CC BY
596
УДК 821.161
Е. Г. Постникова
Философия власти в «Преступлении и наказании»
Ф. М. Достоевского
В статье утверждается, что идея власти, захватившая Раскольникова, является главным двигателем его поступков и основной причиной совершенного героем убийства. Существуют определенные переклички между теорией власти Г егеля («Феноменология духа») и теорией Раскольникова. Достоевский не просто «дополняет» Гегеля, а является его убежденным оппонентом по проблемам власти (господства) и личности, личности и христианства.
The author of the article states that the idea of power which Raskolnikov was obsessed with, was the main motivator and primary reason of the crime committed by the character. At some points Raskolnikov’s theory concur with the Hegel’s theory of Power («Phenomenology of Spirit»). Dostoyevsky is not just elaborating Hegel’s ideas; he is his strong opponent with regard to power (reign) and a person, a person and Christianity.
Ключевые слова: Достоевский, Гегель, власть, господство-рабство.
Key words: Dostoyevsky, Hegel, power, Reign-slavery.
На наш взгляд, тема и идея власти являются одними из ведущих в «Преступлении и наказании». Главный герой романа Родион Раскольников «захвачен» идеей власти. В философии XIX века самой яркой теорией власти является теория Гегеля, разработанная им в «Феноменологии духа» (1807), IV глава которой посвящена взаимоотношениям Господина и Раба. Согласно Гегелю, Человек родился, и История началась вместе с первой Схваткой, которая привела к появлению Господина и Раба. Это означает, что - в своих истоках - Человек всегда либо Господин, либо Раб и что о человеке можно говорить лишь там, где есть Господин и Раб. И всеобщая история, история взаимодействия людей между собой и их взаимодействия с природой, - это история взаимоотношений между воюющими Господами и трудящимися Рабами [6, с. 218].
Гегелевская философия оказала огромное влияние на развитие русской философской и общественно-политической мысли. Более того, момент пробуждения русского национального самосознания приблизительно совпал с «открытием» для России Гегеля. Конечно, Достоевский был знаком с философскими идеями Гегеля, изучал некоторые его труды в подлиннике [3, с. 8]. Кроме того, среди его ближнего окружения были гегелианцы, к примеру, тот же Н. Страхов. Это дает право исследователям утверждать, что Достоевский не мог не быть знаком с гегелевской теорией, разработанной в «Феноменологии духа», хотя бы опосредованно [1, с. 14].
© Постникова Е. Г., 2012
Выскажем такое парадоксальное предположение: даже если теорию власти Г егеля не знал Достоевский, то ее не мог не знать студент Петербургского университета Раскольников - честолюбивый и «властный» [5, VI, с. 344], как поймет его следователь Порфирий Петрович. На наш взгляд, гегелевская оппозиция Раб - Г осподин перекликается с основной оппозицией теории Раскольникова «Тварь дрожащая» и «Право имеющий». В философской системе Гегеля Господин и Раб - это два противоположных типа сознания: «Они составляют два противоположных вида сознания: сознание самостоятельное, для которого для-себя-бытие есть сущность, другое - несамостоятельное, для которого жизнь или бытие другого есть сущность; первое-господин, второе - раб» [4, с. 103]. Самое главное отличие Г осподина от Раба - это готовность рисковать жизнью ради признания. Более того, человек, не способный к риску, может быть признан личностью только с оговорками: «Индивид, который не рисковал жизнью, может быть, конечно, признан личностью, но истины этой признанности как некоторого самостоятельного самосознания он не достиг. Каждое должно в такой же мере идти на смерть другого, в какой оно рискует своей жизнью, ибо другое для него не имеет большего значения, чем оно само» [4, с. 102]. Суть рабского сознания - страх за свою жизнь. Читаем у Гегеля: «А именно, это сознание испытало страх не по тому или иному поводу, не в тот или иной момент, а за свое существо, ибо оно ощущало страх смерти, абсолютного господина. Оно внутренне растворилось в этом страхе, оно все затрепетало внутри себя самого, и все незыблемое в нем содрогнулось» [4, с. 105].
