CC BY
93
ФУНКЦИОНИРОВАНИЕ КАТЕГОРИИ РОДА В ДИАЛЕКТАХ
УДК 81-2
Грамматическая категория рода всегда находилась в центре внимания лингвистов, причем в различных аспектах: генетическом, историческом (изучение языка письменных памятников), психологическом, семантическом и формально-синтаксическом.
В современной лингвистике все больше внимания уделяется вопросам определения границ категории рода, статуса значения одушевленности/неодушевленности и значения лица в составе родовых значений. Как известно, история формирования грамматической категории рода связана с историей дифференциации падежей существительных, поскольку окончательное различение двух родов в и.-е. языке утвердилось только после закрепления различий в формах N. sg. *-s и Acc. sg. *-m у одушевленных сущ., в то время как у неодушевленных формы эти продолжали совпадать. Считается, что наиболее последовательно категория рода существительных выражается на синтаксическом уровне, однако совершенно очевидно, что родовой показатель уже должен содержаться в существительном, что говорит о первичности морфологического рода.
Генетически категория рода формировалась на основе первичной бинарной оппозиции «средний род - несредний род», «одушевленность - неодушевленность» (genre anime - genre inanime - по терминологии А. Мейе), которая преобразовывалась в трехчленную в результате выделения женского рода. В общеиндоевропейском языке, по А. Мейе, отмечаются различия между существительными мужского/среднего и женского родов. В некоторых и.-е. языках, например, в кельтском, армянском - категория рода отсутствует; считается, что они утратили ее еще в дописьменный период. Двучленная родовая структура (без ср. р.) характеризует романские языки, восточно-балтийские, иранские. Славянские языки, как и греческий, некоторые германские (в английском, как известно, категория рода исчезла) сохраняют трехчленную родовую структуру.
Категория рода тесно связана с категорией пола. Пол большинством ученых относится к «универсальным понятийным категориям», ему приписывается свойство «универсального семантического компонента», в то время как род
М.М. Валенцова
В статье предпринята попытка исследовать механизм функционирования грамматической категории рода имен существительных в языковой подсистеме русского языка - диалектах. На примере нескольких лексико-семантической групп (среди них, мифологические персонажи, названия растений и др.), автор убедительно демонстрирует влияние экстралингвистических факторов (в первую очередь, мифологии, традиционного мировоззрения, стереотипов мышления) наряду с лингвистическими процессами на колебания рода.
Ключевые слова: этнолингвистический подход, диалекты, категория рода, культурологическая оппозиций «мужской - женский».
такой всеобщностью не обладает.
Если у одушевленных существительных род имеет номинативное содержание - отражение биологического пола, то род неодушевленных существительных, как правило, называют немотивированным, «пустым», лишенным нормативного содержания, ему приписываются лишь синтаксические элементы значения. Но как показала М.В. Ласкова, языковой материал свидетельствует, что «синтаксические элементы значения относятся к сфере семантики. Можно даже сказать, что номинативные и синтаксические значения образуют единство» [Ласкова 1999: 9].
