CC BY
190
Terra Humana
4Б УДК 130.2:2 ББК 86-2
В.А. Лимонов
философско-художественная концепция ИСТОРИЧЕСКОГО ПРОЦЕССА В ИСПАНСКОМ БАРОККО (НА ПРИМЕРЕ ТВОРЧЕСТВА БАЛЬТАСАРА ГРАСИАНА)
Рассмотрены взгляды Бальтасара Грасиана на историю человека и человечества на примере его книги «Критикон». В литературном произведении испанского писателя-мысли-теля XVII в. отражена художественно-философская концепция мировой истории, которая может быть определенной характеристикой историологии эпохи испанского барокко. Грасиан даёт характеристику семи возрастов человека, а итоговый образ исторического процесса для барочного мыслителя связан с Колесом Времени, Фортуной и Божьим предопределением. Сама история - это циклически повторяющиеся процессы, когда спокойные циклы жития нарушаются паузами катастроф и бедствий.
Ключевые слова:
барокко, Бальтасар Грасиан, будущее,
В Испании в эпоху барокко была издана книга, создававшаяся в 1651-1657 гг. и получившая название «Критикон». Автором издания стал Бальтасар Грасиан-и-Моралес (1601-1658), который был прозаиком, литературоведом, писателем-философом и иезуитом. грасиан представляет литературное направление эпохи испанского барокко. Его сочинения стали известны в России задолго до отечественных переводов Сервантеса. Так, например, «Карманный оракул» Грасиана был издан в Петербурге в 1742 г.
В 1984 г. Е.М. Лысенко и Л.Е. Пинский подготовили и издали со своими примечаниями и комментариями книгу испанского писателя-философа «Карманный оракул. Критикон» [1]. Существует также перевод Е. Лысенко обширного трактата Грасиана «Остроумие, или Искусство изощренного ума» [2].
Произведение Грасиана выпадает из привычного ряда романов плутовского или пасторального типов, к которым привык читатель XVII в., потому что это не просто роман о человеке: это некое всемирно-историческое обозрение судеб человечества, путешествие по мировой истории, хотя и совершено это путешествие одиноким и искушенным в треволнениях моря человеческого героем. Пожалуй, самое точное жанровое имя тексту Грасиа-на дал Л.Е. Пинский в своём обширном исследовании, изложенном в приложении к рассматриваемой книге: «робинзонада», причем «первая в истории новоевропейского романа “робинзонада”» [11, с. 549].
Нас, однако, будет интересовать не филологическая сторона проблемы, а та художественная философия истории, которая нам предъявлена в аллегорико-философс-
время, игра, образ исторического процесса.
ком романе. Философию истории Грасиана лучше бы назвать философией циклической жизни человека и человечества. Она опирается на привычные нам возрастные стереотипы, что отражено в названиях трех частей «Критикона» (ч. 1. - «Весна детства и лето юности»; ч. 2 - «Осень зрелости. Ее разумная светская философия»;
ч. 3 - «Зима старости»).
Возрастные классификации исторического процесса по аналогии с периодами жизни отдельного человека идут, конечно, от Античности, и даже когда автор отрицает ее культурный потенциал («рассуждения древних - детский лепет сравнительно с тем, как мыслим мы ныне» [1, с. 390]), - всё равно эта аналогия может быть применена к различным историческим циклам. Приведём лишь один пример: в другой стране Европы неистовый инициатор Реформации, «женевский папа», Жан Кальвин, умерший задолго до рождения Грасиана (в 1564 г.), назвал Античность «профанным временем». В «Наставлениях» Кальвина (1536-1559 гг.) Бог - это Господь-Воспитатель, а человечество состоит в статусе ученика, проходящего три стадии божественного обучения в соответствии с эпохами (возрастами) Отца, Сына и Духа. «В детстве человечество было способно выполнять только элементарные предписания естественного права. Языческие верования эллинов и латинян, иудейский культ - это облегченная внешняя религия. Эра Ветхого Завета сменяется эрой Нового Завета, принесшего вступившему в юношеский возраст обществу Евангелие -более расширенное знание о Боге. Совершенное знание Бога, мира и человека соответствует третьему этапу человеческой истории, когда завершится божественное
обучение» [5, с. 422-538; 12, с. 82]. Грасиан хоть и занимает скептическую позицию по отношению к древним (кроме, конечно, «божественного Платона» и Аристотеля), однако вполне по-античному использует образ воды: «Детство - улыбчивый ручей», «юность несется бурным потоком», «в возрасте зрелости воды жизни нашей текут тихие и глубокие», а в конце нас ждет «горькое море старости» [1, с. 195].