Напомним некоторые отличительные черты двух разрядов, на которые поделил человечество герой Достоевского. Как утверждает Раскольников: «Первый разряд, то есть материал, говоря вообще, люди по натуре своей консервативные, чинные, живут в послушании и любят быть послушными. По-моему, они и обязаны быть послушными, потому что это их назначение, и тут решительно нет для них ничего унизительного. Второй разряд, все переступают закон, разрушители, или склонны к тому, судя по способностям. Преступления этих людей, разумеется, относительны и многоразличны; <...> Но если ему надо, для своей идеи, перешагнуть хотя бы и через труп, через кровь, то он внутри себя, по совести, может, по-моему, дать себе разрешение перешагнуть через кровь, смотря, впрочем, по идее и по размерам ее, - это заметьте» [5, VI, с. 200] . Так Раскольников сразу выделяет основные признаки Рабов, которые должны подчиняться, а по мысли Гегеля, заворожены страхом смерти, выбирают органическую жизнь (раба), а значит, они и есть сама эта органическая жизнь, и Г оспод, которые по Гегелю, рискуют жизнью ради признания другими, ради власти и всегда готовы либо убивать, либо умирать [4, с. 102-106]. Люди второго разряда связаны с властью. Они - Властители (Господа, в варианте Гегеля). «Нет, - те люди не так сделаны; настоящий властелин, кому все разре-
шается, - громит Тулон, делает резню в Париже, забывает армию а Египте, тратит полмиллиона людей в московском походе и отделывается каламбуром в Вильне; и ему же, по смерти, ставят кумиры; - а стало быть, и все разрешается» [5, VI, с. 211].
Отметим здесь, что идея власти, захватившая Раскольникова, является главным двигателем его поступков и основной причиной совершенного героем убийства. Раскольников сознается в этом в своем разговоре с Соней. Вспомним, что в этом диалоге идет поиск ответа на вопрос, почему убил Раскольников. В варианте Сони: «Да как вы, вы, такой.. .могли на это решиться?» [5, VI, с. 317]. Появляется несколько версий: от убил, «чтобы ограбить», «хотел Наполеоном сделаться», до «чтобы матери помочь», «завладев старухиными деньгами, употребить их на первые годы» и т.д. [5, VI, с. 317-320]. Все они отметаются как неистинные: «Это все ведь вздор, почти одна болтовня!», «нет, Соня, это не то!» [5, VI, с. 320]. В конце разговора выясняется самая главная и единственно истинная причина: «власть». Раскольников пропагандирует свой «мрачный катехизис», ставший «его верой и законом»: «И я теперь знаю, Соня, что кто крепок и силен умом и духом, тот над ними и властелин! Кто много посмеет, тот у них и прав. Кто на большее может плюнуть, тот у них и законодатель, а кто больше всех может посметь, тот и всех правее!!! <...> Я догадался тогда, Соня, что власть дается только тому, кто посмеет наклониться и взять ее. Тут одно только, одно: стоит только посметь! <...> Я и захотел осмелиться и убил» [5, VI, с. 321]. Раскольниковская дилемма «тварь ли я дрожащая или право имею» уточняется, конкретизируется в вопросе, «имею ли я право власть иметь?» или «не имею право власть иметь?» [5, VI, с. 321]. О том, что именно этот вариант причины убийства является самым правдивым, говорит эмоциональная окраска речи героя: «Раскольников, говоря это, хоть и смотрел на Соню, но уже не заботился более: поймет она или нет. Лихорадка вполне охватила его. Он был в каком-то мрачном восторге» [5, VI, с. 321]. Раскольников проговаривается: им владеет идея власти. Он одержим ею, загипнотизирован. Власть ему нужна для того, чтобы «.проходя мимо всей этой нелепости, взять просто-запросто все за хвост и стряхнуть к черту» [5, VI, с. 321].
Возвращаясь к теории Гегеля, отметим, что прямым следствием ее является следующий вывод: «Поскольку ничто не предопределяет будущего Господина к Господству, а Раба - к Рабству, то каждый может себя сделать свободно как Господином, так и Рабом» [6, с. 218]. Любой мыслящий человек мог сделать подобный вывод из философии власти Гегеля. Раскольников, разрабатывающий свою теорию власти страшными петербургскими ночами вполне самостоятельно, приходит к аналогичным выводам. На наш взгляд, история студента Раскольникова - это его попытка стать господином и добиться в этом статусе признания.
Герой Достоевского свято уверовал в то, что все человечество делится на два разряда, и мучается самоиндентификацией. А кто он? Раб или Господин? На всем протяжении романа он меряется силами с героями-мужчинами, словно ищет себе достойного соперника. Общение с другими главными героями строится по принципу силы, описывается в терминах военно-стратегических, так или иначе связанных с властью, управлением, влиянием.
