CC BY
195
УДК 94 (47).084 Шалаева Надежда Владимировна
кандидат исторических наук, доцент кафедры социально-гуманитарных наук Саратовский государственного аграрного университета им. Н.И. Вавилова
ФОРМИРОВАНИЕ ОБРАЗА СОВЕТСКОЙ ВЛАСТИ (1917-1920-Е ГГ.): ТЕОРЕТИЧЕСКИЙ АСПЕКТ ИЗУЧЕНИЯ
Shalayeva Nadezhda Vladimirovna
PhD in History, Assistant Professor, Department for Social Sciences and the Humanities, Saratov State Agricultural University
FORMATION OF THE SOVIET SYSTEM IMAGE (1917-1920-S): THEORETICAL ASPECT
Аннотация:
Проблема образов власти - одна из наиболее актуальных тем в современной исторической науке, требующей междисциплинарного подхода в исследовании. Конструирование образа власти, особенно в массовом сознании, требует обращения к культурным механизмам воздействия. Это приводит к использованию в историческом исследовании методологической и понятийнокатегориальной базы смежных гуманитарных наук. Исходя из междисциплинарности исследования, в статье на основе анализа источников и теоретико-методологических исследований дана характеристика теоретико-понятийного аппарата обозначенной научной проблемы.
Ключевые слова:
сценарий власти, образ советской власти, революция, культура, менталитет, общественное сознание, репрезентация, миф.
Summary:
The problem of authority images is a topical one in the modern history, and it requires interdisciplinary approach. Designing of the authority’s image, especially in mass consciousness, involves cultural impact mechanisms. Due to this fact the historical research applies methodological and conceptual foundations of the allied liberal arts. With regard for the interdisciplinary nature of the research, and basing upon analysis of source data, theoretic and methodological studies the author describes the conceptual apparatus of the range of problems under consideration.
Keywords:
plan of authorities, image of Soviet system, revolution, culture, mentality, social consciousness, representation, myth.
Проблема феномена власти, ее социокультурный аспект занимают одно из ведущих положений в современных исследованиях. Эта проблема с момента образования государства, развития его институтов, является одним из важнейших вопросов изучения политической истории в любой ее исторический период. Противоречия российской истории первой половины XX в. добавили в разработку этого вопроса еще большую полемичность, остроту постановки вопроса. Особенностью современных исторических исследований феномена власти является обращение к образам власти, механизму его репрезентации и воздействия на массовое сознание общества посредством культуры.
На рубеже 1990-2000-х гг. появляется ряд исследований, в которых авторы обращаются к образам монархической власти [1; 2]. В работах впервые изучается и обобщается не только образ монарха в российской империи, но и исследуется его динамика, восприятие в обществе как на ментальном, так и культурном уровне. Проблема образов власти в современных научных исследованиях требует междисциплинарного подхода и терминологического инструментария в ее изучении, что является предметом исследования в данной статье.
Окончательное утверждение понятий «сценарии власти» или «образы власти» в научном лексиконе связано с исследованием Р.С. Уортмана, посвященным императорскому дому Романовых [3]. Под «сценарием власти» он понимает «описание индивидуальных способов презентации императорского мифа» [4], которые нашли свое отражение в манифестах, публикуемых при восхождении на престол, и церемониях, вырабатываемых в процессе коронации и презентации власти. Во время этих действий власть монарха освящалась церковью в ходе обряда миропомазания на царство, разработанного Иваном III и реализованного впервые в обряде венчания Ивана IV. Коронация одновременно становилась актом публичного ритуального одобрения презентируемого сценария. Следуя за М.М. Бахтиным [5], он определяет презентации монарха как имитацию архетипов героических мифов и легенд и в то же время как политический миф [6]. При этом он подчеркивает, что и сценарий власти, и его темы, обряды и церемонии были рассчитаны на дворянский круг и стали проявлением символики европеизма, служения и самовозвышения дворянства в глазах крепостных. Это был политический театр, где каждый знал собственную роль и от четкости ее исполнения подчас зависел успех реализации
сценария власти. И, как всякий театр, церемонии и обряды были призваны эмоционально воздействовать на зрителя, поражая его воображение своим великолепием и торжественностью. Для императорской России как общества традиционного типа характерно было дистанцирование власти, дворянства как элиты общества от низших его слоев. Поэтому простой народ мог только наблюдать презентацию сценария власти со стороны, восторгаться и восхищаться им.
