CC BY
87
ГАМЛЕТ У. ШЕКСПИРА КАК ПРОТОТИП ОБРАЗА ДОКТОРА РОЗАНОВА В РОМАНЕ
Н.С. ЛЕСКОВА «НЕКУДА»
Першина Марина Андреевна Марийский государственный университет,
г. Йошкар-Ола
E-mail: marja8362@mail.ru
Аннотация. В статье рассматриваются особенности влияния «вечного» образа Гамлета У. Шекспира на русскую литературу XIX века и некоторые аспекты критики данного образа, обусловившие появление феномена «русского гамлетизма». Особое внимание уделяется антинигилистическому роману Н.С. Лескова «Некуда», в котором писатель, обращаясь к «вечному» шекспировскому образу, создает нетипичный образ «русского Г амлета» - образ доктора Розанова.
Ключевые слова: Лесков, Шекспир, «вечный» образ, текст-прецедент, Гамлет, Розанов, «Некуда», «русский гамлетизм».
Рассматривая интертекстуальные связи художественных произведений Лескова с английской литературой, следует отметить, что среди прецедентных образов, играющих важную роль в создании образной системы героев писателя, особо выделяются шекспировские образы. Это неслучайно, так как каждая национальная литература, согласно М. В. Урнову, «утверждает свою традицию восприятия и усвоения иностранной литературы. Для русской литературы Шекспир - отправная веха в традиции усвоения английской литературы» [10, с. 3]. Как отмечает А. Ю. Зиновьева, в русской литературе с середины XIX в. образы из пьес Шекспира начинают употребляться не как прямые заимствования и пародии, а как обобщение определенных человеческих типов, как «вечные образы» [5, с. 121].
Безусловно, центральным шекспировским образом является образ главного героя одноименной трагедии Гамлет, принц датский. Исследователи замечают, что «вечный образ принца датского, укоренившись на отечественной почве, быстро перерос масштаб литературного персонажа, стал не только именем нарицательным, но и воплотил в себе всю переменчивость самоидентификации русского человека, его экзистенциальный поиск пути через горнило противоречивых и трагичных событий истории России последних веков» [8].
«Русский гамлетизм» стал важным этапом на пути самоидентификации национальной культуры, обусловив гамлетовский генезис многих героев русской классики. Так, в творчестве Пушкина. («Евгений Онегин», «Послании
Дельвигу») и Лермонтова («Герой нашего времени») образ датского принца становится воплощением истинного мыслителя, страдающего от осознания несовершенства окружающего мира. Подобная трактовка «русского Гамлета» восходит к идее И. В. Гете, который в романе «Годы учения Вильгельма Мейстера» видел парадоксальность Гамлета в силе его интеллекта и слабости воли при сознании долга [3, с. 199].
В. Г. Белинский в цикле статей «Гамлет. Драма Шекспира. Мочалов в роли Гамлета» подчеркнул, что «слабость воли есть не основная идея, но только проявление другой, более общей и более глубокой идеи распадения» внутреннего мира [2]. И. С. Тургенев в статье «Гамлет и Дон Кихот» противопоставляет шекспировского принца Дон Кихоту Сервантеса в вопросе жизненного идеала: в отличие от «рыцаря печального образа», который живет для других, Гамлет существует для своего собственного «я» и ищет идеал внутри себя самого [9]. Несмотря на это, существенным достоинством Гамлета писатель считает осознание существования зла и желание бороться с ним. М. Дунаев справедливо замечает, что «гамлетовское начало - основа натуры самого Тургенева», а «Дон Кихот - скорее его идеал» [4, с. 236], поскольку Гамлет - это выраженная рефлексия, а Дон Кихот - деятельность. Подобное рефлексивное начало шекспировского образа переносится Тургеневым на таких героев своих произведений, как Рудин и Г амлет Щигровского уезда.
У Лескова носителем «духа» Гамлета является один из главных героев романа «Некуда» (1864) доктор Розанов, который неоднократно называется другими персонажами Гамлетом: «Наш медицинский Гамлет всегда мрачен», -смеется Петр Лукич Гловацкий [6, с. 76]; «А ты, Гамлет, весь день молчал и то заговорил», - замечает во время спора Зарницын [6, с. 233]. Иронический характер введения прецедентного имени в речь персонажей обуславливает не только активизацию фоновых представлений читателя о датском принце, но и намекает на неоднозначное отношение автора как в целом к явлению гамлетизма, так и к своему герою. Создавая образ Розанова, писатель на протяжении всего романа проводит имплицитные параллели с трагедией Шекспира.
