CC BY
94
УДК 323.1
Д. В. Маковская
ЭТНИЧЕСКОЕ НЕРАВЕНСТВО КАК ФАКТОР ЭТНОПОЛИТИЧЕСКОй КОНФЛИКТНОСТИ:
КРЫМСКИЙ ОПЫТ
В статье рассматривается роль этнического неравенства в возникновении и развитии этнополитического конфликта. Раскрывается содержание понятия «противоречивость этнического статуса», обосновывается идея, заключающаяся в том, что противоречивость этнического статуса способствует развитию конфликтного потенциала этнической группы, основанного на чувстве возмущения у индивидов, которые вследствие этого могут либо поддерживать радикальные национальные движения, направленные на изменение системы этнической стратификации, либо пытаться изменить индивидуальный социальный статус. На примере конфликта в Автономной Республике Крым показана роль этнических лидеров, стремящихся к инструментализации этностатусной противоречивости в политических целях. Подчеркивается, что в наибольшей степени манипулятивным воздействиям подвергается субъективная интерпретация важнейшего этностатусного показателя — доступа к власти.
Ключевые слова: этнополитический конфликт, фактор, противоречивость этнического статуса, этническая стратификация, ресурс, Меджлис.
Этнополитическая конфликтность — одна из самых актуальных проблем современности. Изучению конфликтов, так или иначе связанных с этничностью, посвящено множество исследований, и во многих из них отмечается значительная роль этнического неравенства в их возникновении и развитии. Этническое неравенство выступает фактором среды, которая является основой для возникновения противоречия между субъектами конфликта, способствует перерастанию его в причину конфликта и продолжает действовать на конфликт на любой из его стадий. Оно обладает значительной ролью в детерминации этнополити-ческих конфликтов и стремлении этнических групп изменить в свою пользу существующую систему социальной стратификации.
Конфликтогенный потенциал этнического неравенства можно проследить во всех основных теоретических подходах, используемых при анализе этнополити-ческих конфликтов (неомарксистский, модернизационный, культурно-плюралистический, статусно-групповой и рационалистический) (Хесли, 1996, с. 41-43). Но в данных теоретических построениях анализ проводится на основе одинарной или множественной линейной казуации. В качестве детерминирующих факторов выделяются либо этнопсихологические особенности конфликтующих этносов (субъективный статус), либо реально существующая система стратификации (объективный статус), хотя и объективные, и субъективные составляющие этнического статуса, являясь стратификационным отражением двух типов проблем, лежащих в основе межэтнического противостояния (распределение ресурсов и символическое признание), неразрывно взаимосвязаны.
© Д. В. Маковская, 2014
Роль этнического неравенства в этнополитическом конфликте наиболее полно раскрывается в рамках специальных теорий этнополитического конфликта, основанных на множественной нелинейной казуации, среди которых основными являются теория этнополитической стратификации Дж. Ротшильда, социально-психологическая теория этнического конфликта Д. Горовица и теория этнополитического действия Т. Гарра.
Отдельно стоит отметить взаимозависимость социально-структурного (сочетание социальной и этнической стратификации, влияние социально-структурных изменений и этнического фактора социальной мобильности) и социально-психологического факторов в конфликтных ситуациях. Например, выравнивание статуса в результате изменений в системе стратификации обладает сильным конфликтным потенциалом, так как непривычность равностатусного положения для контактирующих этнических общностей и необходимость привыкания к нему, а также территориальная локальность оценки статусного сравнения эт-ногрупп вызывают усиление или возникновение напряженности в межэтнических отношениях. Это объясняется законом возрастающих потребностей («чем больше мы имеем, тем больше хотим»), который в проекции на межэтнические отношения связан с необходимостью доминирующей в высокостатусных слоях стратификации группы потесниться в связи с продвижением другой этнической группы в эти слои и возрастанием ее потребностей (Арутюнян и др., 1998, с. 5).
Л. Дробижева отмечает, что «не всегда социальные противоречия возникают на основе реальных различий в статусе групп. Как правило, противоречия питаются интерпретациями социальных иерархий в обыденном сознании, кристаллизованными в соответствующих мифологемах» (Социальное неравенство этнических групп, 2002, с. 15). Чтобы этническая группа включилась в этнополи-тический конфликт, ей необходимо ощутить и осознать общность интересов относительно изменения своего положения в системе этнической стратификации общества, интерпретировать свое положение в этностатусной иерархии. Кроме того, эта интерпретация должна быть продекларирована этническими лидерами и подкреплена их авторитетом. И как необходимое условие такого процесса формируются представления этнической общности об этом положении неравенства.
По своим последствиям осознание своего либо реального, либо воображаемого неравного этностатусного положения равнозначно, что соответствует известной теореме Томаса: «Если люди определяют ситуации как реальные, то они и являются реальными по своим последствиям» (см. об этом: Там же, с. 15).
Детерминирующую роль неравенства в возникновении этнополитических конфликтов можно продемонстрировать, основываясь на исследованиях А. Пра-заускаса, в которых значимость социально-экономических факторов представляется наиболее неоднозначной, поскольку они могут «быть одной из причин конфликта или его катализатором, отражать мнимую дискриминацию или экономические интересы отдельных узких групп» (Межэтнические конфликты в странах зарубежного Востока, 1991, с. 59).
Этнопсихологический фактор, определяющий способность этнической общности выступать в качестве «субъекта политической деятельности», нейтра-
лизует межгрупповые конфликты внутри нее, так как наличие традиционных и формирование новых социальных структур в системе, присущей любому полиэтническому обществу с этнической стратификацией, провоцируют рост значимости этнической принадлежности, оформляющейся на основе сравнения «чужой» и «своей» групп и представлений о «национальном неравенстве» и неравнозначности статусов (Там же, с. 56-57).
Влияние этнопсихологического фактора тесно связано с социально-психологическими процессами, поскольку восприятие отдельными группами своего статуса и отношений с другими группами в рамках этноса и вне его определяет их интерпретацию и понимание этнических интересов, а в конфликтной ситуации — также оценку характера и перспектив межэтнического конфликта, целесообразность и формы своего участия в нем и, следовательно, политическое поведение.