Прежде всего «меряется силами» Раскольников с властолюбцем Лужиным. Эта «борьба» выдается в знаках силы, позах власти, которые демонстрируют друг другу оба соперника еще при первой их встрече в каморке Раскольникова. Раскольников откровенно игнорирует важную фигуру Петра Петровича: «Рассмотрев без церемонии господина Лужина, Раскольников ядовито улыбнулся, снова опустился на подушку и стал по-прежнему смотреть в потолок» [5, VI, с. 111]. Единственный вопрос, который задает Раскольников при встрече Лужину, это самый главный во всех смыслах для него вопрос: «А правда ль, что вы сказали вашей невесте <...>, что всего больше рады тому.что она нищая.потому что выгоднее брать жену из нищеты, чтоб потом над ней властвовать .?» [5, VI, с. 118].
Прозрев тайный мотив, движущий Лужиным, Раскольников готов расправиться с ним так, как обычно расправляются с самозванцами: «Я вас с лестницы кувырком спущу» [5, VI, с. 119]. Лужин, претендующий на Господство в своей новой семье, не может мириться с присутствием равного другого мужчины и требует от Дуни сделать выбор. Соперничество в данном случае идет не за любовь, а за власть, возможно, даже со стороны любящего Раскольникова, который не готов терпеть другого Господина в своей семье. Как мы помним, Раскольников выходит из этой «схватки» победителем. Петр Петрович после неудавшейся попытки отомстить ему через Соню вынужден был ретироваться.
Далее в романе Раскольников принимает вызов следователя Порфирия Петровича: «Ну, бейте прямо, а не играйте, как кошка, с мышью. <...> Врете, не дамся! <...> Он меня ощупывает» [5, VI, с. 195], «передумав все это теперь и готовясь к новому бою, он почувствовал вдруг, что дрожит» [5, VI, с. 254]. Порфирий признает за Раскольниковым силу: «это страшный боец» [5, VI, с. 346]. Опытный следователь сразу прозревает «властность» как ведущую черту личности Раскольникова: «.человеку, удрученному, но гордому, властному и нетерпеливому» [5, VI, с. 344].
Но Порфирий Петрович не очень-то привык пасовать перед «презирающими людей» «бледными ангелами» [5, VI, с. 348]. Быстро ставит он Раскольникова на место, показав, кто здесь хозяин: «Теперь он прямо приказывал, строго нахмурив брови и как будто разом нарушая все тайны и двусмысленности. Озадаченный было Раскольников вдруг впал в настоящее исступление; но странно: он опять послушался приказания» [5, VI, с. 269]. И пока герои «меряются силами», ситуация остается безвыходной.
Только тогда, когда Порфирий отказывается от воинственного противостояния Г осподин против Г осподина, а выходит на уровень общения Человека с Человеком, только тогда ему удается сыграть важную роль в судьбе Раскольникова.
Не просто складываются отношения Раскольникова со Свидригайло-вым. Раскольникова тянет к Свидригайлову: «Он спешил к Свидригайлову. Чего он мог надеяться от этого человека - он и не знал. Но в этом человеке таилась какая-то власть над ним» [5, VI, с. 353]. Свидригайлов, который сразу распознает в Раскольникове близкого по духу деятеля («Ну, не сказал ли я, что между нами есть какая-то точка общая, а?» [5, с. 219], «одного поля ягоды»), ведет себя с ним, как с подростком, пытается «надуть его», управлять им, манипулировать. Но перед смертью Свидригайлов все же признает в Раскольникове равного соперника, будущего Господина: «А шельма, однако ж, этот Раскольников! Много на себе перетащил. Большой шельмой может быть со временем, когда вздор повыскочит, а теперь слишком уж жить ему хочется» [5, VI, с. 390]. В Раскольникове есть еще внутренняя активность, неуспокоенность, личностный поиск правды, истины, по-своему понятой, поэтому ему «слишком уж жить хочется». В Свидригайлове этого уже нет. «Общая точка» между героями - это готовность «переступить», опыт «преступления». Правда, сам главный герой, хоть и убил, «но не переступил, на этой стороне остался» [5, VI, с. 211], а Свидригайлов, уже переступил и на той стороне остановился.
