CC BY
70
М. Л. Гельфонд
Тульский филиал РЭУ им. Г. В. Плеханова
ЭТИКА КАК ТЕОРИЯ МОРАЛИ: ГРАНИ ПОНИМАНИЯ
Статья посвящена выявлению и сравнительному анализу различий в понимании предмета и метода этического знания. В основе авторского замысла -попытка осмыслить истоки и критерии дифференциации этики (теории морали) и философии морали, предложенные А. А. Гусейновым в докладе «Нравственная философия и этика». В центре внимания автора статьи находится проблема взаимообусловленности господствующего в общественном сознании представления о морали и характера ее этической репрезентации. В статье также рассматривается соотношение социального и индивидуального ракурсов морали, отказывающее влияние на специфику ее восприятия в рамках научного и философского дискурсов. Не менее важным аспектом авторской оценки ресурсов этики в решении ключевых теоретических и нормативных вопросов морали является сопоставление базовых установок и принципов мышления ученого-этика и философа-моралиста.
Ключевые слова: мораль, этика, нравственная философия, человек, общество, норма, идеал, ценность, добро, зло.
M. L. Gel'fond
Tula Branch of Plekhanov Russian University of Economics
(Tula, Russia)
ETHICS AS A MORAL THEORY: THE FACETS OF COMPREHENSION
The article is devoted to the process of revealing and the comparative analysis of the differences and understanding the object and the method of ethics. The basis of the author's intention is an effort to understand the sources and criteria of the moral theory and moral philosophy offered by A. A. Guseynov in his report "Moral philosophy and ethics". The problem of interdependence of the dominant concept about the moral and the nature of its ethical representation in the public conscience is in the author's focus. The article also deals with the correlation of the social and individual perspective of the moral which influence the specificity of its perception in the scientific and philosophic discourse. The comparison of the basic fundamentals and principles of thinking of the ethic scientist and moral philosopher is the important aspect of the author's assessment of the ethic resources in solving the key theoretic and normative moral questions.
Keywords: moral, ethics, moral philosophy, individual, society, norm, ideal, value, good,
evil.
DOI 10.22405/2304-4772-2019-1 -2-72-79
Вопрос о дисциплинарном статусе и предмете этики - серьезный вызов классической парадигме как философского, так и научного дискурсов, а спектр вариативности в понимании ее роли простирается в современной культуре от примитивного редуцирования этики к пошаговой инструкции на тему, как следует себя вести, до предельного расширения ее полномочий в качестве «суда над человеком» и «суда над Богом» [1, с. 37].
Вместе с тем, на фоне привычных коннотаций академического мышления и общественного сознания, исподволь тяготеющих к традиционному
отождествлению всего терминологического спектра имеющихся наименований рассматриваемой области знания - этика, практическая философия, нравственная философия, философия морали и т.д., любая попытка их демаркации приобретает оттенок некой оппозиционности и даже революционности подобного шага. Тем более, прямо высказываемое намерение последовательно разграничить сферу этики и практической философии, категорично интегрировав первую в пространство науки, а вторую, в качестве одного из ключевых разделов, - в систему философского мировоззрения.
Однако постановочная часть данной проблемы может иметь и дополнительный угол обзора, открывающий перспективу анализа не менее существенного и актуального вопроса о характере отношения этики как научной теории морали и практической философии как философии морали к своему предмету. Иначе говоря, в чем заключается функция этического знания: в независимом интеллектуальном мониторинге эффективности морали в качестве социального регулятора или в ее оправдании перед лицом абсолютного смысла человеческого существования?
Более того, помимо критики и апологии морали, можно допустить и третий, пролегающий между этими двумя полюсами, путь, дополнив тем самым предварительный перечень гипотез, объясняющих стратегию этической экспертизы человеческой нравственности. В пределах очерченного выше круга вариативных способов этического мышления неизбежно возникает необходимость заранее определить их исходные установки и критериальные рамки допустимости их моделирования применительно к наиболее влиятельным в истории духовной культуры «образам» морали. Поскольку сам эталон восприятия морали, исторически складывающийся в общественном сознании и теоретически конституируемый в академическом сообществе, способен в значительной степени детерминировать специфику доминирующего отношения к ней.
