CC BY
81
^ЧЛЛЛАЛЛЛлллллллл/\лллллл/>лллл^^
ФИЛОСОФИЯ ЛЮБВИ М. М. БАХТИНА
В. А. МАЛЬЧЕНКОВА, аспирант
В системе категорий нравственной философии М. М. Бахтина наряду с ка-тегор и я ми «ответ ств енноет ь », « в и н а », «покаяние», «исповедь» анализируется и «любовь». Эта сторона ©го творчества практически не изучена, нет ни одной специальной работы, исследующей философию любви Бахтина. Ряд авторов {Р. И., Александрова [1], Г И. Ма-жейкис [5], К. Эмерсон [12] лишь в той или иной степени обращались к данной проблеме.
Мы не претендуем на исчерпывающий анализ, ко попытаемся наметить некоторые подходы к теме, уделив большее внимание сопоставлению идей Бахтина с существующими культурными традициями западноевропейского и русского эроса, что позволит определить его место в философском учении о любви.
Для плодотворного анализа выше-обозначенной проблемы, на наш взгляд, следует руководствоваться следующими методологическими основаниями. Наиболее важными предстают, в о-п ер в ы х, ан т ро л о л о г и ч ес к а я концепция Бахтина, включающая в себя триединство «дух — душа — тело»; во-вторых, его идеи о коммуникативной связи этического и эстетического»; в-третьих, учение о ценностях, опирающееся на традиции западноевропейской и русской культуры в понимании эроса; в-четвертых, своеобразие идей относительно любви, в зависимости от концепции диалога. Взгляды Бахтина на этот предмет определялись общими установками нравственной философии, которая, в свою очередь, представляет собой контртрадицию существующей (идеологии И1 политике относительно культуры.
В конце XIX — начале XX века тема любви буквально! ворвалась в русскую публицистику, литературу, художественную критику, философию и теоло-
гию. Появилось много работ о лк>6~ в и — В. Соловьева, Н. Бердяева, П. Флоренского, С. Булгакова, И. Лос-ского, Л. Карсавина и др.
Особенностью русской философской мысли о любви является связывание сексуальной энергии человека не только с продолжением рода*, но и с пониманием духовной культуры, с религией, художественным творчеством, с поиском новых нравственных ценностей. Философия любви оказывается одновременно и этикой, и эстетикой, и психологией, и постижением божественного. Этот синкретизм — одна из характерных черт русского эроса, отличающего его от западноевропейское го [7, с. 7].
В русской философии любви можно выделить два направления: во-первых, о р то доке ал ь н о-бог ос л овс кое, п р ед-ставляемое П. Флоренским, С. Булгаковым, И. Ильиным, где любовь — способ познания божественной сущности; во-вторых, эстетическое, с акцентом на идеальную любовь, проповедуемое С. Соловьевым, 3. Гиппиус, Л. Карсавиным, Б. Вышеславцевым, Н. Бердяевым и др. Л. Толстого' и В. Розанова не относили ни к первому, ни ко второму. М. Бахтина также трудно заключить в рамки какого-либо одного направлен
Исходя из вышеобозначенной методологии, попробуем проанализировать понимание Бахтиным любви в аспекте «я и другой». Прежде всего речь здесь пойдет о взаимоотношениях мужчины и женщины — извечной стороне жизни и культуры, проблемах пола.
Любовь — это вживание в другого, полное совпадение с другим, сопереживание его как себя. Но Бахтин под «другим» подразумевает и всякого* другого близкого человека. Любящий всегда ответствен за любимого, подчеркивает он. Результат этой ответст-
явенности — поступок, действие: «...мо^-«*ей реакцией на вживание является ... •слово утешения и действие помощи» 12, с. 23]. Иначе любовь окажется неза-з ер ш ен ной, п росто соз ер цат ель ной. Но наполовину чувствам отдаться нельзя, необходимо полное слияние с любимым, ощущение его как себя.
