29
ЭТАП ЛИНГВИСТИЧЕСКОГО СИНТЕЗА
(Ю.Я. Бурмистрович. Историческая фонемология последовательного ряда или цепи славянских языков, связанных отношениями "предок-потомок", от праиндоевропейского в лице его протославянского диалекта до русского. - Абакан: Изд-во Хакасск. гос. пед. ун-та им. Н.Ф. Катанова, 2001. - 228 с.)
© 2002 А. А. Кретов
Воронежский государственный университет
История лингвистики складывается так, что в начале каждого века происходят события, определяющие ход научного процесса на век вперед. Так, выход в 1816 году книге Ф. Боппа ознаменовал рождение сравнительно-исторического языкознания, а выход в 1916 году "Курса общей лингвистики" Ф. де Соссюра - рождение лингвистического структурализма. В начале XXI века лингвистика вновь находится на пороге нового этапа своего развития. Если лингвистика XX века была в значительной мере отрицанием лингвистики XIX века, то в XXI веке настала пора синтеза достижений лингвистики, накопленных за два предшествующих столетия.
В соответствии с этим на передний край науки выдвигаются синтезирующие лингвистические концепции, такие как системная лингвистика, представленная в трудах Ю.С. Степанова, Г.П. Мельникова, В.К. Журавлева. Работа
Ю.Я. Бурмистровича относится именно к этому магистральному направлению современной лингвистики. В этом, собственно, и заключается ее несомненная актуальность.
Главным в книге Ю.Я. Бурмистровича является именно синтез историчности лингвистики XIX века с системностью лингвистики века XX. Системность без историчности широка, но поверхностна, историзм без системности глубок, но узок (атомистичен), и только соединение историзма с системностью, обеспечиваемое системной лингвистикой, позволяет соединить широту взгляда
на объект с целостностью охвата объекта и глубиной постижения его.
По своему жанру книга Ю. Я. Бурмистровича также является синтетической: она является обобщением обобщений, что характеризует ее как теоретическое исследование высокого ранга, а с другой стороны, она выполнена на конкретном материале русского - праславянского и пра-индоевропейского языков. Глубоко закономерно и то, что книга Ю. Я. Бурмистровича посвящена русскому языку, потому что единственный способ раскрыть фонологическую систему современного русского языка - это представить историю становления этой системы за последние 6 000 лет. Так лингвистика на новом витке своей истории возвращается к уже хорошо забытому ей принципу: теория объекта - это его история в освобожденном от случайностей виде.
Такой взгляд на соотношение теории и истории языка делает понятной необходимость объединить в едином курсе описание истории и современного состояния языка, потому что современное состояние, с одной стороны, результат всех предшествующих состояний, а с другой -лишь момент в развитии языка. С этой точки зрения бытующую вузовскую практику раздельного чтения „теории" и „истории" русского языка нельзя не признать морально устаревшей, основанной на теоретических взглядах едва ли не вековой давности.
Целью исследования является построение исторической фонемологии русского
языка, но для достижения этой цели автору приходится построить историческую фоне-мологию праславянского языка, а также -историческую фонемологию праиндоевро-пейского языка.
Книга Ю.Я. Бурмистровича выделяется своей фундаментальностью. Ее
библиография содержит 762 позиции. В ней использовано более 40 работ на иностранных языках: украинском, белорусском, польском, чешском, словацком, болгарском, сербохорватском, немецком, английском и французском. Широкий охват научной и справочной литературы обеспечивает надежность фактологической базы исследования.
Методы исследования - сравнительно-генетический, сопоставительно-
типологический и системно-исторический -обеспечивают высокую эффективность интерпретации лингвистического материала и частных лингвистических результатов.
Научная новизна исследования состоит в создании русской исторической
фонемологии как синтетической историко-лингво-славяноведческой или точнее -историко-лингво-славяноведно-индоевропеистической науки.
Сутью данной науки является представление процесса эволюции фонетического уровня как закономерного ряда явлений, объединенных причинно-следственными отношениями.
