CC BY
211
A. А. Соколова
ЕЩЕ РАЗ ПРО ЛАНДШАФТ, КУЛЬТУРНУЮ ГЕОГРАФИЮ, ЭТНОКУЛЬТУРНОЕ И ЛИНГВОЛАНДШАФТОВЕДЕНИЕ
В 2002 г. в «Вестнике Санкт-Петербургского университета» была напечатана дискуссия между лингвистом А. С. Гердом и географом Г. А. Исаченко, посвященная трактовке понятия ландшафт и предмета ландшафтоведения, получившая широкий научный резонанс [1—2]. За прошедшее время область использования термина ландшафт значительно расширилась, появился целый ряд публикаций по вопросам ландшафтоведения этнокультурного, зоологического, энтомологического и др., что послужило поводом для открытия на страницах журнала нового научного диспута, посвященного правомерности включения культурного ландшафта в предметную область ландшафто-ведения.
Рост числа публикаций по вопросам культурной географии и культурного ландшафта — характерная черта географии начала XXI в. (см. обзор литературы в статье В. Н. Стрелецкого [3]). Концепция культурного ландшафта в трактовке Ю. А. Веденина, В. Н. Стрелецкого, Р. Ф. Туровского, М. Е. Кулешовой,
B. Н. Калуцкова, М. В. Рагулиной, Ю. А. Колбовского и других авторов стала теоретической базой региональных и локальных исследований, ключом к выполнению географией таких важных функций, как выявление и исследование охраняемых территорий и популяризация научного знания (последняя задача отчетливо прозвучала на внеочередном съезде РГО в декабре 2009 г.). Терминологическое словосочетание «культурный ландшафт» вошло в систему терминов российской гуманитарной и культурной географии. Данный свершившийся факт физико-географы вынуждены признать, хотя дискуссия, начатая в «Вестнике Санкт-Петербургского университета» в 2002 г. между
А. С. Гердом и Г. А. Исаченко, не прекращается.
Совершенно закономерно возникает вопрос, снимает ли понятие культурный ландшафт понятие ландшафт в философском значении операции снятия? Напомним, что снятие — одно из понятий гегелевской философии, одновременно сохранение и упразднение, когда каждое состояние абсолютной идеи «снимается» высшим, при этом содержание предшествующего развития сохраняется в переработанном виде [4]. В нашем случае ландшафт как природный комплекс (геосистема, ПТК) снимается культурным ландшафтом, в котором физико-географическая основа становится вместилищем объектов и систем разного качества и уровня организации — от архитектурных сооружений до человеческих сообществ. Если снятие происходит, то материальный слой культурного ландшафта, его географическая основа должны сохранять свою географическую сущность, а исследователь использовать ландшафтные методы — ландшафтное картографирование, профилирование, районирование. Об этом применительно к территориальной структуре культурного ландшафта Б. Б. Родоман писал еще в 1975 г. [5]. Теоретическая морфология культурного ландшафта Б. Б. Родомана также основана на понимании ландшафта как природно-культурного образования [6].
В культурно-географических исследованиях регионов, выполненных М. В. Рагулиной [7], природная специфика этнических ареалов охарактеризована на уровне крупных
© А. А. Соколова, 2011
орографических единиц, геосистем зонального ряда и высотных поясов. В частности, территориям, заселенным эвенками, соответствуют равнины с геосистемами средней и частично южной тайги, а также нагорья с горными таежно-тундровыми геосистемами. Судя по приведенному перечню типичных ПТК (лиственничники кустарничково-зеленомошные на пологих склонах междуречий и водораздельных поверхностях, лиственничники бруснично-травяные на наиболее высоких гипсометрических уровнях с благоприятным водно-тепловым режимом), автор использовала мелкомасштабные карты ландшафтной дифференциации, к которым относится, например, карта «Ландшафты юга Восточной Сибири» (1:1500 000) [8]. Однако утверждение об однообразии ландшафтной структуры исследуемой территории («3-4 долинных комплекса и столько же геосистем междуречных пространств» [7]), не подкреплено расчетами сложности ландшафтного рисунка и не отображено картографически. Не указан также ранг геосистем.
