CC BY
80
ФЕНОМЕНОЛОГИЯ ВЛАСТИ В ТВОРЧЕСТВЕ Ф.М. ДОСТОЕВСКОГО («БЕСЫ»)
Е.Г. Постникова
Ключевые слова: Ф.М. Достоевский, Власть, политическая
мифология, феноменология Власти.
Keywords: F.M. Dostoyevsky, Power, political mythology, phenomenology of Power.
Одной из ведущих тем «Бесов» является тема власти. В центре внимания автора - явление «вождизма», столь характерное для всех кризисных, переходных моментов жизни общества. Судьба России, угадывая которую Достоевский и написал роман «Бесы», во многом зависит от Сверхчеловека - Героя, Вождя. Достоевский показывает, как в “смутное” время возникает запрос на лидера. Герои-идеологи «Бесов» претендуют на роль лидеров массовых политических движений Нового времени, конечной целью которых является захват власти. Герои романа много говорят о власти и откровенно демонстрируют свое гипертрофированное властолюбие. Приведем лишь несколько характерных высказываний, в которых угадывается мысль автора о том, что основная цель революционного движения «наших» - захват власти. Так, например, инструктируя «пятерку» после убийства Шато-ва, Петр Верховенский восклицает: «Останемся только мы, заранее предназначившие себя для приема власти <...> Мы организуемся, чтобы захватить направление; что праздно лежит и само на нас рот пялит, того стыдно не взять в руки.» [Достоевский, 1974, с. 563].
Но тема власти в романе Достоевского не ограничивается только исследованием явления «вождизма». На наш взгляд, в этом романе представлены и проанализированы все возможные типы политической (да и духовной) власти. Но для того, чтобы разобраться в этом вопросе, нам необходимо опереться на известные в философии типологии власти.
Наиболее полная феноменология политической власти с общефилософских позиций содержится в работе А. Кожева (1942), впервые опубликованной во Франции в 2004 году (русский перевод - 2006 год) [Кожев, 2006]. Он предлагает общую теорию, включающую феномено-
логию, метафизику и онтологию всех типов власти. Опираясь на теории власти Платона, Аристотеля, схоластиков и Гегеля, Кожев выделяет четыре «чистых» типа человеческой власти.
Власть Отца (власть старых над молодыми; власть Традиции; власть Творца над его творением; власть Автора), основанная на принципе причины и следствия (лучше всего эта теория разработана у Фомы Аквинского).
Власть Господина над Рабом (Высокородного над Низкородным, Военного над Штатским, Победителя над Побежденным, Мужчины над Женщиной) основана на принципе риска.
Власть Вождя (Вышестоящего над Нижестоящим, Учителя над Учеником, власть Техника, власть Пророка) над группой (толпой) основана на личных достоинствах, знаниях и предвидении. Предполагает наличие проекта, видение цели (концепция разработана Аристотелем).
Власть Судьи (Арбитра) основывается на Справедливости (концепция разработана Платоном).
А. Кожев отмечает: «В действительности, все конкретные случаи власти всегда выступают как смешанные; все четыре чистых типа вступают в комбинации. Тем не менее, различить их можно по преобладанию какого-то одного или нескольких чистых типов» [Кожев, 2006, с. 47]. В своей работе мы будем опираться именно на эту типологию власти.
Здесь стоит отметить, что Ф.М. Достоевский был знаком с трудами Аристотеля, Платона, Гегеля. Так, в его личной библиотеке находились «Сборники древних классиков для русских читателей», знакомящие читающую публику с произведениями Аристотеля и Платона. В своей публицистике писатель ссылался на сочинения Платона «Федр», «Федан», «Политика и Государство», «Республика (Государство)» [Библиотека Достоевского, 2005, с. 20, 59, 79, 157]. Достоевский упоминает Платона в романе «Бесы» среди устроителей различных социальных утопий [Достоевский, 1974, с. 311]. И, конечно же, Достоевский был знаком с философской системой Гегеля, изучал некоторые его труды в подлиннике. Так, в письме к своему брату Михаилу от 22.02.1854. Достоевский просит его прислать тома гегелевских лекций по истории философии, которые он собирается переводить на русский язык вместе с бароном Врангелем: «пришли непременно Гегеля, в особенности Гегелеву философию истории. С этим вся моя будущность соединена!» [Библиотека Достоевского, 2005, с. 8]. Кроме того, среди его близкого окружения были гегелианцы, к примеру, тот же Н. Страхов. Наконец, Достоевский был знаком с трудами Прудона,
находившегося под влиянием Гегеля. Поэтому, даже если предположить, что Достоевский не читал «Феноменологию духа», то он не мог не быть знаком с гегелевской теорией опосредованно. Все вышеизложенное дает нам право утверждать, что Достоевский был в курсе всех известных в то время политических и философских теорий власти и государства.
