CC BY
162
ВЕСТН. МОСК. УН-ТА. СЕР. 13. ВОСТОКОВЕДЕНИЕ. 2012. № 1
ИСТОРИЯ И ЭКОНОМИКА К.А. Жуков
ФОРМИРОВАНИЕ ПРЕДСТАВЛЕНИЙ ОБ ОСМАНСКОЙ ИМПЕРИИ В РОССИИ в XVIII — начале ХX в.1
Статья посвящена литературным представлениям об Османской империи в России. Автор прослеживает формирование культурных и этнических стереотипов в имперский период российской истории. Частично эти стереотипы были привнесены в русскую ментальность через западное влияние, частично — явились результатом практического опыта.
Ключевые слова: Османская империя, Российская империя, русско-турецкие отношения, русская литература, имагология.
The article is devoted to the Russian conception of the Ottoman Empire which reflected in Russian literature. The author traces the shaping of cultural and ethnic stereotypes in the course of imperial history of Russia. A part of the stereotypes was imprinted on Russian mentality through the Western influence while another one was developed by practical experience.
Key words: Ottoman Empire, Russian Empire, Russo-Turkish relations, Russian literature, Imagology.
Предлагаемые наблюдения проводятся в русле сравнительно молодой научной дисциплины, получившей название «имагология». Конечно, когда мы говорим об этнических и культурных стереотипах, свойственных русскому обществу имперского периода, то в первую очередь подразумеваем образованную элиту и российскую читающую публику в целом. Безусловно, определенные устойчивые представления об агарянах-турках были присущи также широким массам русского народа. Однако для нас основным источником для реконструкции этнических образов и культурных представлений является печатное слово, не только отражавшее, но и активно формировавшее эти стереотипы. Оговоримся, что на данном этапе мы также оставляем за скобками те различия в массовом восприятии, которые были характерны для отдельных этнических групп населения Российской империи.
Полностью сознавая стоящие перед нами трудности, в том числе и теоретико-методологического характера, отметим при этом, что
1 Расширенный вариант доклада, прочитанного на Международной научно-практической конференции «Российско-турецкие отношения в исторической перспективе» (Москва, 3 декабря 2008 г.).
36
нашу работу, основанную, как уже сказано, на печатных источниках, все же облегчают некоторые обстоятельства.
Первое. По наблюдениям академика А.Н. Кононова, многие русские писатели имели «косвенное» отношение к востоковедению. Например, А.С. Грибоедов знал персидский язык. Автор знаменитого словаря В.И. Даль печатал свои переводы с татарского языка и собирал тюркские рукописи. Писатель-декабрист А.А. Бестужев-Марлинский самостоятельно изучил на Кавказе персидский, азербайджанский и кумыкский языки.
В 20-е гг. XIX в. совершенно новым явлением в российской словесности стали «Восточные повести» О.И. Сенковского. Барон Брамбеус — под этим псевдонимом известный востоковед-эрудит Осип Иванович Сенковский начал публиковать свои сочинения в журнале «Библиотека для чтения». Вскоре журнал приобрел огромную популярность. В качестве редактора этого издания Сенковский печатал также описания путешествий по Востоку, рецензии и др. Так, в 1835-1836 гг. им были опубликованы «Очерки Константинополя» и «Босфор и новые очерки Константинополя» К.М. Базили — настоящая энциклопедия повседневной жизни османской столицы. Не будет преувеличением сказать, что эти сочинения Базили на долгие годы вперед стали настольными книгами для всех российских дипломатов, работающих в странах Леванта, а для русского читателя сформировали образ Константинополя — Стамбула. Недавно эти очерки Базили были переизданы2.
Второе. Можно назвать немало государственных деятелей России — выдающихся ученых, историков, поэтов, которые имели богатый практический опыт общения с восточными народами. Это и сподвижник Петра I бывший молдавский господарь Д. Кантемир, заложивший основы научных знаний об Османской империи в России, и Г.Р. Державин, состоявший в секретной следственной комиссии во время подавления Пугачевского бунта, и родоначальник русской исторической науки В.Н. Татищев, в 1737 г. принявший должность начальника Оренбургской комиссии, а позже (в 1741-1745) исполнявший обязанности губернатора Астраханского края. В этом же ряду можно упомянуть имя обладателя множества литературных псевдонимов, известного тюрколога В.В. Григорьева, который с 1854 по 1862 г. состоял управляющим областью Оренбургских киргизов (казахов), а с 1874 по 1880 г. занимал пост начальника Главного управления по делам печати (т.е. главного цензора империи).
И, наконец, третье. Ряд известных русских писателей попросту унаследовали от своих предков турецкую кровь: среди них — сын полоненной турчанки В.А. Жуковский, а также И.С. Аксаков, бабка
2 Базили К.М. Очерки Константинополя. Босфор и новые очерки Константинополя. М., 2006.
37
которого была пленной турчанкой, ставшей впоследствии женой суворовского генерала.
