CC BY
189
УДК 008.001
дудоладова Мария Михайловна
Пермская государственная академия искусства и культуры
mari-marchi@rambler.ru
эвристические возможности концепции фоновых практик:
к постановке вопроса
В статье обсуждается эвристический потенциал концепции фоновых практик в области культурологических исследований современного российского общества. Автор анализирует различные методологические подходы к теории практик и предлагает рассмотреть российский тип культурной памяти, которая выражается в идеализированных образах советского прошлого. Предпринимается попытка сформулировать собственное определение фоновых практик на основе объединения концептов культурной памяти и культурной травмы в условиях современных буржуазных тенденций в постсоветском обществе. Фоновые практики рассматриваются автором в аспектах дискурса потребления и дисциплины в ситуации современной российской культуры. Например, известные всем россиянам практики покупки мандаринов, шампанского, приготовление «Зимнего» салата, лепка пельменей всей семьей на Новый год обозначаются автором как практики фоновые, апеллирующие к светлому образу советского прошлого. Автор дает условное обозначение фоновых практик в широком смысле слова и фоновых практик в узком смысле (специфические фоновые практики). По мнению автора, собственно фоновые практики в типологии М. Вебера могут быть представлены как ценностно-рациональные, где ценностью обладает прошлый социальный порядок - своего рода симулякр, созданный коллективным воображением. Автор задается вопросом о причинах такого устойчивого воспроизведения ценностно-смыслового содержания советского социального порядка.
Ключевые слова: социальный порядок, фоновые практики, культурная память, культурная травма, советское, постсоветское, специфические фоновые практики, ценностно-рациональные практики, симулякр.
М. Вебер первым говорит о вариативности форм установления социального порядка [1]. Это значит, что социальные порядки могут быть разными, поэтому их можно типологизировать. Для нашего исследования данная мысль приобретает существенное значение, поскольку мы будем рассматривать два типа социального порядка: советский и постсоветский.
Нам предстоит иметь дело с российским видом культурной памяти. Именно в ней запечатлен советский социальный порядок. Он выражается в идеализированной картинке прошлого, сочиненной сегодня. Такого рода коллективная память поддерживается масс-медиа, воспроизводится в сети [12, с. 210-223]. Именно эта память является тем фоном, к которому апеллируют люди в своих поступках. Фон самый настоящий - он обладает реальностью, определяет и направляет наши действия. Но его наполнение совершенно пустое, призрачное. Зададимся вопросом: как такое возможно? Можно предположить, что речь идет о ситуации очень сильной коллективной культурной травмы в результате стремительного распада тех институтов, к которым люди адаптировались, привыкли, сумели «одомашнить». Так, советские люди сделали официальные праздники (8 Марта, 7 Ноября, 1 Мая) своими родными, наполнив их личностными символами и практиками. В результате разрыва исторической преемственности возникла ситуация частичной амнезии.
Повседневные действия, ориентированные на реализацию прежних ценностей в новой культурной ситуации, я буду называть фоновыми практиками.
Обозначим исток формирования теории практик как таковой. Далее интерпретируем категорию фона, общую для повседневных практик.
По нашему мнению, импульсом к изучению повседневных практик послужило формирование в научном сообществе концепции повседневности. Эта философская категория была разработана А. Щюцем для социологической концептуализации понятия «жизненный мир», введенного в научный оборот Э. Гуссерлем. Согласно Шюцу, социальная реальность - это «совокупность всех объектов и явлений социокультурного мира, каким он представляется обыденному сознанию людей, живущих среди других людей и связанных с ними многообразными отношениями взаимодействия». Основа социальной реальности - «жизненный мир», то есть мир донаучной, естественной установки, та интуитивная среда, где мы как человеческие существа среди себе подобных переживаем культуру и общество, определенным образом относимся к окружающим нас объектам, воздействуем на них и сами находимся под их воздействием» [13, р. 10].
