CC BY
65
УДК 316.25
О. А. Верещагин, Н. Е. Белова
Фреймирование и символизация в опыте конституирования социальных объектов
В статье представлена критическая аналитика теории фреймов в социальных исследованиях. Фрей-минг рассматривается авторами в широком контексте современных кросс-дисциплинарных исследований, позволяющих преодолевать узкие рамки отдельных дисциплинарных онтологий и формировать новые области проблематизации и дискурса. По мнению авторов, современный формат публичной политики немыслим вне контекста конкурентной борьбы репрезентативных схем и практик фреймирования. Фрейми-руются как отдельные события, так и целостные сюжеты политической жизни, задавая смысловую определенность как действительным, так и фиктивным явлениям социального взаимодействия. Нация в качестве этноконцепта и аналитической категории этнополитики, как полагают авторы, является результатом взаимодействия коррелятивных событий медиатизации, фреймирования и символизации, осуществляемых в дискурсе публичной политики.
In the article the critical analytics of frame theory in social studies is stated. Framing is reviewed by the authors in the wide context of modern interdisciplinary research works, which help to overpass narrow bounds of specific disciplinary ontologies and form new areas of problematization and discourse. According to the authors, the modern format of public policy is unthinkable outside of the context of the competitive struggle of representative schemes and frame practice. Framing design as a separate event, and integral subjects of political life, specifying semantic certainty to both real and fictitious phenomena of social interaction. Nation as an ethnoconcept and analytical category of ethnopolitics, from the authors' point of view, is the result of interaction of correlative events of mediatisation, framing and symbolization, that are realized in public politics discourse.
Ключевые слова: дискурс-анализ, коммуникативистика, конструктивизм, нация, примордиализм, се-миосфера, теория медиа, фрейминг.
Keywords: discourse-analysis, communication science, constructivism, nation, primordialism, semiotic sphere, media theory, framing.
Дискуссии о семантическом и прагматическом измерениях фрейм-концепта [1] в западной социальной теории не ослабевают и со временем демонстрируют тенденцию к самотиражированию и пролиферативному росту. Не случайно фрейм-аналитика значительно распространена в теории социальной коммуникации, дискурс-анализе и широком спектре нарратологических и когнитивных исследований [2], являясь действительно «хорошей идеей» [3] в перспективных областях социально-гуманитарного дискурса. Значимость фрейм-концепта проявляется в эвристике возвратных практик реактуализации и реартикуляции прежних смыслов социальной теории. Кроме того, теория фреймов, учитывая ее трансдисциплинарный характер, в русле очерченной проблематики синтеза различных областей социогуманитарного знания оказалась «способна обеспечить связь идей социального конструирования с идеями факторов организационного и политического процесса» [4]. Медиаторский связующий потенциал теории фреймов проявляется в «повышенной кросс-дисциплинарной мобильности» [5] данной теоретической области, размыкающей прежние рамки и границы социогуманитаристики и формирующей новые области про-блематизации и дискурса.
Полемика о соотношении идеологических клише и фреймов политического взаимодействия, как указывает В. Э. Гончаров [6], на первый взгляд имела характер типичного междисциплинарного конфликта коммуникативистики и теории идеологии. Впоследствии, однако, обнаружилась большая степень релевантности фрейм-аналитики современным политическим практикам и технологиям, ее гибкость и адаптированность широте и охвату массовой аудитории фреймиро-вания. Очевидное несоответствие «между сложностью идеологических доктрин и массовым характером участия» [7] электоральных групп в социальных движениях явилось зримым концептуальным недостатком ортодоксальных идеологических теорий, которые оказались вне генерального тренда изменений современной электоральной политики.
Идеологические конструкции индустриализма (модернизма], как оказалось, сложно вписываются в нынешний ментальный контекст «liquid modernity» [8] с характерными для данного
© Верещагин О. А., Белова Н. Е., 2017
типа социальности стратегиями детерриториализации традиционных пространств и децентра-ции иерархических структур социума. «Текучесть», «изменчивость», «диффузность» социальной среды, фиксируемые социальными теоретиками в гуманитарной прогностике второй половины XX в., становятся диагнозом нашего времени как эпохи «растапливания твердых тел» [9]. Собственно говоря, происходит одновременное выхолащивание идеологических доктрин «modernity» и деформация их связи с ключевыми референтными группами в политической системе. Этим очевидным обстоятельством объясняется тот драматический сдвиг в направлении электоральной политики западных стран, которым отмечено окончание прошлого века. Логика «перехода от непосредственного взаимодействия избирателей с кандидатом и волонтерами в предвыборный период к коммуникации, опосредованной СМИ» [10] определена банальной массовизацией электорального поля и деконструкцией основополагающих идеологических принципов.