Ценным вкладом в теорию языка является то, что автор скромно называет «способом описания внутри периода»: 1) первоначальное парадигматическое и синтагматическое состояние системы, 2) противоречие, обнаруживаемое в ней, 3) процесс-толчок, направленный на его устранение, 4) фонетический или фонематический закон, вызванный данным толчком, 5) серия однотипных процессов, вызванных этим законом и проходящих под его воздействием, 6) новое парадигматическое и синтагматическое состояние системы, как результат всех этих процессов. По существу перед нами теоретическая модель перехода системы от одного качественного состояния к другому качественному состоянию.
Утверждение о том, что внутренним противоречием ПИЕ-системы фонем была
диспропорция между обилием смычных согласных и малочисленностью щелевых представляется вполне правдоподобной, как и мотивация того, почему противоречие нельзя было решить устранением щелевых -от этого пострадала бы коммуникация. В данном случае для проверки данного предположения было бы целесообразно провести (например, в рамках кандидатской книге) исследование, какой процент ПИЕ-слов оказался бы неразличим вследствие полной утраты щелевых в ПИЕ-языке. При рассмотрении возможных последствий других фонетических процессов автор более основательно аргументирует
коммуникативную нецелесообразность тех или иных преобразований.
Попутно отметим, что вопреки сложившейся практике (см. "Словарь славянской лингвистической терминологии" Т.2: Алфавитные списки терминов, Praha: Academia, 1979, c.167) автор последовательно называет сибилянты не щелевыми, а щелинными фонемами, исходя таким образом не из слова щель, а из слова щелина 'большая щель'.
Если причиной эволюции
праиндоевропейской системы была диспропорция между количеством смычных и щелевых фонем, то автор, хотя и в неявном виде, исходит из следующих положений: (1) смычные и щелевые согласные составляют две базовые подсистемы консонантизма; (2)
консонантизм языка находится в устойчивом состоянии тогда, когда количество фонем в этих подсистемах равно или примерно равно; (3) существенное нарушение количественного паритета смычных и консонантов неизбежно устраняется - либо вместе с одним из подклассов либо путем увеличения числа фонем меньшего класса до уровня большего. Поскольку данные положения являются гипотезами исследования, представляется желательной их проверка на материале известных науке языков.
Убедительным представляется и рассмотрение закона Педерсена (или закона "r, u, k, i") в качестве процесса-толчка, за которым последовали сатэмизация и делабиализация. Процессы утраты придыха-
тельности и делабиализации рассматриваются как способ уменьшить диспропорцию между количеством смычных и щелевых фонем в системе языка.
К достоинствам работы следует отнести также объединение в едином процессе так называемой "монофтонгизации дифтонгов и дифтонгических сочетаний". Этот факт -при соответствующем осмыслении - способен пролить свет на организацию фонологической системы языка на предшествующем этапе. Дело в том, что на предыдущем этапе глайды 1, и, плавные г, 1, носовые т, п, а также ларингалы Н, Н', Н° составляли единую группу фонем под названием сонанты. Специфику этой группы составляла их нейтральность по отношению к признаку "слоговость-неслоговость" [± слоговость], делившему остальные фонемы на гласные [+слоговость] и согласные [-слоговость]. Для сонантов же слоговость-неслоговость была позиционно обусловленным (т.е. не фонологическим) признаком: между слоговыми они были неслоговыми, между неслоговыми - слоговыми. Позиционная обусловленность слоговых и неслоговых вариантов сонантов была показана еще Ф. де Соссюром, но соответствующий фонологический вывод был сделан лишь век спустя (ср. у Т. А. Гамкрелидзе и Вяч. Вс. Иванова [ИЕ-язык и ИЕвропейцы 1984-1:164]). В данном случае автор непонятным образом отступает от своего фонологического кредо, становясь на позиции "дофонологической" эпохи. Если оппозиция слоговых по долготе-краткости существовала в языке, то и сонанты в своих слоговых вариантах не могли оказаться вне этой оппозиции. Достаточно признать долготу-краткость производными от слоговости, чтобы отпала всякая необходимость "расщеплять" сонантные фонемы, придавая фонемный статус их слоговым и неслоговым вариантам. Аналогично, неслоговые варианты сонантов вместе с неслого-востью могут приобретать способность вступать в оппозиции по глухости-звонкости [в||ф].
