CC BY
166
Филологическая наука и культура региона: проблемы теории и методологии
ФИЛОЛОГИЧЕСКАЯ РЕГИОНАЛИСТИКА КАК НАУКА: s
К ПОСТАНОВКЕ ПРОБЛЕМЫ* §
© Л.В. Полякова
В статье констатируется, что под воздействием реальных процессов современного социума закономерен интерес гуманитарных наук к специфическим особенностям регионально-исторического развития. В этих условиях целесообразно оперировать понятием «филологическая регионалистика», определить им целое научное направление. Автор формулирует задачи филологической регионалис-тики как отрасли, с одной стороны, филологии, с другой - исторического знания; выстраивает систему аргументов для разграничения явлений литературоведческой регионалистики и литературного краеведения.
КЛЮЧЕВЫЕ СЛОВА: филологическая регионалистика, научное направление, литературное краеведение.
В отечественном литературоведении последних лет значительно активизировалось внимание к краеведческому материалу, «хронотопической образности», «образам местности», «местнографии», методологии социально-исторического литературоведческого исследования. Как пишет Н. Корниенко, — к «идеологии реального комментария исторического события или литературного памятника» [Корниенко 2009: 10]. Актуализацию этого ракурса науки о литературе особенно ярко продемонстрировали международные «Первые московские Анциферовскне чтения», «Вторые московские Анци-феровские чтения» и «Третьи московские Анциферовские чтения» [См.: Н. П. Анциферов... 2012; Вторые московские Анциферовские чтения... 2014].
Сегодня издаются монографии и сборники, публикуются отдельные статьи, пишутся диссертации [См., например: Чмыхало 1990; Московская 2010; Полякова 2011; Воронежский текст. 2011; Прохорова 2005; Владимирова 2006; Коркунов 2015]. В Тамбове с 2009 года выходит специальный научный и информационно-аналитический журнал «Филологическая регионалистика», в Курске работает научно-исследовательская лаборатория филологической регионалистики «Курское слово». Активно дискутируется мысль о том, что кроме «петербургского текста», в 1920-е годы открытого и без этого терминологического обозначения описанного Н. Анциферовым, а в наши дни исследованного В. Топоровым в свете мифопоэтического и семиотического методов, в русской литературе по аналогии представлены «московский», «пермский», «елецкий», «воронежский»; «российский», «германский», «лондонский», «римский», «флорентийский», «крымский», «сибирский», «восточный», «европейский» и другие тексты.
Статья представляет собой расширенную версию материала, опубликованного в «Вопросах литературы» (2015. Май-Июнь. С. 186-201).
ПОЛЯКОВА ЛАРИСА ВАСИЛЬЕВНА
доктор филологических наук, профессор Тамбовского государственного университета имени Г. Р. Державина E-mail: polarvas@yandex.ru
*
иэ ип
ип о
Г\|
го
го
О! А
(К
го ^
и (V
о о
В Томском университете даже сформировалась научная школа, появились многочисленные исследования, в том числе и диссертационные, местных городских «текстов». При этом литературоведы, в отличие от лингвистов, рассматривающих текст как коммуницируемую знаковую структуру на письме, обычно не придерживаются каких-то определенных толкований понятия «текст» применительно к вопросу об «образах местности».
Еще в 1970 году Ю. Лотман в качестве положительного явления в науке констатировал «объемное и подвижное, а не мертво-буквалистское наполнение» [Лотман 1970: 203] понятия «текст». Однако теперь на эту тему написано так много, в том числе и не всегда хорошо продуманного, что стал очевидным факт размытости термина. Это значительно затрудняет процесс получения продуктивного научного знания. Термин «текст» в литературоведении сегодня нельзя считать даже конвенциональным, хотя классики литературоведческой мысли специально совершенно четко разграничивали статусы «текста» и «художественного произведения» [Лихачев 1989: 27-30; Бахтин 1975].
Так или иначе, факт существования в художественной литературе местнографического материала, «локального текста» бесспорен, следовательно его надо изучать. Неизбежна постановка вопроса и о целесообразности формирования смежного научного направления, назовем его филологической регионалистикой.
Диссертация Анциферова «Проблемы урбанизма в русской художественной литературе. Опыт построения образа города — Петербурга Достоевского — на основе анализа литературных традиций» была защищена в ИМЛИ в 1944 году, а опубликована лишь в 2009-м. Сейчас самое время для становления особой методологии изучения литературно-художественного факта на базе ан-циферовского метода локально-исторического исследования, учитывающего первостепенную роль конкретной социальной реальности. Такого рода методика направлена на изучение связей писателя с регионом. Она определятся содержанием и характером произведений, поэтикой, специфическими топонимическими сюжетами, типом и именами персонажей. Тогда появится и возможность говорить о местном тексте, по Анциферову, — о «власти места над сознанием и поступками обитателей города», «характеристике специфики населения изучаемого города» [Анциферов 1944: 16].
К примеру, яркие картины жизни «тамбовского человека» (по Платонову) представлены на страницах таких произведений, как: лирика и драматургия тамбовского периода творчества Державина, «Тамбовская казначейша» Лермонтова, лирика Баратынского, написанная в Маре,
«Раскаты Стенькина грома в Тамбовской земле», «Оскудение. Очерки, заметки и размышления тамбовского помещика» Терпигорева, «Песни старости», «Прощальные песни» Жемчужникова, «Печаль полей» Сергеева-Ценского, «Уездное» Замятина, «Город Градов» Платонова, «Тамбовский мужичок в Москве» Серафимовича, «Вольный проезд» Цветаевой, «Одиночество» Вирты, даже «Случай на станции Кочетовка», «Эго» Солженицына. И эти произведения могут анализироваться с использованием инструментария локально-исторической методологии, в рамках филологической регионалистики.