Исторически развитие русского мира шло через этапы противопоставления и присвоения двух Востоков: внутреннего и внешнего. Освоение «Востока внутреннего» привело в конечном счете к созданию русской цивилизации в ее телесной евразийской ипостаси. Постижение «Востока внешнего» шло в рамках Восточного вопроса, вся история которого, по замечательному определению Ф.М. Достоевского, «есть история нашего самознания». Своего разрешения Восточный вопрос не получил, вследствие чего был оборван процесс становления особого русского культурно-исторического типа. Тем не менее в имперский период российской истории этот процесс зашел уже настолько далеко, что в настоящее время характеристика России как особого исторического мира (самобытной цивилизации) вряд ли у кого-нибудь вызовет серьезные возражения.
Расширение России на восток и на юг, сопровождавшееся включением в ее состав все новых и новых восточных народов, время от времени ставило на повестку дня вопрос о естественном геополитическом центре государства. «Правильное» местоположение российской столицы, предлагаемое с середины XVI в. по 1915 г. различными представителями российской политической мысли, варьировалось от Нижнего Новгорода (И. Пересветов), до Екатеринбурга (В.П. Семенов-Тян-Шанский). На наш взгляд, очевидная геополитическая обоснованность размышлений на эту тему подтверждается также внутренними потрясениями государства, происходившими в период начавшегося геополитического соперничества Москвы и Стамбула почти при каждой русско-турецкой войне.
Долгое время русско-турецкие отношения, ведущие свою историю с 1492 г., развивались в русле мирного сосуществования3. Знаменитый поход янычар Селима II на Астрахань (1569) в истории отношений двух государств был, скорее, исключением из правил вплоть до войны 1677-1678 гг., завершившейся Бахчисарайским перемирием 1681 г., по которому впервые в истории была официально зафиксирована общая граница между Россией и Османской империей4.
Русско-турецкие войны в XVIII в. выявили, на наш взгляд, следующую закономерность: эти войны обычно сопровождались вооруженными восстаниями мусульманского населения Российской
3 Мейер М.С. Россия и Османская империя от начала XVI в. до 1569 г. Формирование общих границ двух государств // От Стамбула до Москвы: Сб. ст. в честь 100-летия профессора А.Ф. Миллера. М., 2003. С. 91-116. О более позднем периоде см., в частности: ЖуковК.А. Некоторые узловые моменты русско-турецких отношений в конце XVII — начале XX вв. // Вестн. СПбГУ. Сер. 13. Востоковедение и африканистика. 2009. Вып. 2. С. 10-22.
4 Орешкова С.Ф. Османская империя и Россия в свете их геополитического разграничения // Вопросы истории. 2005. Вып. 3. С. 36.
38
империи. Например, в Башкирии поводом к выступлению стал чрезвычайный набор лошадей, вызванный войной 1735-1739 гг. В ходе восстания его предводители поставили вопрос о выходе из российского подданства и признании власти какого-нибудь хана из казахских улусов. История с возмущением башкир повторилась во времена Пугачевщины (восстание Салавата Юлаева), по времени совпавшей с войной 1768-1774 гг. Пушкин в своей «Истории Пугачевского бунта» отмечал, что в Европе Пугачева «принимали за орудие турецкой политики», и Екатерине стоило больших трудов убеждать Вольтера в противном5. Во время следующей русско-турецкой войны (1787-1791) мы видим тесную координацию действий турок и восставших горцев Северного Кавказа под предводительством имама Мансура6.
В это время никакого официального преследования ислама в Российской империи не было7. После присоединения Крыма и Кубани для российских мусульман в 1788 г. было образовано два муфтията: Оренбургское мусульманское духовное собрание в Уфе, ведавшее также казахами, и Духовное собрание мусульман Таврической губернии, которому подчинялась часть ногайцев. При Екатерине — этой, по выражению Державина, «Богоподобной царевне Киргиз-Кайсацкия орды», на государственные средства строились мечети, а также было осуществлено знаменитое издание петербургского Корана. Подсчитано, что за одиннадцать лет (1787-1798) петербургский Коран переиздавался не менее шести раз.
Исходя из евразийского характера российского государства, можно предположить, что само понятие «Восток» и связанные с ним устойчивые представления в русском менталитете должны обладать некоторыми отличиями от западных стереотипов. Очевидно также, что западные практики в определенной степени повлияли на соответствующие характеристики собственно русского мышления. В качестве подтверждения данного тезиса укажем на феномен российского туркофилизма, в XVI в. представленного таким ярким именем, как Иван Пересветов. Другой пример — это воздействие польской историографии Османской империи, которая в XVII в. была для русских одним из основных источников знаний о турках8, а также влияние просветительской литературы в последующем столетии.
5 Пушкин А.С. Полн. собр. соч.: В 10 т. Т. 8. Л., 1978. С. 146.
6 ЛандаР.Г. Ислам в истории России. М., 1995. С. 97-98.
7 См., в частности: Смилянская И.М. Восточное Средиземноморье в восприятии россиян и в российской политике (вторая половина XVIII в.) // Восток. 1995. Вып. 5. С. 75.