Этнопсихологический фактор теснейшим образом связан с социокультурным, а точнее, с особенностями политической культуры, включающей характерные для контактных этносов «социально-политические нормы, политические ценности, представления о путях достижения и функциях власти, политическое поведение» (Там же, с. 57). Сквозь их призму контактирующие этногруппы анализируют свое статусное положение в присущей полиэтническому обществу системе этнической стратификации, формируют этнические автостереотипы и гетеростереотипы.
Присутствие объективных причин, порождающих этническое неравенство (отсталость, незнание официального языка, удаленность от центров власти), не может считаться обоснованием этнополитической стратификации, делающей ее легитимной. Политическое неравенство само по себе не может являться фактором, обусловливающим возникновение и развитие этнического конфликта; все зависит от восприятия этого неравенства, которое может либо восприниматься как должное, либо рационализироваться. Если местная этническая элита оказывается неспособной обеспечивать свое присутствие во власти в масштабах государства, то важнейшей ее политической целью становится власть в пределах собственного этноареала, вплоть до сепаратистских движений, идеологическим обоснованием которых, как правило, является право «народа» на землю предков, свою культурную самобытность и отличность от доминирующего этноса (Там же, с. 61-62).
Этническая стратификация создает основу для вызревания латентного конфликта, но открытый этнополитический конфликт возможен только в том случае, если в наличии имеются следующие предпосылки: этнос обладает самосознанием, т. е. осознает свое отличие от других этносов; групповая солидарность этноса превалирует над противоречиями между отдельными сегментами (идейно-политическими, социально-классовыми); большая часть этноса приходит к консенсусу, общему пониманию групповых интересов этноса; элитарные группы этноса (лидеры общественного мнения) расценивают существующую ситуацию, в первую очередь дифференциальную инкорпорацию и/или национальную политику, как несправедливую и в той или иной форме (в виде программ, лозунгов) ставят цель устранения несправедливости. При этом «наиболее всеобъем-
лющей формой борьбы за статус и распределение ресурсов, благ и привилегий между различными этносоциальными силами является борьба политическая» (Там же, а 250).
Интересную трактовку взаимосвязи объективных и субъективных аспектов этнического статуса как конфликтогенного фактора предлагает М. Савва, характеризующий это явление как продукт группового сознания, воспринимаемый и интерпретируемый личностью и определяемый через систему субъективных оценок и объективных показателей, а также являющийся важнейшей составляющей социального самочувствия человека, которое прямо влияет на чувство национальной ущемленности (Савва, 1997, с. 25).
К группе дополнительных объективных показателей этнического статуса, выступающих факторами развития этнополитического конфликта, относятся следующие:
1) оптимальность социальной структуры этнической группы: малая представленность этногруппы в среде интеллигенции, предпринимателей и управленцев лишает группу возможности выдвигать из своей среды идеологов и организаторов, что приводит к возникновению субъективных представлений о низком статусе, связанном с этничностью, а это в свою очередь вызывает рост агрессивности, усугубляемой резким изменением внешних условий существования этнической общности. Малое представительство в промышленности, ограниченный доступ к средствам массовой информации сдерживают модернизацию и создают стереотип отсталого этноса, который провоцирует рост конфликтности, причем зачастую динамика благосостояния этносов в одной системе стратификации имеет больший конфликтогенный потенциал, чем сами отличия (Там же, с. 57);
2) тип расселения представителей этноса (компактный или дисперсный): при дисперсном типе расселения повышаются плотность межэтнических контактов, возможность для этнической конкуренции, сравнения этноста-тусных позиций и, соответственно, для формирования конфликтогенных представлений;
3) тип этнической среды: в общностях «культуры стыда», обладающих большим конфликтным потенциалом, «чужаки» воспринимаются как потенциально зависимые, низкостатусные, которых легко подчинить, легко применить к ним силу; в общностях «культуры вины» «чужой» воспринимается как иной, но тем не менее равный (Там же, с. 104);
4) положение в системе государственной власти: обладание властью является признаком высокого статуса, повышает конкурентные возможности в борьбе за ресурсы, дает возможность представителям этнической общности проводить политику в интересах своей этногруппы. Кроме того, обладание представителей одного этноса властью оказывает прямое воздействие на становление этностатусных представлений, но всякий этнос, чувствующий себя ущемленным в какой-либо сфере жизни многоэтнического государства, в первую очередь стремится получить доступ к власти (Там же, с. 58).
Среди авторов, занимающихся изучением этнополитических конфликтов, нет единства в выделении наиболее значимых в детерминации конфликта этно-статусных маркеров, что перекликается с проблемой, существующей в многомерном подходе к изучению стратификации. Эту дилемму можно разрешить, используя концепцию капиталов, предложенную П. Бурдье в работе «Формы капитала» (Бурдье, 2005, с. 60-74) в контексте ресурсного подхода в стратификационных исследованиях. В рамках этого подхода в качестве статусных индикаторов выступают «ресурсы (активы, капиталы)» (Тихонова, 2006, с. 30), обладание которыми — одно из наиболее значимых условий возникновения и развития политического конфликта. В качестве оснований стратификации, предлагаемых У. Беком, может выступать риск, принимающий различные формы при различных ее конфигурациях, формирующихся в зависимости от типов ресурсов, которыми обладают индивиды. Ресурсами могут выступать богатство и знания (основные), а также пол, возраст, здоровье, этническая принадлежность. М. Ка-стельс в основу своей концепции стратификации закладывает возможность получения знаний, освоения новой информации и инновации. Э. Соренсен особое внимание уделяет дефицитности ресурсов, как реальной, так и сформированной в результате монополизации (см. об этом: Там же, с. 21).
