CC BY
45
Вестник Санкт-Петербургского университета. 2005. Сер. 2, вып. 4
Г.Е. Лебедева, В. А. Якубский
Ф.И. УСПЕНСКИЙ НА СКЛОНЕ ДНЕЙ
(по материалам академических протоколов 1927-1928 гг.)
Академик Федор Иванович Успенский в 1925 г. отметил свое 80-летие. Годы (и житейские обстоятельства) давали о себе знать. В конце 1926 г. он ушел из Ленинградского университета «вследствие преклонных лет и неудовлетворительного состояния здоровья».1 Тем не менее насколько позволяли время и силы, ученый продолжал сочетать собственные исследования с научно-организационной и педагогической работой; руководил Русско-Византийской комиссией (РВК), председателем которой был избран в 1923 г.; возглавлял созданный им при Университете Кружок любителей греческого языка и литературы. У себя дома он вел научные занятия со своими бывшими слушателями по Университету... Самым деятельным образом участвовал в работе Академии наук.
Положенные в основу данного обзора протоколы пленарных заседаний АН СССР и заседаний ее Отделения гуманитарных наук за 1927-1928 гг. свидетельствуют о том, что «патриарх отечественного византиноведения», как порой величали Ф.И. Успенского, практически не пропускал академических мероприятий, что нельзя было сказать о большинстве его даже более молодых собратьев. Те же протоколы позволяют судить о том, какие заботы одолевали старого академика.
Он мечтал о восстановлении Русского археологического института в Константинополе, деятельность которого под руководством Ф.И. Успенского, оборванная осенью 1914 г. со вступлением Турции в первую мировую войну на стороне Германии, явилась, по общему признанию, одной из самых блестящих страниц в истории не только русского, но и мирового византиноведения и балканистики.2 Судя по протоколам 1927-1928 гг., Успенский не раз предпринимал попытки привлечь внимание академиков к проблеме возрождения российского научного центра в Турции. В апреле 1927 г. на заседании Отделения исторических наук и филологии (потом переименованного в Отделение гуманитарных наук) Ф.И. Успенский зачитал выписку из газеты "Le Temps" от 15 марта 1927 г., где сообщалось о предполагаемом весною 1927 г. возобновлении деятельности бывшего Константинопольского историко-археологического института Академии наук. Академиками было решено: «принять к сведению»3. Предсказание французской газеты не сбылось. Но ученый не терял надежды. Когда по докладу В.В. Бартольда вопрос об организации научного центра в Константинополе рассматривался на общем заседании Академии наук, Федор Иванович выступил в прениях, выразив желание принять самое активное участие в возобновлении деятельности института.4
В последние годы своей жизни он, как следует из протоколов заседаний Академии наук, постоянно проявлял заботу о РВК: хлопотал об обеспечении ее помещением, средствами, всевозможными пособиями, штатными сотрудниками. Так, в протоколе заседания Отделения исторических наук и филологии от 16 марта 1927 г. мы читаем: «Ввиду того, что мне до сих пор не удалось получить благоприятного решения по возбужденному
© Г.Е. Лебедева, В.А. Якубский, 2005
мною вопросу об отводе помещения для работы РВК и принимая во внимание, что для соблюдения методичности и планомерности занятий, хотя бы и немногочисленной комиссии, необходимо требуется установление места и времени собраний, я принял решение отделить одну комнату в занимаемой мной квартире для работы моих сотрудников, о чем считаю долгом поставить в известность Академию наук.