Шекспировский и лесковский герои живут и действуют в однотипной ситуации: общество переходит от одной фазы своего развития к другой (смена эпох, переходный период). Гамлет оказывается на изломе времен, когда эпоха идеальных людей уходит в прошлое и в королевстве процветает зло и порок. Принц осознает враждебность изменяющейся окружающей действительности.
Гамлет знает, что его долг - наказать зло, но представление о зле у него уже не соответствует прямолинейным законам родовой мести. Зло не сводится к преступлению Клавдия, отравившего его отца; зло разлито в окружающем мире, и Гамлет понимает, что одному человеку не по силам противостоять всему миру. Зло нельзя победить одним ударом меча, и общество не вылечить радикальными мерами. Доктор Розанов тоже человек переходной эпохи, понимающий, какое зло несут обществу идеи «новых людей» - нигилистов. Но он также понимает, что зло в одночасье не искоренить. Розанов, как и сам Лесков, сторонник постепенных реформ. Неслучайно нигилисты-нетерпеливцы Бертольди и Красин называют доктора «постепеновцем», который «все стоит за какой-то непонятный правильный прогресс» [6, с. 457]. Сам Розанов в разговоре с генералом Стрепетовым говорит, что «никакой революции не затевает» [6, с. 397]. Однако он как никто другой видит трагедию русского общества и необходимость серьезных перемен.
Уже первые описания и характеристики доктора в романе сближают его с шекспировским принцем: «... человек лет тридцати двух, ... с очень хорошим лицом, в котором крупность черт выгодно выкупалась силою выражения. В этом лице выражалась какая-то весьма приятная смесь энергии, ума, прямоты, силы и русского безволья и распущенности» [6, с. 74]. Здесь несомненно
актуализируется «гамлетовский» мотивный комплекс (конечно, понимаемый через призму образа «лишнего человека»), что подтверждается введением прецедентного имени Гамлет [6, с. 76]. Лесковский герой поэтичен: он рассуждает о «поэзии» сельской местности и «прозе» города [6, с. 195], его диссертация - «более художественное произведение, чем диссертация» [6, с. 414], и сам он - «медицинский поэт» [6, с. 414].
Прецедентный образ Гамлета и образ Розанова близки обостренным чувством нравственного долга, которое определяет их поступки и выражается в рассуждениях о человеческой судьбе и мироустройстве. Так, по возвращении домой и встрече со своей семьей Гамлет восклицает: «Ни горем удрученные черты / И все обличья, виды, знаки скорби / Не выразят меня; в них только то, / Что кажется и может быть игрою; / То что во мне, правдивей, чем игра; / А это все - наряд и мишура» (д. I, сц. 2) [11, с. 137]. В свою очередь, уже при первом появлении в романе Розанов говорит о безнравственности и лживости своих приятелей-нигилистов, чьи жизненные устои способны испортить и развратить даже самых праведных и безгрешных людей, как Евгения Петровна Гловацкая: «Эх, не слушайте наших мерзостей, Евгения Петровна. Все вас это спутает, потому что все, что ни выйдет из наших уст, или злосмрадное дыхание антихристово, или же хитросплетенные лукавства, уловляющие свободный разум. Уйдите от нас, гадких и вредных людей, и пожалейте, что мы еще, к
несчастию, не самые гадкие люди своего просвещенного времени» [6, с. 76]. Здесь очевидна аллюзия на совет Гамлета Офелии: «Все мы - отпетые плуты; никому из нас не верь» (д. III, сц. 1) [11, с. 191]. Кроме того, нигилиста Арапова Розанов называет «языней» [6, с. 263] и «большим актером» [6, с. 260], а вздорная жена Розанова «на людях» говорит «сладким голосом» и сама «ангел -не жена» (аллюзия на водевиль Д. Т. Ленского «В людях ангел - не жена, дома с мужем сатана») [6, с. 212-213]. Мотив игры, важнейший в трагедии «Гамлет», является значимым и в романе «Некуда».