В концепции капиталов П. Бурдье, наиболее известной в рамках ресурсной парадигмы, исследователь опирается на классическую марксистскую традицию, поскольку его стратификационная модель основывается на отношении к собственности. Но в качестве собственности в данном случае выступают не материальные блага и не власть как в неомарксизме, а структурно сложный инкорпорированный капитал (экономический, социальный и культурный), составляющие которого подробно рассмотрены в работе «Формы капитала» (Бурдье, 2005, с. 60-74).
Все три формы капитала взаимозависимы, и, взаимодействуя, они создают различные стратификационные модели, как симметричные, так асимметричные, в которых капитал распределен неравномерно. Неравное распределение ресурсов в социальном пространстве создает четкую его структурированность и порождает конфликты, где основной целью субъектов является завоевание легитимности распоряжения ресурсами, а в идеале и «легитимной доминации» (см. об этом: Арутюнян и др., 1998, с. 204-205), которая обеспечивается в первую очередь возможностью владеть, распоряжаться и использовать государственную власть. В этнополитических конфликтах как конфликтах политических «государственная власть, устройство властных институтов, политический статус социальных групп, ценности и символы, являющиеся базой политической власти и данной политической общности в целом» (Политическая конфликтология, 2008, с. 21), выступают специфическим ресурсом, который позволяет осуществлять легитимное доминирование над экономическим, культурным и социальным капиталом (ресурсом).
Ресурсы нельзя рассматривать только с позиций перспективы их конвертируемости в экономический потенциал, поскольку зачастую субъекты этнополитических конфликтов пренебрегают экономическими выгодами и в рамках теории относительной экономической депривации невозможно объяснить все случаи
данного типа политических конфликтов. Необходимо учитывать и субъективное восприятие этногруппой присутствующей системы распределения ресурсов, например наличие отрицательной конвариантности этнических общностей, когда социальные вознаграждения одной этнической группы расцениваются как ущерб другим группам, что приводит к конфликтной ситуации.
Оценка этносом своего положения в системе этнической стратификации, его субъективное восприятие непосредственно связаны с понятием статусной кристаллизации. Под статусной кристаллизацией понимается согласованность различных статусов индивида (группы) — дохода, престижа, рода занятий, образования и этнической принадлежности. Если положение по шкалам стратификации одинаковое, можно говорить о высокой статусной кристаллизации. Если оно значительно расходится по своим значениям — имеет место низкая статусная кристаллизация, или статусная инконсистентность (рассогласованность) (Ленски, www.jour.isras.ru). Термин «статусная инконсистентность» был заимствован из американской социологии, в которой используется английская версия этого термина — status inconsistency. Наряду с прямой калькой с английского, каковой и является понятие «инконсистентность», в ряде исследований в качестве аналогичного термина используется понятие «противоречивость». Например, при переводе на русский язык известного социологического словаря, который впервые был опубликован Н. Аберкромби, С.Хиллом и Б. Тернером в 1984 г., а потом несколько раз переиздавался, использовался термин «противоречивость статуса» (Аберкромби и др., 2004, с. 460), раскрываемый авторами на основе его трактовки Дж. Ленски (Lenski, 1954, р. 405-414).
Суть подхода Дж. Ленски можно охарактеризовать следующим образом. В многомерных системах стратификации индивиды могут обладать противоречивыми статусами. Например, индивиды с высоким уровнем образования, обеспечивающим высокий социальный статус в одном из измерений стратификации, могут иметь низкооплачиваемый и непрестижный род занятий, что указывает на низкий статус в других измерениях.
Как уже указывалось выше, Дж. Ленски предложил данный термин вместе с термином «статусная кристаллизация», обозначающим рассогласованность различных статусов индивида. Он указывает на четыре важных измерения статуса: доход, престиж рода занятия, образование и этничность. Считается, что противоречие между статусами способствует чувству возмущения у индивидов, которые вследствие этого могут либо поддерживать радикальные социальные изменения, направленные на изменение системы стратификации, либо пытаться кристаллизовать свои статусы, изменяя собственную личную ситуацию (в приведенном выше примере — повышая свой профессиональный уровень). На наш взгляд, термин «противоречивость статуса» более приемлем, так как нацеливает на осмысление глубинных пластов этноконфликтных взаимодействий, в которых формируются скрытые опасения, недекларируемые цели и интересы участников этнополитического конфликта.
Применительно к этническому статусу целесообразно рассматривать его противоречивость также исходя из подхода Дж. Ленски, который позднее был расширен. Одним из вариантов дальнейших разработок данной теории стало
развитие нормативной теории статусной противоречивости, подробно проанализированной в работах Т. Богомоловой (1997) и С. Саблиной (2002). Согласно нормативному подходу субъекты статусной противоречивости при оценке своего положения в системе стратификации опираются на правила конгруэнтности — существующее в обществе представление о том, какая конфигурация рассматриваемых статусов является нормальной, приемлемой с точки зрения эффективности функционирования социальной системы, т. е. с позиций своих ожиданий либо ожиданий своего социального окружения.
Выявление содержания правил конгруэнтности основывается на двух основных подходах. В первом приемлемым результатом статусного распределения выступает среднестатистическая их комбинация в исследуемом обществе. Во втором правила конгруэнтности могут основываться на доминирующей тенденции общественного мнения. Кроме того, различают нормативную и дискриптив-ную линии анализа, которые являются взаимодополняемыми. В первом случае выделяют должное, по мнению членов исследуемой общности, соотношение статусов, во втором исследуется оценка населением существующей ситуации (Саблина, 2002, с. 30-31). На основании нормативной теории мы можем учитывать противоречивость объективного и субъективного этнического статуса в развитии этнополитической конфликтности.
Мы можем определить противоречивость этнического статуса как рассогласованность различных статусов этнической группы, таких как доход, престиж профессии, образование и доступ к власти, и/или рассогласованность субъективного и объективного этнического статуса.
Противоречие между этими статусами способствует развитию конфликтного потенциала этнической группы, основанного на чувстве возмущения у индивидов, которые вследствие этого могут либо поддерживать радикальные национальные движения, направленные на изменение системы этнической стратификации, либо пытаться кристаллизовать свои статусы, изменяя собственную личную ситуацию.