Решение: Принять к сведению и сообщить в Правление».5
В.Н. Бенешевич, близкий друг Ф.И. Успенского, в своем выступлении на торжественном заседании памяти академика (позднее выступление в сокращенном виде будет опубликовано в сборнике «Памяти академика Ф.И. Успенского») подробно остановился на том, какое значение придавал Федор Иванович этой Комиссии. Цель ее создания, вспоминал Бенешевич, ученый видел «в сохранении традиций, обеспечении преемственности византийских работ русских ученых». Наряду с Российско-Византийской комиссией, «как переходное учреждение, как дополнение к ней было задумано создание кабинета Византиноведения, цель которого - наглядное проведение преемственности византий-ских штудий с XVIII в. до настоящего времени». А затем «оба учреждения должны были объединиться в Византийский институт, мысль о котором занимала Ф.И. Успенского в день последнего отъезда в больницу».6
Наглядным подтверждением этого служат данные протоколов заседаний Академии наук. Они показывают, как Ф.И. Успенский шаг за шагом шел к осуществлению своей мечты. 13 апреля 1927 г. на заседании Отделения исторических наук и филологии он высказал свое мнение об организации в составе Библиотеки АН кабинета византиноведения.7 В октябре 1927 г. Ф.И. Успенский на общем заседании АН заявил о своем отказе от планов присоединения кабинета византинистики к Библиотеке АН и просил присоединить названный кабинет к РВК. По этому вопросу было принято решение: «Согласиться с Ф.И. Успенским, именуя впредь Русско-Византийскую комиссию с кабинетом византиноведения при ней».8
Из архивных документов явствует, что академик приложил максимум стараний, чтобы привлечь к работе в Комиссии высококвалифицированных специалистов. В марте 1927 г. членом РВК стал член-корреспондент АН Э.Л. Радлов.9 Ф.И. Успенский «путем переписки» с его учеником по Новороссийскому университету профессором А.Г. Гатти-ловым-Готлиб «подвигнул его на инициативу» образования группы сотрудников по подготовке материалов для переиздания греческого словаря Дюканжа. На заседании Отделения исторических наук и филологии 25 марта 1927 г. Федор Иванович поставил вопрос о разрешении включить «образованную группу в состав Русско-Византийской комиссии как особое одесское отделение РВК».10
Федор Иванович постоянно заботился о покупке книг для РВК." Он ходатайствовал о приобретении Библиотекой АН книг и рукописей покойного члена-корреспондента Академии наук A.A. Дмитриевского,12 дважды обращался к АН с просьбой об отпуске 200 руб. «на снятие фотографий с труда Константина Порфирородного по уникуму Лейп-цигской академии».13
14 сентября 1927 г. на заседании Отделения гуманитарных наук академик выступил с обширным заявлением по поводу нового устава АН, увеличивающего состав действительных членов Академии до 70, что влекло за собой и увеличение числа научных дисциплин, которые должны были быть приняты в круг академических. Естественно, что все мысли Ф.И. Успенского были направлены на укрепление положения византиноведения в СССР.
«... Больше всего мой интерес археолога-византиниста, - писал он, - направлен к выяснению ненормального положения византиноведения, подразумеваемого при Всеобщей истории, представленной тремя кафедрами. Здесь, находясь в сфере, мне более близкой, я могу говорить по существу о несоответствии между наименованием кафедр и научной дисциплиной, культивируемой членом Академии, занимающим данную кафедру. Насколько помню, меня выбирали в свое время на кафедру русской истории и археологии, освободившуюся по смерти Васильевского. Но мои более чем пятидесятилетние специальные занятия ведутся по истории и археологии Византии, и, конечно, честью звания академика я обязан своим византийским занятиям. Наука византиноведения есть одна из тех наук, которые в последнее столетие в трудах русских и европейских ученых завоевали себе определенное место в научных дисциплинах, получили самостоятельное значение в средневековой истории, выделились в особую научную дисциплину и имеют в настоящее время свои специальные и обширные задачи, развиваемые в нескольких органах на разных европейских языках, и представлены специалистами на академических и университетских кафедрах и на международных съездах. Трудно понять причины, по которым Византийская история и литература с ее специальными подразделениями не названа в числе академических дисциплин, а только подразумевается теми , кого это непосредственно интересует, под кафедрой Всеобщей истории. Здесь не место говорить о вековом нарастании материала по византиноведению в архивах Академии, о признаваемом за русской Академией и ее членами авторитете по византийским изучениям - все это давно и хорошо известно. Почему же, согласно § 27 нового устава, не назвать по имени эту дисциплину по примеру новых научных областей, вошедших в последнее время в состав наук первого отделения, и таким образом продолжать не признавать в лице академика, занимающегося византинизмом, его специальности. Между тем задачами АН, согласно § 2 устава, является развитие и усовершенствование научных дисциплин. Между тем, умалчивая в перечне кафедр о византиноведении как самостоятельной области, Академия далеко не содействует ее усовершенствованию, а напротив, ограничивает сферу ее действия и влияния.