Другими словами, императорская власть создала некую модель влияния и могущества, исторически укоренившуюся в сознании общества, что давало основания для легитимного существования власти и государства как целостной структуры. Мифологизация власти и ее сакрализация в этой модели играли решающую роль. Если европейское общество уже создало новую модель политической и социокультурной коммуникации власти и общества, основанной на легальности власти, то в России продолжала сохраняться ее традиционная модель, в которой законной признавалась власть, освященная церковью, что по определению делало власть легитимной.
«Образ власти» - конечная цель и результат ее деятельности при создании и реализации собственных сценариев. Говоря языком культуры, это формы объяснения, воспроизведения и отражения представлений о власти в массовом и индивидуальном сознании общества, сформированные на чувственно-эмоциональном уровне.
В ряде гуманитарных наук (политология, психология) понятие «образ власти» заменяется понятием «имидж власти». При этом выделяют политический имидж как обобщенное понятие и политический имидж лидера. В качестве одного из определений имиджа обратимся к политическому словарю. «Имидж - целенаправленно сформированный образ-представление, который с помощью ассоциаций наделяет объект дополнительными ценностями (социальными, политическими, социально-психологическими, эстетическими) и благодаря этому способствует более целенаправленному и эмоциональному его восприятию» [7, с. 187]. В психологии под имиджем понимается «образ <...> как результат психического отражения <...> того или иного объективного явления; в процессе этого отражения возможны преобразования исходной информации, и соответственно образ не обязательно представляет собой точную копию отображаемого» [8, с. 11].
В определениях можно заметить акцент на эмоциональные характеристики формирования устойчивого образа власти. Но при этом необходимо отметить и его иллюзорность, так как в процессе формирования того или иного образа всегда присутствует стремление создать идеальный и даже идеализированный образ. Другими словами, здесь, как и в сценарии власти, присутствует установка на создание некой модели, постоянно поддерживаемой на эмоциональном уровне благодаря культуре и культурным механизмам воздействия на сознание общества.
При изучении образа монархической власти имперской России основные ее конструкты выделяются относительно легко. Это обусловлено во многом персонификаций государственной власти, а так же спецификой формирования и воспитания того или иного монарха в зависимости от его воспитателей. Так, например, влияние В. Жуковского сказалось на формировании либерализма Александра II, а глава Священного Синода кн. К.П. Победоносцев не мог не оказать решающего воздействия на консервативно-монархические идеи Николая II. Каждый монарх создавал собственный сценарий и образ власти. По мнению Р.С. Уортмана, мифологемой формируемого образа власти была идея единства монарха и народа. Теория С. Уварова была доведена до абсолюта. Внешне она всегда подчеркивалась в стилизации под русский народный костюм одежды императорской семьи. Идеологически - это был образ царя, убежденного в своем единстве с народом, стремящегося быть с народом в его самые трудные минуты жизни. Г.В. Лобачева, исследуя семантический образ монарха, выводит следующие конкретные образы русских царей: носитель «традиционного идеала “правды”»; организующее и сакральное начало общества, его основа, стержень; «отец-батюшка»; защитник и верховный судья [9].