Заметим здесь, что ведь никто из героев-мужчин, вступающих с Раскольниковым в психологическую схватку, не признает в нем Господина. Даже Свидригайлов в Раскольникове Г осподина не столько видит, сколько «предвидит» в «будущем» как потенцию, как возможность. При этом все они так или иначе теорию Раскольникова разделяют («Мне все эти ощущения знакомы, и статейку-то вашу я прочел как знакомую» [5, VI, с. 345]). Вероятнее всего, это связано с особенность мужской активности, захватнической, наступающей, какой она нередко показана у Достоевского. С другой стороны, как нам кажется, никто не видит в Раскольникове Господина еще и потому, что сам автор не готов признать в других героях Рабов. Самому Достоевскому чуждо такое деление мира на Господ и Рабов.
Захватнический характер мужской активности особенно проявляется в отношениях с женщинами. Слишком откровенно демонстрирует свой замысел властолюбец Лужин, так что «жертвы» прозревают: «Что-то вы уж совсем нас во власть свою берете, Петр Петрович <...> и без того уж почти в вашей власти состоим» [5, VI, с. 232]. Отношения мужчины-женщины в таком случае сводятся к тому, что она будет «рабски благодарна ему всю жизнь» [5, VI, с. 235], а «он-то будет безгранично и всецело владычествовать» [5, VI, с. 235]. Слишком хорошо зная характер честолюбивой Авдотьи Романовны, Свидригайлов искушает ее Г осподством в будущем («Я же буду ваш раб.всю жизнь» [5, VI, с. 381]), при этом не скрывает желания
овладеть ею силой в настоящем. Он подсказывает Дуне, как ей можно будет оправдаться перед самой собой: «Вы просто, значит, подчинились обстоятельствам, ну силе, наконец, если уж без этого слова нельзя» [5, VI, с. 381]. Предлагая Дуне роль госпожи-властительницы над мужчиной-рабом, Свидригайлов предполагает возможным действовать как насильник. «А! Так это насилие!», - догадывается Дуня [5, VI, с. 381].
В истории любви Сони Мармеладовой и Родиона Раскольникова воплотился в жизнь универсальный по своей значимости сюжет встречи мужской и женской активности. Раскольников заявляет претензию быть руководителем Сони, повести ее «к цели», «по одной дороге», «вместе»: «Мы вместе прокляты, вместе и пойдем!» [5, VI, с. 252]. Это несколько пугает Соню. Она не понимает, куда именно он ее зовет («Куда идти?», - в страхе спросила она и невольно отступила назад» [5, VI, с. 252]. В Соне Раскольников ищет сторонницу и послушницу. Он пытается посвятить её в свою веру, проповедует ей свой «мрачный катехизис». Этим объясняется торжество Родиона Романовича в сцене с провокацией Лужина: «Она взглянула на Раскольникова. Тот стоял у стены, сложив накрест руки, и огненным взглядом смотрел на нее» [5, VI, с. 303]. «А теперь пора и мне! -подумал Раскольников. - Ну-тка, Софья Семеновна, посмотрим, что вы станете теперь говорить» [5, VI, с. 311]. Эта история должна была доказать Соне, что в мире данности, если ты не Господин, то ты Раб, если ты не «съешь», то «съедят» тебя. Выход - либо быть Господином (мужской вариант), либо найти сильного Господина для собственной защиты (женский). Раскольникову важно получить от Сони признание, то самое гегелевское «Признание Господина», которого он безуспешно добивается от мира. В этом еще одна причина, зачем она ему нужна («Ты мне нужна, потому я к тебе пришел» [5, VI, с. 252]). Не только утешение, понимание ищет в Соне герой, но, что, возможно, даже важнее для него - признание. Отсюда приказной тон в общении с Соней при первом разговоре: «Читай! - воскликнул он вдруг настойчиво и раздражительно. «Читай! я так хочу! -настаивал он» [5, VI, с. 249]. Но уже перед второй встречей с Соней Раскольников чувствует «внезапное обессиление и страх» [5, VI, с. 312]. Предстоит проверка его теории «вечной Сонечкой», и он уже предчувствует провал. Сначала Раскольников претендует на роль Судьи в судьбе Софьи Семеновны: «Соня молча смотрела на своего гостя, так внимательно и бесцеремонно рассматривавшего ее комнату, и даже начала, наконец, дрожать в страхе, точно стояла перед судьей и решителем своей участи» [5, VI, с. 242]. Затем при второй встрече Раскольников пытается навязать роль Судьи Соне. Заходя издалека, Раскольников спрашивает: «Вот мне именно интересно было бы узнать, как бы вы разрешили теперь один «вопрос». <...> Ну-с; так вот: если бы вдруг всё это теперь на ваше решение отдали: тому или тем жить на свете. То есть Лужину ли жить и делать мерзости, или умирать Катерине Ивановне? То как бы вы решили: кому из них уме-
реть?» [5, VI, с. 366]. Задавая такой «невозможный» вопрос Соне, Раскольников втайне, конечно же, ждет от нее оправдания себе. Она должна выступить в роли судьи для других, но адвокатом для него. Соня отказывается от этой роли: «Да ведь я божьего промысла знать не могу <...> И кто меня тут судьей поставил: кому жить, кому не жить?» [5, VI, с. 313]. Так верующая Соня напоминает Раскольникову, кому на самом деле принадлежит власть Судьи над этим миром.
