CC BY
82
ФИЛОСОФИЯ для лингвистов
М.Н. ПРАВ ДИН, кафедра перевода
Может ли существовать «философия для лингвистов»?
Философия для лингвистов? Может ли существовать курс философии, специально предназначенный для лингвистов? Сошлемся на прецедент. Существует «История философии для физиков и математиков», написанная Б.Г. Кузнецовым1. Философия (и история философии) для лингвистов имеет не меньшие права на существование. Более того, история философии «для лингвистов» была бы очень полезна для специалистов любых других областей науки, в том числе и для физиков, поскольку лингво-философская проблематика сопровождает развитие науки на протяжении всей ее истории. То или иное понимание лингво-философских проблем оказывает очень заметное влияние на решение специфических проблем отдельных наук. В XX в. лингво-философская проблематика стала даже особенно актуальной в общенаучном плане.
Между тем философию по-прежнему преподают как некое «собрание мудрых мыслей» без всякого соотнесения с реальными проблемами современной науки и жизни. При этом продолжает существовать мнение, будто «самое ценное, что есть в философии, это именно сама философия - высшее, жизненное, идеальное влечение нашего познающего духа к Истине...»2. Неудивительно, что подобное понимание философии отталкивает от нее человека, вполне резонно не видящего смысла в абстрактном искании «Истины».
Таким образом, когда мы говорим о значении философии для лингвистов, то имеем в виду не только их собственные профессиональные интересы, но также и то, что подлинно квалифицированный лингвист
1 Б. Г. Кузнецов. История философии для физиков и математиков. - М.: 1974.
2 Кн. С.Н. Трубецкой. Курс истории древней
философии. М., 1997. Введение. С 27-28 (первое издание «Курса» относится к 1906 г.).
не может не быть философом, способным понимать лингво-философские проблемы, с которыми сталкивается любой ученый и человек вообще.
Что представляет собой лингво-философская проблематика для физика?
В своей нобелевской лекции, посвященной квантовой электродинамике (1965 г.), физик-теоретик Р. Фейнман говорил: «Здесь мне хотелось бы прервать свой рассказ и сделать одно замечание. То, что электродинамику можно построить столькими различными способами, - на основе дифференциальных уравнений Максвелла, на основе различных принципов наименьшего действия с полями, на основе различных принципов наименьшего действия без полей, всеми различными способами, - об этом я знал, но никогда не понимал этого до конца. Мне всегда казалось странным, что самые фундаментальные законы физики после того, как они уже открыты, все-таки допускают такое невероятное многообразие формулировок, по первому впечатлению неэквивалентных, и все же таких, что после определенных математических манипуляций между ними всегда удается найти взаимосвязь... Всегда можно сказать то же самое по-другому и так, что это будет совсем непохоже на то, как вы говорили об этом раньше. Я не знаю, в чем тому причина...»3.
В этом высказывании Фейнмана остается неясным (очевидно, и для самого Фейнмана), что «то же самое» он имеет в виду: предметы, явления, законы, «факты» объективного, существующего независимо от человека, мира, которые можно описать, «определить» по-разному, мысли о мире, которые могут быть выражены разными языковыми способами или «имена» предметов, которые
3 Р. Фейнман. Характер физических законов -М.: 1968. - С. 207-208 (выделено мною. - М. П.).
могут быть заменены их перифразами (языковыми эквивалентами).
Языковая дефиниция (определение)
Такая нечеткость, неопределенность, такое неразличение предмета, мысли о предмете и «имени» предмета свойственны как обыденному человеческому сознанию, так и традиционной логической «теории определения»1. Несмотря на это, философы, ученые издревле пытаются конструировать наиболее «точные», единственно «правильные» словесные определения того, о чем они говорят, не осознавая до конца, что же, собственно, определяется.
Конструирование «точных» дефиниций как чуть ли не основная задача философии — такое требование восходит к филосо-фам-рационалистам Платону, Декарту, Лейбницу. Они были уверены, что именно таким путем можно решить все философские и научные проблемы.
Французский писатель XX в. П. Низан иронизирует по этому поводу, имея в виду современных ему философов: «Они очень добродушны: они говорят, что истину можно словить на лету, как глупого птенца... Они составляют словари, ибо они все вместе пришли к важнейшему выводу: проблемы перестанут существовать, как только будут даны точные определения. Тогда они разлетятся в прах, постановка вопроса будет означать его решение. Философы просто превратятся в сторожевых псов словаря...»2.