В отличие от самодержавной власти, у которой формирование образов было связано с византийской и московской традицией, советская власть конструировала собственные образы одновременно с утверждением политических сценариев. Большевики, придя к власти и не имея собственного культурного опыта, интуитивно, по аналогии перенимают внешнюю сторону модели власти, политического театра, меняя не столько суть механизма, сколько его содержание. Манифесты заменяются декретами с той разницей, что это уже не индивидуальная, а групповая презентация власти рабочих и крестьян. Символика коронации меняется на символику манифестаций и пролетарских праздников. Образа и хоругви трансформируются со временем в использование государственной атрибутики (герб и флаг), в также портреты лидеров международного рабочего движения и партии большевиков, активно используемые в политическом театре. При этом основной его задачей становится не подчеркивание дистанции по лини власть-общество, а формирование их единства, синкретичности. Власть-партия-народ как целостное явление. В политическом ритуале посредством культуры и культурных механизмов, их воздействия на общество формируется советская мифология, которая в основе имеет несколько мифологем: светлое будущее, победа пролетариата, мировая революция, пролетариат как революционный авангард общества и т.д.
Таким образом, сценарий власти, реальным воплощением которого является создание представления о ее образе, направлен на поддержание политических связей властных элит с обществом, формирование общественного мнения. Поэтому основная цель презентации власти - приобретение поддержки со стороны всего населения страны благодаря сформированному ее позитивному образу. Другими словами, все социокультурные и политические механизмы, приемы и каналы, направленные на формирование образа власти, должны воздействовать на общественное (массовое) сознание, выражением которого является общественное мнение и социальная практика.
Изучение общественного сознания связано непосредственно с понятиями «ментальность», «общественное мнение», «общественные настроения». Использование научной категории ментальность имеет важное методологическое значение. Обращение к ней - попытка изучить не экономическую или политическую историю социума, а взглянуть на все происходящие в обществе процессы с позиции человека, практика которого влияла на экономику, политику, культуру. Таким образом, «объективная» история дополняется «субъективным» видением людей прошлого. При этом на события истории необходимо смотреть глазами их современников, соотносить мысли, ценности и поведение людей в соответствии с тем временем, в котором они жили, а не давать им трактовки дня сегодняшнего [10].
Для школы «Анналов» менталитет - совокупность элементов внутреннего мира человека, его чувств, убеждений, верований, установок, моделей и стереотипов поведения, настроений, которые объединяли его носителей в единую общность. Так, например, Л. Февр предлагал рассматривать историю через призму человека, а человека - через историю. Он большое внимание уделял психологии человека, не забывая, что на его практику влияют и исторические процессы и события. Л. Февр предложил «ментальный инструментарий», который помогает структурировать социальный опыт отдельного человека и общества в целом.
Ж. Ле Гофф рассматривал ментальность с позиции потребности в самоуспокоении [11]. Ментальность выступает неким связующим звеном между исторической реальностью и социальной практикой, внешними событиями и поведением индивида. По его мнению, существуют две реальности: реальность - свершившийся факт, и репрезентация реальности в сознании человека. И, действительно, в науке всегда есть конкретные факты, суммированием которых раньше занималась историческая наука. Но их надо было как-то объяснить. Марксизм трактовал все факты с позиции экономического детерминизма и классовой борьбы. Но не все факты, события, явления укладывались в предложенную К. Марксом экономико-социологическую схему. Ведь о многих событиях мы узнаем от кого-то, посредством чьих-то мыслей.
Синонимом ментальности является понятие «менталитет». Если обратиться к фундаментальным работам Э. Дюркгейма, Т. Парсонса, А.Я. Гуревича, Д.В. Ольшанского [12; 13; 14; 15; 16] и других авторов, в разное время исследовавших природу и сущность менталитета, то, суммируя их теоретические постулаты, можно утверждать, что менталитет - сложное и многогранное понятие, не позволяющее дать законченное определение. Его характеризует определенная устойчивость взглядов на мир, представлений, образа мыслей, ценностей, выраженных в миропонимании и позволяющих индивиду идентифицировать себя в обществе. Менталитет связан с культурными архетипами, укоренившимися на подсознательном уровне. Он может быть эмоционально окрашен, имея собственное выражение в мифологии и фольклоре. Он - неосознанное выражение не столько индивидуального, сколько общественного (массового), хотя имеет индивидуальные формы выражения. Менталитет формирует социальную среду и влияет на практику, поведение и поступки индивида в обществе.