Значительное внимание уделено природной составляющей в коллективной монографии [9]. В качестве географической основы исследования старинных усадеб окрестностей Петербурга, выполненного Т. Е. Исаченко, выбраны природно-территориальные комплексы ранга ландшафта в понимании А. Г. Исаченко и составляющие их урочища (дренированные приречные, камовые и др.), а также Балтийско-Ладожский уступ (глинт) как граница ландшафтного района Ижорского плато [10]. Применительно к конкретным ландшафтным районам разработана типология местоположений усадеб, в которой учтены мезорельеф, литология, строение гидросети [10]. Культурные ландшафты усадеб встроены, таким образом, в пространственную структуру физико-географических выделов ранга ландшафта и сопряжены с элементами их внутренней неоднородности.
В публикациях М. Е. Кулешовой рассмотрен природный каркас культурного ландшафта — объективно существующая целостная система наиболее значимых природных и планировочных структур. К элементам каркаса автор относит пространственные узлы различного происхождения (точки схождения физико-географических границ, доминанты рельефа, узлы гидросети) и линейные структуры (высотные ступени, речные долины, природные границы, экотоны и т.д.) [11]. Все они, включая овраги, водораздельные поверхности / линии и др., включены в число «наиболее значимых географических морфоструктур», несмотря на экзогенное по преимуществу происхождение и никак не обоснованную связь с тектоническим строением территории. (Терминологическая избыточность текста статьи отмечена в рецензии на монографию [12]). Физикогеографическое районирование изученных территорий также остается за рамками исследования.
Практически не рассмотрена природная составляющая в ландшафтной феменоло-гии и герменевтике В. Л. Каганского, считающего, что деление на «природные» и «культурные ландшафты» малопродуктивно. В сборнике статей, посвященном исследованию советского обитаемого пространства, природная основа культурного ландшафта сведена к участку земной поверхности, выступающему в качестве жизненной среды само-сохраняющейся группы людей при условии, что это пространство одновременно цельно и дифференцированно, а группа освоила его утилитарно, семантически и символически [13]. Вследствие этого «ландшафтный подход» к культурному ландшафту, провозглашенный В. Л. Каганским, ничего общего с ландшафтоведением в классическом понимании не имеет.
Таким образом, соотношение природного и культурного в исследованиях разных авторов весьма и весьма различно, а в работах В. Н. Каганского культурная составляющая практически полностью «вытеснила» природную.
Значительно сложнее определить место физико-географического компонента в этнокультурном ландшафте В. Н. Калуцкова. Для решения этого вопроса был проведен контент-анализ текста и картографических материалов, содержащихся в монографии [14]. Согласно утверждению автора, исследование этнокультурных ландшафтов Русского Севера опиралось на комплексный подход к изучению природы, местного социума и культуры. Вместе с тем ландшафт (геосистема) редуцирован у В. Н. Калуцкова до типов ландшафтных местоположений, определенных на уровне природных зон / подзон с учетом морфологии рельефа и генезиса четвертичных отложений. Из таксономических единиц физико-географической дифференциации в тексте упомянуты природная зона и подзона. Термины ландшафтная (физико-географическая? — А. С.) страна, провинция, ландшафтный район, местность, урочище, фация приведены один раз со ссылкой на Р. Ф. Туровского [15].
