Фотография как отражение Текст научной статьи по специальности «Философия, этика, религиоведение»

10. Алмонд Г., Пауэлл Дж., Стром К. и др. Сравнительная политология сегодня. Мировой обзор. - М.: Аспект Пресс, 2002.

11. Модернизация России. Социально-гуманитарные измерения / под ред. Н.Я. Петракова. - М.: Нестор-история, 2011.

12. Бергер Я. К итогам XVIII съезда КПК: преемственность и обновление курса // Проблемы Дальнего Востока. -2013. - №1. - С3-18.

Бальчиндоржиева Оюна Баировна, кандидат философских наук, старший преподаватель кафедры философии Бурятского государственного университета, г. Улан-Удэ, e-mail: baoyu2008@yandex.ru Balchindorzhieva Oyuna Bairovna, candidate of philosophical sciences, senior lecturer, department of philosophy, Burayt State University, Ulan-Ude, e-mail: baoyu2008@yandex.ru

УДК 111.1/217 © Г.В. Авдошин

ФОТОГРАФИЯ КАК ОТРАЖЕНИЕ

Философский смысл фотографии заключается в открытии древнего способа мировидения. Его главный принцип - «умность» всех вещей и явлений. Вещи созерцают и отражают друг друга. В мире имеют место два основных процесса: воплощение и отражение. Воплощение - это нисхождение эйдоса в материю. Отражение - возвращение эйдоса к самому себе. Фотография рассматривается в настоящей статье как один из способов этого возвращения.

Ключевые слова: воплощение, отражение, созерцание, ум, эйдос, символ, трехмерное и двухмерное пространство.

G.V. Avdoshin

PHOTOGRAPHY AS REFLECTION

Philosophical meaning ofphotography is that it reveals an ancient mode of viewing the world. Its central principle is the «intelligence» of all things and phenomena. Things contemplate and mirror each other. There are two principal processes in the world: objectification and reflection. The objectification is the descent of an eidos into matter. The reflection is the return of the eidos to itself. In this article the photography is viewed as one of the modes of this return.

Keywords: objectification, reflection, contemplation, intellect, eidos, symbol, three- and two-dimensional space.

Если посмотреть на изобретение фотографии с философской точки зрения, то можно увидеть главный его смысл в преодолении субъект-объектного режима мышления европейской философии. Или, по-иному, в освобождении человека от власти субъекта, от притяжения подлежащего, в пространстве которого он оказался, вероятно, со времен Декарта («мыслю, следовательно, существую»). Но ведь знаменитый декартовский вывод можно понять и так: философ говорит не о человеке, который мыслит, а о себе. Он обращается здесь не к человеку, а к «Я», к структуре самости, которая, безусловно, связана с человеческим существом, но им не исчерпывается. Можно сказать ведь и так: «я» мыслит, следовательно, существует. Такая формулировка отсылает уже, например, к индийскому Атману или к парменидовскому «мыслебытию», а из европейских философов, пожалуй, к Шеллингу. Замыкание же «Я» на человеке приводит к «изоляционному» режиму Канта и вытекающим из него ограничениям, которые имеют место в некоторых течениях современной философии (например, позитивизм, аналитическая философия).

Фотография не случайно стала в ХХ в. предметом философского осмысления. В ней скрыт какой-то древний смысл, какое-то древнее ощущение, что все вокруг в той или иной степени одушевлено и что ум - это не замкнутая человеческая способность, что он не находится в человеке, а «разлит» по всему космосу. И процесс познания происходит не только в человеке, но происходит везде. Вероятно, данное обстоятельство объясняет, почему древние, уже знавшие о камере-обскуре, самой фотографии не изобрели: все вокруг и так воспринималось как фотография (в философском смысле - как светописа-ние).