Политика, превращенная в медиаполитику и медиабизнес, опирается теперь на фейковые новости, заказные сюжеты и сфабрикованные политические нарративы, апеллируя к различным целевым аудиториям медиапотребителей. Коммуникация власти и общества замещается властью коммуникации и господством коммуникационной власти, которая отныне «находится в сердце структуры и динамики общества» [11]. И если прежняя власть действовала через привычные механизмы политического контроля (насилие, авторитет, сакралитет], то коммуникативная власть оказывается более тотальной, тоталитарной и паноптической, высказывая претензии относительно доминирования в интенциональной сфере общества. По утверждению М. Кастельса, «конструируя смыслы на основе дискурсов, которыми социальные акторы, руководствуются в своих действиях» [12], коммуникативная власть включается в поле борьбы за человеческое сознание, в «фундаментальную битву за определение норм в обществе и применение этих норм в повседневной жизни» [13].
Публичная политика теперь немыслима вне контекста конкурентной борьбы репрезентативных схем и практик фреймирования, используемых в целях овеществления и интериоризации формализованных субстанций политической реальности. Фреймируются как отдельные события, так и целостные сюжеты политической жизни, задавая смысловую определенность как действительным, так и фиктивным явлениям социального взаимодействия. При этом дереализация политических процессов происходит имплицитно, и, как правило, под благовидным предлогом восстановления объективной картины происходящего.
«Примордиализмом здравого смысла» называет Р. Брубейкер [14] аналогичные когнитивные стратегии в социальном познании, характеризующиеся тягой к эссенциалистским обобщениям и субстанциалистским реконструкциям. «Группизм», по мнению Брубейкера, в качестве методологической установки и мировоззренческого принципа, объединяет исследователей, склонных к реификации социальных явлений и процессов. Натуралистическая редукция этногрупп к субстанциальным сущностям, примордиальным образованиям одновременно предполагает наделение их субъектными интересами и потребностями, вменение им надындивидуальной целеустремленности и свободы.
«Народная социология», фундированная логикой здравого смысла, действует через механизм натурализации и овеществления, воспроизводя в своем опыте дискретные и суверенные субстанциальные образования, такие как раса, этнос, нация, которые и становятся главными акторами социальной драмы. Брубейкер призывает нас не просто переосмыслить исходные основания субстанциалистского (эссенциалистского) мышления, не превращаясь при этом из «аналитиков натурализма» в «натуралистов в анализе», а поставить некий предел размышлениям подобного рода, изменив принципы социального познания. Как указывает американский исследователь, «этнизация, расизация и национализация должны пониматься не как субстанциальные группы или сущности, а как практические категории, ситуативные действия, культурные идиомы, когнитивные схемы, дискурсивные фреймы, организационные устои, институциональные формы, политические проекты и случайные события» [15], то есть в качестве продуктов политического конструирования в их специфическом эпистемологическом измерении.
Понижая онтологический статус этногрупп до «события», «этноситуации», «этнопроцесса» в ряду трансформаций различных форм социального, мы, тем самым, становимся более чуткими в аналитике спекулятивных, манипулятивных и иных конъюнктурных форм представления социальной реальности. Подобный взвешенный подход позволяет, с одной стороны, более эффективно объяснять приемы и средства мнимой консолидации расовых, национальных и конфессиональных групп, а с другой стороны, предвидеть в обозримой перспективе потенциальный крах «группистских» стратегий в действующей социальной практике.
В этом смысле те или иные провалы «этнической мобилизации» выглядят не столь уж катастрофичными и судьбоносными, поскольку в действительности представляют собой сбои и 14
деформации в системе «этницистского» мировосприятия, с предустановленными данному мировоззренческому типу практиками фреймирования. В результате то или иное социальное действие (межнациональный конфликт или межкультурный диалог] предполагает изначальную фреймированность и соответствующий тип представленности в дискурсивных практиках власти. Власть сама оживляет и воссоздает «отжившее» и «утерянное» в культурно-исторической памяти народа, фабулизируя несвязанные фрагменты событийности и управляя содержательным контекстом.