В отечественной лингвистике существует большое количество работ, посвященных наименованиям лиц женского и мужского пола: наиболее значительны труды И.Ф. Протченко [Протченко 1960; Протченко 1964], А.А. Зализняка [Зализняк 1964], Н.А. Янко-Триницкой [Янко-Триницкая 1966], Г.И. Демидовой [Демидова 1969], В.Г. Гака [Гак 1977], А.А. Брагиной [Брагина 1981], Л.С. Акопова
[Акопов 1985], И.С. Улуханова [Улуханов 1988], М.А. Кронгауза [Кронгауз 1996] и многих других. В них рассматривалось происхождение и время возникновения наименований лиц мужского и женского пола в системе языка в связи с явлениями синонимии и дублетности [Борисова 1978], процессы метафоризации в связи с категорией рода; влияние экстралингвистических факторов на развитие системы наименований лиц женского пола, история развития таких наименований. Представлен также психолингвистический анализ категории рода в русском языке [Холод 1994], который позволил автору сделать ряд выводов, в том числе о том, что «грамматическая экспликация антропоцентрических показателей посредством родовых форм базируется на функционировании в речи психологического механизма половой дихотомии (процессор половой дихотомии - это, по А.М. Холоду, один из элементов универсального предметного кода, обеспечивающий формирование символьных схем и кодов на речевом этапе в соответствии с принадлежностью индивида к одному из полов в дихотомии мужской - женский»). Принимая тезис о психической обусловленности грамматических явлений, однако «следует учитывать такие внутрилингвистические закономерности, как аналогия, безусловно влияющие на процессы словообразования и, следовательно, на функционирование в языке категории рода» [Кирилина 1999в: 67]. Растет также число исследований по тендерной лингвистике, посвященных особенностям пер-формации у мужчин и женщин, появился ряд информативных диахронических исследований по формированию в русском языке обозначений лиц женского пола [Еременко 1998], а также антропо-центричности семантики названий животных в связи с их полом [Шведченкова 1998]; рассматриваются культурно обусловленные овнешнения концепта любовь [Лилич 1996; Каштанова 1997] и особенности отражения русским языком понятия «женственность» и «мужественность» [Телия 1996; Кирилина 1999а, Кирилина 1999б; Кирилина 1999в: 66-68; Малишевская 1999].
При преобладающем интересе в диалектологии к исследованиям в области лексики и фразеологии (имеется множество работ по описанию различных тематических групп лексики - питание, человек, демонология, природа, гидрография и топонимика, фитонимика, зоонимика и т.п.), давнем стойком интересе к фонетике говоров, синтаксису и даже стилистике, в области грамматики привлекал внимание более глагол с его многочисленными категориями, а также частицы, наречия, причастия.
Тема о реализации концептуальной бинарной
оппозиции «мужской - женский», способах ее выражения и функционировании родовых дублетов в лексике, не являющейся обозначением лиц, еще специально не обсуждалась в русской диалектологии. Исключение составляют труды, принадлежащие к этнолингвистическому направлению.
Пожалуй, первым в этом аспекте на наличие пар мужского и женского родов и их соответствие полу обратил внимание А.Н. Афанасьев [Афанасьев 1994]. В развитие темы академик Н.И. Толстой [Толстой 1995] описал явление соответствия грамматического рода названий деревьев и дней и их имманентных, согласно народным представлениям, свойств - половой принадлежности. Более того, как доказал Никита Ильич, существует и обратная связь: язык и его категории, в свою очередь, способствуют возникновению мифологического мышления и мифологических представлений, возникновению семиотической системы, в рамках которой взаимодействуют языковые и надъязыковые культурологические категории [Толстой 1995: 338].
Полесский материал, касающийся наличия подобных категорий «пола» у хозяйственной утвари, описал А.Л.Топорков [Топорков 1993]: например, квашня, в которой замешивают удачное тесто и получается хороший хлеб, называется дижа, дижка, а та, хлеб из которой не удается, не «растет» - диж, дижун. Грамматическая семантика таких примеров прозрачна: плодовитость, способность к росту маркируется женским родом существительного, «бесплодность» - мужским. В тех же местах, где предпочтение отдавалось «мужской» деже, обращались к позитивному мужскому началу (мужской = хороший). Более того, мифология этих отношений простирается еще дальше, на символику понятий «чет - нечет». «Женская» дежа должна иметь четное количество клепок, «мужская» - нечетное. Иногда еще специально маркировалась порода дерева, чаще всего оно должно быть «женским» (и его название должно быть ж.р.). Если хлеб постоянно не удавался, хозяева считали клепки и исправляли дежу - убирали или добавляли лишнюю клепку. «Мастер, который делает дежу, считает сосновые (женские) и дубовые (мужские) клепки следующим образом: «клэпка - клепчун» [Топорков 1993: 335].