Наибольшую частоту встречаемости (более 10 раз) имеют местоположения пойменные и нагорные, относительно высокую (3-10 упоминаний) — склоновые и приречнонагорные, низкую (1-2 упоминания) — поозерные, приречные дельтовые, нагорно-низменные, нагорно-возвышенные. Выбранный подход позволяет перейти от местоположений к топосам — элементам культурного ландшафта, объединяющим в единое целое имя и место [14]. Концепция топосов представляется весьма плодотворной. Однако В. Н. Калуцков не идентифицирует топопосы как геосистемы определенного ранга, что резко снижает теоретическую и методическую ценность проделанной работы. Сама типология выделенных ландшафтных местоположений не передает региональную специфику и, по нашему мнению, недостаточно детальна для исследований локального уровня. Напомним, что данный вопрос хорошо разработан в учебных пособиях А. Г. Исаченко [16] и Е. Ю. Колбовского [17]. Опыт использования типологии местоположений в региональных исследованиях изложен в монографии Г. А. Исаченко и
А. И. Резникова [18].
Местоположения на уровне природных компонентов рассмотрены весьма схематично. Вне сферы внимания автора остаются дочетвертичные отложения, в значительной степени определяющие морфологию речных долин, а также климатические и гидрологические показатели. Единично упоминаются слова и словосочетания, характеризующие почвенный покров (песчаный субстрат почв, неплодородные песчаные земли), растительность (лес березовый, еловый, сосновый). Больший объем имеет геоморфологическая терминология, описывающая четвертичные озерно-ледниковые и моренные отложения, имеющие в том числе суглинистый и каменистый механический состав, а также морфогенетические типы рельефа (равнина древнеаллювиальная, моренная (холмистая моренная), водно-ледниковая, озерно-ледниковая,). От 3 до 10 и более раз упоминаются в тексте терминологические словосочетания типа водно-ледниковая равнина, озерно-ледниковая равнина и термины, описывающие строение гидросети и рельеф и растительность долин (пойма, терраса, бассейн, пойменный луг). К гидрографическим и «речным», по выражению автора, терминам относятся также остров, коса, гряда [14, с. 253] и словосочетания озерная терраса, сложенная песками, пойменная излучина, пойменный ландшафт Пинеги [14].
Типологию геосистем Русского Севера отражают такие словосочетания, как ландшафты моренной равнины, пойменный ландшафт, высокая холмистая моренная равнина, покрытая сосновыми и еловыми лесами. Использование термина урочище в значении «место, участок» приближают понятийно-терминологический аппарат этнокультурного ландшафтоведения к системе понятий обыденного (наивно-географического) знания. Об этом же свидетельствуют фразы типа «местные названия природных
объектов (растений, животных, рыб)» [14, с. 79] (напомним, что класс рыб относится к царству животных).
Культурно-ландшафтные исследования локального уровня сведены к описанию и картографированию топографической ситуации в окрестностях сельских населенных пунктов, выбор которых автором не обоснован, а сами поселения не привязаны к сетке природного районирования и схемам ландшафтной дифференциации. Отметим, что топонимисты и географы, занимающиеся микротопонимикой, давно используют пространственную фиксацию языковых данных (см., например, публикации М. Н. Мельхеева [19] и других авторов).
К аналогичным выводам приводит анализ информации, представленной на картах и схемах (таблица). Об уровне ландшафтного профилирования свидетельствует «Схематизированный ландшафтно-топонимическом профиль Кенозерья», в нижней части которого автор указывает научные (физико-географические) термины, обозначающие природные комплексы. Число их невелико: холмистая моренная равнина, верховое болото, долина ручья, озерная терраса, залив озера, пролив [14, с. 238].
Описывая культурно-ландшафтные страны и области Русского Севера, В. Н. Калуц-ков определяет положение их в системах природной зональности, гидросети и сетки административного деления, а также относительно путей низовской и новгородской колонизации. Историко-географическая сторона вопроса рассмотрена весьма конспективно и ссылок на работы историко-географов, близких по тематике и району проведения исследований [20-27], автор не приводит. Вместе с тем именно в рамках исторической географии ландшафтов — научного направления, разработанного
В. С. Жекулиным в сотворчестве со своими коллегами и аспирантами, были определены основные подходы к изучению территории Русского Севера, близкие к методике изучения культурного ландшафта. Это касается как комплексного природно-хозяйственного и природно-культурного районирования Новгородской и Вологодской областей, так и изучения поселений в совокупности с природным окружением, использования языковых данных для более полного раскрытия взаимодействия человека и ландшафта.