Феномен власти в «Бесах» более всего связан с образом главного героя романа Николая Всеволодовича Ставрогина. Этот герой, обладающий харизмой от природы, больше других имеет право на Власть и по происхождению. Это очень тонко прочувствовал Петруша Верховенский: «Вы ужасный аристократ. Аристократ, когда идет в демократию, обаятелен!» [Достоевский, 1974, а 323]. Попробуем ответить на вопрос: какие качества Николая Всеволодовича делают его центром притяжения для остальных героев и какой именно тип власти актуализируется через его образ?
Для начала отметим, что Ставрогин - это единственный герой в «Бесах», в образе которого отразились древние представления о божественном происхождении и магической природе Власти. Имя героя мифологично. Николай Всеволодович Ставрогин. Всеволод: всем владеющий (корень влад/волод). Фамилия Ставрогин, скорее всего, происходит от греческого «крест» [Федосюк, 2002, с. 188]. Возможно, крест, который несет Николай Всеволодович по роду (от отца) - это крест власти. Можно предположить, что в сочетании отчества и фамилии отразились христианские представления о том, что харизма власти есть дар Святого духа. Носитель дарований власти несет за нее ответственность. Чем больше дар, тем больше ответственность, и неправильно использующий власть будет наказан. «Суд жесточайший пре-имущим бывает, ибо малый достоин есть милости, сильнии же сильно истязани будут (Прем. Сол. 6, 5-6). Идея ответственности за власть содержится и в словах Спасителя: «Всякому, ему же дано будет много, много взыщется от него, и ему же придаша множайше, множайше просят от него» (Лк. 12, 48).
«Развоплощенность», мистическая двойственность, внемораль-ность и аномальность поведения Ставрогина рождает различные варианты мифа о нем и побуждает окружающих к его героизации, символическому «коронованию». Общество навязывает герою различные типы Власти: ему предлагается власть Отца, в нем угадывают потенциального Вождя, изначально ему дана власть Господина. Посмотрим, в каких ситуациях и как это происходит.
Точнее разобраться в феноменологии власти в «Бесах» нам помо-
гут философские выводы А. Кожева, согласно которым теория Власти Отца сводит любую человеческую Власть к божественной. «Она склонна истолковывать всякую Власть (человеческую) как вариант Власти Отца. (Отсюда ее склонность подчеркивать «отцовское» начало политических властей). Ведь власть отца есть владычество причины над следствием», - отмечает исследователь [Кожев, 2006, с. 43].
Теория Власти Отца одна из самых древних. Отметим здесь, что властителя такого типа видят и готовы признать в Ставрогине герои «из народа»: Федька Каторжный и Марья Тимофеевна Лебядкина (Хромоножка). Необычность ситуации заключается в том, что для этих героев, как и для самого Ставрогина, характерно антиповедение. Но природа «аномального» поведения этих героев различна. Лидер маргинального разбойничьего сообщества Федька Каторжный, сохраняя веру в Бога и признавая христианские ценности, ставит себя вне общества, совершая осознанные кощунственные поступки (ограбление церкви). При этом Федька Каторжный противопоставляет свое миропонимание (верующего, но грешного разбойника) нигилистическому миропониманию Петруши Верховенского: «Петр Степанович <...>. Окромя того, что уже в Творца небесного, нас из перси земной создавшего, ни на грош не веруют-с, а говорят, что все одна природа устроила.» [Достоевский, 1974, с. 221]. Собственное антиповедение герой объясняет «сиротством»: «Да как завел меня туда Господь, - продолжал он, эх, благодать небесная думаю! По сиротству моему произошло это дело, так как в нашей судьбе совсем нельзя без вспомоществования» [Достоевский, 1974, с. 220]. Обращает на себя внимание это нарочитое педалирование темы «сиротства»: «Рассудите, может быть, сударь: сироту долго ли изобидеть» [Достоевский, 1974, с. 206]. На наш взгляд, «сиротство», являясь универсальным словом-образом, маркирует традиционную для русской культуры и истории ситуацию, когда народ нуждается в «Батюшке-царе», сильном, официально признанном Властителе. Чувствуя себя «сиротинушкой», Федька Каторжный готов подчиниться Власти Отца (Бога), которую признает за Ставрогиным: «Я, сударь, вам как отцу родному, али родному брату» [Достоевский, 1974, с. 221], или еще: «Я перед вами, сударь, как перед Истинным, потому об вас многим наслышаны» [Достоевский, 1974, с. 205].