В случае с предметами (реалиями) на категорию рода «работает» внутренняя семантика пола, переносимая в язык с помощью мыслительных операций, сходных с языковыми - метонимии, метафоры, сравнения. Например, в белорусском Полесье информанты рассказывали, что «горшчок будэ из вухом, а горшчыця так будэ, така круг-лэнька» (с. Вышевичи). Аналогично в южнорусских
губерниях хозяйка, покупая горшок, старалась определить его родо-половую принадлежность: горшок это или горшица. В последней еда будет более вкусной, чем в горшке. Вполне вероятно, что русские диал. бадья (костром., арх., уфим., перм., челяб., том., оренб.) и бадьяк (том.) [Словарь русских народных говоров 1966, 2: 41-42] также могут получить подобное обоснование, если поспрашивать об этом информантов подробнее.
В работах В.В. Усачевой, посвященных символике растений, приводились данные, подтверждающие связь рода названий растений с символикой данного растения или персонажей, кодируемых этим растением. Например, в приводимой ею волынской балладе говорится о том, что на могиле молодца вырос явор, на могиле невестки -яворина; в сербской балладе на могилах влюбленных вырастают соответственно зелен бор и зелена борика [Усачева 2000: 277-278].
В говорах (примеры взяты главным образом из СРНГ [Словарь русских народных говоров], Полесского архива Института славяноведения РАН. Москва, Словаря Даля [Даль 1989-1991], областных словарей [Костромичева 1998], Белозерье [Морозов, Слепцова, Островский и др. 1997], Традиционная культура [Традиционная культура Урала 2000]) довольно широко представлены слова, производные от одной основы, но имеющие формы мужского и женского родов (есть они и в литературном языке, но последний через нормирование и стандартизацию старается от них избавиться). Типологически эти формы различны. Их можно классифицировать по группам в зависимости от выражаемых ими отношений:
имена, обозначающие естественные пары лиц мужского и женского пола: враг - врагуша, званец - званка, вьюнец -вьюница; интересен случай суффиксального образования родовой пары для существительного невеста, обычно стоящего в паре с лексемой от другой основы - жених (так же, как и в случаях мать - отец, сестра - брат, дочь - сын). В орл. говорах зафиксировы невеусть 'невеста' и невеуст-ник'жених' [Костромичева 1998: 130];
заимствования, которые вообще нестабильны и вариабильны в языке-реципиенте: гаунка - ганоук (<нем.), блазн - блазнь (<ст.-слав.);
дублетные отглагольные существительные: выем - выемка, запрет - запрета, запуг - запуга, запев - запевка, засев - засевка, добор - доборка, добой - добил ка, закрас - закраса и т.п.
формы мужского и женского рода, принадлежащие разным диалектным системам: замереук
(владим.) - замереука (твер., пск.) 'первозимье, первый снег'; лиушка (новорос.) - лишоук (тул., перм.) 'лишек, избыток'; моуроук (кубан.) -мороука (курск., смол.) 'обманщик, плут'; меучик(тул) -меучка (курск.) 'мяч'; мяч (вологод.)
- мяуча (твер.) 'мяч'; науволоук(симб., ряз., моск., ю.-урал., краснояр.) - науволоука (смол., тул., ряз., твер., псков., куйбыш.) 'пасмурное небо, погода; тучи, облака, туман'; гладыуш (зап., с.-зап.) -гладыушка (южн.) 'крынка для молока';
