CC BY
54
© Федорова К.В., 2011
®
УДК 811.16’36 ББК 81.2-2
ЭМОЦИОНАЛЬНО-ОЦЕНОЧНЫЕ ПРОИЗВОДНЫЕ В АСПЕКТЕ МЕЖСЛАВЯНСКОЙ ЭНАНТИОСЕМИИ
К.В. Федорова
В статье анализируется процесс формирования вторичных производных в славянских языках в результате семантико-стилистических преобразований, а именно: развитие нового значения лексемы на базе межъязыковой энантиосемичной корреляции, приведшее к образованию меж-славянской омонимии; появление нового значения лексемы на базе омонимичных отношений, ставшее толчком к возникновению семантической оппозиции; приобретение нейтральной лексемой дополнительного коннотативного оттенка, послужившее толчком к образованию меж-славянской энантиосемии.
Ключевые слова: семантическая трансформация, оппозиция, эмоционально-оценочное значение, коннотация, энантиосемичная корреляция.
Наряду с лексемами, экспрессивность которых была заложена в процессе номинации, выделяются слова, получившие эмоционально-оценочный компонент в результате их семантической трансформации, которая осуществляется по общим принципам вторичной номинации, имеющей в разных языках свои особенности.
Представляется чрезвычайно важным выявление процессов, приводящих к приобретению лексемой нового эмоционально-оценочного значения и связанных с различными межъязыковыми явлениями, обусловленными единством производящей основы, в числе которых особое место занимает энантиосе-мия - результат развития противоположных значений в пределах общеславянского корня. Семантическая деривация аффиксальных производных подкрепляется многоплановостью их значений, а потому возникновение новых коннотаций в пределах производных является частотным. Элементы содержания, не получившие «языковой сигнализации» [1, с. 37] в базовой структуре производного слова, называют иногда «сопутствующими значениями» [9, с. 91] или «смысловыми приращения-
ми» [6, с. 63]. Иная точка зрения представлена в работах С.П. Лопушанской - сторонника «комплексного подхода к содержательной стороне слова» [4, с. 141]. По мнению ученого, перенос значения представляет собой «семантическую модуляцию» [3, с. 8], отличающуюся от семантической деривации тем, что она «не выводит слово за рамки исходной лексико-семантической группы, устанавливая синонимические отношения в пределах этой ЛСГ на основе какой-либо потенциальной семы, изменившей свой статус» [4, с. 142]. В.М. Марков считает принципиально неверным представлять себе семантический способ словообразования в качестве постепенного распада «так называемой полисемии», в результате которого происходит обособление одного из лексико-семантических вариантов [5, с. 122]. Семантическое словообразование «осуществляется путем включения слова в иной лексический разряд, в результате чего образуются омонимы» [там же, с. 121]. Следовательно, по мнению ученого, где два значения, там и два слова.
Если иметь в виду процессы семантической трансформации, то особый интерес представляют эмоционально-оценочные производные, обнаруживающие явление энанти-осемии на межславянском уровне. Так, лексема черствый в значении «твердый, жест-
кий, крепкий» восходит к праславянскому *kert - «бить, ударять». В древнерусском чьрствъ обозначало «твердый, крепкий». В современном русском языке слово черствый имеет семантику «несвежий, жесткий, утративший мягкость» (как правило, в сочетании с существительным хлеб), в некоторых других славянских языках - семантику «свежий». Значение «твердый, крепкий, жесткий» отмечается до сих пор в ряде южнославянских языков: македонском, сербскохорватском. Оно послужило основой развития противоположных сем: с одной стороны, «крепкий» -«твердый» - «черствый» (о хлебе), с другой стороны, «крепкий» - «здоровый, бодрый» -«свежий». Как видим, конечные точки этих направлений образовали полярные смыслы: «черствый» - «свежий», благодаря чему данные лексические значения вступили в отношения антитезы. Значение «черствый» (о хлебе) получили также украинское черствий, польское czerstwy. Иное направление развития семантики, связанное с обозначением крепости здоровья, бодрости, наблюдается в словенском, сербском, польском языках.