Работы В. С. Жекулина по исторической географии Новгородской земли вышли в свет в течение 1960-1980-х гг. Данный бесспорный факт приходит в противоречие с утверждениями представителей культурной географии (М. В. Рагулина [7],
В. Н. Калуцков [14]) о том, что в эпоху антропогенного ландшафтоведения география «не замечала» человека или учитывала его связь с ландшафтом исключительно на материальном уровне — в связи с ресурсопользованием [7], а «открытие» культурного ландшафта состоялось только в конце 1980-х гг. [14].
Заметим, что в монографии, опубликованной в 1972 г., В. С. Жекулин писал: «... изучая историческую географию ландшафтов Новгородского края, мы вскоре убедились в необходимости синхронного изучения природных и социальных процессов, взаимодействие которых определяет современное состояние природных комплексов» [21, с. 21]. Объектом изучения историко-географов оставался ландшафт (геосистема), однако осторожным, робким «введением» человека в ландшафт» [7] это называть никак нельзя.
Методики, использующиеся в исторической географии, основаны на полевых и камеральных исследованиях. Согласно предложенному В. С. Жекулиным алгоритму, на первом этапе регионального исследования основное внимание уделяется ландшафтной основе освоения территории: картографированию геосистем ранга урочищ (для Новгородского края был использован базовый масштаб 1 : 600 000), составлению
«Картографический лексикон» этнокультурного ландшафтоведения (по монографии В. Н. Калуцкова «Ландшафт в культурной географии» [14])
Название картосхемы, профиля Масштаб Содержание карты
Объекты социально- экономической сферы Объекты физической географии и ландшафтоведения
Картосхема «Границы Русского Севера» 1:10 000 000 Границы стран и субъектов Российской Федерации Границы природных зон
Картосхема «Заволочье в XI—XIII веках» 1:10 000 000 Линия водораздела между Белым, Балтийским и Каспийским морями, гидросеть, береговая линия морей
Картосхема «Пример социопространственной кончанской организации северной деревни. Пинеж-ская деревня Марьина» Не указан Поселения, дороги Река Пинега, ручьи, озера, домохозяйства, луга, пойма
Профиль «Основные ландшафтные местоположения северной деревни» Не указан Типы ландшафтных местоположений: пойменный, склоновый, нагорный (нагорно-приречный, нагорно-возвышенный, нагорно-низменный). Типы природно-территориальных комплексов: поймы рек, склоны долины, междуречные равнины (древнеаллювиальные и водно-ледниковые), верховые болота. Уровень грунтовых вод
Картосхема «Феномен странствующего селения: сурские деревни Пинежья» 1:40 000 Деревни, поля, луга, часовни Русла и поймы рек
Картосхема «Распространение топоформанта гора (горка) по территории Ке-нозерского национального парка» 1:400 000 Гидросеть, изогипсы (?)
Схематизированный ландшафтно-топонимический профиль Кенозерья Не указан Холмистая моренная равнина, верховое болото, долина ручья, озерная терраса, залив озера, пролив
Карта песни «Уж вы, девушки, сидите» 1:300 000 1:12 000 Фрагмент топографической карты: поселения, дороги, поля, луга, реки, озера, болота
Карта песни «Как у нашего хозяина у Логанова» 1:10 000 000 Поселения Г идросеть
Картосхема песни «В Забо-лье — два Иванушка» 1: 140 000 Поселения, кусты деревень Г идросеть
Картосхема «Часовни Пинежья » 1:1 000 000 Поселения, часовни Г идросеть
крупномасштабных карт ключевых участков, отражающих фациальную структуру ядер и трасс освоения.