По мнению авторов монографии «Теория практик», «сегодня слово "практики" широко используется в социальных науках и даже успело стать модным» [2, с. 7]. С точки зрения американского антрополога Шерри Ортнер, начиная с 1980-х годов, понятие «практика» стало центральным ориентиром антропологических исследований [14, р. 126-166]. Категория «практики» все чаще фигурирует в качестве основной в антропологии, философии, истории, социологии, политической теории, теории языка, литературной теории, -и, в этом смысле, формируется некая общая для социальных дисциплин парадигма. С другой стороны, для каждой дисциплины характерен свой, отличный от других способ включения этого понятия в исследовательскую традицию, свой способ концептуализации. «Теория практик - собирательное название для целого ряда исследовательских
Вестник КГУ им. Н.А. Некрасова «¿V- № 6, 2014
© Дудоладова М.М., 2014
324
концептов, представленных широким спектром имён: от Пьера Бурдье и Клиффорда Гирца до Джона Сёрля и Теодора Шацки» [8, с. 55].
Первоначально философская категория практики, восходящая к Гегелю и раннему Марксу, отражала деятельное начало человеческого бытия. Впоследствии в западной социологической теории, по мнению В. Волкова и О. Хархордина, термин «практика» символизировал поиски компромисса «между объективизмом системно-структуралистского подхода и субъективизмом феноменологии». Они видели в нем попытки предложить «третий курс»: либо посредством категориального синтеза, как, например, в теории «структурации» Энтони Гидденса, либо указанием на воплощённость социально-классовых структур в самом деятеле, как это попытался сделать Бурдье с помощью концепции «габитуса» [2, с.14].
Практика - человеческая деятельность, осмысленная, творческая, преобразующая. Но на языке концепции жизненного мира она не более чем сумма поведенческих актов.
Опираясь на концепцию жизненного мира, попытаемся понять статус практик в их отношении к общим условиям человеческого бытия, отражающихся в коллективном сознании участников этих практик. Повторимся, что эти условия, описанные как жизненный мир человеческих сообществ, выступает фоном для социальных практик. В этом жизненном мире присутствуют и неартикулиро-ванные представления, и смутные образы, и суммы практических знаний, и т. д. Можно говорить о существовании некого фона, стоящего за действиями людей. И. Гофман описывает этот фон при помощи «рамок» повседневной интерпретации [4]. Фон - это жизненный мир, представленный в нашем коллективном сознании. Фон не мыслим без коллективного сознания и практик.
Фон присутствует в разных видах, в том числе в виде дискурса. Так, Д. Сёрль соединяет слова с речевыми актами [15]. Он определяет вербальный речевой акт как некоторый набор непроговарива-емых представлений об обычном обращении со словами и их референтами, разделяемых членами данной культуры. Фон может состоять из слов, а практики, им инициированные, - из предметных действий. Так, на этой основе выстроены принципы агитации и пропаганды. О советском дискурсе пишет О. Лейбович: «...Идеи, продуцированные властью и распространяемые средствами пропаганды и агитации в обществе, создавали высший слой повседневности, ее организующее начало. Они наделяли смыслом все социальные практики человека, придавая его жизненному пространству космическую замкнутость, упорядоченность и завершенность. За его пределами начиналось царство тьмы, буржуазного хаоса и небытия» [7, с. 258-259].
В современной исследовательской ситуации существует устойчивое представление о фоне как контексте социальных практик. По мнению современных социологов, «практики - это действия, осуществленные не вследствие тщательного обдумывания или применения рационального расчёта; они основаны на неосознаваемом или неявном знании. Они таковы как есть, их форма поддерживается материальными и идеальными артефактами, актуальными в определенном локусе и времени» [8, с. 57].
«Самое простое понимание фоновой практики -просто деятельностный контекст, в котором интерпретируется высказывание или поведение» [2, с. 8]. Иными словами, фон - это контекст, в рамках которого действует индивид. Например, человек разбил лампу. Даже в этом случае существует как минимум несколько интерпретаций фона, находящегося за поступком. В первом случае фоном может выступать раздраженное эмоциональное состояние субъекта действия в результате какой-нибудь ссоры. Во втором - фоном может являться романтическое настроение индивида: желание создать интимную обстановку подобным жестом. В ином случае фоном может явиться стремление к самопрезентации подобным образом перед определенной публикой. Фон выражает смысл действия.