Интересно, что все-таки именно Соне автор отдает право «огласить» приговор, который, как мы помним, несмотря на свое несогласие и непонимание, в конце концов приводит в исполнение Раскольников. «Поди сейчас, сию же минуту, стань на перекрестке, поклонись, поцелуй сначала землю, которую ты осквернил, а потом поклонись всему свету, на все четыре стороны, и скажи всем, вслух: «Я убил!». Тогда бог опять тебе жизни пошлет» [5, VI, с. 322]. Получается, что властью Судьи в романе наделена та, которая от нее более других отказывается, расценивая судейство как самозванство.
В «Преступлении и наказании» очевидны попытки мужчин взять во власть «слабый пол». Менее очевидна, но от этого не менее сильна, по Достоевскому, власть женщин над мужчинами. Но это власть другого типа, власть как влияние. На наш взгляд, главная причина начала разочарования Раскольникова в своей теории - это непонимание её и сопротивление ей со стороны любящих и любимых: Дуни, Сони. Женщины разрушают теорию Раскольникова не доводами рассудка, а любящими и страдающими глазами. «Но, проговаривая последнее восклицание, он нечаянно встретился с глазами Дуни, и столько, столько муки за себя встретил в этом взгляде, что невольно опомнился» [5, VI, с. 400]. Эти женские страдающие за него глаза, неумолимые, как моральный кодекс, обладают необъяснимой властью над Раскольниковым и ведут его на личную Голгофу: «Тут на дворе, недалеко от выхода, стояла бледная Соня и дико, дико на него посмотрела. <...> Он постоял, усмехнулся и поворотил наверх, опять в контору» [5, VI, с. 409]. Власть женщин над мужчинами в романе Достоевского заключается в том, что мужчина, который любит, не может не принять ее веру. Так, Свидригайлов в порыве страсти обещает Дуне: «Чему вы веруете, тому и я буду веровать» [5, VI, с. 380]. Раскрывая Евангелие на каторге, воскресший Раскольников думает: «Разве могут ее убеждения не быть теперь и моими убеждениями? Ее чувства, ее стремления, по крайней мере.» [5, VI, с. 422].
Итак, как мы увидели, никто из героев не готов признать в Раскольникове Господина, но ведь никто и не навязывает ему роль Раба. Борьба Господства и Рабства происходит не только и не столько во внешнем мире, сколько в мире внутреннем. Рассуждая в категориях Гегеля, можно утверждать, что именно Господин в Раскольникове, который и есть его индивидуальность, начинает действовать, преодолевает страх смерти, идет на
риск, а Раб в Раскольникове боится смерти, но способен идти против инстинкта самоудовлетворения своих потребностей. Начало господское проявляется в Раскольникове тогда, когда он рискует, забывая страх смерти: идет на убийство, вступает в «схватку» с «врагами» - героями-мужчинами - Лужиным, Порфирием Петровичем, Свидригайловым. Начало «рабское» проявляется в герое, когда он отдает последнее, страдает от сознания собственного бессилия, ничтожества и стоит над Невой, не в силах покончить с собой.