На следующем этапе проводится анализ системы расселения и исторических форм землепользования, устанавливалась связь геокомплексов с сельским расселением и хозяйством, выделяются ландшафтные типы сельского расселения. Для составления серии карт освоенности ландшафтов на разные исторические периоды использовался комплекс методов: физико-географических, исторических, топонимических, ландшафтно-лексикологических, этнографических (распространение характерных особенностей материальной культуры, например типов вышивки).
Изучение топонимики и ландшафтной лексики, характерной для рассматриваемой исторической области, В. С. Жекулин предлагал выполнять перед исследованием конкретных этапов освоения ландшафтов, так как географические названия, локализованные на ландшафтной основе, дают общее представление об исторических формах природопользования [22]. Для составления ландшафтно-топонимических карт выделялись топонимические комплексы — группы названий, характеризующие освоенность территории [22]. В качестве источников языковой информации В. С. Жекулин предлагал использовать летописи, материалы Генерального межевания, исторические карты и другие материалы. В их число не вошли диалектные словари, ставшие основным источником лексико-географического метода [27], однако в архиве ученого хранилась картотека географической лексики словаря А. О. Подвысоцкого [28], о которой нам стало известно в 1999 г. Эти материалы в настоящее время опубликованы [29].
На заключительном этапе историко-географического исследования выполнялся диахронический анализ освоенности геосистем (в монографии В. С. Жекулина — на уровне природных округов). В соответствующие главы был включен параграф «Топонимические свидетельства изменения природы округа». В нем дан анализ распространения названий, характеризующих природные особенности, в том числе рельеф и слагающие породы (топонимы, образованные от «горы», «гряды»), присутствие в древостое широколиственных пород, стадиальность освоения окрестностей поселения при подсеке («новины», «заполья») [22]. Как видим, методы историко-географического исследования с полным основанием можно отнести к культурно-ландшафтным.
Еще один спорный вопрос связан с предмет исследования и источниковой базой лингволандшафтоведения, предложенного В. Н. Калуцковым в качестве одного из направлений изучения культурного ландшафта [14]. В монографии автор оперирует преимущественно топонимами и микротопонимами, которые по степени информативности значительно уступают народным географическим терминам. В связи с этим вызывает искреннее недоумение игнорирование В. Н. Калуцковым нашего опыта лексико-географических построений, представленных в серии публикаций и выступлений 1990-2009 гг. [25-27, 30]. Лексико-географический метод [27] был разработан специально для комплексного изучения географических объектов и их языковых образов, на региональном и локальном уровне в рамках системы «поселение—окрестность», близкой по своей пространственной структуре к этнокультурному ландшафту. Именно классификация народной географической терминологии, содержащейся в региональных и локальных диалектных системах, в сочетании с пространственным и количественным анализом привела нас к идее полимасштабности (переменной масштабности [31]) образов территорий, формирующихся у носителей диалекта (местного сообщества, если использовать понятия культурного ландшафтоведения).
Другой важный, с нашей точки зрения, вывод (о концентрической зональности языкового образа освоенного пространства) был сделан на материалах
словаря холмогорского говора А. Н. Грандилевского [32]. Качественный и количественный анализ местной географической терминологии и топонимии позволил построить модель ойкумены холмогорского крестьянина с насыщенным языковой информацией ядром — поселением и системой расходящихся от него концентров и субконцентров, описываемых значительно меньшим числом терминов и топонимов [25]. (В. Н. Калуцков определяет концентрические зоны, формирующиеся вокруг поселения как зональные экотоны [14].)