Культура барокко мыслит эмблематич-но, играет аллегориями, её метод - дедукция, ее жанры - притча, путешествия, утопия. Именно поэтому роману Грасиана удается быть трактатом, и его непрестанно философствующие герои для того и придуманы, чтобы дать читателю некий концептуальный мир, в котором позиция автора неотделима от мнения героя. Этот тип осмысления мировой истории не из ряда эстетизованных философий истории (как, скажем, у Ф. Ницше, В. Розанова или
О. Шпенглера); скорее, это тип свободного светского «разговора запросто» (говоря названием Эразмовой книги) «обо всем».
При рассмотрении философии истории эпохи барокко следует в методологическом плане опираться на труды литературоведов и историков культуры: Д.С. Лихачева, А.М. Панченко А. Морозова, Г. Вёльфлина, X. Ортеги-и-Гассета и др. [4; 6-10].
Так, и у Грасиана некая нимфа устраивает разнос классическим трактатам по проблемам государственного жития. По ее суду «Республика» Платона непригодна «для столь коварных времен»; «Князю» Макиавелли и «Республике» Бодена рекомендуется «не появляться на людях», зато «Политика» Аристотеля «оказалась доброй старушкой» [1, с. 243].
Для барочного сознания весь мир предстает символически осложненным, он «зашифрован», загримирован и скрыт от истины масками многоликой лжи. Задача Грасиана - показать историческую правду, «Состояние века» (название 6 главы 1 части), раскрыть истинное лицо современности (она - правда - есть «игра» и «трагедия», «мистерия» и «карнавал», а большинство населения - «безумцы» [1, с. 152]. Старинные мифологемы «жизнь = игра» ([1, с. 133], «мир = театр» (глава «Великий Театр Мироздания»), в контекстах которой барочное сознание воспринимает действительность, позволяет Грасиану сохранить позицию спокойного наблюдателя истории, хотя он и сам не прочь поиграть с «шифрами» замаскированного мира, и в этой игре есть и рационалистическая уверенность автора в своей правоте, и амбивалентно-смеховое
отношение ко всему на свете, включая философию. Сочетание пародии и глубокой серьезности, иронии, гнева и смеха, грациозной ухмылки и трезвого суждения, - все это входит в состав души барочного человека и его творчества по разгадыванию явлений мира и поведения людей.
Четвертая глава третьей части так и называется: «Расшифрованный мир»: ключи к правде найдены, мир раздет и обнажён во всей своей неприглядности, - в этом смысле Грасиан как писатель-мыслитель напоминает своей сатирической манерой сразу и Ф. Рабле, и Дж. Свифта, и российских писателей Н. Новикова и Д. фонвизина.
Десятая глава третьей части («Колесо Времени») содержит длинный пассаж, в котором Грасиан объясняет внутреннюю механику мировых перипетий всемирной Человеческой Комедии и каждого из ее невольных участников. Отметим, однако, что эти картинки автора «Критикона» никак не связаны с идеей предопределения: Гра-сиан был деистом, хоть и состоял в Ордене иезуитов. Здесь в его рассуждения снова была включена, то всерьез, то с иронией (как и положено барочному философу) циклическая диалектика возрастов, тем более, что «некоторые древние философы в заблуждении языческом полагали, будто семь подвижных планет распределили меж собою семь возрастов человека, дабы сопутствовать ему от первых проблесков жизни до порога смерти» ([1, с. 452].
1. Детство. Ему досталась Луна-Луци-на, сообщающая ему детские недостатки: влагу, что порождает слабость, неустойчивость настроения - ребенок то плачет, то сердится, то успокаивается без причины, «он - воск для впечатлений, тесто для воздействий, переход от мрака впечатлений к сумеркам предчувствия».
2. С десяти лет до двадцати. Здесь хозяйствует Меркурий, внушитель усердия, благодаря чему он охотно учится в школе и университете, «обогащает дух знаниями и науками».
3. Между двадцатью и тридцатью «тиранически царит» Венера, возбуждая кровь и жажду красивой жизни.
4. тридцать лет. Это период благословенного влияния Солнца; человек свершает славные дела и блестящие предприятия.
5. Сорок лет. Это время Марса, период военной доблести, храбрости и мести, даже состязания в суде.
6. Пятьдесят лет - эпоха Сатурна, апофеоз личного достоинства, гордости и власти. «тут человек - хозяин своих поступков», он не терпит, когда ему перечат,
Общество
Terra Humana
5G
он чувствует себя царём над остальными, и это лучшая пора жизни.
7. Шестьдесят лет. Это время по-стариковски хмурого и ворчливого меланхолического Сатурна. Это время нелюдимости, брюзжания на всё молодое и новое, человек «грызёт настоящее и облизывает прошлое», он неряшлив, силы его иссякли, он всем недоволен. Это состояние деградации длится десять лет.