Таким образом, в видах обеспечения за византийскими занятиями развитие и усовершенствование в СССР, казалось бы необходимым дать этой дисциплине, так и стоящим в связи с ней и от нее зависящим областям, отдельное и самостоятельное место в перечне кафедр и наук гуманитарного отделения.
Следовало бы в списке кафедр наметить и еще следующие:
1. История, литература и право Византии.
2. Византийская археология и искусство.
Отдел Всеобщей истории расширить включением отдельной кафедры медиевизма (Средневековье).
Настоящее заявление, по рассмотрению, прошу переправить в Общее собрание.
Академик Успенский»14
Старый ученый отлично понимал, как сложно, а порой невозможно заниматься исследованиями, будучи оторванными от мировой науки. Он энергично поддерживал ходатайства сотрудников о загранкомандировках. В мае 1927 г. на заседании Отделения исторических наук и филологии рассматривался вопрос о поездке В.Н. Бенешевича за рубеж. Ф.И. Успенский так обосновал необходимость этой командировки: «Для работы РВК над подготовкой к переизданию греческого словаря Дюканжа и для изучения трудов Константина Багрянородного крайне необходимо извлечение данных по этим вопросам в парижской Национальной библиотеке, в Ватикане и в афинской Национальной библиотеке. Кроме того, необходимо начать сношения с западноевропейскими учеными по вопросу о работе над "Дюканжем". Поэтому и цель поездки В.Н. Бенешевича - это прежде всего сбор материала, необходимого для работы РВК».15 Командировка была рассчитана на 3 месяца. В.Н. Бенешевич выполнил все задачи, поставленные перед ним Ф.И. Успен-
ским, о чем свидетельствует отзыв Федора Ивановича на отчет Бенешевича о загранкомандировке.16
Академик выступал с поддержкой и ходатайства члена-корреспондента АН В.Э. Регеля «о командировании его в Германию, Югославию, Италию и Францию». А когда решение о загранкомандировке задержалось, Федор Иванович сделал запрос в Президиум АН с просьбой «сообщить о положении дел с командировкой».17
Ф.И. Успенского волновала мысль, что иностранные ученые плохо знают русскую научную литературу, относящуюся к предмету их исследований. Он страстно желал, чтобы достижения, открытия русской науки знали за границей. Поэтому когда Федор Иванович ознакомился с монографией Миллера «История Трапезундской империи», выполненной в Лондоне, и не обнаружил в ней ни одной ссылки на русские работы, он тут же обратился с просьбой в Отделение гуманитарных наук с ходатайством о немедленном опубликовании его труда «История Трапезундской империи». «Учитывая материальные трудности, с которыми сопряжено печатание академических изданий», Успенский был готов «не издавать "Историю Трапезундской империи" отдельной книгой, а ограничиться "Очерками", которые займут около 8 печатных листов и будут представлять собою несколько оригинальных глав по истории, топографии, археологии и администрации».18
Удивляет и впечатляет размах, многогранность того, что было сделано Ф.И. Успенским за этот последний, немногим более чем полуторагодичный период его жизни. В протоколах заседаний Общего собрания и Отделения гуманитарных наук Академии, как мы полагаем, только частично нашли отражение результаты работ ученого. Кратко перечислим, что засвидетельствовано в этих документах.