Впоследствии, пытаясь раскрыть Лизе Бахаревой глаза на истинную сущность нигилистов-циников, доктор называет их «гуманные теории» «вздором, ахинеей и ложью», а их самих - трусами, «которым хочется прослыть деятелями и которые выдумали играть безопасную для себя комедию, расславляя, что это какое-то политическое дело ... а это просто игра человеческой глупостью и страстями» [6, с. 474]. С мотивом игры связаны мотивы разоблачения слепоты, формирующие содержание образов шекспировской трагедии и романа Лескова. Про королеву Гертруду, вышедшую замуж за убийцу собственного мужа, и ее духовное ослепление Гамлет говорит: «Что за бес / Запутал вас, играя с вами в жмурки? / Глаза без ощупи, слепая ощупь, / Слух без очей и рук» (д. III, сц. 4) [11, с. 216]. Так и Розанов умоляет Лизу «осмотреться» и «прогнать от себя эту сволочь» [6, с. 475].
Философское мировосприятие наделяет доктора внутренним взором, который позволяет ему видеть правду и нести ее другим. Эта правдивость и прямота героя делает его «странным», непонятным для других: «Говорят, очень странный» [6, с. 78] (Бахарева); «.слова не придумаешь, что он такое. все отрицает.» [6, с. 122] (Помада); «Он был в . ловко сшитом форменном фраке, тщательно выбритый и причесанный, но очень странный. Смиренно и потерянно, как семинарист в помещичьем доме, стоял он, скрестив руки на груди.» [6, с. 224]; «.ни с кем не видит в себе солидарности» [6, с. 462] (Красин). Мотив странности, чудачества, связанный с образом Розанова, также в контексте интертекстуальных связей с трагедией «Гамлет» можно рассматривать как имплицитную форму выражения претекста. Странность характеризует поведение Гамлета: «И с видом до того плачевным, словно / Он был из ада выпущен на волю . Он издал вздох столь скорбный и глубокий, / Как если бы вся грудь его разбилась / И гасла жизнь» (д. II, сц. 1) [11, с. 164]. Принц притворяется сумасшедшим. Это лишь маска, позволяющая ему разоблачать ложь, пороки и их носителей (в частности, прикрывающего преступления короля Полония он называет «жалким, суетливым шутом» (д. III, сц. 4) [11, с. 214].
Иногда и Розанов кажется окружающим сумасшедшим, особенно когда иронизирует по поводу действий и высказываний большинства персонажей.
Например, в ответ на утверждение Юстина Помады о том, что истинная любовь «не может быть без уважения» доктор «иронически» замечает: «Как не верно!» [6, с. 117] и отмечает слепоту любви (здесь возможен намек на другую пьесу Шекспира «Сон в летнюю ночь», где заколдованная царица эльфов Титания влюбляется в актера с головой осла: «Титания разбужена была; / Она влюбилась в тот же миг в осла» (д. III, сц. 2) [11, с. 688]). Он «смеется» над стремлением Зарницына принести пользу, пойдя в народ «землю пахать»: «Он чужими руками все вспашет» [6, с. 233], и «таинственностью» маркизы де Бараль, закрывающейся дома с нигилистом Степаненко в страхе разоблачения полицией: «Комедия, право, трус труса пугает» [6, с. 394].
Мотивы странности и сумасшествия активизируют мотив болезни, также сквозной для обоих произведений. «И, словно обладатель мерзкой язвы, / Боящийся огласки, дал ей / До мозга въесться в жизнь», - восклицает Клавдий (д. IV, сц. 1) [11, с. 221]. «Отчаянный недуг / Врачуют лишь отчаянные средства / Иль никакие», - говорит он придворным, отсылая принца в Англию (д. IV, сц. 3) [11, с. 224]. Розанов же постоянно пребывает в «мрачном расположении духа» [6, с. 140], он «расслабевает» и «раскисает» [6, с. 374]. Однако болезнь в контексте произведений - символ-перевертыш: в действительности больны не сами герои, болен мир вокруг них. Гамлет свидетельствует: «Век
расшатался» [11, с. 160]; доктор в разговоре с Лизой «философствует», что «свет бедлам» [6, с. 186-187].