8. «А как завершатся десять лет Сатурна, вновь занимает престол Луна, и дряхлый, хилый старец снова ребячливо дурачится и кривляется. так время завершает свой круг, змея прикусывает хвост - остроумный иероглиф для круговорота жизни человеческой» [1, с. 453].
так два пилигрима Грасиана рассуждают о естественном жизненном цикле всякой твари, когда появляется ещё один герой - Придворный. Это имя героя может напомнить весьма популярную книгу миланского эрудита Бальтассаре Кастильо-не (1476-1529) «О придворном» (1528 г.), которую можно прочитать в издании 1996 г. [3]. Придворный убеждает пилигримов в правоте мнения древних и «позабавить маскарадом мира, пляской и танцевальными фигурами времени, интермедией Фортуны и фарсом всей нашей жизни» [1, с. 453]. (Случайно или нет, но выражение «фигуры времени (= истории)» в нашу эпоху приобрело статус термина - см.: 14]). Придворный убеждает странников в том, что не надобно никакой магии, чтобы предвидеть будущее, ибо «что было, то и есть, то и будет, ни на атом не отличаясь. Что происходило двести лет назад, то видим и ныне» [1, с. 454]. В доказательство он показывает им на бродягу-старика, отягощенного перемётными сумами. Будучи уставшим, он перебрасывает их, переворачивая весь мир. «Как вы думаете,
- говорит Придворный, - почему власть переходит от одного государя к другому, почему то одна страна возвышается, то другая, то одна нация, то другая? А это Время перекидывает свои сумы перемётные; нынче империя здесь, завтра вон где; нынче вырвались вперед те, кто вчера плелся позади; авангард стал арьергардом. Вот поглядите
- Африка, которая в прежние времена была матерью дивных талантов, Августина, Тер-туллиана, Апулея. Ныне <.. > сплошь стала варварской. <...> Греция, родоначальница величайших умов, давшая всему миру законы разума, мать красноречия, ныне стала неким солецизмом во власти свирепых турок» [1, с. 455].
Таким образом, если говорить об ис-ториологии эпохи испанского барокко, то
мы получаем итоговый образ исторического процесса: «Огромное Колесо, которое катилось по всей окружности земного шара с Востока на Запад. На Колесе этом находилось все, что есть, было и будет в мире, причем так размещено, что одна половина была ясно видна и возвышалась над горизонтом, а другая, глубоко внизу, вовсе не была видна. Колесо непрестанно катилось, вращалось наподобие ворота, потому что внутри Колеса старикан время, перескакивая со спицы одного дня на спицу другого, крутил Колесо, и с ним все, что на нем было: вот покажется что-то новое, вот скроется устарелое, а потом, некоторое время спустя, опять поднимется - то же, что и прежде, только одно уходило, другое уже ушло, потому опять появилось. Даже реки - через тыщу лет - возвращались на свой след...» [1, с. 455-456]. Так и «монархии возникают, потом сникают, ничего нет постоянного, всегда либо подъем, либо упадок» [1, с. 456].
Барокко не слишком серьезно относилось к Фортуне, о которой так много разговоров в тексте Грасиана и во всем XVII в. Эпоха барокко - это времена фаворитизма, эпоха авантюристов, дуэлей, вендетты, отчаянного пиратства, азартных игр и флирта. Понятия Судьбы, Фортуны и Божьего предопределения сплелись до полной нерасторжимости. возникали и исчезали с фантастической быстротой огромные состояния, высокие репутации, великие имена и грандиозные замыслы. Эпоха оценила риск и бесстрашие человека - хозяина своей судьбы. С портретов этой эпохи на нас смотрят решительные, иногда злобные и холодные, с плотно сжатыми губами, лица, рафаэлевой нежности в них уже не отыскать. так продолжалось и весь XVIII в.
Барочного человека не удивить капризами Колеса Фортуны, они даже скучны в своей циклической повторяемости; ему интересно другое: как прогнозировать будущее? Если «войны и мятежи не пропустят ни одного пятилетия, чума ни одного года, засухи тоже знают свой черед, в свои сроки повторяются голодные годы, повальные болезни, всякие злосчастья», - то, спрашивает один из странников Андренио: «нельзя ли уловить пульс перемен и предугадать повороты Колеса, дабы загодя припасти средства против грядущих бед и научиться их предотвращать?» [1, с. 460]. Ответ звучит вполне картезиански: не надо терять точки зрения здравого смысла. «Есть люди с умом глубоким и здравым, прозорливые советники, что, загодя чуя приближение бури,
предсказывают, даже кричат о том, но им не внимают; беда начинается с того, что Небо отымает у нас бесценный дар - здравый смысл. Люди мудрые по неоспоримым приметам прорицают грядущие несчастья: видя в государстве падение нравов, предсказывают отпадение провинций; замечая гибель добродетели, пророчат гибель царствам» [1, с. 462].
