CC BY
125
А.В. Баранов
ФАКТОРЫ
ЭЛЕКТОРАЛЬНОГО
ПОВЕДЕНИЯ
В РОССИИ И УКРАИНЕ:
СРАВНИТЕЛЬНЫЙ
АНАЛИЗ
Аннотация:
В статье установлены сходства и различия факторов электорального поведения в современных России и Украине. Применена модель социально-политических размежеваний.
Ключевые слова:
электоральное поведение, факторы, сравнительный анализ, Россия, Украина
A.V. Baranov
FACTORS OF ELECTORAL BEHAVIOR IN RUSSIA AND UKRAINE: A COMPARATIVE ANALYSIS
Abstract:
This article established the similarities and differences of factor of electoral behavior in contemporary Russia and Ukraine. Used a model of sociopolitical cleavages.
Key words:
electoral behavior, factors, comparative analysis Russia and Ukraine.
Актуальность темы состоит в том, что постсоциалистические страны обрели в итоге трансформаций качественно разнородные политические режимы. Важно выяснить, какие факторы влияют на траектории развития и институциональный дизайн политических систем. Российская Федерация и Украина представляют интерес для сравнительного анализа электорального поведения. Необходимо объяснить, почему стойкость региональных размежеваний на выборах в Украине контрастирует с нивелированием территориальных различий голосования в РФ.
Социокультурные факторы предвыборного позиционирования классифицированы в рамках модели размежеваний С.М. Лип-сета и С. Роккана [8, с. 224-227]. К размежеваниям, согласно А. Рёммеле, относятся долговременные структурные конфликты, являющиеся причиной противоположных позиций политических организаций [17, с. 13]. Проведен бинарный сравнительный анализ стран «по контрасту».
Применен также неоинституциональный подход в исследовании постсоциалистических трансформаций. Политические трансформации двух стран подтверждают альтернативность их развития, а во многих измерениях - и циклическую траекторию изменений. Нужен более «тонкий» инструментарий анализа. Е. Мачкув предлагает различать переход от авторитарных режимов к демократическим (транзит) и трансформацию посттоталитарных систем [12, с. 38-59]. Последняя, состоявшаяся в России и (в меньшей степени) в Украине, имеет особенности:
- «дилемма одновременности»: преобразуются все сферы и компоненты общества;
- требуется создать «класс» владельцев частной собственности в надежде, что относительно быстро сложится также средний класс (мелкие и средние производители);
- опорой аппарата государственной власти в фазе радикальных перемен служат органы государственной безопасности в, в меньшей степени, армия;
- направление трансформации определяется всецело политической волей новых правительств и общественности; отсутствует продуманная стратегия инноваций.
Кроме этого, политическая (и в целом социетальная) организация российского и украинского обществ носит этакратический характер, власть и собственность не имеют принципиальных разграничений. Обе страны сохраняют неформальные политические практики патрон-клиентарных взаимодействий. В итоге политические процессы приобретают высокую зависимость от пактов элит.
Различия «советского наследия» России и Украины, тем не менее, весомы. Российская экономика зависит от экспорта энергоносителей и вооружений, что формирует рентный характер властных практик. Украина не имеет таких источников дохода, ее экономика более диверсифицирована и зависима от стран Европейского Союза. Обе страны полиэтничны и поликонфессиональны. Однако детерминирующая роль русского «ядра» в РФ выражена качественно сильнее, чем «украинства» в Украине. Российская политическая система органически тяготеет к централизму и стандартизации, а украинская
- к плюрализму и децентрализации. Постсоветская Россия, при всей
неопределенности ориентаций ее элит, - наследница имперского государства. Украина как целостное образование имеет смысл, только становясь национальным государством.
Российское государство 1990-х гг. «навязывало» реформистский проект обществу, но стремилось сохранить свое доминирующее положение в системе акторов политики. Массовое политическое участие уже с 1994 г. формализуется и ставится под контроль власти. Политический режим закрепляет после этапа переходной неопределенности 1990-х гг. черты «делегативной демократии» (по Г. О'Доннеллу) [14, с. 52-69], «полуавторитаризма» (по Г. Оттауэй) [20, р. 22]. Все больше аналитиков сходятся во мнении, что переход России к устойчивому политическому порядку завершен и идет его закрепление (Р. Саква, С. Солник, В. Меркель, А. Круассан) [18, с. 167-190; 21, р. 789-824; 13, №1, с. 6-17, №2, с. 20-30].