«Наука раздробляет мир, чтобы сызнова сложить его в стройную систему понятий» [Потебня 1976: 194], «единственный строительный материал науки есть "понятие"» [Потебня 1976: 195], — подчеркнул А. Потебня. С учетом открытий Анциферова и огромной работы отечественных краеведов [См., например: Травушкин 1967; Куприяновский 1984; Милонов 1985; Андреев 1998; Егорова 2012] попытаемся определить содержание понятия «филологическая регионалистика» и некоторые параметры этого научного направления, дифференцируя его с уже ставшим расхожим, но сохраняющим свое основание для функционирования понятием «литературное краеведение».
Когда мы обращаемся к локально-историческому методу Анциферова, необходимо учитывать, что, во-первых, историк и филолог писал не просто о «городском» факторе искусства, а выстраивал свою систему аргументов, философию и терминологию, формулировал методологию анализа с опорой прежде всего именно на такой город, который «в урбанической литературе принято называть монументальным городом» [Анциферов 1944: 16]. По Анциферову, городской образ и исторически конкретный образ города, например образ Петербурга, — разные эстетические знаки, у них разные художественные функции в произведении. Образ города — такая же литературно-художественная категория, как любое другое обобщение: образ сада, дома, солнца, литературного героя. В этом случае образ города выполняет функцию программного, концептуального обобщения, которое позволяет писателю преодолеть границу регионализма, создать литературную традицию, а исследователю дает возможность сравнительных писательских характеристик именно в плане общих вопросов художнического миросозерцания. Это преодоление местнографии можно проследить на основе анализа произведений художников разных эстетических пристрастий, представителей разных культурных эпох и национальных литератур.
В 1986 году в Ростове-на-Дону состоялся советско-американский симпозиум «Михаил Шолохов
и Уильям Фолкнер», материалы которого публиковались на страницах журнала «Дон». Тогда П. Па-лиевский сопоставление двух классиков мировой литературы назвал «одной из самых интересных и неожиданных проблем литературы ХХ века» [Михаил Шолохов и Уильям Фолкнер. 1987: 128]. «Оба родились в земледельческих обществах, в молодости сменили несколько профессий, начали свою творческую деятельность с рассказов, а главные произведения создали в 20-30-е годы», — подчеркнул докладчик Т. Индж. Оба — лауреаты Нобелевской премии, хотя не получили систематического образования. Ничего не зная друг о друге, одинаково высказывались по ключевой проблеме современности, о самом существовании человека: «человек не только выстоит, он восторжествует» (Фолкнер), «человек несгибаемой воли выдюжит, и около отцовского плеча вырастет тот, который, повзрослев, сможет все вытерпеть, все преодолеть на своём пути» (Шолохов). По Палиевскому, «оба писателя исходили из опыта своего народа и прочно держались за отраженные в его истории идеалы», «объединял двух писателей и демократизм в образе жизни: ни тот ни другой не стали коллекционерами дорогого фарфора, африканских масок или уникальных картин, не приобретали яхт со звучными именами и не переселились на виллу в Швейцарские Альпы. Они остались жить среди тех, кто были их друзьями, а ружье, удочки, трубка, лошадь и собака были единственной собственностью, которая была им нужна. Эта устойчивость привязанностей, конечно, светилась в каждой строчке их книг» [Михаил Шолохов и Уильям Фолкнер. 1987: 129].
Выступавшая на симпозиуме Т. Морозова вслед за Палиевским обратила внимание на сходные решения Шолоховым и Фолкнером темы малой родины: «... Они первыми в ХХ веке доказали, что идея родины не разъединяет, а объединяет человечество», а земля «тихого Дона» Шолохова и «крошечная почтовая марка родной земли» [Михаил Шолохов и Уильям Фолкнер. 1987: 128] Фолкнера имеют универсальный смысл. Морозова подметила в произведениях писателей тихий мир природы, неторопливость, обстоятельность эпического повествования, даже сходство в названиях «Тихий Дон» и «Йокнапатофа» (индейское слово, означающее «тихо течет река по равнине»).
Русский и американский художники размыли, «взяли», «покорили» границу между регионализмом и универсальностью в литературе. Именно эту функцию образа города, функцию преодоления регионализма имел в виду и Анциферов в Предисловии к своему труду, когда описывал две возможности сопоставительного анализа больших столичных городов: «разложить проблему Петербурга Досто-
евского на ряд отдельных проблем и каждую из них проработать на основе сопоставления с разрешением данной проблемы другими авторами (русскими и зарубежными). Вторая возможность — провести сопоставление не на основе отдельных проблем, а на основе характеристики образов городов в целом у различных авторов» [Анциферов 1944: 20-21]. Анциферову этот второй метод представлялся более плодотворным: «Образ города, созданный выдающимся художником, очень органичен, все его элементы вытекают из существа целого. При первом способе сопоставления по отдельным проблемам целостный образ будет раздроблен <...> Этот выбор обусловлен основным моим тезисом: образ города в виду крайней его сложности определяется всем миросозерцанием создававшего его художника. При сопоставлении будет обнаружено много общего между Петербургом Достоевского, Лондоном Диккенса и Парижем Бальзака.» [Анциферов 1944: 20-21].