На основе значения «здоровый, бодрый» затем развилось «быстрый, проворный, ловкий». Оно отмечается в семантической структуре прилагательного cerstve в чешском языке (cerstve dёvce «ловкая, проворная девушка», cerstvy Ып «быстрый конь», cerstvy krok «быстрый шаг»), то же в болгарском, где чевръст - «быстрый, ловкий», чевръсто -«быстро», чевръстина - «быстрота». В русских диалектах фиксируется черствый в значении «смелый, ловкий».
В словацком языке дальнейшая трансформация привела к большому объему сочетаемости: cerstvy vzduch «чистый воздух», cerstve zpravy «последние, свежие новости», а также cerstvy absolvent «начинающий специалист».
В русском черствый приобретает переносное эмоциональное значение благодаря сочетаемости с лексемой человек - «бездушный, неотзывчивый, лишенный чуткости». Новая характерологическая функция славянского атрибута черствый («начинающий специалист» - «бездушный человек») способствует утрате им энантиосемичного значения и переходу в разряд омонимов.
Развившиеся из общеславянской основы *1]Шь русское лютость «злость» (лютый «злой, свирепый», лютовать «неистовствовать»), белорусское лютость «жестокость, злость» и т. д. и словацкое l’йtost’ «сожаление, жалость» (Гй^ «жаль», l’utovat’ «жалеть»), чешское l^tost «сожаление, жалость» вступили в корреляцию благодаря антонимич-ности семантики.
Значение, свойственное русскому и белорусскому языкам, является первичным по отношению к словам, обозначающим «жалость, сожаление, грусть» (ср. словацкое l’utovat’ za текут «грустить по кому-то»). Можно предположить, что в данном случае на формирование антитезы в большей мере повлияло морфемное словообразование, то есть противоположную семантику в русском и словацком обеспечили суффиксы. Так, существование в русском языке суффиксального глагола состояния лютовать «свирепствовать, неистовствовать» и глаголов, оформленных тем же суффиксом -овать (-евать), выражающих одно из грамматических значений двувидовых вербальных образований - законченности, завершенности действия (арестовать, четвертовать, премировать и т. д.), позволяет трактовать словацкий глагол I ’utovat ’ по аналогии с приведенными примерами: «перестать быть лютым».
Другое значение, возникшее в результате трансформации исконной семантики, отмечается в южнославянских языках. В болгарском лексема лют обладает следующей сочетаемостью: люта зима «суровая зима», люта ракия «крепкая ракия (водка)», лют пипер «острый перец» (аналогично «суровый» - «крепкий, сильный» - «острый (на вкус), едкий»). В сербском также находим переносное значение «острый, крепкий (на вкус)»: луто ]ело «острое блюдо». Таким образом, путем лексического переноса болгарское лют и сербское лут, миновав энан-тиосемичную корреляцию с русским лютый, вступили вомонимичные отношения с лексемами других славянских языков.
Противоположный процесс, в ходе которого один из межъязыковых омонимов развивает новое значение и вступает в энантиосе-мичную корреляцию с другими, можно проследить на примере лексемы благой - от об-
щеславянского *Ьо^ъ «добрый, хороший». В русском языке известна большая группа слов с корнем благ- / блаж-: современное благой в значении «хороший, добрый», благо «благополучие, счастье, добро» трактуются в словарях как устаревшие. Кроме того, благо- организует слова с положительной коннотацией (благоволить, благодарить, благоустроенный, благоразумный, благополучие и т. п.). С корнем блаж- употребительны блаженный «в высшей степени счастливый» (блаженно, блаженство, блаженствовать), наряду с разговорным «глуповатый, чудаковатый» (блаженненький; первоначально «юродивый»); блажь «нелепая причуда, прихоть, дурь», в просторечии блажить -«поступать своенравно, сумасбродно; дурить» (блажной). В русских диалектах иная картина: благой - «хороший, добрый», но чаще -«глупый», «взбалмошный», «капризный», «злой» и «плохой»; благо (нареч.) - «хорошо» и «плохо»; благо (сущ.) - «добро» и «все плохое, злое».
Наличие у производных благ- / блаж-противоположных значений не имеет однозначного истолкования. Д. Зеленин полагал, что антонимичные значения возникли в результате описательного табуистического употребления (имеется в виду именование благая для болезни, нечистой силы и т. д.) [2, с. 155].