Так, к примеру, отождествление морали с избыточно-ригористической регламентацией человеческого поведения, ограничивающей свободу самореализации и творческий порыв, сведение ее к самодовлеющей рестрикции и деонтологической формализации, с большой долей вероятности спровоцирует негативно-критическую оценку ее эффективности как мотиватора и (или) регулятора наших поступков. Придание же морали перфекционистского статуса смыслообразующей и смыслореализующей инстанции, призванной конституировать не только поступки, но и само существование человека в качестве ответственно действующего разумного субъекта, свободно осуществляющего нравственный выбор и, тем самым, созидающего собственную сущность, напротив, скорее всего, придаст этическому рассуждению апологетический оттенок. Что же касается третьей возможности -«срединного» пути между крайностями неприятия довлеющего морального запрета и торжества неограниченной нравственной самодостаточности, то его можно идентифицировать с позицией не вовлеченного в ситуацию независимого наблюдателя-аналитика (если таковая вообще возможна в сфере
моральных отношений), задачей которого является выявление и соотнесение сильных и слабых сторон морали как нормативно-регулятивной системы, а также объективная оценка ее социальной востребованности и перспектив.
Таким образом, неоднородность «образов» морали служит своего рода матрицей этического мышления, способной структурировать его архитектонику и задать возможные сценарии развития [см. об этом, напр.: 6, с. 5 -71]. Именно здесь кроется один их главных парадоксов отношения этического знания к своему предмету. Научная теория, каковой исходно декларирует себя этика, призвана дифференцировать и определить свой предмет, дав адекватное объяснение его природы и сущности. Между тем этика в качестве теории морали не только обнаруживает опосредованную зависимость характера истолкования и оценки собственного предмета от доминирующих в сознании общества и его институтов тенденций восприятия нравственных ценностей и императивов, но и принимает самое активное участие в формулировании, кодификации и репрезентации последних [см.: 3, с. 21-28].
Ввиду этого очевидного в историко-философской ретроспективе обстоятельства, этика вряд ли может быть в полной мере квалифицирована как научная дисциплина, методологически и функционально независимая от нравственной философии. Причем, формально занимая общую предметную область - пространство морального сознания, морального действия и моральных отношений - они, по сути, воспроизводят в своей фактической демаркации данного пространства традиционную коллизию двойственности предмета этического рассуждения.
Как известно, вопрос о том, с чем же имеет дело человек, мыслящий о морали, имеет два равно приемлемых по смыслу и, одновременно, логически альтернативных варианта ответа: с особенностями регламентации общественного или индивидуального поведения людей. Эта альтернатива основывается на том, что, в отличие от объективированности поступка в социальном контексте, где он фиксируется, анализируется и оценивается «извне», со стороны «другого» (партнера, оппонента или нейтрального наблюдателя), т.е. объективно (эмпирически) отделенной и ментально дистанцированной от агента действия инстанцией, как уже состоявшийся в определенной пространственно-временной нише акт (в форме действия или отказа от него), персонификация поступка с необходимостью предполагает взгляд на него «изнутри», с точки зрения самого «поступающего» субъекта, принимающего на себя все риски и всю полноту ответственности за сделанный выбор. А поскольку подобный внутренний диалог с самим собой по поводу всех возможных «за» и «против» совершаемого шага и его последствий ни темпорально, ни экзистенциально не ограничен, то и поступок в его личностном измерении носит принципиально незавершенный, длящийся характер.
В итоге, как тонко замечает в своем докладе А. А. Гусейнов, размежевание этики (теории морали) и философии морали оказывается результатом выбора угла зрения, под которым мы рассматриваем поступок,
сохраняющий при этом свою внутреннюю целостность. Так, отличительной чертой этики является то, что она «выражает точку зрения общественной морали» и выполняет задачу социальной экспертизы наших поступков, рассматриваемых неким независимым арбитром «сквозь призму понятий добра и зла», в то время как «нравственная философия исходит из того, само бытие человека в силу индивидуально выраженной его единственности во всех моментах жизни является ответственным и не может не быть таковым», ввиду чего «нравственную философию можно определить как философию индивидуально (персонально) ответственного существования в мире» [5].
Между тем, как этика не чужда идее индивидуальной ответственности, так и нравственная философия отнюдь не склонна игнорировать постулат об общественной природе человека. Эта конвергенция свидетельствует о том, что сама идея морали, обладающая смысловой монолитностью и содержательной гомогенностью, куда масштабнее, чем существующие аналитические модели ее реконструкции.