Он выступил с просьбой увеличить на два печатных листа очередной выпуск «Византийского Временника»19. На четырех собраниях АН он поставил вопрос об издании сочинений академика В.Г. Васильевского, добиваясь строгого контроля за этим делом.20 Рецензировал поданные в «Византийский Временник» и в «Известия Академии наук» статьи М.А. Шангина, Е. Черноусова, В.Е. Вальденберга, А. Вишнякова, И.И. Соколова, В. Заборовского (отзыв отрицательный), В.Н. Бенешевича, O.A. Добиаш-Рождествен-ской и других ученых.21
В этот период он написал статью «Последние Комнины. Начало реакции»22.30 марта 1927 г. представил на заседании Отделения исторических наук и филологии свои вышедшие из печати труды - первую часть 2-го тома «Истории Византийской империи» и «Вазелонские акты».23 Примечательно в этом отношении и письмо академика-секретаря Ф.И. Успенскому, в котором он от имени Отделения исторических наук и филологии поблагодарил ученого за подаренную им в Библиотеку АН «Историю Византийской империи» (часть первая 2-го тома), подчеркивая, что члены АН горячо приветствуют своего «высокоуважаемого сочлена по случаю выхода его книги», являющейся ценнейшим «дополнением к прежним его трудам», и высказывают надежду, что «ученый автор, по справедливости считавшийся главой нашего византиноведения, одарит науку продолжением своего труда, столь ценимого всеми его сотоварищами по Академии и всем ученым миром».24 В ноябре 1927 г. он доложил о двух первых главах своего труда «Очерки по истории Трапезундской империи» с тем, чтобы эти главы и следующие были потом объединены в особую книгу с изготовлением 500 экземпляров оттисков за счет автора.25 В мае 1928 г. он доложил о следующих главах «Очерков». Решено было просить издательство «ускорить печатание ранее предоставленных частей этой статьи».26 Это было последнее заседание, на котором присутствовал Ф.И. Успенский, поэтому слова об «ускорении печатания» звучат как-то особенно горько.
Ф.И. Успенский выдвинул в действительные члены Академии наук профессоров С.А. Жебелева и Е.В. Тарле, которым дал развернутые научные рекомендации27, сообщил о вышедших, а иногда и поступивших в Библиотеку АН монографиях, журналах, сборниках (в частности, о получении протоколов Афинской Академии наук за 1926 г.,28 Seminarium Kondakovianum (Прага)).29 Доложил о планах издания новогреческо- русского словаря.30 Поддержал ходатайство члена-корреспондента АН В.Э. Регеля о восстановлении серии Fontes rerum byzantinarum. Доложил о поступившем из-за границы, от Греческой Академии наук, предложении о совместном издании афонских грамот.31
Особенно трогает и впечатляет то, что академик не оставлял без внимания ни одной просьбы о высылке книг из Библиотеки АН (например, И.С. Пальмову - 4 книги,32 «Византийский Временник» и «Известия АН» - Таврическому обществу истории, археологии и этнографии,33 «Византийский Временник» с 10-го тома - профессору Анастасие-вичу в Белград).34
Ф.И. Успенский не формально председательствовал в РВК: «... Шел впереди всех, по числу сделанных им докладов никто сравниться с ним не может».35 Только за восемь месяцев 1928 г. на кружке Друзей греческого языка и литературы было прочитано три доклада.36
Основой будущей академической кафедры византиноведения, по убеждению Ф.И. Успенского, должны были стать Русско-Византийская комиссия и находящийся при ней Кабинет византиноведения. Он добивался, чтобы РВК, объединив всехученых-визан-тинистов, ставила перед собой самостоятельные задачи и решала их. В мае 1928 г. Федор Иванович подал соответствующее заявление в Президиум Академии наук. К сожалению, нам не удалось разыскать этот документ в Петербургском филиале Архива АН, поэтому цитируем его по неопубликованной части доклада В.Н. Бенешевича, о котором речь шла выше:
«Не могу равнодушно и спокойно переносить бездомное и необеспеченное существование Русско-Византийской комиссии и полное забвение, проявляемое в отношении кабинета византиноведения, хотя этот первостепенной важности вопрос получил уже в АН и принципиальное свое разрешение в положительном смысле. При моем преклонном возрасте и ненадежном здоровье каждый месяц жизни стоит год; но эти месяцы проходят для меня в удручающем ожидании» .
