CC BY
218
А.Н. Иванова
Ф.М. Достоевский в творческом диалоге с Н.А. Некрасовым
Статья посвящена анализу цитат и образов из стихотворений Н.А. Некрасова в произведениях Ф.М. Достоевского. Автор обращает внимание на полемику писателей по поводу проблем окружающей их российской действительности. Ключевые слова: литературная реминисценция, полемика Достоевского и Некрасова, цитирование Некрасова Достоевским, «грешная душа» в творчестве Некрасова и Достоевского, мотив искупления греха в творчестве Некрасова и Достоевского, модель ситуации.
С середины XX в. в литературоведении плодотворно разрабатывается тема творческих контактов двух современников - Ф.М. Достоевского и Н.А. Некрасова. В 1840-х гг. они вместе начинали творческий путь под крылом В.Г. Белинского в рамках натуральной школы, а в 1860-х социалист-демократ Некрасов и почвенник Достоевский уже твердо придерживались разных идеологических позиций. Достоевский в «Дневнике писателя» так характеризовал свои непростые отношения с Некрасовым: «Странно бывает с людьми; мы в жизнь нашу редко видались, бывали между нами и недоумения, но у нас был один такой случай в жизни, что я никогда не мог забыть о нем. Это именно наша первая встреча друг с другом в жизни. И что ж, недавно я зашел к Некрасову, и он, больной, измученный, с первого слова начал с того, что помнит об тех днях» [2, т. 25, с. 28], «тех днях» юности, когда оба писателя были представителями так называемой «натуральной школы» и особое внимание уделяли социально-общественной проблематике. И в более позднем творчестве Достоевский и, конечно, Некрасов продолжают показывать жизнь «бедных», «униженных» и «оскорбленных» с намерением вызывать сострадание, сочувствие образованных читателей и стремление улучшить положение жителей «углов». Однако изображение и оценка современной окружающей действительности в текстах писателей различны: если для Некрасова социально-нравственные вопросы по-прежнему являются доминирующими, и миссия поэта видится им как исправление недостатков среды, то Достоевского в большей степени волнуют проблемы философские - онтологические и антропологические. И зачастую их диалог приобретал форму полемики, а иногда и острой дискуссии.
Филологические
науки
Литературоведение
Развернутую оценку Некрасову как личности и как поэту Достоевский дал в статьях «Дневника писателя», написанных в 1877 г. после похорон Некрасова: «Смерть Некрасова. О том, что сказано было на его могиле», «Пушкин, Лермонтов и Некрасов», «Поэт и гражданин. Общие толки о Некрасове как о человеке», «Свидетель в пользу Некрасова». В оценке Достоевского важно не только то, что писатель признавал Некрасова «народным поэтом», ведь это звание Некрасов заслужил еще при жизни. Как отмечает Н.Ф. Буданова, знаменательна попытка «оценить значение художественного наследия Некрасова “через Пушкина”», «ибо Пушкин для Достоевского - не только гениальный поэт, но и наиболее полное, законченное, совершенное воплощение русского национального начала» [1, с. 255]. Достоевский пишет: «Мне дорого, очень дорого, что он (Н.А. Некрасов. - А.И.) “печальник народного горя” и что он так много и страстно говорил о горе народном, но еще дороже для меня в нем то, что в великие, мучительные и восторженные моменты своей жизни он, несмотря на все противоположные влияния и даже на собственные убеждения свои, преклонялся перед народной правдой всем существом своим, о чем и засвидетельствовал в своих лучших созданиях. Вот в этом-то смысле я и поставил его как пришедшего после Пушкина и Лермонтова с тем же самым отчасти новым словом, как и те» [2, т. 26, с. 117].
В произведениях Достоевского стихотворения Н.А. Некрасова цитируются, но реже, чем, например, произведения А.С. Пушкина и М.Ю. Лермонтова. При этом к некоторым текстам он обращается многократно, включая их как в художественные произведения, так и в публицистику. В статье мы рассмотрим три некрасовских стихотворения, цитируемых Достоевским: «Влас», «Когда из мрака заблужденья...» и «До сумерек» (из цикла «О погоде»).