Ведь мир человеческой нравственности в чем-то подобен айсбергу, видимая вершина которого, возвышающаяся над поверхностью воды, позволяет сделать лишь вероятностные предположения относительно его скрытой подводной части, значительно превосходящей надводную своими размерами. Данная аналогия, наглядно демонстрирующая диспозицию внешнего, социального, и внутреннего, индивидуально-личностного, ракурсов морали, не только заставляет задуматься (а, возможно, и поспорить) о соотношении их подлинных масштабов, но и позволяет оценить эвристический потенциал этой проблемы.
Не претендуя на ее исчерпывающее освещение, а, тем более, окончательное разрешение, попробуем лишь наметить один из возможных аспектов ее осмысления. Он напрямую касается вопроса о соотношении этики как теории морали и нравственной философии, рассматриваемого с точки зрения принципиального различия позиций ученого-этика и морального философа. «Ученый-этик, - подчеркивает А. А. Гусейнов, - говорит о морали, вынося самого себя за скобки, как если бы он сам своим, якобы, нейтральным взглядом не выражал определенную моральную позицию людей и институтов. Вся история этики в той мере, в какой она закономерно пришла к сегодняшнему состоянию, подводит нас к мысли, что для адекватного понимания морали надо сменить метод и от рассуждения в третьем лице перейти на разговор в первом лице, от познания морали перейти к ее самосознанию, от науки о морали перейти к философии морали» [5]. При этом, сам предмет обсуждения неизбежно оказывается открытым, обнаруживая неограниченную способность к саморазвитию и самораскрытию в персонально неповторимом моральном опыте каждого конкретного человека - субъекта морали и автора одного из ее неисчислимых индивидуальных воплощений. Иными словами, «мораль ... не хочет отрываться от живого нравственно обеспокоенного индивида и в случае разговора о ней втягивает в себя того, кто о ней говорит» [5].
Это обстоятельство наводит на мысль о том, что варианты позиционирования человека как разумного и обладающего свободой воли существа по отношению к морали отнюдь не исчерпываются дуалистической моделью ученый-этик - моральный философ. Их спектр гораздо шире, ибо как первый не в состоянии полностью преодолеть ее субъективность, так и второй не может позволить себе отказаться следовать всеобщим рационально -логическим стандартам в аргументации своих моральных преференций. А потому позиция рядового субъекта морали - обычного человека, не связанного обязательствами перед академическим, конфессиональным или политическим сообществом и не ангажированного иными внеморальными силами и институтами, дает ему возможность быть более искренним, бескорыстным и последовательном в своем непосредственном созидании морали «...в качестве индивидуально ответственного способа бытия в мире, который определяется, не выбирается, а именно определяется, жестко и однозначно задается онтологическим статусом человека» [5].
Очевидно, что у человека есть зона личной ответственности. Рациональное осознание этой истины служит гносеологической предпосылкой формирования морального самосознания, а расширение его границ до абсолютной бесконечности универсума - маркером духовной зрелости индивида и единственным способом обретения им «алиби в бытии» [5].
Оправдывая свое пребывание в мире человек поступает как моральное существо, стыдящееся бессмысленности своего существование и обретающее искомый смысл в самом процессе его поиска и идентификации, ибо именно здесь и складываются условия для максимального проявления его персональной ответственности и сопряженного с ней риска потерпеть ментальное фиаско, совершив ошибку. Этот путь требует мужества и самоотверженности, поскольку не гарантирует личного триумфа и не ограждает от страданий. Такой путь избирают люди особого склада, люди, которые «.приобрели безусловный нравственный авторитет и сами стали несомненным нравственно формирующим фактором» [4, с. 40], люди, способные выдержать испытания, как всеобщим признанием, так и отказом быть услышанным.
«Их можно назвать великими моралистами, - резюмирует А. А. Гусейнов, - по аналогии с тем, как мы говорим о великих художниках, великих ученых и т.д.» [4, с. 40], и они олицетворяют собой еще один, во многом, знаковый вариант отношения к морали, принципиальной отличный от всех тех, которые уже были рассмотрены нами ранее. Если судить поверхностно, то позиция мыслителя-моралиста представляется неким «средним арифметическим» позиций морального философа и обычного индивида, имеющего определенные нравственные убеждения. Этакий философ-дилетант, наивный утопист, всецело сосредоточивший свои интеллектуальные и психологические усилия на решении некоей моральной проблемы и пребывающий в перманентных поисках «панацеи» от нравственных патологий...