Языковая имитация сознания
Приведем рассуждение одного из современных филологов: «Формула Декарта: «Определяйте значение слов, и вы избавите мир от половины заблуждений» - получила в последние годы известность, но оказать воздействие на речевую практику современной общественной мысли она не смогла. Эго вызывает тревогу, и отнюдь не только филологи-
1 См., например, Д. П. Горский. Определение (логико-методологические проблемы). - М.: 1974; К. Попа. Теория определения. - М.; 1976.
2II. Низан. Аравия. - Ленинград: 1935. - С. 12.
ческого свойства. Мы живем в период терминологической неустойчивости... Ушли «ударники коммунистического труда», «человеческий фактор» и другие слова-временщики. Вероятно, дольше названных останется словосочетание «культ личности», и я сожалею об этом... Чувство филолога восстает против него... Разум сопротивляется соседству понятий «личность» и «Сталин»3. Соединение слов «личность» и «Сталин», считает автор, «оказалось одним из культообразующих факторов, принесших несчастье стране»4.
В этом наивном рассуждении филолога бросается в глаза странное на первый взгляд противоречие: с одной стороны, наш филолог вместе с Декартом верит, что, конструируя «точные» определения, мы избавляем мир от многих заблуждений, а с другой стороны, боится этих словесных определений как способных направлять и переориентировать общественное сознание.
«Надежда на создание идеального языка, обеспечивающего правильность мысли не за счет усилий сознания, а за счет правильности самой знаковой формы, многократно высказывалась в различных вариантах, - пишет Ю. Шрейдер. - Достаточно вспомнить идею Лейбница решать споры путем совместных вычислений на некоем универсальном формализованном языке. Гораздо позже, однако, было отмечено, что язык, на котором невозможны «неправильные» утверждения, служит верным средством подавления сознания и одновременно знаком социальной утраты сознания. Это открытие, как известно, принадлежит Дж. Оруэллу, в романе «1984» описавшему феномен «новояза»... Готовое знание, предлагаемое утопией или даже традицией (сколь она сама по себе ни прекрасна), способно подавлять сознание в обществе, если в нем не бодрствует самосознание»5.
Сказанное следует отнести не только к прошлому. Все это остается актуальным и се-
3 П. А. Николаев. О терминах, и не только о них // Филологические науки. - 1989. - № 5. - С. 3.
4 Там же. - С. 3.
5 Ю. Шрейдер. Сознание и его имитация // Новый мир. - 1989. - № 11. - С. 248.
годня. «Атака на массовое сознание, манипулирование осуществляется за счет невротиза-ции, повышенной внушаемости, инфантильности и дебильности; современные «Калиостро»1 проводят «сеансы» по каналам телевидения..., программируется наше самочувствие и работоспособность, используя авторитет науки, наивную доверчивость к «казенному» слову . »2.
Таким образом, имитация сознания по-прежнему осуществляется на основе наивной веры рядового человека в тождество мысли и слова.
Слово - «заглавие, поставленное в конце»
Как лее представить себе слово, органически связанное с мыслью, но не сковывающее ее? Как представить себе мысль, свободно развивающуюся в слове? Глубокое понимание этих проблем мы находим у А.И. Герцена: «Слова не до такой степени вбирают в себя все содержание мысли, весь ход достижения, чтоб в сжатом состоянии конечного вывода навязывать каждому истинный и верный смысл свой; до него надобно дойти; процесс развития снят, скрыт в конечном выводе; в нем высказывается только, в чем главное дело; это своего рода заглавие, поставленное в конце: оно в своем отчуждении от целого организма бесполезно или вредно... Всего чаще говорящий... мечтает, что весь процесс, который для него явно скрывается за формальным выражением, известен слушающему и идет дальше, в то время, как у каждого идут вперед или личные мнения, или поверья, и высказанное слово будит в нем не умственную самодеятельность, а именно эти косные и обветшалые предрассудки»’.
1 А. Калиостро (1743-1795) — авантюрист, в разных странах выдававший себя за медика, алхимика и продававший «жизненную эссенцию» и «воду», якобы сообщающие красоту (А/. П.).