различия в роде закрепляют дивергенцию значений некогда семантически единого слова, или же наоборот, само наличие этих форм обусловливает расхождение семантики слова: жир 'тук на животных, сало' и жиура 'довольство, богатство' (вологод.); жом 'гнет, пресс' и жоума 'скупец, скряга' (симб.); западоук, в отличие от западня, обозначает 'ловушку на певчих птиц' (юж.); колоб 'булочка, жареная на масле; булочка из гороховой муки' (арх.), 'сдобная булка из пшеничной муки, жареная на сковороде' (арх., твер., костр., псков., олонец.) - колоуба 'маленькая круглая выпуклая лепешка' (арх.); коулозень 'улей в дупле, борть' -колоузня 'продольная выемка в долбленом улье-колоде или борти' (ворон., свердл.); мяукуш 'мякиш хлеба' (калуж., калин., смол., кур.) -мякууша 'свадебный хлеб, чисто ржаной; хлеб, которым мать невесты благословляет к венцу молодых; пшеничный каравай, подаваемый с солью при большом рукобитьи' (арх.); дрязг 'сор, хлам; хворост, листва' (пенз., самар., том.) и дрязгау'песча-ная жидкая грязь' (калин.), 'хворост, бурелом' (иван.); кожуухи кожухау наряду с общим значением 'скорлупа, шелуха' (кожуухв ср.-урал., кожухау в ср.-урал., влад., сарат., том., свердл.), 'кожура плодов' (кожуухв свердл., ср.-урал., кожухау во влад., арх., ряз., сарат., ср.-урал.), имеют и различные: кожуух 'кожа, шкура' (перм.), 'яйцо' (арх.), кожухау- 'рыбья чешуя' (ср.-урал), 'кора дерева' (ряз.); коукоур 'шпангоут плоскодонки' (иркут., том.) - кокоура 'корень дерева' (перм., костром., арх.), 'коряга' (иркут., сиб.); мыш 'мышь; летучая мышь; зародыш ската - мыш морской; человек небольшого роста' (олон., карел., лен., яросл., твер., калин., тамб., владим., тул., калуж., смол., моск., влад. и далее - по Волге и в Сибири)
- мыушау 'мышь' (арх., ворон., дон., орл., ворон., вологод., олон., новг.);
появление дублетных форм м. и ж. рода вызвано экстралингвистическими факторами (так называемая культурная семантика обозначаемых словами понятий, символов, реалий): форма ж.р. колосиуна - 'обмолоченный колос' (новг., арх.), 'пустой колос' (новг.); лут'лыко, кора липы' (ряз.,
южн., смол.), 'ободранная липа, палка без коры' (ряз., смол.) - луута 'липа' (яросл.). Возможно также влияние культурных факторов в названия приданого: орл. придауток - придауча; приуданик -приудаунка; названии хлеба: гибанец - гибаница (б/м); утвари: бадья (костром., арх., уфим., перм., челяб., том., оренб.) - бадьяк(том);
родовые формы относятся к разным хронологическим срезам, архаическая форма застывает в виде термина или в составе фразеологизма. Таков, например, термин плууга в составе названия обряда «плугу кликать»;
«немотивированные» случаи возникновения м. и ж. рода у лексем: обряд - обряуда (орл.) 'наряд невесты'; похмель - похмеулка (орл.) 'гульба на 2. или 3. день свадьбы'; саломат - саломата (бело-зер.); наволоук- наволоука (твер.) 'чердак'; батог 'палка; тонкая и короткая палка; длинная палка, кол' (вологод., алон., твер., арх., новг., смол., тамб., курск., перм., урал.) - батогау 'палка' (пск., арх.); дуб (олон., сев.-двин., моск., перм., арх., твер., том., тобол.) - дууба (онеж., ленингр.) в значении 'кора некоторых пород деревьев (дуба, осины, ивы), употребляемая для дубления кож или окраски'; дуудор (вят., киров., перм.) - дуудора (твер., перм., яросл., вят.) 'хлам, рухлядь, мусор, нечто непригодное'; гонт - гоунта (пск.) 'кусок соснового или осинового дерева, годного для щепания лучин'.
Остановимся подробнее на группе, в которой на колебания рода влияют экстралингвистические факторы, в первую очередь, мифология, традиционное мировоззрение, стереотипы мышления. В этой связи надо говорить о соответствии грамматического рода естественному полу не только живых существ (людей, персонажей, зверей и птиц, растений, особенно деревьев), но и утвари, дней и др. реалий и понятий.
Так, в ЛСГ мифологических персонажей в разных славянских диалектах достаточно регулярно образуются «естественные» пары мужского и женского рода, хотя обычно более распространен и употребим лишь один из них: пол. сШа 'ведьма' -сШ, са 'ведьмак', словац. striga - strigo , полес. ровен. нимка 'русалка' - ним 'существо во ржи' (с функциями русалки), болг. ламя 'змееподобный воздушный демон' - ламник, макед. Сатони Сато-ница (в заговоре).