Филологическая регионалистика не только предполагает сопоставительный анализ, но и обязывает исследователя рассматривать литературное произведение с краеведческим материалом в общем историко-литературном контексте и в контексте творчества самого художника. Во введении к диссертации, которое называется «Материалы к исследованию проблем урбанизма в художественной литературе», среди множества публикаций о городах Анциферов специально подчеркнул особую роль работ, посвященных проблемам урбанизма, связанных с изучением «образа города, отраженного в творчестве поэта или прозаика. Такого рода работы преследуют двойную цель. С одной стороны, урбаническая литература дает возможность через писателя и художника изучать город, с другой стороны, через созданный образ открывается особый путь к изучению творческой индивидуальности самого автора» [Анциферов 1944: 20-21].
Собственно, здесь Анциферов четко ответил на вопрос о том, что такое филологическая регионалистика, хотя и без употребления этого названия научной отрасли и с ограничением предмета ее изучения урбанизмом. Как видим, задача Анциферова в его формулировке гораздо шире, чем задача просто литературного краеведения: «На примере Петербурга Достоевского я хочу попытаться раскрыть основную проблематику урбанизма в художественной литературе» [Анциферов 1944: 34]. Более того, в решении урбанической проблематики регионализм появляется при обращении писателя или литературоведа к конкретному историческому городу, и тогда автор решает не только литературно-художественные задачи, но и вопросы конкретного краезнания.
.о
X
<v ^
иэ о а
Ol
со о
о
го го
X
ы
го ^
со
го
Ol
а
к го
Ol
о о
го со
о ^
к ^
о
со
иэ ил
ил о
гм
го
го
О!
а
(К
го ^
и О!
о о
В контексте вопросов о возможностях филологической регионалистики в изучении литературной классики и одновременно историко-урбанических реалий может стать продуктивным, пусть и не исчерпывающим содержание литературного памятника, обращение, например, к поэме М. Лермонтова «Тамбовская казначейша» с ее оттенками смыслов, внетекстовым антуражем, анализом выразительного и говорящего эпизода русской жизни (губернский казначей Бобковский проиграл в карты свою жену Авдотью Николавну), с впечатляющей урбанической картиной. Мастерство создания художественной местнографии, образа, портрета провинциального города, его устоявшихся ценностей, нравов и социальности воплощено в ярких структурно-поэтических решениях. Процессы создания региональной картины, городского пространства, и одновременно преодоления регионализма на страницах этого произведения осуществляются без учета историко-социальной документальной атрибутики, статистических, справочных данных, источников из периодической печати административного, хозяйственного или церковного характера, изображения объектов торговли и промышленности. Поэт избрал локально-исторический подход, позволивший ему раскрыть, в понятиях Анциферова, «душу города», внедрить в художественную практику, как сейчас говорят культурологи, метод коммеморации, восстановления в памяти жизненных сюжетов через актуализацию событий, образов и персоналий прошлого.
В «Тамбовской казначейше» конструктивна именно художественная функция города. Автором созданы те условия, в которые, как в замкнутое пространство, в ловушку, попали главные действующие лица и стали как бы обреченными на тот исход событий, которым завершается произведение. Только в процессе знакомства с социально-нравственной конкретикой города нам становится понятной мораль, заложенная автором в эпиграф, взятый из пословицы: «Играй, да не отыгрывайся». Речь, конечно, менее всего идет об игре в карты, ведь и сама эта игра в лермонтовском произведении воспринимается нами и как часть городской жизни, и как своеобразный знак, символ, философия жизни отдельного человека, его поведения, принципов морали, в том числе и в общении с другими людьми, а может быть, не в том числе, а в первую очередь во взаимоотношениях людей. Выбирай свой жизненный путь и не ввергай в его сложности и катаклизмы других людей, терпи поражения, но не «отыгрывайся» на других.
Картина городской провинциальной жизни, созданная Лермонтовым, становится выверенным инструментом анализа, по Анциферову, «особым путем к изучению творческой индивидуальности самого автора» и характера его произведения.
Не случайно поэма открывается «Посвящением», где автор подчеркнуто пишет о том, что он «поет» «на старый лад» и «пишет Онегина размером», что использует в качестве образца для подражания роман Пушкина «Евгений Онегин» и, следовательно, использует сложную онегинскую строфу, которая после Пушкина использовалась крайне редко (состоит из 14-ти стихотворных строк четырехстопного ямба, расположенных по схеме: три четверостишия — перекрестной рифмовки, смежной, охватной — и заключительного двустишия). Но не только стихотворный размер пушкинского романа и тип его строфы мы находим в «Тамбовской казначейше»: сама социально-бытовая направленность произведения сближает эти два великих творения русской литературы XIX века. Лермонтов знал роман Пушкина наизусть, он был для него образцом художественного воплощения жизни русского общества первых десятилетий XIX века. Бесспорно, произведение Лермонтова близко не только «Евгению Онегину», но и своей реалистичностью, развитием любовной коллизии на резко приземленном бытовом фоне, использованием острот и сатирических шуток перекликается, с одной стороны, с «Графом Нулиным» А. С. Пушкина, с другой — «Цыганкой» Е. А. Баратынского. Здесь, в провинциальном русском городе, в центре России, «зданье лучшее острог», а среди местных малообразованных дворян и чиновников процветали картежная игра и безделье. Есть свидетельство того, что в 1822 году в Тамбов были завезены тюки игральных карт на 170 тысяч рублей, а книг — всего лишь на 250 рублей 65 копеек.