8 В частности, с широким использованием польских материалов была написана в 1692 г. «Скифская история» А.И. Лызлова, «первая, — по определению Б.М. Данцига, — научно-исследовательская работа о Ближнем Востоке, появившаяся в России» (см.: Данциг Б.М. Ближний Восток в русской науке и литературе (дооктябрьский период). М., 1973. С. 40).
39
Действительно, в XVIII в. заметным явлением российской культурной и научной жизни становятся переводы западных сочинений, посвященных Турции. Например, в 1769 г. на русский язык были переведены «Статьи из энциклопедии, принадлежащие Турции (сочинение Дидро, Жокура и др.)». Затем был издан перевод книги Вольнея «Путешествие в Сирию и в Египет», а в 1795 г. появился перевод первого тома сочинения Мураджи д'Оссона, посвященного истории Османской империи. Степень влияния взглядов французских просветителей относительно Османского государства и ислама на тогдашнее российское общество хорошо демонстрирует дневник С.А. Порошина — воспитателя будущего императора Павла I. Например, дневниковые записи 1764-1765 гг. свидетельствуют о популярности в придворных кругах знаменитой трагедии Вольтера «Магомет» и других сочинений французских просветителей на восточные темы9.
Одновременно, однако, мы наблюдаем и другую линию, а именно постепенное введение в литературный и научный обиход этнических и культурных стереотипов, связанных с Турцией, которые были приобретены в результате непосредственного знакомства с жизнью османских турок. Здесь следует упомянуть в первую очередь сочинения Д. Кантемира. Этот бывший молдавский господарь, историк и композитор, перешедший на сторону Петра I в 1711 г. во время Прутского похода, стал известен такими трудами, как «История возвышения и упадка Османской империи» и «Система турецкого вероисповедания». Символично, что в особняке на набережной Невы, в свое время построенном для Кантемира архитектором Б.Ф. Растрелли, перед Первой мировой войной располагалось посольство Османской империи в России. Надо назвать также и другие имена: дипломата, автора нескольких книг о Турции П.А. Левашова, основоположника русского авантюрного романа бывшего янычара Ф.А. Эмина, замечательного баснописца И.И. Хемницера, в 1782 г. ставшего первым российским генеральным консулом в Смирне, и др.
Рубежными в этом смысле явились 1828-1829 гг., когда во время русско-турецкой войны в действующую армию направились В.И. Даль, А.С. Хомяков, А.Н. Муравьев, поэты В.И. Туманский и В.Г. Тепляков (на Балканы) и А.С. Пушкин (на Кавказ). Впервые русский читатель столкнулся с последними новостями и информацией общего плана о Турции и турках, так сказать, из первых рук. После этой войны в печати появляются роман Н.П. Титова «Бимбаш», «Путешествие ко Святым местам в 1830 году» А.Н. Муравьева и пушкинское «Путешествие в Арзрум в 1829 году». Такие «писательские командировки» повторялись и во время последующих войн с Турцией. Примечательны в этом отношении записки В.В. Крестовского
9 Сопленков С.В. Дорога в Арзрум: российская общественная мысль о Востоке (первая половина XIX в.). М., 2000. С. 8-12.
40
«Двадцать месяцев в действующей армии (1877-1878)». По-своему уникален жизненный опыт писателя К.Н. Леонтьева, который провел десять лет в Османской Турции (1863-1874), в основном на различных консульских должностях, и оставил огромное творческое наследие, разработка которого в русле имагологии еще только начинается10.
И все же 30-е гг. — это своего рода вершина на пути познания русскими дипломатами, путешественниками, писателями и художниками жизни Османской Турции. Эти годы после победоносной войны, увенчанной Адрианопольским миром, стали временем наивысшего политического влияния России в Османской империи. Ункяр-Искелесийский союзный договор 1833 г., сделавший Россию гарантом безопасности османского государства, открыл российским исследователям широкие перспективы для всестороннего изучения Турции. В этой связи следует, конечно, назвать имя М.П. Вронченко, автора «Обозрения Малой Азии в нынешнем ее состоянии...» (СПб., 1839-1840) — обширного труда, составленного по результатам его собственных экспедиций в 1834-1835 гг.11 Памятником той эпохе стала книга Н.Н. Муравьева (Карсского) «Русские на Босфоре в 1833 году», опубликованная в 1869 г.
Уже в XVIII в. Турцию начинают посещать русские художники. Благодаря их поездкам мы располагаем видами Константинополя Г.С. Сергеева (1790-е гг.), замечательной «Смирной» М.Н. Воробьева (1820), сопровождавшего Д.В. Дашкова в его особой миссии на Ближний Восток, любуемся турецким циклом К.П. Брюллова, посетившего Турцию в 1835 г. в составе научно-художественной экспедиции графа В.П. Орлова-Давыдова12, а также акварелями Р.Х. Френа, состоявшего студентом при российском посольстве в Константинополе. В османской столице несколько раз побывал И.К. Айвазовский, работы которого в Турции пользовались известностью не меньшей, чем в самой России. Этот список был бы не полон без имени В.В. Верещагина, оставившего на своих полотнах свидетельства о русско-турецкой войне 1877-1878 гг.