Г. Гарфинкель также пишет о «практических-действиях-в-контексте», имея в виду практики, контекстуализированные другими практиками (например, практиками интерпретации): «тот факт, что каждый человек ощущает этот фон, вполне очевиден, и в то же время всякий испытывает большие затруднения, если его попросят рассказать точно, в чём эти ожидания состоят. Когда человека спрашивают об этом, он может рассказать очень немногое или не может рассказать вообще ничего» [3, с. 43].
Итак, главная общая мысль, которую можно почерпнуть из взглядов различных исследователей: фон - это контекст, в том числе дискурсивный.
Подведем итоги. Остановимся на том, что идея фоновых практик в широком смысле возможна только в рамках концепции феноменологии, в частности, жизненного мира. Эти фоновые практики не отрефлексированы, спонтанны, где-то традицион-ны, разворачиваются в разных плоскостях, прежде всего в приватном мире. Следует различать два типа фоновых практик. Условно обозначим их так: фоновые практики в широком смысле слова (общие фоновые практики - ОФП) и фоновые практики в узком смысле, или собственно фоновые практики (специфические фоновые практики - СФП). Собственно фоновые практики (в типологии М. Вебера) могут быть представлены как ценностно-рациональные, где ценностью обладает прошлый социальный порядок - своего рода симу-лякр, созданный коллективным воображением.
Собственно фоновые практики реализуются во множестве форм, из которых нас интересуют,
Вестник КГУ им. Н.А. Некрасова «й- № 6, 2014
325
прежде всего, практики дискурсивные, потребительские и дисциплинарные. Предположим, что именно в этих практиках наиболее явственно проявляется ориентация на прежний социальный порядок, на затвердевшие старые практики. Именно в этих практиках культурная память становится фоном и конструирует поступки людей в большей степени, чем регулирующие поведение современные социальные институты.
Попробуем описать дискурсивные практики. Они проявляются в говорении, нарративе. Можно говорить о целом пласте советского дискурса, выражающегося в назывании вещей особыми именами, использовании готовых штампов, стандартных речевых оборотов. Например, значение слова «авоська» будет хорошо понятно тем, в чьем жизненном мире оно занимало весомое место. По материалам исторического сайта «СССР. Под знаком качества», авоська - «плетеная сумка для продуктов. Разработанная в 30-х годах ХХ века авоська очень по-советски исключала приватность совершенной покупки - все, что ты нёс, сразу же становилось объектом наблюдений всей улицы. Так что среди достоинств авоськи - быстрое реагирование народа на стихийный "выброс" товара, будь то апельсины или туалетная бумага. Ага, сосед что-то несет, значит надо и мне бежать в магазин... » [10]. Всем известные сегодня слова из советского дискурса: блат, брак, бич - имеют историческое основание.
Устойчивые выражения, связанные с особенностями социального порядка: «буржуй недорезанный» - «ругательство, которое частенько можно было слышать по отношению к зажиточным гражданам Страны Советов» [10]; «кто не работает, тот не ест» - по материалам сайта «За городом», «этот мем прочно поселился в "разговорнике" советского гражданина: отцы журили с помощью его своих сыновей, мастера цеха - ленивых рабочих, участковые милиционеры - тунеядцев. Кроме того, фраза тиражировалась миллионами советских плакатов. За основу была взята цитата из одной работы Ленина, где вождь СССР писал: "Кто не работает, тот да не ест" - это понятно всякому трудящемуся» [6].
Для советского дискурса характерно большое количество абстрактных выражений с пустым содержанием: «социальная справедливость», «социальные гарантии», «временные трудности», «впереди планеты всей» и т. д. Можно выделить выражения позднесоветского времени, отражающие реалии потребительской ситуации: получка, выбросили, достать. Интересно, что советский дискурс продолжает бытовать в несколько измененном виде в нарративе современного российского общества. Это может говорить о фоновом характере дискурсивных практик. В современном дискурсе сохранились далеко не все слова из со-
ветского словаря. Авоська - уже исторический термин, ушедший из живого языка. Но лексемы, оставшиеся в обороте, ясно отсылают к системе взглядов усвоенной советской идеологии и выражают убеждения, близкие к тем, которые конструировались в течение десятилетий советскими идеологическими институтами.