На первый взгляд, может показаться, что бахтинское учение о любви сле^-.дует христианской заповеди: «Возлюби ближнего своего, как самого себя». Однако это только поверхностное восприятие, в действительности же ученый ^подвергает сомнению истинность этого ^положения, что и явилось исходным ¿пунктом своеобразия его теории Любови.
Бахтин не склонен утверждать, что лможно любить другого как самого себя. «Я» другого человека может быть ^для меня только объектом. Я могу поднять себя, могу частично воспринимать <ебя внешним чувством, сделать себя предметом желания и чувства, т. е. могу сделать себя своим объектом. Но в этом акте сам ©объективизации я не бу-,^ду совпадать с самим собой.
«ак нарциссцизм. Любовь к своему телу не сравнима с любовью к индиви-¿дуальной внешности! другого человека: «... нельзя любить себя как другого, непосредственно...» [2, с. 48]. Бахтин делает вывод, что нельзя любить ближнего своего, как самого себя, или, точнее, нельзя самого себя любить как ближнего, можно лишь перенести на него всю ту совокупность действий, которые обычно свершаются для себя самого. Настоящую любовь можно пережить только по отношению к другому. Чувства к себе и к другому имеют пр ин ци п и а ль но р аз ли ч н ы е нр а вст в ен-
ные установки и качественно глубоко
I
отличны.
Знаток античности, Бахтин под образом Нарцисса понимает прежде всего безжизненность любви к себе, холодность к другому, хблодность такой красоты, отражение крайнего индивидуал
лизма. Ученый не принимал нарцис--сцизма и потому,-что он утверждает мо-
нологизм, замкнутость человека с самим собой в органическом мире, не допуская никакого диалога, что противоречит учению Бахтина о рождении истины в диалоге и рождении любви в
диалогическом отношении «я — другой».
По отношению к себе самому никогда не дано пережить того, что переживаешь по отношению к другому: только к устам другого можно прикоснуться устами, только «на другого можно возложить руки, активно подняться над ним, «осеняя его сплошь всего, во всех моментах его бытия, его тело и в
нем душу» [2, с. 43].
Таким образом, любовь у Бахтина— не только телесное влечение или средство для деторождения, как у Толсто^ го, который был проповедником христианского учения о любви, столь критиковавшимся Розановым. Корень беды, по мнению Толстого, в том, что любовь между полами — фатально фи-зи о ло г и ч ее кал, г л у б о ко« л р ир о дна я. Отсюда семья — исключительно для продолжения рода. Соединение чувственного и физического' у Толстого невозможно, здесь противопоставление: или «спать вместе», или «духовное родство» [4, с. 216].
Позиция Бахтина скорее напоминает учение Вл. Соловьева. В литературе, посвященной творчеству этого мыслителя, существует точка зрения, что им о т в ерг а л ас ь ф и зио л о ги ч ее к а я с т о р она эроса и отдавалось предпочтение духовной. Однако это- далеко не так. Еще дореволюционный философ Г. Чу л кое [11] заметил, что ученый иронизировал над чисто духовной любовью. Подлинная любовь преображает два природных существа в одно одухотворенное, бессмертное. Но собственно физиологической любви должно быть отведено последнее место. Таким образом, по Соловьеву, предмет истинной любви двойствен. Во-первых,- мы любим идеальное, но не в отвлеченном смысле, а в смысле отношения к другой,: высшей сфере бытия. Во-вторых, мы любим природное человеческое существо. Что действительно характерно
для Соловьева, так это акцент на индивидуальной стороне взаимоотношений мужчины и женщины. Соловьев делает вывод, что оправдание половой любви не только в продолжении рода. «Истинный смысл любви для него, — пишет по этому поводу американский ученый К. Эмерсон, — доказать, что человеческая индивидуальность — не только средство для рода» [12, с. 58]. Единственной воз м о ж нос тью преодоления эгоизма и утверждения человеческой и н д и в и д у ал ь н о с т и С о л о в ь е в считает любовь к другому: «Любовь есть оправдание и спасение индивидуальности через жертву эгоизма» [8,
с. 5051.