10 Подробнее см.: Жуков К.А. Восточный вопрос в историософской концепции К.Н. Леонтьева. СПб., 2006; см. также: Фетисенко О.Л. Константин Леонтьев: «турецкий игумен» в славянском монастыре // Христианство и русская литература. Сб. 6. СПб., 2010. С. 165-196.
11 Характеристику этого сочинения Вронченко см.: Данциг Б.М. Ближний Восток в русской науке и литературе (дооктябрьский период). М., 1973. С. 170-176. О других работах Вронченко см.: Жуков К.А., Фетисенко О.Л. «Записки русского путешественника в Малой Азии»: архивные материалы М.П. Вронченко в РО ИРЛИ (Пушкинский Дом) РАН // «Модернизация и традиции». XXVI Международная конференция по источниковедению и историографии стран Азии и Африки, 20-22 апреля 2011 г. Тезисы докладов. СПб., 2011. С. 74-76.
12 Об этом предприятии одного из первых русских меценатов см.: Путевые записки, веденные во время пребывания на Ионических островах в Греции, в Малой Азии и Турции в 1835 году Владимиром Давыдовым. Ч. 1-2. СПб., 1839-1840.
41
В XIX в. русская литература стремительно изживает унаследованные от западноевропейской литературы стереотипы, связанные с Востоком, такие как «азиатская роскошь, восточная мудрость» и т.п. Можно утверждать, что представления о жизни и быте османских турок к концу XIX в. окончательно «деромантизируются». Начало этого процесса исследователи обычно связывают со знаменитыми словами А.С. Пушкина из «Путешествия в Арзрум», опубликованного в 1836 г.: «Не знаю выражения, которое было бы бессмысленнее слов: азиатская роскошь... Ныне можно сказать: азиатская бедность, азиатское свинство и проч., но роскошь есть, конечно, принадлежность Европы. В Арзруме ни за какие деньги нельзя купить того, что вы найдете в мелочной лавке первого уездного городка Псковской губернии»13. Сходные мысли выражали также современники Пушкина. Например, К.М. Базили в своем описании Смирны в июле 1830 г. пишет: «Вообще, образ жизни здешних турок не представляет ничего любопытного для наблюдателя, имевшего случай ознакомиться с ними в Стамбуле. В настоящую эпоху замечательно только, что европейцу нетрудно составить себе прямое понятие о характере сего народа, его способностях и его нравственности: преобразования, вводимые твердою рукою Махмуда, разрушают понемногу очаровательную призму восточного великолепия, сквозь которую показывались они доселе глазам путешественника. Так, например: бесстрастное спокойствие, в котором Вольтер угадывал философские наклонности, мы попросту назовем грубой леностью, а вечное молчание, принятое многими за Пифагорову мудрость, можно объяснить глупостью и т. д. К тому же их способности развиваются, при теперешнем преобразовании, введением сперва дурных привычек европейских, в ожидании лучших.»14.
Столкновение с реальной жизнью Османской Турции у многих российских авторов вызвало глубокое разочарование, которое в последующие десятилетия лишь усиливалось. Романтический поиск ускользающей красоты Востока наталкивался на те грубые формы, в которых проходило в этот период проникновение в жизнь османского общества новых капиталистических отношений. Не случайно общим местом в произведениях российских авторов становится критика левантинцев и других торгашей и компрадоров, неприглядный облик которых плохо сочетался с идеальным образом сказочного Востока. Многие российские авторы последовательно придерживались принципа социальной справедливости и не скупились на
13 Пушкин А.С. Полн. собр. соч.: В 10 т. Т. 6. Л., 1978. С. 470. См., в частности: Сопленков С.В. Дорога в Арзрум: российская общественная мысль о Востоке (первая половина XIX в.). М., 2000. С. 53.
14 Базили К.М. Архипелаг и Греция в 1830 и 1831 годах. Ч. 1-2. СПб., 1834. Ч. 1. С. 55-56.
42
негативные характеристики в адрес определенных социальных слоев христианского населения империи (греков, болгар, армян), а также на положительные отзывы о простом турецком народе15.
Командировки русских ученых-востоковедов в Османскую Турцию порождают новое явление в литературной жизни — очерки или своего рода отчеты об этих командировках, которые публикуются в российских периодических изданиях (В.В. Григорьев, И.Н. Березин, В.Д. Смирнов, В.А. Гордлевский и др.). Отметим, что характерной чертой таких очерков, как правило, является постулат о несовместимости ислама и прогресса; иногда рассуждения на эту тему сопровождались полемикой с взглядами тех западных авторов, которые в тот период по тем или иным соображениям придерживались противоположных позиций.