2 Е. Черносвитов. «Мы устали преследовать цели...»? О психических эпидемиях и некоторых тенденциях в культуре // Наш современник. - 1989. -№ 10. - С. 134 (выделено мною - М. П.).
3 А.И. Герцен. Письма об изучении природы. Письмо второе. - А. И. Герцен. Избр. филос. произ-
ведения. -Т. 1. - 1948. - С. 123-124.
Итак, лингвист и любой другой специалист, сталкивающийся с лингво-философ-скими проблемами в своей области, должен понимать, что эти проблемы потому и возникают, что «слова не до такой степени вбирают в себя все содержание мысли, весь ход достижения, чтоб в сжатом состоянии конечного вывода навязывать каждому истинный и верный смысл свой; до него надобно дойти. . .»
Эти идеи, несомненно, навеяны Герцену Гегелем, который писал: «... Одно и то же нравоучительное изречение в устах юноши, понимающего его совершенно правильно, не имеет [для него] той значимости и широты, которые оно имеет для духа умудренного житейским опытом зрелого мужа; для последнего этот опыт раскрывает всю силу заключенного в таком изречении содержания»4.
Материализм, марксизм и проблема языка
Проблема языка, которая по ряду причин стала одной из центральных в философии XX в., всегда была «крепким орешком» в равной степени и для материалистов, и для идеалистов. Если материализм Нового времени, достигнув значительных успехов на базе бурного развития естественных наук, так сказать, «споткнулся» в XX в. на проблеме языка, то идеализм XX в. буквально «попал в ловушку» языка, прямо отождествив многие философские проблемы с языковыми и доказав тем самым, что для всякого идеализма имеется опасность превратиться в лингвистический идеализм, поскольку, отвергая в качестве базы философствования материальную действительность в целом, идеализм оказывается вынужденным искать опору для своих идеальных построений в языковой материи. И здесь философ-идеалист как бы протягивает руку философу-материалисту, который, имея дело с идеальным (мышлением, сознанием), «объективирует», «овеществляет» его также в материи языка: «На «духе», - писали К. Маркс и Ф. Энгельс, - с самого начала лежит проклятие - быть «отягощенным» материей, которая выступает здесь в виде движущихся слоев
4 Гегель. Наука логики. Т. 1. - М.: 1970. -
С, 112.
воздуха, звуков - словом, в виде языка», «язык есть практическое, существующее и для других людей и лишь тем самым существующее также и для меня самого, действительное сознание...»1.
Читая сейчас, в наши дни, такие, хорошо известные высказывания классиков марксизма о языке, превращенные в советском языкознании в своего рода заклинания, невольно задаешь себе вопрос: можно ли строить материалистическое языкознание на подобного рода положениях?
Е.Д. Поливанов, разоблачая в 1929 г. марризм, находил нужным противопоставлять термины «марксистская лингвистика» и «материалистическая лингвистика»: «Я употребляю термин «марксистская лингвистика», вместо - «материалистическая», потому что материалистическая может быть вполне при-менена и к неограмматике ... Если мы будем говорить о материализме, как противоположности идеализма, то, конечно, со времен <Шлейхера> лингвистику можно считать уже материалистической. Вот почему я буду употреблять вполне точно отвечающее понятию наименование - «марксистская лингвистика», не способное никого вводить в заблуждение, потому что точно так же представитель какой-нибудь экспериментальной фонетики <будет утверждать>, что его лингвистика такая же, как и у нас»3, т.е., по мнению Поливанова, очевидно, - материалистическая.
Таким образом, по Поливанову, чтобы быть материалистом в языкознании, достаточно заниматься изучением языка, понимаемого как «движущиеся слои воздуха, звуки» Для того же, чтобы быть марксистом в языкозна-
1 К. Маркс, Ф. Энгельс. Немецкая идеология.
— Цит. по кн.: В. А. Звегинцев. История языкознания XIX и XX вв. в очерках и извлечениях. Ч. II. - М.: 1960. - С. 318.
“ Е. Д. Поливанов имеет в виду так называемую младограмматику последней четверти XIX в. (М Я.)
3 Стенограмма 4 февраля 1929 г. «Проблема марксистского языкознания и яфетическая теория». Доклад Е.Д. Поливанова. (Из Архива АН СССР). — В кн.: Е.Д. Поливанов. Труды по восточному и общему языкознанию. - М.: 1991. - С. 537.