Отметим, что хотя, по мнению автора, «у испанцев не было гения в истории» [1, с. 440], самого Грасиана как автора художественной концепции исторического процесса положение дел в мировой истории вполне устраивает. Она, мировая история, находится в состоянии шаткого равновесия [1, с. 115], но ведь никогда и не было иначе. Главное, что в истории есть движение, динамика, интрига, она попросту интересна, как зрелище и игра, - и в этих своих качествах она единственная история единственного человечества самоценна и бескорыстна, как сама игра. Грасиана не заботит даже и то, назвать ли итоги мировой истории результатом прогресса или регресса: для Колеса Времени эти понятия эквивалентны или почти эквивалентны. Так что прав, пожалуй, Л.Е. Пинский, гово-
ря по этому поводу в своей аналитической статье: «Автор “Критикона” далек от пессимизма прежде всего в оценке итогов развития рода человеческого, итогов прогресса. Его мысль в этом плане не оптимистична, не пессимистична, а скорее тревожна, она родственна не Шопенгауэру, а позднему античному стоицизму, столь высоко ценимому моралистом грасианом, выросшим на древних» [11, с. 558].
в заключение следует сказать, что для историографического обзора цикличности всемирно-исторического процесса важно учесть художественно-философскую концепцию истории в испанском барокко на примере творчества Бальтасара граси-ана, который, как мы увидели, призывает нас всматриваться в «пульс перемен», оперативно реагировать на возможные повороты Колеса времени, быть осторожным, когда спокойные циклы исторического жития нарушаются паузами катастроф и бедствий, а главное - просто любить жизнь и принимать ее такой, какой она есть. наверное, поэтому грасиана и его «Критикон» перевели на основные языки народов мира и с благодарностью читают, размышляют и исследуют до сих пор.
Список литературы:
[1]
Бальтасар Грасиан. Карманный оракул. Критикон / Изд. подг. Е.М. Лысенко, Л.Е. Пинский. - М.: Наука, 1984. - 632 с.
Бальтасар Грасиан. Остроумие, или Искусство изощренного ума // Испанская эстетика. Ренессанс. Барокко. Просвещение. - М.: Искусство, 1977. - С. 169-464.
Бальтассаре Кастильоне. О придворном (1528) // Опыт тысячелетия. Средние века и эпоха Возрождения: Быт, нравы, идеалы. - М.: Юрист, 1996. - С. 469-568.
Генрих Вёльфлин. Ренессанс и барокко. - М.: Азбука-классика, 2004. - 288 с. (книга вышла в 1888 г., рус. пер. опубликован в СПб. в 1913 г.).
Кальвин Жан. Наставления в христианской вере. Т. 1. Кн. 1 и 2. - М.: РГГУ, 1997.
Лихачев Д.С. Барокко в русской литературе XVII века // Д. С. Лихачев. Развитие русской литературы Х-ХУП вв. - Л.: Наука, 1973.
Морозов А. Ломоносов и барокко // Русская литература. - 1965, № 2. - С. 70-98.
Ортега-и-Гасет X. Воля к барокко // Хосе Ортега-и-Гассет. Эстетика. Философия культуры / Вступ. ст. Г.М. Фридлендера; Сост. В.Е. Багно. - М.: Искусство, 1991. - С. 151-155. (статья была опубликована в 1915 г.) Хосе Ортега-и-Гассет. Эстетика. Философия культуры / Вступ. ст. Г.М. Фридлендера; Сост. В.Е. Багно.— М.: Искусство, 1991. - 588 с.
[10] Панченко А.М. История и вечность в системе культурных ценностей русского барокко // Труды Отдела древнерусской литературы. - Л.: Наука, 1979. - С. 189-200.
[11] Пинский Л.Е. Бальтасар Грасиан и его произведения // Бальтасар Грасиан. Карманный оракул. Критикон / Изд. подг. Е.М. Лысенко, Л. Е. Пинский. - М.: Наука, 1984. - С. 499-575.
[12] Ревуненкова Н.В. Ренессансное свободомыслие и идеология Реформации. - М.: Мысль, 1988. - 207 с.
[13] Ренессанс. Барокко. Классицизм / Сборник. - М.: Наука, 1966. - 349 с.
[14] Фигуры истории, или «Общие места» историографии / Сборник; отв. ред. А.В. Малинов. - СПб.: Северная Звезда, 2005. - 460 с.
[2]
[3]
[4]
[5]
[6]
[7]
[8]
[9]
Общество