Не случайно исследователи [16] отмечают особый перформативный характер подобных стратегий социального конструирования, позволяющий, что называется, «переходить от слов к делу», овеществляя сказанное и таким образом внося свою лепту в производство того, о чем призвано лишь было заявить в дискурсе. Как отмечает С. А. Мироненко, «перформативные высказывания сами влекут за собой действия, которые они называют, и могут удаваться или не удаваться, то есть быть успешными или не успешными» [17], поэтому и оценивать перформативность можно без корреспондирования с истиной, а лишь через эффективность коммуникативного действия.
Социальные перформативы «этничности», «конфессиональности», «классовости» в указанной связи можно интерпретировать в качестве «феноменальных» событий, специфических процессов культурной жизни, в результате которых воссоздается (производится] социальная действительность. В данном случае мы имеем дело с сознательными актами культурного строительства - нарративными, дискурсивными, текстуальными стратегиями конституирования этнонацио-нальных, религиозно-конфессиональных и социально-классовых общностей, выступающих в качестве базовых референтных фигур социальной истории.
Как указывает современный исследователь Х. Баба, нация как воображаемая общность или «имажинативное сообщество» в действительности является результирующей процессов культурной идентификации и дискурсивного обращения и «заполняет пустоту, оставшуюся после искоренения общин и родства, и переводит эту потерю на язык метафоры» [18]. Будучи неясной и вездесущей формой в генезисе западной культуры, сгенерированной в культурном опыте модернизма, нация по своим сущностным характеристикам (как нарративной стратегии и как аппарата власти] амбивалентна и признаком ее амбивалентности является «ее непрерывное перетекание в аналогичные, даже метонимические категории, такие как народ, меньшинства или "культурное различие", которые постоянно пересекаются в акте письма нации» [19].
Очевидно, что субстанциальный статус нации можно и должно проблематизировать, однако столь же очевидным является присутствие нации в социально-когнитивном пространстве и в пространстве социокоммуникаций. И даже если мы поставим под сомнение эту «прогрессивную метафору всеобщей социальной связанности - "многие как одно"» [20], ее присутствие в социально-политическом дискурсе весомо и определяюще. Нация, если так можно выразиться, остается фактом ментальной жизни социума. Фактом изменчивым, подчас ситуативным, клишированным и идеологизированным, но, тем не менее, реальным в своей идеациональной природе и медиатизированной форме.
Медиатизация реальности сама является реальностью общества, причем как современного, так и традиционного. Поэтому, безусловно, любая этнонациональная или этноконфессиональная проблематика, существующая в публичном дискурсе, представляет собой ряд взаимосвязанных и коррелятивных медиатизациии событий символизации, означивания и фреймирования.
Идея символической власти как власти, опирающейся на повсеместность коммуникации, которая, в свою очередь, становится основой любого социального действия, обретает парадиг-мальные черты и распространяется далеко за пределы «media studies». Как утверждают авторы современного учебника по истории и теории медиа, опыт взаимодействия с людьми происходит через те или иные «подсознательные модели коммуникации, своего рода грамматику коммуникаций, и именно она становится основой нашей повседневности» [21]. Выбор этих граммати-ко-коммуникативных средств не является произвольным и определяется интенциями властных и знаниевых предписаний, определяющих актуальную информационную повестку дня.
В интересующем нас контексте фреймирования «этницистского» мировоззрения, являющегося частью стратегии коммуникативного акта символической власти, чрезвычайно интересным представляется опыт строительства нации (nation building] в границах символического концепта «столица». «Столичность» является базовым фреймированным понятием в семантике национальной идентичности, раскрывающим нам механизмы функционирования этноконцепта в семиосфере. В связи с этим принято говорить о символической функции «столичности» в интеграции этноса, о «мистерии центра» [22] как о ритуале организации национально-государственного пространства. Современный исследователь и философ-урбанист В. И. Россман [23] специ-
15
ально останавливается на трех аспектах эффективности символических функций столицы. Символы «столичности» инклюзивны или репрезентативны по отношению ко всем участникам национального проекта, поэтому предполагают участие «микронарративов различных конституирующих элементов нации в визуальном ряде города и метанарративах, которые в нем воплощаются» [24]. Эффективность символов столицы также отчетливо проявляется в их перформатив-ном характере, то есть в способности актуализировать национальные смыслы через осуществление конкретных интегративных действий. Кроме того, успех символов столицы обеспечивается тем, «в какой степени они включают вертикальное или глобальное измерение» [25], гарантирующее им свое местоположение в пространстве мировой истории.