А.Я. Гуревич рассматривает менталитет как особую форму общественного сознания, предлагая заменить его понятием «картина мира» [17]. О.С. Поршнева также разграничивает понятия «менталитет» и «общественное сознание» [18]. А М.С. Каган, анализируя российское общество в условиях военного кризиса, обращает внимание на зависимость общественного мнения от конкретных историко-культурных условий жизни человека [19].
Общественное сознание - «совокупность существующих в обществе идей, теорий, взглядов, чувств, настроений, привычек, традиций, отражающих общественное бытие людей, условия их жизни» [20, с. 136]. Общественное сознание, как и менталитет, является отражением коллективного, массового, а не индивидуального. В связи с этим можно утверждать, что менталитет является базовым компонентом структуры общественного сознания, сочетая рациональное и иррациональное, выраженное в способности масс к рефлексии. «Способность суждения масс <...>, мера критичности, самостоятельности мышления в системе базовых компонентов анализа дополняются характеристикой эмоционально-психологического самочувствия, трактуемого в терминах “настроений” и “переживаний”» [21, с. 138].
А.Я. Лившин вполне обоснованно предлагает разграничивать эти понятия, тесным образом связанные с психологией общества. Анализируя работы отечественных и зарубежных исследователей, он утверждает, что менталитет является фундаментальной структурой общественного со-
знания, тогда как общественное сознание - «совокупность психологических свойств, присущих обществу» [22, с. 24]. Общественные же мнения и настроения - это его верхний более подвижный слой. Это комплекс эмоций, чувств, множественность суждений о чем-либо.
Специфической формой практического существования и воплощения общественного сознания является массовое сознание, «психически объединяющее представителей различных классических групп в неклассическую общность» [23, с. 90]. Для массового сознания характерна высокая степень эмоциональности, социальная разнородность и отсутствие типичной для социальной группы структурированности. Как следствие - коллективность и иррациональность, стихийность и радикализм, внушаемость и определенный прагматизм масс.
В политически нестабильные периоды истории власть «зависит от общественного мнения, быстрые колебании которого приобретают значение важнейшего политического фактора» [24, с. 12], влияющего на ее легитимацию. Советская власть, реализуя культурную политику в сфере визуальной культуры, стремилась воздействовать именно на массовое сознание, организуя массы и включая их в сферу своих интересов и действий. Периоды потрясений, как правило, связаны со сломом сложившейся картины мира и устоявшихся традиций, разрушением структурных связей общества, разрушением его целостности. В период стабильности историкоантропологический подход предполагает изучение и анализ социокультурной среды, в которой находится человек, реконструкцию его образа жизни. В переломные эпохи привычный образ жизни теряет свое смысловое значение. На первый план истории начинают выходить не определенные социальные группы людей, а массы, от динамики поведения которых зависит ход истории. Особенность изучения массового сознания в эти периоды заключается в стирании граней индивидуальных переживаний, происходит нарушение чувства социальной принадлежности в результате глубоких подвижек. Для представителей различных групп в период социальных потрясений характерна типичность и единство переживаний. Советская власть в условиях политической нестабильности стремилась к созданию ситуации типичности переживаний в обществе, которое должно было стать гомогенным, где существует только одна социальная общность - советский народ. Этим во многом объясняется стремление власти к масштабности политических действий (например, массовая ликвидация неграмотности или сплошная коллективизация) и мероприятий (масштабные по численности людей и территориальному охвату праздники, массовые игры и зрелища и т.д.).