Интересным феноменом русской культурной и общественной жизни стал рост числа переводной, в первую очередь английской, специальной литературы, посвященной Восточному вопросу. Отбор таких сочинений был совершенно обдуманным: как правило, переводились те авторы, которые трактовали этот вопрос в положительном для России ключе (попутно заметим, что этот сюжет может составить тему отдельной статьи). В русских переводах печатались также иноязычные труды по этнографии Османской империи — здесь можно назвать ряд работ Осман-бея (Ф. Миллингена), книгу
A. Вамбери «Очерки жизни и нравов Востока», «Турецкие анекдоты» и мемуары Садык-паши (М.С. Чайковского) и др.16 Одной из первых отечественных работ в этом жанре стала книга И.И. Голобородько «Старая и новая Турция», опубликованная лишь в 1908 г.
Заметным событием в русской публицистике, посвященной внутренней политике на Кавказе, стали «Письма с Кавказа» Р.А. Фадеева, напечатанные в 1865 г. В этом же ряду можно упомянуть серию очерков
B.Л. Величко «Кавказ. Русское дело и междуплеменные вопросы», вышедших отдельным изданием в 1904 г. Открытием для русской публики стали «Очерки Крыма» Е.Л. Маркова, появившиеся в 1873 г. Эти работы не только обогатили, но и существенно изменили восприятие романтических «крымских» и «кавказских» текстов, сложившееся у читателя благодаря произведениям Пушкина и Лермонтова. Введение в литературную жизнь среднеазиатской тематики во многом было заслугой В.В. Григорьева. В этой связи назовем его «Султана Мендали Пиралиева девять Хивинских писем в редакцию "Русского мира"» (1873).
15 Подробнее см. нашу работу в печати: Forsen B., Zhukov K. War and peace: some rarely used Russian and Finnish sources for the history of Russo-Turkish relations in the nineteenth century // Saint-Petersburg Annual ofAsian and African Studies. 2012. Vol. 1. P. 95-110 (in press).
16 О последнем см.: Жуков К.А. Вестернизация османского общества глазами польского ренегата: «Турецкие анекдоты» Михаила Чайковского (Садык-паши) // Христианство и русская литература. Сб. 6. СПб., 2010. С. 197-227.
43
Наблюдательный женский взгляд на жизнь в Османской Турции в середине 1870-х гг. представлен в записках Е.А. Рагозиной «Из дневника русской в Турции перед войной 1877-1878 гг.», напечатанных в 1910 г. Портреты ряда деятелей младотурецкой революции даны в очерках корреспондента газеты «Речь» А.В. Тырковой (А. Вергежский). Впоследствии они были собраны в отдельное издание «Старая Турция и младотурки. Год в Константинополе» (1916); в этих очерках также отражена жизнь османской столицы в период Триполитанской войны 1911-1912 гг.
Для русской литературы XIX в. характерной чертой было стремление проникнуть в психологию людей, принадлежавших иной культуре. Интересно, что этот процесс нашел отражение в новых подходах к обучению восточным языкам. В 20-х гг. XIX в. Россия начинает развивать собственную школу профессиональных переводчиков (драгоманов) для дипломатической службы на Востоке и, таким образом, постепенно отказывается от переводческих услуг посредников — левантинцев и греков — в Османской империи17. На примере персидского языка О.И. Сенковский следующим образом формулировал новые подходы к изучению восточных языков: «Надобно непременно уметь мыслить, чувствовать и рассуждать по-Персидски с таким же почти навыком, с каковым мы чувствуем, мыслим и рассуждаем по-Европейски; надобно знать в точности мнения и предрассудки Восточных [народов], их привычки, подробности домашней их жизни, меру умственных способностей и познаний и самый род их остроумия; [надо] проникнуться их образом мыслей и быть в состоянии собственным своим мыслям давать при случае оборот Восточный»18. В целом этим критериям соответствовал ряд блестящих переводов турецких сочинений, посвященных истории взаимоотношений Османской империи, России и Европы, который был опубликован российскими востоковедами в XIX в. Такие труды, как «Сок достопримечательного» Ахмеда Ресми-эфенди (пер. О.И. Сенковского), «Записки турецкого посланника Сами эль-хадж Ахмед-эфенди о посольстве его в Пруссию в 1763-1764 году» (пер. В.В. Григорьева) и «Записки Мухаммеда Неджати-эфенди, турецкого пленного в России в 1771-1775 гг.» (пер. В.Д. Смирнова) составили классику этого жанра.
17 Подробнее см.: Жуков К.А. Восточный вопрос в историософской концепции К.Н. Леонтьева. СПб., 2006. С. 153-157; Жуков К.А. Учебное отделение восточных языков при Азиатском департаменте Министерства иностранных дел в 60-е годы 19 века (по неопубликованным мемуарам К.А. Губастова) // Россия и арабский мир: к 200-летию профессора Санкт-Петербургского университета Шейха ат-Тантави (1810-1861), 2-3 ноября 2010 г.: Материалы конференции. СПб., 2010. С. 92-93.