У русских множество мифологических персонажей имеют две ипостаси, причем не всегда это «семейные пары», как у домового и доманей, например: кикимора и кикимор, лихо и лих, оборотень и обертиха, шут и шутовка, шутик и шутиха, леший и лешовка, омутник и омутница, фараон и
фараонка, шиш, шишок и шишига [Русский демонологический словарь 1995: 340, 447, 621]. Та же тенденция наблюдается и в названиях ряженых, которые изображают эти мифологические существа, например: словац. Kurva - Kurv6, Lucka - Luciak, чеш. Mikulö/ъ - Mikulö/bka; рус. воронеж. кукушка - кукуш (персонажи юрьевских обходов [Живая Старина 1995, 2: 41]). А также в названиях чучел и кукол, представляющих некие мифические существа. Показателен в этом случае пример с языческим женским божеством, трактуемым как Смерть, мор, зима, болезнь, которое изгоняли во время Великого поста из села (соответствует в.-слав. Костроме - Кострубоньке). Имя этого существа -Мора / Мара / Марена - у мораван фигурирует в женском и мужском родах: Ma ena и Ma ök, Smrt' и Smrt'ök, Smrt'och, у словаков Majmuriena - Maj-murien. В названиях болезней, которые в народном мировоззрении также суть злые духи, также видим дублетные формы м. и ж. рода: полес. коутун -коутуныця, болг. «сглаз» урок - урочица, рус. свердл. кила - килун, родиума - родиумец, вредб «порча», тамб. ляд - ляуда'злой дух, черт'.
В случае с мифологическими персонажами наличие пар м.-ж. рода все же можно объяснить аналогией с человеческим обществом. Принцип «как наверху (на небе), так и внизу (на земле)» работает и в обратном направлении: «как на земле, так и на небе», а также, добавим, и в мире животных и птиц. Человеку свойственно переносить «свое» миропонимание на «чужое» пространство.
В том же Полесье, на Гомельщине, зафиксирована лексема кукалек наряду с кукушкой («хлопец убиу кукушку, а кукалек остауся» - гомел., Присно [Полесский архив Института славяноведения РАН. Москва]). Этот пример хорош тем, что именно для кукушки не характерно образование брачной пары для выведения потомства. Полесский же материал дает нам такие примеры, как лексемы курак, курач 1. 'курица, не несущая яиц', 2. 'гермафродит', 3. 'старая дева', 4. 'бездетная женщина' [Кабакова 2001: 203]. Изменение рода существительного кура маркирует перемену половой отнесенности, подчеркивает появление мужских свойств, и самого значимого из них - неспособности к рождению. В сев.-рус. говорах для обозначения тех же понятий используется личное существительное «девушка», которое, в зависимости от рода, соотносит референт с одним из двух полов: девуля (деуля) кроме 'девушка' (пск.), имеет еще значение 'гермафродит' (арх.), это же слово употребляется здесь, когда говорят 'о женоподобном мужчине, неженке'. Наоборот, лексема девуун (деун) (твер., яросл.) обозначает старую деву; холостяка. Ср. с этим пары
серб. дево]чица - де во] чу рак, морав. baba - babök.
В ЛСГ названий растений продолжает увеличиваться количество примеров «разнополости» особей, которое выражается через грамматический род. Например, украинцы не советуют сеять лук на III лунной четверти, иначе, как говорили, «цыбуля пиде в цебуль», т.е. вырастет один только стебель без головки, опять-таки бесплодный [УкраУнц 1991: 243]. Совершенно иная семантическая оппозиция лежит в основе пары колос - колосица: в полесской колядке пелось: «А с колосочка буде жыта бочка, а с колосицы бочка пшеницы» - брест., Олтуш [Полесский архив Института славяноведения РАН. Москва], из чего можно заключить, что противопоставляется не плодородность, а вид злаков: рожь считается «мужским» растением, а пшеница «женским». О причинах такой трактовки мы пока говорить не готовы, так же, как и об основаниях для различения словацких диалектных названий пшеницы ]агеси ¡arica, jarka.
Оставив в стороне другие славянские примеры, такие, как полес. коляда - колядиця, морав. smañe-nec - smañenka 'пончик', болг. пита - пит 'лепешка', отметив также наличие дублетных пар хлебных изделий и в русских диалектах: гибанец - гибаница 'род хлеба' (б/м), перейдем к трактовке некоторых русских диалектных примеров, требующей этноли-гвистического подхода.