Можно сформулировать модель политических трансформаций в России следующим образом. Официально объявлялась цель преобразований - создание демократической политической системы. Но трансформации для России были «навязанными». Это требовало от реформаторской части элит одновременно закреплять новые институты и требовать от них быстрого эффекта, что вызывало отторжение массовых слоев общества. В итоге реформы становились шаткими, теряли социальную базу и демократическую направленность. Акторы политики предпочитали «пактовый сговор» гласной конкурентной борьбе. Этот вариант взаимодействия закрепился из-за ограниченности ресурсов акторов политики «гражданского» типа, конкурирующих с государством и его клиентельными группами.
В итоге «навязанного перехода» 1990-х гг. закрепились базовые формальные институты демократии. Важнейшие из них: разделение законодательной и исполнительной власти; автономия местного самоуправления; альтернативные выборы. В социальном аспекте можно добавить к ним оформление слабо зависящих от государства страт крупных предпринимателей. Но формально-правовые нормы слабо коррелировали с повседневными политическими практиками патрон-клиентарных отношений. Так, партии гражданственного типа остались маловостребованными в Федеральном Собрании РФ, где преобладали лоббистские команды «крепких хозяйственников». Уп-
рочение персонифицированной власти с доминированием исполнительной ветви сделали «авторитарную ситуацию» преобладающей. Такой режим потребовал корпоративных пактов между политической элитой и крупным бизнесом.
Российская Федерация после недолгого этапа неустойчивости приняла сверхпрезидентскую форму правления (октябрь 1993 г.), а Украина колеблется между парламентской и смешанной республикой. При этом в обеих странах нормативно-правовые акты часто меняются в зависимости от политической конъюнктуры. Так, непоследовательность Конституционного Суда Украины в конце 2004 г. позволила провести третий тур президентских выборов и легитимировать «оранжевую» революцию. При смене политических лидеров в Украине меняется и модель разделения властей: от президентской -к парламентской модели в 2004-2005 гг. и обратно - с февраля 2010 г.
Если вектор развития элит и партийной системы России с 1999 г. устойчиво связан с концентрацией влияния, уменьшением эффективного числа партий, повышением партийной дисциплины, то украинские субъекты политики движутся в противоположном направлении. Президент В.Ф. Янукович с 2010 г. пытается выстроить «вертикаль власти», но сталкивается с сильными ограничителями: общественным мнением, расколом элит и политико-культурного пространства страны, неприемлемостью «лобового» авторитаризма для евроатлантической ориентации Украины.
Прочная общеукраинская идентичность (и в государственном, и в этнокультурном смыслах) не сформирована. Вряд ли она может быть успешно закреплена в массовом сознании на основе ценностей и ориентаций, присущих лишь одному из соперничающих макрорегионов. Так, по итогам анкетного опроса 2002 г., 37% респондентов по всей Украине на первое место ставят региональную, а не общенациональную идентичность [16, с. 134]. В 2002 г. считали себя «прежде всего» жителями местности 31,6% опрошенных; жителями региона - 5,9%; представителями своего этноса - 3,0%; гражданином Украины - 41,0%; гражданином бывшего СССР - 12,7%; гражданином мира - 2,7% [7, т. 2, с. 343].
Таким образом, преобладание имеет локальная идентичность. В русскоязычных регионах Юга и Востока речь не идет (кроме Крыма) о доминировании русской идентичности. Жители этих регионов осознают себя частью «переходных» сообществ. Так, значительная часть жителей Донбасса и Одессы считает себя особыми территориальными общностями. Жители Закарпатья считают себя русинами, а не украинцами и не галичанами. Даже во Львове считают себя, прежде всего, украинцами лишь 32,0% респондентов; горожанами - 22%; галичанами - 17%, европейцами - 17% [7, т. 2, с. 343].