18 Цит. по: Сопленков С.В. Дорога в Арзрум: российская общественная мысль о Востоке (первая половина XIX в.). М., 2000. С. 59.
44
К концу XIX в. в России мусульман было почти столько же, сколько в Османской империи (около 18 млн человек). Нужды практические, т.е. потребности управления присоединенными народами, а также новый фазис Восточного вопроса стимулировали развитие востоковедения, в котором в XIX в. были достигнуты огромные успехи. Становление и развитие ориенталистики в России в первую очередь было заслугой государства. Все надежды на то, что экономические интересы нарождающегося торгово-промышленного класса обеспечат поддержку востоковедным исследованиям в России (как это зачастую было, например, в Западной Европе) оказались иллюзорными (меценаты в области ориенталистики в России были немногочисленны: наиболее известны граф Н.П. Румянцев, граф В.П. Орлов-Давыдов и купец П.В. Голубков).
Конечно, помимо практических нужд, развитие востоковедения в России стимулировалось также логикой развития самой науки, однако основным определяющим фактором в этот период был рост имперского и национального самосознания. Россия осмысляет себя как особый мир не только в религиозно-историософских, но и в научно-историософских категориях. Понятно, что процесс самопознания необходимым элементом включал углубленное изучение Востока. Ниже мы приведем две литературные иллюстрации к нашему тезису о роли двух Востоков в истории России: «Востока внешнего» и «Востока внутреннего».
Один отрывок нами взят из девятнадцатой главы (глава «Восток») знаменитой повести В.А. Соллогуба «Тарантас». Полностью эта повесть с великолепными иллюстрациями художника Г.Г. Гагарина была опубликована в 1845 г.19 По характеристике В.Г. Белинского, «Тарантас» Соллогуба — «это не роман, не повесть, не путешествие, не философский трактат, не журнальная статья, но и то, и другое, и третье вместе»20, — случай, добавим, отнюдь не редкий в русской литературе. Другой отрывок мы взяли из классического историософского трактата Н.Я. Данилевского, первый раз появившегося в печати в 1869 г.
Мы начнем с написанной в жанре травелога повести Соллогуба, которая, как известно, представляет собой литературно-философскую параллель к гениальной гоголевской поэме «Мертвые души»:
19 Поездку в Казань В.А. Соллогуб совершил в 1839 г. в компании со своим старым приятелем Г.Г. Гагариным, по возвращении последнего из Константинополя, где художник состоял на дипломатической службе с 1834 г. Позже Соллогуб еще дважды обратится к «восточной тематике»: в 1871 г. будет опубликован его «Новый Египет», содержащий развернутый отчет о командировке по линии министерства внутренних дел на церемонию открытия Суэцкого канала, а в 1878 г. появится его «Дневник высочайшего пребывания за Дунаем». Художник Г.Г. Гагарин в свою очередь прославится своим кавказским циклом.
20 Цит. по: Соллогуб В.А. Повести и рассказы. М., 1988. С. 13.
45
« — Казань. Татары. Восток! — радостно воскликнул, просыпаясь, Иван Васильевич. — <.> Преддверие Азии. Наконец-то я в Казани. Кто бы подумал, а вот-таки и доехали. Доехали до Востока. хоть не совсем до Востока, а все-таки по соседству <.>.
Надо заделать прореху в нашей истории. Надо написать краткую, но выразительную летопись Восточной России. окинуть орлиным взором деяния и быт кочующих народов.<.>
Итак, я изучу влияние Востока на Россию, <.> влияние неоспоримое, влияние важное, влияние тройственное: нравственное, торговое и политическое. <.> Мы многим обязаны Востоку: он передал нам чувство глубокого верования в судьбы провидения, прекрасный навык гостеприимства и в особенности патриархальность нашего народного быта. Но — увы! — он передал нам также свою лень, свое отвращение к успехам человечества, непростительное нерадение к возложенным на нас обязанностям и, что хуже всего, дух какой-то странной, тонкой хитрости, который, как народная стихия, проявляется у нас во всех сословиях без исключения. При благодетельном направлении эта хитрость может сделаться качеством и даже добродетелью, но при отсутствии духовного образования она доводит до самых жалких последствий; она доводит к неискренности взаимных отношений, к неуважению чужой собственности, к постоянному тайному стремлению ослушаться законов, не исполнять приказаний и, наконец, даже к самому безнравственному плутовству. Востоку мы обязаны, что столько мужиков и мастеровых обманывают нас в работе, столько купцов обвешивают и обмеривают нас в лавках, и столько дворян губят имя честного человека на службе. Страшно вымолвить — а привычка в нас сделала то, что мы остаемся равнодушными, будучи свидетелями самых противозаконных хищений, так что даже первобытные понятия наши с годами не изменяются и кража не кажется нам воровством, обман не кажется нам ложью, а какой-то предосудительною необходимостью.<.>
— Вот, — заключил Иван Васильевич, — предмет так предмет! Влияние нравственное, влияние торговое, влияние политическое. Влияние восточное, слитое с влиянием Запада в славянском характере, составляет, без сомнения, нашу народность»21.