Рассогласованность между объективным и субъективным этническим статусом, где доминирует субъективный компонент, — идеальный инструмент для достижения элитой рационального выбора разной векторной направленности. Применительно к нашему исследованию можно утверждать, что целью манипуляций является формирование противоречивости этнического статуса этнических общностей как рассогласованности его объективного состояния и субъективного восприятия. В связи с этим целесообразным представляется изучение роли противоречивости этнического статуса в формировании этнополитической конфликтности в Крыму в период его пребывания в составе Украины.
Автономная Республика Крым (АРК) была проблемным в контексте межэтнических отношений регионом Украины, где ключевой темой развития этнополитической ситуации являлась крымско-татарская (Никифоров, 2008, с. 38). По результатам Всеукраинской переписи населения 2001 г. крымские татары составляли 12 % (третий по численности этнос в АРК после русских (58,3 %) и украинцев (24,3 %)). В дальнейшем процент крымско-татарского населения в АРК увеличился примерно до 14 %.
Основными акторами конфликта в Крыму выступали органы национального самоуправления крымско-татарского народа (Курултай и Меджлис) и государство, властные структуры на автономном и государственном уровнях. В отношении других этносов политические лидеры крымских татар декларировали отсутствие каких-либо претензий, хотя исследователями в области межэтнических отношений в Крыму такое позиционирование ставилось под сомнение. Ключевой аспект конфликтных взаимоотношений между акторами конфликта заключался в несоответствующем, по мнению лидеров Меджлиса, политическом статусе крымских татар. Основные политические цели деятельности Меджлиса находились в противоречии с действующим законодательством Украины. Изначально этой целью, сформулированной в Положении о Меджлисе крымскотатарского народа и в Декларации о национальном суверенитете крымско-татарского народа, являлось политическое самоопределение крымских татар как реализация права крымско-татарского народа на создание национального суверенного государства.
Создание крымско-татарского государства было заложено и в Проект Конституции Крымской Республики, утв. Меджлисом 29 декабря 1991 г. (Котиго-ренко, 2005, с. 182-183). Последующее декларируемое изменение ключевого направления деятельности Меджлиса — национальная автономизация всего Крыма (Там же, с. 184) формулировалась следующим образом: «Главным условием в достижении реального равноправия крымско-татарского народа на своей исторической территории является... преобразование статуса Автономной Республики Крым в национально-территориальную автономию в составе независимой демократической Украины» (Четвертая сессия III Курултая крымско-татарского народа, 2001, с. 82). Данная цель также противоречила действующему законодательству Украины, которым не предусматривалось признание коллективных прав на территориальную автономию, базирующуюся на этнических критериях.
Кроме того, ни Декларация о национальном суверенитете, ни Проект Конституции Крымской Республики не корректировались; с учетом высказываний представителей Курултая — Меджлиса это давало основания продолжать рассматривать их в качестве программных документов данной структуры (Никифоров, 2008, с. 49). Можно предположить, что национально-территориальная автономия являлась только этапом на пути к формированию национального государства крымских татар на территории Крыма.
К числу основных требований лидеров крымских татар, касающихся их политического статуса, можно отнести следующие:
1) требование равного с представителями других национальностей доступа к государственной службе. Политическая элита крымско-татарских репатриантов достаточно часто декларировала наличие дискриминации в отношении крымских татар при приеме на государственную службу. Однако крымские татары были достаточно хорошо представлены в исполнительной власти АРК. Представительство крымских татар в органах исполнительной власти осуществлялось в соответствии с Законом Украины «О государственной службе», им оказывалась помощь в получении образо-
вания, повышении квалификации и продвижении по службе в органах исполнительной власти и местного самоуправления (Крымские татары на митинге требовали права на автономию; www.bbc.co.uk). Существовала традиция, согласно которой один из вице-спикеров крымского правительства и председатель Республиканского комитета по делам национальностей и депортированных граждан с 1994 г. всегда являлись крымскими татарами (Никифоров, 2008, с. 50);
2) требование гарантированного представительства крымско-татарского народа в избираемых органах власти и местного самоуправления: квота для представительства в Верховной Раде Украины при общей численности крымско-татарского населения 0,5 % от всего населения Украины (Про кшькють та склад населення Укра'ши, http://2001.ukrcensus.gov.ua) — не менее 1 % от общего количества народных депутатов Украины; квота в Верховной Раде (ВР) АРК — не менее 20 % от общего количества депутатов. Крымские татары были широко представлены в депутатском корпусе. На 1 января 2011 г. часть крымских татар в депутатском корпусе АРК составляла более 14 % (это превышало процент крымских татар среди населения Крыма) (1нформа^я про стан та проблемы питання облашту-вання депортованих кримських татар, http://kompravlud.rada.gov.ua);
3) требование обеспечения представительства в органах местного самоуправления, пропорциональное проценту крымско-татарского населения в границах территории, где проводятся выборы. Рассматривая результаты выборов в депутаты местных советов и сельских, поселковых и городских голов, можно сделать вывод о растущем представительстве крымских татар в этих структурах. После выборов депутатов ВР АРК, городских советов и сельских, поселковых советов 2010 г. Меджлис стал второй на полуострове после Партии регионов политической силой, имея 7,5 % всех мандатов депутатов, в том числе 5 % в ВР АРК, 13,1 % депутатов районного и 2,5 % городского уровня. Всего в «районные и городские советы Крыма избрано 123 представителя крымских татар, при этом 101 из избранных депутатов (82,11 %) рекомендованы региональными и местными меджлисами. В депутаты сельских и поселковых советов избрано 859 депутатов — крымских татар» (Анализ результатов выборов в Крыму, www. avdet.org). Наибольшее число представителей крымских татар в органах местного самоуправления было характерно для районов с наибольшим процентом крымских татар среди жителей;
4) требование легитимизации деятельности Меджлиса и Курултая как представительных органов крымско-татарского народа, призванных осуществлять консультативно-совещательные функции при принятии органами государственной власти всех уровней решений, которые касаются прав и интересов крымско-татарского народа, в том числе и при разработке и реализации законодательства. Меджлис как орган национального самоуправления крымских татар не был признан легитимным потому, что принципиально «отказывался от регистрации в качестве общественной или общественно-политической организации в соответствии с законода-
тельством Украины» (Никифоров, 2008, с. 52), хотя властные органы и шли на диалог с ним. С целью более оперативного решения политико-правовых, социально-экономических, культурных и других проблем, связанных с адаптацией и интеграцией депортированного крымско-татарского народа в украинское общество, с 1999 г при Президенте Украины действовал Совет представителей крымско-татарского народа. В. Янукович своим Указом от 26 августа 2010 г. внес изменения в порядок избрания членов Совета: персональный состав Совета и Положение о Совете утверждаются Президентом Украины; его состав сократился с 33 до 19 чел.; кроме того, 11 из 19 чел. не являлись членами Меджлиса, который абсолютно доминировал в предыдущих составах Совета.