Маргинальный лидер Федька пытается завербоваться к Ставроги-ну на службу в «опричники»: «Могу, пожалуй, вашей милости пригодиться, если полоса такая, примерно выйдет» [Достоевский, 1974, с. 205]. Он готов поставить свое разбойничье анти-поведение на службу Властителю, оказывать тому специфические услуги (например,
убийство Лебядкиных по заказу). Но подчиниться Федька согласен только «истинному» Властителю, поэтому изначально он «проверяет» Ставрогина. Сначала разбойник ведет себя с аристократом Ставроги-ным слишком панибратски, «вежливо-фамильярно», буквально «вяжется» к нему: «Этот с неба упавший человек совершенно был убежден в своей для него необходимости и слишком нагло спешил заявить об этом. Вообще с ним не церемонились» [Достоевский, 1974, с. 206]. «Вежливо-фамильярный» тон меняется на «серьезный» после того, как Ставрогин показывает свою силу и власть: «Он схватил бродягу за шиворот и, со всею накопившеюся злобой, из всей силы ударил его об мост» [Достоевский, 1974, с. 220]. На появившийся в руках «бродяги» нож «отец родной» реагирует так: «Долой нож, спрячь, спрячь сейчас!
- приказал с нетерпеливым жестом Николай Всеволодович, и нож исчез так же мгновенно, как появился» [Достоевский, 1974, а 220].
Отметим, что Федька очень четко определяет, кто «истинный» Властитель, отдавая предпочтение Ставрогину перед претендующим на ту же роль Петрушей Верховенским: «Петр Степанович - одно, а вы, сударь, пожалуй, что и другое <...> Лучше, думаю, я уж сапогу поклонюсь, а не лаптю» [Достоевский, 1974, а 205]. Разбойник из народа отказывается признать в Петруше лидера: «Все равно как поганая человечья вошь, - вот я тебя за кого почитаю» [Достоевский, 1974, а 428]. Повторяя жест признанного лидера («а господин Ставрогин тебя давеча по щекам отхлестали, что уже и нам известно» [Достоевский, 1974, а 428], Федька избивает «по щекам» же «подлого» Петрушу, разоблачая в нем таким образом самозванца, рвущегося к Власти и этой Власти недостойного. Итак, мы увидели, что разбойник «из народа» Федька Каторжный прозревает и признает в Ставрогине традиционного лидера, наделенного властью Отца («отец родной», «Истинный»), власть которого связана с прошлым, освящена Традицией, основана на принципе причины и следствия. Напомним, что согласно типологии А. Кожева, «Власть Отца есть «манифестация Прошлого» (исторической причины или Традиции)» [Кожев, 2006, с. 85].