Может быть, поэт не рассчитывал на создание вечного памятника и намеренно подчеркивал легкую игровую задачу. Юмор, ирония — пожалуй, ведущие поэтические средства выражения авторского отношения к жизни Тамбова: «Он прежде город был опальный, теперь же, право, хоть куда». Читатель ожидает описания значительной картины города, но получает обратный эффект. Это «хоть куда» раскрывается в деталях, которые вовсе не вызывают восторженную реакцию читателя:
Там есть три улицы прямые, И фонари, и мостовые, Там два трактира есть, один «Московский», а другой «Берлин»...
[Лермонтов 1955: 118]
И далее автор прямо, без игры с читателем пишет:
Но скука, скука, боже правый, Гостит и там, как над Невой, Поит вас пресною отравой, Ласкает черствою рукой.
[Лермонтов 1955: 119]
Мы подмечаем деталь «как над Невой», то есть как в столичном городе, и таким образом в поэме Тамбов становится художественным обобщением жизни не только провинциальной России. Подробны картины с описанием дома губернского казначея Бобковского как представителя местной тамбовской аристократии, детален его портрет:
он сам додумает до конца сюжетную мысль. Эти отточия проходят почти через всю поэму, начиная с первой главки, и лишь с сорок пятой они исчезают. Уже мы познакомились с уланом Гариным, о котором и автор пишет как о своем хорошем знакомом («Я вместе часто с ним бывал»), тридцатилетним ротмистром, капитаном в легкой коннице:
Хозяин был старик угрюмый С огромной лысой головой. От юных лет с казенной суммой Он жил как с собственной казной. В пучинах сумрачных расчета Блуждать была ему охота, И потому он был игрок (Его единственный порок).
[Лермонтов 1955: 122]
«Враг трудов полезных», он все свое время проводил преимущественно за картежной игрой в вист, свою молодую жену красавицу Авдотью Николавну обучил искусству, «как бросить вздох иль томный взор» и использовал ее в качестве отвлекающего средства для понтера, своего партнера-игрока. Подробен и ее портрет:
И впрямь Авдотья Николавна Была прелакомый кусок. Идет, бывало, гордо, плавно — Чуть тронет землю башмачок; В Тамбове не запомнят люди Такой высокой, полной груди: Бела как сахар, так нежна, Что жилка каждая видна. Казалося, для нежной страсти Она родилась. А глаза... Ну, что такое бирюза? Что небо? Впрочем, я отчасти Поклонник голубых очей И не гожусь в число судей. А этот носик! эти губки, Два свежих розовых листка! А перламутровые зубки, А голос сладкий, как мечта! Она картавя говорила, Нечисто «р» произносила; Но этот маленький порок Кто извинить бы в ней не мог? Любил трепать ее ланиты, Разнежась, старый казначей.
Как жаль, что не было детей У них!......................
[Лермонтов 1955: 123]
И следует отточие как авторский способ озадачить и приблизить к себе своего читателя: пусть
Взор пылкий, ус довольно черный: Короче, идеал девиц, Одно из славных русских лиц. Он все отцовское именье Еще корнетом прокутил; С тех пор дарами провиденья, Как птица божия, он жил...
[Лермонтов 1955: 125]
Уже «Толпа гостей теснилась шумно / Вокруг зеленого стола; / Игра уж дельная была, / И банк притом благоразумный» [Лермонтов 1955: 138]. Уже Авдотья Николавна посажена «на креслах в уголке», и читателю «представлен» «блестящий круг тамбовский», завсегдатаев балов и игральных «битв». Как только «пошла игра», в отточиях не было смысла. Сюжет энергично двигался к развязке. Вот казначей «проиграл свой старый дом / И все, что в нем или при нем»:
Он проиграл коляску, дрожки, Трех лошадей, два хомута, Всю мебель, женины сережки, Короче — все, все дочиста. Отчаянья и злости полный, Сидел он бледный и безмолвный... Как вдруг, очнувшись, казначей Вниманья просит у гостей. И просит важно позволенья Лишь талью прометнуть одну, Но с тем, чтоб отыграть именье Иль «проиграть уж и жену».
[Лермонтов 1955: 139]
«Всех будто варом обожгло». И в результате «битвы» Бобковский проиграл Гарину Авдотью Николавну: «Она на мужа посмотрела / И бросила ему в лицо / Свое венчальное кольцо — / И в обморок». Улан, схватив Дуню в охапку, отправился домой [Лермонтов 1955: 141].
Стихотворное повествование Лермонтова «Тамбовская казначейша» построено так, что автор, его образ в произведении является как бы его локомотивом. Он всегда присутствует в поэме, ведет сюжет, делает в нем «повороты», отступления, рассказывает о себе и хорошо знает то, о чем пишет, даже игру в «вистик»; все оценивает, уточняет, создает настроение читателя, формирует наши отношения к героям. Художественная функция этого образа
.о
X
О! ^
иэ о а
О!
со о
и о
го го
X
ы
го ^
го
го
О!
а
к
го ^
и О!
о о
го со
о ^
к ^
о
со
иэ ип
ЦП
о
гм
го
го
О!
а
(К
го ^
и О!