В настоящей статье мы хотели бы рассмотреть фотографию не как техническое средство, а как своего рода механизм восприятия и познания мира, забытый в Новое время и начавший возрождаться в XX в. В философии этот процесс происходил у многих философов, но прежде всего хотелось бы назвать Флоренского, Лосева, Хайдеггера; в науке он нашел отражение в учении о ноосфере В.И. Вернадского, а если брать отдельные произведения, то мы бы назвали в качестве примера «Символ и сознание» М. Ма-

мардашвили и А. Пятигорского. По нашему мнению, возвращение донововременных техник и способов философствования сегодня актуально, как никогда, поскольку замыкание, закрывание философии как живого мышления в человеке, сведение ее к языковым и логическим играм, таит угрозу «тепловой» смерти, имеющей место, как учит нас термодинамика, в закрытых системах.

Одним из главных способов нахождения чего-либо в мире является воплощение. Быть в мире значит быть воплощенным. Воплощение разворачивает пространство, запускает время, и тем самым организует мир. Мир - обитель живого.

Воплощают замыслы, идеи, планы. В этом смысле любая деятельность является воплощением. И как воплощение, любая деятельность может быть названа искусством. Владимир Иванович Даль описывает слово «искусство» в разъяснениях к глаголу «искушать». Искушать кого-то в чем-то - значит, с одной стороны, испытывать, изведывать, убеждаться на опыте в образе действий, мыслей или чувств. С другой стороны, искушать - значит соблазнять, прельщать, совращать с пути блага и истины [1]. Из данного описания можно сделать предположение, что искусство связано с познанием, испытанием, прельщением и совращением одновременно (последние две характеристики имеют смысл тогда, когда искусство замыкается в себе, становясь «искусством для искусства»). Если вспомнить миф об Адаме и Еве, то искусство (как деятельность, направленная на создание чего-либо) появилось после вкушения запретного плода, когда у первых людей открылись глаза и они оказались в мире, вынужденные добывать себе хлеб насущный. «Вкушение», «искушение», «кусок», «искусство» - выстроим такой вот смысловой ряд, отсылающий к запретному плоду. И точно так же: «плод», «плоть», «воплощение».

Если перейти на философский уровень, то процесс воплощения связан с эйдосами (мы традиционно для ХХ в. предпочитаем данное понятие понятию идеи: под «идеями» же здесь будет пониматься область, не связанная с вещественным миром, тогда как эйдосы, напротив, рассматриваются как «устроители» мира вещей). Воплощают эйдос. Эйдос отсылает к философии Платона, у которого он представляет собой истинное бытие. Согласно размышлениям в X книге «Государства» эйдосы-образцы создает демиург. По ним, в свою очередь, ремесленник создает вещи, которые являются их подобием и удалены от истины. А вот живописец создает

подобия подобий, копии копий, перенося вещи на плоскость картины, тем самым еще более удаляя эйдосы от истины. Он как раз и занимается искусством-совращением. Поэтому дело живописца вредно и опасно для идеального полиса [2, с. 390-393].

Почему, однако, люди живописуют? Почему переносят окружающий мир на картину? Почему стремятся к его правдоподобному, реалистическому представлению, предельным способом чего является фотография? Отвечая на эти вопросы, следует сказать, что существует обратный воплощению процесс. Ведь если создание кровати «по» эйдетическому образцу - это обретение материей эйдоса кровати, то имеет место и другой процесс, процесс развоплощения. И он, как нам думается, начинается с перенесения кровати из трехмерного пространства в двухмерное: это первый шаг от вещи к миру идей. Мы бы назвали данный процесс отражением. Отражение - это одно из условий обнаружения эйдоса в вещи. Дерево-материал не может отразить эйдос, несмотря на то, что «в» нем появляется, например, шкаф. Дерево может только воплотить, то есть «поместить» эйдос в трехмерное пространство, «приобщить» его к нему, явив предмет для хранения одежды. Но само воплощение эйдоса в материи не идеально, оно требует постоянного усовершенствования, доработки. И данное обстоятельство, как нам кажется, объясняет многообразие вещей, тех же шкафов: ведь если бы эйдос воплощался в каждом конкретном случае идеально, то все шкафы были бы одинаковыми на вид, исключая, разумеется, несущественные признаки. Но материя - это лишь возможность, потенция. Поэтому воплощение в материи - лишь первый уровень. Второй уровень - отражение. На нем «задействованы» живописцы, которые возвращают эйдосы из трехмерного «небытия» на плоскость картины, где они обретают (тоже, конечно, в зависимости от мастерства художника) более подходящее для них пространство. Многомерное материальное пространство как выражение сложности не совсем подходящее место для обнаружения эйдо-сов, так как они в иерархической структуре бытия располагаются ближе к Первоединому, а чем ближе к нему, тем проще, в том числе и в пространственном измерении (Первоединое можно уподобить точке).

