CC BY
136
стью, что актуализирует вопрос поиска источников финансирования для оказания данного вида социальных услуг женщинам, поскольку одной из причин невозможности оплачивать услуги названа причина отсутствия денег.
Результаты исследования показали, что структура и потребности современной женщины весьма динамичны, представляют многоаспектность ее интересов как личности, матери, жены, работника, являются источниками ее активности в различных сферах жизнедеятельности человека, а также необходимым условием для их удовлетворения сервисными организациями.
Источники и литература
1.Сафина З.Н. Реалии и перспективы современной женщины: материалы социологического опроса//под общей редакцией З.Н.Сафиной -Казань: Изд-во «Orang-k», 2015-84С.
2.План мероприятий на 2016 - 2018 годы по реализации в Республике Татарстан первого этапа Концепции государственной семейной политики в Российской Федерации на период до 2025 года // Электронный ресурс// http: // mtsz.tatarstan.ru/rus / file/pub/pub_573842.pdf
УДК 77.01
Э.О.Кранк
ФОТОГРАФИЯ КАК ПРАКТИЧЕСКАЯ ФЕНОМЕНОЛОГИЯ: К ПОСТАНОВКЕ ПРОБЛЕМЫ
В статье фотографическая редукция объекта съемки сопоставляется с феноменологической процедурой. Имея в виду ее различные этапы, мы рассматриваем фотографию как практическую феноменологию. Редукция бытия объекта в фотографии переводит его обстоятельственные характеристики в иные качества. В результате мы имеем снимок как экспликацию эпистемологического смысла бытия феномена, изображенного на фотографии.
Ключевые слова: фотография, феноменология, феноменологическая редукция, пространство, время, эпистемологический смысл изображения.
Eduard Krank PHOTOGRAPHY AS A PRACTICAL PHENOMENOLOGY: TO STATEMENT OF THE PROBLEM
We compare the photographical reduction of the real object with the phenomenological procedure in this paper. Meaning to its different phases, we consider photography as a phenomenological practice. The photographical reduction of the object's being converts its circumstancial characteristics in other qualities. As a result we have the picture as an explication of the epistemological sense of the phenomena, represented on the photo.
Keywords: photography, phenomenology, phenomenological reduction, space, time, epistemological sense of the picture.
Намерение остановить мгновение, выйти из-под власти временной и пространственной ограниченности имеет глубочайшие хтонические корни. Скульптура и живопись, как вневременные искусства, воплотили в себе эту потребность человеческой природы с мифологических времен. Момент сосредоточения на мгновении, медитативного отношения к теперь-бытию в фотографическую эпоху находит свое воплощение в идее «вечного возвращения однажды бывшего» Ф.Ницше [10, с.112-113; 15; 16], а также в феноменологии Э.Гуссерля, ведь «вынесение за скобки», освобождение от «Я-суждения» и собственно редукция есть процессы, предполагающие если не остановку, то задержку в континуальном потоке пространства-времени. Именно этим свойством обладает фотография.
К изобретению фотографии первоначально отнеслись как к «служанке искусств» [2, с.148-149]. Больше века потребовалось для того, чтобы к ней стали проявлять научный интерес как к значимому феномену, в котором преломлены проблемы времени и пространства, а следовательно - и человеческого бытия в целом (подробнее об этом см. во второй части нашей работы по феноменологии фотографии [9]). Ставя эти проблемы как произведенными артефактами, так и своей институциональной действенностью в качестве целостной культурной практики, фотография инициирует философскую рефлексию по ее поводу, которая становится всё более актуальным направлением в метафизике. Парадоксальность ситуации заключается в том, что фотографические артефакты самодостаточны: любая рефлексия по поводу конкретных снимков не в силах ничего изменить в изображениях, которые своей многозначительной молчаливостью совершенно равнодушны к комментариям и трактовкам, подражая в этом самой действительности.