По словам М. Джемилева, являвшегося председателем Совета с 1999 г., «Совет создавался для того, чтобы ввести в правовое поле представительный орган, который избирается самим народом», и при нынешнем порядке формирования Меджлис крымско-татарского народа принимать участия в нем не может, поскольку в соответствии с международными правовыми нормами «власти должны взаимодействовать с коренным народом только посредством законно избранных ими своих представительных органов» (Члены Меджлиса не будут участвовать в работе Совета представителей крымскотатарского народа..., www. interfax.com.ua). По этой причине члены Меджлиса, входящие в состав Совета, не приняли участия ни в первом, ни во втором заседаниях Совета, претендуя на исключительную роль в представительстве интересов крымских татар и не признавая на это прав других крымско-татарских общественно-политических организаций.
В начальный период репатриации низкий политический статус крымских татар обусловливался наличием проблем с получением гражданства, которые успешно были решены. В дальнейшем, с учетом отсутствия в украинском законодательстве указания на использование этнического критерия как при формировании депутатского корпуса, так и при принятии на службу в органы местного самоуправления, а также при наличии у крымско-татарской политической элиты легальных возможностей вхождения во власть и участия в консультативно-совещательных организациях, позволявших крымским татарам защищать свои права, их политический статус был достаточно высок. Меньшее количество депутатов — представителей крымских татар по сравнению с другими этническими общностями Крыма было связано отнюдь не с дискриминацией, а с особенностями этнодемографической структуры населения.
Ресурсное положение крымских татар по социальным и экономическим показателям, в особенности по обеспечению земельными участками (одного из самых востребованных, дефицитных ресурсов в Крыму), также выступало основой политического дискурса лидеров этой этнической общности и частью предъявляемых к автономной и центральной власти требований.
Анализируя ресурсное положение крымских татар, необходимо отметить, что период с конца 1980-х до второй половины 1990-х гг. (первая фаза процесса репатриации) был тесно связан с преодолением последствий депортации. Социально-экономический статус крымских татар определялся необходимо-
стью включения крымско-татарских репатриантов в устоявшуюся социально-экономическую структуру крымского общества, что создало для большинства из них «низкоресурсную ситуацию» (Бабенко, 2006, с. 112). Обладание экономическим капиталом в первую очередь обусловливалось сложностями в вопросах трудоустройства. В местах депортации более 70 % крымских татар проживало в городах. Для них были характерны профессии, связанные со спецификой основного места депортации — Узбекистана (текстильная промышленность, ирригационные системы и их обслуживание, строительство и т. д.). В Крыму «профессиональная структура крымского общества, структура занятости и востребованности профессиональных, образовательных и трудовых навыков была сформирована и заполнена кадровым потенциалом местного населения» (Там же, с. 111), что в условиях стагнации и экономического кризиса украинской постсоветской экономики усложняло трудоустройство репатриантов. Большинство представителей крымских татар после переезда пошли путем перепрофилирования, связанного с потерей культурного капитала (накопленных знаний, умений, навыков) и необходимостью заниматься низкодоходной и малопрестижной деятельностью (подсобное сельское хозяйство), около 72 % были вынуждены селиться в сельской местности. В среди крымских татар жителями сельской местности являлись 82 % (80 % среди украинцев, 75 % среди русских) (Уровень жизни в 14 районах Автономной Республики Крым, www.undp.crimea.ua), что делало одной из самых главных составляющих экономического капитала крымских татар обладание земельными участками. На 2008 г. обеспеченность земельными участками в Крыму, выделенными под жилищное строительство (при среднем индексе крымско-татарской семьи 4,8 чел. и среднем индексе нетатарских семей в Крыму 2,8 чел.), составила среди крымско-татарских семей 147,7 %, среди нетатарских семей — 49 %. На Южном берегу Крыма, где выделение земельных участков является одним из основных требований крымских татар из числа ранее депортированных, на одну семью приходится 0,24 га земли, на одного человека 0,05 га, на одного взрослого человека 0,06 га (для остального населения — соответственно 0,08, 0,03 и 0,03 га.). По данным ПРИК ПРООН (Программа развития и интеграции Крыма Программы развития Организации Объединенных Наций) на 2009 г., «земельный участок в собственном распоряжении имеют 77 % русских, 83 % украинских и 86 % крымскотатарских семей» (Там же).
Незначительное количество крымских татар смогло встроиться в высококонкурентные структуры, обладая дефицитным культурным капиталом, конкурентоспособными навыками и умениями (педагоги, врачи, юристы). Пройти социальную адаптацию при переезде на полуостров им позволил высокий уровень образования: только 8 % лиц в экономически активном возрасте имели начальное образование или не имели его вообще, высшим и незаконченным высшим образованием обладали 13 % крымских татар (достаточно высокий показатель в европейской части Советского Союза) (Степанов, 2003, с. 347). По последним официальным данным, уже на 2009 г. высшее образование среди крымских татар имели 18,5 %, среднее и среднее специальное — 68,4 %, неполное среднее — 11,8 %; среди русских — соответственно 29,2 %, 63,2 %, 7,2 %; укра-
инцев — 23,0 %, 63,7 %, 11,9 %. Среди специалистов гуманитарного профиля (экономисты, юристы, специалисты в области образования, искусства, охраны здоровья) доля крымских татар составила 7,1 % (общий показатель по Крыму — 12,5 %, славянского сообщества — 13,2 %), среди специалистов технического профиля — 0,5 % (12,5 % и 13,2 %), естественных наук — 1,1 % (1,4 % и 1,6 %) (АР Крим, 2009, с. 4).