Однако на деле все далеко не столь примитивно, а моралист - отнюдь не вторичный продукт философии морали или аномалия воспаленного сознания обывателя, а вполне самостоятельный тип мыслителя, предметом интереса и, одновременно, миссией которого выступает разработка и аргументация практической стратегии преодоления нравственного несовершенства человека и общества. Он отчетливо видит цель, к которой стремится, ясно осознает трудности на пути ее достижения и последовательно выстраивает алгоритм умозаключений, волевых усилий и практических действий, необходимых для реализации своих планов.
При этом, в отличие от ученого-этика, моралист не объективирует ни моральную проблему, ни способ ее разрешения, рассматривая и то, и другое, как личностно детерминированную задачу, уникальный экзистенциальный проект, призванный создать универсальную модель индивидуально -ответственного поведения. Вместе с тем, моралист, подобно философу, вовлеченный в орбиту поставленной им проблемы, всецело идентифицирует собственный образ действий с избранным способом ее решения, в то время как философ оставляет за собой право выбора в том, что касается наполнения публичной и частной сфер своей жизни на предмет их соотношения с транслируемой им моральной доктриной. Таким образом, конечная цель морального философа - максимально убедительно аргументировать определенную совокупность нормативных принципов, а мыслителя-моралиста - предложить практическую стратегию морального действия, подкрепив ее личным примером нравственного служения. Иначе говоря, ролевая диспозиция главных участников символического полилога о морали такова: этик - это ученый, который изучает моральную сферу жизни, варианты поведения ее участников и правила, согласно которым они действуют, формируя в результате теоретический образ морали, философ - фигура, сочетающая в своей деятельности аналитику морали с ее императивно-ценностным обоснованием и декларированием, а моралист - синтетический вариант ответственно мыслящего и активного субъекта, сознательно помещающего себя в эпицентр драматических коллизий духовно-нравственной жизни и замыкающего на себе процесс ее внутреннего преображения.
Моралист не приемлет компромиссов универсальных требований морали с локальными потребностями отдельных социальных практик и институтов. Он - поборник радикальных решений и выразитель абсолютной императивности в пространстве нравственного бытия, будь то отказ от насилия (подробнее об этом см.: 2, с. 121-133) или благоговение перед жизнью (см. об этом, напр.: 7, с. 119-127). Он не ищет славы или иных социально значимых преференций, но готов к состраданию и жертвенности во имя торжества своих идеалов, чем очень близок к типу религиозного пророка или подвижника (вплоть до полного отождествления этих духовных миссий и культурных ролей).
Моралист - автор и непосредственное воплощение оригинального нравственно ориентированного жизнеучения, являющегося не только
практической программой существования моральных индивидов, но и вполне самостоятельной моделью целостного восприятия и конституирования морали как проекции зоны индивидуальной ответственности в социокультурное пространство, а в некоторых случаях ее расширение до масштабов универсума в целом. Идейное наследие, как и сама биография такого человека, -уникальный факт нравственной жизни, достойный предмет этического исследования, неисчерпаемый материал для теоретического конструирования и объяснения сущности морали и нюансов ее интерпретации.
Таким образом, круг наших рассуждений замкнулся: мы вернулись к исходному вопросу о предмете и роли этического знания, не только подтвердив высказанную в начале статьи гипотезу о неоднозначности их понимания, но и создав условия для постановки более радикального вопроса: «Самодостаточна ли этика как научная дисциплина, изучающая мораль и формирующая теоретическую парадигму ее истолкования?». Рискнем высказать несколько провокативное предположение, что нет, поскольку предмет анализа не только выходит за рамки эмпирически фиксируемой реальности, преимущественно прозрачной для основывающего свои теоретические выводы на наблюдении и эксперименте научного познания, но и не имеет однозначной содержательно -смысловой репрезентативности.