Однако уподобление артефактов фотографии объектам окружающей реальности не совсем корректно: фотография есть осознанная деятельность, способ операционального отображения реальности, и сколько бы В.Беньямин [3], а вслед за ним и С. Сонтаг [14, с.96] ни утверждали онтологическую эквивалентность мира объектов и их фотографических отпечатков, - уравнивание в правах источника и дубликата является скорее проблемой культурной, чем собственно философской. В утверждении С. Сонтаг: «„.изображения реальных вещей прослоены изображениями изображений» [14, с.227] - представлено одно из характернейших феноменологических свойств фотографии, в соответствии с кото-
рым онтологическая ценностность и заданность объекта (оригинала) растворяется в сомнительной ценностности, но столь же настоятельной (если не еще большей) заданное™ его клишированных копий, т.е. возникает своего рода прогрессия репродукций-клише. Каждый элемент этого множества может претендовать на то, чтобы заместить собою объект (или оригинал) или, во всяком случае, требовать к себе как феномену соответствующее феноменолого-онтологическое внимание.
Однако феномен объекта пребывает континуально, претерпевая определенные изменения в пространстве и во времени (развиваясь как отдельность, взаимодействуя с другими объектами, расширяясь, уменьшаясь, мигрируя, аннигилируя и т.д.), - тогда как репродукция дает нам в отношении пространства и времени дискретный срез бытия феномена. Фотографическая епродукция есть редукция континуального бытия объекта, при которой пространство транскрибируется как неизменное и «выпрямленное» в плоскость, а временные метаморфозы сводятся к избранной одномоментности. При этом время и пространство не уничтожаются вовсе, но изменяются в процессе самой фотографической редукции.
Глядя на снимок как на дискретную пространственно-временную репродукцию бытия объекта, мы можем с той или иной степенью достоверности достроить пространственный контекст. Однако это достраивание будет носить условный, допустимый, произвольный, факультативный, неверифици-руемый характер. Момент сведения практически неограниченной пространственной перспективы, в которой обретается объект, к его редуцированному участку, ограниченного площадью снимка, к этакой весьма тесной пространственной тюрьме, переносит восприятие полноты (неограниченности) внешнего пространства внутрь этой площади, внутрь «тюрьмы», которая в своей внутренней перспективе столь же полна и неограниченна, как перспектива внешняя. Т.е. в пространственном отношении площадь снимка есть внутри себя структурированное образование, указывающее на самоценность запечатлеваемой части пространства. В сущности, это фрактальная модель (см. об этом у Г.Меньчикова [12, с.76-93]), представленная множествами Б.Мандельброта: заданная множеству функция читается в любом его участке [11], при любом увеличении или уменьшении изображения множества; т.е. фактом фотографирования объект, располагающийся во внешнем пространстве, утрачивая его, обретает пространство собственное, внутреннее.
В отношении времени подобная метаморфоза представляется еще более очевидной. Следуя за Э. Гуссерлем, мы можем за фиксированным «вот-мгновением» «Теперь-бытия» представить себе прошлое феномена и его будущее; на языке Гуссерля - «ретенциальные» и «протенциальные» сферы [8, с. 7-26]. В этом же ключе контекст конкретного теперь-«дления» рассматривает и А.Бергсон [4, с.65]. Мы можем даже представить себе, что изымание феномена из временного континуума создает своего рода точку бифуркации, после прохождения которой объект может развиваться в любом из альтернативных (или просто возможных) направлений, - всё это очень интересно и заслуживает отдельного обстоятельного разговора, однако сейчас нам важны не эти внешние (контекстные) времена феномена (прошлое - настоящее - будущее), а превращение внешнего времени во время внутреннее, перевод контекстного времени - во время «текстное», которое характеризуются вовсе не выдержкой фотографической фиксации или какими-то иными числовыми (рядоположенными) измерениями, а чем-то совершенно иным. Это качественно иное время, время медитативного свойства или, используя эпитет Августина, «расширенное время», соразмерное сосредоточенному на нем «расширению души» [1, с. 303]. Особого внимания в этом отношении заслуживает сопутствующий акту сосредоточения на избранном мгновении момент возникшей не-актуальности времени внешнего, его «схлопывания» в некое латентное качество.