Таким образом, в начальный период процесса репатриации этнополитиче-ская конфликтность в АРК непосредственно была связана с низкоресурсным положением крымских татар. В результате возвращения в Крым крымско-татарские репатрианты столкнулись со значительными потерями социального, культурного и экономического капитала и оказались в низкоресурсной ситуации с ограниченной своей средой сетью социальных взаимодействий, что препятствовало их быстрой интеграции в локальное крымское сообщество. Кроме того, как замечает Н. Шульга, трансформационное состояние общества на тот период, экономический кризис, обусловивший рост безработицы, способствовали негативной реакции со стороны населения АРК на обострение конкуренции на рынке труда, а также на необходимость значительных затрат на обустройство репатриантов (приводится по: Габриелян и др., 1998, с. 7).
Данные обстоятельства способствовали высокому уровню внутригрупповой сплоченности крымских татар, созданию организационных структур, основанных на этнических принципах, различных негосударственных объединений, политических организаций (Меджлис и Курултай), предприятий в сфере мелкого и среднего бизнеса (Бабенко, 2006, с. 112).
В дальнейшем негативные последствия репатриации, связанные с потерей экономического, культурного и социального капитала, были успешно преодолены и этностатусное положение крымских татар по некоторым показателям сравнялось, а по некоторым превысило характеристики этностатусного положения славянской общности Крыма и могло быть охарактеризовано как высокоресурсное.
Крымские татары настаивали на увеличении мер по обустройству репатриантов и решении проблем с землей (Кримський со^ум, http://razumkov.org.ua); вместе с тем можно говорить о том, что социально-экономический статус крымских татар не мог рассматриваться в качестве ключевого объективного фактора развития этнополитического конфликта в АРК. Это тем более очевидно на фоне устойчивого переноса этой проблематики в политическую плоскость политическими лидерами крымских татар. Подтверждением служат и данные, полученные в результате проведения оценки уровня восприятия экономической дискриминации, коллективной обиды и протестного потенциала, осуществленной по методике международного проекта «Меньшинства в опасности», которые показывали, что наименьший индекс конфликтности для этой этнической группы присутствовал по экономическим показателям и показателям коллективной культурной обиды (Маляренко, 2010, с. 307).
Индекс протестного потенциала крымских татар по оценке политической дискриминации также был одним из наименьших (Там же), и это вполне согласовывалось с уровнем политического статуса крымских татар. Данные показатели
входили в противоречие с тем, что 54,3 % крымских татар считали необходимым более широкое представительство депортированных народов в органах власти Крыма (Кримський со^ум, http://razumkov.org.ua). Кроме того, 32,6 % считали необходимым придание крымско-татарскому народу статуса коренного народа Украины и 30,4 % — официальное признание Меджлиса как представительского органа крымско-татарского народа (Там же). Высокий протестный потенциал крымских татар был связан в первую очередь с требованиями автономии (се-цессии) (наибольшие показатели) и коллективной политической обидой. Высоко оценивался крымскими татарами и уровень межгрупповой конфликтности на полуострове (Маляренко, 2010, с. 307).
Говоря о противоречивости этнического статуса как о факторе этнополитиче-ской конфликтности в Крыму, можно утверждать, что в целом со стороны крымских татар на индивидуальном уровне она не прослеживалась. Рассогласованность между объективным и субъективным статусом крымских татар выделялась только в вопросах, непосредственно касавшихся декларируемой политической цели крымско-татарских лидеров — достижения национально-территориальной автономии, где крымские татары будут титульным этносом. Кроме того, признание крымских татар коренным народом Крыма обеспечивало бы им возможность занять доминирующее статусное положение в АРК, могло бы дать легитимное право на самоопределение и позволило бы одной этнической группе обладать полным контролем над ресурсами в АРК. На наш взгляд, этностатусные несоответствия между объективным и субъективным политическим статусом крымских татар были прямым следствием манипуляций представителей Меджлиса, для которых этническая мобилизация в среде репатриантов являлась рациональным выбором. Формируя представления о низком этническом статусе в массовом сознании крымских татар, представители крымско-татарского Меджлиса использовали его как инструмент, позволяющий провоцировать рост этнополи-тической конфликтности.
В определенной степени подтверждение данных выводов мы находим в политике Меджлиса после перехода Крыма под юрисдикцию Российской Федерации. Несмотря на принятие Федеральной целевой программы «Социально-экономическое развитие Республики Крым и города Севастополя до 2020 г.», в рамках которой финансирование обустройства и этнокультурного развития ранее депортированных народов в Крыму и Севастополе составит более 10 млрд руб., реабилитацию армянского, болгарского, греческого, крымско-татарского и немецкого народов в соответствии с Указом Президента РФ от 21 апреля 2014 г. № 268 и придание крымско-татарскому языку статуса государственного на территории Республики Крым, лидеры Меджлиса продолжают придерживаться конфликтной риторики в отношении этнополитической обстановки в Крымском федеральном округе. Отдельно отметим заявление, которое сделал президент Турции, традиционно поддерживающей интересы крымско-татарской этнической общности, на встрече с Президентом РФ В. Путиным. После обсуждения положения крымских татар в Крыму Эрдоган поддержал действия Путина в отношении жителей полуострова и отметил: «Наши братья, крымские татары, сейчас имеют права, которых раньше у них не было. В частности, крымскотатарский
язык теперь имеет статус государственного» (Путин и Эрдоган обсудили положение крымских татар, http://crimea.kz).