Образ, который создает Некрасов во «Власе», вызывает активный интерес Достоевского. Скорее всего, он знакомится с этим произведением сразу после каторги, а получив в 1873 г. возможность ежемесячного общения с читателем на правах редактора журнала «Гражданин», дает свой комментарий и оценку герою стихотворения. Несмотря на полемический характер разбора некрасовского произведения (автор очерка упрекает поэта в любви к «общечеловеку» и в «высоколиберальном» искусственно-восторженном отношении к народу), Достоевский выделяет отдельные «неизмеримо прекрасные стихи» и подчеркивает, что появление таких людей характерно и необходимо для современного русского общества: «Я все того мнения, что ведь последнее слово скажут они же, вот эти самые разные “Власы”, кающиеся и некающиеся; они скажут и укажут нам новую дорогу и новый исход из всех, казалось бы, безыс-
ходных затруднений наших. Не Петербург же разрешит окончательную судьбу русскую» [2, т. 21, с. 34].
Н.В. Буданова так пишет о значении некрасовского образа: «Влас с его способностью к духовному подвигу становится для него (Ф.М. Достоевского. - А.И.) не только символом русского народа, но и воплощением лучших черт нации в целом» [1, с. 251]. Прежде всего речь в очерке идет о «силе смирения», «потребности самоспасения» и «страстной жажде страдания», свойственных «стихотворному Власу». Далее Достоевский создает яркие образы двух своих Власов, постижение которых невозможно вне некрасовского контекста.
Прямая отсылка к образу Власа из стихотворения Некрасова есть и в романе «Подросток». Версилов, рассказывая Аркадию о Макаре Ивановиче Долгоруком, говорит: «Пошел сбирать на построение божьего храма» [2, т. 13, с. 108], «этот Макар чрезвычайно осанист собою и, уверяю тебя, чрезвычайно красив. Правда, стар, но “Смуглолиц, высок и прям”, прост и важен.» [Там же, с. 109]. И положение странника, собирающего на построение храма, и включенная в описание цитата позволяют говорить о том, что Макар Иванович Долгорукий - один из тех «Власов», о которых Достоевский пишет в «Дневнике писателя». Он похож на героя стихотворения Некрасова, но возникает вопрос, какой же грех он пошел искупать? Можно предположить, что странником Достоевского движет не только чувство вины перед Софьей Андреевной и принятия на себя ее греха, но и та самая «сила смирения» и потребность в спасении своей души, которые заставили пойти с котомкой некрасовского «старика седого».
Также наблюдается очевидное сходство судьбы Власа, «вогнавшего в гроб жену» и укрывавшего конокрадов, с историей жизни купца Ско-тобойникова, который выстроил «храм на вечный помин души» [Там же, с. 320] отрока, бросившегося в воду отчасти и по его вине. Приняв решение искупать свои грехи странствованием и добрыми делами, Максим Иванович изменился: Речь его стала степенная, и даже самый глас изменился. Стал жалостлив беспримерно, даже к скотам: увидал из окна, как мужик стегал лошадь по голове безобразно, и тотчас выслал и купил у него лошадь за вдвое цены [Там же, с. 321].
После написания и публикации «Подростка» Достоевский продолжает размышлять о таких людях, как Влас, Макар Долгорукий, Максим Скотобойников. В 1877 г. в «Дневнике писателя» (ст. «Русское решение вопроса») он вновь рассуждает о пользе «Власов» в деле возрождения современного общества: «И если не хотите сбирать, как Влас, на храм божий, то заботьтесь о просвещении души этого бедняка, светите ему,
Филологические
науки
Литературоведение
учите его. Если б и все роздали, как вы, свое имение “бедным”, то разделенные на всех, все богатства богатых мира сего были бы лишь каплей в море. А потому надобно заботиться больше о свете, о науке и о усилении любви. Тогда богатство будет расти в самом деле, и богатство настоящее, потому что оно не в золотых платьях заключается, а в радости общего соединения и в твердой надежде каждого на всеобщую помощь в несчастии, ему и детям его. И не говорите, что вы лишь слабая единица и что если вы один раздадите имение и пойдете служить, то ничего этим не сделаете и не поправите. Напротив, если даже только несколько будет таких как вы, так и тогда двинется дело» [2, т. 25, с. 61].