Оба героя пытаются найти пути оздоровления общества. Г амлет понимает, что слепая месть Клавдию за убийство отца не является выходом. Все его действия подчинены тому, чтобы пробудить в узурпаторе чувство вины в содеянном. Ему надо, чтобы Клавдий проникся сознанием свей преступности, он хочет покарать врага сначала внутренними терзаниями, муками совести, если она у него есть, и лишь потом нанести роковой удар так, чтобы он знал, что его карает не только Гамлет, а нравственный закон, всечеловеческая справедливость. Ожидание подходящего момента для возмездия удручает принца. Он укоряет себя в бездействии, обзывая «тупым и малодушным дурнем», «ротозеем», «трусом», «ослом», «бабой», «судомойкой» (д. II, сц. 2) [11, с. 186]. Параллельно возникает мотив самоубийства, вызванный отвращением, которое принц испытывает к расплодившимся среди окружающих порокам, и боязнь не суметь побороть это зло: «Иль если бы предвечный не установил / Запрет
самоубийству!» (д. I, сц. 2) [11, с. 138]; «Быть или не быть - таков вопрос» (д. III, сц. 1) [11, с. 189].
Как и Гамлет, Розанов на протяжении всего романа изобличает пороки современного ему общества. «Все гадко и неумело» [6, с. 337], - говорит он о деятельности московского кружка нигилистов. «Все это только смешно» [6, с.
406], «все кругом пустота какая-то. несносная пустота» [6, с. 419] - о жизни в Петербурге. Центральной идеей произведения становятся слова доктора о корне всех зол: «Общий враг человечества - его невежество и упадок нравов» [6, с. 463]. «Противодействуйте ему!» [6, с. 463] - вот то послание, которое через уста героя передает читателям Лесков. Кроме того, Розанов неодобрительно высказывается и о петербургской коммуне «Дом согласия»: «Фу ты пропасть! Слов-то, слов-то сколько!» [6, с. 457], «Надоедают мне эти хлыщи. Это ведь что же? Был застой; потом люди проснулись, ну поддались несбыточным увлечениям, наделали глупостей, порастеряли даром людей, но все ведь это было человеческое, а это что же? Воевать . с обществом, злить понапрасну людей и покрывать это именем какого-то нового союза. ... О подлецы, подлецы неописуемые!» [6, с. 465].
Трагедия героя состоит в том, что он сам является представителем, а, следовательно, и неотъемлемой частью этого прогнившего, глубоко порочного общества: «Да, мы с вами уж такая дрянь, что и нет хуже. Говорить даже гадко: и в короб не лезем, и из короба не идем; дрянь, дрянь, ужасная дрянь» [6, с. 465]. Розанову свойственна конформистская модель поведения: избежание конфликта и уход от его решения. Герой не видит выхода и бежит из провинции сначала в Москву, а затем в Петербург, где часто уходит в запой, тем самым отгораживаясь от насущных проблем действительности. Неслучайно друг и коллега доктор Лобачевский называет Розанова «неисправимым бегучим господином» [6, с. 367]. За подобную слабохарактерность доктор называет себя «ничтожеством», которому «деться некуда» [6, с. 235], и «пустым человеком» [6, с. 407]. С неспособностью отыскать решение связан мотив самоубийства: «. я бы хотел поскорее ... покончить все разом» [6, с. 491]. Депрессия, желание сбежать прочь от общества, которое превратилось в сумасшедший дом, рефлексия о будущем как о черном ничто характеризуют Розанова как человека правильного, но сбившегося с пути.