Вероятно, поэтому, этике так и не удалось отстоять монополию или занять безраздельно доминирующую позицию в качестве исчерпывающего знания о морали. А потому дрейф нашего аналитического повествования, вовлекшего в орбиту обсуждения помимо этики такие стратегии отношения к морали, как нравственная философия и моралистика («нравственно акцентированные жизненные программы», укоренившиеся в культуре «в форме устойчивой, долговременной традиции» [4, с. 40]), не был случайным или произвольным. Мы полагаем, что тем самым намечаются три в равной степени вероятные линии проблематизации подобного рассуждения: выявление базовых конкурирующих вариантов понимания морали, отражение естественно чередующихся фаз циклического развития представлений о морали, где все три способа ее понимания соотносятся по принципу взаимодополнительности, или определение неких ступеней (уровней) поступательного движения к оптимальной нравственной организации жизни людей? Каждое из этих предположений, осмысление и эвристическое соотнесение которых - тема отдельного исследования, свидетельствует о том, что любая попытка искусственно изолировать этику, игнорируя ее исторические и ментальные связи с практической философией и моралистикой, значит, намеренно обеднить ее собственное содержание и лишить перспектив дальнейшего развития.
Литература
1. Бердяев Н. А. О назначении человека. М.: Республика, 1993. 383 с.
2. Гельфонд (Клюзова) М. Л. Критика учения Л. Н. Толстого о непротивлении злу насилием в отечественной религиозно-философской мысли
конца Х1Х - начала ХХ в.: три основных аргумента // Вопросы философии. 2009. № 10. С. 121-133.
3. Гельфонд М. Л. Этика как философская дисциплина: истоки и пути развития // Известия Тульского государственного университета. Гуманитарные науки. 2013. № 3-1. С. 21-28.
4. Гусейнов А. А. Великие пророки и мыслители. Нравственные учения от Моисея до наших дней. М.: Вече, 2009. 496 с.
5. Гусейнов А. А. Нравственная философия и этика: доклад 11 марта 2019 г. М., 2019.
6. Гусейнов А. А., Разин А. В., Гаджикурбанов А. Г., Бродский А. И., Лобовиков В. О., Апресян Р. Г., Гельфонд М. Л. Философская этика и ее перспективы в современном мире // Этическая мысль. 2012. № 12 (12). С. 5-71.
7. Клюзова М. Л. Л. Н. Толстой и А. Швейцер: о рационализме и мистике в этике // Вопросы философии. 2006. № 4. С. 119-127.
References
1. Berdyaev N. A. O naznachenii cheloveka [On the destiny of human]. Moscow: Respublika, 1993. 383 p.
2. Gel'fond (Kluzova) M. L. Kritika ucheniya L. N. Tolstogo o neprotivlenii zlu nasiliyem v otechestvennoy religiozno-filosofskoy mysli kontsa XIX - nachala XX v.: tri osnovnykh argumenta [Criticism of the teachings LN Tolstoy's non-resistance to evil by violence in domestic religious and philosophical thought of the late 19th - early 20th centuries: three main arguments] // Voprosy filosofii [Issues of Philosophy]. 2009. No. 10. P. 121-133.
3. Gel'fond M. L. Etika kak filosofskaya distsiplina: istoki i puti razvitiya [Ethics as a philosophical discipline: sources and ways of development] // Izvestiya Tul'skogo gosudarstvennogo universiteta. Humanities. 2013. No. 3-1. P. 21-28.
4. Guseynov A. A. Velikiye proroki i mysliteli. Nravstvennyye ucheniya ot Moiseya do nashikh dney [Great Prophets and Thinkers. The Moral Teachings from Moses to Our Times]. Moscow: Veche publ, 2009. 496 p.
5. Guseynov A. A. Nravstvennaya filosofiya i etika [Moral Philosophy and Ethics]: Report of March 11, 2019. Moscow, 2019.
6. Filosofskaya etika i yeye perspektivy v sovremennom mire [Philosophical Ethics and its prospects in the modern world] / A. A. Guseynov [et al.] // Eticheskaya mysl' [Ethical thought]. 2012. No 12 (12). P. 5-71.
7. Klyuzova M. L. L. N. Tolstoy and A. Shveytser: o ratsionalizme i mistike v etike [Leo Tolstoy and Albert Schweitzer: on rationalism and mysticism in ethics] // Voprosy filosofii [Issues of Philosophy]. 2006. No. 4. P. 119-127