Все религиозные практики используют подобный механизм, представленный в религиозном ритуале, превращения внешнего времени во время внутреннее (в транскрипции Э.Гуссерля - «феноменологическое» [6, § 81-82]), но фотография, как практика лишенная ритуальной религиозности (но отнюдь не лишенная ритуальности), если и не «верит в объект», то по крайней мере весьма и весьма «чтит» это внутреннее время и внутреннее пространство объекта как главное его достояние, хотя, ввиду незрелости фотографической рефлексии, большей частью не отдает себе в этом отчета.
До момента съемки размытые во внешнем пространстве-времени (континуальном, развертывающемся, изменяющемся по мере движения тел друг относительно друга) феномены обретают очертания, форму; происходит процесс переноса пространственных и временных отношений во внутрь избранного участка; так образуются и структурируются внутри себя внутреннее время и внутреннее пространство объекта, а также - его фотографического изображения, снимка. Сведение внешнего пространства-времени к его дискретной фотографической репродукции есть преображение времени и пространства.
Фотография, таким образом, есть исключительная практика, при которой отвлеченное, т.е. объективное, машинное (оптико-механическое) фиксирование объектов, при посредстве человека не как
творца, а лишь как оператора («придатка камеры»), создает нечто такое, где время и пространство, трансформируясь из внешних протяженностей в протяженности внутренние, преображаясь, преображает и самый объект, изменяя его природу, наделяя его уже не «машинной», но органической сущностью как некое безусловное, само в себе структурированное и само себе довлеющее образование, в котором заключено специфическое выражение человеческой природы, - мы имеем в виду не только индивидуальность фотографа, но, в плане послания «всем и никому», обобщенную индивидуализиро-ванность зрителя, т.е., собственно говоря, всего рода человеческого.
Говоря о переводе контекстных пространства и времени во время и пространство внутренние, «объектные», мы говорим о редукции, которая содержится в процедуре феноменологического исследования феномена. Э.Гуссерль, отвергая «естественную редукцию» как «не чистую», утверждает необходимость «чистой», «строгой» редукции - редукции «эйдетической», «трансцендентальной» [7, с.40]. Не уверен, что для нас важно это различение, поскольку цель нашей статьи состоит в том, чтобы показать, что фотография есть не что иное, как операциональный феноменологический дискурс, произведенный визуальным способом.
Эта мысль представляется чрезвычайно важной, хотя она обезоруживающе очевидна, проста, лежит на поверхности, и странно, что ни один из авторов, писавших о метафизике фотографии, об этом не говорил. Ж.-Л. Марион рассматривает в том же ключе живопись: «„.когда речь заходит о живописи, именно философия чувствует себя как дома. Ведь она приняла сегодня форму феноменологии <...> особая видимость картины становится привилегированным случаем феномена, значит, очевидным образом, дорогой к феноменальности вообще» [13, с.5]. Но согласимся по крайней мере в том, что фотография в сравнении с живописью, коль скоро обе они претендуют на статус практической феноменологии, дает нам несравненно более «чистую» редукцию, чем ее старшая сестра, насквозь пронизанная претензиями «оригинальности» и «самовыражения», т.е. именно того психологизма, от которого так хотел избавиться Э.Гуссерль.
Фотография и феноменология родственно близки как в способе интенционального сосредоточения на объекте, так и в отношении его объективного познания, или, по крайней мере, стремления к таковому. Феноменология, в свою очередь, может рассматриваться как своего рода «процесс фотографирования» феномена - в плане выделения его из пространственно-временного (а, следовательно, - событийного, обстоятельственного) контекста как объекта интенции, известной «остановки», вычленения его из сообщества иных феноменов, которые составляют его контекстное окружение. Феноменологическая редукция Гуссерля сродни редукции фотографической в плане сведения континуальности к ее мгновенности и плоскостности, как если бы эта редуцированная проекция снимка представлялась эпистемологической моделью конкретного состояния континуальности, с подобающим редукционистским отстранением от состояний ретенциальных и протенциальных, предшествующих и последующих.