Впитавшая в себя традиции народной культуры, тесно связанная с коллективным бессознательным нации, с «массовой душой» Марья Тимофеевна Лебядкина является законной супругой Ставрогина. На первый взгляд, взаимоотношения между этими героями строятся по принципу Власти Господина. Напомним, что по типологии А. Кожева Власть Мужчины над Женщиной, Сильного над Слабым являются проявлением (частным случаем) Власти Господина [Кожев, 2006, с. 27-30]. Вот как описывает встречу супругов после долгой разлуки Хроникер:
«Мне, например, запомнилось, что Марья Тимофеевна, вся замирая от испуга, поднялась к нему навстречу и сложила, как бы умоляя его, пред собою руки; а вместе с тем вспоминается восторг в ее взгляде, какой-то безумный восторг, почти исказивший ее черты, - восторг, который трудно людьми переносится [Достоевский, 1974, c. 146]. В восприятии Хромоножкой Ставрогина поражает двойственность и сила чувства: испуг и восторг, благоговение и ужас. Это близко к нуменозному чувству, которое испытывает человек перед лицом Бога или божественного Властителя.
При более пристальном прочтении можно обнаружить, что Хромоножка признает за Ставрогиным Власть Отца, власть в традиционном ее понимании. В отношениях этой «невозможной» пары: «безумной» юродивой женщины, мыслящей народными мифологическими образами и выражающейся фольклорными языком, и аристократа, идеолога-мыслителя мужчины - проявляется связь с древними мифологическими представлениями о Власти, хранящимися в традиционной политической культуре русского народа. Мария Лебядкина изначально видит в муже «ясного сокола и князя» [Достоевский, 1974, c. 216]. Тайная жена Ставрогина Хромоножка, на образ которой проецируется образ России, мечтает найти в Ставрогине Князя-спасителя. Она и обращается к герою как к князю: «Здравствуйте, князь» [Достоевский, 1974, c. 216]; «Слушайте, князь» [Достоевский, 1974, c. 217]. Ставрогина такое обращение удивляет: «С чего вы меня князем зовете и...за кого принимаете?» [Достоевский, 1974, c. 218]. Возможно, что Марья Тимофеевна именует Ставрогина князем не случайно. Князь - это самый древний образ правителя на Святой Руси. Как писал Чернявский: «Страсти русских Святых Князей самым драматическим образом выражают святость власти в христианском обществе. В мифе проявляется не столько уподобление князя Христу, сколько перенесение Христа и его Страстей на князя и его страдания. Много русских князей были святыми, в духовном смысле этого слова, но князья, которые умерли из-за того, что были князьями, наиболее ясно выразили свой княжеский статус, и, тем самым, более приблизились к образу Христа» (см.: [Безансон, 1999, с. 63]).
Но при всей своей харизме Ставрогин никак не вписывается в образ Князя-страстотерпца. Он ничем не готов пожертвовать ради родной Земли. Неспособность к самопожертвованию ради великой идеи - идеи Спасения, Воскрешения России - лишает Ставрогина статуса Князя. Ставрогин отказывается от власти, которую воспринимает как ненужное «бремя», так же, как отказывается от своей жены Хромоножки.
Итак, Хромоножка ожидает увидеть в Ставрогине Князя-Спасителя, а находит самозванца, проклиная его формулой, принятой на семи соборах: «Гришка Отрепь-ев, а-на-фе-ма!» [Достоевский, 1974, с. 219]. Отказ от собственной законной жены, как и отказ от ответственности, от «хотения» можно понимать как отказ от властной харизмы. «Князь», лишенный харизмы, автоматически превращается в самозванца и разоблачается, как Гришка Отрепьев.
Мы можем сделать предварительный вывод о том, что Ставрогин отказывается от предлагаемой ему Власти Отца, от роли Властителя в ее традиционном понимании. Отречение героя от собственной законной супруги Хромоножки на метафорическом уровне прочитывается как отказ властителя от ответственности.
Продолжая далее наше исследование типологии власти в «Бесах», отметим, что с образом Ставрогина связан и такой тип власти, как Власть Вождя. Напомним, что, по типологии Власти А. Кожева, Власть Вождя (Вышестоящего над Нижестоящим, Учителя над Учеником, власть Техника, власть Пророка) над группой (толпой) основана на личных достоинствах, знаниях и предвидении [Кожев, 2006, с. 27]. Власть Вождя предполагает наличие проекта, видение цели. Власть Вождя дается тому, кто «видит дальше других, поскольку это он замыслил проект, а прочие не шли дальше уровня непосредственных впечатлений» [Кожев, 2006, с. 32]. А. Кожев выдвинул предположение, что первые «истинные» вожди появились так: «группа «Господ», «благородных разбойников» собиралась вокруг Вождя, предлагавшего план набега; он получал абсолютную Власть на время, пока длилось исполнение его проекта - он становился «диктатором», «царем» [Кожев, 2006, с. 32].