о о
конструктивна. Даже жанр произведения помогает нам определить автор. Это не просто поэма или стихотворное повествование, а «сказка», потому что трудно поверить в то, что произошло в семье губернского казначея. И это лишь усиливает эффект трагического и одновременно комического финала. На этом основании можно определить жанр «Тамбовской казначейши» как трагикомедию. Можно было бы содрогнуться от случившейся истории и ее развязки, но автор спокоен. Глубокая грусть, энергия благородного негодования поэта передаются читателю, и мы понимаем, что произведение Лермонтова менее всего может оскорбить тамбовцев (вспомним эпитет «милые места нашего отечества» в «Герое нашего времени»), что оно направлено на критику русского общества в целом, потерявшего представление о достоинстве человеческой личности. Видимо, этим объясняется и название поэмы: Авдотья Николавна (тамбовская казначейша) менее всего виновата в происходящем, она лишь стимулирует, активизирует, ускоряет основной конфликт, столкновение казначея и улана, и бросает в лицо мужа не просто венчальное кольцо, а вызов всему обществу с его пороками. Потому поэт и негодовал в связи с тем, что при первой публикации произведения из заглавия была снята географическая конкретность.
Сюжет «Тамбовской казначейши» имеет свои очевидные особенности, и дело, конечно, не только в том, что основной тягловой силой его является автор как самостоятельно действующее лицо. И даже, может быть, не в специфике изображения города Тамбова, тоже претендующего на роль героя произведения, вполне автономного, то есть живущего своей жизнью, не зависимой от жизни персонажей, художественно воплощающих довольно распространенный тип его жителя. Город имеет не только свое лицо, свой портрет, детально описанный автором, когда подмечены и географический пейзаж, и инфраструктура, повадки и нравы жителей, вплоть до их ежедневного режима, времяпрепровождения, как бы уловлено дыхание, расшифрована кардиограмма городского быта и бытия. Вот что увидели уланы, когда вошли в Тамбов под лучами Авроры, утренней зари:
И вот однажды утром рано, В час лучший девственного сна, Когда сквозь пелену тумана Едва проглядывает Цна, Когда лишь куполы собора Роскошно золотит Аврора И, тишины известный враг, Еще безмолвствовал кабак,
[Лермонтов 1955: 120]
Особенности сюжетного построения обусловлены и конструктивным, решительным вмешательством в жизнь героев случая, и случай этот (приезд в город на зимовку уланского полка) не только разъединяет героев (Авдотью Николавну и ее мужа), но и соединяет их, не только, скажем, Авдотью Николавну и Гарина, но и Гарина с казначеем, соединяет их в конфликте для того, чтобы сделать зависимыми друг от друга и дать возможность соединиться женщине с возлюбленным. Может быть, именно роль случая, его художественную функцию подчеркнул в своей иллюстрации к поэме М. Ю. Лермонтова М. В. Добужинский: Авдотья Николавна стоит у окна и смотрит на входящих в город под лучами Авроры уланов [Добужинский 2001: 27]. Здесь очевидна перекличка «Тамбовской казначейши» как произведения и сатирического и трагикомического не только с другими сатирическими произведениями поэта, но и, например, с лирической инвективой «Дума», написанной в 1838 году, где поэт говорит о своем поколении («Его грядущее — иль пусто, иль темно»), о приземленности чувств и отсутствии благородных порывов:
Мечты поэзии, создания искусства Восторгом сладостным наш ум не шевелят; Мы жадно бережем в груди остаток чувства — Зарытый скупостью и бесполезный клад. И ненавидим мы, и любим мы случайно, Ничем не жертвуя ни злобе, ни любви, И царствует в душе какой-то холод тайный, Когда огонь кипит в крови.
[Лермонтов 1954: 114]
Сатирическая, как принято считать, а мы полагаем, трагикомическая, поэма М. Ю. Лермонтова «Тамбовская казначейша» ярко вписана в общий контекст творчества поэта. Здесь все отвечает характеристике В. Г. Белинского творчества поэта. В статье «Стихотворения М. Лермонтова» критик обращал внимание на « .свежесть благоухания, художественную роскошь форм, поэтическую прелесть и благородную простоту образов, энергию, могучесть языка, алмазную крепость и металлическую звучность стиха, полноту чувства, глубокость и разнообразие идей, необъятность содержания» и заключал: это — «суть родовые характеристические приметы поэзии Лермонтова.» [Белинский 1959: 415]. Произведение, протестующее против прагматичного отношения к любви, содержит пронзительные строки о любви, которые дают нам основание принять еще одно появляющееся в последней главке авторское жанровое определение — «печальная быль»:
Язык любви, язык чудесный, Одной лишь юности известный, Кому, кто раз хоть был любим, Не стал ты языком родным? В минуту страстного волненья Кому хоть раз ты не помог Близ милых уст, у милых ног? Кого под игом принужденья, В толпе завистливой и злой, Не спас ты, чудный и живой?
[Лермонтов 1955: 129]
«Печальная быль» о жажде любви тамбовской казначейши прочитана нами на страницах лермонтовского произведения [См. подробнее: Полякова 2012:103-113].
В процессе реализации методологии социально-исторического литературоведческого исследования Анциферову представлялось важным акцентировать причины активизации внимания в 20-30-х годах ХХ века к местнографическому материалу, в частности урбаническому. В Предисловии к диссертации он писал: «Этот разгоревшийся интерес к городам нужно поставить в связь с потрясениями, вызванными Первой мировой войной, которая оказалась лишь репетицией к той ужасающей мировой войне, которую в наши дни зажег воинствующий германизм.