Особого внимания требует рассмотрение понятия репрезентация Этот термин, как и образ власти, имеет междисциплинарный характер. В отличие от презентации - дословно «представление», репрезентация - это знаковые модели представления образа идеальных и материальных объектов, их свойств, отношений и процессов. В психологии репрезентация - когнитивное свойство, в основе которого простое отражение действительности, это повторное воспроизведение виденного, слышанного, прочувствованного. Применительно к ментальности -репрезентация относится к процессу представления (репрезентации) мира в сознании человека, к единице подобного представления, стоящей вместо чего-то в реальном или вымышленном мире и потому замещающей это что-то в мыслительных процессах.
В политологии репрезентация принимается как некая модель подражания, в которой происходит удовлетворяющая общество замена одного предмета другим, одного представителя другим. Исходя их этой теории, мнения или позиции выборных представителей должны совпадать с мнениями или позициями избирателей. Совпадение должно быть максимально полным, так как представитель идентичен представляемому, то есть народу.
В историческом контексте термин репрезентация в научный оборот ввел Г.Г. Гадамер в работе «Истина и метод». Он трактовал репрезентацию как некое представительство. Репрезентировать - значит «осуществлять присутствие» [25, с. 188].
Согласно концепции М. Вартофского [26], в каждой модели-репрезентации содержится отношение субъекта к миру и исследуемому объекту, моделирование объектов мира вовлекает также своего творца или пользователя. Он считает, что отношение человека к миру носит культурно-исторический характер. Благодаря исследованию типов репрезентаций и их изменений можно проследить влияние социокультурных факторов на содержание и формы деятельности человека и общества.
П. Рикер рассматривает репрезентацию как приоритетный объект объяснения (понимания) в контексте генезиса социальных связей. То есть, он утверждает, что существует историческая связь между репрезентацией-объектом и социальным действием [27, с. 429].
Наиболее точно это понятие в историческом контексте объясняет Ф. Анкерсмит [28]. Репрезентация «помогает объяснить возникновение значения из того, что само еще значения не имеет. Значение изначально репрезентативно и является результатом нашего понимания того, как другие люди (историки, живописцы, романисты) репрезентируют мир. Оно требует, чтобы мы смотрели на мир глазами других - или, по крайней мере, признали, что это можно сделать.
Значение имеет два компонента: мир и понимание, что он может быть некоторым способом репрезентирован, рассмотрен с определенной точки зрения» [29].
Первыми в отечественной исторической науке к изучению репрезентации обращаются медиевисты, исследуя образы монархической власти в Европе. Рассматривая образы конкретных монархов как персонификаторов власти, исследователи обращают внимание на то, что происходила репрезентация идеального образа. «При этом художники и поэты часто вынуждены были выполнять прямые указания власти, и последняя зорко следила за тем, чтобы не допускать отхода от сложившейся и утвержденной свыше традиции» [30, с. 423].
Наиболее интересной, как концептуально, так и методологически представляются исследования М.Б. Ямпольского [31]. Он рассматривает репрезентацию в рамках исторической трансформации представления о власти, обращая внимание на то, что истоки репрезентации связаны с идеей наместничества, делегирования, физического представления одного в другом (папа наместник Бога на земле), вследствие распространенной и на светскую власть [32]. Впоследствии репрезентация приводила к замене физического присутствия тела неким образом, изображением. По мнению М.Б. Ямпольского, репрезентация - коммуникативная конструкция, обладающая собственной структурой [33]. То есть репрезентация - структурированный механизм, элементами которого являются ритуалы, церемонии, празднества, театр, парки, дворцы. Применительно к исследованию образов советской власти в революционный период необходимо говорить о таких структурных элементах репрезентации как круглая скульптура и городское пространство, что принято в советской культурной традиции называть монументальной пропагандой. Церемониальный придворный театр, частью которого были пышные празднества во дворцах и на улицах города, трансформировались в политический театр с его активными демонстрациями, манифестациями, формирующими новые церемонии и символы.