нии, нужно сделать «из естественно-исторической лингвистики социологическую»4, т.е. заняться исследованием «взаимных причинных связей между языковыми явлениями и жизнью носителей ... языка»3 «...Тут существенна связь с материальной культурой ... с экономическим бытием в целом»6.
Поливанов, следовательно, критиковал Марра не за его вульгарный социологизм и вульгарный материализм, а за незнание «фактов» языка, за произвольное толкование «фактов»7.
Маркс же и Энгельс, которые, как они сами утверждали, поставили идеалиста Гегеля «с головы на ноги», именно в области языкознания на самом деле ограничились всего лишь тем, что «отяготили» гегелевский «дух» материей языка. Но такой «материализм» мы находим уже... у самого Гегеля! Для Гегеля мировая история есть история «саморазвития духа», а «его <духа> пробуждение есть царст-
о
во имен» . Иными словами, «царство имен» (т.е. язык) оказывается у Гегеля первоначально единственной формой становления, бытия духа (сравним: «На «духе» с самого начала лежит проклятие - быть «отягощенным» материей...»).
Мы видим здесь, как гегелевская идеалистическая формула «опредмечивания» духа языком дословно воспроизводится материалистами Марксом и Энгельсом, а затем бесчисленное количество раз повторяется в высказываниях последующих материалистов, вплоть до И.В. Сталина, который писал: «Оголенных мыслей, свободных от языкового материала, свободных от языковой «природной материи» - не существует»9. Мы видим здесь, как на почве рассуждений о языке смыкаются
4 Там же. - С. 538-539.
5 Там же. - С. 539.
6 Там же. - С. 540.
См. примеры в стенограмме доклада Е. Д. Поливанова.
8 Гегель. Работы разных лет. - Т. 1. - М.: 1970.-С. 292.
9 И. Сталин. Относительно марксизма в языкознании. К некоторым вопросам языкознания. - М.: 1950.-С. 36.
идеализм и материализм, причем материализм выступает в форме вульгарного (примитивного) материализма, поскольку язык рассматривается лишь как материальная «оболочка» мысли, как, по выражению М. Горького, «материал, из которого шьются пиджаки и брюки мыслям, чувствам»1.
Двойственность, противоречивость языка
Причины трудности проблемы языка для обоих основных философских направлений - материализма и идеализма — кроются, несомненно, в том, что язык нельзя целиком отнести ни к материальным, ни к идеальным явлениям. Язык и материален, и идеален, он определенным образом соотнесен и с материальной предметной действительностью и с идеальным сознанием и мышлением. Язык двойствен по своей природе.
Эта двойственность языка была с особой силой осознана лингвистами именно в XX в. Имея в виду соссюровский принцип понимания языка, Э. Бенвенист писал: «Этот принцип заключается в том, что язык, с какой бы точки зрения он ни изучался, всегда есть объект двойственный, состоящий из двух сторон, из которых одна существует лишь в силу существования другой». «...Все в языке необходимо определять в двояких терминах: на всем лежит печать оппозитивного дуализма»2.
Этот ставший общепризнанным в лингвистике XX в. принцип должен был, казалось бы, совершенно изменить представления лингвистов о языке. Ведь наука, признающая единство противоположностей основной характеристикой изучаемого ею объекта (а именно так можно было понять принцип «оппозитивного дуализма»), должна была бы стать наукой, исповедующей диалектическую методологию, т.е. методологию, как раз и предлагаемую марксизмом. Однако этого не произошло в лингвистике, в том числе и в советской лингвистике, хотя диалектический материализм как философский принцип раз-
! М. Горький. В кн.: Ру сские писатели о языке. - Л.: 1954. - С. 682.
" Э. Бенвенист. Общая лингвистика. - М.: 1974. - С. 54-55 (выделено в тексте).
вивался в советской науке не на словах, а на деле «наиболее способными его сторонниками» и по универсальности и степени разработанности не имел себе равных «среди современных систем мысли»3.
Семиотика и «наивный реализм»
Проблема связи материального и идеального - это проблема, которую всегда пытались решить два основных философских направления - материализм и идеализм. Когда человеческий язык был осмыслен лингвистической наукой в начале XX в. как объект противоречивый (одновременно и материальный, и идеальный), возникла новая ситуация для решения этой проблемы. Обстановка для решения ее в диалектическом духе была подготовлена и в научном, и в философском отношениях (по крайней мере в Советском Союзе). Однако этого нельзя сказать о политической обстановке, которая буквально толкала к смешению философии с идеологией, что и привело к появлению уродливого феномена мар-ризма. На Западе же решение этой проблемы в позитивистском, семиотическом духе было предрешено с самого начала, т.е. еще Соссю-ром4.