Фотография притягивает к себе фактом предъявления себе и другому (потенциальному зрителю) модели действительности - модели, предполагающей фактом выделенности объекта из его обстоятельственного окружения некое рефлексивное и своего рода феноменологическое знание о нем. При всем том это такое знание, которое фактично, это, пользуясь выражением Л.Витгенштейна, «атомарный факт» знания [5, с.36], молчаливость которого, с одной стороны, есть указание на фактологический способ познавательного процесса, а с другой - есть перевод этого познавательного акта в феноменальную сферу, на уровень отношений: молчаливая действительность - и соответствующая ей эпистемология, данная в столь же объективно-молчаливой онтичности, как и сам феномен. Изобразительная дескрипция феномена (объекта) в фотографии методологически родственна философской дескрипции феномена. В конечном счете, она имеет своей целью свести языковое феноменологическое описание к ноуменально завершенной (свершившейся) эпистеме, не менее, но по-другому молчаливой, поскольку знание, в отличие от познания, уже не нуждается в речевой дескрипции исследования. Эпистема «знает по умолчанию» или же «знает в умолчании», и это знание носит уже не информационно-коммуникативный, а мировоззренческий характер, который сродни специфике знания религиозного, или, говоря шире - знания собственно эпистемного как конечного пункта феноменологии.
Литература
1. Августин, А. Исповедь / Аврелий Августин ; пер. с лат. М. Е. Сергеенко. - М.: Ренессанс : ИВО-СиД, 1991. - 488 с.
2. Бодлер, Ш. Современная публика и фотография. Салон 1859 г. // Бажак, К. История фотографии. Возникновение изображения / Шарль Бодлер. - М.: АСТ : Астрель, 2006. - С. 148-149.
3. Беньямин, В. Краткая история фотографии [эссе] / Вальтер Беньямин. - М.: Ад Маргинем Пресс, 2013. - 144 с.
4. Бергсон, А. Опыт о непосредственных данных сознания // Бергсон, А. Собрание сочинений в 4 т. Т. 1 / Ан-ри Бергсон; пер. с фр. - М.: Московский клуб, 1992. - 336 с.; ил.
5. Витгенштейн, Л. Логико-философский трактат / Людвиг Витгенштейн: пер. с нем. - М.: Канон+, РООИ «Реабилитация», 2008. - 288 с.
6. Гуссерль, Э. Идеи к чистой феноменологии и феноменологической философии. Книга 1. Общее введение в чистую феноменологию / Э.Гуссерль; пер. с нем. - М.: Академический Проект, 2015. - 456 с.
7. Гуссерль, Э. Картезианские медитации / Э. Гуссерль; пер. с нем. - М.: Академический Проект, 2010. - 229 с.
8. Гуссерль, Э. Собрание сочинений. Т. 1 : Феноменология внутреннего сознания времени / Э. Гуссерль. - М.: Логос: Гнозис, 1994. - [Электронный ресурс]: http://elenakosilova.narod.ru/studia/pdf/zeit.pdf.
9. Кранк, Э. Очерки по феноменологии фотографии. Часть 2. Обстоятельственное поле / Эдуард Кранк. - Чебоксары: изд-во Чув. гос. пед. ун-та, 2014. - 120 с.
10. Ницше, Ф. Так говорил Заратустра / / Ницше, Ф. Сочинения в 2 т. Т. 2 / Фридрих Ницше; пер. с нем. - М.: Мысль, 1990. - С. 5- 237.
11. Мандельброт, Б. Фракталы и хаос. Множество Мандельброта и другие чудеса / Бенуа Мандельброт; пер. с англ. - М.: НИЦ «Регулярная и хаотическая динамика», 2009. - 392 с.
12. Меньчиков, Г. П. О «переоткрытии» пространства и времени и их специфике в социально-гуманитарном знании / / Учен. зап. Казан. ун-та. Сер. Гуманит. науки. - 2008. - Т.157, кн. 1. - С.76-93.
13. Марион, Ж.-Л. Перекрестья видимого / Ж.-Л. Марион; пер. с фр. Н. Сосна. - М.: Прогресс-Традиция, 2010. - 176 с.; [Электронный ресурс, дата обращения: 31.08.2015] - http://www.xliby.ru/kulturologija/perekrestja_vidimogo/p3. php.