Можно с уверенностью сказать, что с наступлением эпохи мира, когда человечество вернется к восстановлению всего, что разрушено величайшей катастрофой, которую знает история, — интерес к родным городам, истерзанным и разрушенным, да не только к ним, а ко всему уцелевшему после сокрушительного смерча, пронесшегося по нашей планете, пробудится с новой силой. А вместе с этим расцветет и интерес к "портретам" городов, по которым легче будет проникнуть в их существо, понять их "душу"» [Анциферов 1944: 15].
В наши дни целесообразно вести речь не только о стремлении возродить в памяти человека разрушенное. Сегодня интерес к городам, к милой малой родине, в целом к отечественной истории обусловлен острой необходимостью возрождения самого современного человека, порушившего многие исторические и нравственные основы. С другой стороны, ни одна локальная проблема не может разрабатываться без учета текущих процессов глобализации, в том числе глобализации гуманитарного знания, ведущего к нивелированию национальной сущности и идеологического содержания искусства.
Под воздействием реальных имманентных процессов современного социума становится закономерным интерес гуманитарных наук не только к единым типологическим характеристикам,
но и к специфическим особенностям регионально-исторического развития, что и является предметом изучения краезнания, регионалистики. В этих условиях целесообразно оперировать и понятием «филологическая регионалистика», определить им целое научное направление, у которого есть свое место в парадигме гуманитарных наук.
Задача филологической регионалистики как отрасли, с одной стороны, филологии, с другой — исторического знания, состоит в системном исследовании литературно-художественных явлений или языковых процессов, генезиса, эволюции региональной субкультуры с использованием филологического инструментария, через постижение особенностей творческой индивидуальности художника. Филологическая регионалистика — гуманитарная ветвь прикладного научного многофункционального знания, историческая функция которой в период нарастающего напряжения между глобализаци-онным и ментальным особенно актуализируется. Она не сводится к литературному краеведению или, скажем, к диалектологии, а предполагает изучение широкого спектра местнографичсских реалий, вплоть до национального менталитета, этнических проблем, живого разговорного языка, анималисти-ки, ономастики или топонимики, способствует активизации междисциплинарных процессов в изучении местнографии и сама является коммуникативным культурным феноменом.
Решение задач филологической регионалистики — миссия историка, владеющего искусством филологического исследования, или филолога, способного конкретно исторически и социально мыслить. Социально-ценностный подход к художественному творчеству предполагает ответы на вопросы о том, какие духовно-нравственные и общественные ценности эпохи отразила художественная местнография, какую социально значимую информацию об авторе, времени и о себе она несет. Если вспомнить остроумное сравнение М. Гаспа-рова (естественные науки существуют для того, чтобы человечество не погибло от голода, гуманитарные — чтобы оно не погибло от самоистребления) [См.: Гаспаров 1998: 446], то филологическая регионалистика, обращенная не только к городам, поселкам, но к целым материкам и континентам, исполняет именно эту роль.
Литературоведческое краезнание — один из путей познания особенностей жизни региона с опорой на тематические и проблемные классификации литературно-художественных произведений, структурно-поэтический их анализ, комментирование, толкование, издание текстов, на текстологические реалии, написание научной биографии писателей. В процессе практического освоения филологической
.о
X
<v ^
иэ о а
Ol
со о
о
го го
X
ы
го ^
го
го
Ol
а
к го
Ol
о о
го со
о ^
к ^
о
со
иэ ип
ЦП
о
гм
го
го
О!
а
(К
го ^
и О!
о о
регионалистики возможно создать дополнительные к уже известным представления о литературных произведениях и творческой индивидуальности их авторов, об исторических портретах того или иного края. При этом отклики самих писателей о крае недостаточно лишь констатировать, а следует в каждом отдельном случае учитывать ситуацию и обстоятельства, условия, в которых возникали те или иные характеристики. Тогда станет понятным, почему, например, А. Платонов оценивал тамбовскую жизнь второй половины 1920-х годов однозначно негативно, а О. Мандельштам, спустя менее десятилетия, столь же однозначно пропел оду зимнему Тамбову.
В настоящее время существует несколько весьма несхожих определений комплекса научных дисциплин, различных по содержанию и частным методам исследования, но ведущих в своей совокупности к научному и всестороннему познанию региона. Краезнание — это не только процесс изучения, но и пограничная область гуманитарной науки. Ясно, что речь идет о прикладном и пограничном характере науки, обращенной к изучению жизни края, и в этом случае понятия «краеведение», «краезнание», «регионалистика» в принципе тождественны. Однако важно подчеркнуть: в художественной практике они реализуют себя в отдельности и вместе, они полисемантичны, полифункциональны и синкретичны, они направлены на изучение края, пересекаются, но все же никак не взаимоотменяются. Регионалистика как отрасль гуманитарной науки имеет более артикулированный вектор движения — через познание особенностей края к постижению тайн конкретных открытий в той или иной научной сфере, к получению нового специализированного научного знания. Например, в филологической, литературоведческой регионалистике через изучение истории Петербурга — к пониманию «Маленьких трагедий» Пушкина, романов Достоевского или поэмы Блока «Двенадцать». Существенна и обратная связь: от литературного знания к установлению исторического факта.