В 60-е гг., после того как «марксизм в языкознании» был дважды подвергнут дискредитации (в марровском и сталинском варианте), а формула «материализма в языкознании» в обоих случаях так и осталась крити-
3 Л.Р. Грэхэм. Естествознание, философия и науки о человеческом поведении в Советском Союзе. -М.: 1991. - С. 415. (О лингвистике в кн. Грэхема не говорится ничего).
4 Если В.И, Ленин говорит, что «новейшая философия так же партийна, как и две тысячи лет тому назад» и что «борющимися партиями по сути дела... являются материализм и идеализм». (Материализм и эмпириокритицизм. - Соч. Изд. 4. - Т. 14. -С. 343), то это следует понимать в том смысле, что партийная идеология всегда (и в настоящее время, и две тысячи лет тому назад) использует философию в своих целях. Яркий пример тому - судьба материализма в советской и постсоветской науке о языке.
Позитивизм избегает всяких философских обоснований при решении научных проблем, но это вовсе не значит, что позитивизм так же «нейтрален» в идеологическом отношении.
чески не осмысленной, советская лингвистика без сопротивления капитулировала под натиском семиотики. Это было победой «бури-даноословства», которая устраивала и идеалистов, и материалистов. Легенда о буридановом осле утверждает, что осел, поставленный между двумя равными охапками сена, должен сдохнуть с голоду, поскольку не знаег, с какой охапки начать есть1. Философия умирает, когда материализм и идеализм приходят к согласию на основе семиотики, т. е. методологии, для которой материальное и идеальное оказываются безразлично равноправными и существующими независимо друг от друга.
Со стороны советских лингвистов, называвших себя материалистами, такая переориентация не была какой-либо формой измены прежним идеалам. Вульгарный материализм и идеализм в языкознании - две стороны одной и той же философской «медали», поэтому переход к «новой» лингвистической парадигме не потребовал даже смены вывесок. Прежнюю марксистскую вывеску просто тихо убрали «за ненадобностью», вульгарный же материализм остался в лингвистике нетронутым.
Семиотика устраивает и материалиста, и идеалиста именно потому, что в основе этой «теории знаков» лежит примитивный принцип замещения, согласно которому идеальное («дух», «душа», «психическое») и материальное («материя», «тело», «физическое») способны якобы просто репрезентировать (представлять) друг друга при переходе от предметного к мыслительному и языковому и от языкового к мыслительному и предметному.
Первостепенное значение имеет также и то, что все это не противоречит представлениям и чувствам так называемого «наивного реалиста», - рядового человека, который всегда рассматривал и рассматривает слово в качестве заместителя мысли и предмета. «Наивного реалиста» нельзя назвать ни материалистом, ни идеалистом, он эклектик в философии, отличающийся от буриданова осла тем, что питается из обеих охапок философского сена в зависимости от обстоятельств
1 Легенда о буридановом осле приписывается французскому философу XIV в. Ж. Буридану.
чисто житейского свойства. И именно «наивный реалист» легко поддается воздействию «казенного слова» вследствие своей философской инфантильности.
А что же ученый лингвист? Может быть, он старается предостеречь своего наивного собрата от семиотического упрощенчества?
«Язык - универсальная знаковая система, - пишет современный лингвист, -Он универсален по отношению ко всем остальным знаковым системам. Любой знак любой системы может быть «пересказан» средствами языка, Любая знаковая система может быть изложена, перетолкована, объяснена с помощью языка. ... Универсальность языка в том, что он может быть использован для введения в любую знаковую систему, он служит для освоения, для понимания других (любых!) знаков.
Язык универсален еще и потому, что охватывает весь мир: и тот, который вокруг нас, и тот, который внутри нас»2.
Сие означает, что язык является универсальным заместителем и предметного, и мыслительного мира. Человек живет в «пространстве языка»! Нетрудно представить себе, как удобна такая «философия» для владеющих средствами массовой информации.