По Достоевскому, в русском человеке сильна жажда искупления греха. Русскому человеку, осознавшему свою греховность, невозможно жить дальше спокойно. Он ищет способ очистить, исцелить душу. И Влас, и купец Скотобойников отказываются от материальных благ, нажитых многолетним неправедным путем, и уходят странствовать1.
И Некрасов, и Достоевский считают, что заблудшую душу можно спасти, исцелить. Идея некрасовского Власа Достоевскому близка, но романисту претит поэтический восторг и «шутовской» тон стихотворения, который, по его мнению, вызван «страхом либеральным».
Трактовкой образа русского странника не исчерпывается творческий диалог писателей о грешных душах и путях искупления греха человеком. Стихотворение «Когда из мрака заблужденья.» - одно из ранних произведений гражданской лирики Некрасова. Поэт убежден, что внешние обстоятельства вынудили женщину пойти пагубной дорогой, растлевающей и убивающей душу. Воскресить же эту «душу падшую» можно «словами убежденья» и доверием. Именно поэтому лирический герой предлагает: В дом мой смело и свободно /Хозяйкой полною войди [3, с. 38]. Называя свою героиню «несчастия дочь», Некрасов указывает на неблагоприятные социальные условия, которые явились внешней причиной жизни в грехе. Поэт считает, что устранив эти внешние обстоятельства, можно изменить судьбу такой женщины. Как же отвечает на этот вопрос Достоевский? Достоевский трижды в произведения, написанные после ссылки, включает цитаты из стихотворения Некрасова «Когда из мрака заблужденья...». Но во всем ли он согласен с поэтом?
Впервые упоминается оно в повести «Село Степанчиково и его обитатели»: И я с жаром начал говорить о том, что в самом падшем создании
1 Надо отметить, что в мире Достоевского необходимо отличать странников, идущих к духовному возрождению и к Божьей истине, от «русских скитальцев», к которым писатель причисляет пушкинских Алеко, Онегина и к которым можно отнести таких героев самого Достоевского, как Раскольников, Ставрогин, Кириллов, Иван Карамазов и других идеологов его великого «пятикнижия».
могут еще сохраниться высочайшие человеческие чувства; что неиссле- ш
дима глубина души человеческой; что нельзя презирать падших, а, напро- ¡5
тив, должно отыскивать и восстановлять; что неверна общепринятая 1
мерка добра и нравственности и проч. и проч., - словом, я воспламенился §
и рассказал даже о натуральной школе; в заключение же прочел стихи: ©
«Когда из мрака заблужденья...». Дядя пришел в необыкновенный восторг [2, т. 3, с. 160-161]. Как видно из контекста, в сознании героя Достоевского это стихотворение связано с определенным набором смыслов, многие формулировки звучат как клише и штампы, вызывая неоднозначное отношение и к самому стихотворению. Писатель как бы заставляет нас взглянуть на текст в окружении тех суждений, с которыми мы привыкли его воспринимать, и предлагает нам усомниться в очевидности того, что утверждает поэт устами лирического героя. Кроме того, этот восторженно-возвышенный монолог героя и сама некрасовская история оказываются совершенно неуместными и неподходящими к событиям, по поводу которых произносится речь.
В «Записках из подполья» Достоевский уже моделирует саму ситуацию некрасовского стихотворения с целью прямой полемики с Некрасовым, чье произведение становится эпиграфом ко второй части «По поводу мокрого снега». Примечательно, что в повести «Село Степанчиково и его обитатели» несобственно-прямая речь героя о тематике стихотворения Некрасова завершается «и проч., и проч.», а эпиграф заканчивается словами «и т.д., и т.д., и т.д.» и подписью «Из поэзии Н.А. Некрасова».
К слову, когда строки Некрасова берутся эпиграфом и к отдельной, девятой, главе второй части, они вновь подписываются «из той же поэзии». Конечно, это не случайно. Таким образом Достоевский не просто откровенно демонстрирует свою иронию, но и подчеркивает типичность этого стихотворения для Некрасова.