В конструкции крестьянской ойкумены, построенной по диалектным данным, отчетливо проступили контуры системы «поселение—окрестность» — концептуальной модели организации освоенного пространства, получившей терминологическое оформление в работах К. Г. Рамана, В.В.Штейнса [33] и В.В.Штейнса [34] и широко используемой в исторической географии [23, 35, 36]. Г. А. Исаченко, например, предложил выделять в «одомашненном», структурированном процессами освоения пространстве три «радиуса ландшафтопользования»: 1) поселение (отдельный дом) —ядро освоенного пространства; 2) пространство сельскохозяйственных угодий — ближних и дальних; 3) охотничьи и рыболовные угодья, включающие довольно удаленные лесные массивы и водоемы [37]. Сама схема центрированного пространства относится к «географическим архетипам» и применяется российскими и зарубежными учеными в различных отраслях географии (см. работы Б. Б. Родомана, А. Ю. Ретеюма, Р. Ф. Ширгазина, В. Л. Каганского, Д. Н. Замятина, В. Л. Мартынова и других авторов), в лингвистике (М. А. Рут, Е. Л. Березович и др.), в истории и культурологии (А. В. Камкин, Н. М. Теребихин).
Анализ понятийного аппарата, источников и методов этнокультурного ландшаф-товедения показывает, что они и не связаны с непосредственным изучением ландшафта как природной (природно-антропогенной) системы. Следовательно, использование названия научной дисциплины для обозначения направления, весьма далекого от классического ландшафтоведения, будет способствовать размыванию и подмене понятия ландшафт, равно как и замена ландшафтного подхода землеустроительным (этот факт отметил в рецензии на коллективную монографию Г. А. Исаченко [12]). Подобная тенденция может привести к ситуации, сложившейся в социально-экономической географии с понятием ТПК и теорией территориально-производственного комплексо-образования. В советской экономической географии, как отмечают Э. Л. Файбусович и Т. И. Герасименко [38], она играла основополагающую роль, а в настоящее время фактически ушла в региональную экономику, где ее значение принижено. Следует сказать, что термин ландшафт в силу присущего ему холического потенциала [39] и так получил широкое распространение в различных областях знания и массовой культуре [40]. В сети Интернет лексема используется преимущественно в терминологизированном словосочетании ландшафтный дизайн, имеющем весьма относительную связь с ландшафтоведением, а также в значениях «пейзаж» и различных брендах. Как показал запрос в системе Hndex на начало 2010 г., только три ссылки из первых ста выводят на физико-географический термин, представленный на сайте «Википедия» в русской и украинской версиях.
Признавая заслуги В. Н. Калуцкова в деле пропаганды культурно-географического изучения Русского Севера и севернорусской деревни, мы считаем, что ожидать превращения этноландшафтной концепции в «точку роста культурной географии» [14, с. 7], по крайней мере, преждевременно. Для этого в научный аппарат нового направления должны войти методы и терминология классического ландшафтоведения и исторической географии ландшафтов [41], а источниковая база расширена за счет накопленных
диалектной лексикографией материалов, единственным существенным недостатком которых является трудоемкость в обработке.
На данный момент этнокультурное ландшафтоведение имеет с ландшафтоведением разные предметы исследования. Это относится и к лингволандшафтоведческому направлению. Предложения В. Н. Калуцкова изучать этноприродные ландшафтные диалекты и использовать в качестве основной единицы ландшафтно-топонимического анализа не топонимы, а топоформанты — «части топонима, представляющие собой народные географические термины» [14, с. 235, 162], сути не меняет. (Возможность прокомментировать лингвистические изыскания автора мы оставляем филологам.)
Когда предметом изучения становится не сам ландшафт, а природно-культурные системы и языковые образы географической реальности, исследование следует относить к сферам культурной или гуманитарной географии, как это сделал точный в определениях В. С. Жекулин применительно к исторической географии ландшафтов.
Литература
1. Герд А. С. Еще раз о предмете ландшафтоведения (вопросы лингвиста к географу) // Вестн. С.-Петерб. ун-та. Сер. 7. Геология, география. 2002. Вып. 3(№23). С. 133-138.