Ясно, что автор данного произведения был хорошо знаком с содержанием и ходом тогдашних дискуссий о путях развития России, о ее самобытности, о народности, о «загнивании Запада» и многими другими вопросами, которые тогда были на слуху у его современников. Не случайно эти современники увидели в Иване Васильевиче замечательную пародию на славянофила И.В. Киреевского. Итак, в повести «Тарантас» В.А. Соллогуб в блестящей литературной фор-
21 Соллогуб В.А. Повести и рассказы. М., 1988. С. 257-262.
46
ме сформулировал вопрос о значении «Востока внутреннего» для русской национальной идентичности.
В свою очередь Н.Я. Данилевский, взыскующий нового русского православного мира с центром в Константинополе, следующим образом формулирует свое понимание роли «Востока внешнего». Данилевский задается вопросом, «какой же смысл могло иметь мусульманское учение после христианства?» И отвечает: «.общий существеннейший результат всей истории магометанства состоит в отпоре, данном им стремлению Германо-Романского мира на Восток. <.. .> Магометанство, наложив свою леденящую руку на народы Балканского полуострова <. >, предохранило их <. > от угрожавшего им духовного зла — от потери нравственной народной самобытности. <.> С возникновением самобытной славянской силы (т.е. России. — К. Ж), Турецкое владычество потеряло всякий смысл — магометанство окончило свою историческую роль», — заключает Данилевский22.
Таким образом, Данилевским с железной логикой были сформулированы: и «служебная» функциональная роль ислама, и причины появления и длительного существования самой Османской империи, подготовившей, по мысли Данилевского, почву для «расцветающего» русского культурно-исторического типа. Отметим, что Данилевский в подобной трактовке имел как предшественников — например, в лице К.М. Базили и, отчасти, А.И. Герцена, так и последователей — К.Н. Леонтьева и Ф. М. Достоевского. Однако именно Данилевским была задана парадигма того направления в русской историософской мысли, для которого был характерен, в частности, неколебимый провиденциализм, сопряженный с ожиданием завершающей фазы Восточного вопроса.
Такие исходные культуроцентричные позиции во многом определяли особенности русского ориентализма как дискурса во второй половине XIX в. У идеологов данного направления не было и мысли о том, что турок следует совершенно убрать с исторической арены, изгнать в Азию и т.п. По этому поводу четко высказался Ф.М. Достоевский в «Дневнике писателя» за сентябрь 1876 г. (в разделе «Халаты и мыло»). Речь идет, по Достоевскому, исключительно о политическом уничтожении власти османского султана. Что касается турок, то им, как за несколько веков до этого казанским татарам, вхождение в состав Российской империи ничем не грозит. Как пишет Достоевский, некоторое время спустя после взятия Казани «казанцы начали нам продавать халаты. Еще немного — стали продавать и мыло (я думаю, что это произошло именно в таком порядке — сперва халаты, а потом уж мыло). Тем дело и кончилось. Точь-в-точь и точ-
22 Данилевский Н.Я. Россия и Европа. Взгляд на культурные и политические отношения Славянского мира к Германо-Романскому. 6-е изд. СПб., 1995. С. 266-272.
47
но так же дело кончилось бы и в Турции, если бы пришла наконец благая мысль уничтожить этот калифат политически»23.
Наряду с культурно-мессианскими в российском обществе имели место «цивилизаторские» подходы к Османской империи, отражавшие другие идейные течения и носившие империалистический характер. Эти подходы получили свое крайнее воплощение в фигуре П.Н. Милюкова, который в годы Первой мировой войны заработал красноречивое прозвище «Милюков-Дарданелльский», а затем прославился своим неологизмом «Азиопа». Таким взглядам было абсолютно чуждо религиозно-мистическое отношение к Константинополю; в их рамках проблема византийского наследства сводилась к вопросу контроля над Проливами, причем в основе этого вопроса лежали не столько геополитические соображения, сколько экономические интересы растущего российского торгово-промышленного класса.
Список литературы
Базили К.М. Архипелаг и Греция в 1830 и 1831 годах. Ч. 1-2. СПб., 1834. Базили К.М. Очерки Константинополя. Босфор и новые очерки Константинополя. М., 2006. Батунский М.А. Россия и Ислам. Т. 2. М., 2003.
Густерин П В. Первый российский востоковед Дмитрий Кантемир. М., 2008.
[Давыдов В.П.] Путевые записки, веденные во время пребывания на Ионических островах в Греции, в Малой Азии и Турции в 1835 году Владимиром Давыдовым. Ч. 1-2. СПб., 1839-1840. Данилевский Н.Я. Россия и Европа. Взгляд на культурные и политические отношения Славянского мира к Германо-Романскому. 6-е изд. СПб., 1995. Данциг Б.М. Ближний Восток в русской науке и литературе (дооктябрьский
период). М., 1973. Достоевский Ф.М. Полн. собр. соч.: В 30 т. Т. 23. Л., 1981. Жуков К.А. Восточный вопрос в историософской концепции К.Н. Леонтьева. СПб., 2006.