Основными компонентами конфликтной риторики лидеров Меджлиса по-прежнему продолжают оставаться требования относительно статуса крымских татар. В частности, Меджлисом было сделано жесткое заявление относительно проекта Конституции РК, где основной претензией являлось отсутствие в проекте норм, определяющих «статус крымско-татарского народа как коренного народа Крыма, а также официальный статус высшего представительного органа крымскотатарского народа — Курултая и формируемых им органов» (Меджлис о проекте Конституции Республики Крым, www.avdet.org). Кроме того, Меджлис заявляет о «неотъемлемом праве крымско-татарского народа на самоопределение на своей исторической территории — в Крыму — путем придания Республике Крым статуса национально-территориальной автономии» и «признания общенационального съезда крымско-татарского народа — Курултая и формируемых им органов национального самоуправления — меджлиса крымско-татарского народа, региональных и местных меджлисов в качестве представительных органов коренного народа Крыма» (Крымские татары на митинге требовали права на автономию, www.bbc.co.uk). В крымско-татарское сообщество внедряются мифологемы о стремлении России вытеснить крымских татар с территории Крыма, о массовых репрессиях, об изъятии у крымских татар земель («самозахватов») для строительства служебного жилья для работников ФСБ и правоохранительных органов и т. д.
С учетом мирового опыта урегулирования конфликтов, связанных с этнич-ностью, данные симптомы представляются достаточно тревожными, поскольку далеко не всегда решение социально-экономических проблем представителей этнической общности, являющихся субъектами этнополитического конфликта, приводит к разрешению конфликтных ситуаций. Превенция этнополитической конфликтности в Крыму требует вдумчивой и филигранной работы, связанной в том числе с преодолением последствий деструктивной деятельности лидеров Меджлиса и профилактикой этностатусной противоречивости у представителей данной этнической общности.
Литература
Аберкромби Н., Хилл С., Тернер Б. С. Социологический словарь / под ред. С. А. Ерофеева; пер. с англ., 2-е изд., перераб. и доп. М.: Издательство «Экономика», 2004. 620 с. (Aberkrombi N., Hill S., Turner B. S. The Sociological Dictionary / ed. by S. A. Erofeyev; transl. from Engl., the 2nd ed., processed and added. M.: Publishing House «Economy», 2004. 620 p.).
Анализ результатов выборов в Крыму // Авдет. 2011. 17 янв. (www.avdet.org/tr/ node/3102) (The Analysis of Results of Elections in the Crimea // Avdet. 2011. January 17 (www. avdet.org/tr/node/3102)).
АР Крим: Люди, проблеми, перспективи // Нацюнальна безпека i оборона. 2009. № 5. С. 1-88 (AR Crimea: People, Problems, Prospects // National Security and Defense. 2009. N 5. P. 1-88).
Арутюнян Ю. В., Дробижева Л. М., Сусоколов А. А. Этносоциология. М.: Аспект Пресс, 1998. 271 с. (Arutyunyan Yu. V., Drobizheva L. M., SusokolovA. A. Ethnosociology. M.: Aspect Press, 1998. 271 p.).
Бабенко С. С. Социетальная и социальная интеграция крымских татар: от структурных неравенств к успешным стратегиям // Вюник Харювського нацюнального ушверситету ¡меш
B. Н. Каразша. 2006. № 752. С. 108-116 (Babenko S. S. Societal and Social Integration of the Crimean Tatars: from Structural Inequalities to Successful Strategies // Vesnik of Kharkov National University named after V. N. Karazin. 2006. N 752. P. 108-116).
Богомолова Т. Статусная рассогласованность как аспект социальной стратификации: презентация классической концепции // Рубеж. 1997. № 10-11. C. 58-65 (Bogomolova T. Status Mismatch as an Aspect of Social Stratification: Presentation of the Classical Concept // Rubezh. 1997. N 10-11. P. 58-65).
Бурдье П. Формы капитала // Экономическая социология. 2005. Т. 6, № 3. С. 6074 (Bourdieu P. Forms of Capital // Economic Sociology. 2005. T. 6, N 3. P. 60-74).
Габриелян О. А., Ефимов С. А., Зарубин В. Г. Крымские репатрианты: депортация, возвращение, обустройство. Симферополь: Издательский Дом «Амена», 1998. 340 с. (Gabriyelyan O. A., Yefimov S. A., Zarubin V. G. Crimean Repatriates: Deportation, Return, Arrangement. Simferopol: Amena publishing House, 1998. 340 p.).
1нформа^я про стан та проблемы питання облаштування депортованих кримських татар i оаб шших нацюнальностей, як повернулися на проживання в Украшу // http://kompravlud.rada. gov.ua/kompravlud/control/uk/publish/article;jsessionid=725F036C9CC07124EDAD19109E0AFF61 ?art_id=46664&cat_id=45376 (Information about the Status and Problematic Issues of Resettlement of Formerly Deported Crimean Tatars and Persons of other Nationalities who have Returned to Live in Ukraine // http://kompravlud.rada.gov.ua/kompravlud/control/uk/publish/article;jsessionid=725F 036C9CC07124EDAD19109E0AFF61? art_id=46664&cat_id=45376).
Котигоренко В. О. Кримскотатарсью репатрiанти: проблема со^альноУ адаптацп. КиУв: Свтогляд, 2005. 222 с. (Kotigorenko V. O. The Crimean Tatar Repatriates: Problem of Social Adaptation. Kiev: Svitoglyad, 2005. 222 p.).
Крым^ие татары на митинге требовали права на автономию // www.bbc.co.uk/russian/ international/2014/05/140518_crimea_tatar_deportation_anno (The Crimean Tatars on Meeting Demanded the Right for Autonomy // www.bbc.co.uk/russian/international/2014/05/140518_ crimea_tatar_deportation_anno).