У Бахтина лгабозь прежде всего утверждение индивидуальности другого, а пол — не единственная функция человека. Пол принадлежит личности как целому. Сам по себе он безлик. Любовь же всегда лична, индивидуальна, избирательно направлена на лицо другого.
Интересно сопоставление творчества Бахтина в связи с идеями В. Розанова, который был одним из первых, кто обратил внимание на традиционно замалчиваемые вопросы пола. Он выступил с апологией любви, сближая ее с красотой и истиной: «Всякая любовь прекрасна» [6, с. 205]. В этом эстетическом аспекте Бахтин близок Розанову, подтверждением чему служат его слова о том, что всякая любовь, которая постигается изнутри меня, со стороны видится как красота. Розанов также критически относился к христианскому учению о любви, усматривавшему в теле знак греховности чело^ веческого рода, но вместе с тем оправдывавшему семью и брак как условие продолжения рода. Разрешение этого противоречия Розанов видел в язычестве, которое обожествляло плоть, половую любовь как источник жизни.
Ос об ен н ост ь ю ком цеп ци и Бахтина является идея триединства. Любовь рассматривается им в аспекте «тело — душа — дух». Впервые этот оригинальный подход и своеобразие философа отметила Р. И. Александрова Ш.
И д еа лом т ел ее н о- ду ш ев н о-дух о в н о— го единения у Бахтина выступает образ-Христа, в котором он видит синтез этического солипсизма, бесконечной строгости к самому себе человека с этически-эстетической добротой к другому и истиной. Развивая мысль о триединстве «тело — душа> — дух», следует отметить, что христианство отдазало-предпочтение последним, относясь аскетично к телу и не считая его «достойным» быть на разных с душой.
Бахтин не отрицает значения тела. Он, как и философы Ренессанса, видит в человеке «вселенную», со всеми ее стихиями и силами, с ее «верхом» и «низом», и «поиск» этой « все лен ной »-ведет к человеческому телу, «которое сближает и объединяет в себе отдак ленные явления и силы космоса» i3r с. 404]. «Низом» Бахтин называет телог «верхом» — все нематериальное в человеке. Следует отметить, что он никогда не ставит «верх» на место «низа<»г он осознает ценность того и другого,. Отмечая значение «низа», Бахтин подчеркивает его продуктивность, обеспечивающую относительное историческое бессмертие человечества. Это говорит о том, с какой серьезностью ученый подходил к оценке человеческого тела, имеющего в любви большое эстетическое значение как идеал красотыг совершенства. «Мои эмоционально-волевые реакции на внешнее тело другого непосредственны, и только по отношению к другому непосредственно переживается мною красота человеческого тела, т. е. оно начинает жить для меня в совершенно ином ценностном-плане, недоступном внутреннему самоощущению и фрагментарно внешнему видению» [2, с. 51].
Тело не есть нечто самодостаточное, оно нуждается в другом, его при— знании, ф ор м и р у ю щ ей д е я т ел ь н ос т и>. Самому человеку дано только» внутреннее тело, тяжелая плоть. Внешнее тело другого — задано: он должен активно его создавать. При сексуальном подходе тело мое и другого сливаются в одну плоть, но эта единая плоть, замечает Бахтин, может быть только внут—
ренней. Поэтому сексуальный подход сам по себе не способен развить фор-ми р у ю щи х пласт и ч ес ки-жи в о п иен ь I х энергий, не способен создать тело
вить взгляды М. М. Бахтина с традиция-
«внешнюю, законченную, самодовлеющую художественную определенность» [2, с. 52], т. е. здесь внешнее тело другого разлагается, становится денным лишь «в связи с теми внутренне-телесными возможностями — вож-д елени я, наслажден и я, уд о в л ет вор е-
которые оно сулит мне, эти
iR<C J»
•НИ Я,
внутренние его внешнюю упругую завершенность»
12, с. 53].