О.И. Смирнова в статье «Один случай энан-тиосемии» подтверждает, что благой в значении «плохой» произошло путем переосмысления слова благой в значениях «своенравный, злой», которые, в свою очередь, образовались от благой «святой, юродивый» [8]. Однако, как представляется, логически возможное изменение благой «своенравный, злой» в благой «плохой» вряд ли могло быть исторической реальностью. Свидетельство тому - наличие благой «плохой» и его производных в современных украинском и белорусском языках и их диалектах (украинское благий «плохой, пустяковый, никудышный, незначительный, ветхий, немощный»; белорусское благi «плохой, скверный, нездоровый, нехороший на вид», блажэць «худеть» и др.). Все это свидетельствует о том, что благой «плохой» являлось реалией древнерусского языка еще до разделения восточнославянских языков. Слова же блаженный, благой в значе-
нии «взбалмошный, злой» и блажной, блажь отсутствуют в украинском и белорусском, что дает основание предполагать их более позднее происхождение в русском языке.
Образования с корнями благ- / блаж- в отрицательно-оценочных значениях характерны только для восточнославянских языков. Они полностью отсутствуют в южнославянских языках, а отдельные лексемы, встречающиеся в западнославянских языках, относятся исследователями к заимствованиям из восточнославянских (польское blahy «дурной, плохой», blahosc «ничтожность, пустота»; чешское blahovy «дурашливый, блажной») [7, с. 53]. Общеславянское *Ьо^ъ в западнославянских языках реализовалось в значениях «блаженный, счастливый, благой, добрый, благоприятный»: ср. чешское, словацкое blaho «блаженство, счастье, преуспевание», польское blogo «благо, счастье» (устар.).
В приведенных примерах благой, благо служат для выражения оценочной характеристики или обозначения связанных с ней абстрактных понятий. Иная картина вырисовывается в южнославянских языках, где у однокорневых слов отмечена конкретная, предметная семантика, а также частная оценка, связанная с обозначением пищи. Так, в болгарском благ - «благой, милостивый, кроткий, мягкий» и «сладкий, вкусный», благо -«добро, имущество, благо, богатство, блаженство» и «варенье, скоромное»; в македонском благ - «сладкий; сладкий, не острый (о перце и т. п.)», «пологий, покатый», «мягкий, добрый», благо - «благо, добро, богатство, имущество»; в сербском благ - «сладкий, хороший», благо - «богатство, деньги, домашний скот»; в словенском blag - «благородный, милостивый, благой», blagо -«добро, благо, скот, товар».
Как известно, в современном русском языке слово благой, являясь стилистически маркированным, употребляется исключительно в значении «хороший, добрый» и, как правило, в устойчивых сочетаниях: Благая весть. Благие нравы. Отрицательная коннотация сохранилась лишь в однокоренном блажь - «нелепая причуда». Однако в украинском и белорусском закрепились значения, выражающие отрицательную оценку (украинское благий «слабый, старый, убогий, пло-
хой (разговорное)»; белорусское благ/ «нехороший, дурной, нездоровый»), благодаря чему указанные лексемы вступают в анти-тезные отношения с однокоренными словами современного русского, а также западно-и южнославянских языков.