Таким образом, политико-культурное деление Украины на Запад, Юг и Восток приблизительно. Скорее, речь должна идти о центрах политических инноваций («ядрах» социокультурных ареалов) и о их перифериях, плавно переходящих от одного типа ориентаций к другому. Для Запада ядром выступает Львовская область, для Юга -Крым, для Центра - Киев, для Востока - Донецкая область. Ярко выражены политико-культурные лакуны, голосование в них значительно отличается от окружающего ареала (Закарпатье, Севастополь).
Социокультурные факторы делят Украину на макрорегионы с противоречивыми политическими ценностями и ориентациями по осям: религиозность - секулярность, прозападные - пророссийские ориентации, активность - пассивность.
Общеизвестна конфессиональная разнородность нынешней территории Украины. По подсчетам М. Днистрянского, в западных областях плотность религиозных организаций - свыше 9 на 10 тыс. жителей, а на Юго-Востоке - не более 1-3 на 10 тыс. [5, с. 250].
Главный фактор из числа социокультурных, влияющий на политические трансформации, - языковой. Украинское общество расколото примерно пополам по приверженности государственному языку в повседневном общении. По анкетному опросу 2004 г. (Киевский международный институт социологии, КМИС), в семье 45% жителей страны говорит по-украински, 10% - на обоих языках, 45% - на русском [11, с. 89]. Причем в западных областях считают украинский язык родным практически все респонденты (свыше 95%); в центральных областях и Киеве - на среднем уровне; на Востоке и Юге предпочитают русский язык.
Важный аспект ситуации - мнение респондентов о статусе русского и украинского языков. В 2002 г. считали, что украинский язык
- единственный государственный, а русский - бытовой язык национальных меньшинств, 74,5% жителей западных областей; 44,3% -центральных; 17,7% - восточных и 14% - южан (по данным Центра экономических и политических исследований им. А. Разумкова [3, с. 219]. С государственным статусом обоих языков согласились 53,3% южан, 55,3% жителей восточных областей, 30,2% в центральных областях страны и 7,9% - в западных. Характерно, что в ареале поддержки В. Ющенко (2004-2005 гг.) и Ю. Тимошенко (2010 г.) почти не осталось средних школ и вузов с преподаванием на русском языке. Напротив, в зоне поддержки В. Януковича свыше 50% молодежи обучается на русском языке. Судя по опросу 2006 г., во всей Украине поддерживают статус русского языка как второго государственного 56,2,% респондентов; против выступают 35,9% [16, с.134].
Значительно сказывается на размежевании Украины уровень урбанизации и отраслевой профиль экономики макрорегионов. На Юге и Востоке сосредоточено 80% промышленного потенциала [10, с. 44]. Юго-Восток дал в 2004 г. 58% валовой добавленной стоимости и 54,4% налоговых поступлений в бюджет, / объема реализованной промышленной продукции, 64% экспорта страны [10, с. 227231].
Раскол «город-село» отчетливо проявляется в позиционировании электората. По социологическим опросам, в электорате В. Ющенко (2004-2005 гг.) в 1,8 раза чаще сельские жители, чем в электорате В. Януковича. И напротив, среди избирателей Януковича (2004-2005 гг.) почти в 1,3 раза чаще - горожане [19, с. 217].
Социологические опросы Киевского международного института социологии позволяют прояснить иерархию факторов позиционирования на выборах. Так, в 2004 г. главным фактором раскола электората на сторонников В. Ющенко и В Януковича был языковой. Среди избирателей Ющенко повседневно говорят на украинском языке 78,5% (в сравнении с 50% населения всей страны), а электорат Януковича на 73,5% русскоязычный [15, с.143].
Идеологические факторы размежеваний: поддержка рыночной экономики, борьба с коррупцией, «лево-правый» спектр ориентаций
дают крайне противоречивую сегментацию общества. По опросам КМИС в 2004 г. 35% электората Ющенко выступали за приоритет госсектора экономики (среди избирателей Януковича - 40,4%). Т.е., различия базовых экономических ориентаций были невелики. В отношении вступления в НАТО высказывались «за» 17,6% избирателей В. Ющенко и 7,3% сторонников Януковича. Поддерживали участие в военных структурах СНГ 13,8% сторонников Ющенко и 27,8% - Януковича [15, с.138-140].