Ни Соловьев, ни Карсавин, ни Бахтин не различали любовь в ее определень-*юй исторической форме. Соловьев го-
ин-
ворил только о различной дивидуализации любви. Трудно одно-з нач н о о п о е д е л и т ь к ак о й-л и бо
о п р е д е л и т ь к а к с «репный вид любви, предпочитаемый Бахтиным. Например, Г Мажейкис, вы-
лю-
депяя три ее типа — дружескую бовь; эрос, страстную; любовь к детям, к врагу, к Богу, жертвенную, не требующую гарантии взаимности, — подчеркивает, что у Бахтина в «Авторе и герое...» преобладает христианская, благодарствующая, жертвенная любовь с элементами дружеской взаимности [5, с. 30]. Но разве отсутствует у него любое ь-эрос с акцентом на художествен-мое творчество, любовь, сотворяющая личностно-иидивидуальное, делающая возможной встречу с ним?
Мы предприняли попытку сопоста-
ми отечественной мысли исходя из особенностей его методологии, его антропологической концепции единства тела — души — духа, которая была в контртрадиции к социалистической идеологии и политике. Большевистская
. Та-
идея началась с уничтожения кие вечные явления, как любовь, семья, были заменены «а «коллективизм».
«ячейку общества». Целый ряд представителей гуманитарных наук предсказывали превращение «слабого пола» в
9, с. 224]. Пол, как и искус-
р отойдет в прошлое
«брата»
ст во,
вместе с господством буржуазии, сме-
нится познанием и жизнетворчеством. Из литературы исчезла поэзия здорового пола, чувственной страсти. «В самом русском сознании! плотской любви стало отводиться культурное подполье» [10, с. 405]. Так человека превращали в винтик в общем механизме уничтожения души.
П оэ тому н ео бх о ди мо подчеркнуть важность обращения Бахтина к проблеме любви в это трудное время. Он развивает гуманистическую традицию рус-
эроса и связывает эту проблему не толь
с продолжением рода, но и с акцентированием духовной культуры человечества, художественным творчеством, с опорой на общечеловеческие нравственные ценности. Поэтому философия любви Бахтина воспринимается в аспекте единства этики и
тики, религии и психологии.
БИБЛИОГРАФИЧЕСКИЙ СПИСОК
1. Александрова Р. И. Мир культуры и мир жизни человека // М. М. Бахтин. Проблемы научного наследия. Саранск, 1992. С. 108 — 116.
2. Бахтин М. М. Автор и герой в эстетической деятельности // Эстетика словесного творчества. М., 1986. С. 9 — 191.
3. Бахтин М. М. Творчество Ф. Рабле и народная культура средневековья и Ренессанса.
М.: Худ. лит., 1990. 542 с.
4. Зверев А. Преступления страсти // Знамя. 1992. № 6. С. 212 — 219.
5. Мажейкис Г. И. Истина как любовное сотворчество: (Опыт постижения истины Бахтиным и Карсавиным) // Бахтин и философская культура XX века. Проблемы бахтиноведения.
СПб., 1991. С. 77 — 83.
6. Розанов В. В. Соч. М.: Сов. Россия, 1990. 588 с.
7. Русский эрос, или философия любви в России. М.: Прогресс, 1991. 448 с.
8. Соловьев В. Смысл любви // Соловьев В. Соч.: В 2 т. М., 1988. Т. 2. С. 493 — 547.
9. Тихомирова Е. Эрос из подполья // Знамя. 1992. № 6. С. 220 — 228.
10. Философия любви: В 2 ч. М.г Политиздат, 1990. Ч. 1. 510 с.
11. Чулков Г. О мистическом анархизме. СПб.: Факел, 1906. 109 с.
12. Эмерсон К. Русское православие и ранний Бахтин // Бахтинский сборник — II. М.,
1991. С. 44 — 69.
ЗУ