Отметим здесь, что Россия второй половины XIX века, как ее показывает Ф.М. Достоевский в «Бесах», буквально «заражена» явлением «вождизма». Современный человек, легко и играючи отказываясь от Традиции, мечтая разрушить существующие социальные системы, добровольно вживается в идеологические мифы Нового Времени. Легкомысленность отношения к действительности проявляется в том, как дружно герои «Бесов», зараженные политическими мифами «либерализма», «радикализма», «социализма», «фурьеризма» и други-ми«измами», объявляют время отцов «проклятым» Прошлым, свое время «подлым» Настоящим и готовы идти с «дрекольем на Петербург», чтобы построить «прекрасное» Будущее. О прекрасном будущем социальном устройстве спорят до хрипоты на своих заседаниях «наши», подражая при этом уже ставшими Героями Нового Времени
Белинскому и Герцену: «Позвольте-с, - вскипал все более и более хромой, - разговоры и суждения о будущем социальном устройстве - почти настоятельная необходимость всех мыслящих современных людей. Герцен всю жизнь только о том и заботился. Белинский, как мне достоверно известно, проводил целые вечера с своими друзьями, дебатируя и предрешая заранее даже самые мелкие, так сказать кухонные, подробности в будущем социальном устройстве» [Достоевский, 1974, с. 313].
Ориентация героев на Прошлое, Настоящее или Будущее поможет нам разобраться в типологии Власти в «Бесах». А. Кожев утверждает: «Власть может «проявляться» (стать «феноменом») только в мире с временной структурой. Метафизическим основанием Власти выступает поэтому «модификация» такой сущности, как Время. <...> Время как таковое обладает ценностью Власти <...> Рассматриваемая нами Власть с необходимостью подразделяется на четыре типа: Власть Вечного и Власть Временного, представляемая Властью Настоящего, Прошлого и Будущего <...>. Власть Судьи есть Власть Вечного; Власть Отца есть «манифестация Прошлого» (исторической причины или Традиции <. >. Власть Вождя «манифестирует» Будущее. Власть «проекта» есть не что иное, как власть Вождя. Настоящее (исторического мира) есть метафизическое основание Власти Господина» [Кожев, 2006, с. 77-85].
Автором практически всех идеологических «проектов», человеком, «который видит дальше других», в «Бесах» является Николай Всеволодович Ставрогин. Общепризнанный генератор всех идей в «Бесах» Ставрогин подсказывает ведущим героям-идеологам романа различные варианты будущего, в котором будет царить человекобог (че-ловекобоги). Шатов, Кириллов, Верховенский, исходя из своего атеизма, на место отвергнутого Бога ставят идею о «внешнем мире», идею о человекобоге. Кириллов проповедует ее в такой форме: «Если нет Бога, то я Бог» [Достоевский, 1974, с. 470]. Шатов ищет в другом направлении: «Народ возношу до Бога» [Достоевский, 1974, с. 199], таким образом, «человекобог» переоформляется в «народобог». Верховенский пытается реализовать идею человекобога немедленно, «придумывая» самозванца Ивана-Царевича. И здесь, вроде бы, он действует совершенно самостоятельно. Но из разговора Ставрогина с Шатовым мы узнаем, что устав тайного «общества» помогал Верховенскому написать все тот же Ставрогин.
Своей формулировкой все варианты идеи человекобога обязаны мыслительной активности этого героя. Он мыслит ярко и самовластно.