В СРНГ [Словарь русских народных говоров 1982, 18: 140] помещено слово 1. метлиук 'мотылек, бабочка' (зап.) и 2. метлиук 'растение мятлик луговой' (перм.), 'растение метлица, метлика' (пск., твер.), и в другой огласовке метляук'бабочка, мотылек' (камч., сиб., перм., вологод.), 'белые мухи, появляющиеся в августе-сентябре над реками' (вологод.)'. Форма ж.р. метлиука зафиксирована только в составе фразеологизма с метлиукой, с метлиучкой (владим.) 'с придурью'. Поскольку к слову метлика значения в словаре не указаны, то неискушенный читатель может только гадать, связана ли семантика фразеологизма со значением 'метла', 'сорное растение метлица' или 'бабочка'. И даже скорее всего он будет склоняться к сближению его с растением, благодаря наличию идиомов «чем твоя голова набита?», «голова набита мусором». Знание этнокультурного фона разрешает все сомнения по этому поводу.
В 1984 г. вышла статья О.А. Терновской «Ведовство у славян. Бзык (мухи в голове)», в которой автор приводила фразеологизмы типа «мухи в голове» с диалектными реализациями «мухи / тараканы / комары / мотыли / пауки / вши в голове / в носу иметь / пустить / выгнать», известные во всех славянских языках и имеющие значения:
1. 'дурак, хитрец, человек с причудами', 2. 'колдун, ведьма', 3. 'отважный, смельчак, хитроумный'. Во многих народных представлениях насекомые, и особенно мухи, связаны с душой, бессмертием, высшим знанием. Эта модель, как пишет автор, «является своего рода чистым вариантом собственно мифологической модели, а представляющие ее фразеологические обороты выглядят фрагментом текста, относящегося к мифологии высшего знания» [Терновская 1984: 125]. Все это дает основания приписать слову метлика именно значения 'бабочка; белые мухи', как и для существительных м.р.
В паре колос - колосиуна маркированная форма ж.р. имеет значения 'обмолоченный колос' (новг., арх.), 'пустой колос' (новг.), но пока нет возможности говорить о направлении семантической трансформации из-за недостаточности материала; отметим лишь наличие родовой дифференциации значений, связанных с плодородием, наличием/отсутствием зерна в колосе.
В общеславянском контексте интересен пример противопоставления родовых форм лут'лыко, кора липы' (ряз., южн., смол.), 'ободранная липа, палка без коры' (ряз., смол.) - лугау'липа' (яросл.). Поскольку речь идет о дереве, причем дереве в мифологическом смысле очень важном для славян, культовом дереве у полабских славян, широко распространенном в обрядовом использовании у западных славян (на 1 мая, Троицу и Духов день), то надо полагать, что грамматические различия маркируют какой-то важный для этнической культуры смысл. У чехов, словаков и мораван в описаниях троицких обрядов специально подчеркивается, что майские деревца очищаются от коры до самой кроны (оставляют лишь самую верхушку) и так ставятся посреди села и около домов девушек; обрядовый персонаж «король» в троицких «королевских» торжествах «одет» липовой корой и т.п. При этом «король» получает в обряде все стереотипические женские признаки: он пассивен (его возят на коне), он молчит, его лицо закрыто от взоров, он не сопротивляется при нападении другой «королевской» дружины и т.п. Липа же, ободранная от коры, получает наименования м.р. - «май», «король», а в других случаях имеет «мужские» функции,перенимая последние от парней (у мора-ван «майское» деревце, поставленное к дому девушки, означало брачное предложение). В этом свете, скорее всего и надо трактовать данные русских диалектов: лута (ж.р.) для обозначения живого дерева, а для коры, лыка, ободранной от коры палки избран м.р. - лут.