Обратимся к потреблению. Потребительские практики советского периода отличались большой изобретательностью людей, поставленных в специфические экономические условия. Слово «дефицит» вбирает в себя множество советских смыслов и потребительских практик, с ним связанных. По мнению современных российских исследователей, «контекст постсоветского общества задает специфический "угол зрения" на то, каким образом формируется общество потребления в современной России. Структурные условия советского общества (прежде всего, ограниченный ассортимент товаров и планирование потребления "сверху"), способствовали тому, что потребление в России развивалось и развивается по "особому сценарию": значения вещей, отношение к вещам, выбор товаров, планирование покупок сейчас зачастую реализуется "относительно советского времени" и опыт "советского потребителя" отчасти структурирует современное российское потребление» [9, с. 4-5].
Такими структурированными практиками можно считать демонстративное потребление, шопинг, в определенных социальных группах становящиеся самоценностью. Современные дамские журналы, Интернет-форумы, сайты насыщены информацией с советами и описанием того, как и что необходимо потреблять, дабы выглядеть в глазах публики «светской львицей», «успешной женщиной» и т. д. Например, журналы «Лиза», «Cosmopolitan», «Cosmopolitan Shopping», «Cosmopolitan Beauty», «Добрые советы», «Домашний очаг» и т. д.
В нашем понимании, фоновой практикой потребления можно назвать приготовление на Новый год большого количества «стандартных» салатов («Зимний», «Сельдь под шубой» и т. д.). Не менее фоновая практика - поедание этих салатов и другой праздничной еды «впрок», «за прошедший год и за будущий». К «новогоднему циклу» фоновых практик можно отнести покупку мандаринов, лепку пельменей всей семьей. Подобные практики носят ценностно-рациональный характер, поскольку осуществляются ради поддержания и воспроизведения неартикулированного жизненного пространства. В противовес таким ценностно-рациональным практикам можно привести пример практики целерациональной - соблюдение диеты перед Новым годом и после.
Наконец, дисциплинарные практики. Очередной сайт, посвященный советскому прошлому, описывает советскую дисциплину следующим образом:
326
Вестник КГУ им. Н.А. Некрасова № 6, 2014
«Режим дня советского человека был очень строгим и ненарушимым. Каждый будний день, ориентировочно в шесть утра, старенький будильник звенел о том, что пора вставать. Быстро съедался завтрак, приготовленный супругой, - как правило, утром ели кашу или то, что до этого было приготовлено на ужин. Советский гражданин отправлялся на работу. Добраться на неё можно было на общественном транспорте. Автобусы, как правило, ходили по расписанию, к семи утра как раз прибывали к рабочему месту: на завод. Заводской график также отличался особой строгостью: пропускная система, охрана - ничего не должно быть вынесено наружу. В час дня звенел звонок: настала пора идти на обед. Кто-то брал с собой еду из дома, кто-то шел в местную столовую, где, строго по меню, выдавали первое, второе и третье. Час выделялся на обеденный перерыв, а затем человек шел снова за станок для нарезания резьбы, делать детали, которые позже применялись в военной промышленности и во многих других отраслях. Рабочий день на заводе кончался в семь часов, также по звонку, и работники расходились по домам, чтобы завтра снова быть здесь в семь утра и продолжить трудиться» [11].
В этом тексте можно выделить конкретные практики, ныне носящие фоновый характер. А именно: представление о режиме, куда входят практики раннего вставания, соблюдения временного регламента, контроля рабочего места и т. д. Информационный контент социальных сетей в Интернете по вопросам труда насыщен подобного рода инструкциями: «Как отучить сотрудников опаздывать. 1. Штрафом по голове. Денежный вычет, или депремирование, остается самым популярным у начальства и самым нелюбимым работниками видом наказания. С одной стороны, наказание рублем - мера эффективная: когда каждая минута опоздания стоит 500 рублей, все начинают приходить в офис как штык, а чаще всего - за 10-15 минут до начала рабочего дня. Но, с другой стороны, здесь будет действовать жесткое правило: ваши подчиненные будут делать ровно то, за что вы им платите. То есть если хорошим работником в вашей компании считается тот, кто приходит вовремя, если вы премируете или лишаете премий именно за это, то работники, безусловно, не будут опаздывать. Но и результата показывать не будут. Так что прежде чем штрафовать, определитесь: что вы вкладываете в понятие «хороший работник» -тот, кто добивается результатов, или тот, кто сидит в офисе с 9.00 и до отбоя» [5].