«В ваших словах я признаю мое собственное настроение два года назад, и теперь уже не скажу вам, как давеча, что вы мои тогдашние мысли преувеличили. Мне даже кажется, что они были еще исключительнее, еще самовластнее» [Достоевский, 1974, с. 200], - замечает он Ша-тову, требующему подтверждения и последовательной реализации идеи народа-бога от своего «учителя». Понятно, что такая творческая одаренность, способность к предвидению и даже пророчеству делают Ставрогина главным претендентом на роль Вождя в «Бесах». Власть Вождя готовы признать за Ставрогиным и Верховенский, и Шатов, и даже Кириллов. Особенно это выдается во взаимоотношениях Ставро-гина и Шатова. «Извините, - действительно удивился Николай Всеволодович, - но вы, кажется, смотрите на меня как на какое-то солнце, а на себя как на какую-то букашку сравнительно со мной [Достоевский, 1974, с. 200]. «Верующий» в Ставрогина Шатов требует от «пророка» занять участную позицию в бытии, буквально навязывая ему роль Вождя движения за осуществление в будущей России идеи «народобога»: «Вы, вы один могли бы поднять это знамя!» [Достоевский, 1974, с. 201].
Идентифицировать роль, которую играет в жизни Шатова Ставрогин, как роль Вождя (Власть Вождя) нам помогают и ключевые слова «учитель - ученик». «Был учитель, вещавший огромные слова, и был ученик, воскресший их мертвых. Я тот ученик, а вы тот учитель» [Достоевский, 1974, с. 196], - заявляет Шатов. Напомним, что по типологии А. Кожева Власть Учителя над Учеником - вариант Власти Вождя. В этом высказывании Шатова для нас важно, что предполагаемый Вождь, реализующий свой проект «народобога» в Будущем, в сердцах «верующих» в него подвластных занимает место Христа, «воскрешает из мертвых». То есть роль, которую настойчиво предлагает Шатов своему «учителю», по сути дела, не ограничивается «вождизмом», а ведет к самозванству на место Богочеловека (Христа). Таким образом, Шатов со своей идеей «народо-бога» мало чем отличается от Петруши Верховенского, который «себя, такого как есть, людям взамен Христа предложить желает» [Достоевский, 1974, с. 171]. И тот и другой пытаются насильно завербовать Ставрогина, сделать его «знаменем» радикальных политических течений Нового Времени.
Показательно, что и в том, и в другом случае Ставрогин от Власти Вождя отказывается. На наш взгляд, причина, по которой Ставрогин отрекается от власти Вождя, не в бессилии, не в отсутствии харизмы или смелости, причина - в особенностях мыслитель-
ной активности и жизненной позиции героя. Общепризнанный генератор всех идей в «Бесах» Николай Ставрогин являет собой пример утонувшего в теоретических измышлениях и не занявшего личной ответственной позиции мыслителя. Внешне активный, «сильный духом» деятель Ставрогин носит в себе огромную потенциальную силу, которую чувствуют все окружающие его «двойники». Но его мысль остается неинкарнированной, действие - невоплощенным. Идея остается лишь пустой возможностью. Ее могло бы и не быть вовсе. Она сосуществует с другой, полностью противоположной ей. Пророк и «учитель» носит в себе идею «Богочеловека» и «человекобога» одновременно, ему одинаково понятен и идеал содомский и идеал Мадонны, и он не может сделать выбор между ними. Мысли Ставрогина не хватает «нудительности», незаменимости в сознании.
Третий тип Власти, Власть Господина, дана аристократу Став-рогину «от природы» и «по рождению». Власть Господина готовы признать за Ставрогиным капитан Лебядкин, тот же Шатов и Петруша Верховенский. Впрочем, отметим здесь, что «демократичный» аристократ Ставрогин властью Господина не злоупотребляет. Исключение - его взаимоотношения с Петрушей Верховенским, заслуживающие особого внимания. Главный «бес» романа Петруша Верховенский внешне, декларативно признает в Ставрогине Господина и нарочито готов подчиняться ему, как слуга, раб, «секретарь», идолопоклонник: «Вы начальник, вы сила; я у вас только сбоку буду, секретарем [Достоевский, 1974, с. 299]; «Вы предводитель, вы солнце, а я ваш червяк [Достоевский, 1974, с. 324]. Отношение Верховенского к Ставрогину как к Господину выдается и в позах Власти: «Вы заранее смеетесь, что увидите «наших»? - весело юлил Петр Степанович, то стараясь шагать рядом с своим спутником по узкому кирпичному тротуару, то сбегая даже на улицу, в самую грязь, потому что спутник совершенно не замечал, что идет один по самой средине тротуара, а стало быть, занимает его весь одной своей особой [Достоевский, 1974, с. 299]. Весело юляший и бегущий за Господином по грязи Верховенский на первый взгляд представляет собой яркий пример типа преданного слуги. Но позы Власти выдают замысел «червяка» против «хозяина».