В любом из представленных срезов «столичности» ее потенциал связан с механизмами реконструирования тех смыслов и символов, которые не являются внеположными человеку и обществу. Это сознательное культуросозидающее творчество, целенаправленный процесс национального строительства, имеющий альтернативные способы проектирования, воплощения и реализации в духовном опыте ключевых субъектов общественной жизни.
Примечания
1. Goffman E. Frame analysis: An essay on the organization of experience. L. : Harper and Row, 1974. 124 p.
2. Пономарев Н. Ф. Когнитивные и лингвистические механизмы нарративного политического фрей-минга // Филология в XXI веке: методы, проблемы, идеи : материалы Всерос. науч. конф., Пермь, 8 апреля 2013 г. / отв. ред. Н. В. Соловьева ; Перм. гос. нац. исслед. ун-т. Пермь, 2013. С. 88-95.
3. Oliver P., Johnston H. What a Good Idea! Ideologies and Frames in Social Movement // Mobilization. 2000. Vol. 5. Issue 1. P. 37-54.
4. Там же. P. 37.
5. Вахштайн В. Фрейм-анализ как политическая теория // Социология власти. 2013. № 4. С. 24.
6. Гончаров В. Э. Идеологический фрейминг как политическая технология. URL: http://political-technology.ru/index.php/2011-04-30-02-48-49/69-2013-01-02-14-39-25 (дата обращения: 05.02.2017].
7. Там же.
8. Бауман 3. Текучая современность / пер. с англ., под ред. Ю. В. Асочакова. СПб. : Питер, 2008. 240 с.
9. Там же. С. 9.
10. Гончаров В. Э. Странствующие рыцари демократии. Политические консультанты в XXI веке : монография. СПб. : ИВЭСЭП, 2014. С. 15.
11. Кастельс М. Власть коммуникации : учеб. пособие / пер. с англ. Н. М. Тылевич ; под науч. ред. А. И. Черных; Нац. исслед. ун-т «Высшая школа экономики». М. : Изд. дом Высшей школы экономики, 2016. С. 20.
12. Там же. С. 27.
13. Там же. С. 21.
14. Брубейкер Р. Этничность без групп / пер. с англ. И. Борисовой ; Нац. исслед. ун-т «Высшая школа экономики». М. : Изд. дом Высшей школы экономики, 2012. 408 с.
15. Там же. С. 28-29.
16. Мироненко С. А. Определение понятий «перформативность» и «перформанс» в научно-исследовательском дискурсе // Вестник Адыгейского государственного университета. Сер. 2: Филология и искусствоведение. 2014. № 1 (134]. С. 69-74.
17. Там же. С. 70.
18. Баба X. ДиссемиНация: время, повествование и края современной нации // Синий диван. 2005. № 6. С. 69.
19. Там же. С. 70.
20. Там же. С. 74.
21. Кирия И. В., Новикова А А. История и теория медиа : учебник для вузов / И. В. Кирия, А. А. Новикова ; Нац. исслед. ун-т «Высшая школа экономики». М. : Изд. дом Высшей школы экономики, 2017. (Учебники Высшей школы экономики]. С. 17.
22. Россман В. И. Мистерия центра. Идентичность и организация социального пространства в современных и традиционных обществах / / Вопросы философии. 2008. № 2. С. 42-57.
23. Россман В. И. Нации, национализм и символизм столичных городов // Материалы секционных заседаний и дискуссий XVI Международных Лихачевских научных чтений. М., 2016. С. 449-451.
24. Там же. С. 450.
25. Там же. С. 451.
Notes
1. Goffman E. Frame analysis: An essay on the organization of experience. L. : Harper and Row, 1974. 124 p.
2. Ponomarev N. F. Kognitivnye i lingvisticheskie mekhanizmy narrativnogo politicheskogo frejminga [Cognitive and linguistic mechanisms of narrative political framing] // Filologiya v XXI veke: metody, problemy, idei: materialy Vseros. nauch. konf., Perm', 8 aprelya 2013 g. - Philology in the XXI century: methods, problems, ideas: materials of
All-Russia scientific conf. Perm, April 8, 2013 / ed. N. V. Solovyova; Perm State Nat. Research University. Perm. 2013. Pp. 88-95.