2. Исаченко. Г. А. О необходимости «нового ландшафтоведения» (ответ географа лингвисту) // Вестн. С.-Петерб. ун-та. Сер. 7. Геология, география. 2002. Вып. 3 (№23). С. 138-140.
3. Стрелецкий В. Н. Культурная география в России: особенности формирования и пути развития // Изв. РАН. Сер. геогр. 2008. №5. С. 21-33.
4. Философский словарь / Под ред. И. Т. Фролова. 7-е изд. М.: Республика, 2001. 719 с.
5. Родоман Б. Б. Поляризованная биосфера: Сб. статей. Смоленск: Ойкумена, 2002. 336 с.
6. Каганский В. Л. Пространство в теоретической географии школы Б. Б. Родомана: итоги, проблемы, программа // Изв. РАН. Сер. географ. 2009. №2. С. 1-10.
7. Рагулина М. В. Культурная география: теории, методы, региональный синтез. Иркутск: Изд-во Ин-та географии СО РАН, 2004. 171 с.
8. Ландшафты юга Восточной Сибири / Под общ. ред. В. Б. Сочавы. М.: ГУГК, 1976. 1 : 1500000.
9. Культурный ландшафт как объект наследия / Под ред. Ю. А. Веденина, М. Е. Кулешовой. М.: Институт Наследия; СПб.: Дмитрий Буланин, 2004. 620с.
10. Исаченко Т. Е. Старинные усадьбы окрестностей Петербурга как и их роль в формировании культурных ландшафтов // Культурный ландшафт как объект наследия / Под ред. Ю. А. Веденина, М. Е. Кулешовой. М.: Институт Наследия; СПб.: Дмитрий Буланин, 2004. С. 186-196.
11. Кулешова М. Е. Факторы культурно-ландшафтной дифференциации территории — природный каркас, его экологические функции и природно-культурный каркас // Культурный ландшафт как объект наследия / Под ред. Ю. А. Веденина, М. Е. Кулешовой. М.: Институт Наследия; СПб.: Дмитрий Буланин, 2004. С. 82-104.
12. Исаченко Г. А. [Рец.]: «Культурный ландшафт как объект наследия / Под ред. Ю. А. Веденина, М. Е. Кулешовой. М.: Институт Наследия; СПб.: Дмитрий Буланин, 2004. 618 с. // Изв. РГО. 2008. Т. 140. Вып. 3. С. 86-92.
13. Каганский В. Л. Культурный ландшафт и советское обитаемое пространство: Сб. статей. М.: Новое литературное обозрение, 2001. 576 с.
14. Калуцков В. Н. Ландшафт в культурной географии. М.: Новый хронограф, 2008. 320 с.
15. Туровский Р. Ф. Культурные ландшафты России. М.: Институт Наследия, 1998. 209 с.
16. Исаченко А. Г. Ландшафтоведение и физико-географическое районирование. М.: Высшая школа, 1991. 365 с.
17. Колбовский Е. Ю. Ландшафтоведение: Учеб. пособие для студ. высш. учеб. заведений. М.: Академия, 2007. 480 с.
18. Исаченко Г. А., Резников А. И. Динамика ландшафтов тайги Северо-Запада Европейской России. СПб.: РГО, 1996. 166 с.
19. Мельхеев М. Н. Топонимика Бурятии: история, система и происхождение географических названий. Улан-Удэ: Бурят. кн. изд-во, 1969. 186 с.
20. Жекулин В. С. Историческая география и вопросы природопользования // Вопр. истор. географии: учен. зап. Лен. пед. ин-та. Л., 1969. Вып. 350. С. 3-53.
21. Жекулин В. С. Историческая география ландшафтов: курс лекций. Новгород, 1972. 228 с.
22. Жекулин В. С. Историческая география: предмет и методы. Л.: Наука, Ленингр. отд., 1982. 224с.
23. Скупинова Е. А. Диахронический подход к исследованию процесса освоения ландшафтов Вологодской области: Автореф. дис. .. . канд. геогр. наук. Л., 1982. 20с.