Регионалистика в отличие от краеведения предполагает рассмотрение иного по уровню и объему расширенного спектра вопросов, включая этническую, национальную, психологическую, культурологическую или концептуально-политическую проблематику. Она предлагает более позиционированные оценки конкретных, как правило, имевших место исторических или историзованных фактов. В научной и научно-популярной литературе эксплуатируется не определенный в своих содержательных границах термин «литературоведческое краеведение», когда краеведение базируется не только и не столько на «идеологии реального комментария исторического события или литературного па-
мятника», а в первую очередь на изучении общей картины литературной жизни края. Именно под таким названием помещена специальная статья в Краткой литературной энциклопедии [Кайев 1967:385-386].
Филологическая регионалистика — это не одна наука, она, как говорил в целом о литературоведении Д. Лихачев в работе «Еще о точности литературоведения», «целый куст различных наук» [Лихачев 1989: 27-30], объединенных материалом, объектом изучения, именно жизнью региона, когда реальной единицей измерения изучаемого явления служит слово, с одной стороны, становящееся носителем образов истории в ее многопрофильном выражении, с другой — «строительным материалом истории литературы, текстологии, сюжетологии, герменевтики, диалектологии, когнитивной лингвистики и других разделов филологической науки.
Литературоведческая регионалистика предполагает изучение явлений художественной литературы. В процессе выработки критерия отбора авторов и их произведений с целью выявления исторических фактов и историко-литературных закономерностей для монографического исследования она ориентируется прежде всего на литературно-художественную классику, то есть на писателей и их произведения, которые в те или иные историко-литературные периоды определяли и определяют ведущие направления в национальном искусстве в целом, служат базово-накопительным художественным капиталом для утверждения традиции или новаторских решений. Однако это очевидный риф на пути формирования литературоведческой регионалистики как области гуманитарной науки: в научной литературе понятие «классика», в том числе литературная, не имеет бесспорного определения и остается проблематичным [См.: Сент-Бев 1970: 310; Кормилов 2001: 310; Полякова 2007: 116-136].
Именно на литературно-художественную и литературоведческую классику ориентированы монография Д. Московской «Н. П. Анциферов и художественная местнография русской литературы 1920-1930-х гг. К истории взаимосвязей русской литературы и краеведения» [Московская 2010] и ее докторская диссертация «Локально-исторический метод в литературоведении Н. П. Анциферова и русская литература 1920-1930-х гг.» Они стали значительным событием в современном литературоведении. Автор не только анализирует новаторские принципы Анциферова (которого, конечно, неудачно именует «филологом-краеведом»), но и осмысливает теорию именно филологической регионалистики, хотя, как и Анциферов, не использует этот термин.
На страницах работ Д. Московской актуализируется оригинальный историко-литературный
подход классика литературоведческой мысли, в современную литературоведческую методологию в полной мере возвращен анциферовский локально-исторический исследовательский метод. В этом отношении особенно ценна вторая глава «Локально-исторический метод в литературоведении Н. П. Анциферова. Научные предпосылки. Содержание», где излагается теория и определяется терминологический инструментарий метода анализа некнижного первоисточника художественных образов. Д. Московская и сама успешно следует этому методу в изучении творческого наследия Платонова, Вагинова, Заболоцкого, Золотарева, Добычина. Исследуя финал «Ленинградской сказки» Вагинова, образ Ленинграда в «Столбцах» Заболоцкого, значение природно-архитектурного ландшафта в платоновских ремарках на страницах киносценария «Турбинщики» и пьесы «Объявления о смерти», а также проблему ценностной позиции автора в «Городе Эн» Добычина, Д. Московская обозначает теоретические расхождения Анциферова с его выдающимся современником, создавшим учение о хронотопе: « .осмысление социальной реальности остается у Бахтина все же в рамках философско-эстетической, культурологической проблематики, тогда как научный метод Анциферова возвращает исследователя непосредственно к некнижному первоисточнику художественных образов» [Московская 2010: 57].
Д. Московская специально характеризует особенности содержания анциферовского локально-исторического метода и пишет о том, что историко-литературные исследования Анциферова выявили важную особенность русской литературы как литературы, созданной писателями именно с талантом и установками социального историка-краеведа. Московская демонстрирует достоверность социальных наблюдений и прогнозов, следующих из хронотопической образности русской словесности. «Вот почему Анциферов, — пишет она, — был убежден, что изучение истории литературы требует и от литературоведа конкретно-исторических знаний и некнижного источника впечатлений. Итогом станет, как утверждал ученый, смирение филолога перед открывшейся ему действительностью, преодоление исследовательского эгоизма, порожденного интеллектуальными привычками» [Московская 2010: 10].
И все же Д. Московская, как представляется, несколько абсолютизирует значение для историка литературы локально-исторического метода. В процессе его конкретной научно-исследовательской реализации должны быть оговорки, уточнения. Именно в филологической региона-листике этот метод основной, базовый, однако художественная ценность может быть исследована
лишь с использованием комплексного анализа подвижной системы связи, «эффекта сцепления» отдельных элементов произведения. Метод анализа «местнографической образности» имеет свои задачи и не может исчерпать все богатство художественного творения, как, впрочем, и любой другой метод.