В связи с таким пониманием сонантов нет, видимо, оснований и для постулирования дифтонгов как единиц фонологической системы ПИЕ-языка: это
были сочетания гласных с сонантами (или сонантов друг с другом).
Серьезное научное значение имеют также два положения, высказанные в связи с монофтонгизацией дифтонгов. (1) «При... фонематических изменениях язык стремится сохранить. количество фонематических оппозиций». Данное положение следует уточнить: количество фонематических оппозиций, видимо, не должно уменьшиться, чтобы не вызвать лавины омонимов, способной привести язык в состояние коммуникативной непригодности. Увеличение же числа оппозиций возможно. В противном случае система не могла бы эволюционировать; в частности, было бы невозможно увеличение числа фрикативных фонем. (2) "При фонематических изменениях язык стремится. сохранять ритмический рисунок и длину словоформ., компенсируя выпадение фонемы. тем или иным способом». Во-первых, это положение изоморфно таким общим законам мироустройства как законы сохранения энергии, массы, импульса и др. (ср. первое начало термодинамики). Во-вторых, это положение находит объяснение и подтверждение в научных взглядах проф. ВГУ Л.В. Величковой, отстаивающей первичность ритма в языковом онто- и филогенезе. Если принять сформулированный Р. О. Якобсоном принцип, согласно которому фундаментальные языковое оппозиции и явления формируются первыми, а утрачиваются последними, становится понятным, почему праславянский язык "стремился" сохранять "тот ритмический рисунок и ту длину словоформ, которые были у них до монофтонгизации дифтонгов".
Автор справедливо указывает, что ответы на вопрос, "почему, когда и как возник закон открытого слога. были настолько общими, что удачными назвать их нельзя". К сожалению, и ответ самого Ю.Я. Бурмистровича вызывает некоторые вопросы. Закон открытых слогов - "следствие преобразования праславянского языка из фонемного в группофонемный". А зачем потребовалось это преобразование? Получается, что только потому, что у переднеязычных согласных было по два аллофона (обычный и бемольный), а у губных и заднеязычных - по одному.
Чтобы выправить положение гласные переднего ряда стали отдавать свой признак диезности предшествующим согласным, "а признак бемольности потерял свою значимость и перестал восприниматься". Возникает вопрос, а почему бы признаку бемоль-ности сразу не перестать восприниматься, без всякой диезности? Раз это аллофон -смыслоразличение бы не пострадало. Правда, тогда не появилось бы группофонем: ни диезных, ни недиезных. Как видим, объяснение как появления самих группофонем, так и закона открытого слога, у Ю.Я. Бурмистровича характеризуется некоторой произвольностью. Закон восходящей звучности применительно к группофонеме Ю.Я. Бурмистрович трактует как частный случай "фонетического закона строго определенной последовательности компонентов-квазифонем внутри ГФ". Думается это решение не вполне удачно: именно закон восходящей звучности объясняет, почему последовательность квазифонем строго определена. Значительно интереснее стремление автора связать строение группофонемы с отталкиванием одинаковых признаков и притягиванием противоположных, что имеет аналогию в физике (разные полюса притягиваются одинаковые - отталкиваются) и в живой природе (соперничество самцов и копуляция самцов и самок).
При таком взгляде конституирующими для группофонемы являются признаки ди-езности-недиезности и звонкости-глухости. Единство этих признаков обеспечивает единство группофонемы, а закон восходящей звучности (ЗВЗ) - ее структуру. Последовательность БТЯО с весами 1234 задается следующими оппозициями: неслого-вой||слоговой (БТЯЦО), несонант || сонант (БТЦЯ), несмычный(щелевой)||смычный (Б||Т). Из этого с необходимостью следует, что йотация согласных и изменение бв > б следовали из закона восходящей звучности и определялись им при одном допущении, что []] и [у] перестали быть сонантами и стали шумными фрикативными со звучностью равной 1. Ясно, что [В ], исчезающий перед [б], и [В1], перед которым глухой согласный не озвончается (ср. твой), - разные фонемы: первая - щелевая согласная, вторая - сонант (неслоговой вариант и).