Когда воплощенная вещь отражается, это значит, что она передает свой эйдос. Передает кому или чему? В конечном итоге - самой себе. Отразиться - это значит, с одной стороны, запечатлеться в материале, а с другой - увидеть себя в другом. Или, объединяя эти стороны, можно

сказать: отражение - это запечатление вещью самой себя в чем-то другом с целью обнаружения, «увидения» самой же себя. Отражение - это всегда встреча с собой. Она происходит в неком умном (нетрехмерном) пространстве, в сознании, в зеркале-уме, где находятся эйдосы. Главным «организатором» подобных встреч является человек, обладатель, а вернее, главный проводник ума. Инструментом ума являются глаза. Глаза человека, обладающие способностью видеть, видят вещи с помощью эйдосов. Эйдос -то, что делает вещь целым. Когда мы видим, мы как бы переносим эйдосы в себя, отражаем их в себе. Они могут стать образами на плоскости картины, при условии, что мы имеем дело с глазами художника. А если это глаза «простого» человека?

А для глаз «простого» человека имеется фотоаппарат. Не каждый человек может создавать картины, но каждый человек в той или иной степени отражает эйдетический мир и в этом смысле является живописцем. Он видит в окружающем мире воплощенные эйдосы и возвращает их обратно. Один из общедоступных и интересных способов для этого сегодня - фотография. Человек снимает горы, деревья, цветы, облака, животных. Почему? Потому что красиво, потому что он видит в них себя, а они в нем - себя. Для чего? Мы думаем, что в философском смысле (о котором человек может и не думать) для того, чтобы перенести эйдосы обратно в их исконную среду, соединив их с умом и зафиксировав это соединение на фотоснимке.

Мы хотели бы описать античный способ фотографического отражения-видения, обратившись к Плотину (в переводе и трактовке А.Ф. Лосева в «Истории античной эстетики»). Плотиновский трактат «О природе, созерцании и едином», как нам думается, очень точно представляет этот способ. Прежде чем привести основные мысли трактата, следует вспомнить объяснение Лосевым понятия созерцания. Алексей Федорович предостерегает от возвышенного понимания «созерцания», которое это слово имеет в русском языке. Для Плотина, как и для любого античного философа, созерцание - это зрительно-мыслительный процесс выделения какой-либо вещи среди других вещей, именование ее и отличение от всего остального, когда мы обращаем внимание на какую-либо вещь, называем ее («это - стол») и тем самым отделяем от остального.

Принципы плотиновской философии - Единое, Ум, Душа. Плотин полагает, что каждому уровню действительности свойственно созерцание. Имеет место созерцание Душой, Умом,