Можно говорить о том, что собственно фоновые практики являются результатом конструирования культурной памяти о «светлом советском прошлом». Исполнение таких ценностно-рациональных практик отсылает индивида в желаемый для него образный мир социального порядка, су-
ществующего только в коллективном сознании современных российских граждан.
Нас интересуют причины такого устойчивого воспроизведения ценностно-смыслового содержания советского социального порядка, точнее представления о нём. Можно предположить, что в коллективном сознании наших современников существует некий детонатор, ментальный толчок, заставляющий людей в своей повседневности воспроизводить образ советского прошлого. Представляется целесообразным для дальнейшего исследования этой проблемы обратиться к концепции культурной травмы.
Полевое исследование, проведенное в 20122014 годах диссертантом в г. Перми, даст возможность проверить эти гипотезы.
Библиографический список
1. Вебер М. Основные социологические понятия // Западноевропейская социология XIX - начала XX веков. - М., 1996. - С. 455-491.
2. Волков В.В., Хархордин О.В. Теория практик. - СПб.: Изд-во Европейского ун-та в Санкт-Петербурге, 2008. - 298 с.
3. Гарфинкель Г. Исследования по этнометодо-логии. - СПб.: Питер, 2007. - 334 с.
4. Гофман И. Анализ фреймов: эссе об организации повседневного опыта. - М.: Институт Социологии РАН. 2004. - 752 с.
5. Как отучить сотрудников опаздывать. [Электронный ресурс]. - Режим доступа: http://vk.com/ wall-25549357 (дата обращения: 15.04.2014).
6. Самые знаменитые советские афоризмы. [Электронный ресурс]. - Режим доступа: http:// ribalych.ru/2013/11/05/samye-znamenitye-sovetskie-aforizmy/ (дата обращения: 15.04.2014).
7. Лейбович О. Дом о трех этажах, или Как изучать повседневность поздней сталинской эпохи // Астафьевские чтения (ноябрь 2008). Время «веселого солдата»: ценности послевоенного общества и их осмысление в современной России. - Пермь, 2009. - С. 250-264.
8. Лейбович О.Л., Шушкова Н.В., Кабацков А.Н. Этническое и экономическое: этюд о фоновых практиках // Вестник ПГИИК. - Пермь, 2012. -№ 13-14. - С. 55-64.
9. Люди и вещи в советской и постсоветской культуре: сб. статей. - Новосибирск: Новосиб. гос. ун-т, 2005. - 130 с.
10. Разговорник советской эпохи. [Электронный ресурс]. - Режим доступа: http://copypast. ru/2014/01/15/razgovornik_sovetskojj_jepokhi_19_ foto.html (дата обращения: 15.04.2014).
11. Режим дня обычного советского рабочего. [Электронный ресурс]. - Режим доступа: http://komsomol-museum.ru/tag/zavody/ (дата обращения: 15.04.2014).
12. Фокин А. СССР, созданный пользователями: Интернет-рецепция советского прошлого // «Рабо-
Вестник КГУ им. H.A. Некрасова «й- № 6, 2014
327
та над прошлым»: XX век в коммуникации и памяти послевоенных поколений Германии и России: сб. статей / редкол.: О.С. Нагорная и др. - Челябинск: Каменный пояс, 2014. - С. 210-223.
13. Shutz A. Constructs of though objects in common sense thinking // Shutz A. Collected Papers. The Hague, 1962. - Vol. 1. - P. 10-85.
УДК 78
14. Ortner Sh. Theory in Anthropology since the Sixties // Comparative Studies in Society and History, 1984. - P. 126-166.