Репрезентация сценариев и образов советской власти - это проявление стремления большевиков активно внедрить в сознание общества определенные мысли и идеи, для которых еще не создана социокультурная и политическая основа, сформировать определенный взгляд на мир, государство, государственное устройство и т.д. Большевики посредством определенных действий (праздники, театр, искусство) репрезентовали новый мир, предлагая рассмотреть его с определенной (идеологической) точки зрения. В то же время четко прослеживается корреляция механизмов и методов репрезентации образа власти. Усиление репрезентации было связано с многократным, периодическим повторением определенных действий, например, ежегодными демонстрациями в дни государственных праздников.
В 1920-е гг. процесс репрезентации власти был тесно связан с механизмами формирования советской мифологии, для утверждения которой в массовом сознании необходимо было видимое упрощение марксистской теории. Для сознания большинства населения была характерна простая антитеза «свой-чужой», «друг-враг». Такое черно-белое восприятие социокультурной ситуации соответствовало пропагандистским идеям и задачам власти, которые необходимо было выразить в изобразительном визуальном искусстве таким образом, чтобы они были понятны каждому. Поэтому в культуре происходил процесс создания и активного использования символов-знаков, символов-идей, символов-талисманов. Эта потребность возникла в результате низкого уровня грамотности не только «темного» крестьянства, но и «передового» пролетариата, для которых многие канонизированные новой властью имена не были знакомы даже понаслышке, а идеи коммунистического будущего рассматривались как некая фантазия, как сказка. Для психологии крестьянина более понятной была тема земельной собственности, для рабочего - хорошие условия работы и быта, высокая зарплата. Поэтому советская власть стремилась посредством художественных образов показать, что только она способна дать им землю и новые условия жизни. Но доказывать этот постулат и политические идеи, которые нес большевизм, необходимо было при помощи доступных и понятных для рабоче-крестьянской среды образов.
1920-е гг. стали временем формирования основ политической мифологии как разновидности политического мышления и политического поведения иррационального характера. Политический миф как особый тип мифа призван хранить в коллективной памяти народа его социальный опыт, императивы духовно-нравственного измерения социокультурных процессов. Обращаясь к политическому мифу, его логике власть стремилась выявить и восстановить определенную историческую связь эпох, разрушенную в результате социального кризиса - революции. Перенос определенных событий - революции - в сферу мифических (в культуре это нашло выражение в литературе и живописи, посвященных гражданской войне) образов способствует моделированию новой связи, которая благодаря культуре трансформируется в политическую реальность. Политический миф, таким образом, несет в себе своеобразную поисковую логику, которая действует в отсутствии полноты исходных данных, как исторических, так и современных. Культурно-политический миф дал возможность сформировать коллективное сознание и чувство идентичности, определенные образцы и стереотипы поведения, ценностные ориентиры и т.д., выступая регулятором социального поведения личности. В одной из статей А.В. Луначар-
ский писал, что необходимо развивать культурно-политический миф и благодаря ему «образы, которые были бы полны реального, разумного или морального содержания, делались бы для нас такими же дорогими, глубокими и важными, как для христиан мистика Христа» [34].
В 1920-е гг. советская власть формировала сразу несколько культурно-политических и социальных мифов, центральным из которых стал миф о рождении нового мира и жизни, символом которых стало празднование дня Октябрьской революции, который многократно повторен в массовых празднествах и действах. Миф о светлом будущем сопряжен с идей трудной и продолжительной пролетарской борьбы, что привело к стремлению увековечивать в исторической памяти народа образы героев революции, которые носили как персонифицированный (В.И. Ленин), так и обобщенный (в памятниках борцам революции) образ. В дальнейшем культурно-политические мифы были воплощены в символах (мавзолей, дворцы или дома Советов, названия улиц и площадей) и ритуалах (демонстрации, принятие в пионеры и комсомол, празднование дня Красной армии и т.д.).