Какой болью и тоской пронизана каждая строчка заявления, направленного Федором Ивановичем за три месяца до смерти! Трудно назвать оптимистической и заключительную его фразу: «Питаю надежду, что ходатайство мое на этот раз увенчается успехом, тем более, что за годы моего ожидания Академия наук сумела найти средства для создания новых научных институтов и многочисленных комиссий, надлежащим образом обеспеченных».37
Осенью 1928 г. Ф.И. Успенского не стало. Наиболее проницательная оценка итогов его научной деятельности принадлежит, очевидно, В.Н. Бенешевичу. Он констатировал: «Федор Иванович не только сам исполнил до конца свой долг перед наукой, но и указал путь, на котором ждал исполнения долга от своих преемников».38
Непременному секретарю Академии наук С.Ф. Ольденбургу пришлось после смерти ученого обратиться в Центральную комиссию по улучшению быта ученых с письмом, которое, думается, не требует комментариев. «10 сентября, - писал Ольденбург, - после тяжелой болезни скончался один из крупнейших европейских византинистов академик Федор Иванович Успенский, состоявший действительным членом Академии наук с 1900 г. По ходатайству Академии наук Ленинградская секция научных работников пришла на
помощь вдове покойного назначением пособия на похороны в размере 100 рублей. Указанная сумма, однако, является недостаточной для покрытия тех расходов, которые связаны с похоронами, почему Академия наук СССР обращается в ЦКУБУ с ходатайством, не будет ли признано возможным, во внимание к совершенно особому положению покойного в ученом мире и его выдающимся заслугам, назначить единовременное пособие на его похороны также из сумм ЦКУБУ, так как вдова Н.Э. Успенская никаких личных средств не имеет».39
1 ПФА РАН. Ф.116. Оп.1. Д. 164. Л.33.
2 Жебелев С.А. Ф.И. Успенский и Русский археологический институт в Константинополе // Памяти академика Ф.И. Успенского. Л., 1929. С. 53-62.
3 ПФА РАН. Ф. 1. Оп. 1а. Д. 176. Л. 237.
4 Там же. Д. 177. Л. 9 об.
5 Там же. Д. 176. Л. 229.
6 Там же. Ф. 116. Оп. 1. Д. 170. Л. 142.
7 Там же. Ф. 116. Оп. 1а. Д. 176. Л. 237.
8 Там же. Л. 94 об.
9 Там же. Л. 227.
10 Там же.Ф. 1. Оп. .1. Д. 176. Л. 249.
11 Там же. Ф. 1. Оп. 1а. Д. 177. Л. 174 об.
12 Там же. Ф. 1. Оп. 2. 1927 г. Д. 38. Л. 7.
13 Там же. Оп. 1а. Д.176. Л. 245, 263.
14 Там же. Ф. 116. Оп. 1. Д. 189. Л. 38-39.
15 Там же. Ф. 1. Оп. 1а. Д. 176. Л. 249.
16 Там же. Л.63.
17 Там же. Ф. 1. Оп. 1а. Д. 176. Л. 219, 227.
18 Там же. Л. 265 об., 266.
19 Там же. Ф. 1. Оп. 1а. Д. 176. Л. 218 об.
20 Там же. Д. 176. Л. 223 об., 229; Д. 177. Л. 166, 168 об.
' 21 Там же. Ф. 1. Оп. 1а. Д. 176. Л. 217 об. 252 об. 257об; Д. 177. Л. 166, 176 об.
22 Там же. Ф. 1. Оп. 1а. Д. 176. Л. 223 об.
23 Там же. Ф. 1. Оп. 11. Д. 176. Л. 235, 246.
24 Там же. Ф.2. Оп. 17. Д.104.Л.145.
25 Там же. Ф. 1. Оп. 1а. Д.176. Л. 273 об.
26 Там же. Д. 177. Л. 190 об.
27 Там же. Ф. 1. Оп. 1а. Д. 176. Л. 227, 230.
28 Там же. Ф. 116. Оп. 1. Д. 179. Л. 24.
29 Там же. Ф. 1. Оп. 1а. Д. 176. Л. 237.
30 Там же. Л. 263.
31 Там же. Д. 177. Л. 198.
32 Там же. Ф. 1. Оп. 1а. Д. 177. Л. 183.
33 Там же. Л. 191 об.
34 Там же. Л. 198 об.
35 Там же. Ф. 116. Оп. 1. Д. 170. Л. 190.
36 Отчет о деятельности АН СССР за 1927 г. 4.1 - Общий отчет. Л., 1928.
37 ПФА РАН. Ф. 116. Оп. 1. Д. 170. Л. 142.
38 Там же. Л. 147.
39 Там же. Ф. 2. Оп. 17. Д. 104. Л. 167-167 об. Статья поступила в редакцию 27 октября 2005 г.