Предлагаем посмотреть на загадочные взаимоотношения двух главных героев «Бесов» с точки зрения феноменологии власти. Легко можно обнаружить, что «раб» Петруша в какой-то момент начинает претендовать на власть над своим Господином («хозяином»).
Вот, к примеру, сцена, в которой Петруша Верховенский практически открыто (открытым текстом) требует от Ставрогина денег для Федьки Каторжного на убийство Лебядкиных: «Одним словом, будут или не будут деньги? - в злобном нетерпении и как бы властно крикнул он на Ставрогина [Достоевский, 1974, с. 320]. Ставрогин догадывается: «Связав меня преступлением, вы, конечно думаете получить надо мною власть. А, ведь так? Для чего вам власть? На кой черт я вам понадобился? Раз навсегда рассмотрите ближе: ваш ли я человек, и оставьте меня в покое» [Достоевский, 1974, с. 320]. Петруша явно стремится к Власти над сильным Ставрогиным, пытается использовать его в своих целях.
На наш взгляд, в паре двойников - Ставрогин-Верховенский -не просто идет борьба за власть, главная проблема не в этом. Мы присутствуем при столкновении разных типов Власти: власти Вождя и власти Господина. Петруша, признающий талант, харизму, способность повести за собой массы, Власть Вождя за Ставрогиным, добивается для себя роли Господина при Ставрогине.
А. Кожев так характеризует власть Господина: «Настоящее (исторического мира) есть метафизическое основание Власти Господина, а Настоящее «явлено» в «авторитарной» форме ровно настолько, насколько оно осуществляется как действие в собственном смысле слова, то есть действие, не останавливающееся перед Риском тотального уничтожения Бытия, служащего ему опорой. Власть «нужд сегодняшнего дня» в оппозиции «мечтам о будущем» и «сохранению прошлого» есть, в конечном счете, Власть нужд войны или вообще жизненного риска, что и ведет к переходу Прошлого той или иной Нации в ее Будущее через ее настоящее» [Кожев, 2006, с. 87]. «Властью Господина тем самым может стать только Власть Воина. Вообще говоря, это Власть того, кто «готов идти на Риск» (во всех областях), кто «умеет действовать», кто «способен принять решение», способен «предпринимать нечто» и т.д. Короче говоря, того, кто далеко не всегда «разумен» и «осторожен» [Кожев, 2006, с. 88].
Особенностью образа Петруши является его излишняя внешняя активность - «деловитость», как обозначил ее Достоевский. Исследователями отмечалось, что, работая над образом Петра Верховенского, Достоевский особенно хотел выделить резко развитую способность героя к действию. По его замыслу, в этом герое «ограниченность» должна была сочетаться с «деловитостью». В нем есть решимость на «первый шаг». Петруша Верховенский, исходя из не-
приятия внешнего мира и мечтая его переделать, придумывает «первый шаг»: «Я выдумал первый шаг» [Достоевский, 1974, с. 324]. Причем шаг этот должен быть осуществлен немедленно, в текущем настоящем: «Всего только десять таких же кучек по России, и я неуловим» [Достоевский, 1974, с. 322]. Петруша готов рисковать. Он не остановится «перед Риском тотального уничтожения бытия» [Кожев, 2006, с. 87]. «Мы сделаем такую смуту, что все пойдет с основ», - заявляет он [Достоевский, 1974, с. 322].