Единым, а также природой самих себя, или самосозерцание. Плотин говорит, что в процессе созерцания тот, кто (или то, что) созерцает и созерцаемое (созерцательные данности) срастаются между собой, становясь одним. Это одно -живущее созерцание (выделено у Лосева), которое позволяет говорить не о разных жизнях (растительной, чувствительной и др.), а о разных мышлениях. Потому что «...всякая жизнь есть некое мышление, но одно более темное, чем другое, как и [сама] жизнь» [3, с. 541]. Есть более светлая первичная жизнь, связанная с первичным мышлением, менее светлая вторичная жизнь, связанная со вторичным мышлением и т.д. Соответственно, первое мышление может быть свойственно человеку, а последнее - травам или камням (которые тоже мыслят). Плотин делает такой вывод: «.все истинно-сущее [возникает] из созерцания и есть созерцание, а возникшее из него возникло вследствие того, что оно созерцает и само есть созерцательные данности (одно путем ощущения, другое - путем знания или мнения); что поступки имеют цель в знании и стремление к знанию; и порождения, исходящие от созерцания, [имеют цель] в осуществлении лика и другой созерцательной данности; что вообще все, будучи подражанием творящего, творит созерцательные данности и лики.» [3, с. 543-544]. Любая вещь обладает умом, который осуществляет свое главное свойство: наблюдает сам себя через окружающие вещи (или без них, если это ум сам по себе, ум как принцип). Ум в своем созерцательном аспекте есть свет. И созерцательная деятельность ума на всех уровнях действительности может быть названа светописанием, фотографией.

Нам думается, что в данном контексте пло-тиновское понятие созерцания синонимично предложенному нами понятию отражения. Просто «созерцание» в русском языке связывается с несколько иным аспектом светописания по сравнению с «отражением»: созерцание предполагает объединение вещи и наблюдателя, видимого с видящим, а отражение - запечатление видимого в другом (пространстве, плоскости, материале) и разделение его с видящим. Фотографию как зеркальное дело правомернее, конечно, называть отражением. При этом можно предположить, что в древнем мире она имела место как простое созерцание (собственно, как она имеет его и теперь с той разницей, что созерцаемые вещи фиксируются, превращаясь в картины).

Перенесение вещей на плоскость фотографий - самый низший в онтологическом плане вид деятельности (он даже ниже, чем создание кар-

тин, поскольку требует меньше затрат). Но он также необходим, так как эйдосы «просятся» обратно в умное пространство. Поэтому человек фотографирует-светопишет - красками ли на холсте, фотокамерой ли, то есть он отражает, обнажает и освобождает эйдос.

Следует заметить, что «воплощение эйдосов в вещах» - это не совсем точная формулировка. Скорее, происходит обратный процесс, процесс приобщения материи, а затем и самих вещей к эйдосам. Ведь и у Платона и у Плотина сами эйдосы не находятся в вещах. Мастер приобщает материал к ним. Точно так же и ум не находится в человеке. Человек приобщается к уму. Сложность и загадочность процессов взаимодействия ума, эйдосов и вещей ставит перед нами проблему символа.

Символическое пространство в самом общем смысле возникает в процессе взаимодействия человека с миром. Созерцаемые вещи отражаются в человеке, теряют свой вещественный, бытовой смысл, словно развоплощаясь и соединяясь с идеей, вернее, возвращаясь к ней. Само слово «символ» этимологически предполагает «сброшенность», «соединенность». Можно сказать, что данные процессы происходят в сознании человека, где находят место сами эйдосы. Но находится ли сознание в человеке? Сознание не является трехмерным пространством, поэтому оно не может найти себе места в нем, «поместившись» в человеке. Вещи попадают «в» сознание, освободившись от трехмерности и материальности. Сам человек как трехмерное телесное существо может попасть «в» сознание, приобщиться к нему, точно так же, как материя приобщается к эйдосам. Как замечают Мамар-дашвили с Пятигорским в «Символе и сознании», вещи у Платона обозначают идеи, они есть знаки идей, а не наоборот. Сами же идеи являются символами сознания [4, с. 81]. Приобщение человека к сознанию происходит через символ. Символ - это объединение материального и идеального планов в конкретной вещи. И как разновидность объединения символ рождается в созерцании. Следуя за Мамардашвили и Пятигорским, нужно добавить, что символ не является знаком, он ничего не обозначает, но открывает иные уровни действительности. За символом ничего конкретного (с точки зрения вещественного мира) не стоит [4, с. 81]. Можно сказать, что символ показывает нам невидимое. Символ - способ существования невидимого.