Жуков К.А. И.И. Хемницер — первый русский генеральный консул в Смирне (1782-1784 гг.) — о Турции и турках // Востоковедение и африканистика в диалоге цивилизаций: XXV Международная конференция по источниковедению и историографии стран Азии и Африки, 22-24 апреля 2009 г.: Тезисы докладов / Отв. ред. Н.Н. Дьяков. СПб., 2009. Жуков К.А. Некоторые узловые моменты русско-турецких отношений в конце XVII — начале XX вв. // Вестн. СПбГУ. Сер. 13. Востоковедение и африканистика. 2009. Вып. 2.
23 Достоевский Ф.М. Полн. собр. соч.: В 30 т. Т. 23. Л., 1981. С. 120; см. также: Жуков К.А. Идентификация Терентьева: рассуждения о судьбах славянства и Турции в 1867 и 1876 гг. // «Модернизация и традиции». XXVI Международная конференция по источниковедению и историографии стран Азии и Африки, 20-22 апреля 2011 г. Тезисы докладов. СПб., 2011. С. 76-78.
48
Жуков К.А. Вестернизация османского общества глазами польского ренегата: «Турецкие анекдоты» Михаила Чайковского (Садык-паши) // Христианство и русская литература. Сб. 6. СПб., 2010.
Жуков К.А. Учебное отделение восточных языков при Азиатском департаменте Министерства иностранных дел в 60-е годы 19 века (по неопубликованным мемуарам К.А. Губастова) // Россия и арабский мир: к 200-летию профессора Санкт-Петербургского университета Шейха ат-Тантави (1810-1861), 2-3 ноября 2010 г.: Материалы конференции. СПб., 2010.
Жуков К.А. Идентификация Терентьева: рассуждения о судьбах славянства и Турции в 1867 и 1876 гг. // «Модернизация и традиции». XXVI Международная конференция по источниковедению и историографии стран Азии и Африки, 20-22 апреля 2011 г. Тезисы докладов. СПб., 2011.
Жуков К.А., Фетисенко О.Л. «Записки русского путешественника в Малой Азии»: архивные материалы М.П. Вронченко в РО ИРЛИ (Пушкинский Дом) РАН // «Модернизация и традиции». XXVI Международная конференция по источниковедению и историографии стран Азии и Африки, 20-22 апреля 2011 г. Тезисы докладов. СПб., 2011.
Зайцев И.В. Татары и русские друг о друге: sine ira et studio // Между Москвой и Стамбулом. Джучидские государства, Москва и Османская империя (нач. XV — пер. пол. XVI вв.). М., 2004.
Кононов А.Н. История изучения тюркских языков в России. Дооктябрьский период. 2-е изд. Л., 1982.
Котельников В.А. Восточный вопрос в русской политике и литературе // Русская литература. 2004. № 2.
Крачковский И.Ю. Очерки по истории русской арабистики. М.; Л., 1950.
Ланда Р. Г. Ислам в истории России. М., 1995.
Мейер М. С. Россия и Османская империя от начала XVI в. до 1569 г. Формирование общих границ двух государств // От Стамбула до Москвы. Сб. ст. в честь 100-летия профессора А.Ф. Миллера. М., 2003.
Орешкова С.Ф. Османская империя и Россия в свете их геополитического разграничения // Вопросы истории. Вып. 3. М., 2005.
Пушкин А.С. Полн. собр. соч.: В 10 т. Т. 6, 8. Л., 1978.
Россия и Восток: Учебное пособие / Под ред. С.М. Иванова и Б.Н. Мельниченко. СПб., 2000.
Смилянская И.М. Восточное Средиземноморье в восприятии россиян и в российской политике (вторая половина XVIII в.) // Восток. 1995. Вып. 5.
Соллогуб В.А. Повести и рассказы. М., 1988.
Сопленков С.В. Дорога в Арзрум: российская общественная мысль о Востоке (первая половина XIX в.). М., 2000.
Фетисенко О.Л. Константин Леонтьев: «турецкий игумен» в славянском монастыре // Христианство и русская литература. Сб. 6. СПб., 2010.
Шеремет В.И. Русские и турки: развитие взаимных представлений // Россия и Балканы. Из истории общественно-политических и культурных связей (XVIII в. — 1878 г.). М., 1995.
Forsen B., Zhukov K. War and peace: some rarely used Russian and Finnish sources for the history of Russo-Turkish relations in the nineteenth century // Saint-Petersburg Annual of Asian and African Studies. 2012. Vol. 1. P. 95-110 (in press).
Сведения об авторе: Жуков Константин Александрович, канд. ист. наук,
доцент кафедры истории стран Ближнего Востока Восточного факультета Санкт-
Петербургского государственного университета. E-mail: konstantin.zhukov2011@
yandex.ru