«Гамлетовское» содержание образа Розанова заставляет читателя искать внутреннее сходство между другими героями романа и персонажами шекспировской пьесы. В первую очередь, это, безусловно, Лиза Бахарева, чья жизнь и личностная трагедия является, наряду с розановской, ключевой сюжетной линией развития действия. Страстная и романтическая натура Бахаревой созвучна шекспировской Офелии, возлюбленной датского принца. Трагедия обеих героинь состоит в том, что они не могут найти себе места в чуждом их внутреннему «я» окружающем мире. Так, Офелия вынуждена подчиниться решению своего отца Полония и отвергнуть любовь Гамлета, так как она из не королевского рода, а потому не ровня принцу. В свою очередь, семья Лизы не принимает мечтательного характера девушки: «. у тебя Лиза, то
«
ночь, то луна, дружба, тебя просто никуда взять нельзя, с тобой засмеют», -говорит ее старшая сестра [6, с. 100]. Офелия, пережив ряд тяжелых душевных потрясений (потерю любимого, его сумасшествие, убийство отца ее возлюбленным), сходит с ума. Если Гамлет, потеряв отца, «прозрел», то разум Офелии не смог принять того, что человек, которого она так любила, стал убийцей ее отца. Симпатию к Розанову Бахарева теряет из-за увлеченности идеями нигилизма, с которыми доктор часто полемизирует, из-за чего он становится для нее совершенно чужим человеком, «жалкой, досаждающей ей посредственностью» [6, с. 417]. Подобная слепая вера героини в
нигилистические идеалы становится своего рода сумасшествием, потерей себя и, как и в случае с шекспировской Офелией, приводит к смерти. Неслучайно Лиза на протяжении всего романа часто болеет. Бахарева - жертва своего времени, почти потерявшая душу в затягивающем омуте безнравственных и бездушных нигилистических идей. Она задыхается от того, что оторвалась от корней и сама стала частью этого общества: «Душит меня. ... С ними у меня общего. хоть ненависть. а с вами. ничего», - признается она Женни на пороге смерти [6, с. Ш].
У Розанова, как и у Гамлета, есть свой «товарищ» - молодой ординатор Лобачевский, который по характеру близок шекспировскому Горацио. Датский принц высоко ценит душевные качества своего друга: «Горацио, ты лучший из людей, / С которыми случалось мне сходиться. / ...Нет, не подумай, я не льщу... / ...Едва мой дух стал выбирать свободно / И различать людей, его избранье / Отметило тебя; ты человек, / Который и в страданиях не страждет / И с равной благодарностью приемлет / Гнев и дары судьбы; благословен, / Чьи кровь и разум так отрадно слиты, / Что он не дудка в пальцах у Фортуны, / На нем играющей. Будь человек / Не раб страстей, - и я его замкну / В средине сердца, в самом сердце сердца, / Как и тебя» (д. III, сц. 2) [11, с. 195]. Действительно, Горацио спокоен и уравновешен. Ему присущ рационализм и философский взгляд на жизнь. Он является примером для обуянного страстями принца. Розанов характеризует своего коллегу как «необыкновенно трудящегося, симпатичного, светлого человека и хорошего медика» [6, с. 338]. Лобачевский чужд модных общественных веяний, которым подвержен его друг; он человек, «не удостаивающий эту суету даже презрительного отзыва, а просто игнорирующий ее, не дающий Араповым, Баралям, Бычковым и tutti frutti даже никакого места и значения в общей экономии общественной жизни » [6, с. 406-
407]. Он прямо советует Розанову «не разбрасываться попусту» [6, с. 363], так как доверчивость и идеализм могут его погубить. Эта рациональность является главной причиной успешности Лобачевского, который, как и Горацио для Гамлета, становится примером для мечущегося Розанова.
Еще одну важную образную параллель составляет пара Розенкранц и Гильденстерн, соответствующая в лесковском романе нигилистам Арапову, Бычкову и Персиянцеву. В шекспировской трагедии Розенкранц и Гильденстерн - мнимые друзья Г амлета, предающие его ради склонности узурпатора Клавдия. Изображая до поры до времени верность, после убийства Полония они открыто показывают себя приспешниками Клавдия и становятся стражами принца. Как отмечает А. Аникст, «своеобразный драматизм их судьбы в том, что они ничего не знают о сути происходящего: им неизвестен как приказ короля убить Гамлета, так и то, что Гамлет подменил письмо своим, в котором вынес им смертный приговор [1]. Таким образом, эти герои воплощают такой тип людей, которые живут бессмысленно и плывут по течению жизни, слепо подчиняясь господствующим в обществе силам. В романе Лескова нигилисты обвиняют Розанова в шпионстве на правительство и полицию [6, с. 407], не зная, что тот уничтожил все следы их подпольной печатной деятельности для спасения их от ареста и суда. Нигилисты, как и шекспировские Розенкранц и Гильденстерн, воплощение неискренности и фальши. Доктор, обиженный их предательством, не пытается оправдываться, чтобы никого не оклеветать и не опозорить. Данное решение также выделяет особое положение героя, стоящего «над» мелочностью нигилистов и «вне» их порочного общества.