Диалектический материализм и проблема языка
Итак, семиотическая теория создает впечатление, будто язык - это единственный в своем роде «дар, объединяющий людей в пространстве и времени». Но почему же в таком случае языки такие разные?!
«Так много загадочного в языке, этом даре, объединяющем людей в пространстве и времени, что, пожалуй, было бы справедливо удивляться решительно всему, что имеется в языке и составляет его сущность. И все-таки, даже согласившись, что в языке удивительно все, можно заметить одну его особенность, которая всегда бросалась в глаза и занимала разум и воображение людей с древности.
2 Энциклопедия для детей. - Т. 10. Языкознание и русский язык - М.: 1998. - С. 16-17 (выделено в тексте).
Мы начали со слов человеческий язык. Действительно, так часто говорят и пишут. Но ведь на самом деле у людей нет одного общего языка. Люди говорят на разных - и даже очень разных - языках, и таких языков на Земле очень много (сейчас считается, что всего их около пяти тысяч или даже больше).
... Вот это, может быть, и есть самое удивительное свойство - необыкновенное разнообразие человеческих языков»1.
В книжке В.А. Плунгяна мы найдем много интересных «фактов» из жизни различных языков, но не найдем ответа на самим же автором поставленный вопрос: почему языки такие разные?
Необыкновенное разнообразие человеческих языков свидетельствует о нелепости предположения, будто «мы начинаем узнавать мир по его именам»2, т.е. через язык. Многообразие языков ничуть не мешает познавать единый в его материальности мир, поскольку мы познаем мир не через язык, а благодаря работе органов чувств. Язык не стоит между миром и человеком, а сам, как система физических единиц, является частью материального мира.
Единство многообразия наблюдается уже на уровне предметного мира. Каждый предмет представляет собой единство противоположностей - некую сущность, обнаруживающую себя во множестве ее проявлений (явлений). Эти-то явления, непосредственно действуя на органы чувств человека, «производят» ощущения (перцептивные образы) -зрительные, слуховые, осязательные, обонятельные, вкусовые.
То, что называется мыслью о предмете, есть также единство противоположностей - понятие (абстракция), обнаруживающее себя во множестве конкретных образов . Противоречивая, диалектичная мысль соответствует
1 В. А. Плунгян. Почему языки такие разные?
- М.: 1996. - С. 7 (выделено в тексте).
2 Энциклопедический словарь юного филолога (языкознание). - М.: 1984. - С. 287.
3 Единство образного и понятийного в мысли убедительно показано на примере мышления великих деятелей эпохи Возрождения Б.Г. Кузнецовым в кн. «Идеи и образы Возрождения». - М.: 1979.
отражаемому ею противоречивому предмету, но ни в коем случае не является его дубликатом, копией.
Язык, как производное предметного мира и мышления (материального и идеального), также противоречив, слово - это единство «имени» и значения. Значение обнаруживает себя во множестве «имен».
Человек и любое живое существо отличается от мифического буриданова осла своей способностью (за которой стоит необходимость) делать в каждой конкретной ситуации определенный выбор. Возможность и необходимость такого выбора прямо обусловлены противоречивым, диалектичным устройством мира. Тем самым опровергаются измышления идеалиста, который видит в материализме «замысел свести все бытие к материи и материальному процессу и понять психическую жизнь как пассивное производное из материального процесса»4.
Идеалист прав по отношению к своему философскому коллеге - вульгарному материалисту, но неправ в отношении материализма в целом. Мышление производно в своем соответствии материальному предметному миру. Оно «опредмечено», «овеществлено» этим соответствием, однако мышление отражает предметный мир диалектически — взаимодействуя с ним.
Эта активность мышления в значительной степени опосредована языком, который как бы отрывает человека от прямого контакта с миром и позволяет видеть его «со стороны», строить гипотезы о мире.
Факт взаимодействия мышления с миром означает не что иное, как его (мышления) реальную, предметную действенность, участие в мировом процессе («цель мысли есть действие» ). Действенность, активность мышления освобождает человека от фикций абсолютного, завершенного знания6.
4 Н.О. Лосский. Типы мировоззрений. В кн.: Н.О. Лосский. Чувственная, интеллектуальная и мистическая интуиция. - М.: 1995. - С. 57.
5 Р. Роллан. На защиту Нового Мира. - Ленинград: 1932. - С. 194.
6 Б.Г. Кузнецов. Философия оптимизма. - М.:
1972.