Итоги президентских выборов 2010 г. в Украине подтвердили, что ни одна из политических коалиций и финансово-промышленных групп не способна добиться доминирования. Новым фактором позиционирования стал успех прагматиков. В Янукович набрал в первом туре 35,4%, Ю. Тимошенко - 25,0% (в сумме ведущие кандидаты получили 70% электората), С. Тигипко набрал 13,0%; А. Яценюк -7,0%; В. Ющенко - 5,5%. Вновь проявился раскол Украины на сторонников прозападного либерального курса (Запад и Центр страны), либо сотрудничества с Россией на основе государственнорегулируемой рыночной экономики (Юг и Восток Украины). Новым является образование анклавов, в которых два основных кандидата не набрали в сумме 55% голосов [6]. Данные тенденции подтвердились и во втором туре выборов.
Остается актуальной подмеченная А.В. Дахиным и Н.П. Распо-повым закономерность [4, с. 135]. При незрелости элементов гражданского общества политическая система не действует как целостность. «Зона отчуждения» между обществом и государством становится пространством «кристаллизации» базового политического процесса. Его событиями в большинстве случаев стали неформальные практики патрон-клиентарных отношений.
Теоретическую модель трансформаций постсоветского времени создал В.Я. Гельман на основе синтеза структурного и процедурного подходов [2, с. 342-346, 348, 355]. Путь перехода обусловлен двумя основными параметрами: 1) «советским наследием» □ долгосрочным различием региональных режимов, вызванных географическими и социально-экономическими факторами; 2) характером перехода □ взаимодействием акторов и институциональными изменениями в ходе трансформации. Тип «советского наследия», благоприятный для
демократизации, имел черты высокой автономии акторов и структурного раскола «центр-периферия». Моноцентричному режиму способствовали аграрная однородность общества, низкая автономия акторов политики и отсутствие структурных расколов. Напротив, быстрый компромиссный переход к устойчивому полицентрическому режиму не встречался. Формальные институты легитимировали неформальную власть. Основными препятствиями для закрепления демократии становились неустойчивость ресурсных баз основных акторов и возможность применения ими силовых стратегий.
Многие исследователи отказываются оценивать трансформации в нейтрально-процедурных тонах. М.Н. Афанасьев полагает, что сложилась корпоративная модель властвования на основе унии политической бюрократии и бизнес-слоев [1, с. 9]. Нет гарантий консолидации демократии. Напротив, переходный режим может вырождаться в авторитаризм либо стагнировать на неопределенно долгое время в форме «псевдоформы» демократии.
Современные Россия и Украина представляют собой глубоко неоднородные общества. В них отчетливо выражены и политически проявляются социокультурные размежевания, основанные на противоречивых долгосрочных траекториях развития регионов и социальных групп. Вместе с тем, президентские выборы в России (2003, 2007 и 2011 гг.) Украине (2010 г.) демонстрируют рост значения прагматических факторов электорального поведения. Отчетливо проявляются также эффекты «раздельного» голосования. На парламентских выборах 2011 г. в России ярко проявилось протестное голосование, тогда как последующие президентские выборы (март 2012 г.) достаточно типичны по исходу для режима, установленного в 2000-х гг. Если парламентские выборы в Украине 2007 г. ознаменовались ростом «третьих сил», фрагментацией партийной системы Украины, то президентские выборы 2010 г. отчасти возвратили общество к двухполюсному расколу.
Украина - «глубоко расколотое» общество. В ней отсутствует устойчивая национально-государственная идентичность большинства граждан. Устойчиво проявляются такие долгосрочные размежевания, как центр-периферия (с преобладанием локальной идентичности), город-село, религиозность-секулярность, русскоязычные-
украиноязычные территории. При этом пространственное распределение расколов совпадает, усиливая конфликтогенный потенциал. В сравнении президентских выборов 2004-2005 и 2010 гг. в Украине наметился переход от учредительной (идеологизированной) кампании к прагматичному голосованию. Это подтверждается ростом популярности «третьих» сил, предложивших технократические лозунги. Но переход Украины к стабильному политическому развитию -дело отдаленного будущего.