Важно отметить, что благодаря обращению к «гамлетовскому коду» в процессе создания образа Розанова (портретное описание, психологический портрет, характеристика героя другими персонажами и его самохарактеристика, действия и поступки) Лесков, казалось бы, создает типичный образ рефлексивного русского Гамлета, осознающего беды своего времени, но не находящего в себе силы с ними бороться. Однако поворотные события в конце сюжета романа доказывают возможность развития характера Розанова. В изображении героя Лесков постепенно отходит от образа шекспировского принца, так как это расходится с религиозно-нравственной концепцией человека русского писателя. Именно христианское смирение «поручить свою бессмертную душу Богу» [6, с. 690], завещанное Розановым умирающей Лизе, становится тем выходом, который заполняет духовную пустоту, не только для самого героя, но и, согласно идее Лескова, для всего русского народа. В финале произведения писатель подводит своего протагониста к национально-духовному идеалу русского человека, который высшей ценностью признает святость и стремление к абсолютному добру на «идеальных основах мира» [7, с. 28].
Таким образом, противоречивость образа датского принца обуславливает противоречивое отношение к нему самого Лескова, который видит в шекспировском герое как отрицательные, так и положительные стороны. С образом Розанова он связывает, с одной стороны, гамлетовские мотивы
рефлексии, болезни, самоубийства, с другой - ключевой для обоих произведений мотив правды. Кроме того, образ лесковского Гамлета дополняют сюжетные параллели с шекспировской пьесой, предопределившие динамику его развития (душевная драма Лизы-Офелии, товарищество Лобачевского-Горацио, предательство Арапова, Бычкова и Персиянцева - Розенкранца и Гильденстерна). Нравственное сознание и мировосприятие героя, способствующее пониманию трагедии своего времени сталкивается с конформистским поведением, неспособностью бороться с ее причинами. Решение подобной внутренней конфронтации писатель видит в обращении к Богу и следовании христианским заповедям.
Литература:
1. Аникст А. Трагедия Шекспира «Гамлет» // Уильям Шекспир - литература о жизни и творчестве. - [Электронный ресурс] - Режим доступа - URL: http:// www.w-shakespeare.ru/library/tragediya-shekspira-gamlet.html
2. Белинский В. Г. Гамлет. Драма Шекспира. Мочалов в роли Гамлета // Собр. соч.: В 3 т. М.: Госполитиздат, 1948. - Т. 1. - С. 241-251.
3. Гете И. В. Годы учения Вильгельма Мейстера // Собр. соч.: В 10 т. М.: Худ.
лит., 1978. - Т. 7. - С. 5-504.
4. Дунаев М. М. Вера в горниле сомнений. Православие и русская литература в XVII-XX веках. М.: Престиж, 2002. - 1056 с.
5. Зиновьева А. Ю. Вечные образы // Литературная энциклопедия терминов и понятий. М.: НПК «Интелвак», 2001. - С. 121-123.
6. Лесков Н. С. Некуда // Собр. соч.: В 11 т. М.: Худ. лит., 1956. - Т. 2. - 758 с.
7. Лосский Н. О. О русском характере. М.: Ключ, 1990. - 64 с.
8. Луков В. А., Захаров Н. В., Гайдин Б. Н. Гамлет как вечный образ русской и мировой культуры // Знание. Понимание. Умение - 2007. - № 9 [Электронный ресурс] - Режим доступа - URL: http://www.zpu-journal.ru/e-zpu/2009/9/ Gaydin&Zakharov&Lukov
9. Тургенев И. С. Гамлет и Дон Кихот // Собр. соч.: В 30 т. М.: Наука, 1980. - Т. 5. - С. 506-524.
10. Урнов М. В. Вехи традиции в английской литературе. М.: Худ. лит., 1986. -382 с.
11. Шекспир У Гамлет // Избранное. Алма-Ата: «Мектец», 1980. - С. 125-276.