24. Соколова Е. Н. Ландшафтный анализ геокультурного пространства Вологодской области: Автореф. дис. ... канд. геогр. наук. СПб., 1997. 20с.
25. Соколова (Семенова) А. А. Образ освоенного пространства в северно-русской культуре (к вопросу о зонировании территории национального парка) // Национальный парк как природно-антропогенная система: Сб. ст. СПб.: ГО РГО, 1994. С. 30-32.
26. Соколова А. А. Двинский Север как объект лингвогеоиконики (организация пространства по вертикали «вода — земля — небо») // Гуманитарная география. Вып. 2 / Сост. и ред. Д. Н. Замятин. М.: Институт Наследия, 2005. С. 90-112.
27. Соколова А. А. Лексико-географический метод изучения ландшафта: Автореф. дис. . . . канд. геогр. наук. СПб., 1996. 21 с.
28. Подвысоцкий А. О. Словарь областного архангельского наречия в его бытовом и этнографическом применении. СПб., 1885. 198 с.
29. Жекулин В. С., Соколова А. А. Словарь архангельского наречия А. О. Подвысоцкого как источник по исторической географии и геоэкологии Русского Севера // Историческая геоэкология, география и природопользование: новые направления и методы исследования: Материалы II Международной научной конференции. СПб.: РГГМУ, 2002. С. 53-54.
30. Соколова А. А. Ландшафт в системе традиционной культуры (методика лексико-географических исследований) // Ландшафтоведение: теория, методы, региональные исследования, практика: Материалы XI Международной ландшафтной конференции / Отв. ред. К. Н. Дьяконов. М.: Географический факультет МГУ, 2006. С. 125-128.
31. Соколова А. А. Ландшафт в системе традиционных пространственных представлений: географическая интерпретация диалектных образов: Монография. СПб.: ЛГУ
им. А. С. Пушкина, 2007. 392 с.
32. Грандилевский А. Родина М. В. Ломоносова. Областной крестьянский говор // Сб. ОРЯС. СПб., 1907. Т. 83. №5. С. 1-304.
33. Раман К. Г., Штейнс В. В. Проявление центрически-радиальных структур в ландшафтных системах типа «поселение—окрестность» // Географические исследования для целей социалистическолго природопользования. Л.: РГО, 1980. С. 19-21.
34. Штейнс В. В. Проблема взаимоотношения социальных и природных ландшафтных структур поселения: Автореф. дис. ... канд. геогр. наук. Л., 1983. 23с.
35. Жекулин В. С., Семенова (Соколова) А. А., Скупинова Е. А. Историко-географическая система как объект междисциплинарных исследований // Теоретические проблемы географии (система географических концепций): Тез. Докл. IV Всесоюз. конф. Л.: ГО СССР, 1983. С. 5355.
36. Потахин С. Б., Семенов В. Н. Историко-географические материалы по Олонецкой губернии в работах И. С. Полякова // Изв. РГО. 1994. Т. 126. Вып. 4. С. 78-84.
37. Исаченко Г. А. «Окно в Европу»: История и ландшафты. СПб.: Изд-во СПбГУ, 1998. 476 с.
38. Файбусович Э.Л., Герасименко Т. И. Регионалистика: Курс лекций. СПб.: Изд-во СПбГУЭФ, 2007. 83 с.
39. Тютюник Ю. Г. О происхождении и первоначальном значении слова «ландшафт» // Изв. РАН. Сер. географ. 2004. №4. С. 116-122.
40. Каганский В. Л. Культурный ландшафт: основные концепции в российской географии // Обсерватория культуры: журнал-обозрение. 2009. №1. С. 62-70.
41. Исаченко А. Г. О языке научных работ в области географии // Изв. РГО. 2009. Т. 141. Вып. 1. С. 3-8.
Статья поступила в редакцию 1 июня 2010 г.