Внешне история знакомства Подпольного и Лизы повторяет сюжет Некрасова, но сам приход Лизы в «подполье» после приглашения парадоксалиста войти в дом «хозяйкой полною» заканчивается трагедией, обусловленной не греховностью «души падшей» героини, а подлостью, слабостью и низостью души спасителя. Душа же Лизы оказывается чище, выше и сильнее. Так сама некрасовская ситуация - революционер-просветитель спасает заблудшую душу героини - получает кардинально новую развязку, вопреки тому, что первоначально парадоксалист пытается быть выше Лизы, покровительствовать ей. Вот его «горячие слова убежденья»: Да ты что думаешь? На хорошей ты дороге, а? <...> Очнись, пока время есть. А время-то есть. Ты еще молода, собой хороша; могла бы полюбить, замуж пойти, счастливой быть... [Там же, т. 5, с. 155]. И, к удивлению самого
Литературоведение
подпольного, его слова имели сильное воздействие: Нет, никогда, никогда еще я не был свидетелем такого отчаяния! Она лежала ничком, крепко уткнув лицо в подушку и обхватив ее обеими руками. Ей разрывало грудь. Все молодое тело ее вздрагивало, как в судорогах. Спершиеся в груди рыдания теснили, рвали ее и вдруг воплями, криками вырывались наружу. Тогда еще сильнее приникала она к подушке: ей не хотелось, чтобы кто-нибудь здесь, хоть одна живая душа узнала про ее терзание и слезы. Она кусала подушку, прокусила руку свою в кровь (я видел это потом) или, вцепившись пальцами в свои распутавшиеся косы, так и замирала в усилии, сдерживая дыхание и стискивая зубы [2, т. 5, с. 162].
Сила раскаяния пугает героя «Записок из подполья» и заставляет его отказаться от маски избавителя: Спасать! - продолжал я, вскочив со стула и бегая перед ней взад и вперед по комнате, - от чего спасать! Да я, может, сам тебя хуже. Что ты мне тогда же не кинула в рожу, когда я тебе рацеи-то читал: А ты, мол, сам зачем к нам зашел? Мораль что ли читать? [Там же, с. 173]. Несмотря на порочное существование, в Лизе жива душа, героиня способна чувствовать любовь и жалость к этому человеку: Лиза, оскорбленная и раздавленная мною, поняла гораздо больше, чем я воображал себе. Она поняла из всего этого то, что женщина всегда прежде всего поймет, если искренно любит, а именно: что я сам несчастлив [Там же, с. 174]. Этой мудрости героини и не может стерпеть «ущемленное самолюбие» подпольного, ее сострадание порождает жесткость и желание унизить, оскорбить. И даже после надругательства над собой Лиза сохраняет чувство собственного достоинства и отказывается от денег, которыми герой надеялся еще более оскорбить ее: я увидал смятую синюю пятирублевую бумажку, ту самую, которую минуту назад зажал в ее руке [Там же, с. 177].
Помимо эпиграфа строки «И в дом мой смело и свободно / Хозяйкой полною войди!» появляются в тексте «Записок», когда герой мечтает сыграть роль благородного спасителя: Я, например, спасаю Лизу, именно тем, что она ко мне ходит, а ей говорю... Я ее развиваю, образовываю. Я, наконец, замечаю, что она меня любит, страстно любит. <...> Но теперь, теперь-то ты моя, ты мое созданье, ты чиста, прекрасна, ты - прекрасная жена моя. “И в дом мой смело и свободно /Хозяйкой полною войди!" [Там же, с. 166-167]. Здесь Достоевским пародируется сюжет стихотворения Некрасова, поскольку в роли спасителя выступает не благородный герой, а низкий и подлый человек, который сам себя сравнивает с «мышью». Эти же строки повторяются, как уже отмечалось выше, в качестве эпиграфа к IX главе, в которой Лиза действительно приходит, доверившись тому, кто призывал ее изменить жизнь. Но оказывается, что
подпольный человек может облагодетельствовать только в мечтах, а на самом деле он ничтожен и нравственно намного ниже «порочной» Лизы: Я стоял перед ней убитый, ошельмованный, омерзительно сконфуженный и, кажется, улыбался, всеми силами стараясь запахнуться полами моего лохматого ватного халатика... [2, т. 5, с. 171]. А главная мерзость, что вину за свою униженность и ничтожность герой возлагает на Лизу и «страшная злоба против нее закипела вдруг в его сердце» [Там же, с. 172].