Тип сознания, который русский художник показал в «Преступлении и наказании» на примере Раскольникова, немецкий философ назвал «несчастным» или «разорванным» сознанием. В «Феноменологии духа» Гегель пишет: «Несчастное сознание есть сознание себя как двойной, лишь противоречивой сущности. <...> Это несчастное сознание, раздвоенное внутри себя сознание - так как это противоречие его сущности есть для себя одно сознание - всегда должно, следовательно, в одном сознании иметь и другое, и, таким образом, тотчас же как только оно возомнит, что оно достигло победы и покоя единства, оно из каждого сознания должно быть снова изгнано» [4, с. 112]. Современные исследователи отмечают, что в Раскольникове «разорванность» выступает главным образом как противоречие идеи и натуры [1, с. 19].
Как показывает Достоевский, такое «несчастное», «раздвоенное» сознание есть результат добровольного действия современного человека против себя и мира. Г ерой Достоевского сам загоняет себя в психологическую ловушку: Господин - Раб; Раб-Господин; Тварь дрожащая - право имеющий, не догадываясь о том, что Раб и Господин - одно. Бунт против власти мира в Раскольникове оборачивается желанием властвовать над миром. Герой Достоевского пытается освободиться от власти детерминации, взяв власть «на себя», но становится еще более зависимым, попадая в рабство идеи власти, жажды господства. Незаметно он становится тираном для близких и для себя. Раскольников тиранит себя сознанием своей слабости, собственного ничтожества и жаждой могущества и величия. Задумывается ли Раскольников над тем, что такое свобода? С большой долей вероятности можно утверждать, что нет. Для него существуют только два полюса: Господин-Раб, «право имеющий»-«тварь дрожащая» как верх и низ, как жизнь и смерть.
На наш взгляд, сознание Раскольникова - это сознание современного человека XIX века, воспитанного западной философией гегелевского типа. Русский философ Н. Бердяев позднее напишет: «У Г егеля в
«Phanomenoloqie des Geistes» есть замечательные мысли о господине и рабе, о Неп^сЫай и КпесЫ^сЫай. Речь идет не о социальных категориях господина и раба, а о чем-то более глубоком. Это есть проблема структуры сознания <...> Гегель, в сущности, не знает настоящей свободы» [2, с. 3536]. Не соглашаясь с Гегелем, Бердяев утверждает: «Я вижу три состояния
человека, три структуры сознания, которые можно обозначить как «господин», «раб» и «свободный». Господин и раб коррелятивны, они не могут существовать друг без друга. Свободный же существует сам по себе, он имеет в себе свое качество без коррелятивности с противоположным ему» [2, с. 35]. Возможно, увлечение русской литературой (творчеством Достоевского и Толстого) подсказало Н. Бердяеву идею дополнить гегелевские категории.
По Достоевскому, христианство - это религия свободы, свободы во Христе, в Боге. На проблему власти глубоко верующий Достоевский смотрел принципиально иначе, чем Гегель. Для него власть не ограничивается отношениями Господства-Рабства во внешнем мире. Власть - это прежде всего власть над собой. В Библии на эту тему есть поразительная история, когда Бог даже Каину сказал: «Ты можешь господствовать» (можешь преодолеть себя, свой грех). «Приносишь ли ты доброе или недоброе, грех лежит у дверей. Он стремится к тебе, но ты можешь господствовать над ним» (Бытие, гл. 4:7). У Достоевского Господство допускается и понимается, только если это господство над грехом, над собой, над собственным стремлением к господству над другими и жаждой власти над ближним. Таким образом, мы можем утверждать, что Достоевский не просто «дополняет» Гегеля, а является его убежденным оппонентом по проблемам власти (господства) и личности, личности и христианства.
Список литературы
1. Бачинин В. А. Достоевский и Гегель (К проблеме «разорванного сознания») // Достоевский: Материалы и исследования. - Л.: Наука, 1978. - Т. 3. - С. 13-20.
2. Бердяев Н. А. О рабстве и свободе человека. Опыт персоналистической философии // Бердяев Н. А. Царство Духа и Царство Кесаря / сост. и послесл. П. В. Алексеева; подг. текста и примеч. Р. К. Медведевой. - М.: Республика, 1995. - С. 4-163.
3. Библиотека Ф. М. Достоевского: Опыт реконструкции. Научное описание. -СПб., 2005.
4. Гегель Г. В. Ф. Система наук. Часть I. Феноменология духа. Перевод Г. Шпе-та. - СПб.: Наука, 1999.
5. Достоевский Ф. М. Полн. собр. соч. в 30 т. - Л.: Наука, 1972-1990.
6. Кожев А. Введение в чтение Гегеля. - СПб., 2003.