Значение лексемы быдло, с диахронической точки зрения образованной от производящей основы с помощью суффикса -л, обросло большим количеством значений в современном русском языке: «рабочий рогатый скот (устар.)», «безликая толпа, покорно подчиняющаяся чьей-либо воле, позволяющая эксплуатировать себя; люди, бессловесно выполняющие для кого-нибудь тяжелую работу», «презрительное наименование грубого, неотесанного, бескультурного человека, движимого прежде всего инстинктами, пренебрегающего разумом и моралью». Содержащее тот же корень, что и глагол быть, слово быдло первоначально имело значение «бытие, состояние, место пребывания». Это значение до сих пор сохранилось в чешском: bydlo - «существование, бытие». Впоследствии в польском у слова bydlo развилось значение «жилище», затем «собственность, имущество», наконец, начиная с XV века, «домашний скот». В этом значении слово бидло перенял украинский язык, где постепенно оно приобрело переносное значение «люди, приравниваемые к скоту». Русским языком лексема была заимствована либо непосредственно из польского, либо опосредованно через украинский язык. Русское быдло, в свою очередь, развило переносное значение на базе ассоциаций человека с животным. В современном русском языке слово активно употребляется в криминальном жаргоне со значениями: «физически крепкий человек», «человек, хорошо работающий в исправительно-трудовом учреждении», «человек с ненормальной психикой». Перенос в литературном русском языке, по всей видимости, был осуществлен по следующей схеме: «рабочий скот» - «безвольные и покорные, как стадо, люди, рабы (собир.)» - «человек, обладающий определенной системой ценностей: отрицание свободы, чувства собственного достоинства, ответственности» - «человек или группа лиц, для которых характерно отсутствие воспи-
тания, хорошего образования, зато свойственна грубость, ненормированная речь». Таким образом, русское быдло в обозначении человека или группы людей, маркированное современными толковыми словарями как «просторечное», «презрительное» и «бранное», вступает в отношения энантиосемии с «нейтральным» польским bydlo согласно критериям «экспрессивно / нейтрально окрашенное» и «ненормированное / нормированное» по сфере употребления.
Итак, приобретение эмоционально-оценочных значений ранее нейтрально окрашенными лексемами может привести к образованию межъязыкового коррелята по принципу «положительно / отрицательно маркированный признак, качество объекта», не являющегося омонимом. Напротив, процесс приобретения лексемами, состоящими в энан-тиосемичных отношениях с однокоренными словами других языков, коннотативных значений в результате семантической трансформации влияет на переход бывших энантиосем в разряд омонимов.
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ
1. Балалыкина, Э. А. К вопросу о «фразеоло-гичности» - «идиоматичности» семантики производного слова / Э. А. Балалыкина // Чтения, посвященные Дням славянской письменности и культуры : материалы регион. науч. конф. - Чебоксары : Изд-во Чуваш. ун-та, 2000. - С. 37-45.
2. Зеленин, Д. К. Табу слов у народов восточной Европы и северной Азии / Д. К. Зеленин // Сборник Музея антропологии и этнографии. Вып. 2. - Л., 1930. - С. 120-198.
3. Лопушанская, С. П. Семантическая модуляция как речемыслительный процесс / С. П. Лопу-шанская // Вестник ВолГУ Сер. 2, Филология. -Вып. 1. - 1996. - С. 6-13.
4. Лопушанская, С. П. Термин «семантическая модуляция» в метаязыке словообразования / С. П. Лопушанская // Терминоведение = Terminologie : recherches et etudes. Вып. 1. - М. : Московский Лицей, 1994. - С. 140-144.
5. Марков, В. М. О семантическом способе словообразования в русском языке / В. М. Марков // Избранные работы по русскому языку. - Казань : ДАС, 2001. - С. 117-135.
6. Панов, М. В. О слове как единице языка / М. В. Панов // Ученые записки Московского го-
родского педагогического института им. В. П. Потемкина. - Т. 51, вып. 5. - М., 1956. - С. 60-65.
7. Прохорова, В. Н. Блаженный: счастливый или глупый? / В. Н. Прохорова // Русская речь. -1978. - №> 5. - С. 51-55.
8. Смирнова, О. И. Один случай энантиосе-мии / О. И. Смирнова // Лексикология и словообра-
зование древнерусского языка. - М.: Наука, 1966. -С. 56-67.
9. Янко-Триницкая, Н. А. Закономерность связей словообразовательного и лексического значения в производных словах / Н. А. Янко-Триницкая // Развитие современного русского языка. - М. : Наука, 1963. - С. 83-97.
EMOTIVE DERIVATIVE WORDS IN INTERSLAVONIC ASPECT OF ENANTIOSEMY
K. V. Fedorova
The article is devoted to the process of formation of derived words in Slavonic languages as a result of semantic and stylistic transformations. These are the development of a new meaning of a word on the base of interlinguistic enantiosemic correlation, which leads to interlinguistic homonymy formation; appearance of a new meaning of a word on the base of homonymous relations, which stimulates semantic opposition origin; acquisition of additional connotation by a word with neutral meaning, which provokes interslavonic enantiosemy formation.
Key words: semantic transformation, opposition, emotive meaning, connotation, enantiosemic correlation.