Таким образом, можно говорить о том, что «живая жизнь», вторжение которой в подполье не выдерживает парадоксалист Достоевского, оказывается намного сложнее и противоречивее идеально-книжной ситуации спасения «души падшей» в стихотворении Некрасова, созданном в духе революционно-демократических и просветительских идей середины XIX в., тогда как в случае с «Власом» писатель полемизировал с либерально-восторженным отношением поэта к русскому народу.
Надо сказать, что Достоевский еще раз вспоминает раннее стихотворение Некрасова в романе «Братья Карамазовы»: Это коньяк! - захохотал Митя, - а ты уж смотришь: «Опять пьянствует»? Не верь фантому. Не верь толпе пустой и лживой,
Забудь сомнения свои ... [2, т. 14, с. 96].
На наш взгляд, в данном случае цитата не связана с обозначенной выше проблемой, а сложность нравственных и философских вопросов, поднимаемых в романе, не позволяет в рамках данной статьи интерпретировать включение этой цитаты Достоевским.
С другой стороны, мы считаем необходимым в контексте обсуждаемой проблемы обратиться к образу Сони Мармеладовой из романа «Преступление и наказание». Ведь на уровне подтекста Достоевский продолжает полемику с Некрасовым, противопоставляя чистую душу своей героини, формально преступившую нравственный закон, действительно загубленным душам героинь Некрасова. Так, в стихотворении «Убогая и нарядная» героиня идет к «мадам» после смерти родителей, чтобы прокормить себя, тогда как Соня жертвует собой ради спасения Катерины Ивановны и ее детей. Кроме того, Соня изначально осознает порочность и низость своего положения. Как рассказывает Мармеладов, Соня, впервые вышедшая для заработка на улицу, «пришла и прямо к Катерине Ивановне, и на стол перед ней тридцать целковых молча выложила. Ни словечка при этом не вымолвила, хоть бы взглянула, а взяла только наш большой дра-дедамовый зеленый платок, <.. .> накрыла им свою голову и лицо и легла на кровать, лицом к стенке, только плечи, да тело все вздрагивают» [Там же, т. 6, с. 17]. И героиня стихотворения «Когда из мрака заблужденья.» испытывает стыд:
Филологические
науки
Литературоведение
И вдруг, закрыв лицо руками,
Стыдом и ужасом полна,
Ты разрешилася слезами,
Возмущена, потрясена [3, с. 35].
Но возникают эти чувства только после «горячих слов» героя, до этого же она находится во «мраке заблужденья».
Героиня стихотворения «Убогая и красивая» надменно и гордо держит себя в обществе:
Что, поднявшись с позорного ложа,
Разоденется, щеки притрет И летит, соблазнительно лежа В щегольском экипаже, в народ... [Там же, с. 38].
Соня считает себя не в праве даже сидеть в одной комнате с порядочными женщинами, ей кажется, что она смущает их своим присутствием: Соня села, чуть не дрожа от страху, и робко взглянула на обеих дам (матери и сестры Раскольникова - В.И.). Видно было, что она и сама не понимала, как могла она сесть с ними рядом. Сообразив это, она до того испугалась, что вдруг опять встала и в совершенном смущении обратилась к Раскольникову [2, т. 6, с. 182]. Поэтому можно говорить, что принципиальное отличие Сони от героинь некрасовских стихотворений в их духовном состоянии. Соня порочна только телом, ее душа по-прежнему чиста, невинна: Ее даже нельзя было назвать и хорошенькою, но зато голубые глаза ее были такие ясные, и, когда оживлялись они, выражение лица ее становилось такое доброе и простодушное, что невольно привлекало к ней [Там же, с. 170]. Она несет в своей душе христианскую истину, покорность и смирение, поэтому не ее душу необходимо спасать, а она сама призвана возродить к жизни Раскольникова.
В «Преступлении и наказании» есть и еще одна скрытая связь с Некрасовым. Одним из доказательств возможного для Раскольникова будущего воскрешения является сон, в котором он видит жестокую картину истязания лошади. Эта сцена ужасает Раскольникова, совершившего к тому моменту убийство. Сцена избиения лошади неоднократно встречается в творчестве писателя и, как указывал сам Достоевский, действительно была увидена им.