Обе страны имеют сходные социокультурные традиции православия, близкий уровень социально-экономического развития к началу преобразований, в настоящее время находятся на пике электорального цикла. Но в Российской Федерации сформировался устойчивый сверхпрезидентский режим при доминировании «партии власти», а Украина остается смешанной республикой с дисперсной многопартийной системой. Провал первоначальной модели «оранжевой революции» 2004-2005 гг. наметил вектор сближения политических режимов двух стран, особенно после избрания Президентом Украины В.Ф. Януковича (февраль 2010 г.). Причины и пределы этого сближения носят ситуативный характер. В России 2000-х гг. достигнута рецентрализация институтов и норм политической власти, тогда как Украина стоит перед перспективой децентрализации, вплоть до федерализации.
Литература
1. Афанасьев М.Н. От вольных орд до ханской ставки // Pro et Contra. - 1998 . - Т. 3. - №3. - С. 5-20.
2. Гельман В.Я. Сравнительная перспектива: региональная
политическая динамика // Россия регионов: трансформация политических режимов. - М.: Весь мир; «Berliner Debatte
Wissenschaftsvellag», 2000. - С. 331-375.
3. Григорьянц В.Е. Федерализация Украины: к единству через разнообразие / В.Е. Григорьянц, С.С. Жильцов, А.В. Ишин, А.В. Мальгин. - М.: Восток-Запад, 2011. - 228 с.
4. Дахин А.В. Проблема региональной стратификации в современной России / А.В. Дахин, Н.П. Распопов // Полис. - 1998. - №
4. - С. 132-144.
5. Дністрянський М.С. Украіна в політико-географічному вимірі. - Львів: Вид. Центр ЛНУ ім. I. Франка, 2000. - 310 с.
6. Дульман П. Двое в финале // Российская газета. - 2010. -21 янв.
7. Кремень В.Г. Украіна: проблеми самоорганізаціі / В.Г. Кремень, Д.В. Табачник, В.М. Ткаченко. - Кіів: Промінь, 2003. - Т. 2. -464 с.
8. Липсет С.М., Роккан С. Структуры размежеваний, партийные системы и предпочтения избирателей: Предвыборные замечания // Политическая наука. Социально-политическое размежевание и консолидация партийных систем. - М.: ИНИОН РАН, 2004. - С. 204234.
9. Малинкович В. О причинах «оранжевой революции» в Украине // «Оранжевая революция». Украинская версия. - М.: Европа, 2005. - С. 29-63.
10. Мальгин А.В. Украина: Соборность и регионализм. - Симферополь: СОНАТ, 2005. - 280 с.
11. Марков С. «Оранжевая революция» - пример революции глобального сообщества // «Оранжевая революция». Украинская версия. - М.: Европа, 2005. - С. 65-90.
12. Мачкув Е. Преобразование коммунистического тоталитаризма и посткоммунистическая системная трансформация: проблемы, концепции, периодизация // Полис. - 2000. - №4. - С. 38-59.
13. Меркель В., Круассан А. Формальные и неформальные институты в дефектных демократиях // Полис. - 2002. - №1. - С. 6-17; №2. - С. 20-30.
14. О'Доннелл Г. Делегативная демократия // Пределы власти: Прилож. к журн. «Век ХХ и мир». - 1994. - №2-3. - С. 52-69.
15. Попов А. Парадоксы революции // «Оранжевая революция»: украинская версия. - М.: Европа, 2005. - С. 137-162.
16. Попов Э.А. Наступление на русский язык на Украине: до и после «оранжевой» революции // Современные политические про-
цессы на Украине. - Ростов н/Д: Изд-во СКНЦ ВШ, ЮФУ, 2009. - С. 125-137.
17. Рёммеле А. Структура размежеваний и партийные системы в Восточной и Центральной Европе // Политическая наука. Социально-политические размежевания и консолидация партийных систем. -М.: ИНИОН РАН, 2004. - С. 30-50.
18. Саква Р. Дилеммы развития российской партийной системы // Политическая наука. - 2010. - №4. - С. 167-190.
19. Финько А. Выборы 2004 года: основные конфликты и их последствия // «Оранжевая революция». Украинская версия. - М.: Европа, 2005. - С. 207-229.
20. Ottaway М. Democracy challenged: the rise of semiauthoritarianism. - Washington: Carnegie endowment for international peace, 2003. - 288 p.
21. Solnick S. Russia's «transition»: Is democracy delayed democracy denied? // Social Research. - N.Y.,1999. - Vol. 66. - №3. - P. 789-824.