Подведем предварительные итоги. 1. Граммати-
ческая категория рода тесно связана с естественным полом, который реализуется (проявляется) во всех сферах жизни, касающихся человека. 2. В то же время она является мировоззренческой и мыслительной категорией человеческого общества, благодаря чему распространяется на основе сходства и подобия на все явления живой и «неживой» природы и социума, а также на мифологические представления. 3. Она нестабильна; принадлежность слов к одному из трех родов каждый раз определяется как культурной традицией, так и языковыми процессами; родовая принадлежность существительных не фиксирована строго, нередко образуются параллельные формы м. и ж. родов, которые могут разграничивать семантику, прагматику, функцию слова, или сами различаются по этим показателям. 4. Это категория, тесно связанная с мифологическим мировоззрением.
Учитывая обилие интересующего нас материала (приведенного в статье далеко не в полной мере), способность почти любой ЛСГ слов образовывать дублеты м. и ж. родов, можно в виде рабочей гипотезы предположить, что первоначально эта тенденция была привязана к естественному роду -делению на мужское и женское начало. С мужским и женским - мужчиной и женщиной, с их свойствами и качествами соотносились объекты внешнего мира (дежа - с женщиной, потому что месить и печь хлеб было ее занятием; шапка, штаны - с мужчиной, поскольку женщина их никогда не надевала), ср. в карпатском свадебном магическом приговоре: ради рождения мальчиков невеста шептала: «Сами дубы» (дуб - м.р.) и ради рождения и мальчиков, и девочки: «Сами дубы, енна сосна» (сосна - ж.р.) - львов., Синевир [Карпатский архив Института славяноведения РАН. Москва].
Затем процесс этот начал обосабливаться от реалий, символизироваться, и появляются дублеты типа дуб - дубиця, где дубица - это все же другое дерево, другая порода дуба. Потом только идеализация процесса и обратное воздействие системы языка на мышление, мифологические представления и реальность, взаимодействие языковых и надъязыковых культурологических категорий [Толстой 1995: 338] обусловливают образование таких дублетов, как бор - борика, дижа - диж, кукушка -кукалек. Объяснение семантики таких пар требует уже специального этнолингвистического анализа. Таким образом, можно сказать, что процесс шел через постепенный отрыв от реальных качеств, через символизацию понятий к «идеальному» мыслительному образу, выраженному в языке в виде разных родовых форм.
ЛИТЕРАТУРА
Акопов Л.С. Лексико-семантический способ образования имен существительных со значением лица (на основе метафоризации): дис. ... канд. филол. наук. М., 1985.
АпресянЮ.Д. Образ человека по данным языка: попытка системного описания // Избр. труды. Т. 2. Интегральное описания языка и системная лексикография. М., 1995.
Афанасьев А.Н. Поэтические воззрения славян на природу. Опыт сравнительного изучения славянских преданий и верований в связи с мифическими сказаниями других родственных народов. Репринт. М., 1994. Т. 1-3.
Борисова Е.Н. Проблемы становления и развития словарного состава русского языка конца XVII - начала XVIII веков: дис. ... доктора филол. наук. Смоленск, 1978.
Брагина А.А. Наблюдения над категорией рода в русском языке // Вопросы языкознания, 1981. №5.
Гак В.Г. К типологии лингвистических номинаций // Языковая номинация (общие вопросы). М., 1977.
Даль В. Толковый словарь живого великорес-ского языка. М., 1989-1991. Т. 1-4.
Демидова Г.И. О словообразовании имен существительных женского рода с суффиксом -к(а) в древнерусском языке (по материалам письменности Х^^ веков // Труды по русскому языку. Л., 1969.
Еременко О.И. Наименования лиц женского пола в русском литературном языке XIX века: дис. ... канд. филол. наук. Воронеж, 1998.
Живая старина. Журнал о русском фольклоре. М., 1994. №1-4.
Зализняк А.А. К вопросу о грамматических категориях роди и одушевленности в современном русском языке // Вопросы языкознания. 1964. №4.
Карпатский архив Института славяноведения РАН. Москва.
Кабакова Г.И. Антропология женского тела в славянской традиции. М., 2001.
Каштанова Е.Е. Лингвокультурологические основания русского концепта «любовь» (аспектный анализ): дис. ... канд. филол. наук. Екатеринбург, 1997.