В «Дневнике писателя» Достоевский отнесет свои горькие впечатления к юности, к тому времени, когда они с братом Михаилом ехали в Петербург. В дороге им пришлось увидеть, как ямщик, подгоняемый побоями фельдъегеря, хлещет изо всех сил свою лошаденку. Образ избиваемой лошади появляется и в романе «Братья Карамазовы». Иван, приводя свои знаменитые «детские фактики», говорит о том, что «у нас больше битья,
больше розга и плеть, и это национально.». И далее: У нас историческое, непосредственное и ближайшее наслаждение истязанием битья. У Некрасова есть стихи о том, как мужик сечет лошадь кнутом по глазам, «по кротким глазам». Этого кто ж не видал, это руссизм. Он описывает, как слабосильная лошаденка, на которую навалили слишком, завязла с возом и не может вытащить. Мужик бьет ее, бьет с остервенением, бьет наконец не понимая, что делает, в опьянении битья сечет больно, бесчисленно: «Хоть ты и не в силах, а вези, умри, да вези!» Кля-ченка рвется, и вот он начинает сечь ее, беззащитную, по плачущим, по «кротким глазам». Вне себя она рванула и вывезла и пошла вся дрожа, не дыша, как-то боком, с какою-то припрыжкой, как-то неестественно и позорно, - у Некрасова это ужасно. Но ведь это всего только лошадь, лошадей и сам бог дал, чтоб их сечь. Так татары нам растолковали и кнут на память подарили. Но можно ведь сечь и людей. И вот интеллигентный образованный господин и его дама секут собственную дочку, младенца семи лет, розгами, - об этом у меня подробно записано. Папенька рад, что прутья с сучками, «садче будет», говорит он, и вот начинает «сажать» родную дочь. Я знаю наверно, есть такие секущие, которые разгорячаются с каждым ударом до сладострастия, до буквального сладострастия, с каждым последующим ударом все больше и больше, все прогрессивней [2, т. 14, с. 218-219].
Упомянутое стихотворение Некрасова «До сумерек» (из цикла «О погоде») помогает Ивану усилить впечатление от рассказываемых им ужасов о жестокости в отношении детей. Подобный же прием параллели между мучением животных и жестокостью к детям использует Достоевский в статье «Дневника писателя», посвященной десятилетию Российского общества покровительства животным (именно в этой статье и вспоминает он об ужасной картине насилия над человеком и лошадью, так поразившей его). Писатель поддерживает деятельность этого общества и с горечью признает, что действительно повсеместно встречается жестокое, безжалостное обращение с животными, которое говорит о нравственном падении людей. Но ведь также часто встречается жестокое обращение с людьми, и это должно вызывать настоящие опасения. По мысли Достоевского, проблема не в чувствах человека к животным и утрате жалости к ним, а в потере нравственных ориентиров и даже лица человеческого. Поэтому в конце статьи он резюмирует: «приветствую Общество покровительства животным от горячего сердца; а хотел я лишь только высказать мысль, что желалось бы действовать не все с конца, а хоть отчасти бы и сначала» [Там же, т. 22, с. 31]. В данном случае «сначала» значит начать с изменения отношений человека к человеку, возвращение человека к человеческому образу, подобию Божиему.
Филологические
науки
Литературоведение
Подводя итог нашим размышлением над творческим диалогом Достоевского с Некрасовым, можно с уверенностью сказать, что строился он как в форме полемики, скрытой и явной, так и согласия в оценке российской жизни середины XIX в. Кроме того, стихотворения Некрасова как знаковые для своего времени помогают Достоевскому полнее, ярче воссоздать картину «текущей действительности» и показать современный тип русского человека, находящегося в состоянии нравственного перепутья.
Библиографический список
1. Буданова Н.Ф. «И свет во тьме светит ...» (к характеристике мировоззрения и творчества позднего Достоевского). СПб., 2011.
2. Достоевский Ф.М. Полн. собр. соч.: В 30 т. Л., 1984.
3. Некрасов Н.А. Полн. собр. соч. и писем: В 15 т. Л., 1981.