Кримський со^ум: лжи подшу та перспективи консолщацп (Аналiтична доповщь Центру Разумкова) // Нацюнальна безпека i оборона. КиУв, 2009. N 5 (109). С. 2-72 (http://razumkov. org.ua/ukr/files/category_journal/NSD109_ukr.pdf) (Crimean Society, the Cleavages and Prospects of Consolidation (Analytical Report of Razumkov Centre) // National Security and Defense. Kyiv, 2009. N 5 (109). P. 2-72 (http://razumkov.org.ua/ukr/files/category_journal/NSD109_ukr.pdf)).
Ленски Г. Статусная кристаллизация: невертикальное измерение социального статуса // Социологический журнал. 2003. № 4. С. 126-140 (www.jour.isras.ru/index.php/socjour/ article/view/817) (Lenski G. Status Crystallization: not Vertical Measurement of the Social Status // Sociological Magazine. 2003. N 4. P. 126-140 (www.jour.isras.ru/index.php/socjour/arti-cle/view/817)).
Маляренко Т. А. Со^альний конфлкт у ^CT^i загроз економiчнiй безпец держави: монографiя. Донецьк: ДонДУУ, 2010. 407 с. (Malyarenko T. A. Social Conflict at the System of Threats to Economic Security of the State: Monography. Donetsk: DonDUU, 2010. 407 p.).
Меджлис о проекте Конституции Республики Крым // www.avdet.org/tr/node/9362 (Medzhilis about the Project of the Constitution of the Republic of the Crimea // www.avdet.org/tr/node/9362).
Межэтнические конфликты в странах зарубежного Востока / отв. ред. А. А. Празаускас. М.: Наука, 1991. 276 с. (The Interethnic Conflicts in the Countries of the Foreign East. M.: Science, 1991. 276 p.).
Никифоров А. Р. Этнополитические процессы в крымскотатарской среде в 2001-2008 гг.: ход развития и перспективы // Культурно-цивилизационный диалог и пути гармонизации межэтнических и межконфессиональных отношений в Крыму: сб. науч. ст. Симферополь, 2008.
C. 38-74 (Nikiforov A. R. Ethnopolitical Processes in the Crimean Tatar Environment in 2001-2008: Process and Prospects // Cultural and Civilization Dialogue and Ways of Harmonization of the
Interethnic and Interfaith Relations in the Crimea: Collection of Scientific Articles. Simferopol, 2008. P. 38-74).
Политическая конфликтология / под ред. С. Ланцова. СПб.: Питер, 2008. 318 с. (Political Conflictology. SPb.: Piter, 2008. 318 p.).
Про кшьюсть та склад населення УкраУни за пщсумками ВсеукраУнського перепису насе-лення 2001 року // http://2001.ukrcensus.gov.ua/results/general/nationality (About the Number and Composition of the Population of Ukraine on the Basis of Ukrainian Population Census of 2001 // http://2001.ukrcensus.gov.ua/results/general/nationality).
Путин и Эрдоган обсудили положение крымских татар // http://crimea.kz/126077-Putin-i-Erdogan-obsudili-polozhenie-krymskih-tatar.html (Putin and Erdogan Discussed Position of the Crimean Tatars // http://crimea.kz/126077-Putin-i-Erdogan-obsudili-polozhenie-krymskih-tatar. html).
Саблина С. Г. Статусные рассогласования: Методология анализа и практика исследований. Новосибирск: Новосиб. гос. ун-т, 2002. 60 с. (Sablina S. G. Status Mismatches: Methodology of the Analysis and Practice of Researches. Novosibirsk: Novosib. state. un-ty publishing house, 2002. 60 p.).
Савва М. В. Этнический статус: конфликтологический анализ социального феномена. Краснодар: Изд-во КубГУ, 1997. 184 с. (Savva M. V. Ethnic Status: Conflictological Analysis of a Social Phenomenon. Krasnodar: Publishing house of KUBSU, 1997. 184 p.).
Социальное неравенство этнических групп: представления и реальность / авт. проекта и отв. ред. Л. М. Дробижева. М.: Academia, 2002. 480 с. (Social Inequality of Ethnic Groups: Representations and Reality. M. : Academia, 2002. 480 p.).
Степанов В. В. Крым и крымские татары: историческая демография и современная этно-политическая ситуация. М.: Наука, 2003. С. 330-357 (Stepanov V. V. The Crimea and Crimean Tatars: Historical Demography and Modern Ethnopolitical Situation. M.: Science, 2003. P. 330-357).
Тихонова Н. Е. Ресурсный подход как новая теоретическая парадигма в стратификационных исследованиях // СОЦИС. 2006. № 9. С. 28-40 (Tikhonova N. E. Resource Approach as a New Theoretical Paradigm in Stratification Researches // SOTSIS. 2006. N 9. P. 28-40).
Уровень жизни в 14 районах Автономной Республики Крым: отчет. Симферополь: ПРИК ПРООН, 2009 (www.unp.crimea.ua) (A Standard of Living in 14 Regions of the Autonomous Republic of the Crimea: The Report. Simferopol: PRIK PROON, 2009 (www.undp.crimea.ua)).
Хесли В. Л. Национализм и пути разрешения межэтнических конфликтов // Полис. 1996. № 6. С. 39-51 (Hesli V. L. Natsionalizm and Ways of Permission of the Interethnic Conflicts // Polis. 1996. N 6. P. 39-51).
Четвертая сессия III Курултая крымско-татарского народа: 5-6 января 2001 г, Документы и материалы. Симферополь: Оджакъ, 2001. 120 с. (Fourth Session of the III Kurultai of the Crimean Tatar People: on January 5-6, 2001, Documents and Materials. Simferopol: Odjak, 2001. 120 p.).
Члены Меджлиса не будут участвовать в работе Совета представителей крымскотатарского народа, если не будет изменен принцип его формирования — Джемилев // www.interfax.com. ua/rus/main/46980 (Members of Мedzhilis won't Participate in Work of Council of Representatives of the Crimean Tatar People if the Principle of its Formation would not be Changed — Dzhemilev // www. interfax.com.ua/rus/main/46980).
Lenski G. E. Status Crystallization: a Non-Vertical Dimension of Social Status // American Sociological Review. 1954. Vol. 19. P. 405-414.