Если рассмотреть фотографию как фотографирование не просто вещей, но вещей-символов, то можно сказать, что она открывает нам невидимое. Здесь следует вспомнить клас-

сические понятия «studium» и «punctum» Р. Барта. Интерпретируя их в контексте нашего изложения, можно сказать, что «studium» - это фотография в своем видимом измерении. У Барта это культурное поле фотографии, которое вызывает у зрителя общий исторический интерес. «Punctum» же «представляет» фотографию в ее невидимости. Барт понимает его как деталь, которая задевает лично его самого и только его, Р. Барта [5]. «Punctum» делает фотоснимок неповторимым и ценным для кого-то одного. Французский семиолог полагает, что деталь фотографии, образующая «punctum», видима. Это могут быть руки, ботинки, любой предмет или его часть. Но философ Е. Петровская, в противовес автору «Camera lucida», совершенно справедливо, на наш взгляд, замечает, что «punctum» невидим. Она пишет: «Можно сказать, что studium - это взгляд человека культуры, человека, который должен произвести определенную «редукцию», чтобы «увидеть» punctum. Ибо punctum видеть нельзя (даже когда Барт говорит о том, что punctum есть некая деталь, он не в состоянии определить ее место - отсюда размышление о латентной силе рипсШт'а, о его метонимическом воздействии и др.). Punctum нельзя увидеть хотя бы потому, что он выражает сущность фотографии» [6, с. 302]. Последнее предложение процитированного текста очень точно характеризует отношения видимого и невидимого. Невидимая сущность как принцип видимого явления находится за пределами визу-альности. Например, когда мы говорим: «Его лицо выражает печаль», то лицо мы видим, а печаль - нет. Но без невидимой печали мы никогда бы не поняли, что «лицо печально». Поэтому мы соглашаемся здесь с наблюдением Петровской о природе «punctum'a»: он невидим. Кроме того, присутствие в фотографии «рипсШт'а» открывает символическое пространство, в котором человек объединяется с тем, что изображено на снимке. Изображенное на снимке посредством «рипсШт'а» становится символом.

Вещи отсылают нас с помощью фотографии, которая создает для них особенное созерцательное пространство, к более высоким слоям действительности, где каждый слой предстает как ум. Его главным свойством является зеркальность. Ум отражает окружающие вещи. Но чем «выше» мы поднимаемся, тем меньше вокруг оказывается вещей, живых существ, людей, и в конечном итоге уму не остается ничего другого, как отражать и созерцать себя самого. И когда мы бываем поражены какой-либо фотографией, это зна-

чит, что мы увидели в ней самих себя. Точнее, ум через нас увидел в ней сам себя.

Литература

1. Даль В.И. Толковый словарь живого великорусского языка: в 4 т. Т. 2. - М.: Медиа, 2006. - 779 с.

2. Платон. Государство / Платон: собрание сочинений в 4 т. Т. 3. - М.: Мысль, 1994. - 654 с.

3. Лосев А.Ф. История античной эстетики. Поздний эллинизм. - Харьков: Фолио; М.: АСТ, 2000. - 960 с.

4. Мамардашвили М.К., Пятигорский А.М. Символ и сознание. - М.: Прогресс-Традиция, Фонд Мераба Мамардашвили, 2009. - 288 с.

5. Барт Р. Camera lucida. - М.: Ad Marginem, 1997. -224 с.

6. Петровская Е. Фото(био)графия: к постановке проблемы / Авто-био-графия. К вопросу о методе. Тетради по аналитической антропологии №1/ под ред. В.А. Подороги. - М., 2001. - 438 с.

Авдошин Георгий Валерьевич, кандидат философских наук, доцент кафедры философии Казанского государственного энергетического университета, г. Казань, e-mail: avdoshinn@rambler.ru Avdoshin Georgiy Valerevich, candidate of philosophical sciences, associate professor, department of philosophy, Kazan State Power Engineering University, Kazan, e-mail: avdoshinn@rambler.ru