Тогда и результаты йотации губных предстают в ином свете: как выполнение ЗВЗ: щелевой согласный []] заменяется на ближайший к нему по артикуляции сонорный - [1']. Таким образом последовательность 214 преобразуется в последовательность 234: Ьр > Ь'1'о, р^о > р'1'о, у^о > у'1'о (о необходимости признания шумного [В] уже было сказано). Необъяснимой остается лишь трансформация 314 > 334, противоречащая ЗВЗ: ш]о > т'1'о. Специфика этого процесса состоит в придании диезности бемольным (губным) фонемам. Единственным выходом из создавшегося затруднения является принятие решения предложенного Г.А. Хабургаевым: расширения шкалы звучности за счет оппозиции: "неплавные (т.е. носовые)||плавные" сонанты (возможность трансформаций МОЛДЪ > МЛАД и МОРЗЪ > МРАЗЪ, НОРВЪ > НРАВЪ как будто подтверждает такое допущение). В таком случае ЗВЗ должен выглядеть уже как 8ТтО=12345.
Как свидетельствуют источники, устранение геминат произошло довольно рано, хотя и после действия закона Педерсена поскольку процесс й > является общим для греческого, иранских, балтийских и славянских языков [Семереньи 1980:118], в силу чего этот процесс вряд ли может быть отнесен к "1 этапу среднего периода праславян-ского языка".
Никакими сформулированными выше правилами не объясняется утрата зубных [Т, Д] (а не "любых, кроме §", как у автора) смычных перед носовыми М, N (ср. обман, обнова). Столь же необъяснимо и появление протетического смычного между щелевым С-З и плавным [Р]: ср > стр, зр > здр. В балтийских языках этих явлений еще нет, а в славянских - их уже нет. Следовательно, эти процессы также могли иметь место лишь в протославянский период, предшествовавший праславянскому. Таким образом, есть основания усомниться в периодизации данных явлений, предлагаемой в книге.
Несколько смущает некоторая узость взгляда автора на причины фонетических изменений. Если А.М. Селищев все изменения объяснял артикуляторно, то Ю.Я. Бурмистрович склонен все изменения объяснять потребностями системы. При
этом предлагаемые в качестве причин объяснения весьма разнообразны и, на наш взгляд, недостаточно обобщены.
С этой точки зрения большей синтезирующей силой обладает подход С. Ю. Адливанкина, объяснявшего причины языковых изменений противоречиями между потребностями фонологической системы и удобством артикуляции, или проще - между "интересами" языка и интересами человека, что можно также интерпретировать и как противоречие между интересами слушающего и интересами говорящего.
Кстати сказать, содержащая в книге критика взглядов С. Ю. Адливанкина на зияние и его устранение в ПИЕ-языке, не вполне оправдана. Множество аргументов побуждает считать процесс устранения зияния одним из наиболее ранних процессов ПИЕ-языка.
Вряд ли можно признать удачным для протославянского состояния праиндоевро-пейского языка реконструкцию системы без палатального ряда гуттуральных, поскольку отказ от реконструкции палатовелярного ряда лишает исследователя возможности объяснить причины сатэмизации. Аргументы В. Геориева в пользу двух рядов гуттуральных сегодня уже не имеют прежней силы, поскольку известны как индоевропейские (древние анатолийские, живые - каш-мири, язгулямский), так и неиндоевропейские (например, абхазский, абазинский) языки, содержащие три ряда гуттуральных.