3. Oliver P., Johnston H. What a Good Idea! Ideologies and Frames in Social Movement // Mobilization. 2000. Vol. 5. Issue 1. Pp. 37-54.
4. Ibid. P. 37.
5. Vahshtajn V. Frejm-analiz kak politicheskaya teoriya [Frame analysis as a political theory] // Sociologiya vlasti - Sociology of power. 2013, No. 4, p. 24.
6. Goncharov V. EH. Ideologicheskij frejming kak politicheskaya tekhnologiya [Ideological framing as a political technology]. Available at: http://political technology.ru/index.php/2011 04 30 02 48 49/69 2013 01 02 14 39 25 (date of access: 05.02.2017).
7. Ibid.
8. Bauman 3. Tekuchaya sovremennost' [Liquid modernity] / translated from English., under the editorship of Y. V. Asochakov. SPb. Piter. 2008. 240 p.
9. Ibid. P. 9.
10. Goncharov V. EH. Stranstvuyushchie rycari demokratii. Politicheskie konsul'tanty v XXI veke : monografiya [The wandering knights of democracy. Political consultants in the XXI century: monograph]. SPb. IVESEP. 2014. P. 15.
11. Kastel's M. Vlast' kommunikacii : ucheb. posobie [Power of communication: textbook] / transl. from English N. M. Tylevich; under scientific ed. by A. I. Chernykh; Nat. Research University "Higher school of Economics". M. Publ. house of the Higher School of Economics. 2016. P.20.
12. Ibid. P. 27.
13. Ibid. P. 21.
14. Brubejker R. EHtnichnost' bez grupp [Ethnicity without groups] / transl. from English I. Borisova; Nat. Research University "Higher school of Economics". M. Publ. house of the Higher School of Economics. 2012. 408 p.
15. Ibid. Pp. 28-29.
16. Mironenko S. A. Opredelenie ponyatij «performativnost'» i «performans» v nauchno-issledovatel'skom diskurse [Definition of the terms "performativity" and "performance" in the research discourse] // Vestnik Adygejskogo gosudarstvennogo universiteta. Ser. 2: Filologiya i iskusstvovedenie - Herald of Adyghe State University. Ser. 2: Philology and history of art. 2014, No. 1 (134), pp. 69-74.
17. Ibid. P. 70.
18. Baba X. DissemiNaciya: vremya, povestvovanie i kraya sovremennoj nacii [Dissemination: time, narration and the edge of the modern nation] // Sinij divan - Blue couch. 2005, No. 6, p. 69.
19. Ibid. P. 70.
20. Ibid. P. 74.
21. Kiriya I. V., Novikova A. A. Istoriya i teoriya media : uchebnik dlya vuzov [History and theory of media: textbook for universities] / I. V. Kiria and A. A. Novikova; Nat. Research University "Higher school of Economics". M. Publ. house of the Higher School of Economics. 2017 (Textbooks of the Higher school of Economics). P. 17.
22. Rossman V. I. Misteriya centra. Identichnost' i organizaciya social'nogo prostranstva v sovremennyh i tradicionnyh obshchestvah [Mystery of the centre. Identity and organization of social space in modern and traditional society] // Voprosy filosofii - Questions of philosophy. 2008, No. 2, pp. 42-57.
23. Rossman V. I. Nacii, nacionalizm i simvolizm stolichnyh gorodov [Nation, nationalism and symbolism of capital cities] // Materialy sekcionnyh zasedanij i diskussij XVI Mezhdunarodnyh Lihachevskih nauchnyh chtenij -Proceedings of the breakout sessions and discussions of XVI Lihachev International scientific readings. M. 2016. Pp. 449-451.
24. Ibid. P. 450.
25. Ibid. P. 451.
УДК 141.7
А. П. Павлов
Этосы социальных миров
В статье исследуется феномен этоса как конструкта социального мира, как важнейшего элемента устроения общества и совместного обустройства людьми собственного бытия.
Этос трактуется автором как совокупность морально-этических качеств, которые интегрированы в непосредственные экзистенциальные практики индивидов, в структуры их бытия-в-мире.
Автор исходит из того, что удержание бытия в мире, собирание и воспроизводство мира как пространства бытия составляет онтологическую суть человеческого общежития. Важнейшую роль в этом удержании играют этосы.
Автор показывает, что этос выполняет двойную миссию: конституирование социального мира и вовлечение индивидов в процессы его удержания и воспроизводства.
© Павлов А. П., 2017
