. М.
Семенова М. 2003: Валькирия. М.
Семенова М. 2004а: Волкодав. М.
Семенова М. 2004б: Поединок со Змеем. М.
СеменоваМ. 2005: Мы — славяне! СПб.
Тартаковская И. Н. 1997: Социология пола и семьи. Самара.
GENDER UNIVERSALITY IN MARIA SEMYONOVA'S WORKS
V. A. Valitova
The article deals with gender attitudes of male and female characters in M. Semyonova's works. Comparison with traditional folklore characters makes it possible to identify features that are not typical of literature recreating folklore plots.
Key words: M. Semyonova, gender universality, female prose, dichotomy "male-female" in contemporary literature
© 2014
Н. А. Хуббитдинова
ОСОБЕННОСТИ ТВОРЧЕСКОГО ОСВОЕНИЯ ФОЛЬКЛОРА В БАШКИРСКОМ ДАСТАНЕ «БУЗЪЕГЕТ» БАГАВИ И ЕГО УСТНЫЕ
ВАРИАНТЫ
В статье рассматриваются особенности творческого использования башкирских народных устно-поэтических традиций — мотивов, образов, обрядового фольклора — в дастане Багави (Багавитдина) «Бузъегет» (1842 г.) и его вариантах, распространившихся в народе устно. Нами усматриваются функциональное значение этих традиций, их аллюзии на поэму Кул Гали «Кисса-и Йусуф» — известное произведение средневековой тюркской литературы Урало -Поволжья.
Ключевые слова: эпос, фольклорные традиции, мотивы, дастан, литература
Поэтическое эпическое произведение «Бузъегет» (1842), созданное в Уфе неким Багави (Багавитдином) в традиции восточных, тюркско-башкирских любовных дастанов «Кисса-и Йусуф», «Хосров и Ширин», «Лейла и Меджнун», «Тахир
Хуббитиднова Нэркэс Ахметовна — кандидат филологических наук, старший научный сотрудник отдела литературоведения Института истории, языка и литературы Уфимского научного центра РАН. E-mail: narkas08@mail.ru