14. Сонтаг, С. О фотографии / С.Сонтаг; пер. с англ. - М. : Ад Маргинем Пресс, 2013. - 272 с.
15. Хайдеггер, М. Ницше / Мартин Хайдеггер; пер. с нем. - М.: Владимир Даль, 2007. - 464 с. - [Электронный ресурс]: http: / /www.e-reading.by/bookreader.php /110636/Nicshe._Tom_2.pdf.
16. Ясперс, К. Ницше. Введение в понимание его философствования / Карл Ясперс; пер. с нем. - СПб: издательство «Владимир Даль», 2004. - 632 с. [Электронный ресурс]: http://scibook.net/pervoistochniki-filosofii-knigi /vechnoe-vozvraschenie-6987.html.
УДК 930.85
А.Б.Абсалямова
НОВЫЕ СТРАНИЦЫ ФРОНТОВОГО И ТВОРЧЕСКОГО ПУТИ ПИСАТЕЛЕЙ ТАССР В ГОДЫ ВЕЛИКОЙ ОТЕЧЕСТВЕННОЙ ВОЙНЫ
Статья посвящена новым страницам деятельности писателей ТАССР в период Великой Отечественной войны. В основу исследования легли малоизученные ранее архивные документы, позволяющие по-новому оценить вклад писателей в развитие фронтовой печати, проследить их фронтовой и творческий путь. Также большое внимание в статье уделено военной тематике в послевоенном литературном творчестве писателей-фронтовиков ТАССР.
Ключевые слова: писатели ТАССР, Великая Отечественная война, фронтовая печать, послевоенная литература, литературный процесс.
Absalyamova A.B. THE NEW PAGES OF FRONTLINE AND CREATIVE WAY OF WRITERS OF TASSR DURING THE GREAT PATRIOTIC WAR
The article is devoted to the new pages of TASSR writers' activity of during the Great Patriotic war. The topic is relevant due to the strengthening of the discourse devoted to the patriotic education of the younger generation, the introduction of previously unused archival documents with the purpose of deepening the analysis of literary process in the years of the Great Patriotic war. This study allows us to reevaluate the contribution of writers of TASSR in the development of the front print, to trace their frontline and creative way. A particular emphasis is placed on analysis of front-line activities of members of the Russian section of the Union of writers of TASSR, whose names have been in the shadow of these outstanding representatives of the Tatar people as Musa Djalil, Gadel Qutuy, Nur Bayan and others. The paper considered their front fate, as well as work in the rear. This was maintenance of the hospitals, conducting literary evenings, work in the periodical press, etc. The study of the formation of literary discourse in this period proves its impact on the development of post-war literary process. The conducted research allowed to conclude that Russian-speaking writers of TASSR showed themselves as a patriots both on the fronts of the second world war and in peacetime. They made a great contribution to the development of the front press and the postwar Soviet prose.
Key words: writers of TASSR, Great Patriotic war, military issues, post-war literary works, literary process.
С первых же дней начала Великой Отечественной войны писатели ТАССР уходили добровольцами на фронт, сражались в частях действующей армии, позже, с появлением фронтовых газет на татарском языке (всего их издавалось шестнадцать на девятнадцати фронтах) [10, с.107], многие вошли в состав редакций.
Исследованию фронтового пути писателей ТАССР посвящены работы З.Гильманова, А.Кабиро-вой, Р.Мустафина, Ш.Мустафина, М.Черепанова, А.Шамовой и др. Между тем, вводятся в оборот все новые документы, в том числе из фондов музеев республики и частных архивов, показывающие деятельность писателей в годы Великой Отечественной войны, масштаб их вклада в военную печать и освещение подвига советского народа в Великой Отечественной войне. Это заставляет по-новому взглянуть на деятельность писателей-фронтовиков ТАССР и исследовать их творческий и гражданский вклад в победу советского народа.
Большое внимание в материалах исследователей уделяется изучению фронтового и творческого пути писателей, считающихся сегодня классиками татарской литературы. Это Муса Джалиль, Адель