Представляется, что автор недооценивает роль реконструкции, предложенной Т. В. Гамкрелидзе и Вяч. Вс. Ивановым. Действительно, она небесспорна: "ни в одном языке мира не засвидетельствовано озвончение глоттализованных в начальной позиции" [Бурлак С. А, Старостин С.А. Введение в лингвистическую компаративистику: Учебник. - М.: Эдиториал УРСС, 2001, с.118], но предположение, что ПИЕ-система "была похожа на удинскую (удинский -один из лезгинских языков) и состояла из глухих, звонких и "сильных" согласных", "корректирует "глоттальную" теорию, предлагая вместо глоттализованных восстанавливать глухие (сильные)" [Там же с.118-119] и все ставит на свои места. Этой поправкой "глоттальная" теория выводится из-
под удара практически без потерь - ценой реинтерпретации глоттальных как глухих "сильных" согласных, имеющих лакуну на месте p: (или малое число слов с этой фонемой), озвончающихся, и имеющих факультативную придыхательность.
Симметрия между вокалическим треугольником е-о-а и триадами гуттуральных носит именно системный характер. Как показали Т. В. Гамкрелидзе и Вяч. Вс. Иванов, для ПИЕ-языка реконструируется также триада фонем-сибилянтов: S, S и S° и триада фонем-ларингалов H, H и H° Отсутствие палатальных дентальных смычных в ПИЕ-языке - не аргумент против реконструкции этого ряда для гуттуральных и сибилянтов. Например, оппозиция "глухость-звонкость" не распространяется на сонанты, но это не основание отрицать саму оппозицию.
Каждую работу в науке принято оценивать на основании тех принципов, которые в ней декларированы, но это все же не значит, что сами принципы не подлежат обсуждению. Одним из достоинств рассматриваемой работы является пристальное внимание к внутреннему лингвистическому времени. Вместе с тем хотелось бы, чтобы при этом фонологическая система не абстрагировалась ни от носителя языка с его голосовым аппаратом, ни от других уровней языка, ни от общества, в котором существует социум в реальном (астрономическом) времени и реальном пространстве. Однако перечисленные аспекты, предполагаемые системным подходом к анализу языка, в рассматриваемом труде представлены не в самом полном объеме. Причиной тому - вынужденное самоограничение исследователя, а не принципиальная научная позиция. Основания так считать дает заявление автора, содержащееся в заключительных абзацах книги, согласно которому целью работы было сосредоточение именно на внутренней истории фонематического уровня русского языка.
Постановка такой объемной задачи требует от исследователя не только отваги, но и большого мужества, а решение ее - при всех возможных несовершенствах -равносильно научному подвигу.
Таковы основные суждения о книге Ю. Я. Бурмистровича, которыми хотелось
бы поделиться с читателями. Нетрудно видеть, что по своей значимости каждое из отмеченных несовершенств в отдельности и все они вместе не идут ни в какое сравнение с достоинствами рассматриваемой работы. Более того, высказанные несогласия, точнее большую их часть, следует рассматривать не как безусловные несовершенства, а как предмет научной дискуссии.
С учетом всего сказанного становится очевидным, что рецензируемая книга Ю.Я. Бурмистровича представляет собой фундаментальное, глубокое, тщательно выполненное исследование обобщающего и, можно сказать, этапного характера, имеющее большое теоретическое значение и обладающее выраженной практической ценностью.
В теоретическом отношении ценность книги Ю.Я. Бурмистровича состоит в том, что в ней впервые в отечественном языковедении объединены единой концепцией 6000 лет непрерывной истории фонологической системы, учтены и обобщены важнейшие результаты по русской и славянской исторической фонетике и фонологии за последние 80 лет, осуществлен синтез историзма с системностью на материале
фонологических систем. В связи с этим теоретические результаты книги могут быть рекомендованы к использованию в лекциях по общему языкознанию и теоретической фонетике, читаемых на филологических факультетов вузов, а также при разработке вузовских языковедческих учебников.
Практическая ценность исследования состоит в том, что оно являет собой готовый образец возможной перестройки вузовских курсов преподавания языков и в первую очередь - русского языка. Такая перестройка позволит наконец разрушить "китайскую стену" между историками языка и "современниками", возведенную усилиями лингвистов, предпочитавших следовать за Сос-сюром, а не за Бодуэном, и полагавших, что все достойное изучения - в том числе и в языке - произошло после 1917 года.