15. Searle John. The Background of Meaning // Speech Act Theory and Pragmatics / ed. J. Searle et al. Dortrecht, 1980. - 227 p.
волкова полина станиславовна
доктор философских наук, доктор искусствоведения Ростовская государственная консерватория (академия) им. С.В. Рахманинова
Polina7-7@yandex.ru
горбатова олеся васильевна
учитель музыки, Московская прогимназия «Гармония» Olesia.Gorbatova@yandex.ru
музыка в контексте риторического канона: к постановке проблемы
В статье представлен опыт рассмотрения музыки с позиции риторического канона в рамках концепции диалогической природы гуманитарного знания М.М. Бахтина. В данной концепции субъект восприятия, вступая в диалог с художественным текстом, выступает как создатель личностного смысла. Авторами анализируется процесс овладения этическим моментом содержания музыкального произведения, который осуществляется методами эстетического анализа: сопереживание, вчувствование, сооценка. В работе предложен вариант актуализации этического момента музыкального произведения, связанный с созданием новой художественной формы, в которой музыка является составной частью другого вида искусства: кино, балет.
По мнению авторов статьи, процесс общения выступает аналогичным диалогическому процессу с той лишь оговоркой, что собственно диалог являет собой диалог сознаний, в рамках которого происходит взаимодействие рационального и эмоционального, внешнего и внутреннего, познавательного и этического, текста и контекста. Другими словами, если общение являет собой опыт взаимодействия двух субъектов, то диалог в контексте научной концепции М.М. Бахтина - опыт взаимодействия субъекта речи и предмета речи, в котором второй субъект представлен лишь опосредованно.
Ключевые слова: риторический канон, Этос, Логос, Пафос, диалог, общение, коммуникация.
Принимая во внимание обстоятельство, согласно которому всякий художественный текст являет собой риторически организованную речь, основанную на триединстве Этоса, Логоса и Пафоса, где Этос позиционируется в качестве внутреннего мотива речи, Логос - ов-нешненного или, что то же - опредмеченного в том или ином языке высказывании творца, а Пафос -как развернутое во времени единство внутреннего и внешнего [см.: 5], нельзя не признать следующего. Среди самых разных видов искусства именно музыка оказывается наиболее сложным для эстетического анализа типом речи, что обусловлено посреднической ролью исполнителя. Действительно, если изначально запечатленное в нотах невербальное высказывание опознается музыкантом-исполнителем на уровне Логоса, подобно тому как опознается читателем книга либо зрителем - картина, то собственно исполнение музыкального произведения являет собой процесс развертывания речи на уровне Пафоса, что ставит слушателя перед необходимостью восполнить ущербность последнего собственными Логосом и Этосом. Причем актуализация этической составляющей музыкального содержания выступает здесь самым уязвимым моментом в деятельности воспринимающего музыкальное искусство субъекта. Почему? Для
ответа на этот вопрос обратимся к проблеме содержания словесного художественного творчества, разработанной М.М. Бахтиным в контексте диалогической природы гуманитарного знания [1]. Специально оговорим, что актуальность поставленной отечественным мыслителем в 20-е годы ХХ века проблемы обусловлена отчасти несовпадением терминологического аппарата, характерного для гуманитарной науки начала прошлого века, и современной научной парадигмы.
Так, одним из камней преткновения становится несовпадение такого базового для М.М. Бахтина понятия, как «диалог», с распространенным в современной гуманитарной науке понятием «коммуникация», которое, в свою очередь, теснейшим образом связано с понятием «общение». Удивительно, но, появившись в научной литературе лишь в начале ХХ века, термин «коммуникация» весьма быстро завоевывает авторитет в среде ученых-гуманитариев. Например, в 60-е годы только в американской научной литературе существовало более пятидесяти различных описаний процессов коммуникации. Знаменательно, что и отечественная научная литература предлагает широкий спектр различных толкований содержания данных понятий. Весьма распространенной является точка зрения, согласно которой понятия «диалог», «ком-
Вестник КГУ им. Н.А. Некрасова J& № 6, 2014
© Волкова П.С., Горбатова О.В., 2014
328