Кирилина 1999 а - Кирилина А.В. Гендерные компоненты этнических предствалений (по результатам пилотажного эксперимента) // Гендерный фактор в языке и коммуникации. Иваново, 1999.
Кирилина 1999 б- Кирилина А.В. Символика мужественности и женственности в личных именах
// Филология и культура: тезисы II Международной конференции 12-14 мая 1999. Тамбов, 2000.
Кирилина 1999 в - Кирилина А.В. Гендер: лингвистические аспекты. М., 1999.
Костромичева М.В. Словарь свадебной лексики Орловщины. Орел, 1998.
Кронгауз М.А. Sexus, или Проблема пола в русском языке // Русистика. Славистика. Индоевропеистика. М., 1996.
Ласкова М.В. Грамматический род личных существительных: семантика и прагматика. Ростов-на-Дону, 1999.
Лилич Г.А. Лексико-семантическое поле любви в славянских языках // Разные грани единой науки (Ученые - молодым славистам). СПб., 1996.
МалишевскаяД.Ч. Базовые концепты культуры в свете гендерного подхода (на примере оппозиции Мужчина / Женщина) // Фразеология в контексте культуры. М., 1999.
Морозов И.А., Слепцова И.С., Островский Е.Б., Смольников С.Н., Минюхина Е.А. Духовная культура Северного Белозерья: Этнодиалектный словарь. М., 1997.
Полесский архив Института славяноведения РАН. Москва.
Протченко И.Ф. Образование и употребление существительных женского рода - названий лиц в современном русском языке // Статьи и исследования по русскому языку. Ученые записки МГПУ. 1960. Т. 158.
Протченко И.Ф. О родовой соотносительности названий лиц. Из наблюдений над лексикой в современную эпоху // Развитие грамматики и лексики современного русского языка. М., 1964.
Русский демонологический словарь / автор-состав. Т.А. Новичкова. СПб., 1995.
Словарь русских народных говоров / гл. ред. Ф.П. Филин. Л., 1966. Вып. 2.
Телия В.Н. Русская фразеология, Семантический, прагматический и лингвокультурологический аспекты. М., 1996.
Терновская О.А. Ведовство у славян. Бзык (мухи в голове) // Славянское и балканское языкознание. М., 1984.
Толстой Н.И. Язык и народная культура. Очерки по славянской мифологии и этнолингвистике. М., 1995. С. 333-340.
Топорков А.Л. Из наблюдений над функциями
категории рода в этнодиалектных текстах // Славянское и балканское языкознание, М., 1993. С. 55-59.
Традиционная культура Урала. Этноидеографи-ческий словарь. Вып. 5. Магия и знахарство. Народная мифология. Екатеринбург, 2000.
УкраУнц1 - УкраУнцк народы в1рування, пов1р'я, демонолопя. Кив,1991.
Улуханов И.С. Грамматический род и словообразование // Вопросы языкознания. 1988. №5.
Усачева В.В. Мифологические представления славян о происхождении растений // Славянский и балканский фольклор. М., 2000. С. 259-302.
Холод А.М. Прагматические характеристики родовых форм русских имен существительных и прилагательных: дис. ... канд. филол. наук. Киев, 1994.
Шведченкова Т.В. Способы выражения пола в наименованиях животных в русском языке. АКД. М., 1998.
Янко-Триницкая Н.А. Наименования лиц женского пола существительными женского и мужского рода // Развитие словообразования современного русского языка. М., 1966.
Институт славяноведения РАН (Москва) Поступила в редакцию 3.09.2011 г.
UDC 81-2
M.M.Valentsova
The functioning of the category of gender in the dialects
This article attempts to explore the mechanism of functioning of the grammatical category of gender of nouns in the language subsystem of the Russian language, dialects. Taking several lexical-semantic groups (mythological characters, the names of plants among them, etc.) as an example, the author convincingly demonstrates the influence of extralinguistic factors (first of all, mythology, traditional attitudes, stereotypes of thinking) along with linguistic processes on the fluctuations of gender.
Keywords: ethnolinguistic approach, dialects, the category of gender, cultural opposition "masculine-feminine"