Власть, о которой мечтает и которую готов осуществить Петр Верховенский, - это Власть Господина, Власть Настоящего. Петруша принимает решения и осуществляет их в Настоящем. Показателен в этом отношении вопрос, который он ставит в ультимативной форме перед кучкой «Наших»: «Минуя разговоры - потому что не тридцать же лет опять болтать, как болтали до сих пор тридцать лет,
- я вас спрашиваю, что вам милее: медленный ли путь, состоящий в сочинении социальных романов и в канцелярском предрешении судеб человеческих на тысячи лет вперед на бумаге, тогда как деспотизм тем временем будет глотать жареные куски, которые вам сами в рот летят и которые вы мимо рта пропускаете, или вы держитесь решения скорого, в чем бы оно ни состояло, но которое наконец развяжет руки и даст человечеству на просторе самому социально устроиться уж на деле, а не на бумаге?» [Достоевский, 197 4, с. 315]. Эта тирада строится на столкновении -противопоставлении двух мифополитических систем: либерализма и радикализма, - и двух типов Власти: Власти Вождя и Власти Господина. Власть Господина как власть Настоящего («решения скорого»), как «манифестация» риска и немедленного решительного действия («развяжет руки»), противопоставляется власти Вождей, основанной на принципе Предвидения, проекта Будущего («предрешение судеб человеческих на тысячи лет вперед на бумаге») и не возможной в настоящем. Петруша Верховенский с его решимостью «на все», «на первый шаг», с его суетой («деловитостью») в Настоящем представляет Власть Господина. С другой стороны, фурьеристы, социалисты, коммунисты, Шигалев и даже, возможно, Ставрогин с их предрешениями, программами и пророчествами Будущего являются манифестацией Власти Вождя.
Пытаясь завербовать Ставрогина на роль Вождя при себе как Господине, Петруша излагает своему «идолу» основные, «сильные», с его точки зрения, положения теории Шигалева. Но в какой-то момент, видя, что этим Ставрогина не проймешь, останавливается и
заявляет: «К черту шигалевщину! К черту папу! Нужно злобу дня, а не шигалевщину, потому что шигалевщина ювелирская вещь. Это идеал, это в будущем... Нужна черная работа, а Шигалев презирает черную работу» [Достоевский, 1974, с. 323]. Здесь опять обнаруживается противопоставление Власти Господина, которая есть риск, действие («черная работа»), Настоящее («злоба дня»), Власти Вождя (Пророка, Учителя), которая есть «ювелирская вещь», «идеал», Будущее («это в будущем»).
Как показал Достоевский в «Бесах», власти Отца в России не на чем держаться. Элита общества отказывается от Традиции и «заигрывает с молодежью». Особенно это выдается в образе «великого писателя» Кармазинова, заявляющего: «Сколько я вижу и сколько судить могу, вся суть русской революционной идеи заключается в отрицании чести <...> Русскому человеку честь одно только лишнее бремя» [Достоевский, 1974, с. 288]. «Честь», которая для русского человека стала «лишним бременем», можно понимать как Традицию, выработанный веками духовный, моральный, этический опыт предков. Старшее поколение русской элиты, которое не способно отстоять «честь» (Традицию), обрекает Государство на катастрофу.
Но, как показывает Достоевский, и молодое поколение российской аристократии не готово отстаивать Власть Традиции. Герой романа Достоевского «Бесы» Николай Ставрогин гордо отказывается взять на себя роль Вождя толпы («рабского стада») и при всей своей харизматичности не чувствует в себе сил стать Героем, олицетворяющим Власть Отца, Власть Традиции. Возможно, здесь Достоевский предсказал будущее дворянской интеллигенции, которая будет смыта революционным потоком, и судьбу России, которая так и не дождется своего «князя» - заступника и спасителя.
Литература
Безансон А. Убиенный царевич : Русская культура и национальное сознание : закон и его нарушение. М, 1999.
Бочаров В.В. Истоки власти // Антропология власти. СПб., 2006. Т. I.
Библиотека Ф.М. Достоевского : Опыт реконструкции. Научное описание. СПб,
2005.
Достоевский Ф.М. Бесы // Достоевский Ф.М. Собр. соч. в 30-ти тт. Л., 1974. Т. 10.
Кожев А. Понятие власти. М., 2006.
Сараскина Л. «Бесы» : роман - предупреждение. М., 1990.
Успенский Б.А. Анти-поведение в культуре древней Руси // Успенский Б.А. Избранные труды. М., 1996. Т. I.
Федосюк Ю.Я. Русские фамилии. Популярный этимологический словарь. М.,
2002.
Щедрина К.А. Царское счастье (архетипы и символы монархической государственности). М., 2006.