Таким образом, с одной стороны, выявляются культурные практики при формировании образа советской власти, которые применяли большевики, воздействуя на массовое сознание российского общества. С другой стороны, изучение культурных процессов дает возможность проанализировать общественные настроения и мнения как реакцию на репрезентацию власти. Методологическая база обозначенной проблемы представляет собой синтез традиций исторической, историко-антропологической и культурологической наук. Использование теоретикометодологических подходов и методов исследования, выработанных этими науками, позволяет взглянуть на культурное развитие России в послереволюционное десятилетие не столько с позиций политической истории, политической воли и политической необходимости, но и с позиции простого человека, его восприятия.
Ссылки:
1. Лобачева Г.В. Самодержец и Россия. Образ царя в массовом сознании россиян. Саратов, 1999.
2. Лобачева Г.В., Карабут А.К. 1917 год - крах идеала верховной власти в общественном сознании россиян // Научные ведомости БелГУ. Серия: История. Политология. Экономика. Информатика. 2010. № 16.
3. Уортман Р.С. Сценарии власти: миф и церемония в русской монархии. В 2-х т. Т. 1. М., 2002.
4. Там же. С. 22.
5. Бахтин М.М. Эпос и роман. М., 2000.
6. Уортман Р.С. Указ. соч. С. 23.
7. Краткий политический словарь. М., 1998.
8. Перелыгина Е.Б. Психология имиджа: учеб. пособие. М., 2002.
9. Лобачева Г.В. Указ. соч. С. 111-114.
10. Ревель Ж. История ментальностей: споры о главном. М., 1993. С. 53.
11. Гофф Ле Ж. Ментальности: двусмысленная история // История ментальностей и историческая антропология. Зарубежные исследования в обзорах и рефератах. М., 1996.
12. Гуревич А. Ментальность // Опыт словаря нового мышления. М., 1989.
13. Гуревич А.Я. Исторический синтез и Школа «Анналов». М., 1993.
14. Дюркгейм Э. Социология. Ее предмет, метод, предназначение. М., 1995.
15. Одьшанский Д.В. Основы политической психологии. М., 2001.
16. Парсонс Т. Понятие общества: компоненты и их взаимоотношения // Американская социологическая мысль. Тесты. М., 1996.
17. Гуревич А.Я. Указ. соч.
18. Поршнева О.С. Рабочие. Крестьяне и солдаты России накануне и в годы Первой мировой войны. М., 2004.
19. Каган М.С. Война и культура // Первая мировая война: история и психология: мат-лы российс. науч. конф. / под ред. В.И. Старцева, С.Н. Полторака, Л.Б. Борисковской. СПб., 1999.
20. Андрейченко Г.В., Грачева В.Д. Философия. Ставрополь, 2001.
21. Сухова О.А. Некоторые итоги изучения истории менталитета в современном российском крестьяноведении // Известия ПГПУ им. В.Г. Белинского. 2007. № 8.
22. Лившин А.Я. Общественные настроения в Советской России. 1917-1927 гг.: дис. ... д-ра ист. наук. М., 2004.
23. Марченя П.П. Современные подходы к изучению масс и массового сознания в истории: тенденции и результаты // Современные исследования социальных проблем. 2010. № 3.
24. Колоницкий Б.И. Символы власти и борьба за власть: к изучению политической культуры российской революции 1917 г. СПб., 2000.
25. Гадамер Г.Г. Истина и метод. М., 1998.
26. Вартофский М. Модели: репрезентация и научное понимание. М., 1988.
27. Анкерсмит Ф. История и тропология: взлет и падение метафоры. М., 2003.
28. Там же.
29. Там же. С. 223.
30. Эльфонд И.Я. Методы конструирования имиджа власти во Франции второй половины XVI в. // Власть, общество, индивид в средневековой Европе. М., 2008.
31. Ямпольский М. Физиология символического. Возвращение Левиафана: Политическая теология, репрезентация власти и конец Старого режима. М., 2004.
32. Там же. С. 93.
33. Там же. С. 91-92.
34. Российский государственный архив социально-политической истории (РГАСПИ). Ф. 142. Оп. 1. Д. 156. Л. 1 об.