В становлении и развитии литературоведческой регионалистики значительна роль культурно-исторической школы, прежде всего А. Пыпина и Н. Тихонравова. По воспоминаниям одного из учеников Тихонравова, как сообщает известный краевед, на его лекциях происходил «буквально перекрестный допрос литературных памятников, писем, автобиографий и воспоминаний, записок и мемуаров, альманахов, черновых бумаг и т. п. Каждый факт проверяется другим, ни одна мелочь не обходится без строгой критической оценки» [Милонов 1985: 24]. Однако именно в исследованиях Анциферова предложены алгоритмы многоаспектной характеристики филологической регионалистики в ее литературоведческом векторе, обозначены предмет и методология изучения, разработан исследовательский инструментарий. Сегодня они нуждаются в дальнейшей теоретической конкретизации и практическом воплощении.
ЛИТЕРАТУРА
Андреев В. Е. Литераторы на тамбовской земле. Краткий справочник. Мичуринск, 1998.
Анциферов Н. П. Проблемы урбанизма в русской художественной литературе. Опыт построения образа города — Петербурга Достоевского — на основе анализа литературных традиций: дис. ... д-ра филол. наук. Ленинград, 1944.
Бахтин М. М. Проблема текста в лингвистике, филологии и других гуманитарных науках. Опыт философского анализа // Бахтин М. М. Вопросы литературы и эстетики. М., 1975.
Белинский В. Г Эстетика и литературная критика: в 2 т. Т. I. М., 1959.
Владимирова Т. Л. Римский текст в творчестве Н. В. Гоголя. Томск, 2006.
Воронежский текст в русской культуре. Воронеж, 2011.
Вторые московские Анциферовские чтения. Сб. ст. по материалам Международной конференции, посвященной 140-летию В. Д. Бонч-Бруевича (12-14 сентября 201З года). М., 2014.
Гаспаров М. Л. Записи и выписки // Новое литературное обозрение. 1998. № 6 (34).
Добужинский М. В. Тамбовские впечатления. Тамбов, 2001.
Егорова Л. П. История литературы Ставрополья. ХХ век. Ставрополь, 2012.
Кайев А. Литературоведческое краеведение // Краткая литературная энциклопедия. Т. 4. М., 1967.
Коркунов В. В. Кимры в тексте. М., 2015.
.о
X
О! ^
иэ о а
О!
со о
и о
го го
X
ы
го ^
го
го
О!
а
к
го ^
и О!
о о
го со
о ^
к ^
о
со
UD
un
un
сБ
CN
ra
ra
(LI
ra ^
oi
о о
Кормилов С. И. О соотношении литературных рядов (опыт обоснования понятия) // Известия Академии наук. Серия литературы и языка. Т. 60. 2001. № 4.
Корниенко Н. В. От редактора. Филология прошлого и будущего // Анциферов Н. П. Проблемы урбанизма в русской художественной литературе. Опыт построения образа города — Петербурга Достоевского — на основе анализа литературных традиций. М., 2009.
Куприяновский П. В. Проблемы регионального изучения литературы // Русская литература. 1984. № 1.
Лермонтов М. Ю. Собр. соч.: в 6 т. Т. 2. М., 1954.
Лермонтов М. Ю. Собр. соч.: в 6 т. Т. 4. М., 1955.
Лихачев Д. С. О филологии. М., 1989.
Лотман Ю. М. Структура художественного текста. М., 1970.
Милонов Н. А. Литературное краеведение. М., 1985.
Михаил Шолохов и Уильям Фолкнер. Материалы советско-американского симпозиума // Дон. 1987. № 5.
Московская Д. С. Н. П. Анциферов и художественная местнография русской литературы 1920-1930-х гг. К истории взаимосвязей русской литературы и краеведения. М., 2010.
Н. П. Анциферов. Филология прошлого и будущего. По материалам международной научной конфе-
ренции «Первые московские Анциферовские чтения» (25-27 сентября 2012 г.). М., 2012.
Полякова Л. В. Русская литература. Индивидуально-творческий колорит. Тамбов, 2012.
Полякова Л. В. Тамбовская магистраль русской литературы. Тамбов, 2011.
Полякова Л. В. «Что такое классик?» К проблеме соотношения «литературных рядов» // Полякова Л. В. Теоретические и методологические аспекты истории русской литературы ХХ-ХХ1 веков. Тамбов, 2007.
Потебня А. А. Эстетика и поэтика. М., 1976.
Прохорова Л. С. Лондонский городской текст русской литературы первой трети XIX века: автореф. дис. ... канд. филол. наук. Томск, 2005.
Сент-Бев Ш. Литературные портреты. Критические очерки. М., 1970.
Травушкин Н. С. Литературное краеведение в системе литературоведческих наук // Научные доклады литературоведов Поволжья. Астрахань, 1967.
Чмыхало Б. А. Литературный регионализм. Красноярск, 1990.
ФГБОУ ВПО «Тамбовский государственный университет имени Г. Р. Державина».
Поступила в редакцию 30.08.2015 г.
UDC 82 PHILOLOGIC REGIONALISTICS AS A SCIENCE:
TO THE BASIS OF THE PROBLEM
L. V. Polyakova
The article shows that impact of real process of contemporary socium let humanitarian sciences find an interest to specific peculiarities of regional and historic development. This conditions make the notion "philological regionalistics" more expedient, it helps to identify the whole scientific direciton. Author makes tasks of philological regionalistics as a branch, on the one hand, philology, on the other hand — historical knowledge. Author creates the system of arguments for delimination of phenomenon of literature regionalistics and literature regional studies.
KEY WORD S: philologic regionalistics, scientific direction, literature regional studies.
POLYAKOVA LARISA V.
Doctor of Philology, Professor of Tambov State University named after G. R. Derzhavin E-mail: polarvas@yandex.ru
